— Номера списанные. Паспорт Гнеушеву действительно выдавался. В Папе. Город такой… Вот: «Сообщить уточняющие данные не представляется возможным, поскольку в настоящее время на территории области не проживает…» Вы к себе?
   — За сигаретами…
   Бутурлин посмотрел на часы. Не хотел ли он спуститься снова, оттого что не встретил овцу?
   —Давай Ниндзю. Вдвоем веселее.
   За Ниндзей пришли в пять утра — любимое время ментов. Водитель жил в однокомнатной квартире, купленной ему Нисаном, небогато и одиноко. Пока он собирался, старший осмотрел углы, стены.
   —Ты, что ли? — Опер показал на поясное фото в рамке. Лейтенант в куртке, в вязаной шапочке сфотографирован был рядом с бронетранспортером. Маленькая головка. Широкие плечи. Руки как из водолазного скафандра. Черепашка Ниндзя. Сбоку наверху наискось шариковой ручкой было обозначено: «Кандагар…» и дата.
   —Ну…
   В вещах копаться не стали, опер, в джинсовой паре, в кроссовках, с пистолетом за поясом — так они теперь одевались, — заглянул еще в туалет, осмотрел тахту, на которой Ниндзя спал. Оружия не было. Ни за бачком, ни под матрасом.
   —К кому меня?
   — К Бутурлину. Знаешь?
   — Он подходил у дома Нисана. После убийства. А что?
   — Не знаю, чем ты ему там угодил! Он просто мечтает с тобой разобраться… А тут что?
   В ящике письменного стола ничего интересного не нашлось, кроме старого «Кавалера» — эротико-порнографичекого издания, претендовавшего на роль лидера на общероссийском рынке в своей сфере. Блондинка с обложки — дерзко выгнутая, вся в нежных округлостях, была схвачена объективом полураздетой, с поднятым коленом, пристегивающей паутинки-резинки к поясу Чуть приоткрытый рот с обернувшегося к фотографу лица, слегка вывернутое наружу колено сильной стройной ноги, нежная внутренняя поверхность бедра…
   — Симпатяга, я б ей отдался…
   Старший свернул журнал трубкой:
   — В дороге почитаем.
   —Есть новый… — Ниндзя выдвинул нижний ящик стола. — Бери, я его уже видел.
   Он вернул старый «Кавалер» на место. Девица с обложки давно перестала быть для него чужой. Он знал ее всю от дерзких губ до нежнейшего лобка за узкой полоской бикини, интимные подробности нижнего белья… Была у него еще и другая периодика такого рода. Нисан иногда пользовался его квартирой вместе с Арканом. В пачке газет была обильно представлена реклама: «Секс по телефону». Сборники непристойных объявлений зарубежной русскоязычной прессы. «Кончишь с кем пожелаешь…», «У меня чувственный рот…», «Секс с двумя…», «Возбудись и кончи…»
   Нисан и Аркан звонили девкам. Ниндзя — никогда.
   —Жениться надо, отец… — Опер о чем-то догадался. — Ты ведь не старый! Сколько тебе?
   — Тридцать шесть…
   — И еще не надел хомут! Счастливец!
   Ниндзя вспомнил маленького полковника в Афгане: «Мне хорошо: в меня не попадут!..» Тот подорвался на противопехотной мине. Сам Ниндзя пострадал в том же бою. Офицеры второго года, как правило, в операции по сопровождению не ходили. Так уж получилось. Мина разорвалась чуть позади, под идущей следом машиной. Ниндзя, тогда и не Ниндзя вовсе, а Рязанец — молодой лейтенант с Выши, Рязанской области, — попал вместе с другими. Всех разбросало. Каждый получил свое. В живот. В голову. Один из парней остался без ног. Ниндзе повезло. Осколок задел, как говорили в автороте, непосредственно по «клиренсу»… Нижней точке под кузовом. По поводу этого ранения при свете дня говорилось много смешного. Молоденькие сестрички в отделении травматической урологии в Душанбе, куда его госпитализировали, читали историю болезни. Прыскали беззлобно. Приглашали в женское отделение бани:
   —Спинку потрешь! Не опасно!
   Ночью становилось страшно. В книге Эрнеста Хемингуэя генерал, награждая изувеченных героев в госпитале, высказался:
   —Вы потеряли больше, чем жизнь…
   Ниндзе показали это место из книги, когда он с такими же бедолагами лежал в отдельной палате. Кто-то выдрал страницу, чтобы утешать прибывающих в отделение. Другие советовали героям повесить себе Красную Звезду на то самое место…
   После госпиталя Ниндзя домой не вернулся. Работы в поселке на Выше практически не было, разве только в психиатрической больнице для хроников, которая славилась на всю область…
   Осталась там родня, девчонка, с которой учился в одиннадцатилетке. Она ждала его, посылала в Афган незатейливые письма, открытки на День Советской Армии. Ниндзя после госпиталя двинул в Москву. На Курском встретился вербовщик, набиравший в инкассаторы. Дело было знакомым. Баранка. Пистолет. Казарма. Пришел с работы, лег спать. Многие только числились в общежитии, жили по квартирам. Никто не лез в душу. Один вернулся со смены, другой свалил.
   Как-то, ожидая выручку, обратил внимание на банкира. Тот читал объявления в чужой русской газете. Ниндзя стоял рядом, случайно увидел: «Мы ждем тебя — теплые и влажные…»
   На фотографии — чуть пригнувшаяся, пышная, с длинными косами деваха в короткой майке, призывно глядела за спину, выставив округлый, с ложбинкой посередке, нежный зад. Ниндзя впился глазами в газетную полосу. «Темпераментная восемнадцатилетняя девушка страстно желает тебя! Столько, сколько захочешь! Звони 24 часа и сутки! Я стою, опираюсь на локти и колени и жду тебя…» Он и не заметил: банкир повернул голову, с любопытством наблюдает за ним.
   —Держи…
   Нисан Арабов — это был он — протянул газету. Поистине царский подарок… Разговорились. Арабов разбирался в людях. Через несколько дней Нисан внес компенсацию за досрочное расторжение контракта с Минфином. Ниндзя стал его личным шофером и секьюрити. Они не ошиблись друг в друге. Преданность Ниндзи била полной и безоговорочной…
   В РУОПе опер показал ему на стул в кабинете напротив себя:
   —Сиди, отец! Жди.
   Кабинет был большой, Ниндзя насчитал семь или восемь столов, отделенных металлическими шкафами. Каждый опер благоустраивал свой уголок под себя — украшал стенным календарем, картинкой…
   —Где он? Давай сюда!
   Бутурлин поташил Ниндзю с собой:
   —За сигаретами… Не против?
   Двинулись к Ленинскому проспекту. Было рано, Шаболовка была пуста. Вот-вот должен был пойти унылый мерзкий дождь. Поливальные машины спешили управиться до появления первых капель.
   —Ты чего-то скукоженный какой-то, Ниндзя! — Бутурлин нес чепуху. — Мало на воздухе бываешь?
   Злоба искала выхода. Можно было представить, как обрисованную Ниндзей картину — со стрельбой оскорбленного Ковача — комментировали наверху.
   «Корифей, мать его! Не разобрался. Убийство из ревности принял за заказное! Всех подставил…»
   Этим не преминут воспользоваться. Устранение на иерархической лестнице одного дает шанс остальным подняться на ступень. Хитрая игра, в которую и он, Бутурлин, все эти годы играл!
   — Я вижу тебя, Ниндзя!.. Врать тебе противопоказано! Но Бог с ним! Мы сейчас с тобой купим папирос… Ты что куришь?
   — «Кэмел».
   — По зарплате… Мы еще с тобой за мясом зайдем! Поможешь выбрать… Ты как с этим делом? Сечешь?
   Ниндзя взмолился:
   —Бутурлин! Имей совесть… Не можем мы ходить вместе по магазинам. Решат, что я твой стукач!
   Без бронежилета, делавшего секьюрити корпуснее и шире, Ниндзя в свои тридцать с лишним выглядел долговязым и щуплым.
   —Тебе важны твои проблемы. — Бутурлин не ускорил шага. — А то, что убийцы Нисана из-за твоего вранья останутся без наказания, тебе до фени?
   Ниндзя замолчал.
   —Кто унес с места происшествия пистолет Ковача? Ты?
   — Поговорим у тебя…
   — Мы вернемся, как только ты начнешь говорить правду. Ты, кстати, обязан это по закону… Разве нет?
   —Да. Но я ничего не знаю.
   —Продолжим…
   Бутурлин купил сигареты, пошел еще медленнее. Новый длинный забор тянулся скучно, отхватив большую часть тротуара.
   —Пистолет, из которого стрелял Ковач, подобрал ты…
   Ha Ниндзю было больно смотреть.
   — Был он у тебя? Да или нет?
   —Да.
   — Куда ты его дел?..
   — Поворачиваем, Бутурлин!
   — Ты его выбросил?
   — Да. Только между нами!
   — Где?
   — На Смоленской…
   — И кейс?
   — Кейс они унесли!
   —С ампулами? — Бутурлин продолжал идти. — Вы ведь баловались триметилфентанилом!
   Ниндзя прохрипел:
   — За нами могут наблюдать… Я сейчас скажу правду! Но потом оттолкну тебя и вроде сбегу!
   — Если правда этого стоит!
   — Нисан ничего не мог с этим сделать! Занималась охрана…
   — Савон?
   Бутурлин, наконец, тормознул. Они стояли у таблички, указывавшей на Американский стоматологический центр. По другую сторону, у храма Живоначальной Троицы, скрежетал трамвай.
   — Не только. И Мансур, и Шайба. Все, Бутурлин, мне еще заправляться, Неерию в синагогу везти!
   — Я и не знал, что он религиозный!
   — Не в том дело! Израильская делегация на высшем уровне. Прием российских бизнесменов их лидером…
   —Что-то передавали в новостях… — Бутурлин вел разговор целенаправленно. — Я-то занимаюсь раскрытием убийства…
   Ниндзя продолжил неожиданно:
   — Все контролирует Афанасий. Вор в законе.
   — Он в Бутырке!
   Водитель не слышал. Они загородили тротуар. Позади был забор.
   Ниндзю понесло:
   — Шайба рассказывал…
   — А Шайба откуда мог знать?
   — У него родственник в Бутырке…
   — Кто свел с теми, кто продал чек?.. Это последнее!
   Личный шофер знал больше, чем ближайшие сотрудники.
   —Мансур… Все! Прости!
   Бутурлин не ожидал толчка — жестко влетел в забор спиной. Ниндзя — высокий, жердистый — огибая прохожих, уже бежал по направлению Октябрьской площади, к памятнику В.И. Ленина. У Российского пенсионного фонда он неожиданно завернул за угол. Может, там все это время ждала его машина «Дромита».
   «Черт бы тебя побрал…» Кулак у Ниндзи оказался костлявый, острый. Вернувшись к себе, снова спросил о Савельиче.
   —Нет, не звонил пока.
   Бутурлин набрал номер следственного изолятора:
   —Здоров…
   У телефона был заместителя к у м — он дежурил от руководства Бутырки. Поболтали пару минут.
   — Как там вор в законе? Афанасий?
   — Сидит… — Кум хохотнул. — Что-то все больно им интересуются в последнее время! Министерство. Генпрокуратура. Федеральная служба. Адвокат достал жалобами… Прямо Аль Капоне российский!
   — А кто Аль Капоне? Бывший вышибала публичного дома!
   — Ты чего хотел?
   — Допросить.
   — Милости прошу, всегда рады. Кстати! Хочешь анекдот? Сообщение проскочило из камеры: «Бутурлин взял сто тысяч. В долларах…» Я как раз собрался тебе звонить…
   — Смешно.
   — Вот именно… Я не стал отсылать. Приезжай — заберешь!
   Коллеги-оперативники были людьми тонкими. В том числе и заместитель по оперработе Бутырки. Ухо следовало держать востро.
   Кумпроверял.
   —Это ты зря! — Бутурлин засмеялся. — Взятка в крупных размерах! Пусть и начальство тоже повеселится!
   Вообще-то последние недели Бутурлину было не до смеха.
   «Шансы твои, Бутурлин, падают. Что-то носится в воздухе».
   Он взялся за почту. Первым наверху лежал конверт.
   «Москва, Шаболовка, РУОП. Бутурлину».
   Бумага была направлена ему лично. Секретариат ее не зарегистрировал, генерал не наложил резолюции. На тетрадном листе посредине стояло печатными буквами:
   «Бутурлин, достанут тебя и твою семью».
   Обдумывать угрозу было некогда. Уже звонил телефон. Савельич с утра встречался со своей помощницей.
   —Я хочу, чтобы ты подъехал. Встретимся у метро…
   Они сидели у нее на кухне. Она налила ему самую малость «Абсолюта». Савельичу пора было на работу. Себе плеснула тоже. Квартирка была аккуратная, чистенькая. Сынок ее уже спустился во двор, в детский сад. Она помахала ему с балкона.
   —Не тоскливо?..
   — Живу сейчас с одним. Не знаю. Так-то он неплохой. К пацану хорошо относится.
   — Наш?
   — Азербайджанец из Нагорного Карабаха. У него там никого не осталось.
   — Ты все в «Зеро»?
   — А что делать? Женский коллектив…
   Обо всем понемногу они уже успели потолковать. Она рассказала о менте, приезжавшем на вишневом «мерседесе», расспрашивавшем о Туркмении, о Шмитаре. По описанию он узнал главу охранно-сыскной ассоциации… Содержание бесед Савельич незаписывал и никому не докладывал: отношения были чисто дружеские.
   —Барон активизировался, Пал Палыч…
   Это она и хотела сообщить.
   Боевик, задерживавшийся с ампулой триметилфентанила, в которой оказалась обычная вода, покинул место работы.
   — Наркоман, которого он подкармливал, загремел в Ганнушкина… — Она имела в виду психушку.
   — Мы собираемся брать Барона. Давно он был?
   — Подходил тут к шоферам. К моему тоже.
   — Пал Палыч?
   — Да. Трос понадобился.
   — Едут куда-то?
   — Кто их знает? Трос длиннющий! Барона тут подобрал один человек. Интересный для тебя. Я их пару раз вместе видела. Волосы светло-серые, как олово или алюминий…
   — Буду иметь в виду…
   — Но ты осторожнее насчет меня, Савельич! А то пацаненок один останется!
   —Ты меня знаешь.
   —И о тросе ни слова! Барон — он ведь сначала оторвет голову, потом подумает… Говорить надо не с ним, а с его матерью. Она — мать, беспокоится…
   Бутурлин приехал быстро. Заместитель ждал на остановке, как уговаривались.
   Сообщение о новой связи Пал Палыча — с металлическим отливом волос — было кстати…
   —Одного мужика отправили отсюда в психушку пару дней назад. Отравление новым наркотиком. Ширево он получил от Барона… Наркоман — это повод.
   — Барона пора брать.
   — Мать его тут. Торгует… Апельсины, бананы. Все с оптового рынка…
   Он кивнул на ряд цветных тентов. Москва была раскрашена ими. Там же, вокруг столиков, впереди густо алели вынесенные на тротуар кресла кафе. Закрытый газетный киоск — тяжелый, скучный — отделял былое от настоящего.
   —Сейчас она отошла… Подождем!
   С ними одновременно появился патруль муниципальной милиции. Менты въехали на тротуар. Вышли. Мордатые, в кепи наподобие бейсбольных, куртках, заправленных в брюки. Несколько минут наблюдали молча. Задняя дверца машины оставалась открытой. Появившийся из-за ларьков кавказец знал порядок. Собрал с прилавков в пакет яблок, добавил апельсинов, бананов, отнес на заднее сиденье машины. Менты уехали.
   —Знакомая картина, — констатировал Бутурлин. Номер патруля он все же запомнил. Для себя.
   «Могут понадобиться…»
   Баронесса появилась быстро. Гнутый носик, некрасивые беспокойные глазки, веснушки… Все остальное — цвет волос, губ, вторые брови — все было ретушь, краска, резина… Другие девки, торговавшие рядом, выглядели естественнее. Вроде его овцы. Они были девочками его двора. Детства. Савельич заговорил:
   —У нас к вам короткий, но очень серьезный разговор… — Он назвал ее по имени-отчеству. — Мы из Регионального управления по борьбе с организованной преступностью. Я намеренно не стал вас вызывать. Поговорим тут несколько минут. Дело касается вашего сына…
   Разговор продолжили у закрытого газетного ларька.
   —Вашего сына собираются вызвать. Поговорить о вашем соседе-наркомане. Они вместе работали… — Савельич владел полным объемом информации. — Мы все знаем. — Он кивнул на своего спутника. — Это подполковник Бутурлин. Я — капитан Савельев…
   Савельич сделал попытку показать удостоверение, соседка тут же ее отвела.
   — Сосед этот уже не первый раз попадает…
   — Я вас понимаю. Вы мать.
   Прохиндейки эти могли обвести вокруг пальца кого угодно. Самих же можно было достать только через их деток. И именно детки пудрили им мозги, как хотели.
   — Что мы предлагаем? Короткий, но откровенный разговор с вами. Ничего не пишем. Вы ничего не подписываете. И расходимся. На вашего сына падает подозрение, что он вместе с друзьями…
   — С Шайбой, что ли?
   — И с Шайбой тоже. Снабжал его наркотиком в ампулах. Шайбу вы знаете…
   Шайба тоже хорошо знал своих убийц. Приятели его рекрутировались из нескольких групп: отбывавшие вместе с ним наказание, коллеги по спорту, по охранным агентствам, где он последнее время работал. По месту жительства. Он не поехал бы с чужими, малознакомыми за город поздно, зная, что на рассвете ему предстоит сопровождать Арабова.
   — Почему он не держится от них дальше! Известный борец, чемпион…
   — Так и будет! Сейчас объясню. У него теперь другое окружение. Он ушел из ресторана. Не знали? В фирмах этих… Каким бы мастером спорта ни был, а больше все на побегушках!
   Говорила она тихо, прикрывала рот. У нее были проблемы с зубными протезами. Короткий взгляд словно обтекал предметы по периметру, не проникая вглубь, но все замечал.
   —И того и гляди: убьют или за решетку отправят за чужие грехи. Друг у него…
   — Это кто же?
   — Вы можете не знать…
   Женщина обвела глазами Савельича и Бутурлина, точнее, пространство между ними.
   —Еще мальчиками бегали вместе. В одном доме жили. Мать у него в ВЦСПС. Завсектором. Наш отец тоже из Совмина.
   — Плата?
   — Да. Он тоже ушел из «Рыбацкого банка». Решили работать самостоятельно…
   — Не вдвоем же!
   — С ними третий. Наш тоже, русак. Приехал откуда из Ферганской долины…
   — Вы видели его?
   —Высмотрела. Они тут встречались. Сын сказал: «Не ходи!» Да где уж там! Материнское сердце…
   Это было кстати.
   — Какой он из себя?
   — Высокий, располагающий к себе. Волосы серые…
   — Серые?
   — Как седые…
   Цвет плохо поддавался описанию, но Бутурлин понял, чтои мать Барона, и источник Савельева, и Рэмбо говорят об одном.
   — Как ваш сын называл его?
   — Не знаю. Вроде Ганс…
   Она уткнулась взглядом в пустое пространство. Недавно он слышал о человеке с таким именем. «Странная кличка…»
   Простились там же, у закрытого газетного киоска. Бутурлин и его зам молча прошли к машине.
   —Плата этой ночью свалил за рубеж… В Турцию. Макс приходил к Рэмбо с документами Гнеушева… Рэмбо считает, что за ним кагэбэшная контора… — Бутурлин постоял, чтобы не продолжать в машине. — Я не могу доказать. Но это киллеры, Савельич… С ними в связке Промптов. Сейчас они разбежались… Ты заметил, все время крутятся какие-то наши из ближнего зарубежья?
   Савельич заметил:
   — Барон сейчас как бы в стороне. Я думаю, его можно прихватить. Мы никого этим не вспугнем.
   — Я об этом тоже сейчас думал. Берем! Я тебя освобождаю от другого. Занимайся…
   В машине Бутурлин снял трубку радиотелефона:
   —Что у нас?
   Ответил старший опер:
   —Там с Ниндзей что-то… На автозаправке у Аэровокзала!
   Ниндзя любил заправляться на Ленинградке. Автозаправка была из тихих: тут и в часы пик почти никогда никого не было. Несколько жилых зданий хрущевских времен, разросшиеся буйно тополя. Тихая заводь доперестроечных времен. С утра работала знакомая девка, Ниндзя симпатизировал ей, хотя никогда не приглашал с собой. Просто дарил то цветы, то конфеты. Коробка ассорти и теперь лежала у него в машине. Сейчас его знакомой не было. «Может, отлучилась в магазин… Или опаздывает!» Заправщик, инвалид-афганец — непроходящий свищ на ступне, — уже подходил. В руке он держал шланг.
   — Привет!
   Ниндзю тут знали.
   — Как жизнь?
   — Все нормально…
   Набор фраз был постоянный. Он опустил стекло, передал ключ. Последние часы в офисе прошли нервно. Ниндзя, привыкший к савоновской вольнице, вернувшись с допроса, попал под колпак детектива из «Лайнса». Он вызвал Неерию:
   —Хочу заправиться, как всегда, на Ленинградке. Игумнов возражает…
   Ниндзя развернулся, ушел в глубь двора, предоставляя Неерии разобраться.
   Верный пес! Ниндзю кольнуло: его «мерседес» в последнюю минуту заменили «вольво» охранно-сыскной ассоциации. За руль должен был сесть Игумнов.
   —В чем вопрос?
   Игумнов — все в том же кожане а-ля Марлон Брандо и фильме «Дикарь» — начал со второстепенного:
   —Я должен отправить человека в синагогу, занять место. — Он балансировал между «вы» и «ты», взаимоотношения не были определены четко. — Пропуск я не получил. От Аркана ничего не поступает. Похоже, приглашение ему не понадобится.
   Неерия молча протянул кусок картона. «Мединат Исраэл» — два слова большими буквами были отпечатаны по-русски.
   — Это последний. Я ездил за ним в посольство. — Неерия искал взаимопонимания. Но Игумнов не мог себя переломить: он держался вежливо и не больше.
   — Молящиеся будут в белых накидках…
   — В таллитах…
   — У нас будут такие же. В финале вам нужно будет накрыть не только плечи, но и голову.
   — Это все?..
   Ниндзя видел: Неерия теряет терпение. Счел за лучшее подойти:
   —На этой заправке я всех знаю. Тридцать минут. И я здесь. Мне никого не надо.
   Неерия не мог отказать:
   — В порядке исключения. А в дальнейшем делать все, как скажет секьюрити…
   — Я бы просил этого не делать… — Игумнов получил соответствующую инструкцию.
   — Я уже решил. Когда он вернется, проследите, чтобы мне доложили…
   — Это не моя обязанность. — Игумнов качнул головой. — Мне заплатили, чтобы я доставил вас в Иерусалим живым и целехоньким. И таким же вернул назад…
   Ниндзя не дослушал, поспешил сесть за руль. Увел машину с глаз долой. За ворота.
   Автозаправку буквально заволокло тополиным пухом. Было слышно, как наполняется бак. С Ленинградки, заглушая все, доносился одновременный шелест шин неостанавливающейся бесконечной автоармады. Звук льющегося бензина внезапно исчез. Было слышно, как инвалид закручивает пробку. В зеркало заднего вида Ниндзя наблюдал, как он разогнулся и захромал вдоль машины. Вместе с ключом инвалид нес газету. В последнее время кое-где для привлечения клиентов на заправках практиковали новинку — с ключами вручали свежий номер «Коммерсанта» или «Мегаполиса-Экспресс». Ниндзя приспустил стекло. На секунду газетный лист закрыл Ниндзе дома и деревья. В это же мгновение черный ствол вспорол газетный лист на уровне лба Ниндзи. И в тот же момент все было кончено. Ниндзя успел осознать это прежде, чем вылетела первая пуля. Белый язык пламени, вырвавшись из дула, вошел в мозг и там застыл вечным огнем. Инвалид затушил вспыхнувшую газету, оглянулся. Стрелявшего уже не было, он исчез под деревьями. Оттуда слышался звук отъезжавшей машины… Пистолет валялся у бордюра, инвалид не стал его поднимать. Свернул к ящику с тряпками, в масленую грязную рукавицу сунул свою добычу — пачку стодолларовых, аккуратно прикрыл ветошью… Потом пошел звонить.
   По Ленинградскому шоссе тесно, отражаясь в сверкающих фюзеляжах, шел транспорт. Сбоку послышался вой милицейских сирен. Водители, мчавшие по Ленинградке, не очень-то на него реагировали. Едва-едва притормаживали. Война милицейских с бандитами из подвалов и чердаков переместилась в центр общественного присутствия — на площади, в банки, в метро. Велась демонстративно. Открыто. В реквизите тех и других появились одинаковые маски или вязаные чулки с прорезью на лицах, камуфляжи. Тротуары и переходы во время схваток были заполнены людьми. На публику воюющие стороны не обращали внимания. У бензоколонки выстраивалась цепь оцепления, менты никого не подпускали к машине, в которой произошло очередное убийство. Но Рэмбо был уже по другую сторону цепи. Взгляда на марку, на номер машины было достаточно. Ниндзя свисал, касаясь кровавым месивом приспущенного стекла дверцы, руки лежали на баранке. Ни одна пуля не попала в огромный бронежилет, которому Ниндзя был обязан своим прозвищем. Сбоку, у «мерседеса», в оперативно-следственной группе вместе с начальством Рэмбо увидел Бутурлина. Однокашник показался Рэмбо нахальнее и безразличнее обычного. Руководство главка в лице Толяна важно надувало щеки. Рэмбо перемигнулся с девицей у окошка бензоколонки:
   — Кто его обслуживал?
   — Валерка. — Она мотнула головой в сторону.
   Молодой мужик в туфле с ортопедическим каблуком вытирал руки тряпкой. Он явно делал вид, что происшедшее не имеет к нему отношения.
   «Ничего, Бутурлин его обломает…»
   Рэмбо достал визитную карточку, положил перед девицей:
   — Тут телефон. Наша фирма объявила вознаграждение за любой вид помощи…
   — Я вроде видела тебя на Петровке! — Она удивилась.
   — Это было давно…
   — Только чтоб все по-тихому…
   — Обижаешь!
   С девицей вроде налаживалось.
   —Меня не будет несколько дней — друг запишет.
   — Я позвоню. — Она быстро глянула по сторонам.
   — Только быстро решай… Тут, мне кажется, опасно.
   — Рэмбо! — Полицейский репортер, подходивший к нему третьего дня у дома Нисана, объявился снова. Рация редакции оперативной информации, работавшая на волне Петровки, не подвела и на этот раз.
   — Вновь убийство сотрудника «Дромита», и ты опять на месте! И конечно, совершенно случайно, чтобы встретиться с другом! Так?
   — Пожалуй…
   Репортер не спросил про квартиру Нисана, как давеча, она его больше не интересовала.
   — Еще вопрос, но я хотел бы услышать определенный ответ. Как, по-твоему, что предпримут сейчас руоповцы? Бутурлин, в частности… В двух словах!
   — Ну, тут не надо быть семи пядей во лбу… — Рэмбо спешил. Приближалось время выезда в синагогу. — Это просто. Кроме того, я знаю Бутурлина…
   — А именно?
   — Прикажет разобрать «мерседес» по винтику…
   — Отлично! И десерт… Как тебе название репортажа: «Отстрел сотрудников фонда „Дромит“ продолжается. Неерия, как ты?..»
   Вход в синагогу прекратили до приезда Охраняемого Лица. Теперь не пускали и обладателей посольских пропусков. Российская ФСБ, израильская Служба безопасности — Шабак, а может, разведка Шинбет, или как ее там, внутри помещения все взяли на себя. Израильский лидер из соображений безопасности приехал раньше срока — из молодых, крепкий, похожий на российского Шумейко. Говорил, энергично жестикулируя, но медленно. Очевидно, для тех, кто только еще изучал древний язык.