Скворцов Валериан. Понурый Балтия-джаз

   Бренди, видимо, и его расслабило.
   - Тогда по рукам, - сказал я. - Двадцать пять процентов... Сними наручники с меня, Рум.
   Он повертел пустую фляжку и бросил за борт.
   Мне показалось, что я уловил далекий гул мотора.
   - Думаю, рановато... Отвезу-ка я тебя на свой борт, покажу генералу. Замажу в его глазах. И верну на берег к утру... Дружба, Бэзилушка, в особенности давняя и затянувшаяся, всегда импровизация.
   - Импровизация? - переспросил я.
   Рум уже поднял голову и вытягивал из огромного футляра, висевшего на ремне через плечо, портативный передатчик. Он тоже услышал и засобирался вызывать свою резиновую эскадру.
   Я сделал глубокий вдох, зажмурился поплотнее, опустил руки в наручниках по локти в заливавшую пайолы воду, приподнял слизистую тушу огнетушителя и вдавил латунный рычажок. Шипящая пена ударила вверх мимо моего лица. Я услышал захлебывающийся кашель. Рум бил ногами, но, видимо, ослепленный, попадал не в голову, только по плечам. Я давил и давил рычажок огнетушителя.
   Мягкий рокот мотора накатил стремительно. Сквозь сомкнутые веки я почувствовал яркий свет. Открыл глаза и - ослеп. Галогенные лампы, которыми светили прицельно, будто выкалывали зрачки.
   Встав на колени, сжав руки в наручниках, я вслепую ринулся кулаками и головой в сторону, где, по моим расчетам, должна была находиться грудь залепленного пеной Рума. И, не встретив ничего на своем пути, вывалился из катера в море.
   Гаргантюа Пантагрюэлевич ключом, вытянутым из кармана в бушлате Рума, отомкнул наручники на моих руках. Я тут же защелкнул их на запястьях старого боевого товарища. Потом вырвал у толстяка ключ. Ге-Пе презрительно усмехнулся.
   Рация Рума исчезла.
   - Этот пленный мой, - сказал я.
   - Ваш, ваш, - мрачно ответил Ге-Пе. - Как скажете... Но на вашем месте я выбросил бы его за борт. Он хотел вас утопить.
   Дечибал Прока стягивал меховую куртку. Намеревался одолжить?
   Огромный матрос, ступая косолапо, внес в просторную рубку-каюту меховой спальный мешок.
   - Сбросьте мокрое и закутайтесь пока, - сказал он.
   - Кого я вижу! - приветствовал я здоровяка, невольно переводя взгляд на его квадратные ступни. Без носков, в резиновых галошах с подбоем на искусственном меху. - Евроистопник Линьк Рэй! Шагом марш за одеялом и клейкой лентой... Мне бы упаковать этого человека понадежней. А потом переодеваться!
   - Кто это? - спросил Ге-Пе.
   - Ах, да, твое превосходительство, ты ведь его первый раз в жизни видишь. Позволь представить: Чико Тургенев, прошу жаловать...
   Гаргантюа Пантагрюэлевич в лице не изменился.
   - Чико так Чико. Как скажете...
   Рум слегка покачал головой. Я кивнул.
   - Он не говорит ни по-русски, ни по-эстонски, - сказал я. - Только на языке любимых гор... Так что, не лезьте к нему.
   Ножом я вырезал в мешке дырки для рук, распорол его низ, а потом, сбросив ботинки, брюки, плащ и остальную одежку, влез в меховой мешок, как в халат.
   Я перехватил взгляд Ге-Пе. Он высматривал одолженный у него "ЗИГ-Зауэр", надеялся на возврат. Потом отвлекся: бортовая рация начала принимать мелодию Гершвина, на этот раз "Американец в Париже". Позывные? Ге-Пе резко, отсекая нас, задвинул гармошку двери между ходовой рубкой и каютой.
   Срезав ножом мокрые одежки с Рума, я запеленал его в одеяло, принесенное Линьком Рэем, и обмотал поверх скотчем. Рум понимающе опустил веки. Благодарил. Было за что! Могут ведь и пристрелить... Но у меня насчет бывшего взводного был свой план, и он вытанцовывался. Даже слишком. Не сглазить бы теперь...
   Я сделал движение, имитирующее нажатие кнопки, и дернул вопросительно подбородком. Рум качнул головой. Разумеется, никакой гранаты в нагрудном кармане генерала Бахметьева, как я и предполагал, не было.
   - Дечибал, - сказал я, - прими пленного. Посиди рядом.
   - Есть принять пленного, - весело откликнулся бывший офицер советских военно-морских сил. Ему, кажется, нравилось вспоминать службу на этой роскошной шведской посудине.
   Собрав в охапку кучу одежки, с которых натекало на пол, и отпихнув ногой перепутавшиеся кольца линя, которым меня вылавливали из моря, я поднялся к кормовому люку. Размахнувшись пошире, швырнул ком за борт. Краем глаза посмотрел в сторону рубки Ге-Пе. В овальных иллюминаторах носовой надстройки различались какие-то люди. Человек пять, может быть, и больше.
   Катер шел без огней. Только зеленые показатели приборов светились на панели управления. Огни лохусальского пансионата на берегу становились ярче. Мы жались, оказывается, к суше.
   - Ты что делаешь, твое превосходительство? - заорал я Ге-Пе, сидевшему за штурвалом на высокой табуретке как в баре. - У тебя радара, скажешь, нет, чтобы обнаружить катер с генералом? Ты в берег сейчас упрешься! Ищи катер с генералом!
   Ге-Пе ухмыльнулся.
   - Заткнитесь, вам протрезветь надо... От вас шнапсом несет! На базу я возвращаюсь, - сказал он, посматривая на приборы и береговые огни.
   По бельму радарного экрана расползалась зеленая сыпь, вероятно, обозначающая камни, островки и, возможно, лодки, мимо которых мы неслись, растягивая седые усы отбойной волны, исчезавшие в темноте.
   - Почему?
   - Я видел резиновые лодки... Я легко догнал бы их и передавил корпусом, хотя ход у них на пластиковых килях отличный. Но они не моя забота. Как и большой катер, который... вот взгляните на радар... уходит мористее.
   - Там заложник!
   - Мне-то что? Наш уговор - вывести вас на Чико. Этот тип в засохшем дерьме... ну, этой... заскорузлой пожарной пене - Чико или не Чико? Или вы передумали и этот Чико опять уже не Чико?
   - Чико, - сказал я.
   - Тогда свое дело я сделал. В расчете с вами и господином Дубровиным.
   - Он, что же, платил тебе за работу?
   Ге-Пе пожал жирными плечами.
   - А если они вернутся? У них радар есть... И атакуют тебя? - спросил я.
   - Не вернутся. Заложник-то у них. Зачем им теперь это выловленное пугало? Вы можете мне сказать?
   Толстяк мотнул головой в нижнюю часть рубки, где Прока караулил Рума. Действительно: зачем им этот квази-Чико? Бахметьев у них, деньги за генерала получат, долю пропавшего главаря раздуванят. Если банда не рассыплется, выберут нового пахана взамен утонувшего или захваченного, всего и дел-то.
   Неуязвимость "Экзобанка" в новой ситуации тоже непробиваема. "Линкольн", подлинный "Линкольн", принадлежащий банку, не появлялся на лохусальском пирсе. Он стоял во дворе представительства "Балтпродинвеста". Приехавшие на нем сотрудники банка находились в помещении представительства, вели переговоры. Про "Линкольн"-двойник, на котором якобы вывезли заложника, они, конечно, слыхом не слыхивали. Кто вообще это видел?
   Таким образом, ведомая Раулем "Икс-пять" выходит в оговоренной точке на стыковку с катером, чтобы принять Бахметьева. Туда же подойдет шаланда из Пярну с картонными ящиками, помеченными рисунком черепахи. "Икс-пять" нырнет под морскую границу, и - все...
   Я молчал.
   - Внизу есть диваны, - сказал сочувственно Ге-Пе. - Поспите, если можете, с полчаса. Могли бы придти на место и раньше, да я думаю, лучше покружить, осмотреться...
   - Куда идем?
   - Братана и ещё двух моих людей встретит ялик на траверзе Лохусалу. А катер я уведу на базу в Пирита... Моя тамошняя резиденция в вашем распоряжении... Возможно, вы захотите встретиться с кем-то из ваших. Пожалуйста. Приглашайте туда...
   - Не осталось у тебя покупателей на меня? - съехидничал я и отправился вниз, где под ворсистым палубным покрытием работал подогрев, угодливо включенный Ге-Пе.
   В каюте Прока, распотрошив бортовую аптечку, готовил чистый пластырь на мое бедро. Рум, откинувшись и увязнув в роскошном диване, смежил веки. Впавшие виски, седина, худые кисти рук, отеки на запястьях под наручниками, ссохшиеся плечи друга и камарада. Бассейн никому не переплачивает, подумал я. Бог даст, переброшу и Рума домой...
   - Ну, Дечибал, - сказал я, укладываясь на второй диван, - врачуй и рассказывай!
   И заснул.
   Грохот трехсот с лишним трещоток, вертевшихся в руках прокаженных, заглушал крики, которые издавал Рум. Открывалась и закрывалась его командирская пасть, полная золотых коронок. И только. Он перекрестил над головой волосатые ручищи с комками глины на локтях. "Не открывать огня! Не открывать огня!" - поняли мы по кривившимся губам.
   Под скалой, где Рум посадил взвод в засаду, на пехотный блокпост валила на костылях и культях спрессованная конвойными толпа полусгнивших людей. Прокаженных гнали рисовым полем, в руках они держали трещотки, шуметь в которые при ходьбе им предписывал закон. Волнами они перехлестывали глинистые перемычки между затопленными чеками. Вытаптываемая заразной плотью, превратившаяся в изгаженное тесто пахота исходила пеной. Заградительная цепь, словно мусор граблями, скородила штыками изнемогшие, валившиеся в грязь тела.
   Я едва давил позывы рвоты.
   Пехотинцам хватило смелости отойти без приказа. Командованию - ума не устраивать разборку за отступление без выстрела. Но никто не знал, как все сложилось бы, если бы не Рум. Он первым сказал - "Не стрелять!". И мы благополучно миновали нечто ужасное, что угнетало бы каждого до конца дней.
   С лепрозориев позже запускали зенитные ракеты. Американские летчики не отвечали таким площадкам. Рум положил начало...
   Об этом я вспоминал в полудреме.
   Машину остановили, катер лежал в дрейфе. Ге-Пе что-то бубнил в рацию за дверями рулевой рубки. Опять звучал Гершвин.
   ...Руму вернули лейтенантское звание перед атакой прокаженных. Год он воевал разжалованным в старшие сержанты. Обвинение - мародерство. Под Сиемриапом, в Камбодже, в развалившемся доте под бетонными блоками мы обнаружили сопревшие трупы. Форма истлела, пуговицы и пряжки, такие же, как у нас, остались. Удавшееся собрать и слепить закопали. Рум выковырял из трухлявого черепа зубной протез с золотыми коронками и поставил его себе у дантиста в Сайгоне. На вопрос ротного адъютанта об источнике финансирования роскошной челюсти, Рум простодушно рассказал, что и как...
   В основе своей, говорил Конфуций, человеческая натура совершенна.
   Эти золотые зубы Рум оскалил в улыбке, когда я отдирал клейкую ленту, обмотанную вокруг него поверх одеяла.
   - Рум, - сказал я по-французски, - теперь и всегда на этой земле молчи. Если придется открывать рот, то говори одно и то же, одно и то же ты и есть Чико Тургенев. Ни в какие объяснения не пускайся. Подлинного орла никто, кроме Вячеслава, Толстого Рэя, капитана этой посудины и меня, в глаза не видел. С Вячеславом, я надеюсь, тебе не встречаться. Так что я единственный свидетель. Ты понял, сукин сын?
   - Мне кажется, я что-то понимаю из того, что вы говорите, - сказал Прока, нагоняя на лоб складки. - На молдавский похоже...
   - Мы и говорим по-молдавски, - сказал я, - на жаргоне дунайских цыган.
   Прока рассмеялся.
   - Подонок ты, - ответил Рум. - И все же спасибо... Договорились. Помолчу... Я бы, наверное, тебя тоже не продал.
   - Сам подонок! Что значит - тоже?
   Мы отвернулись друг от друга.
   Я выбросил клейкую ленту в пластмассовое ведро с надписью "Для мусора". Освобожденный от пут Рум, придерживая одеяло на своих телесах, теперь мог шагать.
   - Приготовиться к высадке, - сказал Ге-Пе, высунувшись в раздвинутую гармошку двери.
   Сон накатывал после каждой смены транспортного средства. На ялике, который пришел за нами к катеру на траверзе Пириты. В машине, подобравшей нас метрах в ста от причала яхт-клуба - на утрамбованном пляже, куда мы добрели, вывалившись с опрокинутого прибоем ялика, по колено в воде. Сонливость одолевала меня и в логове Ге-Пе, когда всех распределяли по помещениям. В своем я из последних сил пристегивал Рума наручниками к батарее отопления.
   А через час разразился безобразный скандал.
   Явившиеся на пиритскую виллу Ге-Пе Дубровин и Ефим Шлайн орали на меня и по очереди, и одновременно. Потом на Гаргантюа Пантагрюэлевича, который, оказывается, их и пригласил. Спросонья и от усталости смысл ора не представлялся мне вполне ясным, пока я не понял, что оба расшумелись от страха. Бюрократического страха.
   Я услышал от них, что произведенный без согласования с ними захват Чико Тургенева поставил под сомнение успех с тщанием спланированного и согласованного "с противной стороной" обмена Бахметьева на Вячеслава Вячеславовича. Ге-Пе они сказали, что ему-то ни в коем случае не полагалось бы кидаться в море ко мне на выручку после того, как в буфете лохусальского пансионата он узнал от Проки, куда я отправился. Они сказали ему, что я специально усадил Проку в буфете для этого, просто подсунул ему его. И я, и Ге-Пе узнали от Дубровина и Шлайна, что официантка Вэлли, к которой я "не брезговал залезать под юбку", оповестила о суете в буфете кого следует и полиция безопасности подняла тревогу на побережье. О чем полиция ехидно и сообщила Дубровину.
   И Шлайну, как моему оператору, и Дубровину, как резиденту, было невдомек, что Ге-Пе кинулся к ангару не ради спасения моей шкуры, а для прикрытия от меня же собственного своего хозяйства. В море Толстый Рэй вышел не меня спасать, а в погоне за мной - из страха, что я доберусь до катера с заложником и вступлю в сговор с Чико, оставив Ге-Пе в дураках. Шлайн и Дубровин не говорили прямо, что и они подозревают меня в этом же, но слово "перебежчик" или "предатель" висело в воздухе.
   Дубровин сообщил, что "ко всему прочему" его агентурные источники сообщают о возможном нарушении территориальных вод неким траулером. Траулер вытянет на себя катера береговой охраны, и, когда его остановят для досмотра, команда окажется пьяной в стельку, поэтому не скоро выяснится, что порт приписки траулера - Калининград. По документам он будет якобы принадлежать концерну "Балтпродинвест". Как только и если только такое произойдет, Дубровину, как сотруднику Таллиннского представительства концерна, придется отправиться для разбирательства на место происшествия. Таким образом, обмен Бахметьева на Вячеслава Вячеславовича произойдет, если произойдет теперь, в отсутствие Дубровина, то есть Шлайну нужно взять это дело полностью на себя и, что называется, раскрыться до конца.
   Я не сомневался, что думает об этом Шлайн. Выход траулера подстроен самим же Дубровиным, чтобы отвертеться от ответственности за исход сомнительной операции по обмену. Или есть ещё иная причина?
   Дубровин сказал, что в результате захвата Тургенева "предстоит теперь иметь дело с неуправляемой бандой уголовников, будто специально обезглавленной непродуманными действиями". То есть моими, прежде всего, и Ге-Пе.
   Гаргантюа Пантагрюэлевич в этом месте взорвался.
   - Вот, посмотрите! - рявкнул вдруг он. - На этом макете все видно, как со спутника! Сейчас разберемся, кто кого лажает!
   Он включил подсветку огромного аквариума, пиритскую копию лохусальского. Внутри в виде моделей ждали сигнала к движению "Икс-пять", два катера береговой стражи и ещё два - тургеневский с Бахметьевым и какими-то фигурками неизвестной принадлежности с Вячеславом Вячеславовичем, лефортовским сидельцем и их сопровождением. Приходилось удивляться, когда эти модели успели изготовить.
   Шлайн засеменил вдоль осветившихся стеклянных стенок, чтобы поближе рассмотреть проблесковый зеленый огонек на мысе острова, поставленного в середине аквариума. Огонек означал место обмена, которое, оказывается, Дубровину и Шлайну ещё только предстояло узнать от посредников из "Экзобанка" через три часа...
   - Западная стрелка мыса Сырве на острове Сааремаа, - сказал Ге-Пе, смакуя произведенный эффект.
   И добавил, повернувшись ко мне:
   - Теперь информация специально для вас, господин Шемякин. Присмотритесь к катеру с заложником...
   Заложников, судя по куколкам в наручниках и с повязками на глазах, было двое. Один выкрашен в черный цвет, второй - в красный. На спинах поставлены фломастером вопросительные знаки с надписями "Или - или".
   - Второй кукленок - это вы, господин Шемякин. Господин Дубровин предложил мне уговорить Тургенева принять вас в обмен на генерала Бахметьева. Без изменения суммы депозита в "Экзобанке". Вам понятно, почему? Чико интересуют только деньги. Дубровина только Бахметьев. Вы не интересуете никого. Вас не стали бы вызволять в обмен на Вячеслава. Дубровин оставил бы Вячеслава себе и спас бы его репутацию. А вас забыли бы у Чико... Как мусор для выброса на помойку. Там ваше и место!
   Вот, оказывается, почему Прока просился на мою сторону! Спеленать или усыпить по сигналу.
   - Импровизация, - сказал я.
   - Что? - переспросил Ге-Пе.
   - Так, к слову... Ничего нового. Господа Шлайн и Дубровин обсуждали со мной возможность такого варианта. На макете все правильно с этой точки зрения, - солгал я, чтобы не потерять, как говорят на Востоке, лицо. Иначе выходило, что меня за моей же спиной продавали свои. Они, конечно, и продавали. Но мне хотелось, чтобы внешне, для чужих хотя бы, это выглядело нашей общей хитростью. Чтобы Шлайн и Дубровин не предстали подонками, а я сущим простофилей.
   - Значит, господа Шлайн и Дубровин обманывали не вас, а меня?! заорал Ге-Пе, разворачивая свою тушу в их сторону.
   - Благородно, очень, - сказал Шлайн.
   Я сделал ему полупоклон. Желваки на скулах Ефима шевелили дужки очков. Он в упор смотрел на Дубровина. Вот она, их контора в действии, подумал я. Правая рука предает левую.
   - Ладно, хорошо же, ладно, хорошо же, - пробубнил Ге-Пе и выбежал из залы.
   - Благородно, очень, - повторил Шлайн. - И ловко.
   Дубровин рассматривал устройство аквариумного компрессора и управление магнитами.
   Я молчал.
   - И вы ему поверили? - спросил меня Дубровин.
   - Поверил. Потому что он потерял огромные деньги, может, и все его дело теперь погибло. Он потерял веру в ваши обещания. Что вы за люди, а? сказал я. - Ну, что вы за люди? Откуда порода ваша взялась, а?
   Шлайн побежал вокруг аквариума. Я до такой степени кипел мелковатой злобностью, что чуть не подставил ему ножку.
   - У вас ведь есть какой-то свой план, господин Шемякин? - спросил Дубровин официальным тоном.
   Я посмотрел на Ефима. Он понял и кивком дал согласие.
   - Есть. Я хочу обсудить его лично с моим оператором.
   Дубровин посмотрел на часы, двинулся к выходу.
   И в это время ворвался с початой бутылкой коньяка Ге-Пе.
   - Ладно, ладно! - проорал он. - Ладно! Толстый - дерьмо! Толстый никто! С ним так и нужно поступать! Кинуть запросто! Толстый - никто! Ату! Лажай его! Обувай!
   В дверях с каменными лицами грудилась его братва в кожаных куртках. Пять или шесть человек. Это не было истерикой, блатным спектаклем. Начиналась увертюра для разогрева перед разборкой.
   Дубровин уставился на них. Шлайн в задумчивости трусил вокруг аквариума.
   - Да заткнись ты, твое превосходительство! - крикнул и я. - И без того тошно!
   - А-а-а, - вдруг перешел на шепот Ге-Пе. - Смотрите-ка... Как поднасрали! Не перешагнешь! Транспортник Рауля замазали заложником... Ангар в Лохусалу засветили. Меня выставили треплом перед местным начальством... Это ведь я сказал им, что Бахметьева подменят на вот этого белогвардейца из-за бугра, они и успокоились. Лажал и их, выходит! Армянина московского разлива, или кто он там, захватили. Его братва решит - я выдал... Корефаны мертвых азериков тоже осерчают! Хана мне... Кругом - ноль!
   Я обнял его за толстые плечи. Перехватил руку с занесенной бутылкой, припал к горлышку сам, потом перенес его к расквасившимся от плача губам Ге-Пе. Чтобы на время сбить с толку братву в дверях. Толстяк, навалившись на меня в обнимку, отчего пронзила острая боль в бедре, сосал коньяк, чмокая и всхлипывая, давясь и кашляя.
   - Успокойся, твое превосходительство, - шепнул я в волосатое ухо с отвисшей, как у Будды, мочкой. - Успокойся. Все устроится. Даю слово.
   Влажные, слезившиеся глазки вдруг взглянули серьезно и холодно.
   - Не дури, - сказал я тихо, - не понимаешь, на кого потянуть собрался?
   И толкнул его мягко в створчатые двери.
   - Поспи, поспи, твое превосходительство, поговорим попозже.
   Дубровина в комнате уже не было. Стартер его "Ауди" визгливо крутанулся во дворе.
   Теперь Шлайн отрешенно рассматривал устройство аквариума.
   - Ефим, - позвал я. - Все идет по плану, ты видишь?
   - Вижу, - сказал он мрачно. - Твоя жена звонила. Подтвердилось. Так она сказала.
   - Значит, жить не страшно.
   - И умирать, я думаю. Живучий, - ответил Ефим. - Снаряжение я подготовил. Стартуем в восемь от лавки Велле. В моей машине - я, ты и Чико. Во второй - Вячеслав Вячеславович, двое москвичей и агент полиции безопасности как наблюдатель. Это их условие... Машина "Экзобанка" присоединится на Пярнуском шоссе... Все ясно? Ночуешь здесь?
   - Здесь, - сказал я. - Забери Тургенева. Вызови москвичей к Велле, пусть сторожат они. Это - профессионал. Прока поедет с тобой как конвойный при Чико и дождется москвичей. Потом отошли его сюда, ко мне.
   Ефим переложил нелепый "Стечкин" из кобуры на подвязке под блейзером в боковой карман кожаного пальто. Прока пристегнул наручниками руку Рума, одетого во что удалось ему собрать у Ге-Пе, к своей левой. В правой держал финскую пушку. Где он только добывал патроны-то к ней?
   - С Богом, - попрощался я с ними на крыльце виллы. И невольно усмехнулся в темноте, когда Марика, кивнув, вывела "Опель" со двора. Шлайны, отчего не сказать и так, переживали медовый месяц.
   Братвы в пределах видимости не наблюдалось. Ге-Пе проводил сходку?
   Вернувшись в дом, я набрал на деревянном, под старину, телефонном аппарате, стоявшем на камине, номер Марины. Она ответила сразу:
   - Слава богу... Все?
   - На выезде с гоночной трассы к яхт-клубу через двадцать минут, сказал я, повесил трубку, вырубил подсветку аквариума и отправился выпрашивать у Ге-Пе подходящую одежку и для себя. На мне все ещё болталось подобие халата, переделанного из спального мешка на меху, а на ногах хлобыстали резиновые опорки, пожалованные на катере из милости сердобольным евроистопником Линьком Рэем.
   Глава девятнадцатая
   Казнь на рассвете
   Сказав Марине про двадцать минут и положив телефонную трубку, я спохватился. Забыл про рану. И за полчаса не доковыляю к месту...
   В холле Ге-Пе понуро висел локтями на кромке аквариума. Окунув в подсвеченную воду руки, казавшиеся от этого сломанными, он пинцетом отдирал от катера с заложниками второго кукленка, то есть меня. Выслушав просьбу насчет экипировки, понимающе кивнул. К шерстяному исподнему, вязаным носкам, джинсам, армейскому свитеру с налокотниками, высоким ботинкам и куртке-пилоту на сером меху Ге-Пе, порывшись в платяном шкафу размером с контейнер, прибавил трость с мельхиоровым набалдашником.
   - Для закрепления возникшей дружбы, - выспренно провозгласил пьяный толстяк и, подняв с пола и помахав початой бутылкой бренди, приложился к горлышку. - Слово-то данное держи!
   - Ты меня коррумпировал, - ответил я, примеряясь к трости. - Откуда вещичка?
   - Не краденая, - соврал Ге-Пе.
   И мы оба засмеялись.
   В прихожей я вытянул из кармана его дубленки на вешалке кожаные перчатки.
   Полчаса я тащился вдоль глухих заборов, ориентируясь в темноте по разделительной полосе на шоссе, к выезду на основную магистраль в Пирита. Оглядывался и прислушивался в надежде на такси или сердобольного водителя, но не прошло ни одной машины. "Раймон Вэйл" показывали четверть после полуночи.
   У знака "основная дорога" автомобильные фары, дважды мигнув дальним светом, дважды положили мою трехногую тень на ели и асфальт. Чтобы не слепили, я, не оборачиваясь, махнул рукой: подъезжайте. Когда машина поравнялась со мной, изнутри открыли переднюю дверь. Я сел, "девятка" набрала скорость.
   - Поговорим откровенно, - сказал по-русски с сильным акцентом человек с заднего сиденья за моей спиной. - Мне нужны гарантии, что через двадцать четыре часа в этой стране не останется никого их тех, кто варит этот отвратительный суп. А именно и прежде всего - вас, господин Шемякин, или как вас ещё величать, затем генерала Бахметьева, некоего Чико Тургенева, а также Вячеслава по прозвищу Калининградский. Обещаете?
   Полуобернувшись, я разглядел, что этот третий, присоединившийся к носителям белесых бакенбард, грузен, бородат, в старомодных, с огромными стеклами, очках. Борода и очки могли быть и естественным, и суррогатным камуфляжем.
   - В части, касающейся меня, - ответил я, - могу. А если нет, то что?
   - Со вчерашнего дня, - сказал третий, - в ящике моего рабочего стола лежит постановление о вашем аресте, господин Шемякин. Несколько убийств, разбойное нападение, шпионаж, участие в поджоге, переход государственной границы под чужим именем... Достаточно поводов, чтобы прокуратуре задуматься о необходимости защитить от вас конституционный порядок?
   - Достаточно. Я не спрашиваю о ваших полномочиях. Но, как бы это сказать поделикатнее... У меня, знаете ли, вызывают сомнения мои собственные полномочия. Подобными согласованиями в этой стране, мне кажется, занимается исключительно господин Дубровин, не так ли?
   - Так, - сказал бородатый очкарик.
   - Тогда отчего разговор со мной?
   - Контакт с Дубровиным утрачен.
   - Что значит - утрачен?
   - Это значит, что его больше нет... Приехали.
   Он не оставил мне времени уточнить: нет Дубровина или нет контакта с ним? Водитель притормозил, перегнулся через меня и открыл дверцу. Предупредительно помог развернуть трость, когда я вытаскивал её. Они высадили меня против виллы Бургеров, отъехали на два десятка метров, уперлись в огромную, бесцветную в темноте "Вольво" и погасили габаритные огни. Бородатый очкарик в развалку, словно у него болели ноги, перебрался в "Вольво", и машина ушла.