Страница:
Воровской мир прекратил бы существовать, если бы сильный мирился в нем со слабым и незащищенным. Чем бы отличался тогда от мужицкого, фраерского?
Всю дорогу восставала в нем дерзкая и голодная молодежь, новые авторитеты, купившие, а не выстрадавшие по тюрьмам и лагерям свою воровскую масть, рыночники мученные и битые фраера, главари национальных группировок…
Новые русские требовали передела земли, а главное, модернизации преступного бизнеса.
И воровского дела.
Американские вышибалы публичных домов, бутлегеры, владельцы грузовиков, секьюрити, Меир Лански — сколько им пришлось вертеться, чтобы начать жить по-людски…
Первоначально суть реформы сводилась к одному: воровской кусокдолжен быть вложен в дело! Деньги не могут быть поделены, проиграны, прокучены, храниться в носках…
О б щ а к должен крутиться! Братва должна жить не на сам воровской капитал — а на процент с него. На доход!
Сметана и Серый стояли у колыбели реформы. Их поддержали умные головы. Кто мог теперь точно сказать, где кончается легальное предпринимательство и начинается мошенничество.
Сотни разлетевшихся, как карточные домики, фирм, выпустившие на сотни миллионов долларов бумаг, равноценных туалетной… Те же куклы, подброшенные не под ноги, не на тротуары… Одно из величайших достижений организованной преступности!
«МММ», «Чара», «Хопер»…
Впереди было виденное в чужих богатых иллюстрированных еженедельниках. В рекламе… Прозрачная жидкость кокосового ореха, соленые брызги над волнорезом. Офис с видом на море. Длинноногая с откляченным задом секретарша с блокнотиком, с тонкой кожей. Сучка с непрекращающейся течкой в образе Магдалины…
Подстриженные газоны с зелеными лужайками, с раскидистыми дубами, с благородными собаками меж столов, застеленных хрустящими белоснежными скатертями…
В конверте вместе с приглашениями лежала записка с напоминанием: «Сообщить про английский рейс…»
Друзья Сотника жаждали заполучить иерусалимского покровителя Арабовых в Москву.
Жара в Лондоне не спадала.
Варнава и Миха Туманов вернулись в отель быстро. Про встречу с английскими легавыми и московским ментом не говорили.
Жид принял душ. Черный, похожий на афганца — с матовым лицом, масляными глазами, с блатными татуировками на спине и груди, — сбросил на пол гостиничный халат, стал собираться. Левое запястье авторитет последние годы бинтовал. Подключичную звезду тоже прятал. О наколках, которые приходилось скрывать на Западе, можно было лишь догадываться.
Череп со свастикой пахана зоны? «Рожден вором»? «Начал воровать малолеткой»?..
Туманов достал из бара виски. Разлил. Поднял хрустальную британскую рюмку:
— Первый тост за Мессию!
За Посланца Господа…
— Второй — за московский «Спартак»!
Это было у Афганца постоянным.
Обе стопки пошли хорошо.
Жид чувствовал себя за границей прекрасно. Как дома!
Варнава вроде тоже отошел. Нездоровое, покрывавшееся испариной лицо прояснилось. Поручение, которое ему дали Сметана и Серый, было выполнено. С Жидом, консультантом братвы, осевшей за границей, они снова были не разлей вода. Словно в прежние годы, прогулялись с куклой— подошли к огромнейшему, не очень дорогому «Си-энд-Эй», нерушимой точке притяжения российских лохов.
Никто из нынешних авторитетов не мог бы себе такое позволить, потому что не было у них по жизни ни капли воровского — а только бандитское! Вымолотить, отначить, кинуть… А еще лучше — замочить и расседлать… Убить и взять…
Не важно, что из этого ничего не вышло. Мент, ушедший в секьюрити, носил старомодную куртку российского челнока…
—…Московские авторитеты за законы братвы целиком, но на них давят. Неславянские фирмы не хотят брать московскую крыш у !..
Миха осторожно кашлянул, показал на стену. Варнава повернулся к телевизору, усилил звук. Снаружи до самых окон поднимался чужой Лондон.
—Скотленд-Ярду не больно интересно! Сметана и Серый держат ситуацию под контролем. Арабова они не сдадут. В Иерусалиме и «Белая чайхана» могут быть спокойны… А пощипать их — это закон никому не запрещает. Вор украдет, фраер заработает…
Варнава не беспокоился о чужих ушах. Кроме того, был уже прилично поддатый.
— В Иерусалиме говорят о банке, с которым они контачат… — Миха был осторожнее. Имен не называл. Стены и за границей имели уши. — Народ там стремный. — Сбоку на столе лежали белоснежные салфетки. Туманов достал ручку. — Эти!..
— Ты им не опасен…
— Считаешь?
— В Москве тебе ничего не грозит…
— Известно, кто они по жизни?
— Бушлаты… Им, конечно, помогли открыться. Но сейчас я о Фонде… — Варнава тоже нацарапал на салфетке. — Им нужен советник по Востоку…
Варнава по одному ему ведомой ассоциации вспомнил о менте на Оксфорд-стрит:
— Почему он далнабой на «Дромит»?
— Спутал с кем-то!
— Пару таких путаниц — и, смотришь, голову потерял!
— Там было что-то…
Варнава уже дал отбой.
Допивали наспех. Времени не оставалось. Чемодан уже спустили из номера в холл. Миха достал зажигалку-пистолет. Поднес к пепельнице, щелкнул. Высокое пламя поглотило текст.
— Ну, на посошок!..
Улица напротив отеля была все еще заполнена людьми. Девки, мужики двигались колонной. Кривлялись. Один — опущенный — в шортах, в бюстгальтере, на крыше автобуса, над толпой, под ламбаду всухую крутил передком. Проходившие внизу хлопали. Орали. Варнава плюнул:
— На зоне ему бы в момент вдули!
— Делать нехера…
Против «Черчилля» колонной стояли такси.
— Чего они все время лыбятся?
— Прикус! У всех искусственные челюсти…
Миха выбрал английского старикана с седыми бачками над бритыми подбородками, объяснил, что требуется:
— Аэропорт Хитроу!
Старикан понял. Обрадовался:
— Ньюз рашен… Йес, мастерз!
Подсели. От водителя отделяла прозрачная перегородка.
— Такси тут высокие. Как в старых лентах…
— Ездят, не снимая цилиндров.
Ни у Варнавы, ни у Михи цилиндров с собой не было. Было чувство, что можно говорить свободнее. Жид спросил неожиданно:
— Как там брат Серого? Вышку ему не заменили?
— Нет вроде…
— Он знает, что я прилечу?
— Вряд ли… Он в основном братом и занимается…
Жид успокоился или сделал вид, что спокоен.
—Меня найдешь через Соньку… — Сестра Туманова работала кассиром на Курском.
Дорога впереди была забита. Двухэтажные британские автобусы, непривычно справа, заворачивали словно поперек улиц, валились на встречный транспорт. Аэропорт Хитроу показался впереди. До него было совсем близко. Водитель подрулил к тротуару. Заулыбался. Миха достал полсотни.
—Держи!
Старикан залопотал. У него не было сдачи. Надо было идти разменивать.
Таксист вывел его из себя. Жид, не глядя, выдернул еще купюру, бросил на сиденье:
—Козел! Ты еще будешь меня лечить, как мне свои деньги тратить!
Из Информационного центра «Лайнса».Свидетельствует пресса:
«В распоряжение „Вашингтон тайме“ попал секретныйдоклад ЦРУ, в котором, как утверждает газета, сообщается: большинство крупнейших российских коммерческих банков связано с организованной преступностью или жеучаствует в других незаконных операциях. В частности,десять крупных банков связаны с российскими преступными группировками, которые проводят «Яростную кампанию по проникновению в банковский сектор России».
Расставшись с Варнавой и Афганцем на Оксфорд-стрит, Игумнов мимо орущего и стреляющего магазина с ужастиками двинулся назад. Стоило принять превентивные меры. У отеля, на улице с мудреным названием — South Audley Street — Игумнов еще прежде приметил магазин, он торговал подслушивающей и подсматривающей техникой. Невидимый колокольчик в дверях тренькнул, предупреждая о посетителе. Навстречу поднялась пожилая английская Мата Хари, в аккуратном парике, в деловом костюме, с сигаретой в длинном костяном мундштуке. С ссохшегося личика смотрели юные, необыкновенно живые глаза.
—Мне нужен баггинг… «Клоп».
Иностранный акцент заставил даму насторожиться. Игумнов достал из бумажника визитки, которыми его предусмотрительно снабдил Рэмбо. Тут были визитные карточки членов Британской корпорации секьюрити, служб инвестигейторов «Пинкертон», которые преподавали Игумнову в школе полиции в Кенте. Рекомендации произвели нужное впечатление. Мата Хари успокоилась.
—Рашен?
Мата Хари выложила на прилавок не менее трех десятков образцов электронного «уха» разных конструкций, форм, размеров. Английское изделие «X» обеспечивало подслушивание на расстоянии около пятисот метров с помощью обычного радиовещательного УКВ-приемника. Игумнов выбрал крохотного пластикового «клопа». Приемник у Игумнова был с собой.
—Что это стоит?
В России цена была по меньшей мере втрое меньше, но выбора не оставалось. Как и времени. Варнава и Туманов с минуты на минуту могли возвратиться в отель. Собирался ли Варнава принять ответные шаги и какие именно — ответ мог дать «клоп». Варнава, кроме того, безусловно, был в курсе дел фонда «Дромит», на который работали теперь Рэмбо и Игумнов.
—Заверните…
В качестве презента он получил фирменную кассету в аккуратном пакете с надписью «Spy» — «Шпион».
—Успеха…
Ему повезло. В отеле, где жили прибывшие на семинар секьюрити, дежурили молодые русскоговорящие переводчицы. Одна из них оказалась на месте. Курносая, с отличительной розовой лентой приглашенной сотрудницы — она была знакомой по школе полиции из графства Кент.
«Студентка…». Он забыл название университета на ее визитке, которую он видел в Кенте. Город был где-то в Северной Англии.
— Могу чем-то помочь? — Она улыбнулась.
— Виктория…
— Просто Вика. Виктория — это королева!
Игумнов объяснил: его друг-секьюрити осталсяв магазине, приедет только к банкету.
—А нам срочно нужно передать сообщение. Текст у него в номере. Я боюсь, опоздаю, если придется ждать… Мой друг — мистер Виктор Варнавин…
Она снова улыбнулась:
— Никаких беспокойств. Сейчас вам помогут. О каком номере идет речь?
— 483-м.
Перед тем Игумнов уже интересовался в рецепции. За неделю заполонившие «Черчилль» крутые российские секьюрити успели обворожить персонал. Были они одинаково приятны и все на одно лицо. Кроме того, в равной степени путали английские числительные. Новую пластиковую карточку-ключ изготовили мгновенно. В присутствии Игумнова. Высокий смуглый юноша в униформе вызвался его проводить. Подождал за дверью. Игумнов пробыл в номере не больше минуты. Подошел к оконной портьере. Сунул в складку крохотного английского «клопа». Взглянул вниз. Варнавин и Афганец протискивались сквозь толпу напротив отеля. Он управился вовремя. Пошел к дверям. В коридоре объяснил, вспоминая забытые слова:
—Я подожду возвращать карточку в рецепцию. Вдруг мистер Варнавин не найдет свою…
С газона у дома Нисана все так же тянуло убранной накануне преющей травой; на крохотном альпинарии, под окнами, алела герань. Рэмбо прошел к углу здания. Пространство между корпусами легко просматривалось. Несколько мусорных контейнеров. Невысокие кусты у забора. Машины, парковавшиеся тут еще с ночи. Ниндзя и секьюрити Арабова все это видели, прежде чем телохранитель набрал из машины номер телефона Нисана.
В пересказе Ниндзи, переданном Неерией, разговор был коротким и дружеским.
— Мы тут, — сказал Нисану Ковач. — Все в порядке.
— Я думал, что еду с Шайбой…
— Я тоже считал!
— Ты один?
— С Ксанкой.
Арабов, крутой, в прошлом судимый, знавший цену мужской дружбе, ему покровительствовал.
— Может, по чашке кофе?
— Спасибо, Нисан. Ксанка пригрелась, спит. В другой раз!
— Тов! — Он всегда употреблял непонятное это словечко, когда соглашался. — Мне нужно еще пять минут.
— Я буду ждать в подъезде.
Больше они ничего не сказали друг другу. Секьюрити тихо, чтобы не разбудить, отстранил жену, аккуратно открыл дверцу. Последним словом, обращенным к Ниндзе, было:
—Ушел!
Ковач сказал о настоящем, используя форму прошедшего времени. Получалось динамичнее. Великий и могучий такое допускал…
Неерия не поставил Рэмбо в известность, было ли у секьюрити оружие, и Рэмбо на этом этапе не стал уточнять.
Труп Мансура, прежнего начальника службы безопасности «Дромита», убитого в то же утро в своем подъезде, осматривали сотрудники МУРа вместе с райуправлением — к этому времени там все уже завершилось. О нем не говорили. Убийства, относимые к так называемым бандитским разборкам, оставались как бы за чертой особо опасных. Начальство смотрело на их раскрытие сквозь пальцы. Мансур с его блатными наколками мусульман-воров — «Бей и режь отступников веры» и «Кроме Аллаха нет Бога» — вряд ли вызвал к себе симпатию.
Пейджер на поясе у Рэмбо дал знать, что его разыскивает дежурный «Лайнс-секьюрити-информ».
—Мы ведем предварительную проверку…
Речь шла об исчезнувшем телохранителе Арабова Шайбе, который должен был в это утро сопровождать банкира.
— Я говорил с его отцом. Сыночка не видели с вечера…
— Как ты представился?
— Сказал, что с работы. Да им все время звонят!
— Что-нибудь еще?
— Да. Я думаю, это интересно. Сейчас друг звонил…
Десятки его друзей, бывших коллег, учеников и просто собутыльников составляли сегодня основной костяк среднего милицейского звена столичной области. Сообщения их стоили министерских.
— В районе Катуар, в роще, черный цветок…Догоняешь?
К словам «труп», «мертвец» в блатном жаргоне содержалось не менее двух десятков синонимов.
— Сейчас прошла информация…
— Догнал!
С необходимыми предосторожностями дежурный сообщил о трупе мужчины, извлеченном из кострища. Рэмбо сразу заинтересовался. Случайный мокрушник не старался сделать опознание трупа невозможным. Любой из них, если он не маньяк, не расчленял и не сжигал труп. Напротив: так бывало всегда, если убийцу и жертву связывали известные окружающим отношения. В этих случаях, когда труп обнаруживали — соседи, коллеги, приятели могли сказать о мотивах убийства.
— Пока не опознан. Позвонить в отделение? Я там знаю ребят.
— Кто обнаружил, известно?
— Грибник. Сейчас его там трясут…
— Передай, я еду.
На обратном пути, в машине, Рэмбо, размышляя о найденных в костре ключах, понял причину, по которой они там оказались.
«Убивали прямо тут, в роще… Жертва упала в костер, ее уже не вытаскивали, не обыскивали…»
Подъезжая к Москве, перед Кольцевой Рэмбо окликнул по рации дежурного:
— Как дела?
— Вам здесь непрерывно звонят. Но ничего особенного… Еще доставили торт. Вы заказали. «Сказка». Коробка белая. Я сказал, чтобы поставили в холодильник.
— Отправь машину за родителями секьюрити, который разыскивается. Адрес у тебя есть.
Жара в Лондоне не спадала, но внутри отеля было вполне терпимо и даже прохладно.
В номере у Варнавы послышался треск, затем многократно усиленный скрип дверных петель. Потом звон хрусталя. И сразу голос Михи…
Игумнов слушал их разговор из холла на четвертом этаже.
Приемник был из современных японских. Слышимость была хорошая. Окающую речь Жида нельзя было спутать с другой.
«Московский криминальный мир понес еще одну потерю…» — писал репортер криминальных «Новостей», сообщая о якобы имевшей место выдаче Туманова американскому ФБР.
Но Туманов был скорее костромской авторитет, нежели московский.
«Точнее, пышугский или павинский…»
Знатоки российских местных говоров, вслушиваясь, наверняка обнаружили бы особенности выговора его деда, переехавшего из другой костромской глубинки — Межи. Там говор был и вовсе особенный. Остряки смеялись: «Национальность — межак!» Притом что дед и бабка Михи по матери были российскими евреями. Когда Жиду исполнилось тринадцать, дед брал внука по большим праздникам в Песах и Йом-ха-Кипур — в ближайший городок за сто с лишним километров. Там их уже ожидали с нетерпением восемь религиозных стариков, жаждавших вознести совместную молитву, считавшуюся у евреев предпочтительнее. Для этого требовалось не менее десяти иудеев. Дед учил смышленого внука чтению религиозных книг, не предполагая судьбу проворного остроглазого первенца своего непутевого сына, не выходившего из заключения.
Будущий московский мент Игумнов был из той же глубинки. С теми же корнями.
На сосне не растут яблоки.
Старик умер в год, когда Жид в одиночку за неделю обворовал в Костроме более полусотни квартир, прежде чем был схвачен с поличным.
На такое до него оказался способен только Вангровер — известный московский вор, кстати, его родственник, которому в старом Криминалистическом музее на Петровке, 38, был посвящен персональный стенд.
—Первый тост за Мессию! — провозгласил Афганец.
Дед Туманов, выпивая с мужиками, всегда поднимал первую стопку за Учителя Праведности. Иногда вместо «Мессия» дед произносил библейское: «За Мошиаха!» В номере на секунду притихли.
— Второй — за московский «Спартак»!
Телевизор, включенный в номере, не способствовал чистоте трансляции. Несмотря на помехи, кое-что удавалось все-таки разобрать. Речь в номере шла о неславянских группировках и опекаемых ими фирмах. Афганец собирался в Москву. Ехал без особой охоты. Опасался за свою жизнь. Его беспокоила и судьба «Дромита». Варнава объяснял: Сметана и Серый их не отдадут. Афганец мог спокойно отправляться в Россию, мог успокоить братву в Иерусалиме: «С Арабовым все в порядке. „Белая чайхана“ может быть спокойна… Слухи, которые идут, не имеют основы. Сегодня же, в Москве, ты в этом убедишься…»
Несколько минут Варнава и Миха еще шептались. Фразы были отрывочны и бессмысленны вне известного обоим контекста.
«Банк, с которым контачат Сметана и Серый…», «Народ там стремный…», «Ты им не опасен… В Москве тебе ничего не грозит…», «По жизни бушлаты…», «Фонд…».
От Игумнова не ускользнуло замечание Варнавы о нем:
— Почему он далнабой на «Дромит»?
— Спутал с кем-то!
— Пару таких путаниц — и, смотришь, голову потерял!
У Варнавы, по-видимому, были серьезные основания всячески избегать любой связи его имени с бухарским фондом.
— Там было что-то…
— Чек…
«Там что-то произошло. После чего Варнава вылетел в Англию, с понта, на симпозиум секьюрити…»
Английская речь по телевизору, наложенная на музыку, стала громче, несколько минут нельзя было разобрать ни слова…
Скоро снова раздался преувеличенно громкий визг дверных петель.
—Ну, на посошок…
Игумнов поднялся, выключил УКВ, вынул кассету. По коридору прошел к торцу здания, к огромным, во всю стену, чистым, без единого пятнышка, английским окнам. Улица напротив отеля была все еще заполнена людьми. В высокое, от пола до потолка, окно был виден по-британски нешумный уголок знаменитой Даун-стрит, улицы банков, известной еще со времен Диккенса. Толпа, наблюдавшая с тротуара за шествием по Пикадилли, казалось, еще больше увеличилась. Зеваки внизу развернули пакеты с горячими сосисками и булками. Заряжались надолго.
Игумнов ждал появления Туманова и Варнавы. Время потекло медленно…
Утро было полным событий, которые могли иметь непредвиденные последствия. Жид и Варнава положили на него глаз где-то вблизи магазина «Си-энд-Эй», где всегда можно было встретить российских туристов и челноков с большой наличностью. Чеками, как англичане, никто из них не пользовался. Наколоть их в Лондоне было так же легко, как в Москве. Бросая куклу Игумнову, Афганец четко знал, что ничем не рискует. Больше того — это был повод обратить на себя внимание земляка и приятеля… Варнавин видел Игумнова впервые. Ничего не заподозрил. С Варнавой предстояла разборка. И очень быстро.
«Может, уже сегодня вечером во время гала-банкета…»
Миха и Варнавин появились из отеля. Двинулись к стоявшим напротив такси. Игумнов видел, как Миха договаривался с водителем, как сели в машину. Такси отъехало.
Пустым прохладным лифтом Игумнов спустился на четвертый. Номер Варнавы открылся легко. У Игумнова теперь было больше времени. Он осмотрелся. На кресле лежал белый гостиничный халат. На столе — недопитая бутылка, две хрустальные рюмки. Салфетки. В пепельнице виднелась горсточка бумажного пепла.
«Писали на салфетках. Потом сожгли».
Игумнов удалил из портьеры «клопа»-ретранслятора, спустился к себе. Внизу его ожидала прикрепленная к двери записка на русском: «Мистер Игумноф! Позвоните в Москву, плиз…»
Рэмбо поставил машину у офиса, не заходя в дежурную часть, быстро поднялся к себе. Родители исчезнувшего секьюрити уже ждали его.
—Прошу.
Отец Шайбы — квадратный, с несколькими округлыми подбородками — держался спокойно. Женщина — гоже крупная, осанистая — напротив, еле сдерживалась, была полна тревожных предчувствий.
—Кто его знает… Может, опять куда-нибудь погнал? У них сейчас дороги долгие! Теперь — Тунис, Таиланд… Не то что когда в милиции…
— Он в милиции работал?
— В Шереметьеве. Два года. Младшим инспектором уголовного розыска…
Рэмбо широкой улыбкой поощрил отца. Молоденькая девочка-секретарь внесла на подносе чай, крекеры. Родители Шайбы смогли осмотреться. Белоснежные шторы, черная мебель. Строгий офисный стиль — два контрастных цвета; добротно, дорого. Рэмбо задержал секретаря:
—Покажи мне твои ключи… Я сейчас верну. — Он пояснил для родителей: — Программист оставил свои дома… У него там сложный замок, наподобие финского…
Ему даже не пришлось ни о чем просить Шайбу-старшего — мужчина отставил чашку. Ключи лежали в заднем кармане, он поднялся:
—Вот! Может, подойдут…
Три ключа соединяло знакомое уже металлическое кольцо. Рэмбо их сразу узнал. Эти были точными слепками с тех, что извлекли из кострища.
«Они…»
Рэмбо не вел следствия, ему не требовался протокол. Он вернул ключи.
—Не подойдут. Ладно, что-нибудь придумаем… Извините, я сейчас!
Рэмбо возвратился через несколько минут. Разговор продолжился:
—В какое время он ушел из дому?
Отец пожал плечами.
Компания, в которой работал сын, хорошо платила, имела право проверять любой его шаг. У Рэмбо была копия обязательства Шайбы, переданная по факсу службой безопасности «Дромита». Впрочем, родители знали об этом и раньше.
—Ушел он вечером, но еще не поздно… — Женщина снова заволновалась. Муж уточнил:
—Пьеса шла по телевизору… Ему позвонили. Где-то еще в самом начале…
—Кто, известно?
—Он назвал имя. Мы не прислушивались. «Сейчас, — ответил, — Выхожу!»
—«Погнал!» — он сказал…
—Пусть по-твоему… «Погнал!..»
Мать слышала: тяжелый, разлапистый — сто килограмм нетто при росте в сто семьдесят, — протопал на кухню. Щелкнула дверца холодильника — он там держал холодную колу. Зашел еще в комнату к себе. Скрипнул платяной шкаф. В кармане куртки коротко брякнули ключи. Потом стукнула входная дверь. В последнее время сын перестал объяснять, куда уходит, зачем, скоро ли возвратится.
—Значит куда-то собрался…
—Появится, думаю, не скоро…
—Иной раз смотришь, нет и нет… А через неделю появится! Материально независим. Коттедж себе строит в Ильинке!
Рэмбо осторожно выспрашивал. Что делал Шайба перед тем, как исчез. Днем, утром. Уезжая, он обычно не говорил, куда… Рэмбо не забывал, что этот их родительский час может быть последним и самым спокойным перед тем, что им предстоит. Он снова вызвал секретаря:
—Нам еще чаю, пожалуйста… И там торт. «Сказка».
—Вы не забыли?..
—Я знаю. — Для ночной операции на центральном аэродроме достаточно было только коробки. Рэмбо не собирался угощать рэкетира сладким.
Секретарь внесла торт. Чаепитие продолжили.
—Кто мог ему позвонить? Как вы думаете?
—Любой из друзей… — В родителе чувствовалась отцовская инертность, тяжелая скрытая статичность. — Могли коллеги! Такие же секьюрити…
— Знаете их?
— Звонят иной раз…
— Где он еще работал до «Дромита»?
— В основном в охранных фирмах…
Рэмбо спросил почти наугад:
— «Новые центурионы»?
— Работал!
— А почему ушел?
—Не знаю. Это он вам лучше объяснит. Отношения остались хорошие. Звонят, поздравляют по праздникам…
На вопросы отвечал отец.
— А до того?
— Сидел. — Отец замялся.
— Девица одна… — Жена пришла на помощь. — Заявила, вроде как наш пытался снасильничать… Тоже деваха такая, что прости Господи! Пробу негде ставить…
Отец снова вмешался:
— Он тогда из милиции уволился!
— Он и в милиции был?
— В воздушке… Московская воздушная.
— Где именно?
— В Шереметьеве…
Женщина шевельнулась. Ей показалось: характеристика сына получилась очернительской.
— А вот верите ли? За все время матери дурного слова не сказал! А чтобы на мать руку поднять, как другие… Уж какой пьяный приходил!
— Женат?
— Теперь разведен. Год, как разошлись.
— Дети есть?
Мать снова вступила в разговор:
— Нет, слава Богу!
— Сколько ему сейчас?
— Лет-то? Считай, все тридцать!
—Так кто же его позвал вчера?
Отец вздохнул:
— Мне послышалось, он «Паша» сказал. Или «Павел». На «П» — это точно.
Всю дорогу восставала в нем дерзкая и голодная молодежь, новые авторитеты, купившие, а не выстрадавшие по тюрьмам и лагерям свою воровскую масть, рыночники мученные и битые фраера, главари национальных группировок…
Новые русские требовали передела земли, а главное, модернизации преступного бизнеса.
И воровского дела.
Американские вышибалы публичных домов, бутлегеры, владельцы грузовиков, секьюрити, Меир Лански — сколько им пришлось вертеться, чтобы начать жить по-людски…
Первоначально суть реформы сводилась к одному: воровской кусокдолжен быть вложен в дело! Деньги не могут быть поделены, проиграны, прокучены, храниться в носках…
О б щ а к должен крутиться! Братва должна жить не на сам воровской капитал — а на процент с него. На доход!
Сметана и Серый стояли у колыбели реформы. Их поддержали умные головы. Кто мог теперь точно сказать, где кончается легальное предпринимательство и начинается мошенничество.
Сотни разлетевшихся, как карточные домики, фирм, выпустившие на сотни миллионов долларов бумаг, равноценных туалетной… Те же куклы, подброшенные не под ноги, не на тротуары… Одно из величайших достижений организованной преступности!
«МММ», «Чара», «Хопер»…
Впереди было виденное в чужих богатых иллюстрированных еженедельниках. В рекламе… Прозрачная жидкость кокосового ореха, соленые брызги над волнорезом. Офис с видом на море. Длинноногая с откляченным задом секретарша с блокнотиком, с тонкой кожей. Сучка с непрекращающейся течкой в образе Магдалины…
Подстриженные газоны с зелеными лужайками, с раскидистыми дубами, с благородными собаками меж столов, застеленных хрустящими белоснежными скатертями…
В конверте вместе с приглашениями лежала записка с напоминанием: «Сообщить про английский рейс…»
Друзья Сотника жаждали заполучить иерусалимского покровителя Арабовых в Москву.
Жара в Лондоне не спадала.
Варнава и Миха Туманов вернулись в отель быстро. Про встречу с английскими легавыми и московским ментом не говорили.
Жид принял душ. Черный, похожий на афганца — с матовым лицом, масляными глазами, с блатными татуировками на спине и груди, — сбросил на пол гостиничный халат, стал собираться. Левое запястье авторитет последние годы бинтовал. Подключичную звезду тоже прятал. О наколках, которые приходилось скрывать на Западе, можно было лишь догадываться.
Череп со свастикой пахана зоны? «Рожден вором»? «Начал воровать малолеткой»?..
Туманов достал из бара виски. Разлил. Поднял хрустальную британскую рюмку:
— Первый тост за Мессию!
За Посланца Господа…
— Второй — за московский «Спартак»!
Это было у Афганца постоянным.
Обе стопки пошли хорошо.
Жид чувствовал себя за границей прекрасно. Как дома!
Варнава вроде тоже отошел. Нездоровое, покрывавшееся испариной лицо прояснилось. Поручение, которое ему дали Сметана и Серый, было выполнено. С Жидом, консультантом братвы, осевшей за границей, они снова были не разлей вода. Словно в прежние годы, прогулялись с куклой— подошли к огромнейшему, не очень дорогому «Си-энд-Эй», нерушимой точке притяжения российских лохов.
Никто из нынешних авторитетов не мог бы себе такое позволить, потому что не было у них по жизни ни капли воровского — а только бандитское! Вымолотить, отначить, кинуть… А еще лучше — замочить и расседлать… Убить и взять…
Не важно, что из этого ничего не вышло. Мент, ушедший в секьюрити, носил старомодную куртку российского челнока…
—…Московские авторитеты за законы братвы целиком, но на них давят. Неславянские фирмы не хотят брать московскую крыш у !..
Миха осторожно кашлянул, показал на стену. Варнава повернулся к телевизору, усилил звук. Снаружи до самых окон поднимался чужой Лондон.
—Скотленд-Ярду не больно интересно! Сметана и Серый держат ситуацию под контролем. Арабова они не сдадут. В Иерусалиме и «Белая чайхана» могут быть спокойны… А пощипать их — это закон никому не запрещает. Вор украдет, фраер заработает…
Варнава не беспокоился о чужих ушах. Кроме того, был уже прилично поддатый.
— В Иерусалиме говорят о банке, с которым они контачат… — Миха был осторожнее. Имен не называл. Стены и за границей имели уши. — Народ там стремный. — Сбоку на столе лежали белоснежные салфетки. Туманов достал ручку. — Эти!..
— Ты им не опасен…
— Считаешь?
— В Москве тебе ничего не грозит…
— Известно, кто они по жизни?
— Бушлаты… Им, конечно, помогли открыться. Но сейчас я о Фонде… — Варнава тоже нацарапал на салфетке. — Им нужен советник по Востоку…
Варнава по одному ему ведомой ассоциации вспомнил о менте на Оксфорд-стрит:
— Почему он далнабой на «Дромит»?
— Спутал с кем-то!
— Пару таких путаниц — и, смотришь, голову потерял!
— Там было что-то…
Варнава уже дал отбой.
Допивали наспех. Времени не оставалось. Чемодан уже спустили из номера в холл. Миха достал зажигалку-пистолет. Поднес к пепельнице, щелкнул. Высокое пламя поглотило текст.
— Ну, на посошок!..
Улица напротив отеля была все еще заполнена людьми. Девки, мужики двигались колонной. Кривлялись. Один — опущенный — в шортах, в бюстгальтере, на крыше автобуса, над толпой, под ламбаду всухую крутил передком. Проходившие внизу хлопали. Орали. Варнава плюнул:
— На зоне ему бы в момент вдули!
— Делать нехера…
Против «Черчилля» колонной стояли такси.
— Чего они все время лыбятся?
— Прикус! У всех искусственные челюсти…
Миха выбрал английского старикана с седыми бачками над бритыми подбородками, объяснил, что требуется:
— Аэропорт Хитроу!
Старикан понял. Обрадовался:
— Ньюз рашен… Йес, мастерз!
Подсели. От водителя отделяла прозрачная перегородка.
— Такси тут высокие. Как в старых лентах…
— Ездят, не снимая цилиндров.
Ни у Варнавы, ни у Михи цилиндров с собой не было. Было чувство, что можно говорить свободнее. Жид спросил неожиданно:
— Как там брат Серого? Вышку ему не заменили?
— Нет вроде…
— Он знает, что я прилечу?
— Вряд ли… Он в основном братом и занимается…
Жид успокоился или сделал вид, что спокоен.
—Меня найдешь через Соньку… — Сестра Туманова работала кассиром на Курском.
Дорога впереди была забита. Двухэтажные британские автобусы, непривычно справа, заворачивали словно поперек улиц, валились на встречный транспорт. Аэропорт Хитроу показался впереди. До него было совсем близко. Водитель подрулил к тротуару. Заулыбался. Миха достал полсотни.
—Держи!
Старикан залопотал. У него не было сдачи. Надо было идти разменивать.
Таксист вывел его из себя. Жид, не глядя, выдернул еще купюру, бросил на сиденье:
—Козел! Ты еще будешь меня лечить, как мне свои деньги тратить!
Из Информационного центра «Лайнса».Свидетельствует пресса:
«В распоряжение „Вашингтон тайме“ попал секретныйдоклад ЦРУ, в котором, как утверждает газета, сообщается: большинство крупнейших российских коммерческих банков связано с организованной преступностью или жеучаствует в других незаконных операциях. В частности,десять крупных банков связаны с российскими преступными группировками, которые проводят «Яростную кампанию по проникновению в банковский сектор России».
Расставшись с Варнавой и Афганцем на Оксфорд-стрит, Игумнов мимо орущего и стреляющего магазина с ужастиками двинулся назад. Стоило принять превентивные меры. У отеля, на улице с мудреным названием — South Audley Street — Игумнов еще прежде приметил магазин, он торговал подслушивающей и подсматривающей техникой. Невидимый колокольчик в дверях тренькнул, предупреждая о посетителе. Навстречу поднялась пожилая английская Мата Хари, в аккуратном парике, в деловом костюме, с сигаретой в длинном костяном мундштуке. С ссохшегося личика смотрели юные, необыкновенно живые глаза.
—Мне нужен баггинг… «Клоп».
Иностранный акцент заставил даму насторожиться. Игумнов достал из бумажника визитки, которыми его предусмотрительно снабдил Рэмбо. Тут были визитные карточки членов Британской корпорации секьюрити, служб инвестигейторов «Пинкертон», которые преподавали Игумнову в школе полиции в Кенте. Рекомендации произвели нужное впечатление. Мата Хари успокоилась.
—Рашен?
Мата Хари выложила на прилавок не менее трех десятков образцов электронного «уха» разных конструкций, форм, размеров. Английское изделие «X» обеспечивало подслушивание на расстоянии около пятисот метров с помощью обычного радиовещательного УКВ-приемника. Игумнов выбрал крохотного пластикового «клопа». Приемник у Игумнова был с собой.
—Что это стоит?
В России цена была по меньшей мере втрое меньше, но выбора не оставалось. Как и времени. Варнава и Туманов с минуты на минуту могли возвратиться в отель. Собирался ли Варнава принять ответные шаги и какие именно — ответ мог дать «клоп». Варнава, кроме того, безусловно, был в курсе дел фонда «Дромит», на который работали теперь Рэмбо и Игумнов.
—Заверните…
В качестве презента он получил фирменную кассету в аккуратном пакете с надписью «Spy» — «Шпион».
—Успеха…
Ему повезло. В отеле, где жили прибывшие на семинар секьюрити, дежурили молодые русскоговорящие переводчицы. Одна из них оказалась на месте. Курносая, с отличительной розовой лентой приглашенной сотрудницы — она была знакомой по школе полиции из графства Кент.
«Студентка…». Он забыл название университета на ее визитке, которую он видел в Кенте. Город был где-то в Северной Англии.
— Могу чем-то помочь? — Она улыбнулась.
— Виктория…
— Просто Вика. Виктория — это королева!
Игумнов объяснил: его друг-секьюрити осталсяв магазине, приедет только к банкету.
—А нам срочно нужно передать сообщение. Текст у него в номере. Я боюсь, опоздаю, если придется ждать… Мой друг — мистер Виктор Варнавин…
Она снова улыбнулась:
— Никаких беспокойств. Сейчас вам помогут. О каком номере идет речь?
— 483-м.
Перед тем Игумнов уже интересовался в рецепции. За неделю заполонившие «Черчилль» крутые российские секьюрити успели обворожить персонал. Были они одинаково приятны и все на одно лицо. Кроме того, в равной степени путали английские числительные. Новую пластиковую карточку-ключ изготовили мгновенно. В присутствии Игумнова. Высокий смуглый юноша в униформе вызвался его проводить. Подождал за дверью. Игумнов пробыл в номере не больше минуты. Подошел к оконной портьере. Сунул в складку крохотного английского «клопа». Взглянул вниз. Варнавин и Афганец протискивались сквозь толпу напротив отеля. Он управился вовремя. Пошел к дверям. В коридоре объяснил, вспоминая забытые слова:
—Я подожду возвращать карточку в рецепцию. Вдруг мистер Варнавин не найдет свою…
С газона у дома Нисана все так же тянуло убранной накануне преющей травой; на крохотном альпинарии, под окнами, алела герань. Рэмбо прошел к углу здания. Пространство между корпусами легко просматривалось. Несколько мусорных контейнеров. Невысокие кусты у забора. Машины, парковавшиеся тут еще с ночи. Ниндзя и секьюрити Арабова все это видели, прежде чем телохранитель набрал из машины номер телефона Нисана.
В пересказе Ниндзи, переданном Неерией, разговор был коротким и дружеским.
— Мы тут, — сказал Нисану Ковач. — Все в порядке.
— Я думал, что еду с Шайбой…
— Я тоже считал!
— Ты один?
— С Ксанкой.
Арабов, крутой, в прошлом судимый, знавший цену мужской дружбе, ему покровительствовал.
— Может, по чашке кофе?
— Спасибо, Нисан. Ксанка пригрелась, спит. В другой раз!
— Тов! — Он всегда употреблял непонятное это словечко, когда соглашался. — Мне нужно еще пять минут.
— Я буду ждать в подъезде.
Больше они ничего не сказали друг другу. Секьюрити тихо, чтобы не разбудить, отстранил жену, аккуратно открыл дверцу. Последним словом, обращенным к Ниндзе, было:
—Ушел!
Ковач сказал о настоящем, используя форму прошедшего времени. Получалось динамичнее. Великий и могучий такое допускал…
Неерия не поставил Рэмбо в известность, было ли у секьюрити оружие, и Рэмбо на этом этапе не стал уточнять.
Труп Мансура, прежнего начальника службы безопасности «Дромита», убитого в то же утро в своем подъезде, осматривали сотрудники МУРа вместе с райуправлением — к этому времени там все уже завершилось. О нем не говорили. Убийства, относимые к так называемым бандитским разборкам, оставались как бы за чертой особо опасных. Начальство смотрело на их раскрытие сквозь пальцы. Мансур с его блатными наколками мусульман-воров — «Бей и режь отступников веры» и «Кроме Аллаха нет Бога» — вряд ли вызвал к себе симпатию.
Пейджер на поясе у Рэмбо дал знать, что его разыскивает дежурный «Лайнс-секьюрити-информ».
—Мы ведем предварительную проверку…
Речь шла об исчезнувшем телохранителе Арабова Шайбе, который должен был в это утро сопровождать банкира.
— Я говорил с его отцом. Сыночка не видели с вечера…
— Как ты представился?
— Сказал, что с работы. Да им все время звонят!
— Что-нибудь еще?
— Да. Я думаю, это интересно. Сейчас друг звонил…
Десятки его друзей, бывших коллег, учеников и просто собутыльников составляли сегодня основной костяк среднего милицейского звена столичной области. Сообщения их стоили министерских.
— В районе Катуар, в роще, черный цветок…Догоняешь?
К словам «труп», «мертвец» в блатном жаргоне содержалось не менее двух десятков синонимов.
— Сейчас прошла информация…
— Догнал!
С необходимыми предосторожностями дежурный сообщил о трупе мужчины, извлеченном из кострища. Рэмбо сразу заинтересовался. Случайный мокрушник не старался сделать опознание трупа невозможным. Любой из них, если он не маньяк, не расчленял и не сжигал труп. Напротив: так бывало всегда, если убийцу и жертву связывали известные окружающим отношения. В этих случаях, когда труп обнаруживали — соседи, коллеги, приятели могли сказать о мотивах убийства.
— Пока не опознан. Позвонить в отделение? Я там знаю ребят.
— Кто обнаружил, известно?
— Грибник. Сейчас его там трясут…
— Передай, я еду.
На обратном пути, в машине, Рэмбо, размышляя о найденных в костре ключах, понял причину, по которой они там оказались.
«Убивали прямо тут, в роще… Жертва упала в костер, ее уже не вытаскивали, не обыскивали…»
Подъезжая к Москве, перед Кольцевой Рэмбо окликнул по рации дежурного:
— Как дела?
— Вам здесь непрерывно звонят. Но ничего особенного… Еще доставили торт. Вы заказали. «Сказка». Коробка белая. Я сказал, чтобы поставили в холодильник.
— Отправь машину за родителями секьюрити, который разыскивается. Адрес у тебя есть.
Жара в Лондоне не спадала, но внутри отеля было вполне терпимо и даже прохладно.
В номере у Варнавы послышался треск, затем многократно усиленный скрип дверных петель. Потом звон хрусталя. И сразу голос Михи…
Игумнов слушал их разговор из холла на четвертом этаже.
Приемник был из современных японских. Слышимость была хорошая. Окающую речь Жида нельзя было спутать с другой.
«Московский криминальный мир понес еще одну потерю…» — писал репортер криминальных «Новостей», сообщая о якобы имевшей место выдаче Туманова американскому ФБР.
Но Туманов был скорее костромской авторитет, нежели московский.
«Точнее, пышугский или павинский…»
Знатоки российских местных говоров, вслушиваясь, наверняка обнаружили бы особенности выговора его деда, переехавшего из другой костромской глубинки — Межи. Там говор был и вовсе особенный. Остряки смеялись: «Национальность — межак!» Притом что дед и бабка Михи по матери были российскими евреями. Когда Жиду исполнилось тринадцать, дед брал внука по большим праздникам в Песах и Йом-ха-Кипур — в ближайший городок за сто с лишним километров. Там их уже ожидали с нетерпением восемь религиозных стариков, жаждавших вознести совместную молитву, считавшуюся у евреев предпочтительнее. Для этого требовалось не менее десяти иудеев. Дед учил смышленого внука чтению религиозных книг, не предполагая судьбу проворного остроглазого первенца своего непутевого сына, не выходившего из заключения.
Будущий московский мент Игумнов был из той же глубинки. С теми же корнями.
На сосне не растут яблоки.
Старик умер в год, когда Жид в одиночку за неделю обворовал в Костроме более полусотни квартир, прежде чем был схвачен с поличным.
На такое до него оказался способен только Вангровер — известный московский вор, кстати, его родственник, которому в старом Криминалистическом музее на Петровке, 38, был посвящен персональный стенд.
—Первый тост за Мессию! — провозгласил Афганец.
Дед Туманов, выпивая с мужиками, всегда поднимал первую стопку за Учителя Праведности. Иногда вместо «Мессия» дед произносил библейское: «За Мошиаха!» В номере на секунду притихли.
— Второй — за московский «Спартак»!
Телевизор, включенный в номере, не способствовал чистоте трансляции. Несмотря на помехи, кое-что удавалось все-таки разобрать. Речь в номере шла о неславянских группировках и опекаемых ими фирмах. Афганец собирался в Москву. Ехал без особой охоты. Опасался за свою жизнь. Его беспокоила и судьба «Дромита». Варнава объяснял: Сметана и Серый их не отдадут. Афганец мог спокойно отправляться в Россию, мог успокоить братву в Иерусалиме: «С Арабовым все в порядке. „Белая чайхана“ может быть спокойна… Слухи, которые идут, не имеют основы. Сегодня же, в Москве, ты в этом убедишься…»
Несколько минут Варнава и Миха еще шептались. Фразы были отрывочны и бессмысленны вне известного обоим контекста.
«Банк, с которым контачат Сметана и Серый…», «Народ там стремный…», «Ты им не опасен… В Москве тебе ничего не грозит…», «По жизни бушлаты…», «Фонд…».
От Игумнова не ускользнуло замечание Варнавы о нем:
— Почему он далнабой на «Дромит»?
— Спутал с кем-то!
— Пару таких путаниц — и, смотришь, голову потерял!
У Варнавы, по-видимому, были серьезные основания всячески избегать любой связи его имени с бухарским фондом.
— Там было что-то…
— Чек…
«Там что-то произошло. После чего Варнава вылетел в Англию, с понта, на симпозиум секьюрити…»
Английская речь по телевизору, наложенная на музыку, стала громче, несколько минут нельзя было разобрать ни слова…
Скоро снова раздался преувеличенно громкий визг дверных петель.
—Ну, на посошок…
Игумнов поднялся, выключил УКВ, вынул кассету. По коридору прошел к торцу здания, к огромным, во всю стену, чистым, без единого пятнышка, английским окнам. Улица напротив отеля была все еще заполнена людьми. В высокое, от пола до потолка, окно был виден по-британски нешумный уголок знаменитой Даун-стрит, улицы банков, известной еще со времен Диккенса. Толпа, наблюдавшая с тротуара за шествием по Пикадилли, казалось, еще больше увеличилась. Зеваки внизу развернули пакеты с горячими сосисками и булками. Заряжались надолго.
Игумнов ждал появления Туманова и Варнавы. Время потекло медленно…
Утро было полным событий, которые могли иметь непредвиденные последствия. Жид и Варнава положили на него глаз где-то вблизи магазина «Си-энд-Эй», где всегда можно было встретить российских туристов и челноков с большой наличностью. Чеками, как англичане, никто из них не пользовался. Наколоть их в Лондоне было так же легко, как в Москве. Бросая куклу Игумнову, Афганец четко знал, что ничем не рискует. Больше того — это был повод обратить на себя внимание земляка и приятеля… Варнавин видел Игумнова впервые. Ничего не заподозрил. С Варнавой предстояла разборка. И очень быстро.
«Может, уже сегодня вечером во время гала-банкета…»
Миха и Варнавин появились из отеля. Двинулись к стоявшим напротив такси. Игумнов видел, как Миха договаривался с водителем, как сели в машину. Такси отъехало.
Пустым прохладным лифтом Игумнов спустился на четвертый. Номер Варнавы открылся легко. У Игумнова теперь было больше времени. Он осмотрелся. На кресле лежал белый гостиничный халат. На столе — недопитая бутылка, две хрустальные рюмки. Салфетки. В пепельнице виднелась горсточка бумажного пепла.
«Писали на салфетках. Потом сожгли».
Игумнов удалил из портьеры «клопа»-ретранслятора, спустился к себе. Внизу его ожидала прикрепленная к двери записка на русском: «Мистер Игумноф! Позвоните в Москву, плиз…»
Рэмбо поставил машину у офиса, не заходя в дежурную часть, быстро поднялся к себе. Родители исчезнувшего секьюрити уже ждали его.
—Прошу.
Отец Шайбы — квадратный, с несколькими округлыми подбородками — держался спокойно. Женщина — гоже крупная, осанистая — напротив, еле сдерживалась, была полна тревожных предчувствий.
—Кто его знает… Может, опять куда-нибудь погнал? У них сейчас дороги долгие! Теперь — Тунис, Таиланд… Не то что когда в милиции…
— Он в милиции работал?
— В Шереметьеве. Два года. Младшим инспектором уголовного розыска…
Рэмбо широкой улыбкой поощрил отца. Молоденькая девочка-секретарь внесла на подносе чай, крекеры. Родители Шайбы смогли осмотреться. Белоснежные шторы, черная мебель. Строгий офисный стиль — два контрастных цвета; добротно, дорого. Рэмбо задержал секретаря:
—Покажи мне твои ключи… Я сейчас верну. — Он пояснил для родителей: — Программист оставил свои дома… У него там сложный замок, наподобие финского…
Ему даже не пришлось ни о чем просить Шайбу-старшего — мужчина отставил чашку. Ключи лежали в заднем кармане, он поднялся:
—Вот! Может, подойдут…
Три ключа соединяло знакомое уже металлическое кольцо. Рэмбо их сразу узнал. Эти были точными слепками с тех, что извлекли из кострища.
«Они…»
Рэмбо не вел следствия, ему не требовался протокол. Он вернул ключи.
—Не подойдут. Ладно, что-нибудь придумаем… Извините, я сейчас!
Рэмбо возвратился через несколько минут. Разговор продолжился:
—В какое время он ушел из дому?
Отец пожал плечами.
Компания, в которой работал сын, хорошо платила, имела право проверять любой его шаг. У Рэмбо была копия обязательства Шайбы, переданная по факсу службой безопасности «Дромита». Впрочем, родители знали об этом и раньше.
—Ушел он вечером, но еще не поздно… — Женщина снова заволновалась. Муж уточнил:
—Пьеса шла по телевизору… Ему позвонили. Где-то еще в самом начале…
—Кто, известно?
—Он назвал имя. Мы не прислушивались. «Сейчас, — ответил, — Выхожу!»
—«Погнал!» — он сказал…
—Пусть по-твоему… «Погнал!..»
Мать слышала: тяжелый, разлапистый — сто килограмм нетто при росте в сто семьдесят, — протопал на кухню. Щелкнула дверца холодильника — он там держал холодную колу. Зашел еще в комнату к себе. Скрипнул платяной шкаф. В кармане куртки коротко брякнули ключи. Потом стукнула входная дверь. В последнее время сын перестал объяснять, куда уходит, зачем, скоро ли возвратится.
—Значит куда-то собрался…
—Появится, думаю, не скоро…
—Иной раз смотришь, нет и нет… А через неделю появится! Материально независим. Коттедж себе строит в Ильинке!
Рэмбо осторожно выспрашивал. Что делал Шайба перед тем, как исчез. Днем, утром. Уезжая, он обычно не говорил, куда… Рэмбо не забывал, что этот их родительский час может быть последним и самым спокойным перед тем, что им предстоит. Он снова вызвал секретаря:
—Нам еще чаю, пожалуйста… И там торт. «Сказка».
—Вы не забыли?..
—Я знаю. — Для ночной операции на центральном аэродроме достаточно было только коробки. Рэмбо не собирался угощать рэкетира сладким.
Секретарь внесла торт. Чаепитие продолжили.
—Кто мог ему позвонить? Как вы думаете?
—Любой из друзей… — В родителе чувствовалась отцовская инертность, тяжелая скрытая статичность. — Могли коллеги! Такие же секьюрити…
— Знаете их?
— Звонят иной раз…
— Где он еще работал до «Дромита»?
— В основном в охранных фирмах…
Рэмбо спросил почти наугад:
— «Новые центурионы»?
— Работал!
— А почему ушел?
—Не знаю. Это он вам лучше объяснит. Отношения остались хорошие. Звонят, поздравляют по праздникам…
На вопросы отвечал отец.
— А до того?
— Сидел. — Отец замялся.
— Девица одна… — Жена пришла на помощь. — Заявила, вроде как наш пытался снасильничать… Тоже деваха такая, что прости Господи! Пробу негде ставить…
Отец снова вмешался:
— Он тогда из милиции уволился!
— Он и в милиции был?
— В воздушке… Московская воздушная.
— Где именно?
— В Шереметьеве…
Женщина шевельнулась. Ей показалось: характеристика сына получилась очернительской.
— А вот верите ли? За все время матери дурного слова не сказал! А чтобы на мать руку поднять, как другие… Уж какой пьяный приходил!
— Женат?
— Теперь разведен. Год, как разошлись.
— Дети есть?
Мать снова вступила в разговор:
— Нет, слава Богу!
— Сколько ему сейчас?
— Лет-то? Считай, все тридцать!
—Так кто же его позвал вчера?
Отец вздохнул:
— Мне послышалось, он «Паша» сказал. Или «Павел». На «П» — это точно.