Скворцов Валериан. Понурый Балтия-джаз

   Когда я включил жужжавшие лампы дневного света, на застеленном рогожками каменном полу амбара высветились знакомые картонки, обмотанные синим скотчем и меченные рисунком черепахи. Распоров ближнюю ножом, я вдавил начальника кохвика носом в пахнувшие керосином пачки банкнот. Отчихавшись, парень, трясущимися пальцами набрал на радиотелефоне номер Ге-Пе и оповестил его о налете.
   Толстый Рэй велел передать трубку мне. И мрачно сказал, что выезжает.
   Оставив Дитера обороняться в одиночку, я приказал начальнику кохвика отвезти меня на "Рено" до развилки Пярнуского шоссе, откуда я смог бы добраться на автобусе до Лохусалу. По дороге я выяснил, что торчавшая из кузова пикапа лестница с красной тряпицей на конце маскирует радиоантенну. Позывные - мелодии Гершвина, потом будут ещё какие-то - чередуются в определенной последовательности. Компакт-диски с записями предоставлены фирмой-изготовителем радиоустановки. Их меняет по собственному графику Толстый Рэй. Диски привозит "морской молдаванин" Прока. "Икс-пять" отвечает такими же позывными по дубликатам...
   Я вышел из полупустого автобуса на лохусальской остановке и, пройдя к пансионату напрямик, еловым бором, приметил на стоянке "Ауди" Дубровина. Рядом стоял трепаный прокатный "Опель Кадет", в котором мог приехать Ефим. В вестибюле читал газету Андрей. А у киоска с парфюмерией щурилась над витриной Воинова. Она не решалась надеть очки, и от этого её полусогнутая фигура ещё больше напоминала полуоткрытый перочинный ножик. Наверное, были подтянуты и другие силы, которые сходу не выявлялись.
   Народу нагнали не из-за меня, конечно. То есть, из-за меня, но не совсем. Именно на случай, если меня вздумают брать эстонцы. Видимо, такое уже случалось в практике Дубровина или - случилось? Другого объяснения у меня не находилось...
   В буфете Шлайн и Дубровин, мрачные и не выспавшиеся, сочились ненавистью за столиком, на котором ничего, кроме пачки сигарет, не было. Возможно, они вообще не спали после того, как Ефим дозвонился до меня в Синди к Йоозеппу. Ненавидели они меня. Им обоим придется, сказал Дубровин, упирая на "обоим", отписываться за все, что я натворил в предыдущие дни. Они оба, вступил в разговор Шлайн, дергавший коленом под столиком, могли бы закрыть глаза на многое, но только не на "вопиющую неуправляемость". Обвинений предъявили три. Первое - жестокое обращение с населением, то есть "повешение" на кухонной люстре Йоозеппа, которого едва откачали от шока полицейские. Второе - несанкционированное вовлечение в оперативные действия агента иностранной спецслужбы, то есть Дитера. И третье - продолжение операции вопреки приказу прекратить её выполнение, то есть преследование Чико Тургенева после состоявшихся консультаций по условиям обмена. А на обмен Шлайн и Дубровин шли.
   Оба, в особенности Шлайн, который нес ответственность за мои действия, после ликвидации "куклы" оказались, как я понимал, на грани гибели служебных карьер. Снимок затаившегося на крыше шестиэтажки стрелка ничего не оправдывал. Он не мог считаться стрелком, поскольку ничего такого не совершил. Совершил я. Хладнокровно выждал, прицелился и грохнул невинного, умник. Ни о какой самообороне речи быть не могло. Тем более, не могло быть речи о новом плане действий, который я предлагал.
   - Твое предложение, Шемякин, само по себе, даже без его реализации, можно квалифицировать как государственное преступление, - сказал Ефим. - И ты навязываешь его нам, правительственным служащим, да ещё офицерам государственной безопасности.
   - Что мы теряем? - спросил Дубровин у Ефима.
   - Кроме меня, ничего, - влез я в разговор бюрократов. - Абсолютно ничего, если не считать денег, которые мне перевели в цюрихский банк. Дайте же человеку шанс отработать их!
   Ефим хрястнул волосатой ладонью по прыгавшей коленке.
   - Деньги, деньги и деньги! Ты весь в этом дерьме!
   - Хозяина квартиры в Синди, обрати внимание, я все же подвешивал после твоего звонка бесплатно. А ведь эту работу можно посчитать и как сверхурочную, так сказать...
   - Выбирай выражения! - заорал Ефим. - Как ты относишься к людям?!
   Краем глаза я приметил, что буфетчица на всякий случай выплыла в подсобку.
   - Далее, - сказал я, - насчет отношения к людям и обиженного населения. Я бы предложил вашему вниманию, господа шефы, такое объяснение. Йоозеппа я подвесил, чтобы местные увидели, с кем предстоит иметь дело, и поостереглись от поспешных действий, если бы кинулись вдогонку... Они и не кинулись. Предпочли подать жалобу господину Дубровину. Далее. Пфлаум привлечен с твоего, Ефим, разрешения. Еще далее. Операция и не будет считаться законченной, если я не закончу её так, как предлагаю. То есть, я хочу сказать, что пойду до конца и без вашего утверждения моего плана. Вы так и сможете потом заявить об этом. Шемякин-де вышел из-под контроля...
   - Шансов никаких, на мой взгляд, - сказал Ефим, вдруг успокоившись.
   - Что мы теряем? - опять спросил его Дубровин.
   - Его теряем, меня теряем! Не тебя же! - сказал Шлайн.
   - Не я нанимал этого эмигрантского соколика, - огрызнулся Дубровин.
   Я подумал, что Дитер все-таки нашел верное выражение: "Русские наняли тебя..."
   - Ладно, - сказал я. - Мне пора возвращаться. Просветите насчет всего остального, что у вас теперь происходит...
   Они переглянулись.
   - Ладно, - опять сказал я. - Посоветуйтесь, что вы можете, а что не можете мне сказать Я отойду на минуту. Что принести от стойки?
   - Коньяку и какой-нибудь сок, от такого разговора у меня во рту словно куры нагадили, - сказал Дубровин. И с нажимом продолжил, когда посчитал, что я отошел достаточно далеко: - Ну, что мы теряем, Ефим, раз он сам предлагает стать неуправляемым?
   Не понес я им заказанное. Не в услужении. Я допивал вторую чашку кофе с подмешанным коньяком у стойки, когда Ефим положил мне руку на плечо.
   - Нелегко с тобой.
   - Кому нелегко? - спросил я. - Тебе или Дубровину? Или обоим вместе?
   Ефим подтянул к себе квадратное пластмассовое блюдечко с моим счетом. Увидел сумму, вытянул из заднего кармана брюк кошелек и заплатил, оставив жирные чаевые.
   Счетчик финансирования операции снова включен. Вот что это значило.
   - Я могу дать тебе пять тысяч крон. Хватит? - спросил Ефим. И вытащил из нагрудного кармана пиджака фирменный конверт "Балтпродинвеста".
   - Возобнови также мою вооруженность, - сказал я.
   - Обсудим на воле, - ответил он и пошел к выходу.
   Андрей и Воинова из вестибюля исчезли.
   Вдруг я почувствовал, насколько надоело мне это балтийское захолустье, как я устал, как долго предстоит добираться назад в Пярну и как тошнотворно будут выглядеть люди, с которыми придется иметь там дело...
   - Ну? - грубовато спросил я Ефима, тащившего меня по дорожке в сторону шумевшего за соснами прибоя. Дорожка, очистившись от снега, оказалась асфальтированной, и Шлайн легко набирал на ней скорость, волоча меня за локоть, словно пойманного воришку.
   - Что - ну? - сказал он. - Что - ну? Не упади, когда услышишь... Вячеслав Вячеславович арестован эстонцами. В рамках расследования по поводу происшедшего у музея. Дубровин, я думаю, не стоит в стороне от этого. Для него добрые отношения с местными - и хлеб, и воздух... Он отдал им Вячеслава Вячеславовича... Теперь другая новость. Ты уже догадался, что получено принципиальное согласие Москвы на тихий обмен генерала Бахметьева.
   - Твоя инициатива или Дубровина?
   - Предложение поступило через отделение "Экзобанка"...
   - Причем здесь банк?
   - Представитель "Экзобанка" и говорит, что они ни при чем. Однако через банк ведутся кредитные операции эстонских, латвийских и польских фирм с российскими структурами, в частности калининградскими и петербургскими, включая "Балтпродинвест"... Не трудно услышать созвучия... "Экзохимпэкс", "Экзобанк"... Вот в дирекцию банка и обратился некий его калининградский клиент с просьбой о посредничестве. Банк, мол, всегда руководствовался доброй волей поддержания климата доверия в деловой жизни региона, бля-бля-бля и тра-та-та на эту тему.... А потому-де и просит, чтобы таллиннский представитель "Экзобанка" в неформальной обстановке встретился, если возможно, с советником представительства "Балтпродинвеста", то есть прикрытия "Экзохимпэкса" в Таллинне, господином Дубровиным и передал ему некий конверт с посланием...
   - Послание конфиденциальное, представитель "Экзобанка" не знает его содержания, запечатанный конверт можно у него и не брать, его вернут клиенту, который желает хранить инкогнито... Так?
   - Не трудно догадаться... Советник усмехается и отвечает - что ж, будем считать конверт найденным на улице. Открывает, а на бумажке значится: вы нам - Вячеслава Вячеславовича, лефортовского сидельца и один миллион двести пятьдесят тысяч швейцарских франков, а также... Обрати внимание на это "а также"! А также бумаги на право распоряжаться полутора сотнями бочками красителей... Так они называют говно, которое превратит Балтику в тухлое болото... Мы же вам - генерала Бахметьева и избавление от бочек.
   - Ах, ловкачи! - вырвалось у меня. - То есть они расплатятся с Чико за работу московскими же деньгами и заграбастают отраву бесплатно!
   Ефим придержал бег и уставился на меня в упор.
   - Есть чему поучиться и у тебя, Бэзил! Под этим углом я на дело не посмотрел...
   - Тебе ясно теперь, что мой план имеет шанс?
   - Один из десяти тысяч.
   - Один на тысячу, - сказал я.
   Ефим ринулся к морю.
   - Черт с тобой, - сказал он. - Черт с тобой! Черт с тобой, и да будет проклят день, когда тебя принесло ко мне в Бангкоке!
   - Давай дальше, - попросил я. - Мы теряем время. Перед иностранцами неловко...
   - Какими ещё иностранцами?! - заорал Ефим, пытаясь сгрести блинообразной ладонью свалявшийся мех искусственной дохи на моей груди.
   - Я про Пфлаума... Отпусти! Я ведь и врезать могу, Ефим! Не рукосуйничай, тут не Лубянка...
   - На Лубянке не бьют, - ответил он спокойно. Праведный гнев, как и проявления эмоций всегда, у него был наигранным. - Так вот... "Экзобанк" выступает посредником-гарантом. Мы передаем банку наличные на депозит, а он - кому следует после возвращения нам Бахметьева, а им Вячеслава Вячеславовича и лефортовского сидельца. Обмен в море, координаты сообщают за четыре часа до процедуры. Если мы предпримем нечто непредвиденное, генерала Бахметьева взорвут, дело предадут огласке в том смысле, что Москва не стесняется сговоров с сепаратистами и бандитами... Вот так вот, Бэзил Шемякин.
   - Дубровин знает о содержании нашего разговора?
   - Дубровин, если ему нужно, под присягой отречется от всего, в том числе и от того, что вообще встречался с тобой.
   - Тогда два вопроса, - сказал я. - Когда планируется обмен? И как можно обменять Вячеслава Вячеславовича, если он у эстонцев?
   - Лефортовский сиделец уже в поезде, который идет в Таллинн. В этом же поезде группа, доставляющая наличность для депозита в "Экзобанке". Дубровин обещает договориться с эстонцами о выдаче ему Вячеслава Вячеславовича. По его мнению, и тут он прав, местные заинтересованы, чтобы вокруг случившегося с Бахметьевым особенно не шумели. Традиционные тихушники...
   - Ты можешь раздобыть мне досье на "Экзобанк"? - спросил я Ефима, впавшего в задумчивость. Он словно не услышал.
   - А может, латыши и поляки правы? - задал я другой вопрос.
   - Может, и правы, - сказал Ефим вяло.
   - Слушай, товарищ Шлайн! А тебе не кажется реальным такой вариант, что этот банк - на деле отмывочное корыто твоего Вячеслава Вячеславовича?
   - Отмывочное корыто для чего?
   - Для фальшивых денег, которые он производит где-то здесь! Один миллион двести пятьдесят тысяч швейцарских франков пойдут в некий фонд Вячеслава Вячеславовича и его структуры. С Чико же и его бандой, а также всеми остальными, включая Ге-Пе, подводников и кого там еще, может, и Дубровина, он рассчитается фальшивками...
   - Насчет Дубровина полегче...
   - И потом все же осрамит, заявив, что Москва ведет тайную дипломатию, пошла на освобождение Вячеслава Вячеславовича и лефортовского сидельца, то есть государственных преступников, да ещё заплатила ясак фальшивыми купюрами. А если не осрамит, то пригрозит осрамить и потребует ещё денег и уступок...
   - Уходи! - заорал Ефим. - Уходи и делай то, что собираешься сделать!
   Я взглянул на свои "Раймон Вэйл". Два пятнадцать. Солнце перекрашивало море из серого в светло-зеленое.
   - Ефим, - сказал я. - Попроси Дубровина, когда он будет говорить с эстонцами относительно Вячеслава Вячеславовича, замолвить словечко и за меня. Необходимо, чтобы они все-таки оставили меня в покое. Я ведь чист перед ними, за исключением... ну, кое-каких незначительных телесных повреждений, вынужденно нанесенных... э-э-э... гражданам этой страны. На благо их же... э-э-э... молодой и независимой родины. А?
   Он рассмеялся. Снял очки, дохнул потрескавшимися губами на стекла и принялся протирать концом пестрого шарфа.
   - Запиши и мне эти слова на бумажке. Пригодятся в качестве последнего слова в здешнем суде, когда меня привлекут за соучастие в твоих делишках... Встреча вечером в представительстве. Это - приказ!
   Ефим протянул мне руку.
   - Это государственному-то преступнику? - сказал я.
   Глава шестнадцатая
   Окно в Европу
   С моста через Саугу останков "Фольксвагена Пассата" на набережной я не увидел. Убрали. Место возможной героической гибели Бэзила Шемякина обозначали черное пятно на вспаханном асфальте и обгрызенный парапет. Кусты между набережной и площадью перед почтамтом выгорели, или их скосило взрывом. Ветер с реки прогибал оранжевые ленты полицейского ограждения. Любопытно, как там идет следствие... Я перекрестился и простил Гаргантюа Пантагрюэлевича.
   Солнце растапливало лед, спрессовавшийся за зиму вдоль бордюров стоянки у торговой площади старого Пярну. Таксист, чернявый, явно не эстонец, хотя молчаливый и корректный, вырулил на сверкающие лужи, поискал, вытягивая шею, место посуше и развел руками.
   - Знаю, - сказал я. - Дальше пешеходная зона. Ждите здесь.
   Я испытывал удовольствие от прогулки по узкому тротуару вдоль старых двух - и трехэтажных домов. Милая архитектурная смесь некогда общей окраины двух исчезнувших империй - российской и германской. Я думал о том, что потерпел поражение, и о том, сколько таких же, как я, неудачников русских, немецких, эстонских и других разных, ограбленных или побитых, обманутых или обнищавших - торило пути-дорожки по этим тротуарам. С новыми надеждами на успех и победу, опять и опять возрождающимися вопреки всему...
   И вдруг я приметил начальника пляжного кохвика в компании молодца в замшевой куртке. Они выносили из пивной два пестро расписанных баночных бочонка финского "Пиво Синебрюхов". Я прошагал за хмельной парочкой до амбара. За распахнутой дверью доставку угощения встретили воплями, по меньшей мере, ещё два человека помимо Дитера.
   Рядом с "Рено", имевшим пропуск на проезд в пешеходную зону, стояла "БМВ" Толстого Рэя без пропуска. За рулем, подняв воротник куртки-пилота, Дечибал Прока делал вид, что дремлет. Я подошел к машине.
   Боковое стекло поползло вниз.
   - Здравствуйте, господин Шемякин, - сказал Прока.
   - Кого привез? - спросил я, пытаясь понять причину выражения побитой собаки в цыганских глазах. Мучила совесть из-за участия в покушении на меня у почтамта? Вечный лейтенант, с него станется...
   - Хозяин приехал, как вы хотели. И ещё Рауль Бургер.
   Я не отходил.
   - Почти два часа, - добавил он.
   - Солнышко-то какое, - сказал я равнодушно. - Весна пробивается... И охота им пивом наливаться в сарайном полумраке?!
   - Немец всех раскачал. Я, говорит, с похмелья... Сначала принесли две посудины с пивом. Потом снова две. Сейчас опять две. Зассали амбар кругом, - поддержал беседу Прока. Немного поколебался, открыл дверь машины и встал передо мной. - Извините, я думал вы внутрь уйдете, поэтому сидел...
   - Я тебе не командир.
   Прока откашлялся. Дернул голой шеей. Под курткой он носил синий свитер без рубашки.
   - А если я попрошусь под вашу команду? - спросил он вкрадчиво.
   - Хозяин с оружием? - ответил я вопросом.
   - Все с оружием.
   - Не хлопай дверью, садись за руль и подавай сигнал рацией, что я иду.
   - Откуда вы знаете про сигнал?
   Я подтолкнул его легонько в машину.
   - Тебя чему учили на флоте? Сигнал подается при обнаружении противника. На земле, как и на море... Давай, давай, перебежчик...
   Пластиковое полено рации висело на спинке сиденья "БМВ" в кожаном чехле. Прока придавил какую-то клавишу и кивнул мне. Я обошел амбар, приметил узкое окошко без решетки, потоптался немного, прислушиваясь к наступившей внутри тишине, вернулся к двери и открыл одну створку.
   Все они смотрели на меня. Дитер тронул кончик галстука. Сигнал: с ним все в порядке. Напарник братался с противником. Даже перед тушей Гаргантюа Пантагрюэлевича, облаченного в дубленку, стояла кружка. Начальник кохвика как раз доцеживал ему из бидона свежего.
   Я простер объятия Ге-Пе как лучшему братану. Толстяк, не мигая, глядел на меня снизу вверх с нескрываемой ненавистью. Не то, что воспитанные в спецшколах мой оператор Шлайн и резидент Дубровин полтора часа назад в буфете лохусальского пансионата.
   - Мазохизм какой-то, - шепнул я в ухо Ге-Пе, вынужденному принять навязанную форму приветствия. - Прошлый раз ты обнимал меня перед тем, как взорвать. Теперь я тебя...
   Он несколько раз приподнимал и опускал огромный зад, подтыкая полы длинной дубленки, прежде чем угнездился опять на картонном ящике с рисунком черепахи.
   Рауль Бургер протянул вялую ладонь. Будто дал подержать дохлую крысу.
   Остальные бандиты не смотрели на меня. Знали свое место.
   - Все вон, - сказал Ге-Пе.
   - Кроме Рауля Бургера, пожалуйста, - попросил я.
   - Он и так не ушел бы, - сказал Ге-Пе, приметив, как дернулся угол рта подводного капитана.
   Рогатый муж, подумал я, объелся груш. Было чему радоваться. Бургер обретался на берегу. "Икс-пять", таким образом, стояла на приколе. Транспорт для Тургенева задерживался. Я рассчитал верно: теперь Вячеславу Вячеславовичу, сидевшему в эстонской кутузке, хотелось, если перечислять по значимости, во-первых, обменять на генерала Бахметьева и швейцарские франки самого себя, а во-вторых, перебросить в Калининград или куда там картонки, меченые рисунком черепахи. То и другое - взаимосвязано. Чико же, сделавший свое дело, отходил на задний план. Ему не только уготовили расчет фальшивками. Его засадили в каком-то логове и заставляют ждать, когда промедление для него в полном смысле слова смерти подобно. Главные партнеры Вячеслава Вячеславовича отныне - два азерика. Эти устроят вывоз бочек с отравой теперь и без генерала, которого можно считать списанным. Эти двое отчего-то прямо-таки жаждут отравы... Клянутся, что вообще увезут её от России и Балтики, увезут далеко, может, и в Атлантику.
   - Зачем вы это сделали, господин Шемякин? - спросил Ге-Пе.
   - Толстый, - сказал я грубо. - Ты видишь эту Германию?
   Дитер догадался, что говорят о нем, и важно кивнул.
   Ге-Пе сопел, носком зимней кроссовки, на которую наползала штанина с расстегнутой молнией, катал пустой бидон на полу. Выглянув из-под кустистых бровей, почти шипя, сказал:
   - И что же?
   - Это не Россия. Теперь тебе конец. Если ты и Бургер не сделаете мне маленькое одолжение... Вы нашарите логово Чико Тургенева. И выведете на него. Или эти картонки двинутся из этого амбара совсем не в ту сторону, которая нужна Вячеславу Вячеславовичу. Да и сам он не сдвинется с места дальше тюрьмы в Вильянди. А уж про вас двоих, про тебя и Рауля, и подумать страшно, что будет!
   Ге-Пе пнул бидон ногой. Тот укатился под ноги Дитера.
   Рауль поерзал, поерзал и встал.
   - Я выйду, пожалуй, действительно, - сказал он. - Не хочу слушать. Мое дело фрахт! Не тяните меня в дерьмо, господин Шемякин! Действительно!
   - Я тебя не отпускал, - прикрикнул на него Ге-Пе.
   Капитан сел и покорно протянул стакан в ожидании пива. Дитер не шелохнулся. Рауль налил себе сам. Я тоже взял стакан. Кивнул Бургеру, потом Ге-Пе и Дитеру: будем здоровы...
   Когда я шел к амбару, сквозь отмытое до абсолютной прозрачности окно пивной мне кивнул старший из парочки носителей белесых бакенбард. Пошевелил расставленными указательным и средним пальцами. Спрашивал: идти следом? Я покачал головой: не нуждаюсь. Поле перед битвой занимали войска, не предполагавшие, что битва уже состоялась...
   - Невозможно, - сказал Ге-Пе. - Логово Чико никому неизвестно. И узнавать никто не станет... На кону в этом случае не просто шкура, а все дело. Такое братва не позволит даже мне. Но...
   - Но? - спросил я.
   Не сговариваясь, мы все отхлебнули пива.
   Ге-Пе рассмеялся.
   - Мне бы намного легче жилось сейчас, если бы вас все-таки разнесло на куски, господин Шемякин!
   - Увы! - сказал я. - Сожалею. Зажился. Действительно, как сказал бы наш капитан...
   - Ты уломал их? - спросил Дитер по-французски.
   - Уломал, - ответил я.
   - Не торопитесь с выводами, - сказал Ге-Пе. - Смерть приходит вовремя... А тропиночку к Тургеневу я, пожалуй, со временем найду.
   - Побыстрее бы, - сказал я. - Вы ведь хотите сохранить ваше предприятие? Хотите и дальше работать с капитаном Бургером? Так сохраняйте и работайте. И да поможет вам ваш бог не опоздать с хорошей новостью для меня! Я ведь через день, от силы два, размажу вас в слизь...
   Бургер вскинул подбородок, рот иронически скривился.
   Не раскаляйся, велел я себе.
   - Я не знаю, где Чико, - сказал Ге-Пе. - Время отправки этих картонок зависит от него. А он подаст сигнал и объявится перед самым отплытием. Все, что я могу для вас сделать, это помочь прицепиться за кем-то из его людей. Они выходят в город. Продовольствие, кое какие контакты.
   Толстяк поднял бидон и плеснул себе пива. Кружка была только у него. Шевельнул жирным пальцем в сторону Рауля Бургера, который немедленно подлил ему из плоской бутылки несколько капель виски. Ге-Пе длинным глотком выцедил "ерша", снова, уперев посудину с пивом в жирное колено, налил себе, дождался, когда капитан опять добавит виски, отхлебнул и вернул бидон на столик.
   - И сколько времени понадобится? - спросил я.
   - Может быть, уже нисколько, - ответил Ге-Пе. - Я догадывался, зачем вы ворвались в мой склад. И принял меры... Вы ведь заставили всю нашу компанию ждать себя три часа, не так ли?
   Я почти физически почувствовал, как напрягся Дитер, когда толстяк откинул полу дубленки.
   Ге-Пе набрал номер на мобильном телефоне, выслушал сообщение, закрыл аппарат и аккуратно запихнул его в кожаный футляр, висевший на металлической прищепке у бедра. Под мышкой матово сверкнула плоская рукоять пистолета в кобуре на перевязи.
   - Можете ехать, - сказал толстяк. - Контакт в фойе гостиницы "Палас" через два часа. Они заказали обед на вынос... Вполне успеете добраться.
   Я кивнул, и Дитер выложил на деревянный столик ключ от амбара.
   - Сделаем так, - сказал я. - Немец уедет на моем такси в "Каякас". Я отправлюсь в Таллинн на вашей "БМВ". Прошу дать мне и водителя, этого... Проку.
   - Хотите меня замазать окончательно? - спросил Ге-Пе. - Чико знает эту машину.
   - Толстый! - рявкнул я. - Езжай тогда на виллу в Лохусалу. Вели братве рыть окопы полного профиля, а для себя оборудуй долговременную сортирную точку, куда будешь бегать от страха... Вместе с капитаном Бургером... Что тебе, твое толстое превосходительство, теперь до Чико? Спасай шкуру и деньги!
   Я вскочил и, схватив в клещи согнутыми пальцами левой руки мясистый нос Ге-Пе, правой стянул вниз и назад воротник его распахнутой дубленки, пеленуя им толстяка до локтей. Отпустил нос и выдрал пистолет. Толчком отшвырнул Ге-Пе спиной на картонку.
   Он тоже носил швейцарский "ЗИГ-Зауэр", но облегченную модель. Генеральскую - "пе-двести-тридцать". До пятисот граммов весом. Нажав на выброс обоймы и дав ей слегка выскользнуть, я определил, что все восемь патронов на месте, а патронник пуст. Вогнал обойму назад. Передернул затвор. Поставил на предохранитель.
   - Взаймы, - сказал я привставшему с ящика Ге-Пе. Лицо его багровело от унижения. И добавил: - Если не потеряю...
   Согнутый пополам Рауль Бургер торчал лицом в пол. Дитер держал на весу его завернутые за спину руки. Начальник кохвика и его напарник смотрели себе под ноги.
   - Уходим, Москва? - спросил лучший кригскамарад в мире, подмигивая.
   Капралом Москва меня называли последний год службы.
   - Договорились обо всем, - сказал я Ге-Пе, невольно улыбаясь при напоминании о прозвище. - Твое превосходительство допивает пиво и ждет меня на лохусальской вилле.
   - Не там, - ответил толстяк, - в Пирита. Дечибал Прока адрес и телефон знает.
   Я показал Дитеру Пфлауму содержимое вскрытой мной раньше картонки. Он получил возможность посмотреть и потрогать поддельные банкноты, готовые к поставке на экспорт. Этим я втягивал Пфлаума в свои оперативные и, признаться, не вполне правомерные действия с дальним расчетом. Из "Каякаса" он подтвердит своей конторе, что ситуация такова, какова и есть на самом деле. Таким образом, блокирующее наблюдение со стороны открытой Балтики будет гарантировано в пограничных водах ещё на несколько часов.
   Прока высадил меня, не доезжая "Паласа". Я велел ему ждать на шоссе, на расстоянии, с которого меня легко приметить, когда я выйду из гостиницы.
   В лобби, перегороженном диванами, лампионами, креслами, пальмами в кадках и стойкой бара, пианист в сиреневом блейзере выбивал из клавиш белого рояля вальсы Шопена. Черная кавказская голова выделялась среди шевелюр каких-то латиноамериканцев или азиатов. Боксера, борца или качка легко определить - шея и загривок плавно переходят в затылок, голова тыквой. Да и знакома она мне была ещё с первой встречи в подпольном катране. Господин Вайсиддинов, моряк и правовед, а также кладбищенский подсобный рабочий. Победитель. Надо мной и Чико.