Смит Мартин Круз. Красная площадь

   — Но мы действительно танцевали, — Марина выпрямилась, демонстрируя стройную мускулистую шею.
   — В маленьких городках. Но сколько солнца, музыки, — вспоминала Татьяна.
   — Когда мы уезжали, в Италии было с десяток так называемых русских балетных трупп. Все они копировали нас, — добавила Марина.
   — Думаю, мы можем сказать, что прививали любовь к танцу, — сказала Татьяна. Она плеснула Аркадию еще. — У вас и правда нет денег?
   — Ее всегда тянет не к тому, — пошутила Марина.
   — Спасибо, — сказал Аркадий, обращаясь к обеим. — Я разыскиваю пару своих друзей. Одного зовут Макс. Русский, он одевается лучше меня, знает английский и немецкий.
   — Такого не видали, — ответила Татьяна.
   — И Борис, — добавил Аркадий.
   — Борис имя известное, — сказала Марина.
   — Его фамилия что-то вроде Бенца.
   — Здесь такая фамилия тоже известна, — сказала Татьяна.
   — Как он выглядит? — спросил Аркадий Томми.
   — Высокого роста, интересный, дружелюбный.
   — По-русски говорит? — спросила Татьяна.
   — Не знаю. При мне он говорил только по-немецки, — ответил Томми.
   Бенц оставался пока чем-то до того отвлеченным — ничего, кроме фамилии на регистрационной карточке в Москве и на письме в Мюнхене, — что Аркадию служило утешением даже то, что он встретил кого-то, кто видел его во плоти.
   — Почему он должен знать русский? — спросил Аркадий.
   — У Бориса, которого я имею в виду, западная внешность, — сказала Марина. — Я только хотела сказать, что он очень хорошо говорит по-русски.
   — Он немец, — сказала Татьяна.
   — Ты же с ним не была в постели.
   — Ты тоже.
   — С ним была Тима. Она рассказывала.
   — Рассказывала? — передразнила чью-то жеманную речь Татьяна.
   — Мы с ней подруги.
   — Корова. Извини, — добавила Татьяна, увидев, что Марина обиделась. И обратившись к Аркадию, сказала: — Польский хрен, вот кто он.
   — Тима здесь?
   — Нет, не здесь, но я вам скажу, — ответила Татьяна. — Красная, все четыре колеса ведущие, откликается также, когда называют «Бронко».
   — Я знаю, что она имеет в виду, — сказал Томми, жаждущий снова вклиниться в разговор. — Это дальше по дороге. Я отвезу вас.
   — Жалко, что у вас нет денег, — сказала Татьяна Аркадию.
   В данной обстановке Аркадий воспринял это как самый большой комплимент, какой только можно себе представить.
 
   В стороне от основного шоссе стояла дюжина джипов, «Труперов», «Пасфайндеров» и «Лендкрузеров». У колеса каждой из машин стояла проститутка. Клиенты останавливались поторговаться на обочине. Как только договаривались о цене, девушка выключала красный фонарь, означавший, что она занята, клиент забирался внутрь, и они отъезжали в глубь площадки, подальше от света фар проезжавших мимо машин. На краю темного поля уже стояло десятка два съехавших с шоссе автомобилей.
   Томми с Аркадием прошли вдоль ряда освещенных машин, пересекли площадку, уступив дорогу подъехавшему «Труперу». Томми все больше входил в роль гида.
   — Они работали в прицепных домиках в городе, пока жители не стали жаловаться на движение в поздний час. Здесь они меньше бросаются в глаза. Их ежемесячно проверяют врачи, так что вполне безопасно.
   На машинах, стоявших в отдалении, задние шторки были задернуты. Один из джипов колыхался с боку на бок, словно ехал по дороге.
   — Как выглядит «Бронко»? — спросил Аркадий.
   Томми указал на одну из крупных моделей, но голубого цвета. Салоны у всех были высоко приподняты над землей, так что можно путешествовать по тундре.
   — Ну и как? — спросил Томми.
   — Все вполне приличные.
   — Я имею в виду девочек.
   Аркадий уловил, куда клонит Томми.
   — Что вы хотите сказать?
   — Хочу сказать, что мог бы одолжить денег.
   — Нет, благодарю.
   Томми переминался с ноги на ногу, затем протянул ключи от своей машины.
   — Будьте любезны.
   — Вы серьезно? — спросил Аркадий.
   — Раз уж мы здесь, почему бы не воспользоваться? — отрывисто заговорил Томми, набираясь храбрости. — Ей-богу, всего несколько минут.
   Аркадий был потрясен и чувствовал себя по-дурацки. Какое право он имеет судить других? В следующий момент Томми начнет умолять. Он взял ключи.
   — Буду в машине.
   «Трабант» стоял на противоположной стороне дороги. Из него Аркадий видел, как Томми направился прямо к джипу, моментально договорился о цене и, обежав машину, сел с правой стороны. Джип задним ходом отъехал в темноту.
   Аркадий закурил, нашел пепельницу, но радио не обнаружил. Идеальный социалистический автомобиль, предназначенный для дурных привычек и невежества, а он был его идеальным водителем.
   На дороге, перекрещиваясь, то появлялись, то исчезали лучи фар. Возможно, дело не в том, есть ли преступность в Германии, а, скорее, в том, что считать преступлением. В Москве проституция была нарушением закона. Здесь она была регулируемым бизнесом.
   На освободившееся после джипа место въехал «Трупер». Его владелица включила красный фонарь. Глядя в зеркальце заднего вида, подправила кудряшки, подкрасила губы, поправила бюстгальтер, подняв повыше могучие груди, и взяла книжку. Женщина в машине, стоящей впереди, глядела перед собой густо накрашенными глазами. Ни та ни другая не походили на Тиму. Аркадий предполагал, что имя является уменьшительным от Фатимы, и искал девушку хотя бы отдаленно похожую на мусульманку. На таком расстоянии света от фонарей было не больше, чем от свечи. Ветровые стекла казались иконами с изображениями томящихся от скуки мадонн.
   Через двадцать минут он начал беспокоиться о Томми. В памяти отпечатались машины в дальнем конце площадки, особенно машина с задернутыми шторками, все сильнее раскачивающаяся на рессорах. Если где и можно спутать секс с преступлением, так именно здесь. Скажем, кого-нибудь душат или избивают. Снаружи можно вполне принять за занятие любовью.
   Страхи оказались неоправданными: он с облегчением увидел, как Томми резво перебегает дорогу. Американец нырнул в машину и втиснулся на место за рулем. Отдышавшись, спросил:
   — Долго ждали?
   — Вечность, — ответил Аркадий.
   Вжавшись в спинку сиденья, Томми заправил рубашку и застегнул пиджак. Маленькую машину наполнил запах духов и пота, словно он принес с собой аромат экзотической земли. Он был так доволен собой, что Аркадий поинтересовался, как часто он набирается смелости обращаться к проституткам.
   — Вполне стоило денег. А вы не передумали? — спросил он.
   — Верю вам на слово. Поехали.
   Дверца со стороны Аркадия открылась. Петеру Шиллеру пришлось присесть, чтобы быть на одном уровне с ним.
   — Ренко, вы не отвечали по телефону.
 
   «БМВ» Петера стояла в темноте вдали от шоссе. Аркадий, раскинув руки, опирался на кузов машины, а Петер обыскивал его. Им хорошо была видна площадка, стоявшие там машины и одинокий «Трабант» Томми, возвращавшийся в Мюнхен.
   — Москва остается для меня загадкой, — говорил Петер, обшаривая Аркадия руками вокруг поясницы, между ног, по запястьям и лодыжкам. — Я там никогда не был и, надеюсь, никогда не буду, но мне кажется, что старшему следователю не следовало бы работать, прибегая к помощи телефона-автомата. Я проверил номер, когда вы не ответили.
   — Больше всего не люблю сидеть за столом.
   — У вас и стола-то нет. Я был в консульстве и говорил с Федоровым. Вырвал его из объятий певиц. Он ничего не знает о вашем расследовании, никогда не слыхал о Борисе Бенце и, думаю, больше всего хотел бы никогда в жизни не видеть вас.
   — Мы так и не поняли друг друга, — признался Аркадий.
   Он попробовал повернуться, но Петер ткнул его лицом в крышу автомобиля.
   — Он рассказал, как найти пансион. У вас было темно. Я ждал и думал, как мне лучше всего вас отделать. Очевидно, вы наугад выбрали «Бауэрн-Франконию», чтобы заняться рэкетом. Кроме того, ясно, что вы занялись этим в одиночку, чтобы заработать несколько марок себе на отпуск. Небольшое русское свободное предпринимательство. Я подумал было направить протест в различные министерства и в Интерпол, но потом вспомнил, что дед очень чувствителен к огласке, связанной с банком. Это коммерческий банк, не для простой публики, и в рекламе не нуждается, по крайней мере, в такой, какую устроили бы вы. Поэтому я подумал вывезти вас куда-нибудь подальше и сделать из вас отбивную.
   — Разве это не противоречит закону?
   — Отделать вас так, чтобы вы даже думать боялись кому-нибудь рассказать, что с вами было.
   — Ну, это от вас не уйдет, — заметил Аркадий.
   У Аркадия не было оружия, а у Петера, судя по беглому взгляду в банке, был «вальтер». Он был уверен, что Петер Кристиан Шиллер стрелять не будет, по крайней мере, пока не отвезет Аркадия подальше от «БМВ», потому что пуля может пройти сквозь мягкие ткани, разбить стекло и повредить внутреннюю отделку его шикарного автомобиля. Если же Петер действительно захочет его избить, то тут Аркадий пока что не знал, станет ли он сопротивляться. Разве в данный момент немного крови или выбитый зуб что-нибудь значат? Он выпрямился и повернулся лицом к Петеру.
   Желтая куртка Петера полоскалась на дувшем с поля ветру. Рука с пистолетом была опущена.
   — Потом является не кто иной, как ваш дружок на «Траби». Я думал, что этот бедняга из Восточной Германии. Если есть возможность, на «Траби» предпочитают не ездить. Иногда его можно встретить у старой границы, только не здесь. Десять минут спустя он выходит вместе с вами. Стало понятно, что «осси» ходят у вас в сообщниках.
   — Что значит «осси»?
   — Восточный немец. Он подыскивает жертву, вы являетесь с фальшивым письмом от консульства. Я справился о номере машины, но она принадлежит Томасу Холлу, американскому подданному, проживающему в Мюнхене. Зачем американцу водить «Траби»?
   — Он говорит, что это его вложение капитала. Вы за нами следили?
   — Это нетрудно. Медленнее никто не ездит.
   — Итак, что вы собираетесь делать? — спросил Аркадий.
   Лицо немца примечательно тем, что на нем отчетливо отражаются мысленные муки. Даже в слабом свете, идущем от шоссе, было видно, что в Петере бешенство боролось с любопытством.
   — Вы с Холлом хорошие друзья?
   — Я познакомился с ним прошлой ночью. И очень удивился, увидев его сегодня вечером.
   — Вы с Холлом были вместе в секс-клубе. Это похоже на приятельские отношения.
   — Томми сказал, что он видел там Бенца. Девушки в клубе посоветовали нам поискать здесь.
   — Значит, до прошлой ночи вы с Холлом не разговаривали?
   — Нет.
   — И до прошлой ночи не поддерживали никакой связи?
   — Нет. Куда вы клоните? — спросил Аркадий.
   — Ренко, утром вы дали мне номер факса, чтобы найти его. Я нашел. Аппарат принадлежит Радио «Свобода». Он стоит в кабинете Томаса Холла.
   «В жизни все еще случаются неожиданности», — подумал Аркадий. Он провел вечер вроде бы с простаком и стал свидетелем собственной глупости. Почему он сам не проверил номера «Свободы»? А от скольких еще сведений он отмахнулся?
   — Как, по-вашему, можно догнать Томми? — спросил Аркадий.
   Петер колебался, и Аркадий с интересом следил, на что он решится. Немец глядел на него так пристально, что Аркадию вспомнился старый сценический эпизод, когда один актер изображает зеркальное отражение другого.
   Наконец Петер сказал:
   — В данный момент единственное, в чем я уверен, так это в том, что могу догнать «Траби».
 
   Они возвращались тем же путем, каким Аркадий ехал с Томми, но скорость была другой. Петер разогнал «БМВ» до двухсот километров, словно ехал в темноте по знакомой гоночной трассе. Он то и дело оглядывался на Аркадия, а тот хотел, чтобы он не отрывал глаз от дороги.
   — В банке вы ни разу не упомянули о Радио «Свобода», — заметил Петер.
   — Я не знал, что с этим делом связана и «Свобода». Возможно, и не связана.
   — Нам здесь не нужна русская гражданская война. Уж лучше бы вы все уехали к себе и убивали друг друга там.
   — Такая возможность не исключена.
   — Если с этим связана «Свобода», то связаны и американцы.
   — Надеюсь, что нет.
   — Вы никогда не работали с американцами?
   — Зато вы работали с ними, — Аркадий понял это по тону Петера.
   — Я проходил подготовку в Техасе.
   — Учились на ковбоя?
   — Служил в авиации. Летал на реактивных истребителях.
   На повороте мелькнул знак. Аркадию подумалось, что только на большой скорости можно почувствовать, что такое поворот.
   — Проходили подготовку для службы в германской авиации?
   — Некоторые тренируются там. Меньше разрушений, если падаем.
   — В этом есть смысл.
   — Вы из КГБ?
   — Нет. Что, Федоров так сказал?
   Петер язвительно засмеялся.
   — Федоров клялся, что вы не из КГБ. Бог ему судья. Но если вы не из КГБ, почему интересуетесь Радио «Свобода»?
   — Томми послал в Москву факс.
   — И что там говорится? — потребовал Петер.
   — «Где Красная площадь?»
   Они ехали молча, пока впереди не возникло розовое пятно.
   — Нужно поговорить с Томми, — сказал Аркадий. Он достал сигарету. — Не возражаете?
   — Опустите стекло.
   В машину со свистом ворвался воздух, а вместе с ним едкий запах, от которого перехватило горло.
   Петер сказал:
   — Кто-то жжет пластмассу.
   — И шины.
   Розовое пятно увеличивалось в размерах, исчезало и вновь возникало, становясь все больше и интенсивнее. Вот оно исчезло, потом появилось снова у подножия пандуса в виде факела, служащего основанием относимого ветром густого клуба дыма. Вблизи пламя яростно гудело, словно вгрызающийся в землю метеор.
   — «Траби»! — воскликнул Петер, когда они проезжали мимо.
   Они вернулись к автомобилю с наветренной стороны, зажимая руками нос и рот. «Трабант» — маленькая машина, а после удара об основание пандуса стала еще меньше. Тем не менее полыхало вовсю: красные языки перемежались с ядовито-голубыми и зелеными, и валил черный дым, словно от горящей нефти. «Траби» не просто горел изнутри, он весь был объят пламенем: пластмассовые бока, капот и крыша плавились в огне, так что огонь дождем капал на сиденья. Горящие шины походили на призрачные кольца.
   Они быстро обежали вокруг «Трабанта».
   Аркадий сказал:
   — Мне уже доводилось видеть такой пожар. Если Томми нет снаружи, значит, его нет в живых.
   Петер отошел назад. Аркадий хотел подобраться поближе и пополз на четвереньках, спасаясь от дыма. Жар был невыносимый, задымилась куртка.
   Переменился ветер, и он увидел внутри машины силуэт, подобный тем, какие художник вырезает ножницами из черной бумаги. Силуэт тоже был объят пламенем.
   Петер вернулся в «БМВ», подал задним ходом мимо «Трабанта», освещая светом фар дорогу до тех пор, пока не увидел место парковки. Остановил машину, вышел и установил на крыше синий сигнальный фонарь. «Наверное, он хороший полицейский», — подумал Аркадий.
   Томми уже не вернешь. Скрючиваясь, отвалилась лиловая от жара дверь. Пластмассовую крышу завернуло назад, и усилившаяся тяга собрала пламя в стремительно закрывающийся цветок.

22

   — Знаете, в старые времена мы бы обездвижили вас газом, связали и отправили в ящике домой. Больше мы так не делаем. Теперь, когда отношения с немцами стали лучше, в этом нет нужды, — говорил вице-консул Платонов.
   — Неужели? — удивился Аркадий.
   — Теперь за нас это делают немцы. Во-первых, я выселяю вас из этого помещения, — Платонов сдернул с протянутой через комнату веревки рубашку, оглядел разостланный на столе план Мюнхена, рогалик и пакет с соком около раковины, потом сунул рубашку в руки Федорову. — Ренко, — сказал он, — я знаю, что вы считаете это своим домом, но, поскольку комнату снимает консульство, мы можем здесь делать все, что хотим. В данный момент я намерен сообщить, что вы считаетесь бродягой, кем вы на самом деле и являетесь, так как ваш паспорт у меня, а без него вы нигде не можете зарегистрироваться.
   Федоров расстегнул и широко раскрыл саквояж Аркадия, затем бросил туда рубашку и добавил:
   — Немцы депортируют бродяг-иностранцев, особенно русских.
   — Это вопрос экономики, — заметил Платонов. — Они считают, что с них довольно восточных немцев.
   — Если надеетесь получить политическое убежище, то забудьте об этом и думать, — Федоров освободил ящики шкафа и суетливо заметался по комнате, демонстрируя свое усердие. — Уже старо. Никто не хочет принимать невозвращенцев из демократического Советского Союза.
   Аркадий не виделся с вице-консулом с их первой встречи в Мюнхене, но Платонов все помнил.
   — Что я вам говорил? Походите по музеям, купите сувениров… Если бы вы что-нибудь купили здесь и продали, вернувшись, вам бы на год хватило. Я предупреждал, что у вас нет официального статуса, и просил не вступать в контакт с немецкой полицией. А что сделали вы? Вы не только направились прямо к немцам, но и втянули в это дело консульство.
   — Вы что, были на пожаре? — понюхал Федоров пиджак.
   Ночью Аркадий выстирал бывшее на нем белье, принял душ, но сомневался, что волосы и пиджак не пахнут дымом.
   Платонов разошелся:
   — Ренко, дважды в неделю я хожу на чай с баварскими промышленниками и банкирами, чтобы убедить их в том, что мы цивилизованные люди, с которыми можно иметь дело и без риска предоставлять ссуды на миллионы марок. Затем являетесь вы и начинаете выкручивать руки, вымогая деньги. Федоров говорит, что он с трудом убедил лейтенанта немецкой полиции в том, что не состоит ни в каком заговоре против германских банков.
   — Вам понравился бы визит гестаповца? — спросил Федоров. Он бросил в сумку бумажник, кошелек, зубную щетку и пасту Аркадия. Ключ и билет Люфтганзы он оставил у себя и положил в карман.
   — Называл ли он конкретный банк? — спросил Аркадий.
   — Нет, — Федоров заглянул в холодильник и обнаружил, что он пуст.
   — Заявляли ли немцы официальный протест?
   — Нет, — Федоров сложил план города и бросил его в сумку.
   — Давала ли с тех пор знать о себе полиция?
   — Нет.
   «Даже после аварии с автомашиной? Интересно», — подумал Аркадий.
   — Мне нужен мой билет на самолет, — сказал он.
   — Вообще-то говоря, он вам не нужен, — Платонов бросил на стол билет Аэрофлота. — Мы высылаем вас сегодня домой. Федоров посадит вас на самолет.
   — Моя виза действительна еще неделю, — возразил Аркадий.
   — Считайте, что ваша виза аннулирована.
   — Мне нужны указания из прокуратуры. До их получения я не могу уехать.
   — С прокурором Родионовым трудно связаться. Я невольно спрашиваю себя, почему он послал следователя с туристской визой и не дал ему никаких полномочий. Все это очень странно, — Платонов прошел к окну и посмотрел на привокзальные пути. Через плечо вице-консула Аркадий видел плавно движущиеся поезда, пассажиров, стоящих на ступеньках утренних пригородных поездов. Платонов восхищенно воскликнул: — Какой порядок!
   — Я не поеду, — сказал Аркадий.
   — У вас нет выбора. Если не мы посадим вас в самолет, так это сделают немцы. Подумайте, как это отразится на вашей характеристике. Я предлагаю вам легкий выход из положения, — убеждал его Платонов.
   — И все из-за того, что меня выселили?
   — Да. Все так просто, — сказал Платонов, — и совершенно законно. Мне же нужно заботиться о хороших дипломатических отношениях.
   — Меня еще ни разу не выселяли, — сказал Аркадий. — Арестовывали, ссылали, но так вот просто не выселяли.
   — Теперь и это предстоит, — Федоров смахнул с веревки в саквояж оставшиеся постирушки.
   Открылась дверь. В прихожей появилась черная собака. Аркадий подумал, что это тоже связано с выселением. Огромный лохматый зверь с темными агатовыми глазами казался помесью пса с медведем. Он уверенно вошел в квартиру и с одинаковой подозрительностью оглядел всех троих.
   В прихожей послышались неравномерные шаги, и внутрь заглянул Стас.
   — Куда-нибудь едешь? — спросил он Аркадия.
   — Выставляют.
   Стас вошел, не обращая внимания на Платонова и Федорова, хотя Аркадий был уверен, что он знал, кто они такие. Ведь Стас изучал советских аппаратчиков всю жизнь, а человек, всю жизнь изучавший червей, узнает их сразу. Федоров хотел было бросить белье, которое держал в руках, но собака повернулась в его сторону, и он еще плотнее прижал его к себе.
   — Вчера вечером я посылал к тебе Томми. Вы виделись? — спросил Стас Аркадия.
   — Мне очень жаль Томми.
   — Значит, ты слышал о несчастном случае?
   — Я был свидетелем, — ответил Аркадий.
   — Мне бы хотелось знать, что случилось?
   — Мне тоже, — сказал Аркадий.
   Глаза у Стаса блестели сильнее обычного. Он взглянул на Платонова и нагруженного стираным бельем Федорова. Собака тоже. Стас снова бросил взгляд на открытый саквояж.
   — Тебе нельзя уезжать, — сказал он таким тоном, будто принял решение.
   Вмешался Платонов.
   — Существуют немецкие законы. Раз Ренко негде остановиться, консульство ускоряет его возвращение домой.
   — Поживешь у меня, — сказал Стас Аркадию.
   — Не так-то просто, — перебил Платонов. — Приглашения советским гражданам должны подаваться в письменном виде и получать предварительное одобрение. Его виза аннулирована, и у него уже есть новый билет до Москвы, так что это невозможно.
   — Можешь ехать сейчас? — спросил Стас Аркадия.
   Аркадий отобрал у Федорова свой ключ от ячейки в камере хранения и билет Люфтганзы и сказал:
   — Вообще-то я почти уложился.
 
   Стас влился в поток машин, движущихся по кольцу вокруг центра города. Несмотря на пасмурный летний день, стекла были опущены, потому что запотели от собачьего дыхания. Собака заполнила собой все заднее сиденье, и у Аркадия было ощущение, что ему с его саквояжем дозволено занять место впереди только при условии, что он не будет делать резких движений. Когда он уходил, у Платонова с Федоровым был такой вид, словно они пришли за гробом и увидели, что из дверей выходит покойник.
   — Спасибо.
   — Я хотел спросить, — сказал Стас. — Томми был чудаком и водил дурацкую машину. «Трабант» не дает больше семидесяти пяти километров в час, и ему нечего делать на шоссе. Но я никак не могу понять, как он мог потерять управление и врезаться в бордюр.
   — Я тоже, — ответил Аркадий. — Сомневаюсь, что от машины что-нибудь осталось, чтобы полиция могла разобраться. Она сгорела вся, вплоть до мотора и осей.
   — Возможно, причиной была идиотская печка. Керосиновая печка на полу. Опасная штука.
   — Томми долго не страдал. Если не погиб от удара, то задохнулся в дыму. Вроде бы огонь, а погибают от ядовитого дыма.
   — Ты уже видел такое?
   — В Москве я видел, как человек сгорел в машине. Там это продолжалось немного дольше, потому что машина была получше.
   Подумав о Руди, Аркадий вспомнил о Полине. И о Яаке. Он подумал, что если вернется в Москву живым, то будет меньше судить других, больше ценить дружбу и будет предельно осторожен со всеми машинами и с огнем. Стас тем временем гнал безрассудно. Но он, по крайней мере, следил за дорогой, предоставив псине следить за Аркадием.
   — Томми показывал тебе «Красную площадь»?
   — Ты знаешь это место?
   — Ренко, находиться на той дороге в поздний час было не так уж много причин. Бедняга Томми. Типичный случай русофилии со смертельным исходом.
   — Потом мы ездили на стоянку, своего рода бордель на колесах.
   — Самое подходящее место, если хочешь подцепить страшную болезнь. По германскому закону эти женщины проверяются на спид каждые три месяца, а это означает, что они тщательнее проверяют пиво, которое пьют, чем женщин, с которыми спят. Во всяком случае, занимаясь сексом в джипе, рискуешь заработать горб, а я и без этого уже инвалид. Я-то думал, что вы с Томми собирались обсуждать знаменитые сражения Великой Отечественной войны.
   — И об этом немного поговорили.
   — Американцев кашей не корми, дай поговорить о войне, — заметил Стас.
   — Ты знаешь Бориса Бенца?
   — Нет. Кто такой?
   В реплике не было ни намека на фальшь, ни малейшей паузы. Когда лгут дети, они говорят с широко открытыми глазами. Взрослые выдают себя незначительными жестами, делают вид, что вспоминают, или скрывают ложь под улыбкой.
   — Останови, пожалуйста, у вокзала, — попросил Аркадий.
   Когда Стас, лавируя между автобусами и такси, подъехал к северной стороне вокзала, Аркадий выпрыгнул из машины, оставив саквояж.
   — Ты вернешься? — спросил Стас. — А то у меня ощущение, что ты любишь путешествовать налегке.
   — Две минуты.
   Хотя у Федорова мозги были, что черствый хлеб, он мог узнать ключ от ячейки в камере хранения и, возможно, даже запомнить номер. Срок хранения уже истек, и Аркадию, чтобы открыть ячейку и забрать видеопленку, пришлось заплатить смотрителю четыре марки, после чего у него до конца пребывания осталось семдесять пять марок.
   Выйдя на улицу, он увидел, что дорожный полицейский пытается убрать потрепанный Стасов «Мерседес» с пути итальянского экскурсионного автобуса. Сверкающий лаком автобус обладал оглушительной сиреной. Чем больше он гудел и чем яростнее кричал полицейский, тем громче лаяла в ответ собака. Стас сидел за рулем и наслаждался сигаретой.
   — Не опера, — сказал он Аркадию, — но близко.
 
   Аркадий узнавал знакомые улицы. Он увидел, что Стас повернул на север, к музеям, затем на восток, к Английскому парку. Он заметил, что в полуквартале позади них движется белый «Порш», который он видел у вокзала.