бабкой договорились: объяснили, что у хорошего человека день рождения.
Именинником был назначен ваш покорный слуга, который таким образом родился
на два месяца позже природного срока.
Дорогу из Москвы знало двое абсолютно доверенных людей. Они вели
остальных через заснеженные, буераки и пейзажи, напоминающие "зону" у
Тарковского. Между тем гостей уже поджидали 3-х и 5-литровые банки с
нарисованными от руки этикетками "Херес", "Сухое" и даже одна "Водка" (это
как раз то, чем инженеры-физики должны протирать электроды. Интересно, чем
они их на самом деле протирают?). Кроме того -- черный хлеб по 12 копеек,
соленые огурцы россыпью и банки с килькой. Как видите, подпольная
музыкальная мафия, на поимку которой за неимением более подходящей дичи был
брошен весь московский ОБХСС, просто купалась в роскоши. В углу Женя Морозов
приводил в порядок неказистую аппаратуру местной дискотеки.
Надо признать, у ДК она работала как часы, и эта группа выступила с
воодушевлением, несмотря на трагический инцидент, когда Свинья, желая
привлечь внимание коллеги, швырнул из-за стола в ДеКовского вокалиста
огрызок хлеба, а Морозов не нашел ничего лучшего как вернуть долг открытой
банкой их-под килек, которая нанесла ущерб очень многим, но не Свинье.
Столкновение было ликвидировано Целиком, так же как и следующая драка между
сыном миллионера и Михаилом Сигаловым, ныне крупным эстрадным журналистом ,
издателем журнала "Метал совок" (это, якобы, "Метал хаммер", но написано в
нем про Малинина), а тогда члена редколлегии "Уха". Свинья разбил Сигалову
очки, за что получил от Лелика по шее. Оказавшийся в числе гостей драматург
Виктор Славкин был очарован антуражем и особенно скандинавским викингом в
иностранном свитере с над-
119
писью на ломаном русском языке "Да будет мир человечества во всем
мире", который вежливо отвел Славкина в сторону "поговорить об искусстве" и
поинтересовался: "Вот вы из прессы (Славкин работал в "Юности"). Вам тут не
сообщали, как у нас на Самотеке одного кента замочили?" Виктор Иосифович под
благовидным предлогом заспешил обратно в "залу", где Свинья, Дима Зверский и
некто Осел как раз играли "Нам все равно идти туда, где жопой режут
провода". Как выяснилось позже, Лелик искренне не имел в виду ничего дурного
-- просто хотел рассказать интересный случай для публикации.
УДОВЛЕТВОРИТЕЛИ доломали аппаратуру, и третья команда фестиваля --
ЗЕБРЫ -- играть не могла. Сильно рассердившись на Свинью за свинское
поведение, я уехал в Москву без него. Последствия оказались неожиданными.
В воскресенье, переночевав в общаге МИЭТа, наши ленинградские друзья на
волне студенческого энтузиазма решили продолжить гастроли, и облюбовали для
этого диско-бар в центре Зеленограда, где обычно проводили вечера отдыха
местные гэбешники, довольно многочисленные в режимном городке. Вскоре оттуда
на всю площадь раздались веселые песни гражданской войны. Собрался народ,
Ленинградцы спокойно доиграли, лишь в самом конце появился местный
участковый со словами: "Я слышал, что тут громко ругаются матом". Он взял в
одну руку Свинью, а в другую -- Зверского, и поволок их в вытрезвитель. Тут
как раз приехал Литовка за своим усилителем: он догнал удаляющуюся троицу и,
выкупив панков за 10 рублей (по пятерке на пятачок), приказал им немедленно
убираться в Ленинград и там ложиться на дно.
Литовка уже знал, что в Москве произошел крупный скандал: МУХОМОРЫ
устроили на репетиционной базе ДК в МИСИСе сэйшен с приглашением иностранной
и советской прессы. Я очень резко возражал против такого "засвечивания" -- в
результате рассорился и с МУХОМОРАМИ"; и с Женей Морозовым. База
действительно накрылась, но я ожидал последствий более скорых и резких.
Замечу, что в нашей практике существовало странное по нынешним временам
правило: людей "из-за бугра" мы избегали не меньше, чем людей "от Галины
Борисовны", твердо усвоив, что за первыми всегда появляются вторые, и
появившись, так просто уже не уходят. Думаю, что это правило спасло если не
жизнь, то свободу многим из нас. Ведь дела, в которые оказывались замешаны
иностранцы, ГБ раскручивала до конца самостоятельно.
"В понедельник, проснувшись с похмелья", как поется в народной песне...
По Зеленограду заездили "волги". Мо-
120
сковское начальство подняло на уши местные первые отделы: что тут у вас
происходило на выходные? Прислали специальную "волгу" за несчастной бабкой,
которая путано объясняла что-то про день рождения и песни Высоцкого (вроде
бы, пропетые ей неизвестными ребятами, с которых она никаких денег, конечно,
не брала). Бабка никак не могла увязать проблемы государственной
безопасности с обычной пьянкой, на ее взгляд ничем не более замечательной,
чем тысячи предыдущих у них в деревне со времен отмены крепостного права.
Узнав про второй концерт Свиньи -- воскресный -- майор из Москвы перешел на
типичный панковский лексикон (насчет жопы и проводов). А виновник торжества
мирно отсыпался в конспиративном хлеву города Ленинграда.
CLASH
В январе 84-го арестовали Литовку. Последнее время он болел: пробыл три
недели в больнице, потом съездил на родину в Волгоград и по приезде в Москву
оказался в "Матросской тишине". Погорел он на мелком (как тогда казалось)
нарушении "техники безопасности" -- годом раньше при организации концерта в
клубе Моспроекта передавал деньги в присутствии третьего лица.
Тоня некоторое время скрывалась, но по концерту в ДК Русакова на нее
ничего не накопали и оставили в покое.
Взялись за вашего покорного слугу; я оказался на некоторое время в
центре внимания. Неприятное, доложу вам, положение. Дней через пять после
ареста Литовки меня начали "призывать в армию" самым экстренным образом,
несмотря на полное отсутствие юридических оснований. Специально
приставленный к этому делу капитан из военкомата честно признался моей
матери: "Что вы хотите -- мне из-за него каждый день и даже ночью домой
звонят". Затем поступило приглашение от Л.Ф. Травиной. В течение некоторого
времени я его игнорировал, требуя повестки, оформленной согласно УПК. На
очередной телефонный звонок разъяренного моей наглостью сотрудника ГУВД
пришлось ответить: "Тон вашего разговора окончательно убедил меня, что вы не
тот, за кого себя выдаете. Совет-
121
"МОЙ ЧУДНЫЙ МИР!"
Как раз накануне Лелик женился. И сказал: "Надо бы мне сводить жену на
приличный концерт. Без мата, без драки, без милиции". -- "Как по заказу, --
отвечал я, -- милая девчушка поет лирические песни".
У входа в клуб маячил бывший Тонин ассистент, некто Антон; в последнее
время он вел себя довольно подозрительно, и я старался его избегать. Но
сейчас он приветствовал меня как лучшего друга: "Слушай, продай штук 15
билетов". -- "Разве тебе их не давали?" -- "Ну, замялся он. -- Тогда я не
взял. Думал, что не пойду. А сейчас понадобились".
Знаешь, -- спокойно отвечал я, -- у меня сейчас билетов нет. -- Узнаю в
ДК, если есть -- вынесу".
Естественно, выносить я ничего не собирался (впоследствии все
подозрения относительно этой личности подтвердились его письменным доносом и
показаниями в су-
123
Возвращаясь с допроса, я ловил себя на мысли: а что если бы мне на
работе приказали выдать здоровому человеку фальшивый результат анализа --
что он болен сифилисом или гонореей? Наверное, я не стал бы этого делать И
если бы пришлось увольняться -- уволился.
Кстати, одним из самых полезных моих консультантов в те мрачные времена
был офицер милиции -- молодой следователь нашего РУВД, который любил рок и
вовсе не хотел, чтобы всех музыкантов пересажали.
Жизнь продолжалась. В ближайшем Подмосковье мы удачно провели концерт
группы ОПЫТНОЕ ПОЛЕ -- и далее вместе с Тоней приступили к "раскручиванию"
БРАВО. Сейчас довольно трудно объяснить , что привлек-ансамбле поклонников
Майка и Свиньи -- одна-
ло в этом ансамбле поклонников Майка и Свиньи -- однако весной 1984
восхищение им объединило все рок-фрак-, ции столицы. Раскованность, обаяние
и удивительный голос взбалмошной девчонки, называвшей себя иностранным
именем Иванна Андерс, плюс "волновая" музыка, впервые в наших окрестностях
исполняемая прилично, -- все это составило такой яркий контраст окружающей
действительности, что многие интеллектуалы всерьез сравнивали БРАВО с
АКВАРИУМОМ.
екая милиция так со свидетелями не разговаривает". За этим последовало
официальное приглашение и несколько поездок на ул. Белинского, где Травина
убеждала меня (свидетеля) в том, что я перепродавал билеты на концерт
ВОСКРЕСЕНЬЯ, а я в ответ ... см. брошюру В. Альбрехта. Чтобы разнообразить
наше общение, эта особа -- обычная советская женщина средних лет, каких
сотнями можно встретить в очередях -- устроила две экскурсии. Один раз
отвела меня в кабинет своего начальника, подполковника, где сидел еще один
мужчина в штатском, периодически вспоминавший "день рождения на даче".
Кстати, хозяин кабинета в ответ на мой вопрос: "Как можно так обращаться с
музыкантами?" -- ответил замечательной фразой: "Для нас они не музыканты, а
преступники". Вторая экскурсия привела меня в тюрьму, где находился Литовка.
Если Травина рассчитывала на эмоциональное воздействие, она его добилась --
увидев, в каком состоянии находится Володя, я стал относиться к ней не как к
противнику, а так, как относились к эсэсовцам солдаты, первыми ворвавшиеся в
Заксенхаузен или Майданек (с той лишь разницей, что Литовку никто не
собирался освобождать*). Когда позднее в зале суда я увидел Лешу Романова,
это чувство только усилилось.
После этого практически вся студенческая группа вечернего отделения
истфака МГПИ, где я учился на 5 курсе, была вызвана в один день на допрос по
поводу моей скромной персоны. В этот момент я (сам того не подозревая) на
несколько дней превратился в обвиняемого, и был бы немедленно арестован,
если бы операция в МГПИ дала хоть какую-нибудь зацепку. Но и в лушием случае
из-за паники, начавшейся в институте (далеко не самом либеральном в Москве),
я мог лишиться диплома. Тем, что этого не произошло, я обязан профессору
Владимиру Борисовичу Кобрину, который тогда, впрочем, еще не был профессором
и сам находился в очень сложном положении. Кстати, в кожвен-диспансере, где
я работал, не только не попытались отделаться от "врага народа", но сами
предложили помощь. Поэтому сегодня мне забавно слышать, что преподаватели
"были вынуждены" ставить двойки неугодным -- по политическим соображениям --
студентам, а журналисты -- печатать статьи типа "Рагу"... Наверное, и
Травина могла бы сказать в свое оправдание нечто в том же роде.
* В. Литовка вышел из тюрьмы тяжелобольным человеком и вскоре вновь
оказался в больнице.
122
Иванна Андерс Фото Г. Моли теина
124
124
де). Да и не до Антона было. В толпе, заполнившей фойе, меня поймала
Тоня и, указав взглядом на двух спортивного вида мужчин, прошептала: "Вон
те, один в "аляске" - из конторы".
- Это к лучшему, -- успокоил ее я, -- пусть послушают группу, в которой
нет ничего криминального. Отвлекутся.
В зале сидели на всех подоконниках, на ручках кресел, только что не
друг у друга на головах. Оказалось, что деятель комсомола, оформлявший нам
бумаги на это мероприятие, не удовольствовался своим "законным" гонораром,
напечатал в свою пользу еще несколько сот билетов. Это-то нас и спасло.
Вначале показали короткометражные фильмы "Иванов" (из жизни АКВАРИУМА)
и "Шесть писем о бите", где юный Макаревич и седовласый профессор Игорь Кон
рассуждали о том, что еще находятся в нашей стране некультурные люди,
которые не дают молодежи слушать современную музыку. Я поглядывал на
человека в "аляске": он со вниманием приобщался к культуре. Затем подняли
экран, и пока гитарист БРАВО Е. Хавтан и его группа настраивались, на сцену
в качестве конферансье выскочил Леня Агранович. Видимо, Иванна произвела на
него сильное впечатление, так что он уже не мог не показать себя героем. Не
найдя ничего лучшего, он продекламировал стихи МУХОМОРОВ. Тоня показывала
ему из зала кулак.
Потом начался-таки концерт. Лелик, сидевший рядом со мной, слушал без
особого энтузиазма: "Песенки какие-то детские". В этот самый момент Иванна
запела "Белый день":
Он пропоет мне новую песню о главном
Он не пройдет, нет, цветущий, зовущий, славный,
Мой чудный мир!
и при словах "чудный мир" из-за кулис выскочили люди в милицейской
форме, и с ними один в штатском с рупором: "Всем оставаться на местах!"
"Пора скипать", -- приговаривала Тоня, пробираясь сквозь паникующую толпу. Я
подбежал к окну. Вокруг клуба стягивалась милицейская цепь -- пригнали
оперативный полк. Потрясенный народ с балконов окрестных домов наблюдал
происходящее.
К дверям ДК подъезжали автобусы, газики, спецмедс-лужбы, какие-то
запорожцы. В них бравые стражи порядка швыряли всех, кто находился в ДК, без
различия пола и возраста. Видимо, ставился целью "полный охват аудитории",
как при голосовании за нерушимый блок коммунистов и беспартийных.
125
Взята цод стражу прямо на сцене.
Однако искусствоведы опять не учли малость: комсомольский задор нашего
официального покровителя. ДК оказался переполнен по меньшей мере вдвое.
Посадочных емкостей не хватало. Толпа выливалась наружу с непобедимым
Целиком во главе, который расчистил дорогу и для Тони.
В результате все организаторы концерта оказались на свободе. А в
автобусах и спецмедслужбах -- поехали музыканты и зрители. Наученные горьким
опытом, первые не реагировали на самые умильные просьбы признать получение
"хоть десяти рублей" гонорара. Из допросов зрителей не родилось не единой
зацепки для возбуждения уголовного дела (кроме ссылки все на того же
неуловимого кавказского джигита в клетчатом пиджаке). Наши опекуны устроили
прекрасную агитацию за власть Советов. Лучшей не обеспечил бы и Сева
Новгородцев, вздумай он конспиративно приехать на один чудесный мартовский
день в Россию, когда на просторах ее начинался севооборот.
Операцией "БРАВО" ведал А.Н. Федулов из ГУВД, на сей раз
Мосгорисполкома. Не обнаружив улик, он начал дергать менеджеров, надеясь,
что те расколятся сами. Что ж -- Артур Гильдебрандт, бывший администратор
СЕЩЕНИЯ и ФУТБОЛА, предложил ему чистосердечное раскаяние в получении с
концерта то ли ста, то ли двухсот
126
тысяч рублей. Тоня рассказывала о работе на "скорой помощи". Я
упражнялся по книге Альбрехта. Последнее слово все же осталось не за нами.
"Что ж, -- сказал наш интервьюер, -- группа БРАВО, может, и будет выступать,
но без солистки".
А у солистки, надо сказать, был обнаружен чей-то чужой паспорт, в
который она вписала что-то дурацкое -- вроде "Иванна Андерс,
датско-подданная". Счесть это изделие^до-кументом можно было только после
основательной порции циклодола. Тем не менее Иванну-Жанну в течение более
чем полугода перевозили из одного застенка в другой -- из тюрьмы на
экспертизу, с экспертизы обратно в тюрьму, чтобы отыграться на ней за
проигранную' партию.
Может показаться, что расправа над БРАВО и подобные акты бессмысленной
жестокости объяснимы только маразмом системы и осуществлявшие их люди сами
не ведали, что творили. Ничего подобного -- они выполняли четкий и по-своему
логичный социальный заказ. "Детские" песенки Иванны были опасны не своим
содержанием, а тем, что она нагло нарушала феодальную монополию ведомств,
ответственных за "песенки", и должна была понести строгое наказание -- как
негр, зашедший в ресторан для белых, или крестьянин, объявивший себя
дворянином. Чтоб другим неповадно было.
Пока Хавтана допрашивали на Петровке, мне предстояло посетить
конкурирующее учреждение. Туда меня привезли на "Волге" из дома в 8 утра,
достаточно точно проследив, когда объекту случилось ночевать дома. Сидевший
за столом в кабинете приветствовал меня обычным нелепым вопросом:
"Догадываетесь ли вы, зачем вас сюда привезли?", ожидая услышать ответ по
Альбрехту ("Будет лучше, если скажете вы, иначе получится, что вам стыдно
сказать"). Вместо этого я предположил, что речь пойдет о незавершившемся
концерте -- поскольку в одном из приехавших за мной ГэБэшников я опознал
"аляску" с концерта БРАВО.
-- Все ваши концерты закончились, -- строго сказал человек за столом.
Появились еще двое: один -- седой, явно начальник, спросил, намерен ли я
морочить им голову Альбрехтом. Я ответил, что оставляю этот метод для
допросов в милиции, поскольку не верю, что такая серьезная организация в
самом деле собирается устраивать политические процессы из концертов и
дискотек, и кого-то за это сажать в тюрьму. Мне показалось, что они и сами
не слишком-то довольны выполняемой работой. В течение четырех часов у нас
происходила милая беседа, в ходе которой я ре-
127
шительно отводил все конкретные вопросы и не признавал ни единого факта
своей причастности к чему-либо, в том числе к изданию журнала "Ухо" -- зато
всячески убеждал собеседников в том, что сам давно перевоспитался, в своей
лояльности к строю и в безобидности рок-музыки для КПСС. "Между прочим, вы
нас обманываете, -- сказал одни из них. -- Мы точно знаем, что "Ухо"
печатается на вашей пишущей машинке". Я не мог отказать себе в театральном
жесте. Дело в том, что сразу после концерта МУХОМОРОВ в МИСИС моя машинка
была невзначай обменяна на аналогичную -- ту, на которой сейчас я печатаю
эти строки -- и пребывала очень-очень далеко. "Поедемте сейчас ко мне, --
воскликнул я. -- Я сам отдам вам свою машинку, и если на ней печатается
"Ухо", подпишу вообще все, что угодно: и про билеты на ВОСКРЕСЕНЬЕ, и про
дачу, и даже про иностранцев, с которыми ни разу не общался". После этого
мне было, наконец, предъявлено прокурорское предупреждение о том, что
деятельность гр. Смирнова входит в противоречие с советским законом. Это
означало, что из кабинета я выйду своим ходом на ту самую улицу, по которой
меня привезли.
CLASH
Между тем, допросы у Федулова продолжались.
Продолжались и репрессии в других городах.
"Примечательна история с ансамблем ТРУБНЫЙ ЗОВ, поднятая на щит Севой
Новгорода!евым, -- писал Ю. Филинов в "Комсомольской правде", -- У себя в
Ленинграде этот ансамбль популярностью не пользовался: музыканты плохо
играли и шаблонно мыслили. Александр (так у Фи-линова -- И.С.) Баринов,
руководитель ансамбля, решил "прославиться" и записал цикл песен на
религиозную тематику. И вот эту скверную музыку с убогими текстами Сева
Новгородцев с пафосом выдает за величайшее достижение в области музыки. Ну
что ж -- кому за вранье платят, тот уж врет без удержу. Этого и ждут от
нашей музыки "пророки" западных музыкальных волн -- проповеди
"алкоголической темы", неприкрытого хамства, хулиганства, кончая, как мы
убедились, откровенной религиозной про-
128
пагандой"*. "Кончая!.." За эту "пропаганду" (песни о Христе и ни слова
о политике) Валерия Баринова и Сергея Ти-мохина несколько раз арестовывали:
сначала пытались определить в психушку, затем обвинили в попытке перехода
государственной границы и осудили на 3 года.
В лагере Баринова хотели уничтожить: передали ворам, что он -- стукач.
Он сумел не только переубедить соседей по бараку, но и обратить кое-кого в
веру. Хуже с "интеллигентами", пинавшими его и его группу в печати.
Упорное заступничество Севы Новгородцева возбудило в защиту Баринова
общественное мнение христианских стран и спасло ему жизнь.
Очень тяжкая ситуация складывалась в Уфе вокруг группы ДДТ. Из любимого
певца-лауреата Шевчук после альбома "Периферия" превратился в "клеветника на
башкирскую деревню" и в "агента Ватикана". Именно такой вывод сделала
местная газета "Ленинец", изучив текст песни "Наполним небо добротой", в
которой упоминалось все то же крамольное имя Христа. Статьи о Шевчуке
("Менестрель с чужим голосом", "Когда срываются маски") в силу особенностей
провинциальной журналистики ничем не отличались от канонов 1937 года. Как ни
странно, их писали и редактировали достаточно близкие Юрины знакомые (чтобы
не говорить нелюбимого Гребенщиковым слова "друзья")**. Шевчука выгнали с
работы и потребовали подписи под "отказом от сочинения и исполнения песен".
По-видимому, он ответил на эту юридическую новацию слишком резко, поскольку
вскоре вечером на дороге на него напали абсолютно трезвые, с виду
приличные... ну, хулиганы, что ли.
Никто не знает, чем кончилась бы эта встреча, не появись рядом случайно
прохожие. В отместку Шевчук начинает записывать новый альбом. Для этого он
вместе с В. Сигачевым покидает Уфу, где стало слишком уж небезопасно, и
перебирается в столицу. Здесь С. Рыженко и джазовый саксофонист Сергей Летов
вызвались ему помочь в записи. Новый LP ДДТ--85 "Время" получился на
удивление оптимистичным. Правда, вскоре после окончания работы над альбомом,
"писатель", на квартире которого все происходило, был арестован, а вся его
аппаратура конфискована. Но хиты ДДТ--85 уже распространялись по стране:
"Маль-
* Филинов Ю. Барбаросса рок-н-ролла. Комсомольская правда, 16.09.84. '*
См. Хвостенко С. Реабилитация. Урлайт, No 6/25. Частично перепечатана:
Сельская молодежь, 1989, No 11.
чиков-мажоров" и "Дорогу" заучивали наизусть тысячи людей. А путь
самого Шевчука лежал в город Ленинград.
Однако, мы забежали вперед -- вернемся в черненков-ский 84-й. В мае
настал черед МУХОМОРОВ. По отношению к ним власти проявили изобретательность
и склонность к разнообразию художественных приемов. В один и тот же день
участников группы, закончивших к тому времени институты и освобожденных от
армейской службы, свезли на городскую призывную комиссию (минуя районную) и
признали годными. Костя Звездочетов начал голодовку и, поскольку
действительно не отличался крепким здоровьем, быстро пришел в такое
состояние, что мы всерьез опасались за его жизнь. Олег Ухов из ЗЕБР и другие
Костины друзья подготовили операцию по тайному вывозу его за пределы
московской области в больницу г. Вязьмы, однако Костя был уже не в состоянии
прибыть на место встречи. Он оказался в одной из московских больниц. Когда
на следующий день туда пришел его отец с передачей, врачи не смогли даже
объяснить ему, что случилось с сыном, повторяя: "Его увезли".
"Смотрите за ним, а то убежит", -- сказал офицер молодым уголовникам,
дожидавшимся рейса на Камчатку -- в стройбат восходящего солнца. К худому,
бледному, еле стоявшему на ногах Косте был приставлен специальный пра-
С. Летав помогает Витьку Клемешеву в исполнении тамбовских народных
песен.
130
порщик, провожавший его до трапа самолета. Так, сами того не желая,
власти обеспечили Звездочетову ту самую рекламу, которая позволила ему
выжить в условиях, далеких от человеческих. "Серьезный человек, раз его так
пасут" -- решили товарищи по несчастью. На Камчатке Костя изучал "феню",
писал в Москву огромные послания на религиозные темы и расписывал грудастыми
русалками офицерскую баню. Не лишне напомнить, что Звездочетов
профессиональный художник, выпускник школы-студии МХАТ.
Между тем май принес и долгожданную передачу в суд юридического
продукта Травиной. Суд проходил в г. Железнодорожном -- подальше от
возможных молодежных протестов -- и был замечателен отсутствием прокурора.
.Обвинение рушилось самым скандальным образом: свидетели один за другим
оказывались бывшими обвиняемыми, показания их были составлены примерно по
такой схеме: "С Романовым и Арутюновым познакомился на концерте, они сказали
мне, что группа ВОСКРЕСЕНЬЕ дорогая, просили 800 рублей, но предупредили,
что надо соблюдать конспирацию, я организовал им концерт, реализовал билетов
на 1300 рублей, 800 отдал Арутюнову для группы, а 500 оставил себе в
качестве комиссионных. Когда я передавал деньги, Арутюнов предложил купить у
него пачку билетов на следующий концерт, такого-то числа, но у меня не было
денег, и я не купил. Распространять билеты мне помогали Вася и Петя из моего
дома, но фамилий их я не помню". И резолюция -- "От уголовной
ответственности освободить в порядке ст. 52 ввиду незначительности
присвоенной суммы".
Тем не менее суд проштамповал обвинительный приговор -- три и три с
половиной года условно -- невиновным людям, чтобы не бросать тень на тех,
кто держал их в тюрьме. Пресса воспела эту акцию*.
В октябре 1984-го года в Свердловске был арестован Александр Новиков,
рок-музыкант и широко известный к тому времени автор песен, выдержанных в
традиции городского фольклора. Преимущество (и беда) Новикова, по сравнению
с Розенбаумом или Токаревым, заключалось в том, что он не переносил своих
героев в мифологические времена Мишки Япончика или на берега Гудзона --
напротив, он был слишком внимателен к реальности, доступной в повседневном
ощущении. А вдобавок имел неосторожность организовать на дому изготовление
музыкальной
* Хазин М. Игра и проигрыш. Вечерняя Москва, 7.07.84.
131
электроники, значительно превосходящей по качеству государственную.
Может быть, уральские "левши" Новиков и его друг Богдашов и не догнали фирму
"Сони", но во всяком случае в совершенно неподходящих для этого условиях
создали такое прецизионное производство, на которое (по мнению некоторых
Именинником был назначен ваш покорный слуга, который таким образом родился
на два месяца позже природного срока.
Дорогу из Москвы знало двое абсолютно доверенных людей. Они вели
остальных через заснеженные, буераки и пейзажи, напоминающие "зону" у
Тарковского. Между тем гостей уже поджидали 3-х и 5-литровые банки с
нарисованными от руки этикетками "Херес", "Сухое" и даже одна "Водка" (это
как раз то, чем инженеры-физики должны протирать электроды. Интересно, чем
они их на самом деле протирают?). Кроме того -- черный хлеб по 12 копеек,
соленые огурцы россыпью и банки с килькой. Как видите, подпольная
музыкальная мафия, на поимку которой за неимением более подходящей дичи был
брошен весь московский ОБХСС, просто купалась в роскоши. В углу Женя Морозов
приводил в порядок неказистую аппаратуру местной дискотеки.
Надо признать, у ДК она работала как часы, и эта группа выступила с
воодушевлением, несмотря на трагический инцидент, когда Свинья, желая
привлечь внимание коллеги, швырнул из-за стола в ДеКовского вокалиста
огрызок хлеба, а Морозов не нашел ничего лучшего как вернуть долг открытой
банкой их-под килек, которая нанесла ущерб очень многим, но не Свинье.
Столкновение было ликвидировано Целиком, так же как и следующая драка между
сыном миллионера и Михаилом Сигаловым, ныне крупным эстрадным журналистом ,
издателем журнала "Метал совок" (это, якобы, "Метал хаммер", но написано в
нем про Малинина), а тогда члена редколлегии "Уха". Свинья разбил Сигалову
очки, за что получил от Лелика по шее. Оказавшийся в числе гостей драматург
Виктор Славкин был очарован антуражем и особенно скандинавским викингом в
иностранном свитере с над-
119
писью на ломаном русском языке "Да будет мир человечества во всем
мире", который вежливо отвел Славкина в сторону "поговорить об искусстве" и
поинтересовался: "Вот вы из прессы (Славкин работал в "Юности"). Вам тут не
сообщали, как у нас на Самотеке одного кента замочили?" Виктор Иосифович под
благовидным предлогом заспешил обратно в "залу", где Свинья, Дима Зверский и
некто Осел как раз играли "Нам все равно идти туда, где жопой режут
провода". Как выяснилось позже, Лелик искренне не имел в виду ничего дурного
-- просто хотел рассказать интересный случай для публикации.
УДОВЛЕТВОРИТЕЛИ доломали аппаратуру, и третья команда фестиваля --
ЗЕБРЫ -- играть не могла. Сильно рассердившись на Свинью за свинское
поведение, я уехал в Москву без него. Последствия оказались неожиданными.
В воскресенье, переночевав в общаге МИЭТа, наши ленинградские друзья на
волне студенческого энтузиазма решили продолжить гастроли, и облюбовали для
этого диско-бар в центре Зеленограда, где обычно проводили вечера отдыха
местные гэбешники, довольно многочисленные в режимном городке. Вскоре оттуда
на всю площадь раздались веселые песни гражданской войны. Собрался народ,
Ленинградцы спокойно доиграли, лишь в самом конце появился местный
участковый со словами: "Я слышал, что тут громко ругаются матом". Он взял в
одну руку Свинью, а в другую -- Зверского, и поволок их в вытрезвитель. Тут
как раз приехал Литовка за своим усилителем: он догнал удаляющуюся троицу и,
выкупив панков за 10 рублей (по пятерке на пятачок), приказал им немедленно
убираться в Ленинград и там ложиться на дно.
Литовка уже знал, что в Москве произошел крупный скандал: МУХОМОРЫ
устроили на репетиционной базе ДК в МИСИСе сэйшен с приглашением иностранной
и советской прессы. Я очень резко возражал против такого "засвечивания" -- в
результате рассорился и с МУХОМОРАМИ"; и с Женей Морозовым. База
действительно накрылась, но я ожидал последствий более скорых и резких.
Замечу, что в нашей практике существовало странное по нынешним временам
правило: людей "из-за бугра" мы избегали не меньше, чем людей "от Галины
Борисовны", твердо усвоив, что за первыми всегда появляются вторые, и
появившись, так просто уже не уходят. Думаю, что это правило спасло если не
жизнь, то свободу многим из нас. Ведь дела, в которые оказывались замешаны
иностранцы, ГБ раскручивала до конца самостоятельно.
"В понедельник, проснувшись с похмелья", как поется в народной песне...
По Зеленограду заездили "волги". Мо-
120
сковское начальство подняло на уши местные первые отделы: что тут у вас
происходило на выходные? Прислали специальную "волгу" за несчастной бабкой,
которая путано объясняла что-то про день рождения и песни Высоцкого (вроде
бы, пропетые ей неизвестными ребятами, с которых она никаких денег, конечно,
не брала). Бабка никак не могла увязать проблемы государственной
безопасности с обычной пьянкой, на ее взгляд ничем не более замечательной,
чем тысячи предыдущих у них в деревне со времен отмены крепостного права.
Узнав про второй концерт Свиньи -- воскресный -- майор из Москвы перешел на
типичный панковский лексикон (насчет жопы и проводов). А виновник торжества
мирно отсыпался в конспиративном хлеву города Ленинграда.
CLASH
В январе 84-го арестовали Литовку. Последнее время он болел: пробыл три
недели в больнице, потом съездил на родину в Волгоград и по приезде в Москву
оказался в "Матросской тишине". Погорел он на мелком (как тогда казалось)
нарушении "техники безопасности" -- годом раньше при организации концерта в
клубе Моспроекта передавал деньги в присутствии третьего лица.
Тоня некоторое время скрывалась, но по концерту в ДК Русакова на нее
ничего не накопали и оставили в покое.
Взялись за вашего покорного слугу; я оказался на некоторое время в
центре внимания. Неприятное, доложу вам, положение. Дней через пять после
ареста Литовки меня начали "призывать в армию" самым экстренным образом,
несмотря на полное отсутствие юридических оснований. Специально
приставленный к этому делу капитан из военкомата честно признался моей
матери: "Что вы хотите -- мне из-за него каждый день и даже ночью домой
звонят". Затем поступило приглашение от Л.Ф. Травиной. В течение некоторого
времени я его игнорировал, требуя повестки, оформленной согласно УПК. На
очередной телефонный звонок разъяренного моей наглостью сотрудника ГУВД
пришлось ответить: "Тон вашего разговора окончательно убедил меня, что вы не
тот, за кого себя выдаете. Совет-
121
"МОЙ ЧУДНЫЙ МИР!"
Как раз накануне Лелик женился. И сказал: "Надо бы мне сводить жену на
приличный концерт. Без мата, без драки, без милиции". -- "Как по заказу, --
отвечал я, -- милая девчушка поет лирические песни".
У входа в клуб маячил бывший Тонин ассистент, некто Антон; в последнее
время он вел себя довольно подозрительно, и я старался его избегать. Но
сейчас он приветствовал меня как лучшего друга: "Слушай, продай штук 15
билетов". -- "Разве тебе их не давали?" -- "Ну, замялся он. -- Тогда я не
взял. Думал, что не пойду. А сейчас понадобились".
Знаешь, -- спокойно отвечал я, -- у меня сейчас билетов нет. -- Узнаю в
ДК, если есть -- вынесу".
Естественно, выносить я ничего не собирался (впоследствии все
подозрения относительно этой личности подтвердились его письменным доносом и
показаниями в су-
123
Возвращаясь с допроса, я ловил себя на мысли: а что если бы мне на
работе приказали выдать здоровому человеку фальшивый результат анализа --
что он болен сифилисом или гонореей? Наверное, я не стал бы этого делать И
если бы пришлось увольняться -- уволился.
Кстати, одним из самых полезных моих консультантов в те мрачные времена
был офицер милиции -- молодой следователь нашего РУВД, который любил рок и
вовсе не хотел, чтобы всех музыкантов пересажали.
Жизнь продолжалась. В ближайшем Подмосковье мы удачно провели концерт
группы ОПЫТНОЕ ПОЛЕ -- и далее вместе с Тоней приступили к "раскручиванию"
БРАВО. Сейчас довольно трудно объяснить , что привлек-ансамбле поклонников
Майка и Свиньи -- одна-
ло в этом ансамбле поклонников Майка и Свиньи -- однако весной 1984
восхищение им объединило все рок-фрак-, ции столицы. Раскованность, обаяние
и удивительный голос взбалмошной девчонки, называвшей себя иностранным
именем Иванна Андерс, плюс "волновая" музыка, впервые в наших окрестностях
исполняемая прилично, -- все это составило такой яркий контраст окружающей
действительности, что многие интеллектуалы всерьез сравнивали БРАВО с
АКВАРИУМОМ.
екая милиция так со свидетелями не разговаривает". За этим последовало
официальное приглашение и несколько поездок на ул. Белинского, где Травина
убеждала меня (свидетеля) в том, что я перепродавал билеты на концерт
ВОСКРЕСЕНЬЯ, а я в ответ ... см. брошюру В. Альбрехта. Чтобы разнообразить
наше общение, эта особа -- обычная советская женщина средних лет, каких
сотнями можно встретить в очередях -- устроила две экскурсии. Один раз
отвела меня в кабинет своего начальника, подполковника, где сидел еще один
мужчина в штатском, периодически вспоминавший "день рождения на даче".
Кстати, хозяин кабинета в ответ на мой вопрос: "Как можно так обращаться с
музыкантами?" -- ответил замечательной фразой: "Для нас они не музыканты, а
преступники". Вторая экскурсия привела меня в тюрьму, где находился Литовка.
Если Травина рассчитывала на эмоциональное воздействие, она его добилась --
увидев, в каком состоянии находится Володя, я стал относиться к ней не как к
противнику, а так, как относились к эсэсовцам солдаты, первыми ворвавшиеся в
Заксенхаузен или Майданек (с той лишь разницей, что Литовку никто не
собирался освобождать*). Когда позднее в зале суда я увидел Лешу Романова,
это чувство только усилилось.
После этого практически вся студенческая группа вечернего отделения
истфака МГПИ, где я учился на 5 курсе, была вызвана в один день на допрос по
поводу моей скромной персоны. В этот момент я (сам того не подозревая) на
несколько дней превратился в обвиняемого, и был бы немедленно арестован,
если бы операция в МГПИ дала хоть какую-нибудь зацепку. Но и в лушием случае
из-за паники, начавшейся в институте (далеко не самом либеральном в Москве),
я мог лишиться диплома. Тем, что этого не произошло, я обязан профессору
Владимиру Борисовичу Кобрину, который тогда, впрочем, еще не был профессором
и сам находился в очень сложном положении. Кстати, в кожвен-диспансере, где
я работал, не только не попытались отделаться от "врага народа", но сами
предложили помощь. Поэтому сегодня мне забавно слышать, что преподаватели
"были вынуждены" ставить двойки неугодным -- по политическим соображениям --
студентам, а журналисты -- печатать статьи типа "Рагу"... Наверное, и
Травина могла бы сказать в свое оправдание нечто в том же роде.
* В. Литовка вышел из тюрьмы тяжелобольным человеком и вскоре вновь
оказался в больнице.
122
Иванна Андерс Фото Г. Моли теина
124
124
де). Да и не до Антона было. В толпе, заполнившей фойе, меня поймала
Тоня и, указав взглядом на двух спортивного вида мужчин, прошептала: "Вон
те, один в "аляске" - из конторы".
- Это к лучшему, -- успокоил ее я, -- пусть послушают группу, в которой
нет ничего криминального. Отвлекутся.
В зале сидели на всех подоконниках, на ручках кресел, только что не
друг у друга на головах. Оказалось, что деятель комсомола, оформлявший нам
бумаги на это мероприятие, не удовольствовался своим "законным" гонораром,
напечатал в свою пользу еще несколько сот билетов. Это-то нас и спасло.
Вначале показали короткометражные фильмы "Иванов" (из жизни АКВАРИУМА)
и "Шесть писем о бите", где юный Макаревич и седовласый профессор Игорь Кон
рассуждали о том, что еще находятся в нашей стране некультурные люди,
которые не дают молодежи слушать современную музыку. Я поглядывал на
человека в "аляске": он со вниманием приобщался к культуре. Затем подняли
экран, и пока гитарист БРАВО Е. Хавтан и его группа настраивались, на сцену
в качестве конферансье выскочил Леня Агранович. Видимо, Иванна произвела на
него сильное впечатление, так что он уже не мог не показать себя героем. Не
найдя ничего лучшего, он продекламировал стихи МУХОМОРОВ. Тоня показывала
ему из зала кулак.
Потом начался-таки концерт. Лелик, сидевший рядом со мной, слушал без
особого энтузиазма: "Песенки какие-то детские". В этот самый момент Иванна
запела "Белый день":
Он пропоет мне новую песню о главном
Он не пройдет, нет, цветущий, зовущий, славный,
Мой чудный мир!
и при словах "чудный мир" из-за кулис выскочили люди в милицейской
форме, и с ними один в штатском с рупором: "Всем оставаться на местах!"
"Пора скипать", -- приговаривала Тоня, пробираясь сквозь паникующую толпу. Я
подбежал к окну. Вокруг клуба стягивалась милицейская цепь -- пригнали
оперативный полк. Потрясенный народ с балконов окрестных домов наблюдал
происходящее.
К дверям ДК подъезжали автобусы, газики, спецмедс-лужбы, какие-то
запорожцы. В них бравые стражи порядка швыряли всех, кто находился в ДК, без
различия пола и возраста. Видимо, ставился целью "полный охват аудитории",
как при голосовании за нерушимый блок коммунистов и беспартийных.
125
Взята цод стражу прямо на сцене.
Однако искусствоведы опять не учли малость: комсомольский задор нашего
официального покровителя. ДК оказался переполнен по меньшей мере вдвое.
Посадочных емкостей не хватало. Толпа выливалась наружу с непобедимым
Целиком во главе, который расчистил дорогу и для Тони.
В результате все организаторы концерта оказались на свободе. А в
автобусах и спецмедслужбах -- поехали музыканты и зрители. Наученные горьким
опытом, первые не реагировали на самые умильные просьбы признать получение
"хоть десяти рублей" гонорара. Из допросов зрителей не родилось не единой
зацепки для возбуждения уголовного дела (кроме ссылки все на того же
неуловимого кавказского джигита в клетчатом пиджаке). Наши опекуны устроили
прекрасную агитацию за власть Советов. Лучшей не обеспечил бы и Сева
Новгородцев, вздумай он конспиративно приехать на один чудесный мартовский
день в Россию, когда на просторах ее начинался севооборот.
Операцией "БРАВО" ведал А.Н. Федулов из ГУВД, на сей раз
Мосгорисполкома. Не обнаружив улик, он начал дергать менеджеров, надеясь,
что те расколятся сами. Что ж -- Артур Гильдебрандт, бывший администратор
СЕЩЕНИЯ и ФУТБОЛА, предложил ему чистосердечное раскаяние в получении с
концерта то ли ста, то ли двухсот
126
тысяч рублей. Тоня рассказывала о работе на "скорой помощи". Я
упражнялся по книге Альбрехта. Последнее слово все же осталось не за нами.
"Что ж, -- сказал наш интервьюер, -- группа БРАВО, может, и будет выступать,
но без солистки".
А у солистки, надо сказать, был обнаружен чей-то чужой паспорт, в
который она вписала что-то дурацкое -- вроде "Иванна Андерс,
датско-подданная". Счесть это изделие^до-кументом можно было только после
основательной порции циклодола. Тем не менее Иванну-Жанну в течение более
чем полугода перевозили из одного застенка в другой -- из тюрьмы на
экспертизу, с экспертизы обратно в тюрьму, чтобы отыграться на ней за
проигранную' партию.
Может показаться, что расправа над БРАВО и подобные акты бессмысленной
жестокости объяснимы только маразмом системы и осуществлявшие их люди сами
не ведали, что творили. Ничего подобного -- они выполняли четкий и по-своему
логичный социальный заказ. "Детские" песенки Иванны были опасны не своим
содержанием, а тем, что она нагло нарушала феодальную монополию ведомств,
ответственных за "песенки", и должна была понести строгое наказание -- как
негр, зашедший в ресторан для белых, или крестьянин, объявивший себя
дворянином. Чтоб другим неповадно было.
Пока Хавтана допрашивали на Петровке, мне предстояло посетить
конкурирующее учреждение. Туда меня привезли на "Волге" из дома в 8 утра,
достаточно точно проследив, когда объекту случилось ночевать дома. Сидевший
за столом в кабинете приветствовал меня обычным нелепым вопросом:
"Догадываетесь ли вы, зачем вас сюда привезли?", ожидая услышать ответ по
Альбрехту ("Будет лучше, если скажете вы, иначе получится, что вам стыдно
сказать"). Вместо этого я предположил, что речь пойдет о незавершившемся
концерте -- поскольку в одном из приехавших за мной ГэБэшников я опознал
"аляску" с концерта БРАВО.
-- Все ваши концерты закончились, -- строго сказал человек за столом.
Появились еще двое: один -- седой, явно начальник, спросил, намерен ли я
морочить им голову Альбрехтом. Я ответил, что оставляю этот метод для
допросов в милиции, поскольку не верю, что такая серьезная организация в
самом деле собирается устраивать политические процессы из концертов и
дискотек, и кого-то за это сажать в тюрьму. Мне показалось, что они и сами
не слишком-то довольны выполняемой работой. В течение четырех часов у нас
происходила милая беседа, в ходе которой я ре-
127
шительно отводил все конкретные вопросы и не признавал ни единого факта
своей причастности к чему-либо, в том числе к изданию журнала "Ухо" -- зато
всячески убеждал собеседников в том, что сам давно перевоспитался, в своей
лояльности к строю и в безобидности рок-музыки для КПСС. "Между прочим, вы
нас обманываете, -- сказал одни из них. -- Мы точно знаем, что "Ухо"
печатается на вашей пишущей машинке". Я не мог отказать себе в театральном
жесте. Дело в том, что сразу после концерта МУХОМОРОВ в МИСИС моя машинка
была невзначай обменяна на аналогичную -- ту, на которой сейчас я печатаю
эти строки -- и пребывала очень-очень далеко. "Поедемте сейчас ко мне, --
воскликнул я. -- Я сам отдам вам свою машинку, и если на ней печатается
"Ухо", подпишу вообще все, что угодно: и про билеты на ВОСКРЕСЕНЬЕ, и про
дачу, и даже про иностранцев, с которыми ни разу не общался". После этого
мне было, наконец, предъявлено прокурорское предупреждение о том, что
деятельность гр. Смирнова входит в противоречие с советским законом. Это
означало, что из кабинета я выйду своим ходом на ту самую улицу, по которой
меня привезли.
CLASH
Между тем, допросы у Федулова продолжались.
Продолжались и репрессии в других городах.
"Примечательна история с ансамблем ТРУБНЫЙ ЗОВ, поднятая на щит Севой
Новгорода!евым, -- писал Ю. Филинов в "Комсомольской правде", -- У себя в
Ленинграде этот ансамбль популярностью не пользовался: музыканты плохо
играли и шаблонно мыслили. Александр (так у Фи-линова -- И.С.) Баринов,
руководитель ансамбля, решил "прославиться" и записал цикл песен на
религиозную тематику. И вот эту скверную музыку с убогими текстами Сева
Новгородцев с пафосом выдает за величайшее достижение в области музыки. Ну
что ж -- кому за вранье платят, тот уж врет без удержу. Этого и ждут от
нашей музыки "пророки" западных музыкальных волн -- проповеди
"алкоголической темы", неприкрытого хамства, хулиганства, кончая, как мы
убедились, откровенной религиозной про-
128
пагандой"*. "Кончая!.." За эту "пропаганду" (песни о Христе и ни слова
о политике) Валерия Баринова и Сергея Ти-мохина несколько раз арестовывали:
сначала пытались определить в психушку, затем обвинили в попытке перехода
государственной границы и осудили на 3 года.
В лагере Баринова хотели уничтожить: передали ворам, что он -- стукач.
Он сумел не только переубедить соседей по бараку, но и обратить кое-кого в
веру. Хуже с "интеллигентами", пинавшими его и его группу в печати.
Упорное заступничество Севы Новгородцева возбудило в защиту Баринова
общественное мнение христианских стран и спасло ему жизнь.
Очень тяжкая ситуация складывалась в Уфе вокруг группы ДДТ. Из любимого
певца-лауреата Шевчук после альбома "Периферия" превратился в "клеветника на
башкирскую деревню" и в "агента Ватикана". Именно такой вывод сделала
местная газета "Ленинец", изучив текст песни "Наполним небо добротой", в
которой упоминалось все то же крамольное имя Христа. Статьи о Шевчуке
("Менестрель с чужим голосом", "Когда срываются маски") в силу особенностей
провинциальной журналистики ничем не отличались от канонов 1937 года. Как ни
странно, их писали и редактировали достаточно близкие Юрины знакомые (чтобы
не говорить нелюбимого Гребенщиковым слова "друзья")**. Шевчука выгнали с
работы и потребовали подписи под "отказом от сочинения и исполнения песен".
По-видимому, он ответил на эту юридическую новацию слишком резко, поскольку
вскоре вечером на дороге на него напали абсолютно трезвые, с виду
приличные... ну, хулиганы, что ли.
Никто не знает, чем кончилась бы эта встреча, не появись рядом случайно
прохожие. В отместку Шевчук начинает записывать новый альбом. Для этого он
вместе с В. Сигачевым покидает Уфу, где стало слишком уж небезопасно, и
перебирается в столицу. Здесь С. Рыженко и джазовый саксофонист Сергей Летов
вызвались ему помочь в записи. Новый LP ДДТ--85 "Время" получился на
удивление оптимистичным. Правда, вскоре после окончания работы над альбомом,
"писатель", на квартире которого все происходило, был арестован, а вся его
аппаратура конфискована. Но хиты ДДТ--85 уже распространялись по стране:
"Маль-
* Филинов Ю. Барбаросса рок-н-ролла. Комсомольская правда, 16.09.84. '*
См. Хвостенко С. Реабилитация. Урлайт, No 6/25. Частично перепечатана:
Сельская молодежь, 1989, No 11.
чиков-мажоров" и "Дорогу" заучивали наизусть тысячи людей. А путь
самого Шевчука лежал в город Ленинград.
Однако, мы забежали вперед -- вернемся в черненков-ский 84-й. В мае
настал черед МУХОМОРОВ. По отношению к ним власти проявили изобретательность
и склонность к разнообразию художественных приемов. В один и тот же день
участников группы, закончивших к тому времени институты и освобожденных от
армейской службы, свезли на городскую призывную комиссию (минуя районную) и
признали годными. Костя Звездочетов начал голодовку и, поскольку
действительно не отличался крепким здоровьем, быстро пришел в такое
состояние, что мы всерьез опасались за его жизнь. Олег Ухов из ЗЕБР и другие
Костины друзья подготовили операцию по тайному вывозу его за пределы
московской области в больницу г. Вязьмы, однако Костя был уже не в состоянии
прибыть на место встречи. Он оказался в одной из московских больниц. Когда
на следующий день туда пришел его отец с передачей, врачи не смогли даже
объяснить ему, что случилось с сыном, повторяя: "Его увезли".
"Смотрите за ним, а то убежит", -- сказал офицер молодым уголовникам,
дожидавшимся рейса на Камчатку -- в стройбат восходящего солнца. К худому,
бледному, еле стоявшему на ногах Косте был приставлен специальный пра-
С. Летав помогает Витьку Клемешеву в исполнении тамбовских народных
песен.
130
порщик, провожавший его до трапа самолета. Так, сами того не желая,
власти обеспечили Звездочетову ту самую рекламу, которая позволила ему
выжить в условиях, далеких от человеческих. "Серьезный человек, раз его так
пасут" -- решили товарищи по несчастью. На Камчатке Костя изучал "феню",
писал в Москву огромные послания на религиозные темы и расписывал грудастыми
русалками офицерскую баню. Не лишне напомнить, что Звездочетов
профессиональный художник, выпускник школы-студии МХАТ.
Между тем май принес и долгожданную передачу в суд юридического
продукта Травиной. Суд проходил в г. Железнодорожном -- подальше от
возможных молодежных протестов -- и был замечателен отсутствием прокурора.
.Обвинение рушилось самым скандальным образом: свидетели один за другим
оказывались бывшими обвиняемыми, показания их были составлены примерно по
такой схеме: "С Романовым и Арутюновым познакомился на концерте, они сказали
мне, что группа ВОСКРЕСЕНЬЕ дорогая, просили 800 рублей, но предупредили,
что надо соблюдать конспирацию, я организовал им концерт, реализовал билетов
на 1300 рублей, 800 отдал Арутюнову для группы, а 500 оставил себе в
качестве комиссионных. Когда я передавал деньги, Арутюнов предложил купить у
него пачку билетов на следующий концерт, такого-то числа, но у меня не было
денег, и я не купил. Распространять билеты мне помогали Вася и Петя из моего
дома, но фамилий их я не помню". И резолюция -- "От уголовной
ответственности освободить в порядке ст. 52 ввиду незначительности
присвоенной суммы".
Тем не менее суд проштамповал обвинительный приговор -- три и три с
половиной года условно -- невиновным людям, чтобы не бросать тень на тех,
кто держал их в тюрьме. Пресса воспела эту акцию*.
В октябре 1984-го года в Свердловске был арестован Александр Новиков,
рок-музыкант и широко известный к тому времени автор песен, выдержанных в
традиции городского фольклора. Преимущество (и беда) Новикова, по сравнению
с Розенбаумом или Токаревым, заключалось в том, что он не переносил своих
героев в мифологические времена Мишки Япончика или на берега Гудзона --
напротив, он был слишком внимателен к реальности, доступной в повседневном
ощущении. А вдобавок имел неосторожность организовать на дому изготовление
музыкальной
* Хазин М. Игра и проигрыш. Вечерняя Москва, 7.07.84.
131
электроники, значительно превосходящей по качеству государственную.
Может быть, уральские "левши" Новиков и его друг Богдашов и не догнали фирму
"Сони", но во всяком случае в совершенно неподходящих для этого условиях
создали такое прецизионное производство, на которое (по мнению некоторых