Словин Леонид Семёнович. Отстрел

   —С недельку что-то не вижу. Может, зайдете? У меня тут кое-что есть…
   Он продемонстрировал издали бутыль на холодильнике
   —Чистейший ректификат…
   —В другой раз. Спасибо.
   Вернулись к квартире. Тяглов отгородил Бутурлина от «глазков» соседей. Незаметная липучка соединила дверь с дверной коробкой.
   «Бесполезных знаний не бывает. Кто-то мог пользоваться квартирой, пока Кудим путешествовал…»
   У машины их уже ждал старший опер, ходивший к паспортисткам:
   —Монахов и Промптов — одно и то же лицо. А оба паспорта выписаны в Папе, в Наманганской области…
   Савельич дал о себе знать уже под вечер. Еще по голосу Бутурлин с ходу догнал:
   «Барон запел…»
   Все, что Савельев затем говорил, на самом деле было адресовано Барону.
   — Мы, товарищ подполковник, поговорили с Пал Палычем и решили: он все расскажет по-честному. А мы подумаем, чем ему можно помочь… Вы можете зайти?
   — Сейчас буду.
   Бутурлин рассовал бумаги, перешел в кабинет напротив. Подвинул свободный стул. Савельич был демонстративно корректен и подчеркнуто внимателен к Барону.
   —Вот ведь как получается… Уголовники берут такого парня, как Пал Палыч, несудимого, хорошего спортсмена, и ломают ему жизнь! Ты чего такой красный, Паша? Не болен?
   Барон помотал головой.
   Привычный, давно обкатанный спектакль. Полицейская классика. Менты делали все, чтобы сделать поражение Барона менее позорным в его собственных глазах. Доказательства словно лишали его свободы выбора. «Признаешься — будешь на свободе…». Все трое — Барон и менты — играли одинаково искренне.
   — Надо все рассказать. Все, как есть…
   На миг забывалось: преступления-то самые страшные! Признаться полностью — значит уже не выкарабкаться! Частичное полупризнание? Но тогда — хотел он или нет — ждал очередной этап признаний. А кроме того, менты сразу забирали назад обещание свободы! «Мы говорили: „Если ты признаешься полностью“, а ты утаил…». К этому времени следствие обычно добывало новые доказательства, оно уже не нуждалось в признании обвиняемого, как в первые часы после задержания! Барон сидел тихий.
   —Закурю?
   «Поплыл…»
   —Держи, «Кэмел»… Это ты звонил Шайбе вечером третьего дня. Так, Пал Палыч?
   —Да…
   «Павел, Пауль, Поль, Пал…»
   Бутурлин тоже был спокоен, терпелив, благожелателен.
   Ментовская формула: «Ты нам раз сделаешь хорошо — Мы тебе десять…»
   —Тебя ведь попросили позвонить Шайбе… Так?
   —Кудим…
   Барон тоже знал, что Кудим отбыл…
   —Откуда ты его знаешь? Расскажи подробнее.
   —Через Плату. Они общались. Кудим работал в Фонде психологической помощи… Плата — в «Рыбацком банке». А я с Платой когда-то жил в одном доме…
   Это был прокол генерала Гореватых. «Боевики дочерних фирм, которые не должны знать друг о друге, в действительности одна кодла…»
   — У тебя есть координаты Кудима?
   — Нет. Он никому не давал. Если надо — сам тебя найдет…
   Бутурлин и Савельев не стали дожимать.
   — А как в последний раз?
   — Он приехал в ресторан. Я дежурил.
   — Один?
   — Я видел его одного…
   — Дальше.
   В глазах Барона мелькнула тоска. Он представлял конечную главу рассказа до которой рано или поздно придется дойти. Убийцу, старавшегося сделать так, чтобы труп не опознали, и его жертву связывали отношения, которые были известны окружающим. Приятельские либо, наоборот, враждебные. Это предопределило способ убийства. Опознание трупа заведомо влекло разоблачение убийцы. Мокрушник, если он не маньяк, как правило, оставлял жертву в том виде, в каком она приняла смерть. Не расчленял и не обезображивал.
   — Дальше…
   — Кудим попросил набрать номер Шайбы…
   — Потом?
   — Кудим взял трубку. О чем говорили, я не знаю. При мне он только поздоровался.
   —Может, пригласил на шашлык?
   Барон замолчал. Первый этап допроса завершился. Для второго следовало поднять планку еще выше. Савельич тут же вступил в разговор. Они работали в паре.
   —Надо рассказать все по-честному, Паша…
   Они уже сходили вместе вдвоем отлить…
   Сюжет был известен. И с заранее известным финалом.
   —Мы договаривались. Всю правду. Я за тебя подполковника просил. Мы знаем, что организатор был не ты…
   Бутурлин вроде собрался встать.
   —Я вижу, по-хорошему он не хочет… — Он мельком взглянул на испачканные мазутом руки Барона. Барон сидел еще полный воздухом и привычками воли. Он не принимал пока мысль о том, что путь на свободу для него закрыт. И судьба его на много лет вперед уже решена…
   Со скрипом начался второй этап.
   — Кудим пригласил поехать в рощу?
   — С ним был другой.
   — Плата?
   — Нет, Плата был занят…
   «Правильно: охранял заложника…»
   — Савон…
   «Точно! Савон объявил Шайбе, что утренний выезд с Неерией не состоится…»
   Убийцы Шайбы были названы. Это было наверняка не единственным их преступлением.
   — И шашлык у вас в ресторане взяли?..
   — В «Кулинарии».
   — Какой, помнишь?
   — Бараний.
   — На чем ехали?
   — Кудим был на машине.
   — Ну, дальше.
   — Приехали…
   — Ну! Ну!
   — Не знаю. Я собирал сушняк для костра… — Барон спрятал глаза. Бутурлин переглянулся с Савельевым. «Не он ли вырубил Шайбу перед тем, как тому упасть в костер…»
   Мать Барона появилась быстро. Гнутый носик, некрасивые беспокойные глазки, веснушки… Сквозь колготки на пальцах просвечивал вишневый педикюр. Увидев Бутурлина, она не удивилась, не растерялась.
   —Знала, что так будет. Еще там, у магазина. Материнское сердце — вещун!
   Говорила она все так же тихо, держа руку у рта. Короткий взгляд словно обтекал Бутурлина, кабинет, все замечал. Отсутствие растерянности говорило об опыте посещений такого рода.
   —Его не отпустят…
   Бутурлин не намеревался ее обманывать. Лишать надежд тоже не хотел.
   — Пока нет… — Он вышел из-за стола, сел за приставной столик, напротив. — Зато, глядишь, останется жив! Не убьют, как Шайбу…
   — Шайбу!
   Она замолчала с открытым ртом. У нее отсутствовали оба верхних клыка, моляры и премоляры.
   —Никто, между прочим, еще не знает.
   Женщина обвела глазами Бутурлина, точнее, пространство между ними.
   — Раньше сядешь — раньше выйдешь. Ничего, что я все время «тыкаю»? Я говорю «ты» только тем, кому доверяюсь…
   — Сколько угодно…
   — Ты сказала про третьего в их компании. Откуда-то из Ферганы. Ганс… Он давно появился?
   — С зимы, по-моему. В Москве, я поняла, он недавно. И он тоже?
   — Кто разберет?.. — Спрашивать напрямую о тросе было нельзя. — Он угонами не занимается? Машинами… Нет? — Он вдруг спросил по наитию, наугад: — Ты помогаешь органам… Только не ментам.
   Она не успела возразить. Он угадал.
   —Собери сыну передачу. Я передам. Чтобы больше к этому не возвращаться. А теперь между нами… Как нам найти Ганса?
   Она вдруг прослезилась. Ретушь, краска, гуттаперча, резина… Все составляющие ее второго — синтетического — «я» сразу обнажились. Бутурлин достал платок:
   — Пожалуйста, почти чистый.
   — Спасибо. К черту всю косметику.
   На платке разом смешались краски.
   — Так как же?
   Она улыбнулась:
   —Перед тем как закрепиться в Москве, в прошлом году, он отпечатал объявления: «Частный детектив… Услуги… Телефон». Ну, как обычно! Расклеил на столбах. Клей «Момент». Захочешь — не отодрать… :
   — Так…
   — Ну и рассказал нашему. А наш-то, не смотри, что увалень, запомнил. Как-то идут по улице. Чех увидел рекламку на столбе, засмеялся. Наш не спросил, в чем дело. Потом специально подъехал. «Частный детектив…» Видать, скребком сдирали. Все равно не смогли…
   — Что за улица?
   —Проточный переулок…
   Светильник и рекламка с предложением услуг частного детектива нашлись в районе метро «Смоленская». Вечер был тих. На тротуарах было полно людей. Несмотря на криминальные сводки, не все спешили укрыться за бронированными дверями домов и явно получали удовольствие, шатаясь беспечно вдоль уже затихавшего Садового кольца.
   Клей прочно въелся в краску, самое простое было унести объявление вместе со столбом. Телефон начинался с цифр «382». Чертаново…
   Объявление было кратким: «Розыск должников. Содействие в получении долга. Личная охрана».
 
   Рэмбо и капитан, прибывший в Самарканд еще ночью, Встретились в здании аэропорта. Валижона среди встретивших не было. Обстоятельства могли измениться. Надо было звонить.
   На выходе висело нескольких телефонов-автоматов, без трубок, со свисавшими концами оборванных проводов.
   —Очень знакомо…
   Капитан не прореагировал. Эта сторона жизни его не касалась. Секьюрити доставил документы. «Акционерное общество закрытого типа… Название неточное, типа „КОДС“. Город Пап. Это точно!»
   Фирма получила значительную сумму со счета «Фантома»!
   Звонить Валижону не пришлось.
   На площади Рэмбо увидел сначала приткнувшуюся в тени напротив белую «Волгу» и потом прогуливавшегося рядом невозмутимого вида небольшого человечка, в плаще, застегнутом на все пуговицы, в шляпе, в узких на высоких каблуках лакированных туфлях. Генерал Валижон, бывший начальник розыска, начальник Управления внутренних дел Горно-Бадахшанской автономной области, на Памире, разжалованный до опера и снова поднятый до начальника районного отдела внутренних дел, ныне коллега — глава агентства коммерческой безопасности, — ждал его. Они обнялись, пошли к машине.
   — Поспать удалось? — Лицо Валижона было из закрытых — маленькие глаза и рот, узкий, с еле заметными морщинами лоб, тонкие губы. — Может, заедем ко мне?
   — Не беспокойся. Я думаю, стоит на сутки заехать в Бухару.
   — Мне тоже кажется.
   Рэмбо устроился рядом, поставил сумку-барсетку в ноги. Он не расставался с ней. Секьюрити, почтительно пожав руку генералу, ceл сзади. Валижон плавно тронул машину с места:
   — Как там Москва?
   — Жива. Как тут?
   — Живы.
   Город был небольшой, вскоре они были уже за его стенами.
   —Многих потеряли. Кого убили, кого растоптали… Ты, наверное, слышал.
   Тонкий голос Валижона гармонировал с его миниатюрными чертами, небольшим ртом, маленьким кукольным лицом. Однако хрупкость его была обманчива: это был жесткий правитель, бай, пахан.
   —Мы, которые были идейными ментами…
   —У нас говорят «фанаты»…
   —У нас тоже. Фанаты потеряли больше, чем другие.
   Генерал Валижон за рулем не отрывал взгляда от дороги.
   До самого горизонта, окрашенного красным восходящим диском, тянулась линия высоковольтной электропередачи. Как многие в милиции, Валижон был заражен так называемой ментовской идеей. Согласно ей, Мент, а точнее, Розыскник, голубая кровь милиции — единственная защита простого человека. Прошедший огонь, воду и медные трубы, насмотревшийся ужасов убийств и насилий, ненавидящий преступность, привыкший рисковать ежечасно своею жизнью, забывающий ради тех, кому нужна его помощь, о собственной семье и близких, мужественный, хитроумный, дерзкий, умело обходящий Закон на пользу Общества, Мент — тот человек, в ком сейчас самая большая нужда. Ничего нового Валижон не открыл. «Развяжите руки менту. Избавьте от теоретиков — юристов, прокуроров, — тех, кто сам не задержал лично ни одного преступника, не раскрыл ни одного преступления, не иступился ни за одну жертву, не рисковал, не участвовал сам в жестких противостояниях!»
   —Но что я тебе все время о ментах…
   —О фирме «КОДС» или с похожим названием тут слышно что-нибудь?
   —Нет.
   —Зарегистрирована в Папе.
   —Напишут что угодно…
   —Еще Савон. Он исчез после похорон Нисана. Moй клиент оплатит сведения…
   Рэмбо рассказал об исчезнувшем авторитете.
   —Кажется, это будет самым простым. Многие терпят неудачу потому, что не знают обстановку. Кроме ментов, рэкетиров и банкиров, тут еще военные!
   Аккуратно тянулись вдоль дороги домики с садами, чинно выстроились пирамидальные тополя. Как тысячи лет назад, ехали люди на осликах. Работяги с кетменя ми возились на огородах. Паслись козы. Валижон не отрывал взгляда от дороги впереди. Секьюрити на втором сиденье боролся со сном. Рэмбо продолжил разговор:
   — Имя Камал Халиф тебе говорит о чем-нибудь?
   — Почти ничего. Я сам бы хотел знать больше.
   — Где его искать? На Арабском Востоке? Может, в Саудовской Аравии?
   — Думаю, гораздо ближе.
   Полупустыня, из которой они вырвались, осталась позади, плоская, пряно пахнущая, как свежая лепешка. Многочисленные глиняные купола впереди были похожи издали на груду перевернутых огромных пиал.
   — Старые бани. Под каждым куполом своя температура. — Валижон снизил скорость. — Им полторы тысячи лет…
   — А там?
   — Старый город. Район бухарских евреев. Их здесь раньше много жило. В Иерусалим отсюда ездили верхом…
   Бухара была опасным перекрестком… Резиденция «Белой чайханы». Три миллиона черного нала, которыми Нисан расплачивался за чек, шли отсюда. Тут дислоцировалась группировка Мумина. Это были авторитеты, не воры в законе. Руки их были более развязаны.
   Он переключил скорость.
   Несколько человек — русские и узбеки — выпивали прямо на шоссе, поставив бутылку и пиалы на «мерседес».
   —Новые русские… — кивнул Валижон. — Они же новые узбеки…
   —Широкие штаны, галстук, одной рукой тормозит левака, другая — в штанах, а в спину дышит телка… — Рэмбо засмеялся. — Я сам такой!
   Тем не менее Валижон заметил серьезно:
   —Необходимость самоограничения богатых — это альтернатива гражданской войне… Пока не будет понимания классовых интересов, нам грозит смертельная опасность.
   Была у него теория.
   —Не важно, как распределена собственность. Важно ее хоть как-то распределить, пусть несправедливо. Но тогда начнут действовать экономические законы! Бизнес всегда жесток. Неальтруистичен. Но, если прибыль будет расти без удержу, мы приведем к власти коммунистов…
   Валижон сменил тему:
   —В чем там дело у Нисана? Триметилфентанил?
   Валижон не стал бы работать с Рэмбо, если это связано было с черным бизнесом.
   — Синтетическими наркотиками занимался Савон, он давал крышу… Это его дела! На этой почве у него возникла проблема с наркомафией, которая ввозит натуральный Продукт…
   —Нисан мог отмывать деньги тихо. Как все. Получить под техническое обоснование какой-то программы, обналичить, увезти налом на Кипр или в Израиль, где источники не проверяют, положить в банк, открыть счет, скажем, в Англии…
   Рядом с гостиницей «Бухара» их догнал туристический автобус с молодыми датчанами. Рэмбо понял это по флагу, болтавшемуся над кабиной.
   —Со всего мира едут… — Валижон — уроженец Ферганской долины — не был патриотом Бухары.
   Он припарковался рядом со входом. Включил сигнализацию.
   —Идемте.
   Как и повсюду, Валижона отлично знали. Швейцар в униформе открыл перед ними дверь, приложил руку к груди:
   —Салам…
   Гостиница оказалась ультрасовременной — с громадным холлом, валютным баром, с чеканкой на стенах. Датские туристы уже заняли в вестибюле круглые, на одной ножке кресла, похожие на коньячные рюмки. Из валютного бара снизу доносилась музыка. Валижон двинулся прямо к директору, представил Рэмбо и его секьюрити. Оформление в отель заняло несколько минут.
   —Поднимемся. Начнем звонить…
   В номере с двумя спальнями и передней оказался еще балкон, пыльная тяжелая мебель. Отсутствие верхнего света компенсировали торшеры и бра у кроватей. Секьюрити проверил окна, запер дверь, занял место в передней, тут стояло кресло-кровать. Когда он не сидел за рулем, его присутствие почти не ощущалось. Это было удобно. Рэмбо ненадолго включил телевизор. По экрану пробежали расплывчатые, немыслимых тонов цветные тени; телевизор был расстроен — нарушено цветоотделение.
   Валижон сел за телефон. У него было немало друзей в Бухаре, бывших коллег, но обращаться к ним за помощью было бы неосторожным. В сегодняшней неясной политической и криминогенной ситуации легко можно было попасть впросак. Вызвать расспросы и кривотолки. Единственным источником информации могла прежде быть старая проверенная агентура уголовного розыска, профессионально собиравшая любую информацию, никогда не задумывавшаяся, кому сведения нужны, зачем и как будут использованы. Теперь эти люди первым делом думали о том, кому можно сдать того, кто интересовался.
   Валижон разговаривал со своими абонентами на узбекском, таджикском, но по большей части на русском.
   Звонок, ставший последним, оказался и самым коротким.
   —Понял, — сказал Валижон уже через несколько секунд. — Это не телефонный разговор. Можешь сейчас подойти в парк? Ну, где обычно. Давай!
   —Нам сюда!
   Валижон оставил машину. Они прошли к парку, примыкавшему к большому колхозному рынку. Впереди за ним виднелись остатки древней Крепостной стены и седые городские ворота. С глиняными башенками по бокам, закрытые на громадный замок, ворота казались театральной ширмой, над которой вот-вот появятся персонажи кукольного зрелища.
   —Летом Старую Бухару запирали в девятнадцать ноль-ноль… — Валижон поглядывал по сторонам.
   Информатор не появлялся.
   — А зимой? — Рэмбо заинтересовался.
   — Зимой на час раньше.
   Они еще постояли, глядя на полуразрушенный, заросший высохшими колючками вал. Развалины крепостного вала тянулись далеко, куда хватало глаз. Сохранившиеся куски стены казались обломками огромных зубов, торчащими из глиняной весны.
   Валижон взглянул на часы:
   —Его не будет. До этого он ни разу не опоздал… Ему помешали! О нашем приезде известно!
   Они прошли мимо рынка. Было снова изобилие овощей, фруктов. Розовые «юсуповекие» помидоры; фиолетовая с розоватым душистая трава «райхом», от которой зимой, когда ее кладут, чувствуется аромат лета. Особенно много было дынь. «Бухарская» — желтая; «баствалды» — лимонного цвета, с меридианами-полосами; «амери» — «эмири» — в честь Тимура. Эмир, по преданию, снес минарет где-то и засадил поле дынями — невидными, зеленоватыми, удивительными на вкус… Еще «бури кала» — голова волка. «Мирзачульская» — самая распространенная, гиперболообразная степная, зимняя — зеленая, с белой паутинкой; «кампыр-кавун» — круглая, морщинистая, сладкая, из Джизака, песочного цвета, огромная…
   Меньше всего хотелось думать о предстоящей разборке, лавировании между группировками…
   На развале торговали квасцами, деревянными гребнями, фотографиями мусульманских красавиц. Спроса на них не было. Слепой в грязном халате что-то быстро невнятно бормотал вслед проходящим.
   —О чем он? — Рэмбо остановился.
   Валижон пожал плечами:
   — Что-то вроде «Благожелательность Бога в благословении родителей, а гнев в негодовании их…»
   — Коран?
   — Может, шариат.
   — А разница?
   — Это как Уголовный кодекс и Комментарии…
   На высоких каблуках Валижон был Рэмбо по плечо, он походил на постаревшего Маленького Мука из сказки.
   — Сделаем так. — Валижон поднял голову. — Я подвезу вас к одной чайхане, там бывают новые узбеки и русские, друзья Мумина. Мне там появляться не с руки. А вы покрутитесь…
   — Ты его знаешь?
   — Я его сажал за разбой. — Валижон помолчал. — Теперь он депутат. У вас наверху тоже есть такой…
   — И не один…
   В глубине небольшого сквера виднелся ряд низких столиков, сбоку мелькнула белая куртка шашлычника. Чайхана была полна солидных, хорошо, по-европейски одетых мужчин. В помещении чайханы строгий мальчик, неулыбчивый, с тусклым лицом и отвисшими щеками, ловко наполнял чайники. У входа сидели трое молодых узбекских милиционеров, пили чай, разговаривали.
   Рэмбо и секьюрити сели за ближайший столик. Молодой, в национальном халате официант подал меню. Рэмбо взглянул. Ни одно из блюд он не знал. Официант повертел карандашом и блокнотиком.
   —Откуда? — Русский словарный запас таял у граждан новой республики, что называется, на глазах.
   —Москва. — Укороченная интонационная речь предоставляла новые возможности обеим сторонам общения.
   Официант оказался смышленым. Улыбнулся, спрятал блокнотик.
   Ели шурпу. Поджаренную баранину, сильно наперченную, залитую бульоном и заправленную кислым молоком. С лепешками, которые тут же испекли. Подали еще зеленый чай, предварительно и после заварки, на этот раз вместе с крышкой, обдав чайник крутым кипятком.
   Рядом порхали некрупные — поменьше голубей — коричневые тихие горлинки.
   Время от времени то один, то другой из ментов поглядывал в переулок: кого-то ждали. «Три мушкетера…». Двое помоложе что-то рассказывали, смеясь и перебивая друг друга, третий — в погонах старшего сержанта, с тонким умным лицом — слушал их дружески-снисходительно.
   Посетителей становилось меньше.
   Рэмбо достал фотографию покойного Савона, которую он позаимствовал в «Дромите», положил рядом с прибором. Еще он сунул под салфетку пятидесятидолларовую купюру. Конец ее высовывался.
   Подошел официант. Рэмбо и секьюрити продолжали есть. Официанту не надо было ничего объяснять. Вскоре он уже показывал фотографию парню, стоявшему на раздаче. Тот вытер руки полотенцем, взял снимок, что-то сказал стоявшим у плиты поварам. Они тоже подошли, перекинулись несколькими словами.
   Рэмбо отодвинул тарелку. Он мало ел.
   Трое ментов продолжали чаепитие. Аналогия с сюжетом вскоре снова подтвердилась: они ждали четвертого! Самый юный — в погонах рядового, и недавно полученной, не успевшей выгореть экипировке спешил к чайхане.
   Рэмбо позавидовал их юности и дружбе.
   В к о н т о р е , как и в роте королевских мушкетеров во времена д'Тревиля, несколько друзей — даже рядовых многого могли достичь, живя с девизом: «Один за всех и все за одного!»
   Официант вернул фотографию:
   —Это было неделю назад. — Официант дал понять, что просит увеличить гонорар. — Он спросил Мумиш Раджабова… Улица… — Официант назвал. — Дом 35. Это здесь, в Старом городе. Бывает дома поздно.
   С плоских крыш свисали концы опорных балок. Впереди были пыльные, без единого деревца улицы Старого города с безглазыми глухими стенами. Дувалами. Низкими, плотно пригнанными дверьми. Нырял во дворы ствол тянувшегося поверху, на столбах, газопровода, трепыхались вдоль проводов обрывки воздушных змеев, тряпок. Улицы Старого города повторяли друг друга. Выжженная солнцем глина, цвет и фактура ее не менялись. Стояла жаркая предвечерняя пора, вокруг преобладали пепельные и желтоватые тона. Каждые несколько шагов в выстоявших во многих землетрясениях стенах появлялась очередная калитка с непритязательным металлическим кольцом и накладкой, заменявшей звонок. Иногда на пороге возникала истертая, прибитая грубыми гвоздями подкова.
   Рэмбо был доволен оттого, что решил осмотреть дорогу засветло. Девушка у магазина, торговавшая лепешками, показала направление. Улицы уходили в стороны и непонятным образом вновь соединялись. Несколько раз Рэмбо с секьюрити выходили к одному и тому же подернутому сероватой пленкой квадратному водоему с кафе, с огромными вековыми деревьями вокруг.
   Перед ними возникали вблизи порталы древних медресе — иногда отреставрированные, чаще обветшалые. Перед овальными дверями медресе толпились туристы.
   Рэмбо свернул в тупичок, показавшийся шире других.
   «Здесь… 35-й дом!»
   Рядом оказалось сразу два медресе, одно против другого. Пожилая женщина дотронулась до стены, поднесла пальцы к губам — за дувалом был молитвенный дом.
   «Тут, наверное, бухарские евреи…»
   —Мансура… — позвал за другой стеной плачущий детский голос. — Мансура…
   Можно было уходить.
   Валижон ждал в баре «Экспресс». Ближе к ночи все столы тут были заняты. Большинство туристов из валютного бара перекочевали сюда. Поддатые девки, парни. Тискались. Держали руки друг у друга на ляжках. Валижон смотрел неодобрительно. Он был мусульманин. Не пил.
   Рэмбо поглядывал на часы: приближалось время визита.
   Мумин — депутат и глава Совета директоров акционерного общества закрытого типа, действовавшего под придуманной вывеской, — на деле занимался продвижением наркотиков через Центральную Азию на Запад.
   Дорога эта не была единственной. Две параллельные тропы проходили рядом. Каждая имела своих хозяев, враждовавших между собой. Рознь эта длилась сыздавна, одновременно с отпадом ряда областей от Бухарского ханства и присоединением их к России.
   Наркотики везли в колесах высоких двухколесных арб, в баллонах автомобильных шин, в бурдюках, в цинковых гробах, в трупах любимых…
   Кроме исконных хозяев путей, на том и другом хозяйничали также бандиты, еще не соединившиеся в единый наркокартель и тоже воевавшие между собой. А еще были наместники, министры, секретари, аппаратчики. Они тоже желали получить свою долю.
   Наркотик возвращался в деньгах, наращивался оборот.
   Войны не прекращались. Рубили головы, руки, уши… Ставили «на вид».
   «Белая чайхана», действовавшая в эпоху застоя под протекцией заместителя министра внутренних дел, который, в свою очередь, представлял интересы московских коллег и местного партийного руководства, в прямом смысле давила конкурентов. Однако монополия не могла существовать долго. С началом перестройки на наркорынке появились новые криминальные группировки, менты, военные; одновременно в сложном макаронном беспорядке заметно отслеживались интересы банков. Российских, южноазиатских, арабских… Следовало учитывать также региональные формирования, выходившие на большую дорогу, просто чтобы грабить и тех, и других…