Страница:
В саду, окружавшем особняк, хорошо было играть в сыщиков-разбойников. Заросли бузины сливались с зарослями сирени и декоративных кустарников. В чащобе ветки опутывал хищный вьюн, а мало-мальски открытые места захватила двухметровой высоты крапива. Получилось что-то вроде заграждений из колючей проволоки. Соседские мальчишки устроили здесь десяток потайных «лежбищ», где готовились к набегам за чужой антоновкой и белым наливом и зализывали раны после очередной вылазки.
Старый пруд превратился в зловонную яму, полную сине-зеленых водорослей. Гнусный запах исчезал, лишь когда жижу сковывал лед. Беседки рухнули, их обломки, равно как и сломанные скамейки, еще несколько лет назад сожгли для сугрева ночевавшие здесь бродяги.
Прочесывать сад отец приказал пятерым молодым и-чу. Остальные редкой цепью окружили дом. Отец поднялся по ступеням парадной лестницы. Подошел к массивной дубовой двери трехметровой высоты и, быстро пробормотав какое-то заклинание, несколько раз стукнул позелене-лым медным кольцом. В ответ из дома раздался скрипучий голос, мало похожий на человеческий, – так говорить могла несмазанная дверная петля, если бы умела:
– Уходите, откуда пришли. Здесь вам делать нечего.
– Мы пришли взять свое! – грозно пророкотал отец.
– Здесь нет ничего вашего. Что вы хотите забрать? – поинтересовался Скрипучий Голос.
– Ваши души, – негромко и без пафоса ответил отец и отступил на шаг, доставая из ножен свой легендарный меч Орлевик. С этим мечом мои предки сражались и победили в битве на реке Белой и при штурме Нового Итиля.
– Так возьмите их, – равнодушно произнес Скрипучий Голос. За этим равнодушием прятались, удивительным образом сосуществуя, вечная усталость и ядовитая издевка. Дверь сама собой распахнулась.
Разговор закончился. Началась работа. Отряд ворвался в особняк. Распахнутая дверь на мгновение показалась мне разинутой пастью чудовища, в которую мы лезем по собственной воле.
Не успели мы пробежать по темному замусоренному коридору и десяти метров, как враг нанес первый удар. Оружие вдруг мгновенно раскалилось в руках, и даже самые стойкие и-чу побросали его наземь. Когда сталь начинает светиться красным, расплавленная кожа стекает с кистей рук. Только я обошелся малой кровью – чуток обжегся, расстегивая и срывая с себя ремень с латунной пряжкой.
Нет, здесь была не жалкая шайка разбойников, прикрывавшихся именем мертвого вервольфа и способных лишь убивать и грабить. В этом логовище засели люди или нелюди, на расстоянии управляющие мертвой материей. И кто знает, какими еще секретами они владеют?
Отец сильно пострадал, однако надежный самозаговор защитил его от невыносимой боли. От обожженных и лишившихся оружия бойцов теперь было мало толку, и все-таки отряд шел вперед. Мы не имели права проиграть.
Впереди замельтешили серые фигурки. Они вынесли в коридор треножник, на котором размещалось нечто, укрытое расписным покрывалом. Мы только прибавили шагу – будь что будет. Шли по-прежнему в полный рост, не пригибаясь, не вжимаясь в стены, веря своей интуиции, говорившей, что стрелять в нас не станут. Ведь одной пулеметной очереди хватило бы, чтобы добрую половину срезать в поясе. Верта-нуть дугой: та-да-да-да-да – и как мишени в тире-Серые разбежались, остался один. Воздел руки, словно молился, потом легким движением, будто невесомое, сорвал покрывало и бросился на пол. Хоть я и не следовал еще одному совету Милены – не смотрел в пол, но был настороже и успел зажмуриться.
– Земляная медуза! – крикнул запоздало.
Научное название земляной медузы – горгоноид малый, северный подвид. По сравнению с южным он слабоват, но может ослепить человека, будь тот хоть сто раз и-чу. Горгоноиды – один из многих видов химер, расплодившихся в солончаковых болотах Центральной Азии. Не самый страшный, не самый многочисленный. Единственный вопрос: каким образом он сюда попал?
Первый ряд бойцов, поглядевших на сияющий лик медузы, упал как подкошенный. Болевой шок и мгновенная потеря сознания. Почище «кедрача» будет… Пришвины шли в середине отряда и потому уцелели. Это было единственное, но безоговорочное условие матери – отцу вместе со стариком и детьми первым в полымя не соваться. Пришлось Федору Ивановичу дать клятвенное обещание, а обещания свои батя никогда не нарушал.
Ни один из бойцов больше не смотрел вперед – только в пол, но никто и не двигался с места. Каменные плиты вдруг болотно заколыхались под ногами. Отныне это была топь, а не твердь. И-чу вжимались в стены, пытались нащупать трещины в штукатурке и даже хватались друг за друга.
– Это морок, – спокойно произнес отец. – Под нами – по-прежнему твердый пол.
Без толку. Бойцам было жутко, они не решались ступить в каменную трясину.
– Трусы! Тошно на вас смотреть! – Звучавшее в его голосе презрение могло испепелить заживо. – Неужто самозаговор позабыли?
Наконец бойцы справились с этим немыслимым для и-чу страхом. Надо было идти дальше.
Отец решил показать личный пример. Но как же данное матери слово?.. Он посмотрел на нас, кровных своих, молча спрашивая нашего разрешения. Заглянул в глаза каждому, и каждый взятый на дело Пришвин молча ответил ему: «Разреши пойти мне!»
– Поклянитесь матерью, что ничего ей не скажете, – наконец вслух произнес отец.
– Клянусь, – первым буркнул я.
Следом за мной остальные Пришвины выдавили из себя это слово, силком заставляя подчиниться сжатые губы. И тогда отец шагнул вперед. Покачнулся, едва не потеряв равновесие, поднял ногу для второго шага, и тут невидимая глазу трещина в полу раскрылась, оглушительно хлопнув и выплюнув облако зеленоватого едкого пара. На протяжении десяти саженей неведомая сила разломила и вздыбила плиты, разбросала к стенам коридора, словно куски картона.
Отец успел отшатнуться, и раскаленный пар его не задел. Путь в недра особняка Булатовича был перекрыт. Отряду пришлось отступить, унося ослепленных бойцов. Нужна переправа.
Я один замешкался, с помощью зеркального полушария следя за непонятной суетой серых фигурок в глубине коридора. А когда собрался уходить, уцелевший позади пол с грохотом начал дробиться. Страха я тогда не испытывал – только странное чувство нереальности происходящего. Ощущение было: если уж совсем прижмет, ущипну себя за бок посильней – и проснусь.
Падать в образовавшуюся дымную дыру, полную мерцающих зеленых огней, не хотелось. Я цеплялся за стену, пытаясь удержаться на карнизе, который становился все тоньше. Кусок пола откалывался кусок за куском и, кувыркаясь, рушился в дымно-зеленую бездну. Я вжимался в камень, словно надеясь с ним срастись.
– Потолок! – крикнул мне отец. И-чу отходили – взбесившийся пол гнал их все дальше. – Лезь наверх!
Потолок… Я же не человек-муха. Вытянув руки, я ухватился за едва заметный карниз, идущий по стене на высоте сажени. Здорово! Если под ногами останется хотя бы узенький уступчик, можно дождаться помощи. По стене заструились тоненькие трещины, под ногами крошилась известка, ссыпаясь вниз. Не слишком быстро – так, чтобы я успел испытать смертельный ужас. Сколько времени в моем распоряжении? Минута? Две?
Я с надеждой глянул на потолок. Можно ли взобраться? Чего там только не было: люстры с разбитыми плафонами, крюки и цепи, свисающие жгуты проводов, какие-то веревки и канаты, вековая паутина. Все это было покрыто толстым слоем пыли.
Выбора нет. Я измерил глазами каждый вершок траектории моего предстоящего забега-запрыга, тщательно укладывая в памяти каждый изгиб стены, выступ и впадинку, каждый крюк потолка, хотя в любое мгновение я мог полететь в бездну.
Пора! Держась за верхний карнизик, я оттолкнулся что есть сил от уступчика и побежал по стене, быстро-быстро перебирая руками и ногами. Подо мной оторвался кусок штукатурки и ухнул к разгорающимся зеленым огням. Я бежал вверх по стене, а закон всемирного тяготения равнодушно взирал на мою акробатику. Скорость моя была достаточно велика, и, падая вниз под действием силы тяжести на локоть, я успевал за это время пробежать два, выиграв очередной отрезок стены.
Остановился я, ощутив, что обеими руками прочно за что-то держусь. Это были пыльные крепления бронзовой люстры с побитыми плафонами. Сердце мое стучало, как отбойный молоток, и, казалось, вот-вот выскочит из груди.
Почему я тогда двинулся вперед – на верную смерть, а не назад – к своим? До сих пор не пойму. Идиотская гордость, желание отличиться, бешеная жажда мести? Все это вроде бы не про меня. Я не выбирал направление, оно определилось как бы само собой. Меня вела моя планида.
Двигаться по потолку, цепляясь за его многочисленные висюльки, было делом техники – акробатика входит в обязательные дисциплины и начальной, и средней школы и-чу. К тому же я имел первый разряд по скалолазанию и моток альпинистского троса в кармане.
Продвигаясь вперед над огнедышащим провалом пола, я не смотрел вниз, и мне не было страшно. Я знал, что не сорвусь, если только меня не попытаются сбросить. Я уже преодолел полсотни саженей – особняк как будто разрастался, люстр, крюков и цепей становилось все больше. Однако я двигался быстрее, чем удлинялся коридор, и скоро, очень скоро опять смогу почувствовать под ногами твердую почву. Правда, там горгоноид – но что мне мешает проскочить дальше? Внезапно я услышал: кто-то движется мне навстречу. Проклятие!..
Я оседлал мощную бронзовую люстру, на всякий случай привязался к ее крюку и стал ждать. Этот кто-то пыхтел паровозом, стонал, создавая впечатление полной беспомощности, но я был уверен, что все – игра, попытка задурить мне мозги. На самом деле он был опасен. Смертельно опасен.
Тщетно напрягал я зрение, пытаясь углядеть в сумраке, среди густых черных теней и зеленых отсветов огня, приближающуюся фигуру, хотя звуки становились все громче. Сопит, пыхтит, стонет. И вдруг утих. Мой противник остановился неподалеку, однако я его по-прежнему не видел. Вот так так… В чем дело? Морок застит глаза? Или на самом деле передо мною никого нет? Меня пытаются испугать и остановить в десяти шагах от цели?
Неизвестный снова двинулся вперед, и через мгновение я получил ощутимый толчок в лоб, так что пребольно стукнулся темечком о здоровенный крюк, на котором висела люстра. Ничего себе фикция!.. Враг оказался невидимкой – вот и попробуй с ним сразиться. Сразиться и победить.
Любое серьезное ранение будет смертельным: сорвешься вниз – сгоришь заживо. Огонь, рвущийся из подвалов особняка, хоть и не душил дымом, не поджигал здание, мог в один миг спалить не то что сопленосого и-чу, а целую роту Истребителей Чудовищ.
Крепче уцепившись за цепь, я наугад махнул кулаком. Попал! Невидимка охнул, фыркнул разбитым носом – и чем-то распорол мне ухо. Может, пикой, а может, кинжалом. Хотя какая разница?..
Я снова попытался его достать, но промахнулся. Кулак, вошедший мне в солнечное сплетение, остановил дыхание. Затем враг рубанул по цепи, звено из закаленной стали лопнуло, как стекляшка, люстра рухнула вниз, и я тоже полетел в пылающее чрево особняка. Ой!!! Страховочный трос удержал меня в метре от огня.
Я был жив! Только потерял духовое ружье. Болтался в воздухе, пятки начинало припекать. Ухватившись руками за трос, я стал раскачиваться, чтобы подлететь повыше и схватиться за что-нибудь торчащее из потолка. Лишь бы вражина не перерубил трос!
И тут я услышал скрип разрезаемого троса. Ч-черт!.. Я тотчас отвязал его от пояса и, оказавшись в крайней точке маятника, выпустил трос из рук. Я летел вперед и вверх. Обрезок троса за моей спиной падал в зеленый огонь. А я взлетал, не ведая, смогу ли ухватиться за что-нибудь или чуть позже последую за ним.
Время замедлилось. Наверное, раз в десять. Это значит, скорость реакции у меня выросла во столько же раз. Потом мышцы отыграются сполна: часами будут ныть и отказываться работать. Но это потом. Если уцелею…
Я летел над огненными волнами, и руки мои тянулись, они вытягивались, как телескопическая труба, пытаясь дотянуться до чего-нибудь материального впереди или над головой, но не доставали. Мимо, мимо, мимо! Поначалу взлетев вверх и едва не врезавшись в голый потолок, я начал снижаться. Языки пламени, переливающиеся всеми оттенками зеленого, казались страшней обычного огня.
– Шайтан! – прошипели сзади под потолком.
В то же мгновение я почуял: впереди что-то есть. Успел сгруппироваться и в неуклюжем подобии сальто схватился за конец свисающего с потолка стального каната. Пальцы резануло болью. Их словно рванули из кистей, одновременно сунув в огонь.
Едва удержался. Ладони располосовали острые как бритва заусеницы. Больно! Пальцы вот-вот разогнутся и отпустят канат. Но я научен справляться с болью! И в один миг я ее отключил.
Я подтянулся, а потом, уцепившись покрепче руками, перекувырнулся вниз головой, ногами обвил канат. Нужно опять раскачаться и подлететь к темнеющей в четырех саженях люстре с шестью бронзовыми чашечками цветов.
Враг вновь устремился ко мне. На сей раз он не притворялся рохлей, а легко и беззвучно перебирался с одной висящей под потолком штуковины на другую. Лишь изредка его пика звякала, коснувшись очередного препятствия. Я засек его по звуку и больше не выпускал «из виду».
Я раскачивался и напевал про себя: «Коси, коса, пока роса…» Привязалась строчка. И когда до невидимки оставалось сажени две, я разжал руки, удерживаясь намертво сплетенными ногами. Руки мои взметнулись, но не к бронзовой люстре, а навстречу готовому ударить меня врагу. И они не были пусты – мое деревянное оружие, надежно закрепленное на теле, уцелело во всех этих прыжках.
Учебный кинжал я нацелил на звук вражеского дыхания. И чуть не промахнулся. Острие пробороздило щеку невидимки. Он отшатнулся и выронил пику. Звякнув о стальной канат, пика ухнула в зеленое пламя. В следующую секунду я понял, что врага здесь уже нет. Он улепетывал по потолку, направляясь в глубь особняка – туда, откуда и появился.
Только с четвертой попытки я сумел ухватиться руками за люстру, перебросил на нее ноги, а дальше все было просто… Я догонял невидимку, делая два прыжка там, где он успевал лишь один. Еще пяток скачков – и я истреблю очередное чудовище, удлинив послужной список.
Позорно удирающий враг неожиданно развернулся и прыгнул навстречу, когда я меньше всего ожидал атаки. Окованный металлом носок сапога с размаху ударил мне в грудь. На конце его был длинный шип, и, кабы не защитивший амулет, лететь бы мне вверх тормашками, роняя красную пену из пробитого легкого.
Я сумел уцепиться за ржавый крюк и не упал. А когда враг хотел ударить во второй раз, я взмахнул рукой с деревянным кинжалом… Есть!!! Невидимка разжал руки и молча полетел вниз. Звякнув, грохнулся об пол и больше не издал ни звука. С моего противника стала «стекать» невидимость. Но мне некогда было ждать и смотреть. Плевать, какой он природы. Главное, что он – готов.
Я еще продвинулся на пять саженей и спрыгнул на пол. Ослепляющая людей земляная медуза осталась позади. И адский пламень тоже. Под ногами – наитвердейшая твердь, хладный камень, и радости моей не было предела. Радовался я ровно десять секунд, а затем меня атаковали.
Серые выскакивали из многочисленных дверей, полосуя воздух стальными когтями: у каждого была надета боевая перчатка.
Это были полулюди-полукрысы: ростом с полсажени, бесхвостые, с длинными лицами и полными острых зубов ртами. Скошенные лбы, бусины красных глаз, шерстистые уши… У них были сгорбленные фигуры. Они ходили и даже бегали как бы на полусогнутых.
Один за другим метал я свои дротики, и ни один не пролетел мимо цели. Я работал словно великолепно отлаженная машина, не сделал ни единого лишнего движения, сейчас я жил боем, и только им. Когда я истратил девять дротиков, я бросился на Серых, используя десятый как копье и дубинку.
Чтобы уберечься от их когтей, нельзя было подпускать Серых слишком близко. И я показал класс рукопашного боя: мой дротик и опрокидывал Серых на пол, ломая челюсти, руки, шеи. Крысолюди кидались на меня с нескольких сторон разом. Я крутился, нанося удары, отталкивался от стен, как мячик, и снова бил, никогда не добивая, – на это не было времени.
Поверженные тела Серых устилали мой путь в недра особняка Булатовича. К концу боя мои лодыжки и икры были испещрены порезами, а сапоги годились лишь на свалку. Если бы Серые предварительно смазали стальные когти ядом, я бы уже сдох или корчился в судорогах у крысиных ног.
Я обнаружил Центральную камеру – не могу назвать ее комнатой. Она представляла собой куб и была обшита толстыми листами метеоритного железа, расписанного непонятными знаками. Дверь в камеру была распахнута. На груде роскошных персидских ковров, заменявшей пьедестал, стоял трон. На сиденье помещалась золотая клетка с чудесными белоснежными мышами. Все они были мертвы. У подножия трона на коврах вповалку лежали несколько человек в черных сюртуках. Животы у них были распороты в самурайском ритуале харакири. Трупы еще не остыли. Делать мне здесь было нечего.
Когда я вышел в коридор, зеленый огонь успел потухнуть. Поредевший и потрепанный отцовский отряд дружно стучал найденными в особняке молотками, наводил переправу через зияющий в полу огромный провал. И-чу разобрали полы в нескольких комнатах и теперь сколачивали из досок что-то вроде штурмовых мостков.
По каменным плитам тянулся мокрый след, который вел к вентиляционному отверстию в стене. Пока мы дрались, горго-ноид ухитрился спуститься с треножника и уполз в безопасное место. Теперь наверняка забился в укромный уголок между перекрытиями и выжидает, когда из дому уберутся чужие.
– Сынок! Как ты там?! – закричал при виде меня отец. Видок у него был неважнецкий. Похоже, батя успел меня похоронить.
– Терпимо! – крикнул я в ответ. – Тут все мертвы. Но я ничего не понимаю…
– Одна голова – хорошо, а десять – лучше. Как-нибудь разберемся. – Отец приободрился и говорил почти весело. У меня отлегло от сердца.
Глава десятая
Старый пруд превратился в зловонную яму, полную сине-зеленых водорослей. Гнусный запах исчезал, лишь когда жижу сковывал лед. Беседки рухнули, их обломки, равно как и сломанные скамейки, еще несколько лет назад сожгли для сугрева ночевавшие здесь бродяги.
Прочесывать сад отец приказал пятерым молодым и-чу. Остальные редкой цепью окружили дом. Отец поднялся по ступеням парадной лестницы. Подошел к массивной дубовой двери трехметровой высоты и, быстро пробормотав какое-то заклинание, несколько раз стукнул позелене-лым медным кольцом. В ответ из дома раздался скрипучий голос, мало похожий на человеческий, – так говорить могла несмазанная дверная петля, если бы умела:
– Уходите, откуда пришли. Здесь вам делать нечего.
– Мы пришли взять свое! – грозно пророкотал отец.
– Здесь нет ничего вашего. Что вы хотите забрать? – поинтересовался Скрипучий Голос.
– Ваши души, – негромко и без пафоса ответил отец и отступил на шаг, доставая из ножен свой легендарный меч Орлевик. С этим мечом мои предки сражались и победили в битве на реке Белой и при штурме Нового Итиля.
– Так возьмите их, – равнодушно произнес Скрипучий Голос. За этим равнодушием прятались, удивительным образом сосуществуя, вечная усталость и ядовитая издевка. Дверь сама собой распахнулась.
Разговор закончился. Началась работа. Отряд ворвался в особняк. Распахнутая дверь на мгновение показалась мне разинутой пастью чудовища, в которую мы лезем по собственной воле.
Не успели мы пробежать по темному замусоренному коридору и десяти метров, как враг нанес первый удар. Оружие вдруг мгновенно раскалилось в руках, и даже самые стойкие и-чу побросали его наземь. Когда сталь начинает светиться красным, расплавленная кожа стекает с кистей рук. Только я обошелся малой кровью – чуток обжегся, расстегивая и срывая с себя ремень с латунной пряжкой.
Нет, здесь была не жалкая шайка разбойников, прикрывавшихся именем мертвого вервольфа и способных лишь убивать и грабить. В этом логовище засели люди или нелюди, на расстоянии управляющие мертвой материей. И кто знает, какими еще секретами они владеют?
Отец сильно пострадал, однако надежный самозаговор защитил его от невыносимой боли. От обожженных и лишившихся оружия бойцов теперь было мало толку, и все-таки отряд шел вперед. Мы не имели права проиграть.
Впереди замельтешили серые фигурки. Они вынесли в коридор треножник, на котором размещалось нечто, укрытое расписным покрывалом. Мы только прибавили шагу – будь что будет. Шли по-прежнему в полный рост, не пригибаясь, не вжимаясь в стены, веря своей интуиции, говорившей, что стрелять в нас не станут. Ведь одной пулеметной очереди хватило бы, чтобы добрую половину срезать в поясе. Верта-нуть дугой: та-да-да-да-да – и как мишени в тире-Серые разбежались, остался один. Воздел руки, словно молился, потом легким движением, будто невесомое, сорвал покрывало и бросился на пол. Хоть я и не следовал еще одному совету Милены – не смотрел в пол, но был настороже и успел зажмуриться.
– Земляная медуза! – крикнул запоздало.
Научное название земляной медузы – горгоноид малый, северный подвид. По сравнению с южным он слабоват, но может ослепить человека, будь тот хоть сто раз и-чу. Горгоноиды – один из многих видов химер, расплодившихся в солончаковых болотах Центральной Азии. Не самый страшный, не самый многочисленный. Единственный вопрос: каким образом он сюда попал?
Первый ряд бойцов, поглядевших на сияющий лик медузы, упал как подкошенный. Болевой шок и мгновенная потеря сознания. Почище «кедрача» будет… Пришвины шли в середине отряда и потому уцелели. Это было единственное, но безоговорочное условие матери – отцу вместе со стариком и детьми первым в полымя не соваться. Пришлось Федору Ивановичу дать клятвенное обещание, а обещания свои батя никогда не нарушал.
Ни один из бойцов больше не смотрел вперед – только в пол, но никто и не двигался с места. Каменные плиты вдруг болотно заколыхались под ногами. Отныне это была топь, а не твердь. И-чу вжимались в стены, пытались нащупать трещины в штукатурке и даже хватались друг за друга.
– Это морок, – спокойно произнес отец. – Под нами – по-прежнему твердый пол.
Без толку. Бойцам было жутко, они не решались ступить в каменную трясину.
– Трусы! Тошно на вас смотреть! – Звучавшее в его голосе презрение могло испепелить заживо. – Неужто самозаговор позабыли?
Наконец бойцы справились с этим немыслимым для и-чу страхом. Надо было идти дальше.
Отец решил показать личный пример. Но как же данное матери слово?.. Он посмотрел на нас, кровных своих, молча спрашивая нашего разрешения. Заглянул в глаза каждому, и каждый взятый на дело Пришвин молча ответил ему: «Разреши пойти мне!»
– Поклянитесь матерью, что ничего ей не скажете, – наконец вслух произнес отец.
– Клянусь, – первым буркнул я.
Следом за мной остальные Пришвины выдавили из себя это слово, силком заставляя подчиниться сжатые губы. И тогда отец шагнул вперед. Покачнулся, едва не потеряв равновесие, поднял ногу для второго шага, и тут невидимая глазу трещина в полу раскрылась, оглушительно хлопнув и выплюнув облако зеленоватого едкого пара. На протяжении десяти саженей неведомая сила разломила и вздыбила плиты, разбросала к стенам коридора, словно куски картона.
Отец успел отшатнуться, и раскаленный пар его не задел. Путь в недра особняка Булатовича был перекрыт. Отряду пришлось отступить, унося ослепленных бойцов. Нужна переправа.
Я один замешкался, с помощью зеркального полушария следя за непонятной суетой серых фигурок в глубине коридора. А когда собрался уходить, уцелевший позади пол с грохотом начал дробиться. Страха я тогда не испытывал – только странное чувство нереальности происходящего. Ощущение было: если уж совсем прижмет, ущипну себя за бок посильней – и проснусь.
Падать в образовавшуюся дымную дыру, полную мерцающих зеленых огней, не хотелось. Я цеплялся за стену, пытаясь удержаться на карнизе, который становился все тоньше. Кусок пола откалывался кусок за куском и, кувыркаясь, рушился в дымно-зеленую бездну. Я вжимался в камень, словно надеясь с ним срастись.
– Потолок! – крикнул мне отец. И-чу отходили – взбесившийся пол гнал их все дальше. – Лезь наверх!
Потолок… Я же не человек-муха. Вытянув руки, я ухватился за едва заметный карниз, идущий по стене на высоте сажени. Здорово! Если под ногами останется хотя бы узенький уступчик, можно дождаться помощи. По стене заструились тоненькие трещины, под ногами крошилась известка, ссыпаясь вниз. Не слишком быстро – так, чтобы я успел испытать смертельный ужас. Сколько времени в моем распоряжении? Минута? Две?
Я с надеждой глянул на потолок. Можно ли взобраться? Чего там только не было: люстры с разбитыми плафонами, крюки и цепи, свисающие жгуты проводов, какие-то веревки и канаты, вековая паутина. Все это было покрыто толстым слоем пыли.
Выбора нет. Я измерил глазами каждый вершок траектории моего предстоящего забега-запрыга, тщательно укладывая в памяти каждый изгиб стены, выступ и впадинку, каждый крюк потолка, хотя в любое мгновение я мог полететь в бездну.
Пора! Держась за верхний карнизик, я оттолкнулся что есть сил от уступчика и побежал по стене, быстро-быстро перебирая руками и ногами. Подо мной оторвался кусок штукатурки и ухнул к разгорающимся зеленым огням. Я бежал вверх по стене, а закон всемирного тяготения равнодушно взирал на мою акробатику. Скорость моя была достаточно велика, и, падая вниз под действием силы тяжести на локоть, я успевал за это время пробежать два, выиграв очередной отрезок стены.
Остановился я, ощутив, что обеими руками прочно за что-то держусь. Это были пыльные крепления бронзовой люстры с побитыми плафонами. Сердце мое стучало, как отбойный молоток, и, казалось, вот-вот выскочит из груди.
Почему я тогда двинулся вперед – на верную смерть, а не назад – к своим? До сих пор не пойму. Идиотская гордость, желание отличиться, бешеная жажда мести? Все это вроде бы не про меня. Я не выбирал направление, оно определилось как бы само собой. Меня вела моя планида.
Двигаться по потолку, цепляясь за его многочисленные висюльки, было делом техники – акробатика входит в обязательные дисциплины и начальной, и средней школы и-чу. К тому же я имел первый разряд по скалолазанию и моток альпинистского троса в кармане.
Продвигаясь вперед над огнедышащим провалом пола, я не смотрел вниз, и мне не было страшно. Я знал, что не сорвусь, если только меня не попытаются сбросить. Я уже преодолел полсотни саженей – особняк как будто разрастался, люстр, крюков и цепей становилось все больше. Однако я двигался быстрее, чем удлинялся коридор, и скоро, очень скоро опять смогу почувствовать под ногами твердую почву. Правда, там горгоноид – но что мне мешает проскочить дальше? Внезапно я услышал: кто-то движется мне навстречу. Проклятие!..
Я оседлал мощную бронзовую люстру, на всякий случай привязался к ее крюку и стал ждать. Этот кто-то пыхтел паровозом, стонал, создавая впечатление полной беспомощности, но я был уверен, что все – игра, попытка задурить мне мозги. На самом деле он был опасен. Смертельно опасен.
Тщетно напрягал я зрение, пытаясь углядеть в сумраке, среди густых черных теней и зеленых отсветов огня, приближающуюся фигуру, хотя звуки становились все громче. Сопит, пыхтит, стонет. И вдруг утих. Мой противник остановился неподалеку, однако я его по-прежнему не видел. Вот так так… В чем дело? Морок застит глаза? Или на самом деле передо мною никого нет? Меня пытаются испугать и остановить в десяти шагах от цели?
Неизвестный снова двинулся вперед, и через мгновение я получил ощутимый толчок в лоб, так что пребольно стукнулся темечком о здоровенный крюк, на котором висела люстра. Ничего себе фикция!.. Враг оказался невидимкой – вот и попробуй с ним сразиться. Сразиться и победить.
Любое серьезное ранение будет смертельным: сорвешься вниз – сгоришь заживо. Огонь, рвущийся из подвалов особняка, хоть и не душил дымом, не поджигал здание, мог в один миг спалить не то что сопленосого и-чу, а целую роту Истребителей Чудовищ.
Крепче уцепившись за цепь, я наугад махнул кулаком. Попал! Невидимка охнул, фыркнул разбитым носом – и чем-то распорол мне ухо. Может, пикой, а может, кинжалом. Хотя какая разница?..
Я снова попытался его достать, но промахнулся. Кулак, вошедший мне в солнечное сплетение, остановил дыхание. Затем враг рубанул по цепи, звено из закаленной стали лопнуло, как стекляшка, люстра рухнула вниз, и я тоже полетел в пылающее чрево особняка. Ой!!! Страховочный трос удержал меня в метре от огня.
Я был жив! Только потерял духовое ружье. Болтался в воздухе, пятки начинало припекать. Ухватившись руками за трос, я стал раскачиваться, чтобы подлететь повыше и схватиться за что-нибудь торчащее из потолка. Лишь бы вражина не перерубил трос!
И тут я услышал скрип разрезаемого троса. Ч-черт!.. Я тотчас отвязал его от пояса и, оказавшись в крайней точке маятника, выпустил трос из рук. Я летел вперед и вверх. Обрезок троса за моей спиной падал в зеленый огонь. А я взлетал, не ведая, смогу ли ухватиться за что-нибудь или чуть позже последую за ним.
Время замедлилось. Наверное, раз в десять. Это значит, скорость реакции у меня выросла во столько же раз. Потом мышцы отыграются сполна: часами будут ныть и отказываться работать. Но это потом. Если уцелею…
Я летел над огненными волнами, и руки мои тянулись, они вытягивались, как телескопическая труба, пытаясь дотянуться до чего-нибудь материального впереди или над головой, но не доставали. Мимо, мимо, мимо! Поначалу взлетев вверх и едва не врезавшись в голый потолок, я начал снижаться. Языки пламени, переливающиеся всеми оттенками зеленого, казались страшней обычного огня.
– Шайтан! – прошипели сзади под потолком.
В то же мгновение я почуял: впереди что-то есть. Успел сгруппироваться и в неуклюжем подобии сальто схватился за конец свисающего с потолка стального каната. Пальцы резануло болью. Их словно рванули из кистей, одновременно сунув в огонь.
Едва удержался. Ладони располосовали острые как бритва заусеницы. Больно! Пальцы вот-вот разогнутся и отпустят канат. Но я научен справляться с болью! И в один миг я ее отключил.
Я подтянулся, а потом, уцепившись покрепче руками, перекувырнулся вниз головой, ногами обвил канат. Нужно опять раскачаться и подлететь к темнеющей в четырех саженях люстре с шестью бронзовыми чашечками цветов.
Враг вновь устремился ко мне. На сей раз он не притворялся рохлей, а легко и беззвучно перебирался с одной висящей под потолком штуковины на другую. Лишь изредка его пика звякала, коснувшись очередного препятствия. Я засек его по звуку и больше не выпускал «из виду».
Я раскачивался и напевал про себя: «Коси, коса, пока роса…» Привязалась строчка. И когда до невидимки оставалось сажени две, я разжал руки, удерживаясь намертво сплетенными ногами. Руки мои взметнулись, но не к бронзовой люстре, а навстречу готовому ударить меня врагу. И они не были пусты – мое деревянное оружие, надежно закрепленное на теле, уцелело во всех этих прыжках.
Учебный кинжал я нацелил на звук вражеского дыхания. И чуть не промахнулся. Острие пробороздило щеку невидимки. Он отшатнулся и выронил пику. Звякнув о стальной канат, пика ухнула в зеленое пламя. В следующую секунду я понял, что врага здесь уже нет. Он улепетывал по потолку, направляясь в глубь особняка – туда, откуда и появился.
Только с четвертой попытки я сумел ухватиться руками за люстру, перебросил на нее ноги, а дальше все было просто… Я догонял невидимку, делая два прыжка там, где он успевал лишь один. Еще пяток скачков – и я истреблю очередное чудовище, удлинив послужной список.
Позорно удирающий враг неожиданно развернулся и прыгнул навстречу, когда я меньше всего ожидал атаки. Окованный металлом носок сапога с размаху ударил мне в грудь. На конце его был длинный шип, и, кабы не защитивший амулет, лететь бы мне вверх тормашками, роняя красную пену из пробитого легкого.
Я сумел уцепиться за ржавый крюк и не упал. А когда враг хотел ударить во второй раз, я взмахнул рукой с деревянным кинжалом… Есть!!! Невидимка разжал руки и молча полетел вниз. Звякнув, грохнулся об пол и больше не издал ни звука. С моего противника стала «стекать» невидимость. Но мне некогда было ждать и смотреть. Плевать, какой он природы. Главное, что он – готов.
Я еще продвинулся на пять саженей и спрыгнул на пол. Ослепляющая людей земляная медуза осталась позади. И адский пламень тоже. Под ногами – наитвердейшая твердь, хладный камень, и радости моей не было предела. Радовался я ровно десять секунд, а затем меня атаковали.
Серые выскакивали из многочисленных дверей, полосуя воздух стальными когтями: у каждого была надета боевая перчатка.
Это были полулюди-полукрысы: ростом с полсажени, бесхвостые, с длинными лицами и полными острых зубов ртами. Скошенные лбы, бусины красных глаз, шерстистые уши… У них были сгорбленные фигуры. Они ходили и даже бегали как бы на полусогнутых.
Один за другим метал я свои дротики, и ни один не пролетел мимо цели. Я работал словно великолепно отлаженная машина, не сделал ни единого лишнего движения, сейчас я жил боем, и только им. Когда я истратил девять дротиков, я бросился на Серых, используя десятый как копье и дубинку.
Чтобы уберечься от их когтей, нельзя было подпускать Серых слишком близко. И я показал класс рукопашного боя: мой дротик и опрокидывал Серых на пол, ломая челюсти, руки, шеи. Крысолюди кидались на меня с нескольких сторон разом. Я крутился, нанося удары, отталкивался от стен, как мячик, и снова бил, никогда не добивая, – на это не было времени.
Поверженные тела Серых устилали мой путь в недра особняка Булатовича. К концу боя мои лодыжки и икры были испещрены порезами, а сапоги годились лишь на свалку. Если бы Серые предварительно смазали стальные когти ядом, я бы уже сдох или корчился в судорогах у крысиных ног.
Я обнаружил Центральную камеру – не могу назвать ее комнатой. Она представляла собой куб и была обшита толстыми листами метеоритного железа, расписанного непонятными знаками. Дверь в камеру была распахнута. На груде роскошных персидских ковров, заменявшей пьедестал, стоял трон. На сиденье помещалась золотая клетка с чудесными белоснежными мышами. Все они были мертвы. У подножия трона на коврах вповалку лежали несколько человек в черных сюртуках. Животы у них были распороты в самурайском ритуале харакири. Трупы еще не остыли. Делать мне здесь было нечего.
Когда я вышел в коридор, зеленый огонь успел потухнуть. Поредевший и потрепанный отцовский отряд дружно стучал найденными в особняке молотками, наводил переправу через зияющий в полу огромный провал. И-чу разобрали полы в нескольких комнатах и теперь сколачивали из досок что-то вроде штурмовых мостков.
По каменным плитам тянулся мокрый след, который вел к вентиляционному отверстию в стене. Пока мы дрались, горго-ноид ухитрился спуститься с треножника и уполз в безопасное место. Теперь наверняка забился в укромный уголок между перекрытиями и выжидает, когда из дому уберутся чужие.
– Сынок! Как ты там?! – закричал при виде меня отец. Видок у него был неважнецкий. Похоже, батя успел меня похоронить.
– Терпимо! – крикнул я в ответ. – Тут все мертвы. Но я ничего не понимаю…
– Одна голова – хорошо, а десять – лучше. Как-нибудь разберемся. – Отец приободрился и говорил почти весело. У меня отлегло от сердца.
Глава десятая
Шестиголов
Переправа удлинялась медленно. Но еще полчаса – и я смогу перепрыгнуть на тот «берег» и воссоединиться с отрядом. Снова скакать по потолку, хоть бы и навстречу своим, не осталось сил.
Все было хорошо. Мы победили. Малой кровью. Но я не испытывал радости – вместо нее росла тревога. Я был уверен: дело еще не кончено.
Стук молотков не смолкал, с каждой минутой родные лица становились чуть ближе. А тревога моя росла и росла. Спиной я почувствовал холод, исходящий из Центральной камеры. Возвращаться туда было страшно.
– Пойду погляжу, – пересилив себя, крикнул я нашим.
Еще в коридоре я понял: в камере, где оставались одни трупы, кто-то копошится. Но я, как и любой и-чу, отлично знал, что в мире нежити смерть далеко не всегда окончательна и необратима. Мертвые способны напасть, порой убивая гораздо лучше живых.
«Если дело швах, сразу рвану назад, поближе к своим», – решил я и заглянул в камеру. В золотой клетке плясали и бились белоснежные мыши-красавицы. Они снова были живей живых. И мертвецы в черных сюртуках больше не лежали у подножия трона. Пока я глазел на возведение спасительного моста, они успели сползтись в кучу. И теперь она ритмически содрогалась, словно всех этих людей одновременно охватила агония. Но я понимал: это была не смерть, а рождение. И кто должен появиться на свет?
Я всей кожей ощутил: надо немедля драпать, или будет поздно. Однако ноги приросли к полу. И тело сковано пятипудовым панцирем – ни рукой двинуть, ни спину разогнуть. Взгляд мой был словно пришпилен к пульсирующему переплетению мертвых рук и ног. Рождалось сверхсущество, и все живые существа низшего порядка, включая человека, попадали под его контроль.
– Ну что там?! – встревоженно закричал из коридора отец. – Чего застыл? – Он видел мою неподвижную фигуру в дверях Центральной камеры.
Я проглотил вставший в горле ком и севшим голосом заговорил – медленно, делая частые паузы. Приходилось копить силы, чтобы преодолеть оцепенение, которое сковало мое тело.
– Меня привязало… Не уйти… Здесь все переменилось… Скоро родится… – Начиная фразу, я еще не знал, что может получиться в результате этих жутких родов. Но тут в памяти всплыл рисунок из учебника «Некрозоологии», и я закончил: – шестиголов.
– Господи! – вырвалось у кого-то из бойцов.
– Цыц! – рявкнул отец. Потом крикнул мне: – Мы сейчас придем! По висячему мостику. Только не молчи – засосет. Я буду рассказывать, что мы делаем. А ты – что видишь… На потолке полно крюков. Кидаю кошку… Р-раз!!! – Звякнуло в коридоре. – Мимо! Подтягиваю трос… Два!!! Зацепил!.. Что там у тебя? Говори!
Трещала ткань лопающейся от напряжения одежды. Куча облепленных слизью тел превращалась в коллективное чудовище. Организмы срастались одновременно в десятках мест: колени – с лопатками, локти – с затылками, животы – с икрами.
Малый шестиголов образуется при слиянии шести мертвецов. Это сборное существо второго порядка. Накапливая черную ментальную энергию и выстреливая узко сфокусированным пучком, оно может выжечь мозги одному человеку, максимум – двум. Распыляя ее широким фронтом, чудовище способно подавить волю трех-четырех.
Большой шестиголов – существо третьего порядка – получается из 66 трупов. Он может победить целый отряд и-чу. Следующий шаг – великий шестиголов. Для его возникновения требуется уже 666 человек. Он принадлежит четвертому, и наивысшему, порядку. Считается, что после его рождения наступит Конец Света, ибо великий шестиголов – одно из воплощений Сатаны. Правда, до сих пор Гильдии всякий раз удавалось вовремя оборвать процесс родов, и потому никто доподлинно не знает, чем все может закончиться.
– Частота пульсации растет… Все перепуталось… Не разобрать… где ноги, где руки… – Я заставлял себя говорить. Открывать рот было все труднее. Хотелось лечь на пол, сжаться в комочек и молча глядеть на роды. Самые главные роды на Земле. – Вижу… Здоровенная волосатая голова… Глаз нет, носа тоже… Ни рта, ни ушей… Волосатый шар… размером с баул…
Отец долго не подавал голоса. Из коридора доносились чертыханье, топот, странный треск.
Убить малого шестиголова в принципе возможно – он вещественен и имеет сердце и мозг. Но хотя ни одну пулю из автоматной очереди ему не испепелить, он наверняка успеет поразить разум стрелка. В любом случае у нас не осталось ни одного орудия убийства, кроме собственных мускулов и мозгов.
Бороться с шестиголовом надо, используя его же собственное оружие, то бишь соединяя усилия максимального числа и-чу. Ведь сила этого чудовища не в числе голов (в конечном счете у него останется одна), а в количестве поглощенных им сознаний.
Для этого нужна хорошо сыгранная, слаженная команда единомышленников, имеющая за спиной годы специальных тренировок. Или – еще лучше, а главное, проще – собрать Истребителей Чудовищ, связанных кровным родством. Тогда контакт разумов возникнет сам собой.
В каждом семействе и-чу существует обязательная процедура объединения. Ежедневно перед обедом, сев за стол, по команде главы семьи все чада и домочадцы (за исключением младенцев и немощных стариков) закрывают глаза и молча сидят несколько минут. Странное зрелище для постороннего глаза. Миряне ошибочно полагают, что так и-чу молятся своему таинственному богу Логосу. А мы просто-напросто тренируемся, приводя к единому знаменателю «пульс» нашего мышления.
Новорожденный шестиголов желал расти дальше. Он приказал всем существам низшего порядка двигаться к нему. И мне тоже. Пол как будто начал крениться; и, чтобы не упасть, мне нужно было бежать под уклон – все быстрее и быстрее… Собрав последние силы, я удержался от первого шага к «трону».
– У нас сложности, – наконец заговорил отец. Голос его отчего-то стал тише. Я не сразу понял, что он отдалился. – Огонь опять вспыхнул, и мостки занялись. Так что мы отступили немного. Сейчас попробуем, как ты, – по потолку. Потерпи еще немного. Потерпишь?
«Да», – хотел я ответить, но не смог – из груди выдавился один лишь хрип. Мое погружение ускорилось. Срывая ногти, я цеплялся за косяки двери. Пытался удержаться на пороге, а шестиголов, не сходя с места, тянул и тянул меня к себе.
– Внучек! – услышал я слабый голос деда. – Пока молодые обезьянят, мы с тобой будем разговаривать. Ты только отвечай – не молчи.
Я был согласен и кивнул ему мысленно. Но разжать губы уже был не в силах.
– Ты слышишь меня?! – закричал он в испуге. Я слышал, однако за две минуты молчания разучился говорить.
– Иго-ре-ок!!! – вопил дед, надсаживаясь. – Отзовись!!!
Тут я вспомнил о существовании самозаговоров и прочитал один. Ощутил, как мир вокруг меня вместе с проклятым шестиголовом размывается, будто в дрожании раскаленного воздуха, и растворяется в ничто. Остается лишь моя собственная голова, гортань, голосовые связки, рот. Я напрягся так, что судорогой свело мышцы шеи, и заговорил. Заговорил, быстро нанизывая бусины слов на нитки предложений, – сперва едва слышно, затем громче и, наконец, в полный голос:
– …короткие, крепкие щупальца. – Голос мой пробился сквозь стену немоты, зазвучав с середины фразы. Значит, первые слова я проговаривал мысленно. – Вроде осьминога. Сбился со счета. Должно быть двадцать четыре конечности. Верно?
Все было хорошо. Мы победили. Малой кровью. Но я не испытывал радости – вместо нее росла тревога. Я был уверен: дело еще не кончено.
Стук молотков не смолкал, с каждой минутой родные лица становились чуть ближе. А тревога моя росла и росла. Спиной я почувствовал холод, исходящий из Центральной камеры. Возвращаться туда было страшно.
– Пойду погляжу, – пересилив себя, крикнул я нашим.
Еще в коридоре я понял: в камере, где оставались одни трупы, кто-то копошится. Но я, как и любой и-чу, отлично знал, что в мире нежити смерть далеко не всегда окончательна и необратима. Мертвые способны напасть, порой убивая гораздо лучше живых.
«Если дело швах, сразу рвану назад, поближе к своим», – решил я и заглянул в камеру. В золотой клетке плясали и бились белоснежные мыши-красавицы. Они снова были живей живых. И мертвецы в черных сюртуках больше не лежали у подножия трона. Пока я глазел на возведение спасительного моста, они успели сползтись в кучу. И теперь она ритмически содрогалась, словно всех этих людей одновременно охватила агония. Но я понимал: это была не смерть, а рождение. И кто должен появиться на свет?
Я всей кожей ощутил: надо немедля драпать, или будет поздно. Однако ноги приросли к полу. И тело сковано пятипудовым панцирем – ни рукой двинуть, ни спину разогнуть. Взгляд мой был словно пришпилен к пульсирующему переплетению мертвых рук и ног. Рождалось сверхсущество, и все живые существа низшего порядка, включая человека, попадали под его контроль.
– Ну что там?! – встревоженно закричал из коридора отец. – Чего застыл? – Он видел мою неподвижную фигуру в дверях Центральной камеры.
Я проглотил вставший в горле ком и севшим голосом заговорил – медленно, делая частые паузы. Приходилось копить силы, чтобы преодолеть оцепенение, которое сковало мое тело.
– Меня привязало… Не уйти… Здесь все переменилось… Скоро родится… – Начиная фразу, я еще не знал, что может получиться в результате этих жутких родов. Но тут в памяти всплыл рисунок из учебника «Некрозоологии», и я закончил: – шестиголов.
– Господи! – вырвалось у кого-то из бойцов.
– Цыц! – рявкнул отец. Потом крикнул мне: – Мы сейчас придем! По висячему мостику. Только не молчи – засосет. Я буду рассказывать, что мы делаем. А ты – что видишь… На потолке полно крюков. Кидаю кошку… Р-раз!!! – Звякнуло в коридоре. – Мимо! Подтягиваю трос… Два!!! Зацепил!.. Что там у тебя? Говори!
Трещала ткань лопающейся от напряжения одежды. Куча облепленных слизью тел превращалась в коллективное чудовище. Организмы срастались одновременно в десятках мест: колени – с лопатками, локти – с затылками, животы – с икрами.
Малый шестиголов образуется при слиянии шести мертвецов. Это сборное существо второго порядка. Накапливая черную ментальную энергию и выстреливая узко сфокусированным пучком, оно может выжечь мозги одному человеку, максимум – двум. Распыляя ее широким фронтом, чудовище способно подавить волю трех-четырех.
Большой шестиголов – существо третьего порядка – получается из 66 трупов. Он может победить целый отряд и-чу. Следующий шаг – великий шестиголов. Для его возникновения требуется уже 666 человек. Он принадлежит четвертому, и наивысшему, порядку. Считается, что после его рождения наступит Конец Света, ибо великий шестиголов – одно из воплощений Сатаны. Правда, до сих пор Гильдии всякий раз удавалось вовремя оборвать процесс родов, и потому никто доподлинно не знает, чем все может закончиться.
– Частота пульсации растет… Все перепуталось… Не разобрать… где ноги, где руки… – Я заставлял себя говорить. Открывать рот было все труднее. Хотелось лечь на пол, сжаться в комочек и молча глядеть на роды. Самые главные роды на Земле. – Вижу… Здоровенная волосатая голова… Глаз нет, носа тоже… Ни рта, ни ушей… Волосатый шар… размером с баул…
Отец долго не подавал голоса. Из коридора доносились чертыханье, топот, странный треск.
Убить малого шестиголова в принципе возможно – он вещественен и имеет сердце и мозг. Но хотя ни одну пулю из автоматной очереди ему не испепелить, он наверняка успеет поразить разум стрелка. В любом случае у нас не осталось ни одного орудия убийства, кроме собственных мускулов и мозгов.
Бороться с шестиголовом надо, используя его же собственное оружие, то бишь соединяя усилия максимального числа и-чу. Ведь сила этого чудовища не в числе голов (в конечном счете у него останется одна), а в количестве поглощенных им сознаний.
Для этого нужна хорошо сыгранная, слаженная команда единомышленников, имеющая за спиной годы специальных тренировок. Или – еще лучше, а главное, проще – собрать Истребителей Чудовищ, связанных кровным родством. Тогда контакт разумов возникнет сам собой.
В каждом семействе и-чу существует обязательная процедура объединения. Ежедневно перед обедом, сев за стол, по команде главы семьи все чада и домочадцы (за исключением младенцев и немощных стариков) закрывают глаза и молча сидят несколько минут. Странное зрелище для постороннего глаза. Миряне ошибочно полагают, что так и-чу молятся своему таинственному богу Логосу. А мы просто-напросто тренируемся, приводя к единому знаменателю «пульс» нашего мышления.
Новорожденный шестиголов желал расти дальше. Он приказал всем существам низшего порядка двигаться к нему. И мне тоже. Пол как будто начал крениться; и, чтобы не упасть, мне нужно было бежать под уклон – все быстрее и быстрее… Собрав последние силы, я удержался от первого шага к «трону».
– У нас сложности, – наконец заговорил отец. Голос его отчего-то стал тише. Я не сразу понял, что он отдалился. – Огонь опять вспыхнул, и мостки занялись. Так что мы отступили немного. Сейчас попробуем, как ты, – по потолку. Потерпи еще немного. Потерпишь?
«Да», – хотел я ответить, но не смог – из груди выдавился один лишь хрип. Мое погружение ускорилось. Срывая ногти, я цеплялся за косяки двери. Пытался удержаться на пороге, а шестиголов, не сходя с места, тянул и тянул меня к себе.
– Внучек! – услышал я слабый голос деда. – Пока молодые обезьянят, мы с тобой будем разговаривать. Ты только отвечай – не молчи.
Я был согласен и кивнул ему мысленно. Но разжать губы уже был не в силах.
– Ты слышишь меня?! – закричал он в испуге. Я слышал, однако за две минуты молчания разучился говорить.
– Иго-ре-ок!!! – вопил дед, надсаживаясь. – Отзовись!!!
Тут я вспомнил о существовании самозаговоров и прочитал один. Ощутил, как мир вокруг меня вместе с проклятым шестиголовом размывается, будто в дрожании раскаленного воздуха, и растворяется в ничто. Остается лишь моя собственная голова, гортань, голосовые связки, рот. Я напрягся так, что судорогой свело мышцы шеи, и заговорил. Заговорил, быстро нанизывая бусины слов на нитки предложений, – сперва едва слышно, затем громче и, наконец, в полный голос:
– …короткие, крепкие щупальца. – Голос мой пробился сквозь стену немоты, зазвучав с середины фразы. Значит, первые слова я проговаривал мысленно. – Вроде осьминога. Сбился со счета. Должно быть двадцать четыре конечности. Верно?