Страница:
Водитель не успел сказать все, что по этому поводу думает. Сидевший рядом оперативник 108-го сунул руку в карман.
—Держи…
В лицо Жиду глянуло черное дуло «Макарова».
—Шаг назад! Стреляю! — Оперативник попался тоже бешеный — от всего: от Афгана, от Чечни. От начальства.
Повторять не пришлось. Водитель выскочил в секунду. Выхватил «Макаров», передернул затвор. Теперь он тоже готов был к стрельбе. Часы на Тверской показывали начало одиннадцатого. Менты только-только отъехали от отделения.
—Сюда!
Водитель толкнул авторитета на капот, ударом ботинка под щиколотку мгновенно заставил раскорячиться. Свободной рукой провел по туловищу.
—Вооруженный!
Он выхватил заткнутый сзади за пояс 9-миллиметровый фальшивый «Игл-606».
Все произошло в секунду.
Преследователи из «вольво» наблюдали, как Миха выскальзывает у них из рук.
Водитель с ходу врезал задержанному пистолетом по голове, вор согнулся наподобие складного ножа и тут же получил еще коленом в лицо. То, что гость столицы оказался вооружен, позволяло действовать так, как если бы мент в эту секунду защищал свою жизнь. Таково было жесткое ментовское правило самосохранения: взявший в руки оружие — вне закона… Водитель даже не заметил просверленную в «Игл-606» дыру, превратившую грозное оружие в обыкновенную зажигалку.
—Повернись…
В куртке оказались доллары. Какие-то бумаги. Бумаги водитель передал в кабину. Валюту оставил себе в качестве военного трофея. Оперативник тоже вышел из машины, перелистал документы.
—Давай его сюда!
Задержанный молчал. Вокруг собирался народ. Несколько спортивного вида мужчин из остановившейся рядом «вольво» выглядели подозрительными. Задержанного могли попытаться отбить. Оперативник предпочел побыстрее свернуться. Туманову завернули руки за спину, защелкнули наручники, толкнули на заднее сиденье. Оперативник, прижав его всем торсом, пролез следом.
—Поехали…
Водитель включил сирену. Окружившие машину неохотно уступили дорогу. Оперативник схватил трубку радиотелефона:
—Мы еще тут, у Пушки. Соедини с РУОПом… Слышь, мы тут интересного мужика задержали…
Рэкетир, выбросивший коробку из-под торта «Сказка», в которой, как он и предполагал, ничего не оказалось, сопровожденный разведкой со взлетного поля центрального аэродрома в Косино, не выходил из дому весь день. Он появился в подъезде только к вечеру. Осмотревшись, направился через дорогу, к продуктовому «шопу», точно перенесенного с дунайской столицы.
Разведка «Лайнса» к этому времени уже располагала о нем начальными сведениями.
Для сообщения об этом в «Лайнс» старший группы предпочел уличный автомат, несмотря на то что в трубке постоянно что-то методично скрипело и похрустывало.
— Ты где? — Рэмбо не мог ничего разобрать.
— Все там же, в Косино!
— Жаль, что не на Гавайях! Слышимость была бы лучше… Новости?
— Есть! Надо только найти другой автомат…
Методичное поскрипывание внезапно ослабло.
— Сейчас лучше! Алло!
— Да! Мы на месте.
Старший не собирался вводить Рэмбо в тонкости. Пока объект делал закупки, технарь, бывший сотрудник контрразведки, обслуживавший иностранные посольства, произвел привычную, не санкционированную президентом «Лайнса» операцию. В машине у оврага за соседними домами теперь можно было слышать разговоры внутри квартиры. Разведчик подложил также прокладку между контактами светильника в коридоре. Свет уже не горел. Не должен был гореть и вечером.
«Комитетские штучки…»
Телефон-автомат удалось постепенно приручить. Чистота фона хотя и уступала Гавайям, но что-то можно было передать и услышать. Рэмбо уяснил для себя обстановку.
Машина, на которой рэкетир гнал с аэродрома, была зарегистрирована на ее владелицу. Ее данные были записаны. Рэкетир ездил по доверенности.
—Может, скрытая форма продажи?.. Чтобы уйти от налогов. Это многие так делают. Пишите адрес…
«Шмитарь, Туркмения, Барон…»
Все жили в одном районе, прилегавшем к уже известному Рэмбо киоску «Зеро».
— Машина стоит под окнами. Пока все тихо.
— Что соседи?
— Мало что знают… Прежний хозяин где-то в дальнем зарубежье или вообще на том свете. Квартира приватизирована. Никто не прописан. Квартиранты меняются…
— А что этот?
— Первый этаж. Я поднимался сейчас в такую же: две смежные комнаты…
— Дверь?
— Средней тяжести… Счетчик мотает вовсю. Машина под окнами.
— Насчет сахара не забыл?
— Как можно? Чаек — первое дело!
Речь шла о простейшей операции с сахаром и бензобаком. Разведчики вроде бы учли все.
— Что еще известно?
— Я говорил с соседкой. Есть зацепка. Мужик, который жил до него, работал в «Рыбацком банке».
— Интересно… А что заложник?
— Пока никаких признаков…
Рахмон-бобо Арабов, семидесятитрехлетний дядя Нисана, приезжал в Центральный институт травматологии и ортопедии в Москву. Его захватили на улице, когда он вышел из магазина и прошел к овощному рынку на Каширке. Новенький микроавтобус затормозил рядом. Молодой мужик, сидевший с водителем, открыл дверцу, чтобы что-то спросить. Одновременно открылась и вторая дверца, в кузов, а сзади Рахмона-бобо уже держали под локти сильные молодые руки. Рахмон-бобо был еще крепкий старик, привыкший к тяжелому кетменю, всякой физической работе, но державшие его были еще крепче и действовали мгновенно. Через минуту он был уже в кузове с задернутыми плотными шторками. Он хотел объяснить, что произошла ошибка, что он — не с Кавказа, не представляет опасности. В кармане у него лежали справки и рецепты из ЦИТО, квитанции об уплате за консультации… Никто его ни о чем не спросил. Липкий пластырь прошел по его губам, стянул кожу, мышцы. Рахмон-бобо чуть не задохнулся. Будто кто-то натянул на лицо плотную маску… На глаза надвинули вязаную шапку, и свет исчез. Одновременно руки взяли в наручники. Ремнем захватили обе ноги.
—Чтобы не брыкался, дед! — Голос был веселый. Рахмон-бобо понял, что убивать его пока не собираются. Он слышал, как мчались по шумной трассе, тормозили у светофоров. Рядом по тротуару проходили люди, слышались голоса. Захватившие его переговаривались, но все по пустякам. Потом микроавтобус загнали в гараж, запахло бензином. Все вышли из машины, исключая пленника. Гараж заперли.
Рахмон-бобо вспомнил жену и детей, и под надвинутой на глаза вязаной шапкой у него навернулись слезы. Три старших его сына с женами жили с ним вместе, невестки по очереди ухаживали за стариками. Дочери жили отдельно. А один из сыновей, самый младший, управлял банком в Бухаре. Семья была большая, дружная.
—Отец, — сказал ему младший, — вам не надо ехать одному… Я пошлю с вами человека!
Рахмон-бобо только отмахнулся:
—Какой еще человек, сынок! Там Нисан, Неерия… Они в Москве большие люди. Они не дадут меня в обиду.
Рахмон-бобо задремал. Проснулся оттого, что в машине стало прохладно.
Наступила ночь.
Рахмон-бобо подытожил то, что знает о своих похитителях. В разговоре прозвучало по меньшей мере одно знакомое имя — Мансур. Ответственный за безопасность Нисана. Значит, взяли его не случайно. Он пробыл в гараже две или три ночи, раз в день его кормили кефиром и хлебом… Туалетом ему служила коробка от сигарет. Он уже потерял счет времени, когда услышал, как гараж снова открыли. В машину сел человек. Включил зажигание. Ехали недалеко. На этот раз особого движения на трассе не было. Приехали быстро. Сидевший за рулем освободил ему ноги, повел из машины, глубже на нос нахлобучил шапку. Рахмон-бобо видел только потрескавшийся ночной асфальт. Улица была окраинной, плохо освещенной. Они вошли в дом, прошли мимо лифта. Квартира-тюрьма оказалась на первом этаже. Стандартная, двухкомнатная. Его провели во вторую комнату. Перед тем как снять с Рахмона-бобо шапку, сопровождавший натянул на себя такую же вязаную, только с прорезями для глаз. Пластырь со рта и наручники тоже сняли, но только на время — пока он ел. В комнате-тюрьме мебели почти не было: металлическая, со спинками кровать, полка с книгами и бумагами. На окнах висели плотные шторы. В первой комнате громыхнул холодильник — появилась литровая пачка кефира, батон. Еще доставили заварной чайник с кипятком.
— Ешь…
— Ложечку…
Рахмон-бобо поел.
Было уже поздно. Со стола не убирали.
— Спать! Все!
Он уже знал, что рот ему снова залепят пластырем и наручниками соединят руки со спинкой кровати. Одну из ног скорее всего оставят свободной, чтобы можно было повернуться на бок.
Задача, которую Рахмон-бобо поставил перед собой, была непростой — напрячься таким образом, чтобы захватить как можно больше пространства внутри наручников, а потом, сжавшись, получить небольшую, хотя бы в полсантиметра, свободную зону внутри них. Рахмон-бобо отметил для себя внутрикомнатные ориентиры и расстояния до них. Между кроватью и окном находился радиатор центрального отопления, на краю стола лежала чайная ложечка. Хитрости остались незамеченными. Тюремщик погасил в комнате свет и вышел, придвинув к кровати ведро-парашу, оставив дверь открытой. Вскоре щелкнул выключатель. Время потекло медленно. Потом и вовсе остановилось. Старик не мог сказать, сколько он лежал тихо, размеренно дыша. Его тюремщик был неподвижен. Рахмон-бобо, насколько мог, вытянулся и словно стал длиннее. Одновременно начал вытягивать ногу в направлении стола. В комнате было темно, малейшая неосторожность могла оказаться непоправимой. Осторожно, словно трал, разыскивающий проход в минных полях, нога старика кружила над столом. Рахмон-бобо весь взмок, определяя безопасное место для ее приземления. Чайная ложечка на краю стола лежала вверх ребром — старик предусмотрительно подпер ее куском хлеба. В какой-то момент ступня коснулась ложки, сразу свалив с ребра.
«Барух ха-шем! — Она не упала. — Благословенно имя Твое!»
Начались сложные маневры растопыренными пальцами ноги. Для осуществления задуманного ложка должна была оказаться между ними. Был момент, когда она, невидимая в темноте, почти невесомая, скользнула вдоль ступни со стола, и Рахмон-бобо едва успел прижать ее вертикально к кромке и снова уложить на столешницу. Прервать работу, чтобы, отдохнув, снова начать поиск ложки, он не решился… Неожиданно, когда уже не оставалось никаких надежд, ложка внезапно наклонилась, встала на ребро и сама проскочила между пальцами. Теперь он держал ее крепко и смог переправить на кровать…
Дыхание в соседней комнате было еле слышно, но равномерно.
Отдохнув, Рахмон-бобо снова захватил ложку пальцами ноги — но теперь уже на кровати. Крепко зажав, он снова вытянул ногу, на этот раз к радиатору центрального отопления. Сразу выяснилось, что он не все рассчитал. Рахмон-бобо до боли тянулся из металлических браслетов; бедро, нога, рука вытянулись в одну прямую линию…
Тщетно! Ложка не достала до радиатора! Ей не хватило нескольких миллиметров… Рахмон-бобо дернулся изо всех сил. Удар по батарее был едва различим… Он лежал, глядя в потолок, набирая силы для следующей попытки…
Кареглазая блондинка — продавщица «Зеро» — узнала Рэмбо и «мерседес», принялась отчаянно флиртовать. Рэмбо приобрел большущую дорогую коробку конфет, которую тут же подарил.
—Ты широкий… Спасибо.
Вспомнили общих знакомых, о которых говаривали накануне.
— Туркмения не появлялся… И Шайбу не видно.
— Про Туркмению прошел слух, что его посадили…
Она легла грудью на прилавок, Рэмбо, возвышавшийся на две головы, мог оценить сверху ее упругую наполненность.
—Тебе лучше знать… Так?
Рэмбо снова принимали за мента. Он, собственно, и оставался им. Он рассказал о владелице «Волги», на которой по доверенности гонял рэкетир.
—Плата! Ее сын. Вон их подъезд!
Коммерческий киоск давно уже стал центром притяжения местных бригад. Продавщица знала всех.
—Мать — из бывших. Даже из сильно бывших. Госдача, пайки. Сейчас в административной инспекции. Мой шеф ей исправно отстегивает. Муж тихий. Перенес инфаркт.
—Что Плата?
— Из ребят, пожалуй, самый толковый. Тоже бывший спецназ… Хочешь телефон?
—У меня есть…
Дверь Рэмбо открыла Мадам.
— Это вы звонили? — Лишенные мышц припухлости у подбородка колыхнулись в улыбке. — С кем-то из бывших сослуживцев сына неприятность?
— С Туркменией!
— Этот как сошел с рельс, так и не встанет. Теперь с ним это постоянно.
Женщина сразу успокоилась:
—Что же мы тут…
Раскачиваясь, пошла впереди. Туфли на каблучках, сверху что-то спортивное, с плечиками. Разговор продолжили в гостиной.
— Ваш сын давно знает Туркмению?
— Друзья по несчастью: сидели в одной колонии… — Мадам взглянула доверчиво. — На нашем, по-моему, это не сказалось. Вернулся, работает. Второй раз глупость, по-моему, не совершит.
— Он попал в колонию из дома?
— Из армии. Служил в элитной части. В свое время закончил английскую спецшколу. Спортсмен. Только спортсменов туда и набирали! Перед дембелем все прихватили с собой радиодетали. В них миллиграммы благородных металлов… Его и прозвали Плата… Вам кофе? Чай?
— Спасибо. Это займет время.
— Чай заварен. Коля!
Из кухни появился тихий мужчина. Он нес поднос. Кивнул Рэмбо. Одно веко у него дергалось.
— Ваш и Туркмения… Они вместе работают?
— Наш его куда-то устроил рядовым секьюрити. Кого-то охраняет…
Муж молча расставил чайные приборы, десерт. Принялся за заварку.
— А ваш?
— В «Рыбацком банке». Сейчас уволился. Слышали про такой?
— Не помню уже в какой связи… Банк где-то в Центральной Азии. Представительство в Москве. В руководстве — москвичи… Наш обычно сопровождал ВИПа…
Для Рэмбо все было важно.
— Сейчас ведь как? Стараются взять в заложники. Особенно черные. А наши ребята охраняют. Тяжелый труд. Адский…
— Каспий?
— Да. Суда он не охранял… Руководство! Иногда только слышишь — «Артем» или другое название… Значит, возможно, предстоит командировка… Сопровождать президента банка!
— Но все-таки решил увольняться…
Чай был в пакетах. Рэмбо не получал удовольствия от «утопленников». Допил с трудом.
— Там что-то произошло. Сын сказал, что его подставили. Знаете, какой сейчас народ…
— Это он?
Небольшая фотография юноши с книжной полки была еще из доперестроечных времен. Длинные волосы по тогдашней моде, чуть искривленная линия носа.
— Я хотел бы с ним переговорить.
— К сожалению, сейчас он тут не живет. Снял квартиру. Уехал на край Москвы…
— Можете дать адрес?
— Он никому не дает. И нам не дал! «Будете опекать!»
— А телефон?
— Телефона там нет. Так что звоните сюда.
— У Москвы вокруг все края… Где же он снял?
— В Косино.
— Что ж! — Рембо поднялся. Поблагодарил.
С «Рыбацким банком» у Неерии Арабова на вечер была назначена разборка. Как теперь писали и говорили: забита стрелка.
То, что Плата расстался с президентом «Рыбацкого банка» отнюдь не по-хорошему, было сейчас на руку «Лайнсу».
«Если мы возьмем его с заложником — на горячем, он сдаст всех…»
…Тихий удар по трубе повторился.
Скромный ветеран отечественного ракетостроения Анатолий Маркович Нахман, начинавший еще в сороковых в довоенной Казани, в так называемой «шараге» — у мало кому известных тогда Валентина Глушко и Сергея Королева, ныне пенсионер, по ночам спал плохо. Валяясь на смятых от беспрестанных ворочаний простынях, в темноте, без сна, с открытыми глазами, он, словно наяву, бродил по ОКБ своей молодости и заводу, разглядывал тогдашние стендовые установки, где испытывали камеры сгорания, работу насосов; спроектированные и сделанные ими своими руками реле времени, датчики давления… В голове всплывали подробности, неожиданные детали, о которых никогда не вспоминал и даже не предполагал, что и они хранятся в памяти. Много забавных эпизодов было связано с горючим, использовавшимся на экспериментальных двигателях «РД-100», «РД-101» и «РД-103». Технарям оно пришлось по вкусу. Расход спирта при испытаниях двигателей и их отдельных агрегатов был слишком велик и не поддавался точному учету. Из этого проистекали многие нарушения трудовой дисциплины. В конце рабочего дня каждого, кто честно трудился, жаловали обычно пятьюдесятью граммами. Это называлось получить спирт «на проверку оптической оси»! После этого ударнику труда давалась команда: «Срочно на выход!» Нахман даже рассмеялся. Прошлой ночью он тоже слышал скребок. Одинокий смех на рассвете прозвучал неожиданно громко в доме, угомонившемся только к утру, вызвав чью-то быструю моментальную реакцию.
Скребок по трубе был едва слышен. Он донесся откуда-то снизу. Через секунду звук повторился. Нахман притих. Наваждением его были мыши… Как кормящая мать, которая не слышит во сне грохот орудий и мгновенно просыпается от шороха в колыбели, Нахман пробуждался от малейшего подозрительного шуршания…
«Но почему по трубе?»
Несколько секунд все было тихо. Затем звук повторился. Это был именно скребок. По трубе тихо провели металлическим. Еле слышно, словно боялись разбудить. Раз. И другой, и третий… Какую бы то ни было закономерность уловить было трудно. Тем не менее Нахман заинтересовался. Было лето, и эффект никак не был связан с жидкостным перемещением в замкнутой системе труб. Скребки повторялись, перемежаемые паузами. Инженер поднялся к окну. Свет не зажег. Под рукой оказалась пряжка брючного ремня. Он осторожно провел пряжкой по радиатору. Прислушался. В ответ раздался легкий тихий скребок. Нахман повторил эксперимент, ему снова ответили. И еще раз. И снова. Случайности быть не могло. За окном раздался звук подъехавшей машины. Новый сосед с первого этажа вышел из «девятки», потом громко хлопнула входная дверь. Было уже утро. Нахман провел пряжкой по металлу. Потом еще… Связь прекратилась. Все утро инженер размышлял о случившемся. В голову приходили романтические варианты.
«Замужняя женщина, чей-то муж… Словно подала знак: позвонила и положила трубку».
Потом он отбросил эту версию.
В последнее время в подъезде происходили странности. В связи с возросшими ценами на подписку из почтового ящика по пятницам стали пропадать газеты с телевизионными программами на неделю. Нахман и к этой проблеме подошел как инженер-ракетчик, экспериментатор. Газеты похищал жилец, чей ящик находился поблизости. Заметив его в отсеке, никто из соседей не мог ничего заподозрить. Кроме того, похититель не был подписан на газету. Нахман узнал на почте список таких людей. Он жил на третьем этаже. Жильцы со второго этажа, не подписанные на газету, были на даче. Другие уже много лет выписывали «Вечерку». На первом справа жил новый жилец. Спортсмен или охранник. Он ни с кем не общался. Газета к нему не шла.
Ночные скребки тоже шли снизу справа…
В обоих случаях в поле зрения возникала одна и та же фигура…
С утра Нахман занял наблюдательный пост у окна. Сосед в течение дня из дома не вышел и появился на улице только вечером. Едва он появился на другой стороне улицы, у венгерского «шопа», Нахман быстро провел по батарее первым попавшим под руку металлическим предметом, им оказалась рублевая монета…
Есть! Снизу ответили!
Инженер быстро спустился вниз, прильнул к двери:
—Алло! Вы меня слышите?
Ответ пришел с другой стороны, с какой Нахман не ждал. Он не заметил двух монтеров с портативной лесенкой, химичивших у телефонного ввода. Они заканчивали работу. Спешили.
—Чего тебе, отец? Из какой квартиры? Связь барахлит?
Вышли из коридора вместе. Поднялись на третий этаж. Нахман путанно объяснил свои подозрения…
Из оврага донесся громкий лай. Несмотря на поздйий час, там и сейчас выгуливали собак.
—Пошли!
Штурмовая группа «Лайнса» двинулась из крохотного сквера за домом. Чуть дальше темнел длинный овраг. Его обживали ребятишки и собаки. Рэмбо шел первым номером.
—За мной Игумнов. И капитан. Вопросы есть?
Снаружи было тихо. Темно. Окна плотно зашторены. У подъезда никто не встретился. Вечерами народ предпочитал сидеть у телевизоров. На лестничной площадке свет уже не горел. Секьюрити — все как один в темных спортивных костюмах — опустили на лица вязаные, с прорезями, черные шапочки.
—Сюда…
За дверью слышалась сбивчивая речь, смех. Там работал телевизор. Рэмбо щелкнул зажигалкой. Чуть повыше, прямо перед ним висел ящик с электросчетчиками и пробками.
—Все! Финиш!
Телевизор умолк. Несколько минут стояла полная тишина. Потом раздались негромкие шаги. И все снова умолкло. Стоя за дверью, человек проверялся. Неожиданно послышался мягкий поворот ключа. Дверь открывалась внутрь. Ничего не было видно.
Рэмбо — сто с лишним килограммов чистого веса — внезапно легко бросил себя вперед. По силе это можно было сравнить с ударом грузовика. Раздался шум падающих тел. Игумнов и капитан с наручниками с двух сторон навалились на лежавшего внизу, по-ментовски выкручивая руки и волоча в прихожую, с глаз соседей. Все были уже в квартире. Вспыхнул свет. Невыключенный телевизор сразу же заорал, ему скрутили горло. Рэмбо на секунду припал к косяку плечом. В темноте он крепко задел о притолоку.
— И на старуху бывает проруха.
— В ванной на полке йод…
Рэкетир — светловолосый, в камуфляже, в туристических ботинках — был похож на свою юношескую фотографию, которую Рэмбо видел в гостиной Мадам. У него было чуть асимметричное лицо, крупный, с перебитой спинкой нос.
«Плата…»
До того, как погас свет, он сидел перед телевизором с книгой.
—Да ладно… — Рэмбо только поежился.
Как президент ассоциации, он мог не идти первым в группе захвата, но тогда он не был бы Рэмбо. Все обошлось. Рэкетир оказался вооруженным. Рэмбо разрядил отобранный в схватке «ТТ», ссыпал в ладонь патроны. Бросил в угол. Из второй комнаты уже вели Рахмона-бобо. Худой плешивый старик — пиджак на голое тело, трусы, ноги тонкие, как у ребенка… Он таращился на вломившися в квартиру людей. Рот старика был прихвачен липкой лентой.
— Сними скотч! Только аккуратно…
— Это не я… — Плата выпрямился. — Можете у него спросить. Правда, дед?
Старик расплакался.
— В себя никак не придет…
— Рахмон-бобо, мы друзья Неерии, Нисана. Сейчас мы отправим вас домой… — Рэмбо распорядился: — Пленнику помочь одеться. Умыть. Андрей, ты отвезешь, бери машину…
Рэмбо заглянул на обложку книги, которую до их появления читал Плата.
«У. Сомерсет Моэм. „Каталина“. „Головка варит…“
—С тобой мы должны поговорить…
Рэмбо кивнул хозяину в сторону кухни. Там было по-спартански скромно: холодильник, стол, четыре табуретки.
—Меня называют Рэмбо… — Они сели. — Был такой мужик.
— Плата.
— Мы были у тебя дома.
— Я знаю… — Плата показал на телефон.
— Мать звонила?
— Отец.
В квартире пахло парашей.
— Давай по делу. Рахмон-бобо…
— Мне его привезли… — Плата и в самом деле настроился сдать всех. Он был в руках Рэмбо: заложник был освобожден у него в доме. — Мансур и Шайба. Шайба прятал его у себя в гараже… Дальше туман.
— Что именно?
— Шайба не звонит. Я связываюсь с его отцом каждую пару часов.
— Отец Шайбы не говорил о звонках.
— Он не такой простой!..
— Он был в курсе?
— Я думаю, он отвозил записку насчет выкупа… — Плата счел нужным объяснить: — Нас с Шайбой поставили на счетчик…
Рэмбо начал понимать:
— Ампула, которую Шайба продал…
— Ему ее дали. Через меня и Мансура. Вместо ширева там оказалась вода. Короче, подставили. А потом еще поставили на счетчик. Сегодня на счетчике пятьдесят тысяч баксов…
— А кто подставил?
— «Рыбацкий банк». Дурь от них! Чтобы расплатиться, Мансур и Шайба взяли старика. Я попал краем. Как секьюрити службы безопасности «Рыбацкого банка». Сейчас я оттуда ушел в Фонд…
— Фонд? — Рэмбо вспомнил лондонскую кассету.
— Фонд психологической помощи Галдера. Это какой-то психолог…
— А это при чем?
— Позволяет уходить от налога. В действительности это охранная структура.
— Чья?
— Мой непосредственный шеф — Кудим…
— А фамилия?
— У него их много.
— А заказы?
— Любые.
Рэмбо понял. Варнава говорил в Лондоне именно об этой охранной фирме, в действительности — законспирированной организации киллеров.
За стеной открывались и закрывались ящики, поскрипывал паркет. Игумнов проводил несанкционированный прокурором обыск — второй за сутки.
Устранившись на деле от участия в черных арбитражах, государство не отменило сами разборки.
Плата оказался предусмотрительным: он знал партнеров и заранее готовился к тому, что их отношения окажутся непростыми.
Под подоконником во второй комнате был оборудован тайник со всякого рода компроматами на «Рыбацкий банк». Игумнов успел просмотреть бумаги. Копии бухгалтерских документов, частные записки служащих. Был тут и годовой баланс, и декларация, поданная в налоговое управление… На одну из платежек он обратил внимание. «Рыбацкий банк» оплатил услуги Фонда психологической помощи. Сумма была грошовой — ни одна фирма не могла бы существовать, оказывая их по таким ценам.
«Основные деньги переданы черным налом. В руку…»
Любопытен был адрес.
«Томилино… улица… дом…»
Игумнов набрал номер дежурного секьюрити «Лайнса»:
—Срочно пробей…
Тот тут же отзвонил. «Рыбацкий банк» оплачивал так называемую психологическую поддержку, а в действительности охрану главного бухгалтера «Дромита»! Самая большая находка, однако, ожидала Игумнова в стиральной машине, среди грязного белья…
—Держи…
В лицо Жиду глянуло черное дуло «Макарова».
—Шаг назад! Стреляю! — Оперативник попался тоже бешеный — от всего: от Афгана, от Чечни. От начальства.
Повторять не пришлось. Водитель выскочил в секунду. Выхватил «Макаров», передернул затвор. Теперь он тоже готов был к стрельбе. Часы на Тверской показывали начало одиннадцатого. Менты только-только отъехали от отделения.
—Сюда!
Водитель толкнул авторитета на капот, ударом ботинка под щиколотку мгновенно заставил раскорячиться. Свободной рукой провел по туловищу.
—Вооруженный!
Он выхватил заткнутый сзади за пояс 9-миллиметровый фальшивый «Игл-606».
Все произошло в секунду.
Преследователи из «вольво» наблюдали, как Миха выскальзывает у них из рук.
Водитель с ходу врезал задержанному пистолетом по голове, вор согнулся наподобие складного ножа и тут же получил еще коленом в лицо. То, что гость столицы оказался вооружен, позволяло действовать так, как если бы мент в эту секунду защищал свою жизнь. Таково было жесткое ментовское правило самосохранения: взявший в руки оружие — вне закона… Водитель даже не заметил просверленную в «Игл-606» дыру, превратившую грозное оружие в обыкновенную зажигалку.
—Повернись…
В куртке оказались доллары. Какие-то бумаги. Бумаги водитель передал в кабину. Валюту оставил себе в качестве военного трофея. Оперативник тоже вышел из машины, перелистал документы.
—Давай его сюда!
Задержанный молчал. Вокруг собирался народ. Несколько спортивного вида мужчин из остановившейся рядом «вольво» выглядели подозрительными. Задержанного могли попытаться отбить. Оперативник предпочел побыстрее свернуться. Туманову завернули руки за спину, защелкнули наручники, толкнули на заднее сиденье. Оперативник, прижав его всем торсом, пролез следом.
—Поехали…
Водитель включил сирену. Окружившие машину неохотно уступили дорогу. Оперативник схватил трубку радиотелефона:
—Мы еще тут, у Пушки. Соедини с РУОПом… Слышь, мы тут интересного мужика задержали…
Рэкетир, выбросивший коробку из-под торта «Сказка», в которой, как он и предполагал, ничего не оказалось, сопровожденный разведкой со взлетного поля центрального аэродрома в Косино, не выходил из дому весь день. Он появился в подъезде только к вечеру. Осмотревшись, направился через дорогу, к продуктовому «шопу», точно перенесенного с дунайской столицы.
Разведка «Лайнса» к этому времени уже располагала о нем начальными сведениями.
Для сообщения об этом в «Лайнс» старший группы предпочел уличный автомат, несмотря на то что в трубке постоянно что-то методично скрипело и похрустывало.
— Ты где? — Рэмбо не мог ничего разобрать.
— Все там же, в Косино!
— Жаль, что не на Гавайях! Слышимость была бы лучше… Новости?
— Есть! Надо только найти другой автомат…
Методичное поскрипывание внезапно ослабло.
— Сейчас лучше! Алло!
— Да! Мы на месте.
Старший не собирался вводить Рэмбо в тонкости. Пока объект делал закупки, технарь, бывший сотрудник контрразведки, обслуживавший иностранные посольства, произвел привычную, не санкционированную президентом «Лайнса» операцию. В машине у оврага за соседними домами теперь можно было слышать разговоры внутри квартиры. Разведчик подложил также прокладку между контактами светильника в коридоре. Свет уже не горел. Не должен был гореть и вечером.
«Комитетские штучки…»
Телефон-автомат удалось постепенно приручить. Чистота фона хотя и уступала Гавайям, но что-то можно было передать и услышать. Рэмбо уяснил для себя обстановку.
Машина, на которой рэкетир гнал с аэродрома, была зарегистрирована на ее владелицу. Ее данные были записаны. Рэкетир ездил по доверенности.
—Может, скрытая форма продажи?.. Чтобы уйти от налогов. Это многие так делают. Пишите адрес…
«Шмитарь, Туркмения, Барон…»
Все жили в одном районе, прилегавшем к уже известному Рэмбо киоску «Зеро».
— Машина стоит под окнами. Пока все тихо.
— Что соседи?
— Мало что знают… Прежний хозяин где-то в дальнем зарубежье или вообще на том свете. Квартира приватизирована. Никто не прописан. Квартиранты меняются…
— А что этот?
— Первый этаж. Я поднимался сейчас в такую же: две смежные комнаты…
— Дверь?
— Средней тяжести… Счетчик мотает вовсю. Машина под окнами.
— Насчет сахара не забыл?
— Как можно? Чаек — первое дело!
Речь шла о простейшей операции с сахаром и бензобаком. Разведчики вроде бы учли все.
— Что еще известно?
— Я говорил с соседкой. Есть зацепка. Мужик, который жил до него, работал в «Рыбацком банке».
— Интересно… А что заложник?
— Пока никаких признаков…
Рахмон-бобо Арабов, семидесятитрехлетний дядя Нисана, приезжал в Центральный институт травматологии и ортопедии в Москву. Его захватили на улице, когда он вышел из магазина и прошел к овощному рынку на Каширке. Новенький микроавтобус затормозил рядом. Молодой мужик, сидевший с водителем, открыл дверцу, чтобы что-то спросить. Одновременно открылась и вторая дверца, в кузов, а сзади Рахмона-бобо уже держали под локти сильные молодые руки. Рахмон-бобо был еще крепкий старик, привыкший к тяжелому кетменю, всякой физической работе, но державшие его были еще крепче и действовали мгновенно. Через минуту он был уже в кузове с задернутыми плотными шторками. Он хотел объяснить, что произошла ошибка, что он — не с Кавказа, не представляет опасности. В кармане у него лежали справки и рецепты из ЦИТО, квитанции об уплате за консультации… Никто его ни о чем не спросил. Липкий пластырь прошел по его губам, стянул кожу, мышцы. Рахмон-бобо чуть не задохнулся. Будто кто-то натянул на лицо плотную маску… На глаза надвинули вязаную шапку, и свет исчез. Одновременно руки взяли в наручники. Ремнем захватили обе ноги.
—Чтобы не брыкался, дед! — Голос был веселый. Рахмон-бобо понял, что убивать его пока не собираются. Он слышал, как мчались по шумной трассе, тормозили у светофоров. Рядом по тротуару проходили люди, слышались голоса. Захватившие его переговаривались, но все по пустякам. Потом микроавтобус загнали в гараж, запахло бензином. Все вышли из машины, исключая пленника. Гараж заперли.
Рахмон-бобо вспомнил жену и детей, и под надвинутой на глаза вязаной шапкой у него навернулись слезы. Три старших его сына с женами жили с ним вместе, невестки по очереди ухаживали за стариками. Дочери жили отдельно. А один из сыновей, самый младший, управлял банком в Бухаре. Семья была большая, дружная.
—Отец, — сказал ему младший, — вам не надо ехать одному… Я пошлю с вами человека!
Рахмон-бобо только отмахнулся:
—Какой еще человек, сынок! Там Нисан, Неерия… Они в Москве большие люди. Они не дадут меня в обиду.
Рахмон-бобо задремал. Проснулся оттого, что в машине стало прохладно.
Наступила ночь.
Рахмон-бобо подытожил то, что знает о своих похитителях. В разговоре прозвучало по меньшей мере одно знакомое имя — Мансур. Ответственный за безопасность Нисана. Значит, взяли его не случайно. Он пробыл в гараже две или три ночи, раз в день его кормили кефиром и хлебом… Туалетом ему служила коробка от сигарет. Он уже потерял счет времени, когда услышал, как гараж снова открыли. В машину сел человек. Включил зажигание. Ехали недалеко. На этот раз особого движения на трассе не было. Приехали быстро. Сидевший за рулем освободил ему ноги, повел из машины, глубже на нос нахлобучил шапку. Рахмон-бобо видел только потрескавшийся ночной асфальт. Улица была окраинной, плохо освещенной. Они вошли в дом, прошли мимо лифта. Квартира-тюрьма оказалась на первом этаже. Стандартная, двухкомнатная. Его провели во вторую комнату. Перед тем как снять с Рахмона-бобо шапку, сопровождавший натянул на себя такую же вязаную, только с прорезями для глаз. Пластырь со рта и наручники тоже сняли, но только на время — пока он ел. В комнате-тюрьме мебели почти не было: металлическая, со спинками кровать, полка с книгами и бумагами. На окнах висели плотные шторы. В первой комнате громыхнул холодильник — появилась литровая пачка кефира, батон. Еще доставили заварной чайник с кипятком.
— Ешь…
— Ложечку…
Рахмон-бобо поел.
Было уже поздно. Со стола не убирали.
— Спать! Все!
Он уже знал, что рот ему снова залепят пластырем и наручниками соединят руки со спинкой кровати. Одну из ног скорее всего оставят свободной, чтобы можно было повернуться на бок.
Задача, которую Рахмон-бобо поставил перед собой, была непростой — напрячься таким образом, чтобы захватить как можно больше пространства внутри наручников, а потом, сжавшись, получить небольшую, хотя бы в полсантиметра, свободную зону внутри них. Рахмон-бобо отметил для себя внутрикомнатные ориентиры и расстояния до них. Между кроватью и окном находился радиатор центрального отопления, на краю стола лежала чайная ложечка. Хитрости остались незамеченными. Тюремщик погасил в комнате свет и вышел, придвинув к кровати ведро-парашу, оставив дверь открытой. Вскоре щелкнул выключатель. Время потекло медленно. Потом и вовсе остановилось. Старик не мог сказать, сколько он лежал тихо, размеренно дыша. Его тюремщик был неподвижен. Рахмон-бобо, насколько мог, вытянулся и словно стал длиннее. Одновременно начал вытягивать ногу в направлении стола. В комнате было темно, малейшая неосторожность могла оказаться непоправимой. Осторожно, словно трал, разыскивающий проход в минных полях, нога старика кружила над столом. Рахмон-бобо весь взмок, определяя безопасное место для ее приземления. Чайная ложечка на краю стола лежала вверх ребром — старик предусмотрительно подпер ее куском хлеба. В какой-то момент ступня коснулась ложки, сразу свалив с ребра.
«Барух ха-шем! — Она не упала. — Благословенно имя Твое!»
Начались сложные маневры растопыренными пальцами ноги. Для осуществления задуманного ложка должна была оказаться между ними. Был момент, когда она, невидимая в темноте, почти невесомая, скользнула вдоль ступни со стола, и Рахмон-бобо едва успел прижать ее вертикально к кромке и снова уложить на столешницу. Прервать работу, чтобы, отдохнув, снова начать поиск ложки, он не решился… Неожиданно, когда уже не оставалось никаких надежд, ложка внезапно наклонилась, встала на ребро и сама проскочила между пальцами. Теперь он держал ее крепко и смог переправить на кровать…
Дыхание в соседней комнате было еле слышно, но равномерно.
Отдохнув, Рахмон-бобо снова захватил ложку пальцами ноги — но теперь уже на кровати. Крепко зажав, он снова вытянул ногу, на этот раз к радиатору центрального отопления. Сразу выяснилось, что он не все рассчитал. Рахмон-бобо до боли тянулся из металлических браслетов; бедро, нога, рука вытянулись в одну прямую линию…
Тщетно! Ложка не достала до радиатора! Ей не хватило нескольких миллиметров… Рахмон-бобо дернулся изо всех сил. Удар по батарее был едва различим… Он лежал, глядя в потолок, набирая силы для следующей попытки…
Кареглазая блондинка — продавщица «Зеро» — узнала Рэмбо и «мерседес», принялась отчаянно флиртовать. Рэмбо приобрел большущую дорогую коробку конфет, которую тут же подарил.
—Ты широкий… Спасибо.
Вспомнили общих знакомых, о которых говаривали накануне.
— Туркмения не появлялся… И Шайбу не видно.
— Про Туркмению прошел слух, что его посадили…
Она легла грудью на прилавок, Рэмбо, возвышавшийся на две головы, мог оценить сверху ее упругую наполненность.
—Тебе лучше знать… Так?
Рэмбо снова принимали за мента. Он, собственно, и оставался им. Он рассказал о владелице «Волги», на которой по доверенности гонял рэкетир.
—Плата! Ее сын. Вон их подъезд!
Коммерческий киоск давно уже стал центром притяжения местных бригад. Продавщица знала всех.
—Мать — из бывших. Даже из сильно бывших. Госдача, пайки. Сейчас в административной инспекции. Мой шеф ей исправно отстегивает. Муж тихий. Перенес инфаркт.
—Что Плата?
— Из ребят, пожалуй, самый толковый. Тоже бывший спецназ… Хочешь телефон?
—У меня есть…
Дверь Рэмбо открыла Мадам.
— Это вы звонили? — Лишенные мышц припухлости у подбородка колыхнулись в улыбке. — С кем-то из бывших сослуживцев сына неприятность?
— С Туркменией!
— Этот как сошел с рельс, так и не встанет. Теперь с ним это постоянно.
Женщина сразу успокоилась:
—Что же мы тут…
Раскачиваясь, пошла впереди. Туфли на каблучках, сверху что-то спортивное, с плечиками. Разговор продолжили в гостиной.
— Ваш сын давно знает Туркмению?
— Друзья по несчастью: сидели в одной колонии… — Мадам взглянула доверчиво. — На нашем, по-моему, это не сказалось. Вернулся, работает. Второй раз глупость, по-моему, не совершит.
— Он попал в колонию из дома?
— Из армии. Служил в элитной части. В свое время закончил английскую спецшколу. Спортсмен. Только спортсменов туда и набирали! Перед дембелем все прихватили с собой радиодетали. В них миллиграммы благородных металлов… Его и прозвали Плата… Вам кофе? Чай?
— Спасибо. Это займет время.
— Чай заварен. Коля!
Из кухни появился тихий мужчина. Он нес поднос. Кивнул Рэмбо. Одно веко у него дергалось.
— Ваш и Туркмения… Они вместе работают?
— Наш его куда-то устроил рядовым секьюрити. Кого-то охраняет…
Муж молча расставил чайные приборы, десерт. Принялся за заварку.
— А ваш?
— В «Рыбацком банке». Сейчас уволился. Слышали про такой?
— Не помню уже в какой связи… Банк где-то в Центральной Азии. Представительство в Москве. В руководстве — москвичи… Наш обычно сопровождал ВИПа…
Для Рэмбо все было важно.
— Сейчас ведь как? Стараются взять в заложники. Особенно черные. А наши ребята охраняют. Тяжелый труд. Адский…
— Каспий?
— Да. Суда он не охранял… Руководство! Иногда только слышишь — «Артем» или другое название… Значит, возможно, предстоит командировка… Сопровождать президента банка!
— Но все-таки решил увольняться…
Чай был в пакетах. Рэмбо не получал удовольствия от «утопленников». Допил с трудом.
— Там что-то произошло. Сын сказал, что его подставили. Знаете, какой сейчас народ…
— Это он?
Небольшая фотография юноши с книжной полки была еще из доперестроечных времен. Длинные волосы по тогдашней моде, чуть искривленная линия носа.
— Я хотел бы с ним переговорить.
— К сожалению, сейчас он тут не живет. Снял квартиру. Уехал на край Москвы…
— Можете дать адрес?
— Он никому не дает. И нам не дал! «Будете опекать!»
— А телефон?
— Телефона там нет. Так что звоните сюда.
— У Москвы вокруг все края… Где же он снял?
— В Косино.
— Что ж! — Рембо поднялся. Поблагодарил.
С «Рыбацким банком» у Неерии Арабова на вечер была назначена разборка. Как теперь писали и говорили: забита стрелка.
То, что Плата расстался с президентом «Рыбацкого банка» отнюдь не по-хорошему, было сейчас на руку «Лайнсу».
«Если мы возьмем его с заложником — на горячем, он сдаст всех…»
…Тихий удар по трубе повторился.
Скромный ветеран отечественного ракетостроения Анатолий Маркович Нахман, начинавший еще в сороковых в довоенной Казани, в так называемой «шараге» — у мало кому известных тогда Валентина Глушко и Сергея Королева, ныне пенсионер, по ночам спал плохо. Валяясь на смятых от беспрестанных ворочаний простынях, в темноте, без сна, с открытыми глазами, он, словно наяву, бродил по ОКБ своей молодости и заводу, разглядывал тогдашние стендовые установки, где испытывали камеры сгорания, работу насосов; спроектированные и сделанные ими своими руками реле времени, датчики давления… В голове всплывали подробности, неожиданные детали, о которых никогда не вспоминал и даже не предполагал, что и они хранятся в памяти. Много забавных эпизодов было связано с горючим, использовавшимся на экспериментальных двигателях «РД-100», «РД-101» и «РД-103». Технарям оно пришлось по вкусу. Расход спирта при испытаниях двигателей и их отдельных агрегатов был слишком велик и не поддавался точному учету. Из этого проистекали многие нарушения трудовой дисциплины. В конце рабочего дня каждого, кто честно трудился, жаловали обычно пятьюдесятью граммами. Это называлось получить спирт «на проверку оптической оси»! После этого ударнику труда давалась команда: «Срочно на выход!» Нахман даже рассмеялся. Прошлой ночью он тоже слышал скребок. Одинокий смех на рассвете прозвучал неожиданно громко в доме, угомонившемся только к утру, вызвав чью-то быструю моментальную реакцию.
Скребок по трубе был едва слышен. Он донесся откуда-то снизу. Через секунду звук повторился. Нахман притих. Наваждением его были мыши… Как кормящая мать, которая не слышит во сне грохот орудий и мгновенно просыпается от шороха в колыбели, Нахман пробуждался от малейшего подозрительного шуршания…
«Но почему по трубе?»
Несколько секунд все было тихо. Затем звук повторился. Это был именно скребок. По трубе тихо провели металлическим. Еле слышно, словно боялись разбудить. Раз. И другой, и третий… Какую бы то ни было закономерность уловить было трудно. Тем не менее Нахман заинтересовался. Было лето, и эффект никак не был связан с жидкостным перемещением в замкнутой системе труб. Скребки повторялись, перемежаемые паузами. Инженер поднялся к окну. Свет не зажег. Под рукой оказалась пряжка брючного ремня. Он осторожно провел пряжкой по радиатору. Прислушался. В ответ раздался легкий тихий скребок. Нахман повторил эксперимент, ему снова ответили. И еще раз. И снова. Случайности быть не могло. За окном раздался звук подъехавшей машины. Новый сосед с первого этажа вышел из «девятки», потом громко хлопнула входная дверь. Было уже утро. Нахман провел пряжкой по металлу. Потом еще… Связь прекратилась. Все утро инженер размышлял о случившемся. В голову приходили романтические варианты.
«Замужняя женщина, чей-то муж… Словно подала знак: позвонила и положила трубку».
Потом он отбросил эту версию.
В последнее время в подъезде происходили странности. В связи с возросшими ценами на подписку из почтового ящика по пятницам стали пропадать газеты с телевизионными программами на неделю. Нахман и к этой проблеме подошел как инженер-ракетчик, экспериментатор. Газеты похищал жилец, чей ящик находился поблизости. Заметив его в отсеке, никто из соседей не мог ничего заподозрить. Кроме того, похититель не был подписан на газету. Нахман узнал на почте список таких людей. Он жил на третьем этаже. Жильцы со второго этажа, не подписанные на газету, были на даче. Другие уже много лет выписывали «Вечерку». На первом справа жил новый жилец. Спортсмен или охранник. Он ни с кем не общался. Газета к нему не шла.
Ночные скребки тоже шли снизу справа…
В обоих случаях в поле зрения возникала одна и та же фигура…
С утра Нахман занял наблюдательный пост у окна. Сосед в течение дня из дома не вышел и появился на улице только вечером. Едва он появился на другой стороне улицы, у венгерского «шопа», Нахман быстро провел по батарее первым попавшим под руку металлическим предметом, им оказалась рублевая монета…
Есть! Снизу ответили!
Инженер быстро спустился вниз, прильнул к двери:
—Алло! Вы меня слышите?
Ответ пришел с другой стороны, с какой Нахман не ждал. Он не заметил двух монтеров с портативной лесенкой, химичивших у телефонного ввода. Они заканчивали работу. Спешили.
—Чего тебе, отец? Из какой квартиры? Связь барахлит?
Вышли из коридора вместе. Поднялись на третий этаж. Нахман путанно объяснил свои подозрения…
Из оврага донесся громкий лай. Несмотря на поздйий час, там и сейчас выгуливали собак.
—Пошли!
Штурмовая группа «Лайнса» двинулась из крохотного сквера за домом. Чуть дальше темнел длинный овраг. Его обживали ребятишки и собаки. Рэмбо шел первым номером.
—За мной Игумнов. И капитан. Вопросы есть?
Снаружи было тихо. Темно. Окна плотно зашторены. У подъезда никто не встретился. Вечерами народ предпочитал сидеть у телевизоров. На лестничной площадке свет уже не горел. Секьюрити — все как один в темных спортивных костюмах — опустили на лица вязаные, с прорезями, черные шапочки.
—Сюда…
За дверью слышалась сбивчивая речь, смех. Там работал телевизор. Рэмбо щелкнул зажигалкой. Чуть повыше, прямо перед ним висел ящик с электросчетчиками и пробками.
—Все! Финиш!
Телевизор умолк. Несколько минут стояла полная тишина. Потом раздались негромкие шаги. И все снова умолкло. Стоя за дверью, человек проверялся. Неожиданно послышался мягкий поворот ключа. Дверь открывалась внутрь. Ничего не было видно.
Рэмбо — сто с лишним килограммов чистого веса — внезапно легко бросил себя вперед. По силе это можно было сравнить с ударом грузовика. Раздался шум падающих тел. Игумнов и капитан с наручниками с двух сторон навалились на лежавшего внизу, по-ментовски выкручивая руки и волоча в прихожую, с глаз соседей. Все были уже в квартире. Вспыхнул свет. Невыключенный телевизор сразу же заорал, ему скрутили горло. Рэмбо на секунду припал к косяку плечом. В темноте он крепко задел о притолоку.
— И на старуху бывает проруха.
— В ванной на полке йод…
Рэкетир — светловолосый, в камуфляже, в туристических ботинках — был похож на свою юношескую фотографию, которую Рэмбо видел в гостиной Мадам. У него было чуть асимметричное лицо, крупный, с перебитой спинкой нос.
«Плата…»
До того, как погас свет, он сидел перед телевизором с книгой.
—Да ладно… — Рэмбо только поежился.
Как президент ассоциации, он мог не идти первым в группе захвата, но тогда он не был бы Рэмбо. Все обошлось. Рэкетир оказался вооруженным. Рэмбо разрядил отобранный в схватке «ТТ», ссыпал в ладонь патроны. Бросил в угол. Из второй комнаты уже вели Рахмона-бобо. Худой плешивый старик — пиджак на голое тело, трусы, ноги тонкие, как у ребенка… Он таращился на вломившися в квартиру людей. Рот старика был прихвачен липкой лентой.
— Сними скотч! Только аккуратно…
— Это не я… — Плата выпрямился. — Можете у него спросить. Правда, дед?
Старик расплакался.
— В себя никак не придет…
— Рахмон-бобо, мы друзья Неерии, Нисана. Сейчас мы отправим вас домой… — Рэмбо распорядился: — Пленнику помочь одеться. Умыть. Андрей, ты отвезешь, бери машину…
Рэмбо заглянул на обложку книги, которую до их появления читал Плата.
«У. Сомерсет Моэм. „Каталина“. „Головка варит…“
—С тобой мы должны поговорить…
Рэмбо кивнул хозяину в сторону кухни. Там было по-спартански скромно: холодильник, стол, четыре табуретки.
—Меня называют Рэмбо… — Они сели. — Был такой мужик.
— Плата.
— Мы были у тебя дома.
— Я знаю… — Плата показал на телефон.
— Мать звонила?
— Отец.
В квартире пахло парашей.
— Давай по делу. Рахмон-бобо…
— Мне его привезли… — Плата и в самом деле настроился сдать всех. Он был в руках Рэмбо: заложник был освобожден у него в доме. — Мансур и Шайба. Шайба прятал его у себя в гараже… Дальше туман.
— Что именно?
— Шайба не звонит. Я связываюсь с его отцом каждую пару часов.
— Отец Шайбы не говорил о звонках.
— Он не такой простой!..
— Он был в курсе?
— Я думаю, он отвозил записку насчет выкупа… — Плата счел нужным объяснить: — Нас с Шайбой поставили на счетчик…
Рэмбо начал понимать:
— Ампула, которую Шайба продал…
— Ему ее дали. Через меня и Мансура. Вместо ширева там оказалась вода. Короче, подставили. А потом еще поставили на счетчик. Сегодня на счетчике пятьдесят тысяч баксов…
— А кто подставил?
— «Рыбацкий банк». Дурь от них! Чтобы расплатиться, Мансур и Шайба взяли старика. Я попал краем. Как секьюрити службы безопасности «Рыбацкого банка». Сейчас я оттуда ушел в Фонд…
— Фонд? — Рэмбо вспомнил лондонскую кассету.
— Фонд психологической помощи Галдера. Это какой-то психолог…
— А это при чем?
— Позволяет уходить от налога. В действительности это охранная структура.
— Чья?
— Мой непосредственный шеф — Кудим…
— А фамилия?
— У него их много.
— А заказы?
— Любые.
Рэмбо понял. Варнава говорил в Лондоне именно об этой охранной фирме, в действительности — законспирированной организации киллеров.
За стеной открывались и закрывались ящики, поскрипывал паркет. Игумнов проводил несанкционированный прокурором обыск — второй за сутки.
Устранившись на деле от участия в черных арбитражах, государство не отменило сами разборки.
Плата оказался предусмотрительным: он знал партнеров и заранее готовился к тому, что их отношения окажутся непростыми.
Под подоконником во второй комнате был оборудован тайник со всякого рода компроматами на «Рыбацкий банк». Игумнов успел просмотреть бумаги. Копии бухгалтерских документов, частные записки служащих. Был тут и годовой баланс, и декларация, поданная в налоговое управление… На одну из платежек он обратил внимание. «Рыбацкий банк» оплатил услуги Фонда психологической помощи. Сумма была грошовой — ни одна фирма не могла бы существовать, оказывая их по таким ценам.
«Основные деньги переданы черным налом. В руку…»
Любопытен был адрес.
«Томилино… улица… дом…»
Игумнов набрал номер дежурного секьюрити «Лайнса»:
—Срочно пробей…
Тот тут же отзвонил. «Рыбацкий банк» оплачивал так называемую психологическую поддержку, а в действительности охрану главного бухгалтера «Дромита»! Самая большая находка, однако, ожидала Игумнова в стиральной машине, среди грязного белья…