Скуратов Ю.. Вариант дракона

   Шутка. Но в ней столько правды, что даже шутки не видно.
   И все равно время работы на Лубянке я вспоминаю с благодарностью, я там многое узнал и многому научился.
   ...НА ДОЛЖНОСТЬ ГЕНЕРАЛЬНОГО ПРОКУРОРА
   Как-то мне позвонила Валентина Леонидовна Полякова из Управления кадров Генеральной прокуратуры:
   - Юрий Ильич, не могли бы заглянуть к нам?
   - Нет проблем!
   Я появился у Поляковой и получил совершенно неожиданное предложение перейти работать в НИИ Генеральной прокуратуры. Это - отраслевой институт, не академический. Раньше он назывался длинно: Всесоюзный научно-исследовательский институт по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности, потом - НИИ проблем укрепления законности и правопорядка Генеральной прокуратуры РФ. Институт очень сильный, с великолепными кадрами, раньше я с ним, как уже говорил, сталкивался, специалисты института всегда оставляли о себе самое доброе впечатление.
   - Перейти в НИИ? Кем?
   - Первым заместителем директора.
   Руководил институтом в ту пору Игорь Иванович Карпец - специалист с мировым именем. Милицейский двухзвездный генерал, бывший начальник уголовного розыска страны, гроза бандитов и убийц; когда здоровье стало пошаливать, Игорь Иванович перешел на более спокойную работу и возглавил главный институт прокуратуры. Авторитет его был непререкаем.
   Но и факты, которыми располагало Управление кадров, тоже были непререкаемыми: в последнее время Игорь Иванович много болел, в институте появлялся не так часто, как хотелось бы начальству, вот Генеральная прокуратура и начала подбирать человека, который бы сумел, что называется, подпереть Карпеца.
   Наверное, потому Полякова очень аккуратно, очень деликатно намекнула мне, что назначение это будет иметь некую перспективу. Я все понял и также решил быть аккуратным, не торопить события. Сказал в ответ:
   - Я подумаю.
   Вернулся к себе на работу - пешочком пройтись это совсем недалеко - и решил посоветоваться с коллегами, прежде всего - с Александром Александровичем Розановым. Тот:
   - Идти заместителем не советую.
   - Почему?
   - Карпец - профессионал высочайшего класса, интеллектуал, аппаратный силач, он живо поймет, что к чему, поймет, что тебя готовят на замену ему, и очень красиво и вкусно тебя съест. Если уж идти, то только директором. И никак не меньше.
   Я понимал: в этом суждении есть доля истины - и изрядная доля истины, - и не пошел в замы к Карпецу. Все осталось на своих местах. Тем более я получил звание полковника, должность, на которой я находился, была генеральской, впереди намечались неплохие перспективы, поэтому и не следовало, как говорят нынешние молодые люди, особенно дергаться. Про себя, мысленно, пожелал Игорю Ивановичу доброго здоровья: все-таки специалистом он был редчайшим. И дай Бог, чтобы он подольше посидел на своем месте.
   Жизнь продолжала течь дальше.
   Через некоторое время пришла скорбная весть: Карпеца не стало. Все-таки добили его разные хвори и болячки.
   После похорон кадровики прокуратуры вновь вернулись к моей кандидатуре.
   Меня пригласил тогдашний Генеральный прокурор России Валентин Георгиевич Степанков и предложил принять институт. Обязанности директора НИИ в ту пору исполнял Александр Яковлевич Сухарев, бывший Генеральный прокурор СССР. Казалось бы - надо идти. Коллектив в институте сильный. Одних только докторов наук - тридцать человек. По должности директор института обязательно - член коллегии Генеральной прокуратуры. Но все равно червь сомнения глодал душу. Институт решал целый блок вопросов, связанных с правовым обеспечением деятельности прокуратуры, связанных с преступностью и причинами ее возникновения, еще ряд вспомогательных "сюжетов", направленных на борьбу с криминалитетом, а я по своей профессии - государствовед, то есть специалист по конституционному праву... Совместится ли одно с другим, смогу ли я адаптироваться?
   В общем, сомнения были, но потом я решил: пойду на эту работу.
   Поехали мы в НИИ втроем: Степанков, Полякова и я. В машине Генерального прокурора. Степанков собрал сотрудников в актовом зале, представил меня...
   ...В общем, взялся за гуж, не говори, что не дюж. И я впрягся в новую работу.
   Сейчас, спустя некоторое время, могу сказать откровенно: это был, пожалуй, самый интересный период моей жизни. Было много трудностей, часто задерживали зарплату - кстати, много меньшую, чем в Генеральной прокуратуре, но никто никуда не уходил, не сбегал, не смотрел в сторону приветливо распахнутых дверей разных коммерческих структур, которым крайне нужны были опытные юристы. Да еще юристы "остепененные" - доктора и кандидаты наук. А структуры эти чего только, какие блага не предлагали! Молочные реки с кисельными берегами и золотыми горами на горизонте - это самое малое. Но люди держались за институт, за дело, которое делали, за науку.
   Я очень благодарен коллективу, который принял меня, не отвергнул, как иногда отвергают чужака. И, если честно, до сих пор жалею, что ушел оттуда в Генеральные прокуроры. В этом нет ни доли лукавства, даже самой малой доли нет. В напряженную работу института я втянулся довольно легко: ведь борьба с преступностью в общем-то - одна из функций государства, значит, на этом правовом поле есть немалый простор и для работы государственника. Оказалось, при широком подходе к этой проблеме можно создать новое научное направление. Что и было сделано.
   Работа шла увлеченно, с пылом, с жаром. Народ встрепенулся. Это было очень важно. Увеличилось число докторов наук и профессоров. Мы сумели доказать, что работники института должны быть приравнены по положению, по зарплате, по пенсионному обеспечению к сотрудникам центрального аппарата Генпрокуратуры, - к тому времени, когда было принято это решение, я был уже Генеральным прокурором, - и велико было мое огорчение, когда через некоторое время народ стал уходить из института.
   Значит, что-то сломалось в его механизме, что-то полетело. Произошло это уже без меня.
   Институт располагался недалеко от Белого дома, и все события осени 1993 года происходили у нас на глазах. Мы с Сухаревым даже заходили к защитникам Белого дома, и я видел: никакой повальной пьянки, никакой оголтелой митинговщины там не было. Напротив, было много интеллигентных лиц.
   Через несколько дней с моста по Белому дому, в упор, ударили танки. Засвистели пули. Это был не фарс с ГКЧП. Ельцин по отношению к своим оппонентам вел себя гораздо "решительнее", чужих жизней не жалел. Шальные пули залетали даже к нам, на Вторую Звенигородскую улицу. Когда в воздухе засвистел свинец, я приказал сотрудникам разъехаться по домам: оставаться на работе было рискованно.
   Горькие те были дни. Дни октября 1993 года...
   Институту удалось много сделать. Мы создали концепцию реформирования прокуратуры в переходный период, доказали, что прокуратура не может быть служанкой исполнителей власти, не должна подвергаться резкой переделке особенно в стремительно короткие сроки, такие революционные опыты никогда ни к чему хорошему не приводили, государство могло очутиться в неправовом поле. Прокуратура в основе должна быть такой, какой ее создал Петр Первый независимым органом высшего надзора - с универсальными функциями. Мы сумели защитить прокуратуру в тот период, когда ее предлагали радикально реформировать, а по сути - уничтожить. Была подготовлена концепция защиты от натиска разных горе-ученых. Они собирались причесать прокуратуру по западному типу. Я имею в виду покойного, - хотя он в общем-то был толковый ученый и в конце жизни начал понимать, что в части своих взглядов на прокуратуру зашел в тупик, - Валерия Михайловича Савицкого, Игоря Леонидовича Петрухина, Бориса Алексеевича Золотухина, Анатолия Александровича Собчака. Они хотели сделать прокуратуру придатком либо судебной системы, либо исполнительной власти.
   Не удалось - и слава Богу! Считаю, что в этом есть моя немалая личная заслуга.
   Сумели мы подготовить и новый закон о прокуратуре. Прекрасные были те годы. Прошли в работе, в борьбе. Со Степанковым работалось легко, а вот с Ильюшенко трудно.
   Когда Ильюшенко пришел в Генеральную прокуратуру, там даже воздух сделался иным. Он не сумел сработаться с коллективом. В Генпрокуратуре его не любили за грубость, он не считался с людьми, не учитывал чужого мнения, стиль его работы был силовым.
   Что же касается меня, то я работал не на Ильюшенко, - работал на всю прокуратуру, и на Ильюшенко, на его выходки и грубость старался не обращать внимания.
   Очень скоро стало понятно, что Ильюшенко находится не на своем месте. Недаром Совет Федерации несколько раз подряд прокатывал его: Ильюшенко был не тем человеком, который имел право занимать должность Генерального прокурора России...
   Летом 1995 года я приехал в отпуск в Улан-Удэ. Забрался на Байкал. Погода была великолепная, отдых - тоже. Байкал вообще обладает способностью счищать с человека всякую грязь, удаляет накипь с души.
   Неожиданно позвонил Геннадий Семенович Пономарев - бывший прокурор Москвы. Разговор, который он начал, был для меня совершенно неожиданным. Он сказал:
   - Юрий Ильич, как вы посмотрите, если ваша кандидатура будет рассматриваться на пост Генерального прокурора России?
   - Это серьезно?
   - Серьезно.
   Отношения с Пономаревым у меня были самые добрые, поэтому я понял предложение действительно серьезное, и вообще Пономарев не из тех людей, которые могут разыгрывать какие-то карты, блефовать и тем более - плести дворцовые интриги.
   Я поблагодарил Геннадия Семеновича, сказал, что подумаю. Посоветуюсь с родными.
   Посоветовался. С тестем Дмитрием Михайловичем, с тещей, с женой. Жена была категорически против.
   - Начнут тебя полоскать, как сейчас полощут Ильюшенко, - сказала она. - Будто грязное белье в тазу.
   Но я-то знал, что я - не Ильюшенко. И жена это знала. И тесть с тещей...
   Тесть, тот высказался однозначно:
   - Если чувствуешь в себе силы - берись! Работа для страны очень нужная. Главное, чтобы тебя окружали порядочные люди.
   Когда Пономарев позвонил мне во второй раз, я сказал, что готов обсуждать этот вопрос и вообще категорически от этого предложения не отказываюсь.
   Вскоре отпуск подошел к концу, я вернулся в Москву. Некоторое время было тихо, никто обо мне не вспоминал, а в конце августа мне вновь позвонил Пономарев:
   - С вами хочет встретиться один человек.
   Следом за ним позвонил начальник отдела Службы безопасности Президента РФ Валерий Андреевич Стрелецкий - известный многим по эпизоду с коробкой из-под ксерокса, в которой Лисовский и Евстафьев выносили из Белого дома огромную сумму денег - пятьсот с лишним тысяч долларов. Стрелецкий и задержал их. Позже он подробно описал эту историю в своей книге "Мракобесие". Звонок Стрелецкого был связан с необходимостью организовать ряд ознакомительных встреч с руководителями силовых ведомств, в том числе с Михаилом Ивановичем Барсуковым - тогдашним директором ФСБ, на старой моей службе, на Лубянке. Разговор был долгим, очень добрым, и после этой встречи Барсуков рассказал о ее результатах Александру Васильевичу Коржакову. Судя по всему, худых слов в мой адрес не произнес, раз последовало продолжение.
   Вместе со Стрелецким мы поехали в Кремль. Поехали на его машине. В Кремле встретились с Коржаковым...
   О Коржакове в ту пору много писали, он часто мелькал на экране TV - в общем, личность была известная. Держался он очень просто, в нем совершенно ничего не было от сановной заносчивости, которую приобретают люди, внезапно вознесшиеся на жизненный Олимп. Поговорили мы с ним достаточно откровенно причем при разговоре присутствовал помощник президента Михаила Александрович Краснов, которого я знал по Институту государства и права, и в конце беседы Коржаков сказал:
   - Мы показывали вашу анкету президенту, тот выразил некое сомнение: научный, мол, сотрудник, в органах прокуратуры, мол, раньше никогда не работал...
   - Александр Василевич, наш институт - не есть какое-то академическое заведение, занимающееся теоретическими выкладками, это отраслевой институт, тесно связанный с практикой. Мы постоянно ездим в командировки вместе с прокурорскими работниками, часто занимаемся тем, чем занимаются они. Это раз. Дальше, я член коллегии Генеральной прокуратуры и живу полноценной жизнью - той, что живет и ГП. Это два. Если дело только в этом, то не вижу повода для дискуссии...
   При мне Коржаков и Краснов договорились, что направляют президенту совместную докладную записку.
   Вскоре состоялась еще одна встреча - с Виктором Васильевичем Илюшиным, которого я знал по Свердловску. Он был когда-то первым секретарем обкома комсомола. Сейчас Илюшин находился на взлете и практически считался правой рукой президента, его первым помощником.
   В наших взаимоотношениях имелся один интересный сюжет. Когда я осенью 1989 года пришел работать в ЦК КПСС, Илюшин уже работал там. И, естественно, находился в некой зоне забвения, потому что до ЦК он работал вместе с Ельциным в Московском горкоме партии, был первым помощником и там, и когда Ельцина убрали из горкома, то его помощника перевели в орготдел ЦК рядовым инструктором. И он сразу оказался среди чужих - из-за Ельцина, находящегося в опале, отношение к нему было самое прохладное.
   Мне же все эти аппаратные игры были, честно говоря, непонятны, и я незамедлительно пришел к Илюшину как к своему земляку. Мне вообще было непонятно, как можно чураться человека. Мы начали общаться, часто обедали вместе, он кое-что подсказывал...
   Встретившись на этот раз в Кремле с Илюшиным в его роскошном кабинете, мы вспомнили недавнее прошлое, объединяющее нас. Разговор получился хороший. Я понял, что одолел и этот барьер. В задачу Илюшина входила подготовка нашей встречи с президентом. Илюшин сказал мне:
   - Имейте в виду, за последнее время через президента прошли тысячи людей. Готовьтесь отвечать очень четко, лаконично. Вам его не обмануть, даже если очень захотите, поэтому будьте искренним.
   - А я всегда искренен, всегда открыт. Ни двойного дна, ни камня за пазухой у меня нет.
   Илюшин дал несколько советов, как держаться на встрече, и мы расстались.
   Наша встреча состоялась в начале октября 1995 года. Я тогда искренне верил в президента, верил в то, что все трудности - временные, ему удастся изменить нашу жизнь к лучшему. Я и в 1996 году голосовал за Ельцина, считал - против голосовать нельзя: все-таки мы находимся в одной команде. А закон команды - это закон команды: на чужаков не играть, в свои ворота мячей не забивать, удары чужаков не пропускать.
   Принимал меня Борис Николаевич в Кремле, в своем рабочем кабинете. Что меня поразило? С Ельциным мне доводилось встречаться раньше, и не только в Москве, а в первую очередь - в Свердловске, - поэтому первое, что бросилось в глаза: это был очень нездоровый человек. Лицо расплывшееся, неживое. Было такое впечатление, что он в большом количестве употребляет медицинские препараты. Еще мне показалось, что он активно использует грим.
   Беседа была непродолжительной. Один из вопросов, который он задал задал исподволь, не впрямую, - был связан с моей политической благонадежностью. Я сказал - и это было совершенно искренне, - что раньше мы о таком рынке, какой имеем сейчас, даже мечтать не могли, раньше мы вообще едва ли не большую часть жизни проводили в очередях. Поездка за границу раньше приравнивалась к Государственной премии, а сейчас пожалуйста, в любую страну...
   Дальше Ельцин сделал словесный проброс в адрес Совета Федерации, который не захотел утвердить Ильюшенко, сказал, что на этот раз он надеется Совет Федерации уговорить.
   - Но вы тоже готовьтесь, - предупредил он меня.
   Встреча эта состоялась днем, а вечером о ней уже сообщили едва ли не все каналы телевидения и радио. Хотя прогнозы строили разные. Ведь после Ильюшенко обязанности Генпрокурора исполнял Олег Иванович Гайданов, которого в шутку называли "И.о. и.о.". Исполняющий обязанности исполняющего обязанности. Гайданов успел даже переехать в ильюшенковский кабинет и обосноваться там. Многие считали, что у Гайданова немало шансов получить кресло главного прокурора России - во всяком случае, не меньше, чем у меня. Ведь впереди еще было заседание Совета Федерации - органа, который Ельцин считал капризным. Но, как говорится, Бог не выдаст, свинья не съест.
   На меня разом набросились журналисты - публика, которую еще вчера я не знал, телепередача "Герой дня" незамедлительно пригласила в прямой эфир.
   Тут надо отдать должное Александру Григорьевичу Звягинцеву - он, несмотря на то что Гайданов продолжал сидеть в кресле Генерального прокурора и не одобрял общения своих подчиненных со мною, - пришел ко мне и сказал:
   - Юрий Ильич, ходить на передачу "Герой дня" не советую.
   - Почему?
   - Когда вас утвердят в должности, тогда идите смело, а сейчас - нет.
   Я прислушался к этому совету. Как потом показало время - совет был правильным.
   Гайданов, к сожалению, начал интриговать против меня, - это я почувствовал очень скоро. Но я был не один, у меня были очень хорошие помощники и советчики - Александр Яковлевич Сухарев, Анатолий Иванович Алексеев - бывший начальник Академии МВД, перешедший работать в наш институт, другие сотрудники. Они во многом помогли мне.
   Совет Федерации я прошел с первого раза. У многих это даже вызвало удивление: ведь Ильюшенко прокатывали столько раз... А тут с первого захода.
   С другой стороны, российским губернаторам надоело в Генпрокурорах иметь вечного "и.о.".
   Представлял меня Совету Федерации Виктор Степанович Черномырдин. У него есть одна отличная черта - доброжелательность. Речь моя была уже написана, апробирована, так что особо я не волновался. Готовился ко всякому, но чувствовал - пройду. Результаты голосования ошеломили всех, в том числе и меня. Ни одного голоса не было против, лишь один воздержавшийся.
   На следующий день я получил в Совете Федерации выписку о назначении, Генпрокуратура располагалась от здания Совета лишь через дорогу - это каких-то двадцать метров, - и отправился в Генпрокуратуру.
   ...Зал в Генпрокуратуре был полон, люди стояли в проходах. Все ожидали от меня большой речи. Я помнил речь Ильюшенко, когда тот пришел в прокуратуру на смену Казаннику. Речь его была длинной и нудной. Мне не хотелось так говорить. Кроме того, Ильюшенко здорово опоздал на свое "коронование" - весь зал собрался тогда, вся прокуратура, а Ильюшенко все не было и не было...
   Потом он приехал вместе с Филатовым. Речь Филатова была безликой, и, честно говоря, я плохо ее помню. Выступил Ильюшенко. Угрюмо насупившись, он заявил, что поздравлять его рано. Это вызвало некоторое оживление, ибо поздравлять его и так никто не собирался. Совсем даже наоборот большинство пребывало под впечатлением только что состоявшегося прощания с Казанником, которого зал проводил овацией. Сравнение было явно не в пользу Ильюшенко.
   Повторения того, что было, не хотелось.
   Я сказал, что в последнее время было произнесено немало слов - и во имя прокуратуры и во имя борьбы с преступностью, - я же не хочу говорить никаких слов. Я лишь обещаю, что мы займемся делом... Сказал это и сошел с трибуны. Раздались аплодисменты.
   Так я стал Генеральным прокурором Российской Федерации.
   АДРЕС ПРОКУРАТУРЫ - БОЛЬШАЯ ДМИТРОВКА
   Прокуратура, после Ильюшенко, требовала перестройки. Я это видел, находясь еще в институте, хотя, честно говоря, никогда не думал, что этим придется заниматься именно мне.
   Работу требовалось вести по трем направлениям. Первое. Шла, если хотите, напряженная теоретическая война. Если в пору Степанкова и Казанника она чуть приутихла, то в пору попыток реформирования прокуратуры набрала новые обороты. Наши противники хотели превратить прокуратуру в некий узкокоридорный орган, который занимался бы только одним поддерживанием обвинения в суде, убрав из ее обязанностей общий надзор и вообще все надзорные функции - лишь частично оставив надзор за следствием...
   Общий надзор был, что называется, костью в горле этих господ. Без всего этого прокуратура уже была не прокуратурой, а чем-то другим, на прокуратуру, может быть, и похожим, но только внешне. Прокуратура в таком разе становилась придатком исполнительной власти и превращалась в один из отделов Министерства юстиции. Особенно старались теоретики из Главного правового управления администрации президента, и, надо заметить, они действовали очень настойчиво и умело; они вообще сумели забить пункт о низведении российской прокуратуры до нужного уровня в резолюции Совета Европы.
   Вариант этот подходил для развитых европейских государств, но, увы, никак не годился для России. И совсем не потому, что Россия нецивилизованная страна. События последующих лет, когда коррупция, казнокрадство достигли апогея, подтвердили нашу правоту. В таком разе мы бы вообще не смогли бы возбудить ни одного дела против более или менее крупного чиновника. Прокуратура никак не может быть в России частью исполнительной власти, прокуратура должна быть самостоятельным органом, свободной в принятии процессуальных решений.
   Второе направление - это создание системы социальной защищенности работников прокуратуры. Сотрудники прокуратуры выпали, что называется, из общей силовой обоймы, из котла обеспеченности, в котором находились сотрудники других правоохранительных органов и армии. У нас даже не было аналогичного пенсионного, медицинского и прочего обеспечения.
   И третье направление - кадры. Кадры и кадровые вопросы.
   Решение двух первых вопросов было связано с принятием поправок к Закону о прокуратуре. Эти поправки удалось принять. И это была победа. Мы сохранили основные полномочия прокуратуры. Удалось также распространить льготы и социальные гарантии на наших работников - те самые, что имели МВД, ФСБ и другие силовые структуры.
   По сути, это были уже не поправки, это был новый закон.
   Что же касается кадровых вопросов, что я вернул несколько следователей по особо важным делам, которых Ильюшенко просто-напросто выпихнул из прокуратуры. Прежде всего Бориса Ивановича Уварова. Из Совета Федерации к нам на работу пришел Исса Магомедович Костоев. Вернулся в Генеральную прокуратуру начальник контрольного управления администрации президента В. Я. Зайцев.
   Было понятно, что надо менять заместителя по следствию - эту должность занимал Олег Иванович Гайданов. Тут, должен заметить, я колебался долго. Гайданов был хорошим следственником. С другой стороны, Гайданов при разборке крупных уголовных дел часто действовал не с позиции истины, которая обязана торжествовать, а с позиций обвинения. Поэтому я принял решение о назначении на этот ключевой пост начальника следственного управления Генпрокуратуры Михаила Борисовича Катышева - одного из немногих, кто не боялся идти против Ильюшенко. Катышев - принципиальнейший человек, который всегда сохранял верность закону, и если Ильюшенко пытался его заставить обойти закон, Катышев никогда не поддавался на эти нажимы. Я был свидетелем этому не раз, наблюдая, как на заседании коллегии ГП Катышев отстаивал свою позицию по конкретным уголовным делам. Лучшего заместителя по следствию, чем Катышев, найти было невозможно.
   Должность первого заместителя я предложил прокурору Москвы Пономареву, человеку в высшей степени порядочному, одаренному, принципиальному. Пономарев попросил тайм-аут - время для размышлений и, честно сказать, затянул его. Кто знает, наверняка и жизнь моя, и жизнь Генеральной прокуратуры, и жизнь самого Геннадия Семеновича сложилась бы по-другому, если бы он все-таки принял это предложение.
   Но Геннадий Семенович продолжал колебаться. А с Гайдановым у меня произошел добрый разговор. Я предложил ему помощь в устройстве на работу, и мы расстались по-хорошему, без обид друг на друга. Точно так же расстались и с Вильданом Сулеймановичем Узбековым.
   Из старых замов в прокуратуре остались Владимир Иванович Давыдов, Василий Васильевич Колмогоров и Сабир Гаджиметович Кехлеров - куратор нашего института, человек, вне всякого сомнения, организованный и сильный.
   Надо было определяться с первым заместителем.
   В Иркутской области работал давний мой знакомый - еще по юридическому институту - Юрий Яковлевич Чайка. Познакомились мы с ним не на лекциях, не в аудитории, а в борцовском кружке. Мне показалось, что он засиделся там, на Байкале, что его пора выдергивать в центр. Что было привлекательного в Чайке? Он был практиком, возглавлял прокуратуру в одном из восьмидесяти девяти субъектов Федерации. Практик-региональщик - вот кого не хватает центру! Тем более я был человеком от науки и, конечно же, меньше и реже соприкасался с практическим расследованием уголовных дел, чем Чайка.
   Спросил у Катышева, как тот относится к Чайке. Михаил Борисович ответил коротко:
   - Положительно.
   Мнение Катышева для меня много значило - ведь он хорошо знает прокурорскую систему и самую важную и трудную часть ее - следствие.
   Теперь, спустя годы, понятно, что я допустил ошибку, передвинув Чайку из Иркутска в Москву. Недаром ведь говорят, перефразируя библейскую истину: "Содеявший добро подставляй спину для наказания"... Чайка впоследствии предал меня - не выдержал испытания столицей.
   Я жалею о том, что не побеседовал с главою администрации Иркутской области, не узнал его мнения о Чайке, не обратил внимания на сдержанную реакцию ряда его коллег по работе.
   Я жалею о том, что не прислушался к мнению своего старого товарища сибиряка Сергея Иннокентьевича Денисова - транспортного прокурора, работавшего под началом Чайки. Денисов говорил мне, причем в выражениях особо не стеснялся, что Чайка - очень поверхностный человек, не любит работать, не вгрызается в дела, не углубляется... Я виноват перед Сергеем Денисовым - не выслушал его. А ведь он долгое время проработал с Чайкой в Восточносибирской транспортной прокуратуре.