Скворцов Валериан. Понурый Балтия-джаз

   - Разливаю? - спросил я про бутылку. Может, выпивка поможет ему заткнуться, подумал я.
   - Давай... Так вот... Нынешняя задача требует отхода от стереотипов. Ты не должен повторять себя, ни в чем!
   Кьянти отдавало жженой пробкой. Ефим подошел и вгляделся в этикетку на бутылке. Он всегда покупал продовольствие наспех и разглядывал, только расплатившись. В отличие от информации.
   - Говоришь так, - сказал я, - словно тебе заранее известно, что кто-то берет мой след. Предупреждаешь? Ты что-то знаешь заранее?
   Ефим любил сладкое. Мог употреблять под пиво пирожные. Раз я видел, как он хлебал борщ, заедая его ломтем белого хлеба, густо намазанного сгущенкой. Теперь он кромсал халву перочинным ножиком, которым открыл банку шпрот.
   - Осталось пять дней до приезда известного тебе лица, - сказал Ефим, не отвечая на вопрос. - Генерал на пути в Минск.
   С этим сообщением он, конечно, и приехал. И ещё с предупреждением, которое сделал.
   - Поэтому разговор на данную тему следует нетрадиционно глушить шумом воды. Как всякий мудрый начальник, ты подаешь пример преодоления стереотипов. Я горжусь тобой, - ответил я. - Скажи-ка... а нельзя ли повернуть генерала назад в Москву? Объяснив ему без обиняков, что разговоров здесь не получится, а ставка в игре, которую он затевает, его жизнь, и, как говорится, компетентным органам про это точно известно...
   - Вариант обсуждался на совещании в представительстве. Принимая во внимание характер генерала, можно предвидеть его реакцию. Он кто угодно, только не мямля... Потребует доказательств. А у нас лишь анонимка на руках. Генерал учинит разнос.
   - Ужасы какие, - сказал я.
   - Ты где был?
   - Дышал воздухом, совершал оздоровительную прогулку. И под этим прикрытием плел паутину заговоров, простирал щупальца, вербовал слабохарактерных, провоцировал вражескую агентуру на промахи и все такое...
   В дверь постучали.
   - Войдите, - распорядился Шлайн.
   Где начальник, там и его кабинет, даже если это номер пансионата. Впрочем, расходы за жилье несет он...
   Буфетчица внесла поднос с помидорными салатами и картофельными, судя по их цвету, котлетами. У Ефима случались диетические припадки.
   - А, Вэлли, здравствуйте, - сказал я. - Вы, что же, выполняете заказы в мое отсутствие?
   - Господин назвался вашим издателем. Я подумала, что немножко подхалимажа с моей стороны не помешает. Господин издатель попросил эти блюда.
   Она старалась держаться подчеркнуто сухо. Мы вступили в сговор, считала Вэлли, и должны скрывать это. Вчера вечером я расспрашивал её, есть ли в пансионате нескромные девушки. Для писательского вдохновения.
   Когда она вышла, я рассказал Ефиму о девушках.
   - Не работай под дурачка, - назидательно изрек он, снова зависнув на дверном косяке.
   И тогда я дал себе волю. Подошел к Ефиму и нос к носу, словно старослужащий салажонку, рявкнул:
   - За мной ваши не ходят?!
   Он снял руки с косяка.
   - Ты заметил?
   Усевшись за журнальный столик, неловко согнувшись, он разминал и перемешивал котлеты с помидорами, создавая в тарелке розоватое месиво.
   - Они ждали в буфете, здесь. Ночью открывали "Форд". Утром смотрели в бинокль, как я прогуливался вдоль моря, с балкона второго этажа... Ветром с одного унесло кепку... Один высокий с белесыми бакенбардами, второй ернический и корявый, с такими же. Прохаживался с финскими санями, загрузив в них бутылки, и делал вид, что знаком со всем побережьем.
   - Не думаю, чтобы это были наши.
   - Другим рановато объявляться. Вчера я никого не притащил за собой. Я уже сказал тебе русским языком: они ждали здесь. Заранее знали, что меня поселят в этом пансионате, здесь, в Лохусалу! Кто мог предупредить их об этом, кроме тебя?
   Ефим пожал плечами.
   - Проверю... В Москве, конечно, знают, что ты со мной. Но знают те, кто не имеет отношения к приехавшей в Таллинн бригаде. Я считаюсь советником главы представительства "Балтпродинвеста". Я присутствую на обсуждениях заинтересованных лиц, в курсе общих действий специальной группы, но - и только. И хотя к... к специальным мерам обеспечения безопасности действующей агентуры отношения не имею, все же проверю. Повторяю. Не думаю, что это наши. Хотя они и знают о тебе. И про то, что ты здесь.
   - Предупреди тогда и наших и не наших сразу. Следующий раз придется изыскивать средства на финансирование прощания с останками героев... И не разводи философию о профессионализме, о смене методов и прочем. Ты знал, Ефим, о хвосте? Да или нет?!
   - Еще будут жалобы? Стоять смирно!
   Он захохотал, допил кьянти. Я прикончил свое. Отнес тарелку с нетронутыми картофельными котлетами в ванную и соскреб их вилкой в унитаз.
   Ефим протянул мне, словно официанту, свою опустошенную тарелку и, когда я уже взял её, бросил туда комок бумажной салфетки.
   Кожаное пальто оказалось ему до пят и коротким в рукавах. Картуз "а-ля Жириновский" налез до бровей в стиле крутого пижонства.
   - Связь прежняя, - сказал Ефим, запрокинув голову, чтобы видеть меня из-под козырька. - Через Велле. При крайних обстоятельствах приезжай в представительство "Балтпродинвеста", как писатель ты можешь привлекаться для нужд общественных связей... У нас пять дней. Работай спокойно, но и не теряй времени.
   Заносчивость и начальственный гонор в очередной раз прикрывали шлайновскую растерянность. Она уже становилась постоянной вводной. Моего оператора не считали нужным ставить в известность о наружном наблюдении за мной, его агентом. Пророчество Марины сбывалось.
   Ефим шмыгнул в ванную и выключил воду. Пополоскал воздух у дверей волосатой ручищей и ушел, не оглядываясь.
   Вернув в буфет тарелки, я купил у Вэлли бутылку бренди и спросил, где у них котельная.
   - Там вы не найдете нескромных девушек, - сказала она, хихикая.
   В перенатопленном подвале квадратное туловище с животом, распиравшим оранжевый комбинезон, переминалось в растоптанных ботинках без шнурков. Переплетение обернутых фольгой труб отрезало от туловища голову и руки. Я достал из кармана бутылку бренди, и человек незамедлительно предстал в полном комплекте. Круглую голову покрывала кепка козырьком назад, лапищи имели продолжением гаечные ключи.
   - Друг, - сказал я. - Нужны литр-два касторового масла и алюминиевый лист полметра на полметра. За мной не заржавеет.
   - Будет, - сказал слесарь. - За мной тоже не ржавеет.
   Я верно перевел напрямую с русского. Глагол ему понравился. Бутылка перешла в нужные руки.
   "Форд" не открывали. Обломок спички остался на порожке не потревоженным.
   Я вытащил комканный авиабилет из кармана, присел под багажником машины и, приложив бумажку к выхлопной трубе, отпечатал гарью её диаметр.
   На Пярнуском шоссе - на всем пути до Таллинна - и потом, когда я, свернув в центр, колесил по улочкам, запоминая, какие из них с односторонним, а какие с двусторонним движением, и проезжал, что называется, на ощупь сквозные дворы, я не заметил за спиной хвоста. Дважды я разгонялся рывком в сторону Пирита. Никого. Это не вязалось со вчерашней опекой.
   В шинной мастерской я обменял стандартную резину "Форда" на куперовскую с шипами. Там же купил плотные чехлы на сидения. Пластиковый пакет с чехлами бросил в багажник. В пивной на Ратушной площади поужинал запеченной свиной ногой.
   И - опять никого.
   Коллеги Ефима Шлайна сняли эскорт? Или дипломанты ленинградской школы наружного наблюдения седьмого управления ФСБ переигрывали меня?
   Возвращаясь в Лохусалу, я остановился на том же месте, где накануне. Проблесковый маяк будто затянули марлей. Ветер тянул с берега в море, и клочковатый туман уползал по низине туда же.
   Припарковавшись на стоянке пансионата, я приклеил разжеванную резинку под ручкой двери "Форда".
   В номере, когда я потянулся к выключателю, ствол пистолета уперся мне под лопатку. Знакомый голос сказал:
   - Конец заботам, доблестный Шемякин.
   Глава третья
   Дальтоники
   Рауль Бургер промышлял морскими перевозками и, хотел он того или нет, люди, которые зарабатывали переброской наркотиков и нелегального прочего через границы, не могли не роится вокруг ангара с "Икс-пять". Такие люди обводят вокруг пальца любую береговую стражу и на любом море. Если не все время, то в нужный час и в нужном месте - непременно.
   И так останется, ибо тяга к зелью органична для человека, она в крови, наследственна. Наркотики неотъемлемы от генетики всего сущего, от амебы до человека. "Уплывать" обречены все: "бычки" и "телочки" в дискотеках - с экстази, интеллектуалы - с кокаином, отпетые - на игле. Подавляют инстинкт не сверхволевые личности, а те, у кого он слабее, только и всего.
   Иллюзии неотделимы от реальности, потому что они существуют. Стало быть, иллюзии тоже реальность. Потребность диктует нам то, что мы должны делать, а протрезвевший разум только мешает, подсовывая искусственные доводы отвертеться от этого диктата. Хозяин человека - инстинкт. Забыт сухой закон в Америке. Голландцы отменили запрет на наркотики. Откажутся от предрассудков рано или поздно повсюду. Наркотики - неотъемлемая часть цивилизации...
   Так говорил не Заратустра. Так говорила Марина.
   Подсвечник, который приставлялся к моей спине, стоял на полу. В нем горела свеча, положенная горничной рядом с платяной щеткой в шкафу - на случай аварии в электросети. Стильность обстановки дополняли ломтики копченой курицы на хрустальной тарелке, бренди, слитый в антикварный штофчик, и две "походные", обрамленные серебром рюмки, которые Марина предусмотрительно прихватила из дома. Скатерть она соорудила из своей шали.
   Ботинки и туфли мы оставили по-бангкокски за стеклянной дверью в прихожей. Шерстяная мини-юбка облегала бедра так, словно её вообще не было, что не мешало Марине выглядеть недотрогой и скромницей.
   - И это длится и повторяется. Какая-то бесконечность. Они вкрадчиво являются с товаром, платят вперед, вежливо договариваются с Раулем, что это в последний раз, а потом возвращаются, и возвращаются с одним и тем же, сказала она и затяжным глотком прикончила бренди в своей рюмке. - И сегодня всю ночь до рассвета - опять раскладывание мешочков между двойными стенками "Икс-пять", пока Рауль пьет с их главным в конторе за стеклянной перегородкой. Тщательно так раскладывают... Эти хрусткие пластиковые мешочки напоминают трупики каких-то морских существ... Дурная бесконечность... За твое появление в этих европейских краях!
   Она кивнула на штофчик.
   - Умеешь наливать с мениском? Я умею. Меня Рауль научил... Тоже дурная бесконечность... Это питье с тобой!
   - Со мной иначе, - сказал я, разливая по полной. - Со мной бесконечность обретает новое измерение.
   Кажется, прозвучало интеллигентно и в тон. Набравшись духу, я добавил:
   - Бесконечность моих возвращений обретает целостность. Сегодняшняя встреча выглядит более захватывающей, чем последняя, пятилетней давности. Теперь у нас есть дочь.
   - Пустые разговоры, доблестный Шемякин!
   - Однако, звучит возбуждающе, разве нет? - спросил я.
   - Ничуть, - сказала она. - Но поскольку я опрометчиво оказалась здесь, лишена супружеского ложа не по своей вине, а кровать одна, наверное, придется обойтись с тобой по-товарищески... как принято у мужчин и женщин, которые... которые считаются коллегами.
   - Тогда кто в душ первым? - спросил я.
   - Наверное, я. У меня было больше грязной работы сегодня. И потом, ты по сорок минут мокнешь... Я - первая, месье...
   От перевозчиков наркотиков можно получать информацию, которую и на золотого живца не выловишь. Лучшей разведки и контрразведки, чем у наркодельцов, в мире нет. Это аксиома.
   Так сказала не Заратустра-Марина, так думал я сам, прислушиваясь, как она поет в ванной стародавнюю песенку из репертуара ставшего уже ископаемым Мориса Шевалье: "Все происходило на пляже, на водах, как раз в воскресенье, ля-ля... Она была в белом платье, а он носил панталоны в клетку, ля-ля!"
   Когда папа под степ в комбинированных штиблетах пел это в ханойском "Метрополе", четыре лоснившиеся метиски справа и четыре слева на "ля-ля" подхватывали его под локти и он сучил в воздухе гамашами на кнопках.
   "Знаешь, - сказал бы я ему, - можешь гордиться, теперь ты дедушка..."
   Стараясь действовать тщательно, я аккуратно связал углы шали и отнес узел с выпивкой и закуской к обуви, за стеклянную дверь. Плотнее сдвинул шторы на окне, за которым луна высвечивала лохусальские пляж и воды, засыпаемые первой метелью. Потом вылез из свитера, брюк, остального и, надавив выключатель света в ванне, ввалился к Марине.
   ...Он изменился. Слегка пополнел и раздался. Она приметила это, когда он, залезая в ванну, поскользнулся, упал сам и повалил её. И огромный крестообразный шрам под пупком, которого раньше не было. Ножевое ранение? Он лежит на животе, не проверить... Называет шрамы вещественными доказательствами того, что человек человеку - друг, товарищ и брат. Нашивки за гуманизм... Прибавилось татуировок. Была голова грустного льва на правой ключице. Теперь ещё и зеленый дракон заглатывает красное солнце на правой лопатке. Хватается за любой заработок: татуировка, наколотая почерком босса, идентифицирует курьера, как подпись... Носится по белу свету. Кажется, в его мире это считается "печатью почтового голубя". Печатью на левой части спины метят боевиков, давших китайскому клану пожизненный обет. Левая лопатка, слава богу, чистая. Ума хватило... Что значит дракон и солнце? Что он им возит? Что привез он сюда, в Таллинн, и откуда - из Москвы или Бангкока? Кому? И как о нем теперь сообщать? Он по-прежнему сам по себе и у москвичей по найму?
   Раньше, в их время в Лохусалу, она засыпала быстрее его. Она даже не знала, храпит он во сне или нет. Теперь будто подкарауливала. Почему будто?
   Она подумала, что тело лучше души сохраняет верность, что бы там ни говорили про тело. По-настоящему она его вспомнила только теперь, в пансионатской постели. Назови это привычкой, посоветовала она себе, осторожно придвинулась плотнее, вытянула ноги... А как заснула, не запомнила.
   ...Женщина в потертой кожаной куртке с капюшоном в меховой оторочке съехала на животе по выгнутой крыше вагона и, спрыгнув, мягко встала на платформу. "О господи, - подумал Бэзил. - Только не это. О господи, за что - она?!"
   Вжавшись в колонну, он высчитывал секунды, выжидая, чтобы напасть со спины. Сердце билось так, словно первый раз в жизни пришел на свидание, и, вопреки надеждам на продолжение романтических страданий от неразделенности чувств, она - явилась.
   Ему почти всегда снились одни и те же сны. Этот был не из тех, обычных. И потому казался реальностью.
   Он шел следом, тупо уставившись на заячий помпон, пришитый сзади на белых трикотажных рейтузах. А взрыв на станции она могла произвести в любую секунду. Он мучился, что не может вспомнить, из какого источника поступила эта наводка к Шлайну: Марина прикатит на крыше вагона, на штанах помпон, и, отойдя за одну из колонн подземной станции, подаст радиосигнал взрывателю...
   Рыжий Шлайн предупреждал, что Марина - рыжая. Она и была рыжей. С истончившейся кожей, гладкой под рукой, как мрамор. Он кончиками пальцев ощущал, как под мрамором, в жилках, течет её кровь. Будто стоял у ручья, опустив в него ладони. "Господи, подумал он ещё во сне, господи..."
   - Рассветет часа через три, - сказала Марина, когда он, вздрогнув, сел в постели, - у нас уйма времени. Ты успеешь доделать вторую дочку...
   ...Жизнь всякого человека от рождения - смертельный риск. Бессмертных не бывает, все знают это заранее. Если кем-то предпринимаются опасные для жизни действия, никаких оснований считать его героем нет, и вообще говорить о риске не приходится. То, что иногда называют риском, - естественное проявление индивидуальности, характера, если хотите, стиля, вполне сопоставимого с другими особенностями характера и стилями, скажем, осторожностью или трусостью. Не бессмертны все, и храбрецы, и робкие.
   Мне отвратительны крайности. И риск, и трусость. Себя я считаю рутинным прагматиком. При проигрышном раскладе не стесняюсь спасаться всеми доступными средствами, включая и такие, как бегство или сдача в плен. У каждого есть право на собственную философию безопасности. Как говорил взводный Рум, предпочтительнее, когда за родину умирают по другую сторону фронта. Живой вернется в строй, мертвый, даже герой, - лишь предмет политических пошлостей и повод приложиться к бутылке, не больше, что бы там не говорили и не писали. Бог с ним, с неудавшимся боем, войну выигрывают вернувшиеся живыми и их семьи. Не вдовы и не сироты, во всяком случае, даже если им подносят цветы в день победы...
   Думать про то, как остаться живым, всегда следует заранее. Я и думал.
   Острым концом молотка, позаимствованным у заспанного дылды-сантехника, я рубанул алюминиевый лист по центру. Он только промялся. Пробить не удалось.
   Полтора литра касторки парень залил в пластиковую бутыль из-под рижского темного.
   - Где же ты взял столько масла? - спросил я.
   - В одном не ржавом месте. Однако расходы удвоились.
   - Утроились, - сказал я и передвинул сумку с бутылками бренди к растоптанным ботинкам без шнурков.
   - Значит, придете еще?
   Он оказался смекалистым.
   - Приду, если сделаешь для меня вот это...
   Я развернул чертежик штуцера с распылителем.
   - Насадка?
   От малого невыносимо несло луком.
   - Насадка. Вот здесь, видишь, впаянный в неё трубчатый отвод? Он должен герметично соединять с бутылкой, в которой касторка, трубку вроде той, что подает омывающую жидкость на ветровое стекло автомобиля... Длина трубочки метр. Это ясно?
   - Это ясно.
   - Теперь сделаешь нечто вроде затычки там, где из бутыли с касторкой будет выходить трубка, и к ней, к затычке, прикрепишь стальной провод в два с половиной метра длиной. Затычка должна сидеть плотно. Но если я тяну провод, затычка выходит и масло течет по трубке к насадке на выхлопной трубе. Это понятно?
   - Понятно... Завтра?
   - Хорошо, только рано, скажем в семь... и, если все будет добротно, сто крон премиальных вот к этим.
   Я протянул ему банкноту и клочок от мятой корки авиабилета с черным маслянистым отпечатком кружка выхлопной трубы.
   - Внутренний диаметр насадки. Сделай этот... как его...
   Этих двух слов на эстонском я не знал.
   - Затяжной хомутик, наверное, - сказал умник очень чисто по-русски.
   Бесцветные, почти оловянные глазки ничего не выражали.
   - Именно, - ответил я на великом могучем и родном для обоих. - А теперь постучи, пожалуйста, аккуратненько молотком по листу, чтобы прогнулся ровнее...
   Алюминиевый лист я приставил к спинке водительского сиденья, поверх натянул сразу оба передних чехла. Подогнал кресло под себя, несколько раз сильно, упираясь ногами, вдавил в него спину. В общем, сходило.
   Мои швейцарские "Раймон Вэйл", аксессуар, вполне достойный традиционалиста, бонвивана, жуира, баловня судьбы и женщин - пошлейшие слова не мои, а Марины, - показывали одиннадцать десять. Через двадцать минут следовало появиться на перекрестке, где асфальтовый лохусальский проселок вливался в Палдисское шоссе. Мы договорились с Мариной, что встретимся там, когда она повезет Рауля с причала домой в Пирита.
   Рауль, зайдя за джип "Рэнглер", спустив джинсы едва ли не до колен, вертел желтую дырку в сугробе, не обращая внимания на проскакивавшие мимо автомобили, в которых женщины, разглядев, в чем дело, не успевали отвернуться, и пьяненько посмеивался. Видно, загрузка товара прошла гладко. И он в очередной раз получил заверения, что она состоялась в последний раз, поэтому легче стало на душе...
   Рауль сделал вид, что собирается выпустить остатки на бампер моего "Форда".
   - Прыгаю в твой агрегат! - крикнул он. - Марина меня изничтожит за кураж... Действительно!
   Она приоткрыла дверь джипа и, улыбаясь, помахала рукой в варежке.
   - Езжайте прямиком домой, я заверну в супермаркет!
   - Дорогу в Пирита знаешь? - спросил он, крепко пахнув спиртным.
   - Через Таллинн или вокруг?
   - Давай вокруг, глаза бы мои не смотрели на все эти извивы...
   - Как лодка?
   - Лодка?
   - Ну, да, лодка. "Икс-пять"...
   - Действительно! Блеск один, - сказал он. - Даже сортир устроен, не то, что на "ершах"...
   - "Ершах"?
   - Советские подводные лодки серии ща-триста-три, водоизмещение тринадцать тонн, производство перед войной, разрезали и переплавили в шестидесятых... Едва всплывем, выход наверх - и гнездились, спустив штаны, рядком, повесив жетоны на леер. Жетоны сдавались при возвращении. Невозвращенный означал, что испражнявшегося забыли при погружении... Действительно! Люк полметра. Ветром вдувало назад. Был у нас движок, так он нарочно упустил жетон в море, когда снимал с леера...
   - Движок?
   - Действительно. Механик значит, молдаванин по имени Дечибал Прока. Классное имя? Он в офицерское общежитие, приманивая хлебцем с солью, завел на третий этаж лошадку. Коридор там был узкий, так что конягу матросики выносили потом задом наперед на руках.... А ещё из ресторана в Палдиски прихватил стул и поставил на автобусной остановке для дамы. У него на такси не осталось деньжат... Страшно гордился, что самый старый лейтенант на подводном флоте, и, когда его вознамерились представить к очередному званию, появился на построении в тапочках. А его приятель, врач, из солидарности срезал со змеиных рюмок, которые на погонах, змей и оставил только рюмки... Еще был адмирал Попов по прозвищу Мишка Квакин, очень походил на хулигана из кино "Тимур и его команда". Прока был вахтенным офицером, замешкался с отдачей рапорта, адмирал заорал: "Ты хоть знаешь, кто я?" Движок на тыканье обиделся и заявил: "Адмирал Квакин!"... Меня разжаловали из капитанов третьего ранга. Потом опять произвели. На совещании вышел спор с одним поплавком, и Квакин подвел итог дискуссии так: "Прав Бургер, потому что он дважды капитан третьего ранга!"
   - Что значит поплавок? - спросил я.
   - Всякий в надводном составе... Включите фары. Тут так полагается...
   Из растянувшейся над морем тучи, напоминавшей крокодила с изогнутым хвостом, порывами посыпались хлопья снега.
   - Снежинки - это дождевые капли, которые летают, - сказал Рауль.
   - Что?
   - А мы... А мы - покинутые птицами деревья. Мы высохли. Никто не взлетает с наших ветвей. Какая гадость, как стыдно... Пьем, профукиваем время!
   - И нам по тридцать пять лет, в этом возрасте Наполеон был уже давно генералом, - подхватил я. - И Нельсон, став адмиралом, обесчестил леди Честерфилд...
   - Честерфилд - сигареты. Ее звали леди Гамильтон, - сказал Рауль. - А откуда ты это процитировал?
   - Пьеса какая-то или кино, не помню. Вроде твоего бреда... Я хотел поддержать тему... Тебе нужно опохмелиться.
   - Это не бред, это стихи... мои. Впрочем, все одно!
   - Скажи, Рауль, - спросил я, - среди твоих знакомых нет таких, которые приметили бы в городе новичков... скажем так, из мясников. Классных мясников. Мочил, как их теперь называют.
   Он повернулся на сиденье всем корпусом.
   - Действительно! Вашего генерала в штатском грохнуть, что ли, вознамерились? А почему об этом у меня спрашивается?
   Я пожал плечами.
   Рауль стащил с головы фетровую кепку и уткнулся в неё лицом.
   Круто приняв к обочине и притормозив, я выскочил из "Форда" и обежал машину, чтобы открыть ему дверь. Но Рауль, вывалившись на обочину, уже стоял на коленях, цигейковый воротник его брезентовой куртки сотрясался вслед за спазмами в желудке. Снежинки садились на белобрысый ежик и налитый кровью загривок.
   - Минутку, действительно, - шамкнул, преодолевая спазм, Рауль. Отойди...
   Я ушел к багажнику, открыл его и прикинул, где закреплять бутыль с касторкой, как протянуть патрубок и стальной проводок. Сумки с инструментами не оказалось, и я подумал, что придется просить дылду из котельной ещё и монтировать устройство. Вспомнил с досадой, что не спросил, как его зовут.
   - У тебя есть платок? - спросил Рауль.
   - Бумажные салфетки...
   Я достал две из пачки, которую принесла накануне вместе с рюмками Марина.
   - Поехали, - сказал он. - Слава богу, вся гадость из меня вышла...
   - Круто было?
   - Действительно, - ответил он. Опустил боковое стекло, поглубже вдохнул и снова поднял.
   В зеркале заднего вида выброшенный белый комок салфетки закрутило в снежном вихре и унесло под колеса серого "Фольксвагена Пассата". Его водитель, выжидавший, пока мы останавливались, у обочины, опять пристроился метрах в пятидесяти за нами. Кто-то топорно, не потрудившись использовать хотя бы метель для прикрытия, садился на хвост.
   Помолчав, Рауль сказал:
   - Про блатных не знаю... А друзья из начальников говорили, что готовится прочесывание по пригородам. Предупредили, чтобы я особенно не шевелился недельку-другую. Поосторожничал с клиентами... Неприкасаемые начальники опасаются, что я кого-то, кто выше их, притяну к причалу, а стало быть и к ним... Сообщаю как другу.
   - Информация стоящая?
   - Прошлым ноябрем вместе отмечали пятую годовщину учреждения Эстонской береговой стражи. Источник высокий... Стража получила распоряжение усилить наблюдение за побережьем. Возможна высадка группы в три-четыре человека с целью совершения то ли диверсии, то ли банковского ограбления, то ли налета на инкассаторов, то ли того, другого и третьего сразу. Так он сказал... Босс стражи.
   - Диверсии?
   - Вроде этого, так он сказал, не я...
   - А эти твои основные клиенты - кто?
   - Перекупщики ножек Буша, ха-ха... А что бы ты хотел услышать?
   - Извини. Действительно - извини.