Том был в шаге за ним. Гай – в западне и совершенно беспомощен. Том остановился и сел на раскачивающемся рее. Он вынул кинжал из зубов. Том был страшен: весь в крови, с лицом белым и напряженным от гнева, со сверкающим клинком в руке.
– Пожалуйста, Том, – взмолился Гай. – Я не хотел тебя ранить.
Он вскинул обе руки, защищая лицо, потерял неустойчивое равновесие на рее, отчаянно закачался, размахивая руками и отклоняясь все дальше, и наконец с диким криком упал; он летел, поворачиваясь в воздухе, рухнул в воду клубком рук и ног и исчез под поверхностью.
Том застыл; гнев, туманивший его мозг, рассеялся; он в ужасе смотрел на то, что натворил.
Гай бесследно исчез под зеленой поверхностью, в кильватерном следе корабля не показалась голова.
Он не умеет плавать! Эта мысль так ошеломила Тома, что он покачнулся. «Вот оно. Я убил родного брата». Его охватил библейский ужас перед подобным деянием. Он встал на рее, распрямился и посмотрел вниз, в воду.
И увидел поднявшегося на поверхность Гая; тот размахивал руками, его крики звучали слабо и жалобно, как крики чайки.
Том услышал, как внизу отец кричит рулевому:
– Корабль в дрейф! Спустить шлюпку! Человек за бортом!
Но прежде чем корабль успел ответить на поворот руля и повернуть нос по ветру, Том прыгнул, далеко оттолкнувшись от рея. Он изогнулся и вытянулся, высоко подняв руки над головой, выпрямив ноги. Без всплеска вошел в воду и погрузился так глубоко, что темная вода сомкнулась и сдавила ему грудь.
Потом он повернулся и ринулся к поверхности. Выскочил, поднявшись в воде по пояс и шумно дыша. Корабль уже прошел мимо и поворачивал носом по ветру.
Том оглянулся на корабельный след и ничего не увидел, но все же быстро поплыл, выбрасывая руки, бороздя воду, которая вспенивалась позади. Соленая вода почти не жгла рану. Он примерно представил себе, где в последний раз видел Гая, остановился и заколотил по воде, с трудом дыша, озираясь. Ни следа брата.
«О Боже, если он утонет, я никогда…»
Он не закончил мысль, набрал полную грудь воздуха, изогнулся так, что голова нацелилась на глубину, взмахнул в воздухе ногами и исчез под поверхностью.
Широко раскрытыми глазами он видел только зелень, прорезанную лучами солнца, и плыл на глубину, пока не почувствовал, что ему разрывает грудь. Надо было вернуться, чтобы глотнуть воздуха.
Тут он что-то увидел под собой: бело-синее пятно, рубашку и куртку Гая; они поворачивались, как безжизненный клочок плавучих остатков крушения.
Несмотря на боль в легких, Том продолжал погружаться, пока не коснулся плеча брата. Схватил его за воротник куртки и потянул наверх. Хотя он отталкивался изо всех сил, тяжелое тело замедляло подъем. Секунды тянулись с бесконечной болью.
В груди у Тома горело, необходимость вдохнуть затмевала все остальное.
Он чувствовал, как силы покидают его. Рука, которой он держал Гая за воротник, начала разжиматься; он почувствовал, что брат ускользает. Зелень заполнила голову Тома, в глазах темнело и в этой темноте беззвучно вспыхивали яркие звезды.
«Крепись!» – молча крикнул он себе и заставил пальцы крепче сжать воротник куртки, а ноги – ударять по воде.
Свет усиливался, зелень рассеивалась, и неожиданно голова Тома вырвалась на воздух, к солнцу. Том вдохнул так глубоко, что едва не разорвалась грудь, потом еще раз – воздух был сладок, как мед; Том почувствовал, что к нему возвращаются силы. Он опустил руку, ухватил Гая за густые мокрые волосы и вытащил его голову на поверхность.
Гай утонул. В нем не было жизни. Глаза были открыты, но смотрели слепо. Лицо стало словно из воска.
– Дыши! Ради любви Господа, дыши! – крикнул Том в белое неподвижное лицо; он обеими руками ухватил Гая за грудь и надавил. Этот прием показывал ему Аболи, и он сработал. Из Гая вырвался мертвый, затхлый воздух, смешанный с потоками воды и рвоты.
Он ударил Тому в лицо, и Том разжал руки. Грудь Гая рефлекторно расширилась, воздух начал проникать в грудь через расслабленный рот. Еще дважды Том «выжимал» из брата воду, стараясь держать его лицо над поверхностью.
На третьем вдохе Гай закашлялся, подавился и начал дышать самостоятельно. Он замигал, сперва ничего не видя. Затем его взгляд сфокусировался. Дышал он с большим трудом, каждые несколько секунд на него нападал кашель, но постепенно взгляд становился сознательным.
– Ненавижу, – прошептал он в лицо Тому. – Я по-прежнему тебя ненавижу. И всегда буду ненавидеть.
– Да за что, Гай, почему?
– Тебе надо было дать мне утонуть, потому что однажды я убью тебя.
– За что? – повторил Том.
– Ты знаешь, – с трудом ответил Гай. – Ты сам знаешь, за что!
Они не слышали, как приближается шлюпка. Но вот Хэл Кортни крикнул совсем рядом:
– Держитесь, парни! Я здесь!
Экипаж шлюпки греб что было мочи, а Хэл, сидя у руля, направлял шлюпку к ним. По приказу гребцы подняли весла, сильные руки протянулись к братьям и вытащили их из воды.
Гая подняли на борт «Серафима». У поручня его ждал доктор Рейнольдс. Том стоял на палубе рядом с отцом и в непонятном оцепенении смотрел, как помощники лекаря уносят брата вниз.
– Он меня ненавидит, отец, – прошептал он.
– Давай-ка посмотрим твою царапину, парень, – мрачно буркнул Хэл.
Том без интереса взглянул на свою рану. Морская вода превратила кровотечение в тонкую струйку.
– Ерунда, – сказал он. – И правда царапина. – Он снова посмотрел на отца. – Гай меня ненавидит. Это первое, что он сказал, когда я вытащил его на поверхность. Что мне делать?
– Гай переживет это. – Хэл разорвал рубашку Тома, чтобы добраться до раны. – Забудет и простит.
– Нет, – покачал головой Том. – Он сказал, что всегда будет ненавидеть меня. Но ведь он мой брат. Помоги мне, отец. Что мне делать?
Хэл ничего не мог сказать. Он хорошо знал упрямство и злопамятность близнеца – в этом были его сила и слабость. Отец знал, что Том прав. Гай никогда не простит брата.
Такая красота должна была бы радовать Хэла, но все связанные с ней воспоминания были окрашены болью и ужасом. Издали отчетливо были видны стены крепости; из бойниц выглядывали орудия, их жерла напоминали темные пустые глазницы. В темнице под этими стенами Хэл прожил три суровых зимы и даже сейчас вздрагивал, вспоминая холод, пробиравший до самых костей. На этих стенах Хэл работал так, что кожу и плоть срывало с его ладоней, а сам он шатался от усталости.
На этих строительных лесах он видел смерть многих людей, и именно здесь произошло трудное для него превращение из мальчика в мужчину.
Он поднес к глазу подзорную трубу и принялся разглядывать другие корабли в заливе. Насчитал двадцать три парусника, все больше торговые суда, в основном голландские.
Среди них один англичанин, судя по виду, принадлежащий Ост-Индской компании, но Хэл с разочарованием понял, что это не «Йомен из Йорка». В заливе не было ни следа его товарища по плаванию.
Не опуская подзорной трубы, он провел взглядом по воде залива к берегу и остановил его на открытом плаце под стенами крепости. В его сознании в самых страшных и мрачных подробностях возникли картины мучительной смерти отца. Пришлось прогнать их, чтобы сосредоточиться – следовало поставить «Серафим» на якорь.
– Встанем на якорь за пределами досягаемости пушек крепости, мистер Тайлер.
Он отдал приказ, и объяснять его не требовалось. Нед понимал, что на уме у капитана; его лицо тоже было мрачным. Возможно, стоя у руля и отдавая команду убрать паруса, он тоже вспоминал те страшные дни.
Якорь с всплеском ушел в воду, залив ют, якорная цепь начала разматываться и уходить в клюз. «Серафим» резко вздернул нос, потом грациозно повернулся по ветру и застыл; из полного жизни и энергии морского существа он сразу превратился в спокойно плывущего лебедя.
Экипаж цеплялся за голые реи и снасти; матросы смотрели на сушу. Выкрикивая замечания и вопросы, они наблюдали за гребущими к кораблю шлюпками. Этот мыс моряки называли Морской Таверной. Свыше пятидесяти лет назад его колонизировали голландцы, чтобы снабжать продовольствием корабли Голландской Ост-Индской компании, и шлюпки были загружены продуктами, по которым матросы истосковались за проведенные в море месяцы.
Хэл подозвал к себе офицеров.
– Следите, чтобы на корабль не пронесли крепкие напитки, – предупредил он Уила Уилсона. – Продавцы рома попытаются пробраться через орудийные порты. Если мы позволим им одурачить нас, к вечеру половина матросов будет пьяна.
– Есть, капитан.
Четвертый помощник поднес руку к шапке.
Он не пьет и поэтому особенно подходит для такой обязанности.
– Аболи, поставь у сходен людей с саблями и пистолетами. Мы не хотим, чтобы воры обчистили корабль или шлюхи занимались своим делом прямо на палубе. Иначе придется обнажить кинжалы… – он едва не сказал «снова», но вовремя сдержался, не желая напоминать о конфликте между своими сыновьями.
– Мистер Фишер, вы займетесь торговлей со шлюпками – у вас это хорошо получается.
Он может положиться на Большого Дэниела – тот и шиллинга не переплатит и проверит все фрукты и овощи, которые пойдут на борт.
– Мистер Уэлш поможет вам и расплатится с лодочниками.
У Уэлша множество обязанностей – от учителя до секретаря и казначея.
Офицеры разошлись по местам, чтобы исполнить поручения, а Хэл прошел к борту. Он смотрел на подваливающие шлюпки. Они доверху были нагружены свежими продуктами: картошкой, еще не очищенной от земли, капустой и яблоками, инжиром и тыквами, кусками свежей красной баранины и ощипанными цыплятами. Сегодня вечером команду ждет пир. Хэл смотрел на этот рог изобилия, и рот у него наполнился слюной. На исходе долгого плавания все моряки испытывают всепоглощающую тягу к свежим продуктам. Некоторые уже перегнулись через борт и торговались. Те, у кого есть деньги, готовы были платить по пенни за единственную свежую картофелину.
Их снедала алчность – они хватали толстые белые клубни, вытирали с них землю об одежду, словно это были яблоки, и пожирали сырыми, с радостью прожевывая вяжущую белую мякоть.
К Хэлу подошел доктор Рейнольдс.
– Что ж, сэр, большое облегчение снова оказаться в порту. На борту уже двадцать шесть случаев цинги, но до отплытия все больные выздоровеют. Это чудо и загадка, однако воздух суши излечивает даже самые тяжелые случаи – людей, которые потеряли зубы и слишком слабы, чтобы держаться на ногах. – Он протянул Хэлу спелое яблоко. – Взял из покупок мистера Уэлша.
Хэл откусил от яблока и закрыл глаза от удовольствия.
– Пища богов, – сказал он. Сок заполнил его рот и, как сладкое масло, потек в горло. – Мой отец говорил, что цингу вызывает отсутствие свежей пищи, – сказал он врачу и откусил большой кусок.
Доктор Рейнольдс с сожалением улыбнулся.
– Ну, капитан, не в обиду вашему безупречному батюшке будь сказано – весь мир знает, что он был великим человеком, – но сухари и соленая свинина – отличная пища для любого моряка. – Доктор Рейнольдс умудренно покачал головой. – Иногда приходится слышать самые удивительные теории от людей, не сведущих в медицине, однако болезнь вызывает морской воздух и ничто иное.
– Как мои сыновья, доктор? – спросил Хэл, искусно меняя тему.
– Томас – здоровое молодое животное, и, к счастью, почти не пострадал. Рана неглубока, я зашил ее кишками, и она очень быстро заживет, если, конечно, не воспалится.
– А Гай?
– Я уложил его на койку в вашей каюте. Его легкие были заполнены морской водой, и иногда это порождает болезненный выпот. Но, думаю, через несколько дней последствия его ныряния пройдут.
– Благодарю вас, доктор.
На палубе вдруг возникло какое-то смятение.
Аболи схватил за плечо одного из готтентотских мальчишек, поднимавшегося по лестнице с корзиной фруктов.
– Эй, красивый мальчик! – сказал он. – Да мальчик ли ты?
У его жертвы было лицо сердечком, безупречная золотистая кожа и раскосые азиатские глаза. Действия Аболи вызвали поток произнесенных высоким голосом оскорблений на необычном щелкающем языке, мальчик вырывался из больших рук Аболи. Аболи со смехом сорвал с его головы шляпу, и на плечи мальчишки упала копна густых черных волос.
Аболи одной рукой поднял отбивающуюся жертву в воздух, а другой сдернул ее шаровары до колен.
Экипаж радостно завопил, увидев полный желтый зад и полные бедра, между которыми размещался темный треугольник – признак явной женственности.
Вися высоко в воздухе, девушка кулаками била Аболи по лысой голове, а когда это не помогло, впилась ему в глаза длинными острыми ногтями, отчаянно пинаясь при этом.
Аболи подошел к борту и выбросил девушку за него легко, словно бродячего котенка. Товарищи втащили ее в лодку и привели в порядок ее одежду. Девушка – с нее потоками текла вода – выкрикивала оскорбления смотревшим на нее с борта морякам.
Хэл отвернулся, чтобы скрыть улыбку, и прошел туда, где у грот-мачты в окружении близких стоял мистер Битти; вся семья смотрела на берег и оживленно обсуждала новую землю. Хэл приподнял перед женщинами шляпу, и миссис Битти расплылась в довольной улыбке.
Каролина, напротив, избегала смотреть ему в глаза. Так повелось с той ночи в пороховом погребе.
Хэл обратился к мистеру Битти:
– Мы простоим здесь на якоре много дней, возможно, даже недель. Я должен дождаться прибытия «Йомена», и у меня есть здесь и другие дела. Уверен, вы хотите перевезти семью на берег, чтобы женщины отдохнули от тесных кают и могли размять ноги. Я знаю в городе достаточно удобных квартир.
– Отличная мысль, сэр! – с воодушевлением отозвался мистер Битти. – Я уверен, сэр Хэл, что на вас это не сказывается, но нам, жителям суши, корабельная теснота весьма досаждает.
Хэл кивнул в знак одобрения.
– Я отправлю с вами на берег молодого Гая. Думаю, вам пригодится на суше секретарь.
Он был доволен, что добивается осуществления двух целей: во-первых, разделяет Тома и Гая, во-вторых, разлучает Тома с Каролиной. И те и другие обстоятельства в любой момент могли взорваться, как бочонок с порохом.
– Я перевезу вас на берег, как только удастся спустить шлюпки, хотя, вероятно, сегодня уже поздно. – Он посмотрел на заходящее солнце. – Соберите вещи к утру.
– Вы очень добры, капитан.
Мистер Битти поклонился.
– Вам было бы неплохо нанести при случае визит вежливости голландскому губернатору. Его зовут Ван дер Штель, Симон ван дер Штель. Я буду очень занят на корабле, и вы окажете мне большую услугу, взяв на себя эту обязанность от моего имени и от имени Компании.
Битти опять поклонился.
– С большим удовольствием, сэр Хэл.
Прошло больше двадцати лет с тех пор, как Хэл со своим экипажем бежал из заключения в подземелье крепости, и едва ли в поселке его узнали бы. Но он по-прежнему оставался осужденным преступником, приговоренным к пожизненному заключению. Во время бегства из крепости он и его люди, защищаясь, вынужденно убили множество тюремщиков и преследователей, но голландцы посмотрят на это по-другому. Если его узнают, он может предстать перед голландским судом, обвиненный в былых преступлениях, с перспективой отбывать прошлый срок или даже расплатиться за свои прегрешения на виселице, как его отец. Официальный визит к губернатору колонии – неразумный шаг. Гораздо лучше послать Битти.
С другой стороны, он должен собрать в поселке как можно больше новостей. Все корабли, идущие с востока, независимо от своей принадлежности, останавливались на мысе. А самые лучшие свежие новости можно получить в тавернах и публичных домах, протянувшихся вдоль побережья. Извинившись, он отошел от семьи Битти и подозвал Большого Дэниела и Аболи.
– Как стемнеет, отправимся на берег. Приготовьте шлюпку.
Через четыре дня – полнолуние. Гора, темная и чудовищная, нависала над моряками, когда они гребли по мерцающей воде к освещенному луной берегу; ее ущелья и утесы были тронуты серебром.
Хэл сидел на кормовой банке между Аболи и Большим Дэниелом. Все трое закутались в плащи и шляпы, под плащами скрывались пистолеты и сабли. Гребцы – двенадцать надежных матросов под командованием Уила Уилсона – тоже были вооружены.
Атлантическая волна, шипя на песке пенным гребнем, вынесла их на берег. Едва она начала отступать, гребцы выскочили и вытащили шлюпку на сухое место.
– Не упускайте людей из виду, Уил. Не позволяйте им уходить на поиски выпивки и женщин, – предупредил Хэл Уилсона. – Возможно, возвращаться придется в спешке.
Они вместе прошли по мягкому песку и, как только обнаружили тропу, направились к группе строений под крепостью. Кое-где в окнах горели огни, и, приблизившись, моряки услышали музыку, пение и пьяные крики.
– С нашего прошлого посещения мало что изменилось, – сказал Аболи.
– Да, дела тут по-прежнему процветают, – согласился Большой Дэниел и прошел в дверь первой таверны на краю поселка.
Свет был таким тусклым, а облако дыма таким густым, что прошло несколько секунд, прежде чем их глаза привыкли.
В помещении было множество темных фигур и остро пахло потом, табачным дымом и дрянной выпивкой. Шум оглушал, и, когда они остановились на пороге, в дверь, шатаясь, вышел матрос. Он споткнулся возле песчаной дюны, опустился на колени, и его громко и обильно вырвало. Он упал ничком в лужу собственной рвоты.
Троица вошла в комнату и пробилась через толпу в дальний угол, где отыскала столик на козлах и скамью, на которой спал пьяный. Большой Дэниел поднял его, как ребенка, и осторожно уложил на испачканный коровьим навозом пол, Аболи смел со стола пустые кружки и тарелки с объедками, а Хэл уселся на скамью спиной к стене, чтобы хорошо видеть всю тускло освещенную комнату и людей в ней.
В основном здесь гуляли шумные матросы, хотя было и несколько солдат из гарнизона крепости в голубых мундирах с белыми поясами.
Хэл вслушивался в их разговоры, но улавливал только проклятия, безудержное хвастовство и гогот.
– Голландцы, – презрительно сказал Аболи, садясь на скамью рядом с Хэлом. Некоторое время они слушали. Все трое, чтобы выжить, вынуждены были за время заключения изучить голландский язык.
За столом неподалеку сидела группа из пяти с виду бывалых моряков. Они казались не такими пьяными, как остальные, но говорили громко, чтобы расслышать друг друга в общем гуле. Хэл какое-то время слушал их разговор, но ничего интересного не услышал. Служанка-готтентотка принесла кружки с пенящимся пивом.
Дэниел попробовал пиво и скорчил гримасу.
– Моча! Все еще теплая, прямо из свиньи, – сказал он, но отпил еще глоток.
Хэл к своему пиву не притронулся, потому что услышал, как голландец за соседним столом сказал: «Нам повезет, если проклятый конвой когда-нибудь уйдет из этого несносного порта».
Упоминание о конвое заинтересовало Хэла.
Купцы обычно плывут в одиночку. Только в военное время или в случае других неприятностей они образуют конвои и плывут под защитой военных кораблей. Хэл наклонился, чтобы услышать остальное.
– Ja. Я не стану плакать, если больше никогда не брошу якорь в этом гнезде черных шлюх и воров-готтентотов. Потратил последний гульден, а что получил? Больную голову и саднящий член.
– А по мне, капитан должен рискнуть и плыть в одиночку. К дьяволу этого ублюдка Джангири и его язычников! «Die Luipard» справится с любым сыном пророка. Нам незачем сидеть здесь и ждать, пока Ван Рейтерс будет готов нас нянчить.
При имени Джангири сердце Хэла забилось чаще. Он впервые услышал это имя за пределами кабинета Николаса Чайлдса.
– Кто такой Ван Рейтерс? – негромко спросил Дэниел и сделал еще один глоток мерзкого пойла. Он тоже слушал разговор голландских моряков.
– Голландский адмирал в Индийском океане, – ответил Хэл. – Он обосновался в голландской фактории в Батавии. – Он выложил на грязную поверхность стола серебряный шиллинг. – Купи им пива, Большой Дэнни, и послушай, что они тебе скажут, – приказал Хэл, но Дэниел, вставая со скамьи, обнаружил, что перед ним женщина.
Она стояла подбоченясь и смотрела с соблазнительной улыбкой, в которой не хватало нескольких зубов.
– Пойдем со мной в заднюю комнату, большой бык, – сказала она, – и я дам тебе то, чего у тебя раньше никогда не было.
– А что у тебя есть, дорогуша? – спросил Большой Дэниел, обнажая в улыбке беззубые десны. – Проказа?
Хэл быстро взглянул на шлюху и подумал, что она лучший источник сведений, чем пьяные голландцы.
– Стыдитесь, мастер Дэниел, – сказал он. – Нужно с первого взгляда узнавать достойную женщину.
Женщина осмотрела Хэла, сразу заметив покрой дорогого костюма и серебряные пуговицы на жилете.
– Садитесь, сударыня, – пригласил Хэл. Она хихикнула и прихорошилась, как девочка, грязными пальцами отбросив с лица прядь седых волос; ногти у нее были ломаные, с траурной каймой.
– Промочите горло. Дэниел, возьми даме стакан джина. Нет, нет, не будем скупиться. Бери всю бутылку.
Женщина расправила грязную юбку и села на скамью напротив Хэла.
– Ты настоящий принц. – Она всмотрелась в его лицо. – И к тому же красивый, дьявол.
– Как тебя зовут, моя красавица? – спросил Хэл.
– Мефрау Макенберг, – ответила она. – Но можешь называть меня Ханной.
Дэниел вернулся с квадратной бутылкой джина и стаканом. Он налил стакан до краев. Ханна отставила мизинец и сделала, как пристало благородной даме, небольшой глоток. И даже не поморщилась от крепкого напитка.
– Ну, Ханна, – улыбнулся Хэл, и она заерзала под его взглядом, как щенок, – ты знаешь обо всем, что происходит здесь, на мысе Доброй Надежды?
– Это правда, Господь свидетель, я сама так говорю. – И она снова показала дыру в ряду зубов. – Все, что хотите узнать, сэр, можете спросить у старой Ханны.
Весь следующий час Хэл сидел напротив Ханны и слушал ее рассказы. Он обнаружил, что за покрасневшим лицом и водянистыми пьяными глазами скрываются остатки некогда яркого интеллекта. Казалось, ей известны сексуальные привычки и склонности всех мужчин и женщин поселка, от губернатора Ван дер Штеля до грузчиков в порту и возчиков. Она могла сообщить цену на любые товары на рынке, от картошки до мампура, крепкого сливового бренди, которое делают бюргеры. Она знала, где есть в продаже рабы, сколько запрашивают их владельцы и за сколько продадут.
Она знала даты отплытия всех кораблей в заливе, имена капитанов, груз и все порты назначения по маршруту. Могла рассказать о предыдущих плаваниях каждого корабля, об опасностях и трудностях, встреченных в пути.
– Скажи, Ханна, а почему в заливе так много кораблей ВОК?
Он имел в виду Verenigde Oostindische Compagnie, или Голландскую Ост-Индскую компанию.
– Это все корабли, идущие в Батавию. Губернатор Ван дер Штель приказал всем судам, плывущим на восток, идти только под охраной военных кораблей.
– А почему он так сделал, Ханна?
– Из-за Джангири. Слышали о Джангири?
Хэл покачал головой.
– Нет. А кто это?
– Меч Пророка, так он себя называет. А на самом деле он проклятый пират, даже хуже Фрэнки Кортни, вот кто он.
Хэл переглянулся с Аболи. Обоих ошеломила та небрежность, с какой было произнесено имя отца Хэла. Значит, сэр Фрэнсис и его история здесь не забыты.
Ханна ничего не заметила. Она отпила джина и хрипло рассмеялась.
– За последние полгода три корабля ВОК пропали в Индийском океане. Все знают, что это дело рук Джангири. Говорят, он уже обошелся Компании в миллион гульденов. – В ее глазах было удивление. – Миллион гульденов! Вот уж не знала, что на свете бывает столько денег.
Она наклонилась через стол и уставилась Хэлу в лицо. Ее дыхание отдавало навозом, но Хэл не подал виду. Он не хотел рисковать, оскорбив ее.
– Откуда-то я тебя знаю. – Старуха ненадолго задумалась. – Бывал раньше на мысе Доброй Надежды? Я никогда не забываю лица.
Хэл покачал головой, а Большой Дэниел засмеялся.
– Мисс, может, если он покажет вам свой розовый конец, вы скорее его узнаете?
Хэл укоризненно посмотрел на него, но к этому времени бутылка наполовину опустела, и Ханна усмехнулась:
– Заплачу за это зрелище миллион гульденов. – И она уставилась на Хэла. – Хочешь пойти со мной? Задарма – ты хороший человек.
– В другой раз, – пообещал Хэл.
– Я тебя знаю, – настаивала она. – Когда ты так улыбаешься, я тебя узнаю. Я никогда не забываю лица.
– Расскажи еще о Джангири, – попросил Хэл, чтобы отвлечь ее. Но Ханна уже переставала соображать. Снова наполнила свой стакан и перевернула пустую бутылку.
– Все, кого я люблю, уходят от меня, – сказала она со слезами на глазах. – Даже бутылка не задерживается.
– Джангири, – настаивал Хэл. – Расскажи о Джангири.
– Он проклятый мусульманский пират. Сжигает моряков-христиан, чтобы послушать их крики.
– Откуда он приходит? Сколько у него кораблей? Какой они силы?
– Один из моих друзей был на корабле, за которым Джангири погнался, но не догнал, – с трудом ответила она. – Он славный парень. Хочет жениться на мне и отвезти домой в Амстердам.
– Пожалуйста, Том, – взмолился Гай. – Я не хотел тебя ранить.
Он вскинул обе руки, защищая лицо, потерял неустойчивое равновесие на рее, отчаянно закачался, размахивая руками и отклоняясь все дальше, и наконец с диким криком упал; он летел, поворачиваясь в воздухе, рухнул в воду клубком рук и ног и исчез под поверхностью.
Том застыл; гнев, туманивший его мозг, рассеялся; он в ужасе смотрел на то, что натворил.
Гай бесследно исчез под зеленой поверхностью, в кильватерном следе корабля не показалась голова.
Он не умеет плавать! Эта мысль так ошеломила Тома, что он покачнулся. «Вот оно. Я убил родного брата». Его охватил библейский ужас перед подобным деянием. Он встал на рее, распрямился и посмотрел вниз, в воду.
И увидел поднявшегося на поверхность Гая; тот размахивал руками, его крики звучали слабо и жалобно, как крики чайки.
Том услышал, как внизу отец кричит рулевому:
– Корабль в дрейф! Спустить шлюпку! Человек за бортом!
Но прежде чем корабль успел ответить на поворот руля и повернуть нос по ветру, Том прыгнул, далеко оттолкнувшись от рея. Он изогнулся и вытянулся, высоко подняв руки над головой, выпрямив ноги. Без всплеска вошел в воду и погрузился так глубоко, что темная вода сомкнулась и сдавила ему грудь.
Потом он повернулся и ринулся к поверхности. Выскочил, поднявшись в воде по пояс и шумно дыша. Корабль уже прошел мимо и поворачивал носом по ветру.
Том оглянулся на корабельный след и ничего не увидел, но все же быстро поплыл, выбрасывая руки, бороздя воду, которая вспенивалась позади. Соленая вода почти не жгла рану. Он примерно представил себе, где в последний раз видел Гая, остановился и заколотил по воде, с трудом дыша, озираясь. Ни следа брата.
«О Боже, если он утонет, я никогда…»
Он не закончил мысль, набрал полную грудь воздуха, изогнулся так, что голова нацелилась на глубину, взмахнул в воздухе ногами и исчез под поверхностью.
Широко раскрытыми глазами он видел только зелень, прорезанную лучами солнца, и плыл на глубину, пока не почувствовал, что ему разрывает грудь. Надо было вернуться, чтобы глотнуть воздуха.
Тут он что-то увидел под собой: бело-синее пятно, рубашку и куртку Гая; они поворачивались, как безжизненный клочок плавучих остатков крушения.
Несмотря на боль в легких, Том продолжал погружаться, пока не коснулся плеча брата. Схватил его за воротник куртки и потянул наверх. Хотя он отталкивался изо всех сил, тяжелое тело замедляло подъем. Секунды тянулись с бесконечной болью.
В груди у Тома горело, необходимость вдохнуть затмевала все остальное.
Он чувствовал, как силы покидают его. Рука, которой он держал Гая за воротник, начала разжиматься; он почувствовал, что брат ускользает. Зелень заполнила голову Тома, в глазах темнело и в этой темноте беззвучно вспыхивали яркие звезды.
«Крепись!» – молча крикнул он себе и заставил пальцы крепче сжать воротник куртки, а ноги – ударять по воде.
Свет усиливался, зелень рассеивалась, и неожиданно голова Тома вырвалась на воздух, к солнцу. Том вдохнул так глубоко, что едва не разорвалась грудь, потом еще раз – воздух был сладок, как мед; Том почувствовал, что к нему возвращаются силы. Он опустил руку, ухватил Гая за густые мокрые волосы и вытащил его голову на поверхность.
Гай утонул. В нем не было жизни. Глаза были открыты, но смотрели слепо. Лицо стало словно из воска.
– Дыши! Ради любви Господа, дыши! – крикнул Том в белое неподвижное лицо; он обеими руками ухватил Гая за грудь и надавил. Этот прием показывал ему Аболи, и он сработал. Из Гая вырвался мертвый, затхлый воздух, смешанный с потоками воды и рвоты.
Он ударил Тому в лицо, и Том разжал руки. Грудь Гая рефлекторно расширилась, воздух начал проникать в грудь через расслабленный рот. Еще дважды Том «выжимал» из брата воду, стараясь держать его лицо над поверхностью.
На третьем вдохе Гай закашлялся, подавился и начал дышать самостоятельно. Он замигал, сперва ничего не видя. Затем его взгляд сфокусировался. Дышал он с большим трудом, каждые несколько секунд на него нападал кашель, но постепенно взгляд становился сознательным.
– Ненавижу, – прошептал он в лицо Тому. – Я по-прежнему тебя ненавижу. И всегда буду ненавидеть.
– Да за что, Гай, почему?
– Тебе надо было дать мне утонуть, потому что однажды я убью тебя.
– За что? – повторил Том.
– Ты знаешь, – с трудом ответил Гай. – Ты сам знаешь, за что!
Они не слышали, как приближается шлюпка. Но вот Хэл Кортни крикнул совсем рядом:
– Держитесь, парни! Я здесь!
Экипаж шлюпки греб что было мочи, а Хэл, сидя у руля, направлял шлюпку к ним. По приказу гребцы подняли весла, сильные руки протянулись к братьям и вытащили их из воды.
Гая подняли на борт «Серафима». У поручня его ждал доктор Рейнольдс. Том стоял на палубе рядом с отцом и в непонятном оцепенении смотрел, как помощники лекаря уносят брата вниз.
– Он меня ненавидит, отец, – прошептал он.
– Давай-ка посмотрим твою царапину, парень, – мрачно буркнул Хэл.
Том без интереса взглянул на свою рану. Морская вода превратила кровотечение в тонкую струйку.
– Ерунда, – сказал он. – И правда царапина. – Он снова посмотрел на отца. – Гай меня ненавидит. Это первое, что он сказал, когда я вытащил его на поверхность. Что мне делать?
– Гай переживет это. – Хэл разорвал рубашку Тома, чтобы добраться до раны. – Забудет и простит.
– Нет, – покачал головой Том. – Он сказал, что всегда будет ненавидеть меня. Но ведь он мой брат. Помоги мне, отец. Что мне делать?
Хэл ничего не мог сказать. Он хорошо знал упрямство и злопамятность близнеца – в этом были его сила и слабость. Отец знал, что Том прав. Гай никогда не простит брата.
* * *
За все время плаваний по океану Хэл не видел берегов прекраснее этого. Гора стеной возвышалась до неба, ветер, проносившийся над ее вершиной, превращал стоящее над ней облако в кипящее молоко, отливавшее перламутром и розовым жемчугом в лучах заходящего солнца. Склоны горы под скалистой вершиной поросли лесом, а белые берега окаймляла пенная полоса прибоя.Такая красота должна была бы радовать Хэла, но все связанные с ней воспоминания были окрашены болью и ужасом. Издали отчетливо были видны стены крепости; из бойниц выглядывали орудия, их жерла напоминали темные пустые глазницы. В темнице под этими стенами Хэл прожил три суровых зимы и даже сейчас вздрагивал, вспоминая холод, пробиравший до самых костей. На этих стенах Хэл работал так, что кожу и плоть срывало с его ладоней, а сам он шатался от усталости.
На этих строительных лесах он видел смерть многих людей, и именно здесь произошло трудное для него превращение из мальчика в мужчину.
Он поднес к глазу подзорную трубу и принялся разглядывать другие корабли в заливе. Насчитал двадцать три парусника, все больше торговые суда, в основном голландские.
Среди них один англичанин, судя по виду, принадлежащий Ост-Индской компании, но Хэл с разочарованием понял, что это не «Йомен из Йорка». В заливе не было ни следа его товарища по плаванию.
Не опуская подзорной трубы, он провел взглядом по воде залива к берегу и остановил его на открытом плаце под стенами крепости. В его сознании в самых страшных и мрачных подробностях возникли картины мучительной смерти отца. Пришлось прогнать их, чтобы сосредоточиться – следовало поставить «Серафим» на якорь.
– Встанем на якорь за пределами досягаемости пушек крепости, мистер Тайлер.
Он отдал приказ, и объяснять его не требовалось. Нед понимал, что на уме у капитана; его лицо тоже было мрачным. Возможно, стоя у руля и отдавая команду убрать паруса, он тоже вспоминал те страшные дни.
Якорь с всплеском ушел в воду, залив ют, якорная цепь начала разматываться и уходить в клюз. «Серафим» резко вздернул нос, потом грациозно повернулся по ветру и застыл; из полного жизни и энергии морского существа он сразу превратился в спокойно плывущего лебедя.
Экипаж цеплялся за голые реи и снасти; матросы смотрели на сушу. Выкрикивая замечания и вопросы, они наблюдали за гребущими к кораблю шлюпками. Этот мыс моряки называли Морской Таверной. Свыше пятидесяти лет назад его колонизировали голландцы, чтобы снабжать продовольствием корабли Голландской Ост-Индской компании, и шлюпки были загружены продуктами, по которым матросы истосковались за проведенные в море месяцы.
Хэл подозвал к себе офицеров.
– Следите, чтобы на корабль не пронесли крепкие напитки, – предупредил он Уила Уилсона. – Продавцы рома попытаются пробраться через орудийные порты. Если мы позволим им одурачить нас, к вечеру половина матросов будет пьяна.
– Есть, капитан.
Четвертый помощник поднес руку к шапке.
Он не пьет и поэтому особенно подходит для такой обязанности.
– Аболи, поставь у сходен людей с саблями и пистолетами. Мы не хотим, чтобы воры обчистили корабль или шлюхи занимались своим делом прямо на палубе. Иначе придется обнажить кинжалы… – он едва не сказал «снова», но вовремя сдержался, не желая напоминать о конфликте между своими сыновьями.
– Мистер Фишер, вы займетесь торговлей со шлюпками – у вас это хорошо получается.
Он может положиться на Большого Дэниела – тот и шиллинга не переплатит и проверит все фрукты и овощи, которые пойдут на борт.
– Мистер Уэлш поможет вам и расплатится с лодочниками.
У Уэлша множество обязанностей – от учителя до секретаря и казначея.
Офицеры разошлись по местам, чтобы исполнить поручения, а Хэл прошел к борту. Он смотрел на подваливающие шлюпки. Они доверху были нагружены свежими продуктами: картошкой, еще не очищенной от земли, капустой и яблоками, инжиром и тыквами, кусками свежей красной баранины и ощипанными цыплятами. Сегодня вечером команду ждет пир. Хэл смотрел на этот рог изобилия, и рот у него наполнился слюной. На исходе долгого плавания все моряки испытывают всепоглощающую тягу к свежим продуктам. Некоторые уже перегнулись через борт и торговались. Те, у кого есть деньги, готовы были платить по пенни за единственную свежую картофелину.
Их снедала алчность – они хватали толстые белые клубни, вытирали с них землю об одежду, словно это были яблоки, и пожирали сырыми, с радостью прожевывая вяжущую белую мякоть.
К Хэлу подошел доктор Рейнольдс.
– Что ж, сэр, большое облегчение снова оказаться в порту. На борту уже двадцать шесть случаев цинги, но до отплытия все больные выздоровеют. Это чудо и загадка, однако воздух суши излечивает даже самые тяжелые случаи – людей, которые потеряли зубы и слишком слабы, чтобы держаться на ногах. – Он протянул Хэлу спелое яблоко. – Взял из покупок мистера Уэлша.
Хэл откусил от яблока и закрыл глаза от удовольствия.
– Пища богов, – сказал он. Сок заполнил его рот и, как сладкое масло, потек в горло. – Мой отец говорил, что цингу вызывает отсутствие свежей пищи, – сказал он врачу и откусил большой кусок.
Доктор Рейнольдс с сожалением улыбнулся.
– Ну, капитан, не в обиду вашему безупречному батюшке будь сказано – весь мир знает, что он был великим человеком, – но сухари и соленая свинина – отличная пища для любого моряка. – Доктор Рейнольдс умудренно покачал головой. – Иногда приходится слышать самые удивительные теории от людей, не сведущих в медицине, однако болезнь вызывает морской воздух и ничто иное.
– Как мои сыновья, доктор? – спросил Хэл, искусно меняя тему.
– Томас – здоровое молодое животное, и, к счастью, почти не пострадал. Рана неглубока, я зашил ее кишками, и она очень быстро заживет, если, конечно, не воспалится.
– А Гай?
– Я уложил его на койку в вашей каюте. Его легкие были заполнены морской водой, и иногда это порождает болезненный выпот. Но, думаю, через несколько дней последствия его ныряния пройдут.
– Благодарю вас, доктор.
На палубе вдруг возникло какое-то смятение.
Аболи схватил за плечо одного из готтентотских мальчишек, поднимавшегося по лестнице с корзиной фруктов.
– Эй, красивый мальчик! – сказал он. – Да мальчик ли ты?
У его жертвы было лицо сердечком, безупречная золотистая кожа и раскосые азиатские глаза. Действия Аболи вызвали поток произнесенных высоким голосом оскорблений на необычном щелкающем языке, мальчик вырывался из больших рук Аболи. Аболи со смехом сорвал с его головы шляпу, и на плечи мальчишки упала копна густых черных волос.
Аболи одной рукой поднял отбивающуюся жертву в воздух, а другой сдернул ее шаровары до колен.
Экипаж радостно завопил, увидев полный желтый зад и полные бедра, между которыми размещался темный треугольник – признак явной женственности.
Вися высоко в воздухе, девушка кулаками била Аболи по лысой голове, а когда это не помогло, впилась ему в глаза длинными острыми ногтями, отчаянно пинаясь при этом.
Аболи подошел к борту и выбросил девушку за него легко, словно бродячего котенка. Товарищи втащили ее в лодку и привели в порядок ее одежду. Девушка – с нее потоками текла вода – выкрикивала оскорбления смотревшим на нее с борта морякам.
Хэл отвернулся, чтобы скрыть улыбку, и прошел туда, где у грот-мачты в окружении близких стоял мистер Битти; вся семья смотрела на берег и оживленно обсуждала новую землю. Хэл приподнял перед женщинами шляпу, и миссис Битти расплылась в довольной улыбке.
Каролина, напротив, избегала смотреть ему в глаза. Так повелось с той ночи в пороховом погребе.
Хэл обратился к мистеру Битти:
– Мы простоим здесь на якоре много дней, возможно, даже недель. Я должен дождаться прибытия «Йомена», и у меня есть здесь и другие дела. Уверен, вы хотите перевезти семью на берег, чтобы женщины отдохнули от тесных кают и могли размять ноги. Я знаю в городе достаточно удобных квартир.
– Отличная мысль, сэр! – с воодушевлением отозвался мистер Битти. – Я уверен, сэр Хэл, что на вас это не сказывается, но нам, жителям суши, корабельная теснота весьма досаждает.
Хэл кивнул в знак одобрения.
– Я отправлю с вами на берег молодого Гая. Думаю, вам пригодится на суше секретарь.
Он был доволен, что добивается осуществления двух целей: во-первых, разделяет Тома и Гая, во-вторых, разлучает Тома с Каролиной. И те и другие обстоятельства в любой момент могли взорваться, как бочонок с порохом.
– Я перевезу вас на берег, как только удастся спустить шлюпки, хотя, вероятно, сегодня уже поздно. – Он посмотрел на заходящее солнце. – Соберите вещи к утру.
– Вы очень добры, капитан.
Мистер Битти поклонился.
– Вам было бы неплохо нанести при случае визит вежливости голландскому губернатору. Его зовут Ван дер Штель, Симон ван дер Штель. Я буду очень занят на корабле, и вы окажете мне большую услугу, взяв на себя эту обязанность от моего имени и от имени Компании.
Битти опять поклонился.
– С большим удовольствием, сэр Хэл.
Прошло больше двадцати лет с тех пор, как Хэл со своим экипажем бежал из заключения в подземелье крепости, и едва ли в поселке его узнали бы. Но он по-прежнему оставался осужденным преступником, приговоренным к пожизненному заключению. Во время бегства из крепости он и его люди, защищаясь, вынужденно убили множество тюремщиков и преследователей, но голландцы посмотрят на это по-другому. Если его узнают, он может предстать перед голландским судом, обвиненный в былых преступлениях, с перспективой отбывать прошлый срок или даже расплатиться за свои прегрешения на виселице, как его отец. Официальный визит к губернатору колонии – неразумный шаг. Гораздо лучше послать Битти.
С другой стороны, он должен собрать в поселке как можно больше новостей. Все корабли, идущие с востока, независимо от своей принадлежности, останавливались на мысе. А самые лучшие свежие новости можно получить в тавернах и публичных домах, протянувшихся вдоль побережья. Извинившись, он отошел от семьи Битти и подозвал Большого Дэниела и Аболи.
– Как стемнеет, отправимся на берег. Приготовьте шлюпку.
Через четыре дня – полнолуние. Гора, темная и чудовищная, нависала над моряками, когда они гребли по мерцающей воде к освещенному луной берегу; ее ущелья и утесы были тронуты серебром.
Хэл сидел на кормовой банке между Аболи и Большим Дэниелом. Все трое закутались в плащи и шляпы, под плащами скрывались пистолеты и сабли. Гребцы – двенадцать надежных матросов под командованием Уила Уилсона – тоже были вооружены.
Атлантическая волна, шипя на песке пенным гребнем, вынесла их на берег. Едва она начала отступать, гребцы выскочили и вытащили шлюпку на сухое место.
– Не упускайте людей из виду, Уил. Не позволяйте им уходить на поиски выпивки и женщин, – предупредил Хэл Уилсона. – Возможно, возвращаться придется в спешке.
Они вместе прошли по мягкому песку и, как только обнаружили тропу, направились к группе строений под крепостью. Кое-где в окнах горели огни, и, приблизившись, моряки услышали музыку, пение и пьяные крики.
– С нашего прошлого посещения мало что изменилось, – сказал Аболи.
– Да, дела тут по-прежнему процветают, – согласился Большой Дэниел и прошел в дверь первой таверны на краю поселка.
Свет был таким тусклым, а облако дыма таким густым, что прошло несколько секунд, прежде чем их глаза привыкли.
В помещении было множество темных фигур и остро пахло потом, табачным дымом и дрянной выпивкой. Шум оглушал, и, когда они остановились на пороге, в дверь, шатаясь, вышел матрос. Он споткнулся возле песчаной дюны, опустился на колени, и его громко и обильно вырвало. Он упал ничком в лужу собственной рвоты.
Троица вошла в комнату и пробилась через толпу в дальний угол, где отыскала столик на козлах и скамью, на которой спал пьяный. Большой Дэниел поднял его, как ребенка, и осторожно уложил на испачканный коровьим навозом пол, Аболи смел со стола пустые кружки и тарелки с объедками, а Хэл уселся на скамью спиной к стене, чтобы хорошо видеть всю тускло освещенную комнату и людей в ней.
В основном здесь гуляли шумные матросы, хотя было и несколько солдат из гарнизона крепости в голубых мундирах с белыми поясами.
Хэл вслушивался в их разговоры, но улавливал только проклятия, безудержное хвастовство и гогот.
– Голландцы, – презрительно сказал Аболи, садясь на скамью рядом с Хэлом. Некоторое время они слушали. Все трое, чтобы выжить, вынуждены были за время заключения изучить голландский язык.
За столом неподалеку сидела группа из пяти с виду бывалых моряков. Они казались не такими пьяными, как остальные, но говорили громко, чтобы расслышать друг друга в общем гуле. Хэл какое-то время слушал их разговор, но ничего интересного не услышал. Служанка-готтентотка принесла кружки с пенящимся пивом.
Дэниел попробовал пиво и скорчил гримасу.
– Моча! Все еще теплая, прямо из свиньи, – сказал он, но отпил еще глоток.
Хэл к своему пиву не притронулся, потому что услышал, как голландец за соседним столом сказал: «Нам повезет, если проклятый конвой когда-нибудь уйдет из этого несносного порта».
Упоминание о конвое заинтересовало Хэла.
Купцы обычно плывут в одиночку. Только в военное время или в случае других неприятностей они образуют конвои и плывут под защитой военных кораблей. Хэл наклонился, чтобы услышать остальное.
– Ja. Я не стану плакать, если больше никогда не брошу якорь в этом гнезде черных шлюх и воров-готтентотов. Потратил последний гульден, а что получил? Больную голову и саднящий член.
– А по мне, капитан должен рискнуть и плыть в одиночку. К дьяволу этого ублюдка Джангири и его язычников! «Die Luipard» справится с любым сыном пророка. Нам незачем сидеть здесь и ждать, пока Ван Рейтерс будет готов нас нянчить.
При имени Джангири сердце Хэла забилось чаще. Он впервые услышал это имя за пределами кабинета Николаса Чайлдса.
– Кто такой Ван Рейтерс? – негромко спросил Дэниел и сделал еще один глоток мерзкого пойла. Он тоже слушал разговор голландских моряков.
– Голландский адмирал в Индийском океане, – ответил Хэл. – Он обосновался в голландской фактории в Батавии. – Он выложил на грязную поверхность стола серебряный шиллинг. – Купи им пива, Большой Дэнни, и послушай, что они тебе скажут, – приказал Хэл, но Дэниел, вставая со скамьи, обнаружил, что перед ним женщина.
Она стояла подбоченясь и смотрела с соблазнительной улыбкой, в которой не хватало нескольких зубов.
– Пойдем со мной в заднюю комнату, большой бык, – сказала она, – и я дам тебе то, чего у тебя раньше никогда не было.
– А что у тебя есть, дорогуша? – спросил Большой Дэниел, обнажая в улыбке беззубые десны. – Проказа?
Хэл быстро взглянул на шлюху и подумал, что она лучший источник сведений, чем пьяные голландцы.
– Стыдитесь, мастер Дэниел, – сказал он. – Нужно с первого взгляда узнавать достойную женщину.
Женщина осмотрела Хэла, сразу заметив покрой дорогого костюма и серебряные пуговицы на жилете.
– Садитесь, сударыня, – пригласил Хэл. Она хихикнула и прихорошилась, как девочка, грязными пальцами отбросив с лица прядь седых волос; ногти у нее были ломаные, с траурной каймой.
– Промочите горло. Дэниел, возьми даме стакан джина. Нет, нет, не будем скупиться. Бери всю бутылку.
Женщина расправила грязную юбку и села на скамью напротив Хэла.
– Ты настоящий принц. – Она всмотрелась в его лицо. – И к тому же красивый, дьявол.
– Как тебя зовут, моя красавица? – спросил Хэл.
– Мефрау Макенберг, – ответила она. – Но можешь называть меня Ханной.
Дэниел вернулся с квадратной бутылкой джина и стаканом. Он налил стакан до краев. Ханна отставила мизинец и сделала, как пристало благородной даме, небольшой глоток. И даже не поморщилась от крепкого напитка.
– Ну, Ханна, – улыбнулся Хэл, и она заерзала под его взглядом, как щенок, – ты знаешь обо всем, что происходит здесь, на мысе Доброй Надежды?
– Это правда, Господь свидетель, я сама так говорю. – И она снова показала дыру в ряду зубов. – Все, что хотите узнать, сэр, можете спросить у старой Ханны.
Весь следующий час Хэл сидел напротив Ханны и слушал ее рассказы. Он обнаружил, что за покрасневшим лицом и водянистыми пьяными глазами скрываются остатки некогда яркого интеллекта. Казалось, ей известны сексуальные привычки и склонности всех мужчин и женщин поселка, от губернатора Ван дер Штеля до грузчиков в порту и возчиков. Она могла сообщить цену на любые товары на рынке, от картошки до мампура, крепкого сливового бренди, которое делают бюргеры. Она знала, где есть в продаже рабы, сколько запрашивают их владельцы и за сколько продадут.
Она знала даты отплытия всех кораблей в заливе, имена капитанов, груз и все порты назначения по маршруту. Могла рассказать о предыдущих плаваниях каждого корабля, об опасностях и трудностях, встреченных в пути.
– Скажи, Ханна, а почему в заливе так много кораблей ВОК?
Он имел в виду Verenigde Oostindische Compagnie, или Голландскую Ост-Индскую компанию.
– Это все корабли, идущие в Батавию. Губернатор Ван дер Штель приказал всем судам, плывущим на восток, идти только под охраной военных кораблей.
– А почему он так сделал, Ханна?
– Из-за Джангири. Слышали о Джангири?
Хэл покачал головой.
– Нет. А кто это?
– Меч Пророка, так он себя называет. А на самом деле он проклятый пират, даже хуже Фрэнки Кортни, вот кто он.
Хэл переглянулся с Аболи. Обоих ошеломила та небрежность, с какой было произнесено имя отца Хэла. Значит, сэр Фрэнсис и его история здесь не забыты.
Ханна ничего не заметила. Она отпила джина и хрипло рассмеялась.
– За последние полгода три корабля ВОК пропали в Индийском океане. Все знают, что это дело рук Джангири. Говорят, он уже обошелся Компании в миллион гульденов. – В ее глазах было удивление. – Миллион гульденов! Вот уж не знала, что на свете бывает столько денег.
Она наклонилась через стол и уставилась Хэлу в лицо. Ее дыхание отдавало навозом, но Хэл не подал виду. Он не хотел рисковать, оскорбив ее.
– Откуда-то я тебя знаю. – Старуха ненадолго задумалась. – Бывал раньше на мысе Доброй Надежды? Я никогда не забываю лица.
Хэл покачал головой, а Большой Дэниел засмеялся.
– Мисс, может, если он покажет вам свой розовый конец, вы скорее его узнаете?
Хэл укоризненно посмотрел на него, но к этому времени бутылка наполовину опустела, и Ханна усмехнулась:
– Заплачу за это зрелище миллион гульденов. – И она уставилась на Хэла. – Хочешь пойти со мной? Задарма – ты хороший человек.
– В другой раз, – пообещал Хэл.
– Я тебя знаю, – настаивала она. – Когда ты так улыбаешься, я тебя узнаю. Я никогда не забываю лица.
– Расскажи еще о Джангири, – попросил Хэл, чтобы отвлечь ее. Но Ханна уже переставала соображать. Снова наполнила свой стакан и перевернула пустую бутылку.
– Все, кого я люблю, уходят от меня, – сказала она со слезами на глазах. – Даже бутылка не задерживается.
– Джангири, – настаивал Хэл. – Расскажи о Джангири.
– Он проклятый мусульманский пират. Сжигает моряков-христиан, чтобы послушать их крики.
– Откуда он приходит? Сколько у него кораблей? Какой они силы?
– Один из моих друзей был на корабле, за которым Джангири погнался, но не догнал, – с трудом ответила она. – Он славный парень. Хочет жениться на мне и отвезти домой в Амстердам.