Страница:
Мартин Круз Смит
Красная площадь
Часть первая
МОСКВА
6-12 августа 1991 года
1
Летом в Москве ночи светлые. Звезды и луна меркнут в желтой, будто от пожара, дымке. По улицам бродят парочки, им не до сна. Машины блуждают по городу с выключенными фарами.— Вот он, — бросил Яак, увидев «Ауди» на встречной полосе.
Аркадий надел наушники, постучал по приемнику:
— У него радио не работает.
Яак круто развернулся и прибавил скорость. У эстонца было мясистое лицо с косо посаженными глазами. Он напряженно горбился за баранкой, будто собирался ее согнуть.
Аркадий щелчком выбил из пачки сигарету, первую за новые сутки. Правда, был всего лишь час ночи, так что хвастаться не приходилось.
— Давай поближе, — сказал он, снимая наушники. — Поглядим, Руди ли это.
Впереди светили огни кольцевой дороги. «Ауди» резко свернула на наклонный въезд и влилась в поток машин, движущихся по кольцу. Яак проскользнул между двумя грузовиками с открытыми платформами, груженными стальными листами, которые грохотали на каждой неровности. Он обогнал трейлер, «Ауди» и автоцистерну. Аркадий успел разглядеть профиль водителя, но в машине были двое.
— Руди кого-то прихватил с собой. Давай посмотрим еще разок, — сказал он.
Яак сбавил скорость. Цистерна осталась позади, но секундой позже их плавно обошла «Ауди». Водитель, Руди Розен, кругленький человечек, вцепившийся в руль пухлыми ручками, был тайным банкиром мафий, своего рода Ротшильдом, обслуживающим самых примитивных московских капиталистов. Его пассажиркой оказалась женщина с тем невообразимым выражением лица, какое приобретают сидящие на диете русские, — чего-то среднего между духовным и физическим голодом. На воротнике черной кожаной куртки лежали зачесанные назад модно подстриженные белокурые волосы. Когда «Ауди» обгоняла их, женщина обернулась и презрительно, словно глядя на какой-то хлам, смерила взглядом машину следователя — двухдверные «Жигули», восьмерку. «Лет за тридцать, — прикинул Аркадий. — Темные глаза, большой полуоткрытый, словно голодный, рот с припухшими губами». Как только «Ауди» вырвалась вперед, послышался шум мотоциклетного двигателя, и тут же появился «Судзуки-750», вклинившись между машинами. На мотоциклисте был черный круглый шлем, черная кожаная куртка и высокие черные сапоги со светящимися отражателями. Яак расслабился, узнав в мотоциклисте Кима, телохранителя Руди.
Аркадий снова наклонился к наушникам.
— Опять молчит.
— Он ведет нас к толкучке. Если кто-нибудь там тебя узнает, считай, что тебе конец, — засмеялся Яак. — Тогда уж мы наверняка сможем убедиться, что попали куда надо.
— Что да, то да.
«Не дай Бог, если так и будет, — подумал Аркадий. — Во всяком случае, если меня вдруг узнают, это будет означать, что я еще пока жив».
Весь транспорт плотной массой двинулся по съезду с кольца. Яак старался держаться ближе к «Ауди», но между ними вклинились рокеры с изображениями свастики и царских орлов на спинах. В мгновение ока все окуталось дымом выхлопных труб со снятыми глушителями.
Забор, ограждающий стройплощадку, в конце съезда был сдвинут в сторону. Машина запрыгала, как по картофельному полю, но Аркадий все же разглядел какие-то силуэты, возвышающиеся на фоне тусклого северного неба. Мимо проехал «Москвич» с торчащими из окон трясущимися в такт езде коврами. На крыше допотопного «Рено» проплыл гарнитур «жилая комната». А впереди светилось море красных тормозных огней.
Рокеры выстроились в круг, возвестив о своем прибытии оглушительным ревом моторов. Легковые машины и грузовики останавливались где придется — кто на бугорке, кто в ложбинке. Яак заглушил двигатель: в коробке передач не было нейтрального положения. Он выбрался из машины с улыбкой крокодила, увидевшего резвящихся обезьян. Аркадий был в телогрейке, на голове — кепка. Под глазами — синяки, на лице — изумление, словно он долго просидел в глубокой дыре и теперь увидел, как все изменилось на поверхности, что, впрочем, было недалеко от истины.
Это была другая Москва.
Силуэты оказались башнями с красными предупредительными огнями на крышах для пролетающих самолетов. У их подножия можно было различить бледные очертания землеройных машин, бетономешалок, штабеля целого и груды битого кирпича, утонувшие в грязи железобетонные плиты. Между машинами бродили одинокие фигуры, постепенно их становилось все больше и больше. Настоящее сборище страдающих бессонницей полуночников. Правда, ни одного лунатика — наоборот, деловое, целеустремленное гудение черного рынка.
«Такое впечатление, будто бродишь во сне», — подумалось Аркадию. Стеной громоздились блоки «Мальборо», «Уинстона», «Ротманса», даже презираемых кубинских сигарет. Оптом для перепродажи торговали видеозаписями американских боевиков и шведской порнографии. В фабричной упаковке поблескивала польская стеклянная посуда. Двое в спортивных костюмах разложили — не «дворники», нет! — целые ветровые стекла, и не какие-нибудь снятые с автомобиля какого-то бедняги, а новенькие, прямо с конвейера. А жратва! Не подохшие от голода синие цыплята, а висящие в грузовике целые говяжьи бока с мраморными прожилками жира. Цыгане зажгли керосиновые лампы рядом с «дипломатами», демонстрируя новенькие золотые рубли с орлами, запечатанные в прозрачные целлофановые ленты. Яак обратил внимание на белый «Мерседес». Зажглись другие лампы, создавая атмосферу восточного базара. «Можно представить, что между машинами бродят верблюды, — подумал Аркадий, — или что арабские купцы разворачивают рулоны шелка». Отдельным лагерем расположилась чеченская мафия — черноволосые люди с отекшими рябыми лицами, развалившиеся в своих машинах, как турецкие паши. Даже в этой обстановке чеченцев окружала атмосфера страха.
«Ауди» Руди Розена стояла на площадке для избранных, неподалеку от грузовика, из которого выгружали радиоприемники и видеокассетники. Около машины Руди образовалась спокойная очередь. За ней, стоя метрах в десяти, наблюдал Ким, опершись одной ногой на свой шлем. Откинутые назад длинные волосы открывали тонкие, можно сказать, нежные черты лица. Из-под распахнутой, похожей на доспехи, подбитой чем-то куртки выглядывал автомат Калашникова компактной конструкции, получивший название «малыш».
— Я стану в очередь, — сказал Яаку Аркадий.
— Зачем все это Руди?
— Спрошу.
— Его охраняет корейский головорез. Он будет следить за каждым твоим движением.
— Поинтересуйся номерами машин, потом следи за Кимом.
Аркадий стал в очередь, а Яак принялся бродить вокруг грузовика. Видеокассетники казались издалека отличным советским товаром. Миниатюризация была достоинством только в глазах иностранного покупателя. Русские, как правило, любили похвастать своей покупкой, а не прятать ее. Кстати, новые ли они? Яак провел рукой по краям, проверяя, нет ли следов от погашенных сигарет, что свидетельствовало бы о том, что товар подержанный.
Приехавшая с Руди золотоволосая женщина бесследно исчезла. Аркадий почувствовал, что его внимательно изучают, обернулся и увидел физиономию, нос на которой разбивали столько раз, что он превратился в подобие морщинистого локтя.
— Какой сегодня курс? — спросил сосед по очереди.
— Не знаю, — признался Аркадий.
— Все яйца открутят, если у тебя не доллары и не туристские чеки. Я что, похож на долбаного туриста? — он порылся в карманах и достал смятые бумажки. Поднял одну: злотые. Поднял другую: форинты. — Подумать только! Я тащился за ними от самого «Савоя». Думал, итальянцы. А оказалось, венгр и поляк.
— Темно, небось, было, — вставил Аркадий.
— Когда рассмотрел, чуть было не убил. И нужно было убить, чтобы не мучились со своими говенными форинтами и злотыми.
Руди перекатился к правому окошку и обратился к Аркадию:
— Следующий! — мужчине со злотыми сказал: — Придется немножко подождать.
Аркадий сел в машину. Руди был в добротном двубортном костюме. Редеющие волосы зачесаны поперек черепа; глаза влажные, с длинными ресницами; щеки синеватого оттенка. На коленях — открытая касса с деньгами. В руке с гранатовым перстнем — калькулятор. На заднем сиденье — целый кабинет с аккуратно расставленной картотекой, портативным компьютером, питанием к нему, коробками с программными средствами, справочниками и дискетами памяти.
— Настоящий банк на колесах, — похвастался Руди.
— Подпольный банк.
— Мои дискеты могут вместить данные о всех российских сбережениях. Как-нибудь в другой раз я покажу сводную ведомость.
— Спасибо, Руди. Но передвижной вычислительный центр — это еще не все прелести жизни.
— Кому что нравится.
Аркадий принюхался. С зеркала заднего обзора свисало нечто вроде зеленого фитиля.
— Это освежитель воздуха, — пояснил Руди. — Аромат сосны.
— Воняет, будто мятой из-под мышек. Как ты только этим дышишь?
— Пахнет чистотой. Это по мне, я люблю чистоту. А что ты здесь делаешь?
— У тебя не работает радио. Дай-ка я взгляну.
Руди заморгал.
— Ты что, собираешься чинить его прямо здесь?
— Оно нужно нам сейчас. Сделай вид, что мы заняты обычной сделкой.
— Ты говорил, что оно вполне надежно.
— Если как следует с ним обращаться. Сюда смотрят.
— Доллары? Немецкие марки? Франки? — посыпались вопросы Руди. Ящик с кассой был набит валютой разных стран. В нем были франки, похожие на изящно нарисованные портреты; лиры с невероятно большими цифрами и профилем Данте; немецкие марки, источающие самоуверенность, но больше всего было ячеек с хрустящими, зелеными, как трава, американскими долларами. В ногах Руди стоял битком набитый портфель, где, как предположил Аркадий, их было еще больше. Кроме того, рядом находился еще какой-то сверток, обернутый в коричневую бумагу. Руди поднял пачку стодолларовых бумажек, под ней оказались передатчик и миниатюрное записывающее устройство.
— Сделай вид, что я покупаю рубли.
— Рубли? — палец Руди застыл над калькулятором. — Зачем людям рубли?
Аркадий пощелкал выключателем приемника, потом настроился на волну.
— Так ты же сам покупаешь рубли на доллары и марки.
— Как тебе объяснить? Я меняю. У меня сервис для покупателей. Я банкир и регулирую курс, так что всегда зарабатываю, а ты всегда теряешь, Аркадий. Пойми, никто не покупает рубли, — в маленьких глазках Руди светилось расположение к собеседнику. — Настоящая советская валюта — это водка. Водка — единственная государственная монополия, которая имеет силу.
— Вижу, у тебя и она имеется, — Аркадий обернулся и посмотрел на пол, заваленный искрящимися бутылками «Старки», «Русской» и «Кубанской».
— А, это бартер на уровне каменного века. Я беру, что приносят. Помогаю людям. Удивляюсь, как это я не дошел еще до каменных бус и испанских монет времен Колумба. Во всяком случае, курс — сорок рублей за доллар.
Аркадий нажал на кнопку «пуск». Миниатюрные катушки магнитофона не двигались.
— Официальный курс тридцать рублей за доллар.
— Правильно, и Вселенная вращается вокруг ленинской задницы. С полным уважением к нему. Забавно! Мне приходится иметь дело с людьми, которые готовы перерезать горло родной матери при одном упоминании о прибыли, — Руди заговорил серьезно: — Аркадий, если ты в состоянии представить себе прибыль отдельно от преступления, так это и есть бизнес. То, чем мы занимаемся в данный момент, в других странах считается нормой и является совершенно законным.
— А он нормальное явление? — Аркадий глянул в сторону Кима. Телохранитель не сводил глаз с машины. Его плоское лицо застыло подобно маске.
— Ким здесь для того, — ответил Руди, — чтобы произвести впечатление. Я — как нейтральная Швейцария, где каждый — банкир. Я всем нужен. Аркадий, ведь мы единственная часть экономики, которая действует. Оглянись вокруг. Долгопрудненская мафия, бауманская мафия, местные ребята, которые знают, как сплавлять товар. Люберецкая мафия — ребята чуть покруче, потупее, но им хочется стать лучше.
— Вроде твоего партнера Бори? — Аркадий попробовал с помощью ключа закрепить катушки.
— Боря добился в жизни невероятно большого успеха. Любая страна гордилась бы им.
— А чеченцы?
— Согласен, чеченцы — дело другое. Они бы не возражали, если бы от нас осталась куча черепов. Но запомни одну вещь: самая большая мафия — это все-таки партия. И не забывай об этом.
Аркадий открыл передатчик и ударом ладони выбил батарейки. Взглянув в окно, он заметил, что клиенты начинают волноваться. Руди же, казалось, не спешил. Во всяком случае, исчезла первоначальная нервозность, и он держался со спокойной отрешенностью.
Проблема состояла в том, что передатчик был милицейский, а это говорило не в его пользу. Аркадий подогнул клеммы.
— Не страшно?
— Я в ваших руках.
— Ты в моих руках только потому, что у нас достаточно улик, чтобы отправить тебя в тюрьму.
— Косвенные улики преступных деяний без применения насилия. Между прочим, вместо определения «преступление без применения насилия» можно сказать по-другому — «бизнес». Разница между преступником и бизнесменом состоит в том, что бизнесмен обладает творческим воображением, — Руди взглянул на заднее сиденье. — У меня здесь столько техники, что ее хватило бы для космической станции. Знаешь, этот твой передатчик — единственная вещь в машине, которая не работает.
— Знаю, знаю, — Аркадий приподнял контактные пружинки и осторожно поставил батарейки на место. — С тобой в машине была женщина. Кто она?
— Не знаю. Правда, не знаю. У нее есть что-то для меня.
— Что?
— Мечта. Большие планы.
— Небескорыстные?
Руди позволил себе скромно улыбнуться.
— Надеюсь. Кому нужна пустая мечта? Во всяком случае, это друг.
— Похоже, у тебя нет врагов.
— Если не считать чеченцев, то думаю, что так.
— Банкиры не могут позволить себе иметь врагов?
— Аркадий, мы совсем разные люди. Ты хочешь правосудия. Неудивительно, что у тебя есть враги. Мои желания поскромнее: прибыль и удовольствия. Как у всех разумных людей в мире. Кто из нас больше помогает другим?
Аркадий стукнул приемником по магнитофону.
— Люблю смотреть, как чинят русские, — сказал Руди.
— Ты ведь учился у русских?
— Пришлось. Я же еврей.
Катушки начали вращаться.
— Работает, — объявил Аркадий.
— Ну что тут сказать? Я просто поражен.
Аркадий положил передатчик и магнитофон под банкноты.
— Будь осторожен, — сказал он. — Если что — кричи.
— Меня выручит Ким, — когда Аркадий открыл дверь, чтобы выбраться из машины, Руди добавил: — В таком месте, как это, осторожным надо быть именно тебе.
Очередь нажимала. Ким энергичными, сильными толчками отодвигал ее назад. Он злобно взглянул на проскользнувшего мимо Аркадия.
Яак купил коротковолновый приемник, который болтался теперь у него на руке, и собирался отнести покупку в машину.
Направляясь к «Жигулям», Аркадий попросил:
— Расскажи-ка об этом приемнике. Короткие, длинные, средние волны? Немецкий?
— То, что надо, — Яак смущенно заерзал под взглядом Аркадия. — Японский.
— А передатчиков у них нет?
Яак и Аркадий прошли мимо санитарной машины, откуда предлагали ампулы морфия и одноразовые шприцы в стерильной американской целлофановой упаковке. Мотоциклист из Ленинграда торговал из тележки кислотой: Ленинградский университет славился своими химиками. Один тип, которого Аркадий десять лет назад знал как карманника, принимал теперь заказы на компьютеры, по крайней мере на русские. Из автобуса прямо в руки покупателя выкатывались автопокрышки. Выстроившись в ряд на дорогой шали, томились ожиданием элегантные дамские туфли и босоножки.
Позади них, в центре рынка, вспыхнул яркий свет и как бы лопнуло стекло. «Скорее всего, лампочка фотовспышки и разбитая бутылка», — подумал Аркадий, но все-таки вместе с Яаком обернулся в сторону шума. Вторая вспышка ко всеобщему ужасу взметнулась подобно фейерверку. Вспышка превратилась в обычное оранжевое пламя, какое разжигают в бочках из-под керосина зимой на улице, чтобы согреться. В небо, танцуя, взлетали сверкающие маленькие звездочки. К едкому запаху пластика примешивался терпкий запах бензина. Люди, спотыкаясь, бежали прочь, на некоторых горела одежда. Проталкиваясь сквозь разбегающуюся толпу, Аркадий вдруг увидел Руди Розена, едущего в пылающей колеснице. Тот сидел выпрямившись, вцепившись руками в руль, но совершенно неподвижно, с черным лицом, горящими волосами, светящийся собственным жаром, окутанный густыми ядовитыми клубами дыма, вырывавшимися из развороченных окон автомобиля. Аркадий подошел достаточно близко, чтобы через ветровое стекло заглянуть в скрытые дымом глаза Руди. Он был мертв. В центре огня была сама смерть. На Аркадия смотрели пустые ее глазницы.
Горящую «Ауди» объезжали другие машины. Теряя ковры, золотые монеты, видеомагнитофоны, масса хлынула к воротам. Переехав попавшую в свет фар фигуру, тяжело прошла санитарная машина, за ней последовала автокавалькада чеченцев. Мотоциклисты распались на несколько групп, ища дыры в заборе.
Однако какая-то часть прибывших на толкучку оставалась на месте и, толкая друг друга, ловила летающие над головой бумажки. Аркадий тоже подпрыгнул и поймал в воздухе горящую немецкую марку, потом доллар, потом франк. Все они были почерневшие, с золотыми прожилками огня.
2
Хотя все еще было темно, Аркадий смог разглядеть, что площадку обрамляли четыре двадцатиэтажные башни. Три из них уже были облицованы железобетонными плитами, а последняя пока что представляла собой металлический каркас, окруженный подъемными кранами. В едва брезжущем рассвете она выглядела хрупкой громадиной. Он представил, что в нижних этажах будут размещаться рестораны, кабаре, может быть, кино, а посреди площади, когда ее покинут землеройные машины и бетономешалки, взору предстанут автобусы и такси. Однако сейчас там находились машина судмедэксперта, «Жигули» и стоящий на ковре из оплавленного и закопченного стекла черный остов машины Руди Розена. Окна «Ауди» зияли пустотой; огонь, вырвавшись наружу, не пощадил шины, так что теперь больше всего воняло жженой резиной. Окостеневшая фигура Руди Розена держалась прямо, будто прислушивалась к чему-то.— Стекло, как видите, разбросано равномерно, — сказал Аркадий. Судмедэксперт Полина, молоденькая миловидная женщина в неизменном плаще на все сезоны и с неизменной иронической улыбкой на лице, следовала за ним с довоенной «Лейкой» и почти на каждом шагу делала снимок. — Ближе к машине стекло оплавилось. Марка машины — четырехдверная «Ауди-1200». Левые дверцы закрыты. Капот закрыт, фары выгорели. Правые дверцы закрыты. Багажник закрыт, задние огни выгорели, — Аркадию пришлось опуститься на четвереньки. — Топливный бак взорвался. Глушитель отделился от выхлопной трубы, — он поднялся на ноги. — Номерной знак почернел, но московский номер различим. Установлено, что он принадлежит Руди Розену. Судя по широкому разбросу стекла, огонь возник внутри салона, а не вне его.
— Разумеется, будет еще заключение экспертов, — заметила Полина, лишний раз демонстрируя свое неуважение к мнению начальства. Она решительно вонзила шпильки в свои непокорные волосы. — Эту штуку надо поднять.
Комментарии Аркадия записывал Минин, сыщик с глубоко посаженными глазами маньяка. Позади Минина по площадке расхаживал наряд милиции. Служебные собаки таскали своих проводников вокруг башен, перебегая от столба к столбу и то и дело задирая заднюю ногу.
— Наружная краска облупилась, — продолжал Аркадий. — Хром на дверной ручке сошел. «А с ним и отпечатки», — подумал он. Однако обернул руку платком, прежде чем открыть правую переднюю дверцу.
— Спасибо, — сказала Полина.
От прикосновения Аркадия дверца распахнулась, осыпав пеплом его ботинки.
— Внутренняя часть выгорела полностью, — продолжал Аркадий. — Сиденья выгорели до каркаса и пружин. Рулевое колесо, вероятно, расплавилось.
— Человеческие ткани прочнее пластика, — отметила Полина.
— Задние резиновые коврики оплавились вокруг спекшегося стекла. Заднее сиденье выгорело до пружин. Питание компьютера полностью сгорело, видны остатки цветного металла. Вкрапления золота, возможно, от проводников — все, что осталось от компьютера, которым так гордился Руди. Металлические ящички из-под дискет памяти засыпаны пеплом. Ящики с картотекой уничтожены.
Аркадий повернулся к переднему сиденью:
— Следы вспышки у сцепления. Обрывки горелой кожи. В приборном отделении — остатки пластика, аккумуляторы.
— Еще бы! Такая температура, — Полина наклонилась и щелкнула «Лейкой». — Не менее двух тысяч градусов.
— На переднем сиденье, — продолжал Аркадий, — кассовый ящик. Пустой и обугленный. В поддоне — мелкие металлические контакты, четыре батарейки: наверное, остатки передатчика и магнитофона. Пока хватит. Ах да! На сиденье — металлический прямоугольник, похоже, задняя крышка калькулятора. Ключ зажигания в положении «выключено». На кольце еще два ключа.
Надо было переходить к водителю. Здесь Аркадий не блистал. Теперь даже он был бы не прочь прогуляться и выкурить сигарету.
— Когда снимаешь обгоревших, надо полностью открывать диафрагму, чтобы проработались детали, — сказала Полина.
— Какие еще детали? Тело деформировалось, — заметил Аркадий, — сильно обуглилось, так что сразу и не распознаешь, мужчина это или женщина, взрослый или ребенок. Голова склонена к левому плечу. Одежда и волосы полностью сгорели, череп местами оголен. Зубы, судя по всему, для слепков не годятся. Ботинки и носки отсутствуют.
Эти слова не давали ни малейшего представления о нынешнем, уменьшившемся в размерах, почерневшем Руди Розене, восседающем на голых пружинах своей колесницы и превратившемся в темную вязкую массу и кости. Они не давали никакого представления об одиноко лежащей в углублении живота пряжке от ремня, об удивленно раскрытых глазницах и расплавленном золоте зубов, о его руке, охватившей руль и будто бы направляющей машину сквозь ад, и о том, как расплавившееся рулевое колесо розовыми леденцами свисало с пальцев. Эти слова не передавали того, каким непостижимым образом бутылки со «Старкой» и «Кубанской» сами превратились в жидкость и растеклись лужей, а твердая валюта и сигареты в одно мгновение испарились. «Я всем нужен». Теперь — никому.
Аркадий с отвращением отвернулся и увидел, что на черном, как у Руди Розена, лице Минина не было написано ничего, кроме удовлетворения: преступник получил по заслугам. Аркадий отвел его в сторону и указал на милиционеров, набивавших себе карманы, — земля была усеяна брошенными в панике товарами.
— Я приказал им составить список найденных вещей.
— Вы, конечно, не имели в виду, что они могут распоряжаться ими как вздумается?
Аркадий вздохнул:
— Конечно, нет.
— Взгляните-ка сюда, — Полина ковырнула шпилькой в углу заднего сиденья. — Засохшая кровь.
Аркадий подошел к «Жигулям». Яак на заднем сиденье опрашивал единственного свидетеля, того самого неудачника, с которым Аркадий стоял в очереди к Руди. Парня со злотыми. Яак уже взял его в оборот.
Если верить паспорту и пропуску на работу, Гарри Орбелян проживал в Москве и работал санитаром в больнице. Судя по бумагам, он чист, как стеклышко.
— Хочешь посмотреть его удостоверение личности? — спросил Яак. Он закатал рукава рубашки Гарри. На тыльной стороне левой руки красовалось изображение голой девицы, сидящей в бокале с тузом червей в руках. — Это означает, что он любит вино, женщин и карты, — пояснил Яак. — На правой руке выколот браслет из пик, червей, бубен и треф: он любит карты. На левом мизинце кольцо из перевернутых пик. Это означает судимость за хулиганство. На правом безымянном пальце — сердце, пронзенное ножом. Это значит, что он готов пойти на мокрое дело. Так что Гарри не такой уж и чистенький. Судя по всему, Гарри рецидивист, которого застукали на сборище спекулянтов; думаю, ему нелишне помочь нам.
— Пошли вы на… — буркнул Гарри. При дневном свете его перебитый нос казался приваренным к лицу.
— Форинты и злотые еще остались? — спросил Аркадий.
— Пошли на хрен!
Яак прочел из своих заметок:
— Свидетель утверждает, что имел разговор с этим долбаным Руди лишь потому, что считал его своим должником. Потом он вышел из машины погибшего и уже через пять минут стоял примерно в десяти метрах от «Ауди», когда она взорвалась. Человек, которого свидетель знает под именем Ким, бросил в машину бомбу и побежал прочь.
— Ким? — переспросил Аркадий.
— Так он говорит. Он говорит также, что обжег себе руки, пытаясь спасти покойного.
Яак вытащил из карманов Гарри полуобгоревшие доллары и немецкие марки.
День обещал быть жарким. Предрассветная роса уже превращалась в капли пота. Аркадий мельком взглянул на освещенное солнцем полотнище, которое, обвиснув, протянулось по верху западной башни: «Гостиница „Новый мир“. Ему представилось, как полотнище наполняется свежим ветром и башня, подобно бригантине, уплывает вдаль. Хотелось спать. Но нужно было искать Кима.
Полина опустилась на колени с правой стороны «Ауди».
— Опять кровь! — воскликнула она.
Аркадий отпер дверь, и в квартиру Руди Розена ворвался Минин с огромным пистолетом Стечкина явно не стандартного образца.