Страница:
— Где трактор?
Яшка рассказал, что всю зиму он работал в мастерской при совхозе «Красная звезда», в десяти километрах от города. Там вместе со слесарем он собрал из пяти старых тракторов четыре. За это получал сто рублей зарплаты в месяц и харчи. Весной попросил заведующего совхозом отпустить один трактор для вспашки земли в коммуне «Новая Америка». Заведующий согласился, но потребовал поручительство, что трактор будет возвращен в срок. И вот Яшка три дня бегает по учреждениям и организациям за поручительством и везде получает отказ.
Николка Чурасов как-то странно гмыкнул, бросился на Яшку и подмял его под себя. Это было выражением его страшной радости.
— Только в поручительстве дело? — спросил он, сидя верхом на Джеке.
— Только в нем.
— Яшка, я достану поручительство.
— Врешь?
— Чего вру?! Через Бабушкина достану. Он мне полное содействие обещал. Будем, Яшка, с машиной. Спасена «Новая Америка»!..
Ребята болтали долго.
У Яшки была еще одна новость: Петр Скороходов от имени сельсовета добивается передачи Кацауровки Чижам. В этом помогает ему старик Скороходов.
— Брось ты! — сказал недоверчиво Николка. — Ведь они поругались не на жизнь, а на смерть. Перед всей деревней оглоблями дрались.
— Может, перед деревней и дрались. А здесь, в городе, я их вчера вместе видел. Чай пили в трактире.
Николка призадумался. Теперь он понял, почему так быстро убежал от него Петр Скороходов. Значит, он ведет под коммуну подкоп? Значит, драка с отцом была надувательством?
— Плохо дело, — сказал Николка. — Ведь Петр нам болтал, что тоже хочет собрать артель «Умная инициатива». Мы ему поверили. Я его вчера встретил здесь и рассказал как доброму, что нам пахать нечем. Теперь он этим воспользуется и Кацауровку у нас перехватит.
— Беда будет.
— Конечно, беда. Но еще посмотрим, чья возьмет.
И ребята шепотом, словно их кто мог подслушать, принялись обсуждать, как защитить Кацауровку и разоблачить Скороходовых.
Из шестерых членов коммуны, голосовавших против раздела земли, лошади были только у Капралова и Дмитрия Чурасова. Но ни тот, ни другой в поле пахать не выехали. Они решили дождаться возвращения Николки из города.
На коммунаров это подействовало. Без вожаков не решались они делить землю. Первые полдня проспорили о том, как теперь быть. А после обеда без дележа каждый наметил себе полоску по парам и принялся пахать. Целина, отведенная коммуне, так и осталась нетронутой. Никому не хотелось мучить лошадь и ломать плуг в такое горячее время.
Правление же «Новой Америки» в полном составе осталось в деревне.
Не легко было сидеть во время пахоты сложа руки. Но каждый чувствовал, что, если выехать в поле, крестьяне сейчас же заставят разделить землю. Капралов, как наиболее осторожный, даже на улицу не показывался: сказался больным. А вечером, когда стемнело, тихо побрел с Сережкой Маршевым по направлению к Чижам. Надеялись встретить Николку.
Сережка Маршев, голодный и обессиленный, говорил отрывисто, не кончая фраз, что теперь ему остается только уйти из деревни на заработки — другого выхода нет. Понадеялся он на коммуну и проел последний хлеб. Теперь семья питается одной картошкой, да и та подходит к концу. Если Николка не достанет машины, хоть головой в реку бросайся. Ведь в городе-то тоже с работой не густо!
Сережка говорил это, постоянно останавливаясь и прислушиваясь. Все ему казалось, что Николка идет навстречу. Но добрались до Чижей, никого не встретили. Решили, что Николка заночевал в городе, и вернулись обратно. На другой день Маршев уже не пошел с Капраловым встречать Николку. Он совсем в отчаяние впал. Капралов пошел один.
Ночь была темная и теплая. Капралов, как вчера, добрел до Чижей, постоял немного в поле и повернул обратно. Решил зайти на минутку к Дмитрию Чурасову, сказать, что завтра надо обязательно выезжать в поле. А то ведь каждый пропащий день портит дело коммуны и подрывает доверие к правлению.
Он недолго постоял у избы Чурасовых, раздумывая, хорошо ли будет, если они завтра начнут пахать. Но делать было нечего, ведь Николка мог пробыть и неделю в городе. Нельзя же бездельничать неделю.
Капралов поднялся на крыльцо и уже взялся за ручку двери. И тут вдруг показалось ему, что далеко за деревней стучала какая-то машина. Залязгала, зафыркала и остановилась. Капралов решил, что это ему померещилось от долгого ожидания. Но он задержался на крыльце, приложил к ушам руки и стал вглядываться в ночную темноту. Никакой машины не было слышно. Только собаки лаяли в Чижах, да корова громко дышала в хлеву у Чурасова. Потом вдруг опять где-то заработал мотор и пошел, пошел, прямо к деревне. Капралов прыгнул с крыльца и побежал в поле.
Далеко на дороге мигал слабый фонарь, и машина, лязгая железом, перла на деревню. Шла она вперед, стуча и буксуя на лужах, но сквозь ее шум можно было разобрать, что два голоса — Николки и Яшки — поют песню «Александровский централ».
Капралов глотнул воздух и бросился бежать, но не к машине, а от нее — к избе Чурасова: сказать, что завтра коммуна начинает пахоту. Он едва успел растолкать Дмитрия, как на улице уже застучал трактор. Капралов и Дмитрий выскочили на крыльцо.
Трактор подкатил к избе и остановился. Весь он был обвешан какими-то мешочками, а сзади, между колес, была привязана железная бочка. С трактора соскочили Николка Чурасов и Джек, в кожаной куртке и таких же штанах.
Николка бросился обниматься с Капраловым, а Джек, ни с кем не здороваясь, сказал громко по направлению к крыльцу:
— Ну вот, товарищи, мы и приехали. Накройте-ка машину рогожей да собирайте всех на экстренное заседание.
И потушил на тракторе фонарь.
Экстренное заседание
Джек делает визиты старым знакомым
Неудачное переселение
Яшка рассказал, что всю зиму он работал в мастерской при совхозе «Красная звезда», в десяти километрах от города. Там вместе со слесарем он собрал из пяти старых тракторов четыре. За это получал сто рублей зарплаты в месяц и харчи. Весной попросил заведующего совхозом отпустить один трактор для вспашки земли в коммуне «Новая Америка». Заведующий согласился, но потребовал поручительство, что трактор будет возвращен в срок. И вот Яшка три дня бегает по учреждениям и организациям за поручительством и везде получает отказ.
Николка Чурасов как-то странно гмыкнул, бросился на Яшку и подмял его под себя. Это было выражением его страшной радости.
— Только в поручительстве дело? — спросил он, сидя верхом на Джеке.
— Только в нем.
— Яшка, я достану поручительство.
— Врешь?
— Чего вру?! Через Бабушкина достану. Он мне полное содействие обещал. Будем, Яшка, с машиной. Спасена «Новая Америка»!..
Ребята болтали долго.
У Яшки была еще одна новость: Петр Скороходов от имени сельсовета добивается передачи Кацауровки Чижам. В этом помогает ему старик Скороходов.
— Брось ты! — сказал недоверчиво Николка. — Ведь они поругались не на жизнь, а на смерть. Перед всей деревней оглоблями дрались.
— Может, перед деревней и дрались. А здесь, в городе, я их вчера вместе видел. Чай пили в трактире.
Николка призадумался. Теперь он понял, почему так быстро убежал от него Петр Скороходов. Значит, он ведет под коммуну подкоп? Значит, драка с отцом была надувательством?
— Плохо дело, — сказал Николка. — Ведь Петр нам болтал, что тоже хочет собрать артель «Умная инициатива». Мы ему поверили. Я его вчера встретил здесь и рассказал как доброму, что нам пахать нечем. Теперь он этим воспользуется и Кацауровку у нас перехватит.
— Беда будет.
— Конечно, беда. Но еще посмотрим, чья возьмет.
И ребята шепотом, словно их кто мог подслушать, принялись обсуждать, как защитить Кацауровку и разоблачить Скороходовых.
Из шестерых членов коммуны, голосовавших против раздела земли, лошади были только у Капралова и Дмитрия Чурасова. Но ни тот, ни другой в поле пахать не выехали. Они решили дождаться возвращения Николки из города.
На коммунаров это подействовало. Без вожаков не решались они делить землю. Первые полдня проспорили о том, как теперь быть. А после обеда без дележа каждый наметил себе полоску по парам и принялся пахать. Целина, отведенная коммуне, так и осталась нетронутой. Никому не хотелось мучить лошадь и ломать плуг в такое горячее время.
Правление же «Новой Америки» в полном составе осталось в деревне.
Не легко было сидеть во время пахоты сложа руки. Но каждый чувствовал, что, если выехать в поле, крестьяне сейчас же заставят разделить землю. Капралов, как наиболее осторожный, даже на улицу не показывался: сказался больным. А вечером, когда стемнело, тихо побрел с Сережкой Маршевым по направлению к Чижам. Надеялись встретить Николку.
Сережка Маршев, голодный и обессиленный, говорил отрывисто, не кончая фраз, что теперь ему остается только уйти из деревни на заработки — другого выхода нет. Понадеялся он на коммуну и проел последний хлеб. Теперь семья питается одной картошкой, да и та подходит к концу. Если Николка не достанет машины, хоть головой в реку бросайся. Ведь в городе-то тоже с работой не густо!
Сережка говорил это, постоянно останавливаясь и прислушиваясь. Все ему казалось, что Николка идет навстречу. Но добрались до Чижей, никого не встретили. Решили, что Николка заночевал в городе, и вернулись обратно. На другой день Маршев уже не пошел с Капраловым встречать Николку. Он совсем в отчаяние впал. Капралов пошел один.
Ночь была темная и теплая. Капралов, как вчера, добрел до Чижей, постоял немного в поле и повернул обратно. Решил зайти на минутку к Дмитрию Чурасову, сказать, что завтра надо обязательно выезжать в поле. А то ведь каждый пропащий день портит дело коммуны и подрывает доверие к правлению.
Он недолго постоял у избы Чурасовых, раздумывая, хорошо ли будет, если они завтра начнут пахать. Но делать было нечего, ведь Николка мог пробыть и неделю в городе. Нельзя же бездельничать неделю.
Капралов поднялся на крыльцо и уже взялся за ручку двери. И тут вдруг показалось ему, что далеко за деревней стучала какая-то машина. Залязгала, зафыркала и остановилась. Капралов решил, что это ему померещилось от долгого ожидания. Но он задержался на крыльце, приложил к ушам руки и стал вглядываться в ночную темноту. Никакой машины не было слышно. Только собаки лаяли в Чижах, да корова громко дышала в хлеву у Чурасова. Потом вдруг опять где-то заработал мотор и пошел, пошел, прямо к деревне. Капралов прыгнул с крыльца и побежал в поле.
Далеко на дороге мигал слабый фонарь, и машина, лязгая железом, перла на деревню. Шла она вперед, стуча и буксуя на лужах, но сквозь ее шум можно было разобрать, что два голоса — Николки и Яшки — поют песню «Александровский централ».
Капралов глотнул воздух и бросился бежать, но не к машине, а от нее — к избе Чурасова: сказать, что завтра коммуна начинает пахоту. Он едва успел растолкать Дмитрия, как на улице уже застучал трактор. Капралов и Дмитрий выскочили на крыльцо.
Трактор подкатил к избе и остановился. Весь он был обвешан какими-то мешочками, а сзади, между колес, была привязана железная бочка. С трактора соскочили Николка Чурасов и Джек, в кожаной куртке и таких же штанах.
Николка бросился обниматься с Капраловым, а Джек, ни с кем не здороваясь, сказал громко по направлению к крыльцу:
— Ну вот, товарищи, мы и приехали. Накройте-ка машину рогожей да собирайте всех на экстренное заседание.
И потушил на тракторе фонарь.
Экстренное заседание
Экстренное заседание длилось почти всю ночь. Долго собирали членов коммуны. Многие из них только что разоспались, и Николке с Капраловым пришлось поливать их водой. Наконец коммунары сошлись к избе Чурасовых, зевающие и недовольные. И только вид трактора у крыльца заставил всех забыть сон. Но все-таки Яшке пришлось услышать много горьких слов на заседании.
Напрасно он кричал, что время не ждет и надо потолковать о делах. Каждый хотел вставить свое словечко, и Джека обвиняли во всех неудачах коммуны.
Наконец все упреки были высказаны, все обидные слова произнесены.
Яшка получил возможность говорить.
Он начал свой доклад с рассказа о том, как работают на земле в Америке. Там никто не остается на зиму в деревне, разве только богатые фермеры. Работники же едут в те места, где зимой можно получить заработок. Так, по американскому обычаю, сделал и он в эту зиму.
Тут Капралов возмущенно закричал:
— Что ж, у тебя руки отсохли написать, что в Америке такой обычай существует? Нешто мы можем здесь, в Починках, все американские обычаи знать?
Джек ответил, что писем писать не любит, поэтому ничего и не писал.
— Так общее дело вести нельзя! — вставил Маршев. — Раз связался с нами, должен информировать.
Джек сознался, что сделал ошибку, пообещал в будущем писать аккуратно и продолжал свой рассказ. Вкратце сообщил, как работал зимой в мастерских совхоза и как с помощью Николки получил оттуда трактор на две недели. За это время надо поднять всю целину, а также запахать кацауровские поля. Работать придется и ночью, при кострах. Завтра же надо съездить на станцию за плугом и керосином. Если лошади не идут по целине, пару можно продать, благо цены весной стоят хорошие. Этих денег с лихвой хватит и на керосин, и на смазку для трактора, и на оплату за провоз семян, которые отпущены в городе. Остальных лошадей надо променять хоть на четверку хороших, он еще осенью об этом думал. Теперь, после неудачи с пахотой, коммунары должны его в этом деле поддержать.
Здесь Бутылкин, а за ним и некоторые другие члены коммуны начали возражать, что нельзя действовать так поспешно, — жалко со старыми лошадьми расставаться. Но Джек ответил с запальчивостью, что только так и можно работать. Если каждый будет жалеть свою паршивую лошадь и курицу, то мечтать о хорошем хозяйстве нечего.
Большинством голосов, однако, постановили вопрос о лошадях отложить.
Посыпались замечания. Непонятно было, как на тракторе пахать день и ночь. Оно, конечно, трактор — машина и не устает, но ведь люди-то с работой не знакомы. Тут Капралов вмешался, сказал, что лично он с трактором справится: ему во время военной службы приходилось ездить на танках.
— Остальных научим, — сказал Джек. — Надо, чтоб четыре тракториста было. Каждый будет по шести часов пахать. А на лошадях пусть пары поднимают.
Маршев сказал:
— Я хочу на тракторе.
— Ладно, — ответил Джек. — Так четверку и составим: ты, Николка, Капралов и я. Еще пару женщин обучим. Ведь на тракторе пахать — не за плугом ходить. Силы не требуется.
Поговорили и о Кацауровке. Хотя ребята с собой бумаги на имение не привезли, им было обещано в городе, что Кацауровка отойдет к коммуне.
— На этих днях коров туда переведем для верности, — сказал Николка. — И работниц перебросим.
— Ведь у нас потелились коровы-то, — сказал Дмитрий Чурасов и улыбнулся. — Теперь в стаде шесть телят уж лишних.
— И телят в Кацауровку отправим, — заявил Джек. — В Кацауровке и гряды заложим под «вирджинию». Если руки свободные останутся, начнем дом разбирать адмиральский послезавтра. Я и веревку привез специальную, чтоб колонны валить. В ней двадцать метров.
Джек пошел к трактору и принес веревку.
Тут уж ребята смеяться начали. Бутылкин закричал:
— Ты, Жек, опять про свое. Я уж думал, что ты за зиму про дом-то забыл. Уж больно за дело сердито берешься. Нешто могут быть весной свободные руки?
— Да ведь за нас трактор работать будет, — разъяснил Джек. — И коровы в одном помещении меньше ухода требуют. Должен народ освободиться.
Об этом спорить не стали. Надо было распределить, кто на другой день что делает. Капралов переписал на лист всех работников и работниц и против каждого имени обозначил: кто пашет, кто на станцию едет, кто трактором управлять учится. Совсем уже рассвело, когда Джек объявил собрание закрытым.
…Дома Джек не стал много разговаривать с матерью. Сказал Пелагее только, чтоб она с утра ехала пахать пары на общее поле.
Пелагея от радости, что сын вернулся, совсем одурела. Забыла ему даже сразу про американские письма сказать. Но Джек сам спросил о письмах и сел к окну их читать.
Пелагея задремала на печке, но потом вдруг проснулась от крика:
— Триста пятьдесят долларов!..
Это Джек кричал.
Пелагея испугалась и спросила шепотом.
— Яш, а Яш, может, тебе воды подать?
Но Яшка ответил:
— Ничего мне не надо.
И опять принялся читать.
Только с каждым письмом становился он все грустнее и грустнее.
Когда читал последнее, то Пелагее показалось даже, что он плачет.
Напрасно он кричал, что время не ждет и надо потолковать о делах. Каждый хотел вставить свое словечко, и Джека обвиняли во всех неудачах коммуны.
Наконец все упреки были высказаны, все обидные слова произнесены.
Яшка получил возможность говорить.
Он начал свой доклад с рассказа о том, как работают на земле в Америке. Там никто не остается на зиму в деревне, разве только богатые фермеры. Работники же едут в те места, где зимой можно получить заработок. Так, по американскому обычаю, сделал и он в эту зиму.
Тут Капралов возмущенно закричал:
— Что ж, у тебя руки отсохли написать, что в Америке такой обычай существует? Нешто мы можем здесь, в Починках, все американские обычаи знать?
Джек ответил, что писем писать не любит, поэтому ничего и не писал.
— Так общее дело вести нельзя! — вставил Маршев. — Раз связался с нами, должен информировать.
Джек сознался, что сделал ошибку, пообещал в будущем писать аккуратно и продолжал свой рассказ. Вкратце сообщил, как работал зимой в мастерских совхоза и как с помощью Николки получил оттуда трактор на две недели. За это время надо поднять всю целину, а также запахать кацауровские поля. Работать придется и ночью, при кострах. Завтра же надо съездить на станцию за плугом и керосином. Если лошади не идут по целине, пару можно продать, благо цены весной стоят хорошие. Этих денег с лихвой хватит и на керосин, и на смазку для трактора, и на оплату за провоз семян, которые отпущены в городе. Остальных лошадей надо променять хоть на четверку хороших, он еще осенью об этом думал. Теперь, после неудачи с пахотой, коммунары должны его в этом деле поддержать.
Здесь Бутылкин, а за ним и некоторые другие члены коммуны начали возражать, что нельзя действовать так поспешно, — жалко со старыми лошадьми расставаться. Но Джек ответил с запальчивостью, что только так и можно работать. Если каждый будет жалеть свою паршивую лошадь и курицу, то мечтать о хорошем хозяйстве нечего.
Большинством голосов, однако, постановили вопрос о лошадях отложить.
Посыпались замечания. Непонятно было, как на тракторе пахать день и ночь. Оно, конечно, трактор — машина и не устает, но ведь люди-то с работой не знакомы. Тут Капралов вмешался, сказал, что лично он с трактором справится: ему во время военной службы приходилось ездить на танках.
— Остальных научим, — сказал Джек. — Надо, чтоб четыре тракториста было. Каждый будет по шести часов пахать. А на лошадях пусть пары поднимают.
Маршев сказал:
— Я хочу на тракторе.
— Ладно, — ответил Джек. — Так четверку и составим: ты, Николка, Капралов и я. Еще пару женщин обучим. Ведь на тракторе пахать — не за плугом ходить. Силы не требуется.
Поговорили и о Кацауровке. Хотя ребята с собой бумаги на имение не привезли, им было обещано в городе, что Кацауровка отойдет к коммуне.
— На этих днях коров туда переведем для верности, — сказал Николка. — И работниц перебросим.
— Ведь у нас потелились коровы-то, — сказал Дмитрий Чурасов и улыбнулся. — Теперь в стаде шесть телят уж лишних.
— И телят в Кацауровку отправим, — заявил Джек. — В Кацауровке и гряды заложим под «вирджинию». Если руки свободные останутся, начнем дом разбирать адмиральский послезавтра. Я и веревку привез специальную, чтоб колонны валить. В ней двадцать метров.
Джек пошел к трактору и принес веревку.
Тут уж ребята смеяться начали. Бутылкин закричал:
— Ты, Жек, опять про свое. Я уж думал, что ты за зиму про дом-то забыл. Уж больно за дело сердито берешься. Нешто могут быть весной свободные руки?
— Да ведь за нас трактор работать будет, — разъяснил Джек. — И коровы в одном помещении меньше ухода требуют. Должен народ освободиться.
Об этом спорить не стали. Надо было распределить, кто на другой день что делает. Капралов переписал на лист всех работников и работниц и против каждого имени обозначил: кто пашет, кто на станцию едет, кто трактором управлять учится. Совсем уже рассвело, когда Джек объявил собрание закрытым.
…Дома Джек не стал много разговаривать с матерью. Сказал Пелагее только, чтоб она с утра ехала пахать пары на общее поле.
Пелагея от радости, что сын вернулся, совсем одурела. Забыла ему даже сразу про американские письма сказать. Но Джек сам спросил о письмах и сел к окну их читать.
Пелагея задремала на печке, но потом вдруг проснулась от крика:
— Триста пятьдесят долларов!..
Это Джек кричал.
Пелагея испугалась и спросила шепотом.
— Яш, а Яш, может, тебе воды подать?
Но Яшка ответил:
— Ничего мне не надо.
И опять принялся читать.
Только с каждым письмом становился он все грустнее и грустнее.
Когда читал последнее, то Пелагее показалось даже, что он плачет.
Джек делает визиты старым знакомым
Татьяна Кацаурова невесело провела зиму. С отъездом старшего брата Валентина в Кацауровке жить стало труднее. Особенно тяжело доставались дрова. Раньше в лесу работали братья, а теперь Анатолий отказался ехать один, и вместе с ним пришлось пилить лес поочередно Татьяне и Дуне.
Работа эта была трудная и утомительная. С непривычки от пилы болели руки и спина.
Перед Новым годом Анатолий получил от Валентина письмо, но Татьяне его не показал. Сказал только, что брат приглашает его приехать в Москву на недельку. На билет у Анатолия денег не было, и он уговорил Татьяну продать на сорок рублей сена. Обещал, что из Москвы сейчас же вышлет телеграфом сто рублей, а потом переведет деньги, полученные за адмиральскую рукопись.
Уехал он под Новый год, и с тех пор от него известий не было. Дуня, жена его, часто плакала и уверяла, что в Кацауровку Анатолий никогда не вернется.
Татьяна успокаивала ее как могла, хотя сама понимала, что братья интересоваться усадьбой перестали и вряд ли возвратятся.
Теперь Татьяна совершенно не представляла себе, как поведет хозяйство дальше без мужчин. Еще с коровами, пожалуй, она и Дуня управились бы. Но пахать землю и сеять хлеб было для них трудно. Единственная надежда оставалась на коммуну, но и эта надежда была очень слаба.
Татьяна знала, что Джек пропал из деревни и за всю зиму не прислал в коммуну ни одного письма. Она знала также, что коммуна получила землю, но с пахотой вышла заминка. Все эти новости сообщал ей Петр Скороходов, который часто заезжал в Кацауровку. В первый раз он приехал еще в декабре, по поручению отца, получить долг. Тогда Анатолий попросил подождать до Нового года. Петр Скороходов приехал в январе и Анатолия уже не застал. Потом начал приезжать чаще, денег уже не требовал, даже сам предлагал в долг. Один раз Татьяна заняла у него десять рублей. Приезжал обыкновенно Петр Скороходов после обеда, привозил с собой вино и конфеты и уговаривал Татьяну и Дуню пить. Оставался он долго, до самого вечера, и Татьяна не знала, зачем он ездит и о чем с ним разговаривать.
В феврале Петр прикатил вместе с отцом, и старик Скороходов довольно прозрачно намекнул Татьяне, что Петр решил на ней жениться. Татьяна сообразила, что свадьба эта — предлог для того, чтобы завладеть флигелем. Да и Скороходовы этого не скрывали. Вдруг ни с того ни с сего оба полезли на чердак — посмотреть, хороши ли стропила.
Татьяна страшно возмутилась. Когда старик слез с чердака, весь в паутине, Татьяна решительно заявила ему, что замуж за Петра ни в коем случае не пойдет.
Тогда Павел Павлович Скороходов закричал:
— Ну, коли так, то тебя Петр, как помещицу, отсюда в поле выгонит. А поля твои чижовским мужикам отдаст. Ты подумай над этим, а потом отказывай.
— Фактически так, — поддакнул Петр. — Как теперь адмирал умер, а братья смылись, действительно потеснить придется.
Татьяна поняла, что ее дело плохо, и промолчала. Вечером, когда Скороходовы уехали, она написала братьям длинное письмо. Просила у них совета, как быть. Письмо она отправила срочной почтой, но никакого ответа не получила.
Прошло еще немного времени, и вот Петр Скороходов приехал в Кацауровку на отцовской тележке и в новом картузе. Он привез Татьяне белой материи на платье и две катушки ниток. Дуне привез носовых платков и гребенку. Передавая подарки, он заявил, что свадьба должна состояться на красной горке. Никаких возражений он не предвидел.
Татьяна отложила материю в сторону, даже не взглянув на нее, и вдруг заявила, что еще осенью она вошла в коммуну и ей надо посоветоваться с ребятами, как теперь быть.
— Ты это дело, Таня, брось, — сказал Петр отечески. — Никакой коммуны быть не может, одни глупости это. Яшка на них плюнул и в городе крутится. Пиши сейчас заявление, что из членов уходишь, а я его Капралову свезу. Так лучше будет.
И стал рассказывать Татьяне о том, что он уже побывал в городе и там ему пообещали передать Кацауровку в распоряжение Чижей. Значит, если он захочет, завтра же может прислать чижовских мужиков запахивать кацауровские поля.
Татьяна поняла, что на помощь ей теперь рассчитывать неоткуда. Слезы тихо бежали по ее лицу, и она машинально начала рассматривать белую материю.
А Петр стучал каблуками по комнате и говорил:
— Тут и на оборки хватит. Четыре метра с половиной привез. Только кроить не дам, пока заявления не подпишешь.
Джек в этот день с утра начал учить ребят работать на тракторе. Ученье происходило на улице в Починках: ездили взад и вперед. Капралов очень скоро усвоил всю премудрость, но Маршеву и Николке, которые никаких машин, кроме телег, не видели, приходилось трудно.
Весь народ высыпал смотреть, как трактор с треском катался по улице, вдруг одевался облаком дыма, ломал изгороди и стукался в стены изб. Ближе к обеду путь трактора выровнялся, и машина перестала походить на пьяную. В самый обед на подводах привезли со станции четырехлемешный плужок и керосин. Джек велел везти все это в поле, а сам пообедал и выехал вслед за подводами на тракторе. За трактором пошли все коммунары с бабами и ребятами. Джек осмотрел поле, наметил на целине участок гектаров в пять, прицепил плуг и начал пахать.
Земля была еще сырая и хорошо отваливалась четырьмя пластами от плуга, обнаруживая свое каштановое нутро. На работу Джека смотрели все с восхищением: уж больно ловко слушался его трактор и легко под машиной ломалась целина. Но Джек считал, что нечего стоять без дела да ротозейничать. Он поручил ребятам и бабам собирать хворост для костров, чтоб ночью запалить огни по краям участка. Передал машину Капралову, а сам с тремя ребятами пошел в Кацауровку.
По полю шагали весело. Коммунары считали уже, что Кацауровка отошла к ним, а потому шли туда, как к себе домой. От березовой рощи припустились бежать. В ворота вошли с присвистом. Но тут ожидала их неприятность: на дворе стояла тележка старика Скороходова. Лошадь была распряжена и жевала овес из мешка. По навозу видно было, что она тут давно. Ребята переглянулись. Николка сказал:
— Объехал нас старик. Что он тут делает?
Но когда вошли во флигель и попали в столовую, то увидели, что объехал их не старик, а сын его Петр, член сельсовета. Он сидел с Татьяной за столом и пил чай. Тут же лежала белая материя и нитки.
Ребята поздоровались с Татьяной и Петром за руку и сели у стен. Николка закричал весело:
— Ну, Татьяна Аристарховна, пришли тебя на работу звать. Хворост собирать надо.
Татьяна, увидевши ребят, почему-то страшно побледнела, потом покраснела. Но скоро оправилась и стала рассказывать Джеку, как провела зиму. Сказала, что оба брата в Москве, сена в Кацауровке нет и пахать полей она не начинала.
Тут ребята захохотали и заговорили наперебой, что она может не беспокоиться. По плану работ все кацауровские поля будут подняты трактором. Что сена нет, тоже ничего. На этих днях коммуна переведет своих коров в Кацауровку и перевезет силос. Одним словом, все обойдется. Татьяна ничего на это не ответила и вдруг вышла из комнаты. А Петр поднялся, надел картуз и сказал развязно:
— Дело в следующем: вы, ребятки, полегче, несознательный народ. Известно ли вам, что Татьяна Кацаурова из «Новой Америки» вышла? Так что — ша…
Николка Чурасов ответил, что коммуне об этом ничего не известно, и начал возражать. Но Петр спорить не стал, а вышел на двор запрягать лошадь. Тут Татьяна позвала Джека в коридор и, волнуясь, сообщила ему, что Петр заставил ее подписать заявление о выходе из коммуны. Джек покраснел, насупился, охнул. Потом спросил:
— А где это заявление?
— У него в картузе лежит.
— Угу…
И, не говоря больше ни слова, выбежал на двор. Ребята не успели на крыльцо выскочить, как он сорвал картуз с Петра и овладел бумагой. Завязалась драка. Петр хотел ударить Джека по зубам наотмашь, но Джек присел и удар пришелся мимо. Сам Петр чуть не упал.
Джек схватил его за ноги и бросил в тележку, ударил по лошади и вывез за ворота. Петр уселся на козлах и закричал, что арестует Джека при первой возможности.
Но Джек ему ответил тоже криком:
— Ладно, разговаривай! Бумага в коммуну адресована, ей нечего в твоем картузе лежать. А если еще сюда приедешь, то смотри.
Погрозил кулаком и вернулся во флигель.
Татьяна сразу развеселилась, позвала Дуню, и все вместе начали решать, что делать дальше. Ребята были убеждены, что в городе состоялось уже постановление о Кацауровке; поэтому решено было на другой день ранним утром перевести сюда коров.
Наступил вечер. Ребята разогрели самовар, попили чаю и пошли в поле к трактору. А Джек заявил, что остается в Кацауровке на ночь дежурить, чтоб вернее было.
Работа эта была трудная и утомительная. С непривычки от пилы болели руки и спина.
Перед Новым годом Анатолий получил от Валентина письмо, но Татьяне его не показал. Сказал только, что брат приглашает его приехать в Москву на недельку. На билет у Анатолия денег не было, и он уговорил Татьяну продать на сорок рублей сена. Обещал, что из Москвы сейчас же вышлет телеграфом сто рублей, а потом переведет деньги, полученные за адмиральскую рукопись.
Уехал он под Новый год, и с тех пор от него известий не было. Дуня, жена его, часто плакала и уверяла, что в Кацауровку Анатолий никогда не вернется.
Татьяна успокаивала ее как могла, хотя сама понимала, что братья интересоваться усадьбой перестали и вряд ли возвратятся.
Теперь Татьяна совершенно не представляла себе, как поведет хозяйство дальше без мужчин. Еще с коровами, пожалуй, она и Дуня управились бы. Но пахать землю и сеять хлеб было для них трудно. Единственная надежда оставалась на коммуну, но и эта надежда была очень слаба.
Татьяна знала, что Джек пропал из деревни и за всю зиму не прислал в коммуну ни одного письма. Она знала также, что коммуна получила землю, но с пахотой вышла заминка. Все эти новости сообщал ей Петр Скороходов, который часто заезжал в Кацауровку. В первый раз он приехал еще в декабре, по поручению отца, получить долг. Тогда Анатолий попросил подождать до Нового года. Петр Скороходов приехал в январе и Анатолия уже не застал. Потом начал приезжать чаще, денег уже не требовал, даже сам предлагал в долг. Один раз Татьяна заняла у него десять рублей. Приезжал обыкновенно Петр Скороходов после обеда, привозил с собой вино и конфеты и уговаривал Татьяну и Дуню пить. Оставался он долго, до самого вечера, и Татьяна не знала, зачем он ездит и о чем с ним разговаривать.
В феврале Петр прикатил вместе с отцом, и старик Скороходов довольно прозрачно намекнул Татьяне, что Петр решил на ней жениться. Татьяна сообразила, что свадьба эта — предлог для того, чтобы завладеть флигелем. Да и Скороходовы этого не скрывали. Вдруг ни с того ни с сего оба полезли на чердак — посмотреть, хороши ли стропила.
Татьяна страшно возмутилась. Когда старик слез с чердака, весь в паутине, Татьяна решительно заявила ему, что замуж за Петра ни в коем случае не пойдет.
Тогда Павел Павлович Скороходов закричал:
— Ну, коли так, то тебя Петр, как помещицу, отсюда в поле выгонит. А поля твои чижовским мужикам отдаст. Ты подумай над этим, а потом отказывай.
— Фактически так, — поддакнул Петр. — Как теперь адмирал умер, а братья смылись, действительно потеснить придется.
Татьяна поняла, что ее дело плохо, и промолчала. Вечером, когда Скороходовы уехали, она написала братьям длинное письмо. Просила у них совета, как быть. Письмо она отправила срочной почтой, но никакого ответа не получила.
Прошло еще немного времени, и вот Петр Скороходов приехал в Кацауровку на отцовской тележке и в новом картузе. Он привез Татьяне белой материи на платье и две катушки ниток. Дуне привез носовых платков и гребенку. Передавая подарки, он заявил, что свадьба должна состояться на красной горке. Никаких возражений он не предвидел.
Татьяна отложила материю в сторону, даже не взглянув на нее, и вдруг заявила, что еще осенью она вошла в коммуну и ей надо посоветоваться с ребятами, как теперь быть.
— Ты это дело, Таня, брось, — сказал Петр отечески. — Никакой коммуны быть не может, одни глупости это. Яшка на них плюнул и в городе крутится. Пиши сейчас заявление, что из членов уходишь, а я его Капралову свезу. Так лучше будет.
И стал рассказывать Татьяне о том, что он уже побывал в городе и там ему пообещали передать Кацауровку в распоряжение Чижей. Значит, если он захочет, завтра же может прислать чижовских мужиков запахивать кацауровские поля.
Татьяна поняла, что на помощь ей теперь рассчитывать неоткуда. Слезы тихо бежали по ее лицу, и она машинально начала рассматривать белую материю.
А Петр стучал каблуками по комнате и говорил:
— Тут и на оборки хватит. Четыре метра с половиной привез. Только кроить не дам, пока заявления не подпишешь.
Джек в этот день с утра начал учить ребят работать на тракторе. Ученье происходило на улице в Починках: ездили взад и вперед. Капралов очень скоро усвоил всю премудрость, но Маршеву и Николке, которые никаких машин, кроме телег, не видели, приходилось трудно.
Весь народ высыпал смотреть, как трактор с треском катался по улице, вдруг одевался облаком дыма, ломал изгороди и стукался в стены изб. Ближе к обеду путь трактора выровнялся, и машина перестала походить на пьяную. В самый обед на подводах привезли со станции четырехлемешный плужок и керосин. Джек велел везти все это в поле, а сам пообедал и выехал вслед за подводами на тракторе. За трактором пошли все коммунары с бабами и ребятами. Джек осмотрел поле, наметил на целине участок гектаров в пять, прицепил плуг и начал пахать.
Земля была еще сырая и хорошо отваливалась четырьмя пластами от плуга, обнаруживая свое каштановое нутро. На работу Джека смотрели все с восхищением: уж больно ловко слушался его трактор и легко под машиной ломалась целина. Но Джек считал, что нечего стоять без дела да ротозейничать. Он поручил ребятам и бабам собирать хворост для костров, чтоб ночью запалить огни по краям участка. Передал машину Капралову, а сам с тремя ребятами пошел в Кацауровку.
По полю шагали весело. Коммунары считали уже, что Кацауровка отошла к ним, а потому шли туда, как к себе домой. От березовой рощи припустились бежать. В ворота вошли с присвистом. Но тут ожидала их неприятность: на дворе стояла тележка старика Скороходова. Лошадь была распряжена и жевала овес из мешка. По навозу видно было, что она тут давно. Ребята переглянулись. Николка сказал:
— Объехал нас старик. Что он тут делает?
Но когда вошли во флигель и попали в столовую, то увидели, что объехал их не старик, а сын его Петр, член сельсовета. Он сидел с Татьяной за столом и пил чай. Тут же лежала белая материя и нитки.
Ребята поздоровались с Татьяной и Петром за руку и сели у стен. Николка закричал весело:
— Ну, Татьяна Аристарховна, пришли тебя на работу звать. Хворост собирать надо.
Татьяна, увидевши ребят, почему-то страшно побледнела, потом покраснела. Но скоро оправилась и стала рассказывать Джеку, как провела зиму. Сказала, что оба брата в Москве, сена в Кацауровке нет и пахать полей она не начинала.
Тут ребята захохотали и заговорили наперебой, что она может не беспокоиться. По плану работ все кацауровские поля будут подняты трактором. Что сена нет, тоже ничего. На этих днях коммуна переведет своих коров в Кацауровку и перевезет силос. Одним словом, все обойдется. Татьяна ничего на это не ответила и вдруг вышла из комнаты. А Петр поднялся, надел картуз и сказал развязно:
— Дело в следующем: вы, ребятки, полегче, несознательный народ. Известно ли вам, что Татьяна Кацаурова из «Новой Америки» вышла? Так что — ша…
Николка Чурасов ответил, что коммуне об этом ничего не известно, и начал возражать. Но Петр спорить не стал, а вышел на двор запрягать лошадь. Тут Татьяна позвала Джека в коридор и, волнуясь, сообщила ему, что Петр заставил ее подписать заявление о выходе из коммуны. Джек покраснел, насупился, охнул. Потом спросил:
— А где это заявление?
— У него в картузе лежит.
— Угу…
И, не говоря больше ни слова, выбежал на двор. Ребята не успели на крыльцо выскочить, как он сорвал картуз с Петра и овладел бумагой. Завязалась драка. Петр хотел ударить Джека по зубам наотмашь, но Джек присел и удар пришелся мимо. Сам Петр чуть не упал.
Джек схватил его за ноги и бросил в тележку, ударил по лошади и вывез за ворота. Петр уселся на козлах и закричал, что арестует Джека при первой возможности.
Но Джек ему ответил тоже криком:
— Ладно, разговаривай! Бумага в коммуну адресована, ей нечего в твоем картузе лежать. А если еще сюда приедешь, то смотри.
Погрозил кулаком и вернулся во флигель.
Татьяна сразу развеселилась, позвала Дуню, и все вместе начали решать, что делать дальше. Ребята были убеждены, что в городе состоялось уже постановление о Кацауровке; поэтому решено было на другой день ранним утром перевести сюда коров.
Наступил вечер. Ребята разогрели самовар, попили чаю и пошли в поле к трактору. А Джек заявил, что остается в Кацауровке на ночь дежурить, чтоб вернее было.
Неудачное переселение
Оставаясь на ночь в Кацауровке, Джек рассчитывал, что таким путем оградит усадьбу от захвата Петром Скороходовым. Весь вечер он проговорил с Татьяной о планах на лето. Они составили примерную смету: сколько нужно хлеба для коммуны, сколько молока, овощей, яиц — и подсчитали приход. Расчеты показали, что коммуна хорошо прокормится, даже часть урожая можно будет продать. Если же посеять табак и выгодно сбыть его, то зима совсем будет легкая. Джек разговаривал в этот вечер с Таней только о делах коммуны. Вообще они никогда не вспоминали о том, как он сватался и получил отказ. И Яшка до сих пор не знал, действовал ли тогда адмирал по желанию дочери или нет.
Часов в одиннадцать в Кацауровку прибегал запыхавшийся Маршев и заявил, что трактор остановился. Джек испугался и, не прощясь с Татьяной, побежал в поле. По пути расспрашивал Маршева, почему остановилась машина, но тот ничего не умел объяснить.
Миновали березовую рощу и увидели четыре больших костра впереди. У одного из них темной тенью стояла недвижимая машина и огонь играл на зеркальном железе плужков. Джек, ни о чем не спрашивая Капралова, полез под трактор. Скоро выяснилось, что поломки никакой нет. Подлили смазочного масла. Капралов завертел ручку, и трактор пошел, Джек вскочил на него на ходу.
Ночь была теплая, и работа шла хорошо. Пахло взрыхленной весенней землей и керосином. В два часа небо начало зеленеть с востока, и в холодном свете зари звезды тонули, как в бездонном море. Костры догорали, и едкий дым стлался по земле. Джек разбудил Маршева, который спал в телеге, и еще раз показал ему, как надо пахать. Сережка с превеликим удовольствием уселся на машину и поехал. А Джек пошел в Починки. До утра оставалось немного, и ему хотелось пораньше выгнать коров. Кроме того, одолевала усталость. Но Джеку не удалось отдохнуть как следует в эту ночь. В пять часов его разбудила Катька и сообщила, что ребята выгнали скот на улицу. Пелагея заныла. Ей казалось, что коровы подохнут в Кацауровке.
Джек, зевая и потягиваясь, с помощью Капралова открыл силосную яму. На четыре подводы погрузили часть силоса. Бабы подивились, что за зиму картофельная ботва побурела и стала пахнуть кисло. Всем казалось, что коровы к этому корму и не притронутся. Но сделали пробу, и коровы пристали к силосу так, что их пришлось отгонять палками.
Подводы с силосом пустили вперед. За подходами шли коровы, рога их девки украсили красными бантами. На это Катька пожертвовала платок. Сзади двинулась подвода с имуществом Джека, на подводе кверху ножками лежала его железная кровать. Потом везли телят. А дальше шли коммунары.
В поле бабы заспорили, кому оставаться при коровах: ведь на весь скотный двор было положено только три работницы. Каждой хотелось занять это место. Николка Чурасов объяснил, что в Кацауровке будет брошен жребии и что спорить нечего. Затянул песню:
Перед сургучной печатью коммуна на колесах принуждена была остановиться.
Джек подошел к воротам и закричал:
— Что это здесь висит?
Со двора послышались крики и смех. Чижевские мужики стали на телеги и через забор кричали:
— Поздно приехали, товарищи дорогие. Больно спать любите. Проспали, братишки, Кацауровку.
Николка Чурасов выскочил вперед, ударил шапкой в землю и закричал:
— Товарищи! Выходите сюда на общее собрание, вместе вопрос обсудим. Ведь это кому выгодно мужиков перессорить? Кулакам-процентщикам. В нашу коммуну двери открытые. Записывайтесь к нам, как один человек. Вместе землю запашем, а кулаков — по башкам!
В ответ на речь Николки из-за забора понеслась ругань:
— Рано разбойничать начали, ребятишки! Убирайтесь, пока боков вам не намяли. И без коммуны распахать землю сумеем.
Во всей этой истории Джека возмущало одно: время проходит бесполезно. Он вынул из кармана ключ, которым подвинчивал гайки на тракторе, и подошел к воротам вплотную. С обеих сторон воцарилось молчание. Джек взмахнул ключом. Николка Чурасов крикнул:
— Яша, погоди!
Но было уже поздно. Печать слетела на землю. Джек навалился плечом на ворота и раскрыл их. В это же самое время на крыльце флигеля показался Петр Скороходов. Он закричал на весь двор:
— Ребята, вяжи американца за сорватие печати. И в город его, в исправдом!
Джек не успел сделать и шага, как на него навалились чижовские мужики, больно помяли его и связали вожжами руки. Бабы заревели, а ребята-коммунары пошли на выручку. Николка крикнул:
— Эх, жаль, ружье продал!..
И бросился впереди всех.
Но чижовских мужиков оказалось больше. Члены коммуны были выгнаны за ворота, и ворота закрылись. А Джека потащили во флигель. С крыльца он успел закричать:
— Идите назад, товарищи! Но чтоб трактор день и ночь пахал. День и ночь!
Тут двери за ним закрылись, и «Новая Америка» осталась без председателя.
Печально было возвращение коммуны в Починки. Пелагея и Катька да и остальные бабы ревели по Джеку на все поле. Ребята тоже приуныли, не знали они теперь, как действовать дальше. Никто не мог понять, совершил ли Джек преступление, сбивая сургучную печать с ворот, или действовал по праву. Решили устроить по этому вопросу заседание у трактора.
Часов в одиннадцать в Кацауровку прибегал запыхавшийся Маршев и заявил, что трактор остановился. Джек испугался и, не прощясь с Татьяной, побежал в поле. По пути расспрашивал Маршева, почему остановилась машина, но тот ничего не умел объяснить.
Миновали березовую рощу и увидели четыре больших костра впереди. У одного из них темной тенью стояла недвижимая машина и огонь играл на зеркальном железе плужков. Джек, ни о чем не спрашивая Капралова, полез под трактор. Скоро выяснилось, что поломки никакой нет. Подлили смазочного масла. Капралов завертел ручку, и трактор пошел, Джек вскочил на него на ходу.
Ночь была теплая, и работа шла хорошо. Пахло взрыхленной весенней землей и керосином. В два часа небо начало зеленеть с востока, и в холодном свете зари звезды тонули, как в бездонном море. Костры догорали, и едкий дым стлался по земле. Джек разбудил Маршева, который спал в телеге, и еще раз показал ему, как надо пахать. Сережка с превеликим удовольствием уселся на машину и поехал. А Джек пошел в Починки. До утра оставалось немного, и ему хотелось пораньше выгнать коров. Кроме того, одолевала усталость. Но Джеку не удалось отдохнуть как следует в эту ночь. В пять часов его разбудила Катька и сообщила, что ребята выгнали скот на улицу. Пелагея заныла. Ей казалось, что коровы подохнут в Кацауровке.
Джек, зевая и потягиваясь, с помощью Капралова открыл силосную яму. На четыре подводы погрузили часть силоса. Бабы подивились, что за зиму картофельная ботва побурела и стала пахнуть кисло. Всем казалось, что коровы к этому корму и не притронутся. Но сделали пробу, и коровы пристали к силосу так, что их пришлось отгонять палками.
Подводы с силосом пустили вперед. За подходами шли коровы, рога их девки украсили красными бантами. На это Катька пожертвовала платок. Сзади двинулась подвода с имуществом Джека, на подводе кверху ножками лежала его железная кровать. Потом везли телят. А дальше шли коммунары.
В поле бабы заспорили, кому оставаться при коровах: ведь на весь скотный двор было положено только три работницы. Каждой хотелось занять это место. Николка Чурасов объяснил, что в Кацауровке будет брошен жребии и что спорить нечего. Затянул песню:
Все подхватили. С песнями прошли березовую рощу и тут увидели, что по дальней дороге в Кацауровку скачет верховой. На это особого внимания не обратили. В дубовой аллее заметили следы телег, а когда подошли к воротам, то оказалось, что ворота заперты и на них висит сургучная печать сельсовета. Сквозь забор видно было, что на дворе стоит много крестьянских подвод и расхаживают мужики из Чижей. Очевидно, они приехали в Кацауровку часа в четыре, и там Петр Скороходов запечатал их печатью, чтоб никто больше не мог войти в усадьбу.
По морям, по морям…
Перед сургучной печатью коммуна на колесах принуждена была остановиться.
Джек подошел к воротам и закричал:
— Что это здесь висит?
Со двора послышались крики и смех. Чижевские мужики стали на телеги и через забор кричали:
— Поздно приехали, товарищи дорогие. Больно спать любите. Проспали, братишки, Кацауровку.
Николка Чурасов выскочил вперед, ударил шапкой в землю и закричал:
— Товарищи! Выходите сюда на общее собрание, вместе вопрос обсудим. Ведь это кому выгодно мужиков перессорить? Кулакам-процентщикам. В нашу коммуну двери открытые. Записывайтесь к нам, как один человек. Вместе землю запашем, а кулаков — по башкам!
В ответ на речь Николки из-за забора понеслась ругань:
— Рано разбойничать начали, ребятишки! Убирайтесь, пока боков вам не намяли. И без коммуны распахать землю сумеем.
Во всей этой истории Джека возмущало одно: время проходит бесполезно. Он вынул из кармана ключ, которым подвинчивал гайки на тракторе, и подошел к воротам вплотную. С обеих сторон воцарилось молчание. Джек взмахнул ключом. Николка Чурасов крикнул:
— Яша, погоди!
Но было уже поздно. Печать слетела на землю. Джек навалился плечом на ворота и раскрыл их. В это же самое время на крыльце флигеля показался Петр Скороходов. Он закричал на весь двор:
— Ребята, вяжи американца за сорватие печати. И в город его, в исправдом!
Джек не успел сделать и шага, как на него навалились чижовские мужики, больно помяли его и связали вожжами руки. Бабы заревели, а ребята-коммунары пошли на выручку. Николка крикнул:
— Эх, жаль, ружье продал!..
И бросился впереди всех.
Но чижовских мужиков оказалось больше. Члены коммуны были выгнаны за ворота, и ворота закрылись. А Джека потащили во флигель. С крыльца он успел закричать:
— Идите назад, товарищи! Но чтоб трактор день и ночь пахал. День и ночь!
Тут двери за ним закрылись, и «Новая Америка» осталась без председателя.
Печально было возвращение коммуны в Починки. Пелагея и Катька да и остальные бабы ревели по Джеку на все поле. Ребята тоже приуныли, не знали они теперь, как действовать дальше. Никто не мог понять, совершил ли Джек преступление, сбивая сургучную печать с ворот, или действовал по праву. Решили устроить по этому вопросу заседание у трактора.