– Джангири? – спросил Большой Дэниел.
– Нет, глупый ком земли, – ощетинилась Ханна. – Мой парень. Забыла, как его зовут, но он хочет на мне жениться. Он видел Джангири. Ему повезло – он спасся от этого кровожадного язычника.
– Где это случилось, Ханна? Где твой друг встретился с Джангири?
– Два месяца назад, у Берега Лихорадок, вблизи острова Мадагаскар.
– Каковы силы Джангири? – не отставал Хэл.
– У него много больших кораблей, – неуверенно сказала Ханна. – Целый флот боевых кораблей. Корабль моего друга бежал.
Хэл понял, что она путается в словах и мыслях. Ничего важного от нее больше не узнать.
Но он задал последний вопрос:
– Ты знаешь, каким курсом корабли ВОК идут в Батавию?
– Южным, – ответила она. – Они уплывают далеко на юг. Я слышала, они далеко обходят Мадагаскар и острова, потому что там засел этот грязный язычник Джангири.
– Когда конвой уйдет из залива? – спросил Хэл.
Но она уже погрузилась в алкогольный дурман.
– Джангири – дьявол, – прошептала Ханна. – Он антихрист, и все истинные христиане должны его бояться.
Голова ее опустилась на грудь, и Ханна упала лицом в лужицу джина на столе.
Дэниел взял ее за сальные седые волосы и посмотрел ей в лицо.
– Леди нас покинула, – сказал он и отпустил голову. Та со стуком упала обратно на стол.
Потом Ханна свалилась со скамьи и с громким храпом улеглась на полу. Хэл достал из кошелька монету в десять гульденов и сунул ей за вырез платья.
– Это больше, чем она заработает за целый месяц, лежа на спине, – сказал Дэниел.
– Но она это заслужила, – ответил Хэл, вставая. – Больше сведений мы не получили бы и от самого адмирала Ван Рейтера.
На берегу их ждал Уил Уилсон со шлюпкой. Пока плыли по заливу к «Серафиму», Хэл сидел молча, обдумывая сведения, полученные от Ханны, и разрабатывая собственный план. И к тому времени, как начал по веревочной лестнице подниматься на борт, уже знал, что нужно делать.
Аболи заметил:
– Найти его гнездовье будет не так-то легко. Это не обязательно большой остров. Здесь на две тысячи лиг вдоль побережья рассыпаны сотни маленьких островов – от берега Омана в Арабском море до Маскаренских островов на юге.
– Ты прав, – кивнул Хэл. – Добавлю, что существуют еще десятки островов, о которых мы вообще не знаем: у них нет названий, и они не отмечены ни на одной карте. Можно плавать сто лет – и не обнаружить их все. – Он снова осмотрел лица собравшихся. – Что же делать, если нельзя его найти?
– Пусть сам придет к нам, – сказал Нед Тайлер.
Хэл опять кивнул.
– Надо выманить его из логова. Подбросить приманку. И сделать это на Берегу Лихорадок. Мы поплывем между Мадагаскаром и Занзибаром вдоль африканского побережья.
Все согласно зашумели.
– Можно не сомневаться, что у него есть агенты в каждом порту Индийского океана. Они сообщают ему обо всех судах, которые можно бы прибрать к рукам, – сказал Даниэл. – По крайней мере так бы поступал я, будь я пиратом-язычником.
– Да, – повернулся к нему Хэл. – Будем заходить в каждый порт и рассказывать всем, как мы богаты и как плохо вооружены.
– Два боевых корабля с тридцатью шестью пушками каждый? – усмехнулся Нед Тайлер. – Достаточно, чтобы отпугнуть любого пирата.
– Один корабль, – сказал Хэл и улыбнулся, глядя на их озадаченные лица. – Как только «Йомен» придет сюда, я его отправлю в Бомбей одного. Он увезет пассажиров и весь лишний груз, какой мы сможем снять и набить в его трюм. А мы в одиночку поплывем к Берегу Лихорадок.
– «Серафим» сам по себе – грозная сила, – заметил Уил Уилсон. – Он отпугнет любого пирата.
– К тому времени как мы будем готовы к отплытию, все изменится. – Хэл развернул чертежи корабля, над которыми работал с самого перехода через экватор. – Троянский конь, джентльмены. Вот что мы приготовим для господина Джангири.
Все окружили стол, выражая одобрение, высказывая замечания и предложения, как только поняли, что задумал Хэл.
– Пусть «Серафим» выглядит как богатый, толстый, безоружный купец. Начнем с орудийных портов…
На следующее утро Хэл на шлюпке сам обошел стоящий на якоре корабль. С ним были Нэд Тайлер и два корабельных плотника, и он объяснил им, какие изменения должен претерпеть облик «Серафима».
– Всю резьбу и позолоту оставим. – Он показал на прекрасные резные фигуры на корме и на носу корабля. – Они придают нам изнеженный вид. Как барже лорда-мэра.
– Скорее как французской шлюхе, – фыркнул Большой Дэниел.
– К тому же лорд Чайлдс расстроится, если мы причиним ущерб его шедевру, – продолжил Хэл. Он показал на бока «Серафима». – Наша главная забота – орудийные порты. – Крышки орудийных портов были отделаны золотыми листьями: это производило приятное впечатление, но подчеркивало боевую мощь корабля. – Начнете с них, – приказал Хэл плотникам. – Я хочу, чтобы крышки нельзя было заметить. Замажьте щели смолой и перекрасьте так, чтобы они не отличались цветом от корпуса.
Еще час они изучали корабль с шлюпки и решали, какие именно легкие перемены внешнего облика сделают «Серафим» менее грозным.
Когда возвращались на борт, Хэл сказал Большому Дэниелу:
– Я поставил корабль так далеко от берега не только из-за пушек крепости: не хочу, чтобы нас разглядывали с суши. – Он кивком указал на лодки с продуктами и другие маленькие суденышки, окружавшие корабль. – Как только начнутся работы, все эти шлюпки прогоните. Я уверен, что у Джангири есть свои люди во всех портах, и действовать следует исходя из этого.
Вернувшись в каюту, Хэл написал письмо и отправил его на квартиру семьи Битти в поселке. Он объяснил мистеру Битти, что в Бомбей они поплывут на «Йомене из Йорка», когда тот придет, и что Гай поедет с ними. Хэл был рад тому, что сообщал это в письме – не придется спорить с мистером Битти и убеждать его.
– Что ж, – сказал он, посыпая песком чернила на бумаге. – Тем самым мы позаботимся о склонности мастера Тома к любовным приключениям и дракам.
Запечатав письмо воском, он послал за Большим Дэниелом, чтобы тот отнес письмо на берег.
– «Йомена» не видно? – спросил он, едва Дэниел просунул голову в дверь.
– Пока ни следа, капитан.
– Передай вахтенному офицеру, чтобы мне немедленно сообщили, как только он покажется на горизонте.
Он уже много раз отдавал такой приказ, и Большой Дэниел закатил глаза и цокнул языком, демонстрируя свое терпение. Ему была позволена такая фамильярность.
Он стоял на эшафоте, освещенный ярким утренним солнцем. Совсем молодой парень, лет восемнадцати, не старше.
Очень красивый. Ханне Макенберг такие нравились.
Высокий, стройный, с падающими на плечи длинными волнистыми волосами, черными, как вороново крыло. Он был в ужасе, и это возбуждало Ханну и всю толпу.
Здесь собрались все мужчины, женщины и дети поселка, все бюргеры и домохозяйки, все рабы и готтентоты. Все в отличном настроении, веселые и разговорчивые. Даже самые маленькие дети заразились праздничной атмосферой и с криками гонялись друг за другом под ногами у взрослых.
Рядом с Ханной стояла жена бюргера, полная женщина с добродушным лицом, передник ее был вымазан мукой. Очевидно, она пришла прямо из кухни, где пекла хлеб. За ее передник держалась маленькая дочь.
Вылитый ангелочек, она сосала палец и большими голубыми глазами серьезно смотрела на человека на помосте.
– Это ее первая казнь, – объяснила мать Ханне. – Она еще побаивается людей.
Руки заключенного были связаны за спиной. Он в лохмотьях, босоногий.
Магистрат встал перед эшафотом, чтобы прочесть обвинительный акт и приговор, и толпа зашевелилась в ожидании.
– Вердикт суда колонии Доброй Надежды, милостью Господа и властью, данной мне указом Генеральных Штатов республики Голландия.
– Кончай с этим! – крикнул кто-то из бюргеров в глубине толпы. – Пусть спляшет для нас.
– Суд заключает, что Хендрик Мартинус Окерс, признанный виновным в убийстве…
– Я там была, – гордо сказала Ханна стоявшей рядом жене бюргера. – И все видела. Я свидетельствовала на суде, да!
На женщину это произвело впечатление.
– Почему он это сделал? – спросила она.
– Почему они все это делают? – пожала плечами Ханна. – Оба были пьяны.
Она вспомнила две фигуры, кружившие друг около друга с длинными ножами, сверкающими в тусклом свете ламп; вспомнила искаженные тени, которые отбрасывали эти двое, крики и топанье зрителей.
– Как он это сделал?
– Ножом, дорогая. Хоть он нагрузился под завязку, он был быстрый, точно пантера. Да. – Она сделала режущий жест. – Вот так, прямо поперек живота. Вспорол брюхо, как рыбе на колоде. У того кишки выпали, зацепились за ноги, и он споткнулся и упал лицом вниз.
– Ох ты! – Жена бюргера зачарованно вздрогнула. – Звери эти моряки!
– Все они такие, дорогая. Не только моряки, – строго кивнула Ханна. – Все мужчины такие.
– Верно, Господь свидетель! – согласилась женщина, подняла девочку и посадила себе на плечо. – Вот так, дорогая, – сказала она. – Отсюда тебе будет лучше видно.
Магистрат кончил читать приговор.
– Посему вышеуказанный Хендрик Мартинус Окерс приговаривается к смертной казни через повешение. Казнь производится публично на парадном плацу перед крепостью сентября третьего дня в десять часов утра.
Он тяжело спустился по лестнице с помоста, и один из стражников помог ему преодолеть несколько последних ступенек. Палач, стоявший за осужденным, вышел вперед и надел ему на голову черный холщовый мешок.
– Терпеть не могу, когда они так делают, – проворчала Ханна. – Мне нравится видеть его лицо, когда он висит на веревке, весь багровый, и дергается.
– Неторопливый Джон никогда не закрывал лица, – согласилась женщина рядом с ней. – Ах! Вы помните Неторопливого Джона? Он был настоящий художник. Никогда не забуду, как он казнил Фрэнки Кортни, английского пирата. Вот уж было на что посмотреть!
– Помню, словно это было вчера, – согласилась Ханна. – Он возился с ним битых полчаса, прежде чем разрубил на части…
Она вдруг замолчала, словно начала что-то припоминать.
Что-то, связанное с пиратами и красивым парнем на эшафоте. Она раздраженно покачала головой – джин притупил ее ум.
Палач накинул петлю на голову заключенному и затянул узел под левым ухом. Парень дрожал. Ханна снова пожалела, что не видит его лица. Все это о чем-то ей напоминало.
Палач отошел, взял тяжелый деревянный молот. Размахнулся, чтобы выбить клин, державший люк.
Приговоренный жалобно закричал:
– Во имя Господа, сжальтесь!
Зрители рассмеялись. Палач снова взмахнул молотом и выбил клин.
Люк с грохотом открылся, и парень упал в него. Он повис на короткой веревке, вытянув шею и мотая головой из стороны в сторону. Ханна слышала, как, словно сухая ветка, лопнули шейные позвонки, и снова испытала разочарование. Неторопливый Джон все рассчитал бы гораздо лучше: парень висел бы на веревке много долгих мучительных минут, а жизнь уходила бы из него медленно. Бездарный палач, ему не хватает тонкости. На вкус Ханны все кончилось слишком быстро.
Тело повешенного несколько раз содрогнулось, и он повис, медленно вращаясь на веревке, изогнув шею под немыслимым углом.
Ханна недовольно отвернулась. И застыла.
Воспоминание, которое ускользало от нее, вдруг разом обрело четкость.
– Мальчишка пирата! – сказала она. – Сын пирата Фрэнки Кортни. Никогда не забуду его лицо. Я сказала, что видела его.
– О чем это вы? – спросила женщина с девочкой на плече. – Мальчишка Фрэнки? Кто такой мальчишка Фрэнки?
Ханна не стала отвечать и торопливо ушла. Дрожа от возбуждения, она несла в себе эту тайну.
Нахлынули воспоминания двадцатилетней давности: суд над английскими пиратами. Ханна в те дни была молода и красива и кое-что позволила одному из стражников бесплатно, чтобы он пропустил ее в зал суда. Она весь суд просидела на скамье в заднем ряду. Развлечение гораздо лучше любого балагана или ярмарки.
Она снова видела парня, прикованного цепями к пирату, сына Фрэнки, стоявшего рядом с ним, когда прежний губернатор, Ван дер Вельде, приговорил одного из них к смертной казни, а другого к пожизненной каторжной работе на стенах замка. Как же звали того парня? Закрывая глаза, она отчетливо видела его лицо.
– Генри! – воскликнула она. – Генри Кортни!
Три года спустя пираты во главе с Генри Кортни вырвались из подземелья крепости. Ханна никогда не забудет крики и грохот боя и мушкетного огня, потом потрясший землю взрыв и поднявшийся в небо огромный столб дыма и пыли, когда английские разбойники подорвали пороховой погреб в крепости. Она своими глазами видела, как они выносятся из ворот крепости в украденной карете и удирают по дороге в глухие места. И хотя гарнизон крепости преследовал их до диких гор на севере, им удалось бежать.
Она помнила объявления, развешанные после этого на рынке и во всех прибрежных тавернах.
– Десять тысяч гульденов! – прошептала она. – Награда была десять тысяч гульденов.
Ханна попыталась представить себе такую огромную сумму.
– С этими деньгами я могла бы вернуться в Амстердам. И прожила бы остаток жизни как знатная дама.
Но тут ее взяла робость. Заплатят ли награду столько лет спустя? Сказочное состояние уходило из рук, и Ханна вся обмякла от отчаяния.
«Попрошу Аннету узнать у ее парня из крепости».
Аннета – одна из самых молодых и красивых проституток в тавернах на берегу. Среди ее постоянных клиентов был некий чиновник губернатора, на профессиональном языке шлюх – ее «покровитель». Ханна подхватила юбки и бегом кинулась на берег. Она знала, что у Аннеты своя комната в «Моллимоке», одной из самых популярных таверн, поименованной в честь странствующего альбатроса.
Ей повезло: Аннета еще валялась на грязном тюфяке в каморке под крышей.
Комната пропахла мужским потом и похотью. Аннета села; ее густые черные волосы были спутаны, глаза сонные.
– Чего разбудила в такую рань? Ума решилась? – гневно взвыла она.
Ханна села рядом с ней и торопливо объяснила.
Девушка села и протерла глаза. Она слушала, и выражение ее лица менялось.
– Сколько? – недоверчиво переспросила она и сползла с тюфяка, чтобы собрать разбросанную по полу одежду.
– На каком корабле этот керел? – спросила она, через голову натягивая платье на колышущуюся белую грудь. Ханна оставила вопрос без внимания. В заливе больше двадцати кораблей, и она понятия не имела, где именно искать их добычу. Но вдруг ее лицо изменилось. Генри Кортни – английский пират, а среди стоящих на якоре кораблей всего два английских. Он должен быть на одном из них.
– Это уж моя работа, – сказала она девушке. – Ты только узнай, обещают ли еще награду и как ее получить.
«Серафим» уже пятнадцать дней стоял на якоре, когда наконец в залив, борясь с юго-восточным ветром, вошел «Йомен из Йорка» и встал в кабельтове за его кормой. Эдвард Андерсон приплыл на шлюпке, поднялся на борт «Серафима» и поздоровался с Хэлом.
– Я едва узнал вас, сэр Генри. «Серафим» выглядит совсем другим кораблем.
– Значит, я своей цели достиг.
Хэл взял его за руку и повел к трапу.
– Что вас задержало?
– С самого нашего расставания ветер был противный. Меня отнесло так далеко, что я видел побережье Бразилии, – проворчал Андерсон. – Но я рад, что мы снова вместе.
– Ненадолго, – сказал Хэл, приглашая Андерсона сесть и наливая ему белого канарского вина. – Как только пополните запасы продовольствия и обновите оснастку, я отправлю вас в Бомбей, а сам пойду к побережью искать грабителя-басурмана.
– Не ожидал!
Андерсон даже пролил вино – призовые деньги ускользали из рук.
– У меня хороший боевой корабль и экипаж…
– Пожалуй, чересчур хороший, – перебил Хэл. – Судя по тому, что я здесь узнал, лучший способ отыскать Джангири – предложить ему наживку. Два боевых корабля не привлекут его, скорее отпугнут.
– Ага! Так вот почему вы изменили вид корабля? – спросил Андерсон.
Хэл кивнул и продолжал:
– Кроме того, с нами пассажиры, срочная почта и груз для Бомбея. Мистер Битти ждет в квартире на берегу, когда мы перевезем его с семьей в Бомбей. Пассаты долго не продержатся, и тогда ветер изменится и помешает пересечь Индийский океан.
Андерсон вздохнул.
– Я понимаю ваши доводы, сэр, хотя они неутешительны. Не хочется снова расставаться с вами.
– К тому времени как вы достигнете Бомбея, муссон изменит направление. Вы сможете доставить груз и поймать ветер, который позволит вам быстро пересечь Индийский океан и подойти к Берегу Лихорадки, где мы будем ждать встречи с вами.
– Обратный путь займет несколько месяцев, – мрачно заметил Андерсон.
Хэл был рад такому стремлению участвовать в бою. Другие капитаны сделали бы все, чтобы избежать схватки, и удовлетворились бы мирной жизнью купца. Он попытался утешить Андерсона.
– К тому времени как мы снова встретимся, у меня будет больше сведений о Джангири. Я сумею даже вынюхать, где его логово. Не сомневайтесь, нам понадобится объединить силы, чтобы выкурить его из убежища, и тогда мне будет нужна помощь вашего корабля и экипажа.
Андерсон слегка просветлел.
– Тогда мне нужно быстрей готовиться к плаванию в Бомбей. – Он допил вино и встал. – Я немедленно отправляюсь на берег, поговорю с мистером Битти и попрошу его подготовиться к дальнейшему пути.
– Я пошлю с вами своего офицера Дэниела Фишера, он проводит вас к дому мистера Битти. Я пошел бы с вами сам, но по ряду причин это было бы неблагоразумно.
Он проводил Андерсона по трапу на палубу и у поручня сказал ему:
– Весь груз и почту для губернатора Ангиера я прикажу погрузить в мои баркасы и завтра переправить к вам. А сам намерен через три дня отплыть и начать охоту на Джангири.
– Мои люди будут готовы принять груз. Милостью Господа я смогу отплыть через десять дней, не позже.
– Если доставите мне удовольствие и сегодня на ужине будете моим гостем, мы сможем обговорить подробности нашего плана.
Они обменялись рукопожатием. Спускаясь в шлюпку, Андерсон казался куда более довольным. Его сопровождал Большой Дэниел.
Ханна сидела на вершине высокой песчаной дюны на берегу; отсюда она видела всю стоящую в заливе флотилию. С ней были еще двое – Аннета и Ян Олифант (Слон).
Ян Олифант – незаконнорожденный сын Ханны. Отцом его был Зиа Нка, готтентотский вождь. Тридцать лет назад, когда Ханна была еще молода и золотоволоса, она приняла от вождя прекрасный каросс из шкуры рыжего шакала в обмен на ночь любви. ВОК строжайше запрещала связи между белыми женщинами и цветными мужчинами, но Ханна никогда не обращала внимания на глупые законы, которые принимали семнадцать стариков в Амстердаме.
Хотя внешностью и цветом кожи Ян Олифант напоминал отца, он гордился своим европейским происхождением.
Он бегло говорил по-голландски, носил с собой саблю и мушкет и одевался как бюргер. Прозвище Олифант он получил за свое ремесло. Он был известный охотник на слонов и недобрый, опасный человек. По закону ВОК никто из бюргеров не имел права уходить за границы колонии. Но благодаря готтентотскому происхождению на Яна Олифанта эти ограничения не распространялись. Он мог уходить и приходить когда захочет, углубляться в дикое бездорожье за горами и возвращаться на рынок поселка с драгоценным грузом слоновьих бивней.
Его смуглое лицо было страшно изуродовано – нос свернут на сторону, рот пересекали шрамы; эти шрамы начинались под густыми волосами на голове и доходили до подбородка. Сломанная нижняя челюсть торчала в сторону, отчего казалось, что Ян постоянно улыбается.
Во время одного из первых выходов за пределы колонии на него, спавшего в лагере у костра, напала гиена и ухватила за лицо своими мощными челюстями.
Только человек огромной физической силы и выносливости мог пережить такое нападение. Зверь утащил Яна Олифанта в темноту, неся под грудью, как кот несет мышь. Гиена не обращала внимания на крики спутников Яна и бросаемые ими камни. Ее длинные желтые клыки так глубоко вонзились в лицо, что челюстные кости сломались, а нос и рот оказались закрыты и он даже не мог дышать.
Ян дотянулся до ножа на поясе, а другой рукой нащупал на груди зверя щель между ребрами, через которую почувствовал биение сердца. Он старательно приложил острие ножа и одним мощным ударом снизу вверх мгновенно убил гиену.
Сейчас Ян Олифант сидел на дюне между двумя женщинами. Свернутый нос и поврежденная челюсть искажали его голос.
– Мама, ты уверена, что это тот самый человек?
– Сын, я никогда не забываю лица, – упрямо ответила Ханна.
– Десять тысяч гульденов. – Ян Олифант рассмеялся. – Ни один человек, ни живой, ни мертвый, столько не стоит.
– Но это правда, – яростно возразила Аннета. – Награду обещают до сих пор. Я спросила своего парня из крепости. Он говорит, что ВОК заплатит всю сумму. – Она алчно улыбнулась. – За живого или за мертвого, если только мы докажем, что это Генри Кортни.
– Почему бы им просто не послать солдат на корабль и не схватить его? – спросил Ян Олифант.
– Думаешь, нам заплатят, если они сами его арестуют? – презрительно спросила Аннета. – Нет, мы должны сами его схватить.
– Может, он уже уплыл, – сказал Ян.
– Нет, – уверенно покачала головой Ханна. – Нет, дорогой. За последние три дня ни один английский корабль не снялся с якоря. Еще один пришел, но ни один не ушел. Смотрите! – Она показала на залив. – Вон они.
На воде белели свернутые паруса, корабли флота, стоя на якоре, исполняли грациозный менуэт под ветром; их флаги и вымпелы развевались и свивались блестящей пестрой радугой. Ханна знала все названия кораблей. Она отсеивала их, пока не перешла к двум англичанам, которые стояли так далеко, что невозможно было разглядеть их цвета.
– Вот это «Серафим», а другой, что подальше и ближе к острову Робен, «Йомен из Йорка». – Она произнесла эти названия на ломанном английском, с сильным акцентом, и заслонила глаза от света. – От «Серафима» отходит шлюпка. Может, нам повезет и наш пират в ней.
– Ей потребуется полчаса, чтобы дойти до берега. У нас достаточно времени. – Ян Олифант лег на солнце и потер выпирающий бугор в промежности. – Зудит, сил нет. Пойдем, Аннет, почешешь.
Аннета, напустив на себя скромный вид, возмутилась:
– Ты знаешь, Компания запрещает белым женщинам доить черных ублюдков.
Ян Олифант фыркнул.
– Я не побегу доносить на тебя губернатору Ван дер Штелю, хотя слышал, что и он любит черное мясо. – Он вытер струйку слюны, вытекавшую из разбитого рта. – А мама постережет за нас.
– Я тебе не доверяю, Ян Олифант. В прошлый раз ты меня обманул. Сначала покажи деньги, – возразила Аннета.
– Я думал, мы с тобой влюбленные. – Он наклонился и стиснул одну ее большую круглую грудь. – Когда получим десять тысяч гульденов, я, может, даже женюсь на тебе.
– Женишься? – Она затряслась от хохота. – Да я даже на улицу с тобой не выйду, уродливая обезьяна.
Он улыбнулся.
– Да ведь мы с тобой не о прогулках по улице. – Он ухватил ее за талию и чмокнул в губы. – Пойдем, мой маленький пирожок, у нас полно времени – пока еще шлюпка дойдет до берега!
– Два гульдена, – упорствовала она. – Это моя особая плата для лучших любовников.
– Вот тебе полфлорина.
И он опустил монету между ее грудей. Аннета протянула руку и помассировала ему промежность, чувствуя, как та разбухает под рукой.
– Один флорин, или иди сунь его в океан, охолони.
Он фыркнул изуродованными ноздрями, вытер с подбородка слюну и снова порылся в кошельке. Аннета забрала у него монету, мотнула головой, отбрасывая с лица волосы, и встала. Он подхватил ее на руки и понес вниз, в ложбину между дюнами.
Ханна со своего места на дюне без всякого интереса смотрела им вслед. Ее тревожила ее доля награды. Ян Олифант ее сын, но она не питала иллюзий: при малейшей возможности он ее обманет. Надо постараться, чтобы награду отдали ей в руки. Но ни Аннета, ни Ян ей тоже не доверяют. Она раздумывала над этой дилеммой, наблюдая, как Ян Олифант дергается на Аннете, громко хлопая животом о ее живот. При этом он фыркал и подбадривал себя громкими криками:
– Да! Да! Как ураган! Как фонтан Левиафана! Как отец слонов, сносящий лес! Да! Так кончает Ян Олифант!
Он издал последний вопль, слез с Аннеты и упал рядом с ней на песок.
Аннета встала, поправила юбки и презрительно посмотрела на него.
– Скорее пузыри золотой рыбки, чем фонтан кита, – сказала она, ушла на дюну и снова села рядом с Ханной. Шлюпка с «Серафима» была уже возле берега, ее весла поднимались и опускались, перенося шлюпку с одного гребня на другой.
– Видишь мужчин на корме? – вдруг оживилась Ханна.
Аннета заслонила глаза рукой.
– Ja, их двое.
– Вон тот. – Ханна показала на человека на корме. – Он тем вечером был с Генри Кортни. Они с одного корабля, это точно.
– Нет, глупый ком земли, – ощетинилась Ханна. – Мой парень. Забыла, как его зовут, но он хочет на мне жениться. Он видел Джангири. Ему повезло – он спасся от этого кровожадного язычника.
– Где это случилось, Ханна? Где твой друг встретился с Джангири?
– Два месяца назад, у Берега Лихорадок, вблизи острова Мадагаскар.
– Каковы силы Джангири? – не отставал Хэл.
– У него много больших кораблей, – неуверенно сказала Ханна. – Целый флот боевых кораблей. Корабль моего друга бежал.
Хэл понял, что она путается в словах и мыслях. Ничего важного от нее больше не узнать.
Но он задал последний вопрос:
– Ты знаешь, каким курсом корабли ВОК идут в Батавию?
– Южным, – ответила она. – Они уплывают далеко на юг. Я слышала, они далеко обходят Мадагаскар и острова, потому что там засел этот грязный язычник Джангири.
– Когда конвой уйдет из залива? – спросил Хэл.
Но она уже погрузилась в алкогольный дурман.
– Джангири – дьявол, – прошептала Ханна. – Он антихрист, и все истинные христиане должны его бояться.
Голова ее опустилась на грудь, и Ханна упала лицом в лужицу джина на столе.
Дэниел взял ее за сальные седые волосы и посмотрел ей в лицо.
– Леди нас покинула, – сказал он и отпустил голову. Та со стуком упала обратно на стол.
Потом Ханна свалилась со скамьи и с громким храпом улеглась на полу. Хэл достал из кошелька монету в десять гульденов и сунул ей за вырез платья.
– Это больше, чем она заработает за целый месяц, лежа на спине, – сказал Дэниел.
– Но она это заслужила, – ответил Хэл, вставая. – Больше сведений мы не получили бы и от самого адмирала Ван Рейтера.
На берегу их ждал Уил Уилсон со шлюпкой. Пока плыли по заливу к «Серафиму», Хэл сидел молча, обдумывая сведения, полученные от Ханны, и разрабатывая собственный план. И к тому времени, как начал по веревочной лестнице подниматься на борт, уже знал, что нужно делать.
* * *
– Слова подружки Дэниела вчера вечером кое-что прояснили. – Хэл осмотрел внимательные лица офицеров, собравшихся в каюте на корме. – Прежде всего: логово Джангири где-то здесь. – Хэл склонился к разложенной на столе карте и поставил палец на очертания Мадагаскара. – Отсюда легче всего контролировать торговые маршруты на восток и на юг.Аболи заметил:
– Найти его гнездовье будет не так-то легко. Это не обязательно большой остров. Здесь на две тысячи лиг вдоль побережья рассыпаны сотни маленьких островов – от берега Омана в Арабском море до Маскаренских островов на юге.
– Ты прав, – кивнул Хэл. – Добавлю, что существуют еще десятки островов, о которых мы вообще не знаем: у них нет названий, и они не отмечены ни на одной карте. Можно плавать сто лет – и не обнаружить их все. – Он снова осмотрел лица собравшихся. – Что же делать, если нельзя его найти?
– Пусть сам придет к нам, – сказал Нед Тайлер.
Хэл опять кивнул.
– Надо выманить его из логова. Подбросить приманку. И сделать это на Берегу Лихорадок. Мы поплывем между Мадагаскаром и Занзибаром вдоль африканского побережья.
Все согласно зашумели.
– Можно не сомневаться, что у него есть агенты в каждом порту Индийского океана. Они сообщают ему обо всех судах, которые можно бы прибрать к рукам, – сказал Даниэл. – По крайней мере так бы поступал я, будь я пиратом-язычником.
– Да, – повернулся к нему Хэл. – Будем заходить в каждый порт и рассказывать всем, как мы богаты и как плохо вооружены.
– Два боевых корабля с тридцатью шестью пушками каждый? – усмехнулся Нед Тайлер. – Достаточно, чтобы отпугнуть любого пирата.
– Один корабль, – сказал Хэл и улыбнулся, глядя на их озадаченные лица. – Как только «Йомен» придет сюда, я его отправлю в Бомбей одного. Он увезет пассажиров и весь лишний груз, какой мы сможем снять и набить в его трюм. А мы в одиночку поплывем к Берегу Лихорадок.
– «Серафим» сам по себе – грозная сила, – заметил Уил Уилсон. – Он отпугнет любого пирата.
– К тому времени как мы будем готовы к отплытию, все изменится. – Хэл развернул чертежи корабля, над которыми работал с самого перехода через экватор. – Троянский конь, джентльмены. Вот что мы приготовим для господина Джангири.
Все окружили стол, выражая одобрение, высказывая замечания и предложения, как только поняли, что задумал Хэл.
– Пусть «Серафим» выглядит как богатый, толстый, безоружный купец. Начнем с орудийных портов…
На следующее утро Хэл на шлюпке сам обошел стоящий на якоре корабль. С ним были Нэд Тайлер и два корабельных плотника, и он объяснил им, какие изменения должен претерпеть облик «Серафима».
– Всю резьбу и позолоту оставим. – Он показал на прекрасные резные фигуры на корме и на носу корабля. – Они придают нам изнеженный вид. Как барже лорда-мэра.
– Скорее как французской шлюхе, – фыркнул Большой Дэниел.
– К тому же лорд Чайлдс расстроится, если мы причиним ущерб его шедевру, – продолжил Хэл. Он показал на бока «Серафима». – Наша главная забота – орудийные порты. – Крышки орудийных портов были отделаны золотыми листьями: это производило приятное впечатление, но подчеркивало боевую мощь корабля. – Начнете с них, – приказал Хэл плотникам. – Я хочу, чтобы крышки нельзя было заметить. Замажьте щели смолой и перекрасьте так, чтобы они не отличались цветом от корпуса.
Еще час они изучали корабль с шлюпки и решали, какие именно легкие перемены внешнего облика сделают «Серафим» менее грозным.
Когда возвращались на борт, Хэл сказал Большому Дэниелу:
– Я поставил корабль так далеко от берега не только из-за пушек крепости: не хочу, чтобы нас разглядывали с суши. – Он кивком указал на лодки с продуктами и другие маленькие суденышки, окружавшие корабль. – Как только начнутся работы, все эти шлюпки прогоните. Я уверен, что у Джангири есть свои люди во всех портах, и действовать следует исходя из этого.
Вернувшись в каюту, Хэл написал письмо и отправил его на квартиру семьи Битти в поселке. Он объяснил мистеру Битти, что в Бомбей они поплывут на «Йомене из Йорка», когда тот придет, и что Гай поедет с ними. Хэл был рад тому, что сообщал это в письме – не придется спорить с мистером Битти и убеждать его.
– Что ж, – сказал он, посыпая песком чернила на бумаге. – Тем самым мы позаботимся о склонности мастера Тома к любовным приключениям и дракам.
Запечатав письмо воском, он послал за Большим Дэниелом, чтобы тот отнес письмо на берег.
– «Йомена» не видно? – спросил он, едва Дэниел просунул голову в дверь.
– Пока ни следа, капитан.
– Передай вахтенному офицеру, чтобы мне немедленно сообщили, как только он покажется на горизонте.
Он уже много раз отдавал такой приказ, и Большой Дэниел закатил глаза и цокнул языком, демонстрируя свое терпение. Ему была позволена такая фамильярность.
Он стоял на эшафоте, освещенный ярким утренним солнцем. Совсем молодой парень, лет восемнадцати, не старше.
Очень красивый. Ханне Макенберг такие нравились.
Высокий, стройный, с падающими на плечи длинными волнистыми волосами, черными, как вороново крыло. Он был в ужасе, и это возбуждало Ханну и всю толпу.
Здесь собрались все мужчины, женщины и дети поселка, все бюргеры и домохозяйки, все рабы и готтентоты. Все в отличном настроении, веселые и разговорчивые. Даже самые маленькие дети заразились праздничной атмосферой и с криками гонялись друг за другом под ногами у взрослых.
Рядом с Ханной стояла жена бюргера, полная женщина с добродушным лицом, передник ее был вымазан мукой. Очевидно, она пришла прямо из кухни, где пекла хлеб. За ее передник держалась маленькая дочь.
Вылитый ангелочек, она сосала палец и большими голубыми глазами серьезно смотрела на человека на помосте.
– Это ее первая казнь, – объяснила мать Ханне. – Она еще побаивается людей.
Руки заключенного были связаны за спиной. Он в лохмотьях, босоногий.
Магистрат встал перед эшафотом, чтобы прочесть обвинительный акт и приговор, и толпа зашевелилась в ожидании.
– Вердикт суда колонии Доброй Надежды, милостью Господа и властью, данной мне указом Генеральных Штатов республики Голландия.
– Кончай с этим! – крикнул кто-то из бюргеров в глубине толпы. – Пусть спляшет для нас.
– Суд заключает, что Хендрик Мартинус Окерс, признанный виновным в убийстве…
– Я там была, – гордо сказала Ханна стоявшей рядом жене бюргера. – И все видела. Я свидетельствовала на суде, да!
На женщину это произвело впечатление.
– Почему он это сделал? – спросила она.
– Почему они все это делают? – пожала плечами Ханна. – Оба были пьяны.
Она вспомнила две фигуры, кружившие друг около друга с длинными ножами, сверкающими в тусклом свете ламп; вспомнила искаженные тени, которые отбрасывали эти двое, крики и топанье зрителей.
– Как он это сделал?
– Ножом, дорогая. Хоть он нагрузился под завязку, он был быстрый, точно пантера. Да. – Она сделала режущий жест. – Вот так, прямо поперек живота. Вспорол брюхо, как рыбе на колоде. У того кишки выпали, зацепились за ноги, и он споткнулся и упал лицом вниз.
– Ох ты! – Жена бюргера зачарованно вздрогнула. – Звери эти моряки!
– Все они такие, дорогая. Не только моряки, – строго кивнула Ханна. – Все мужчины такие.
– Верно, Господь свидетель! – согласилась женщина, подняла девочку и посадила себе на плечо. – Вот так, дорогая, – сказала она. – Отсюда тебе будет лучше видно.
Магистрат кончил читать приговор.
– Посему вышеуказанный Хендрик Мартинус Окерс приговаривается к смертной казни через повешение. Казнь производится публично на парадном плацу перед крепостью сентября третьего дня в десять часов утра.
Он тяжело спустился по лестнице с помоста, и один из стражников помог ему преодолеть несколько последних ступенек. Палач, стоявший за осужденным, вышел вперед и надел ему на голову черный холщовый мешок.
– Терпеть не могу, когда они так делают, – проворчала Ханна. – Мне нравится видеть его лицо, когда он висит на веревке, весь багровый, и дергается.
– Неторопливый Джон никогда не закрывал лица, – согласилась женщина рядом с ней. – Ах! Вы помните Неторопливого Джона? Он был настоящий художник. Никогда не забуду, как он казнил Фрэнки Кортни, английского пирата. Вот уж было на что посмотреть!
– Помню, словно это было вчера, – согласилась Ханна. – Он возился с ним битых полчаса, прежде чем разрубил на части…
Она вдруг замолчала, словно начала что-то припоминать.
Что-то, связанное с пиратами и красивым парнем на эшафоте. Она раздраженно покачала головой – джин притупил ее ум.
Палач накинул петлю на голову заключенному и затянул узел под левым ухом. Парень дрожал. Ханна снова пожалела, что не видит его лица. Все это о чем-то ей напоминало.
Палач отошел, взял тяжелый деревянный молот. Размахнулся, чтобы выбить клин, державший люк.
Приговоренный жалобно закричал:
– Во имя Господа, сжальтесь!
Зрители рассмеялись. Палач снова взмахнул молотом и выбил клин.
Люк с грохотом открылся, и парень упал в него. Он повис на короткой веревке, вытянув шею и мотая головой из стороны в сторону. Ханна слышала, как, словно сухая ветка, лопнули шейные позвонки, и снова испытала разочарование. Неторопливый Джон все рассчитал бы гораздо лучше: парень висел бы на веревке много долгих мучительных минут, а жизнь уходила бы из него медленно. Бездарный палач, ему не хватает тонкости. На вкус Ханны все кончилось слишком быстро.
Тело повешенного несколько раз содрогнулось, и он повис, медленно вращаясь на веревке, изогнув шею под немыслимым углом.
Ханна недовольно отвернулась. И застыла.
Воспоминание, которое ускользало от нее, вдруг разом обрело четкость.
– Мальчишка пирата! – сказала она. – Сын пирата Фрэнки Кортни. Никогда не забуду его лицо. Я сказала, что видела его.
– О чем это вы? – спросила женщина с девочкой на плече. – Мальчишка Фрэнки? Кто такой мальчишка Фрэнки?
Ханна не стала отвечать и торопливо ушла. Дрожа от возбуждения, она несла в себе эту тайну.
Нахлынули воспоминания двадцатилетней давности: суд над английскими пиратами. Ханна в те дни была молода и красива и кое-что позволила одному из стражников бесплатно, чтобы он пропустил ее в зал суда. Она весь суд просидела на скамье в заднем ряду. Развлечение гораздо лучше любого балагана или ярмарки.
Она снова видела парня, прикованного цепями к пирату, сына Фрэнки, стоявшего рядом с ним, когда прежний губернатор, Ван дер Вельде, приговорил одного из них к смертной казни, а другого к пожизненной каторжной работе на стенах замка. Как же звали того парня? Закрывая глаза, она отчетливо видела его лицо.
– Генри! – воскликнула она. – Генри Кортни!
Три года спустя пираты во главе с Генри Кортни вырвались из подземелья крепости. Ханна никогда не забудет крики и грохот боя и мушкетного огня, потом потрясший землю взрыв и поднявшийся в небо огромный столб дыма и пыли, когда английские разбойники подорвали пороховой погреб в крепости. Она своими глазами видела, как они выносятся из ворот крепости в украденной карете и удирают по дороге в глухие места. И хотя гарнизон крепости преследовал их до диких гор на севере, им удалось бежать.
Она помнила объявления, развешанные после этого на рынке и во всех прибрежных тавернах.
– Десять тысяч гульденов! – прошептала она. – Награда была десять тысяч гульденов.
Ханна попыталась представить себе такую огромную сумму.
– С этими деньгами я могла бы вернуться в Амстердам. И прожила бы остаток жизни как знатная дама.
Но тут ее взяла робость. Заплатят ли награду столько лет спустя? Сказочное состояние уходило из рук, и Ханна вся обмякла от отчаяния.
«Попрошу Аннету узнать у ее парня из крепости».
Аннета – одна из самых молодых и красивых проституток в тавернах на берегу. Среди ее постоянных клиентов был некий чиновник губернатора, на профессиональном языке шлюх – ее «покровитель». Ханна подхватила юбки и бегом кинулась на берег. Она знала, что у Аннеты своя комната в «Моллимоке», одной из самых популярных таверн, поименованной в честь странствующего альбатроса.
Ей повезло: Аннета еще валялась на грязном тюфяке в каморке под крышей.
Комната пропахла мужским потом и похотью. Аннета села; ее густые черные волосы были спутаны, глаза сонные.
– Чего разбудила в такую рань? Ума решилась? – гневно взвыла она.
Ханна села рядом с ней и торопливо объяснила.
Девушка села и протерла глаза. Она слушала, и выражение ее лица менялось.
– Сколько? – недоверчиво переспросила она и сползла с тюфяка, чтобы собрать разбросанную по полу одежду.
– На каком корабле этот керел? – спросила она, через голову натягивая платье на колышущуюся белую грудь. Ханна оставила вопрос без внимания. В заливе больше двадцати кораблей, и она понятия не имела, где именно искать их добычу. Но вдруг ее лицо изменилось. Генри Кортни – английский пират, а среди стоящих на якоре кораблей всего два английских. Он должен быть на одном из них.
– Это уж моя работа, – сказала она девушке. – Ты только узнай, обещают ли еще награду и как ее получить.
«Серафим» уже пятнадцать дней стоял на якоре, когда наконец в залив, борясь с юго-восточным ветром, вошел «Йомен из Йорка» и встал в кабельтове за его кормой. Эдвард Андерсон приплыл на шлюпке, поднялся на борт «Серафима» и поздоровался с Хэлом.
– Я едва узнал вас, сэр Генри. «Серафим» выглядит совсем другим кораблем.
– Значит, я своей цели достиг.
Хэл взял его за руку и повел к трапу.
– Что вас задержало?
– С самого нашего расставания ветер был противный. Меня отнесло так далеко, что я видел побережье Бразилии, – проворчал Андерсон. – Но я рад, что мы снова вместе.
– Ненадолго, – сказал Хэл, приглашая Андерсона сесть и наливая ему белого канарского вина. – Как только пополните запасы продовольствия и обновите оснастку, я отправлю вас в Бомбей, а сам пойду к побережью искать грабителя-басурмана.
– Не ожидал!
Андерсон даже пролил вино – призовые деньги ускользали из рук.
– У меня хороший боевой корабль и экипаж…
– Пожалуй, чересчур хороший, – перебил Хэл. – Судя по тому, что я здесь узнал, лучший способ отыскать Джангири – предложить ему наживку. Два боевых корабля не привлекут его, скорее отпугнут.
– Ага! Так вот почему вы изменили вид корабля? – спросил Андерсон.
Хэл кивнул и продолжал:
– Кроме того, с нами пассажиры, срочная почта и груз для Бомбея. Мистер Битти ждет в квартире на берегу, когда мы перевезем его с семьей в Бомбей. Пассаты долго не продержатся, и тогда ветер изменится и помешает пересечь Индийский океан.
Андерсон вздохнул.
– Я понимаю ваши доводы, сэр, хотя они неутешительны. Не хочется снова расставаться с вами.
– К тому времени как вы достигнете Бомбея, муссон изменит направление. Вы сможете доставить груз и поймать ветер, который позволит вам быстро пересечь Индийский океан и подойти к Берегу Лихорадки, где мы будем ждать встречи с вами.
– Обратный путь займет несколько месяцев, – мрачно заметил Андерсон.
Хэл был рад такому стремлению участвовать в бою. Другие капитаны сделали бы все, чтобы избежать схватки, и удовлетворились бы мирной жизнью купца. Он попытался утешить Андерсона.
– К тому времени как мы снова встретимся, у меня будет больше сведений о Джангири. Я сумею даже вынюхать, где его логово. Не сомневайтесь, нам понадобится объединить силы, чтобы выкурить его из убежища, и тогда мне будет нужна помощь вашего корабля и экипажа.
Андерсон слегка просветлел.
– Тогда мне нужно быстрей готовиться к плаванию в Бомбей. – Он допил вино и встал. – Я немедленно отправляюсь на берег, поговорю с мистером Битти и попрошу его подготовиться к дальнейшему пути.
– Я пошлю с вами своего офицера Дэниела Фишера, он проводит вас к дому мистера Битти. Я пошел бы с вами сам, но по ряду причин это было бы неблагоразумно.
Он проводил Андерсона по трапу на палубу и у поручня сказал ему:
– Весь груз и почту для губернатора Ангиера я прикажу погрузить в мои баркасы и завтра переправить к вам. А сам намерен через три дня отплыть и начать охоту на Джангири.
– Мои люди будут готовы принять груз. Милостью Господа я смогу отплыть через десять дней, не позже.
– Если доставите мне удовольствие и сегодня на ужине будете моим гостем, мы сможем обговорить подробности нашего плана.
Они обменялись рукопожатием. Спускаясь в шлюпку, Андерсон казался куда более довольным. Его сопровождал Большой Дэниел.
Ханна сидела на вершине высокой песчаной дюны на берегу; отсюда она видела всю стоящую в заливе флотилию. С ней были еще двое – Аннета и Ян Олифант (Слон).
Ян Олифант – незаконнорожденный сын Ханны. Отцом его был Зиа Нка, готтентотский вождь. Тридцать лет назад, когда Ханна была еще молода и золотоволоса, она приняла от вождя прекрасный каросс из шкуры рыжего шакала в обмен на ночь любви. ВОК строжайше запрещала связи между белыми женщинами и цветными мужчинами, но Ханна никогда не обращала внимания на глупые законы, которые принимали семнадцать стариков в Амстердаме.
Хотя внешностью и цветом кожи Ян Олифант напоминал отца, он гордился своим европейским происхождением.
Он бегло говорил по-голландски, носил с собой саблю и мушкет и одевался как бюргер. Прозвище Олифант он получил за свое ремесло. Он был известный охотник на слонов и недобрый, опасный человек. По закону ВОК никто из бюргеров не имел права уходить за границы колонии. Но благодаря готтентотскому происхождению на Яна Олифанта эти ограничения не распространялись. Он мог уходить и приходить когда захочет, углубляться в дикое бездорожье за горами и возвращаться на рынок поселка с драгоценным грузом слоновьих бивней.
Его смуглое лицо было страшно изуродовано – нос свернут на сторону, рот пересекали шрамы; эти шрамы начинались под густыми волосами на голове и доходили до подбородка. Сломанная нижняя челюсть торчала в сторону, отчего казалось, что Ян постоянно улыбается.
Во время одного из первых выходов за пределы колонии на него, спавшего в лагере у костра, напала гиена и ухватила за лицо своими мощными челюстями.
Только человек огромной физической силы и выносливости мог пережить такое нападение. Зверь утащил Яна Олифанта в темноту, неся под грудью, как кот несет мышь. Гиена не обращала внимания на крики спутников Яна и бросаемые ими камни. Ее длинные желтые клыки так глубоко вонзились в лицо, что челюстные кости сломались, а нос и рот оказались закрыты и он даже не мог дышать.
Ян дотянулся до ножа на поясе, а другой рукой нащупал на груди зверя щель между ребрами, через которую почувствовал биение сердца. Он старательно приложил острие ножа и одним мощным ударом снизу вверх мгновенно убил гиену.
Сейчас Ян Олифант сидел на дюне между двумя женщинами. Свернутый нос и поврежденная челюсть искажали его голос.
– Мама, ты уверена, что это тот самый человек?
– Сын, я никогда не забываю лица, – упрямо ответила Ханна.
– Десять тысяч гульденов. – Ян Олифант рассмеялся. – Ни один человек, ни живой, ни мертвый, столько не стоит.
– Но это правда, – яростно возразила Аннета. – Награду обещают до сих пор. Я спросила своего парня из крепости. Он говорит, что ВОК заплатит всю сумму. – Она алчно улыбнулась. – За живого или за мертвого, если только мы докажем, что это Генри Кортни.
– Почему бы им просто не послать солдат на корабль и не схватить его? – спросил Ян Олифант.
– Думаешь, нам заплатят, если они сами его арестуют? – презрительно спросила Аннета. – Нет, мы должны сами его схватить.
– Может, он уже уплыл, – сказал Ян.
– Нет, – уверенно покачала головой Ханна. – Нет, дорогой. За последние три дня ни один английский корабль не снялся с якоря. Еще один пришел, но ни один не ушел. Смотрите! – Она показала на залив. – Вон они.
На воде белели свернутые паруса, корабли флота, стоя на якоре, исполняли грациозный менуэт под ветром; их флаги и вымпелы развевались и свивались блестящей пестрой радугой. Ханна знала все названия кораблей. Она отсеивала их, пока не перешла к двум англичанам, которые стояли так далеко, что невозможно было разглядеть их цвета.
– Вот это «Серафим», а другой, что подальше и ближе к острову Робен, «Йомен из Йорка». – Она произнесла эти названия на ломанном английском, с сильным акцентом, и заслонила глаза от света. – От «Серафима» отходит шлюпка. Может, нам повезет и наш пират в ней.
– Ей потребуется полчаса, чтобы дойти до берега. У нас достаточно времени. – Ян Олифант лег на солнце и потер выпирающий бугор в промежности. – Зудит, сил нет. Пойдем, Аннет, почешешь.
Аннета, напустив на себя скромный вид, возмутилась:
– Ты знаешь, Компания запрещает белым женщинам доить черных ублюдков.
Ян Олифант фыркнул.
– Я не побегу доносить на тебя губернатору Ван дер Штелю, хотя слышал, что и он любит черное мясо. – Он вытер струйку слюны, вытекавшую из разбитого рта. – А мама постережет за нас.
– Я тебе не доверяю, Ян Олифант. В прошлый раз ты меня обманул. Сначала покажи деньги, – возразила Аннета.
– Я думал, мы с тобой влюбленные. – Он наклонился и стиснул одну ее большую круглую грудь. – Когда получим десять тысяч гульденов, я, может, даже женюсь на тебе.
– Женишься? – Она затряслась от хохота. – Да я даже на улицу с тобой не выйду, уродливая обезьяна.
Он улыбнулся.
– Да ведь мы с тобой не о прогулках по улице. – Он ухватил ее за талию и чмокнул в губы. – Пойдем, мой маленький пирожок, у нас полно времени – пока еще шлюпка дойдет до берега!
– Два гульдена, – упорствовала она. – Это моя особая плата для лучших любовников.
– Вот тебе полфлорина.
И он опустил монету между ее грудей. Аннета протянула руку и помассировала ему промежность, чувствуя, как та разбухает под рукой.
– Один флорин, или иди сунь его в океан, охолони.
Он фыркнул изуродованными ноздрями, вытер с подбородка слюну и снова порылся в кошельке. Аннета забрала у него монету, мотнула головой, отбрасывая с лица волосы, и встала. Он подхватил ее на руки и понес вниз, в ложбину между дюнами.
Ханна со своего места на дюне без всякого интереса смотрела им вслед. Ее тревожила ее доля награды. Ян Олифант ее сын, но она не питала иллюзий: при малейшей возможности он ее обманет. Надо постараться, чтобы награду отдали ей в руки. Но ни Аннета, ни Ян ей тоже не доверяют. Она раздумывала над этой дилеммой, наблюдая, как Ян Олифант дергается на Аннете, громко хлопая животом о ее живот. При этом он фыркал и подбадривал себя громкими криками:
– Да! Да! Как ураган! Как фонтан Левиафана! Как отец слонов, сносящий лес! Да! Так кончает Ян Олифант!
Он издал последний вопль, слез с Аннеты и упал рядом с ней на песок.
Аннета встала, поправила юбки и презрительно посмотрела на него.
– Скорее пузыри золотой рыбки, чем фонтан кита, – сказала она, ушла на дюну и снова села рядом с Ханной. Шлюпка с «Серафима» была уже возле берега, ее весла поднимались и опускались, перенося шлюпку с одного гребня на другой.
– Видишь мужчин на корме? – вдруг оживилась Ханна.
Аннета заслонила глаза рукой.
– Ja, их двое.
– Вон тот. – Ханна показала на человека на корме. – Он тем вечером был с Генри Кортни. Они с одного корабля, это точно.