Страница:
Бабуин смотрел, не мигая, и каждые несколько секунд агрессивно наклонял голову.
Пока Дэвид разглядывал обезьяну, из магазина вышел мужчина и прислонился к одной из опор веранды.
– Чем могу быть полезен, мистер Морган? – спросил он с сильным акцентом. Высокий и поджарый, одетый в слегка измятые и не совсем чистые брюки цвета хаки и рубашку с открытым воротником, в тяжелых ботинках.
– Откуда вы меня знаете? – Дэвид поднял голову и увидел мужчину средних лет, его седеющие волосы были коротко острижены. В искусственных зубах – черная жевательная резинка, кожа обтягивала скулы, глубоко посаженные глаза придавали лицу сходство с черепом. В ответ на вопрос Дэвида он улыбнулся.
– Это можете быть только вы – лицо в шрамах и слепая жена. Новый владелец Джабулани. Я слышал, вы построили новый дом и собираетесь жить там.
У мужчины были огромные руки, не соответствующие размерам тела, явно очень сильные, а мышцы на них – тугие, как канаты.
Он небрежно прислонился к опоре, достал из кармана складной нож и палочку вяленого мяса – джерки Северной Америки, букан района Карибского моря, билтонг Африки, – отрезал кусок, как от плитки табака, и сунул в рот.
– Я спросил – чем могу быть полезен? – Он жевал шумно, при каждом укусе его зубы скрипели.
– Мне нужны гвозди и краска. – Дэвид выбрался из "лендровера".
– Я слышал, вы все покупаете в Нелспрейте. – Эккерс с расчетливой наглостью осмотрел его с ног до головы, особенно внимательно разглядывая обезображенное лицо. Дэвид увидел, что у него мутно-зеленоватые глаза.
– Я думал, закон запрещает держать на цепи диких животных. – Эккерс сразу вызвал у Дэвида неприязнь, и это отразилось в его тоне.
Эккерс, продолжая жевать, улыбнулся.
– Вы юрист?
– Просто спросил.
– У меня есть разрешение, хотите взглянуть?
Дэвид покачал головой, повернулся к Дебре и на иврите быстро описал ей Эккерса.
– Я думаю, мы теперь знаем, что нас ждет; он напрашивается на неприятности.
– Я останусь в машине, – сообщила Дебра.
– Хорошо. – Дэвид поднялся по ступеням.
– Так как же насчет краски и гвоздей? – спросил он Эккерса.
– Заходите. – Тот продолжал улыбаться. – У меня там помощник-ниггер, он вам все покажет.
Дэвид поколебался, потом вошел в здание. Внутри пахло карболовым мылом, керосином и кукурузной мукой. На полках были разложены дешевые товары, патентованные лекарства, одеяла, груды набивных тканей. С потолка свисали связки старых армейских ботинок и мундиров, топоры и полевые лампы. Пол был уставлен жестяными трубами, кирками, мешками с мукой и сотнями других предметов, которые составляют традиционный запас товаров сельского торговца. Дэвид нашел африканца-помощника и занялся покупками.
Снаружи Дебра вышла из "лендровера" и прислонилась к дверце. Лабрадор выполз за ней и начал с интересом обнюхивать бетонные опоры веранды там, где до него другие собаки обрызгали штукатурку.
– Хорошая собака, – сказал Эккерс.
– Спасибо. – Дебра вежливо кивнула.
Эккерс искоса взглянул на своего бабуина, и неожиданно лицо его приобрело коварное выражение. Нить понимания протянулась между человеком и животным. Бабуин нервно склонил голову, потом встал на четвереньки и побрел назад к столбу. Он быстро взлетел наверх и исчез в своей конуре.
Эккерс кивнул и тщательно отрезал ломтик билтонга.
– Вам нравится в Джабулани? – спросил он у Дебры, протягивая вяленое мясо собаке.
– Мы там счастливы, – сдержанно ответила Дебра, не желая вступать в разговор.
Зулус обнюхал протянутый кусок, и хвост его заходил, как метроном. Ни одна собака не устоит перед насыщенным запахом и вкусом билтонга. Пес жадно проглотил мясо. Эккерс еще дважды давал ему кусочки. Глаза у Зулуса блестели, пасть покрылась слюной.
Ожидающие в тени веранды женщины теперь смотрели с живым интересом. Они уже видели, как это происходит с собаками, и теперь ждали. Дэвид находился в здании. Дебра ни о чем не подозревала.
Эккерс отрезал большой кусок мяса и показал Зулусу, но когда тот потянулся за ним, отвел руку, дразня собаку. Узнав вкус билтонга, Зулус снова двинулся к мясу. И снова в последний момент мясо убрали. Черный нос Зулуса беспокойно дрожал, мягкие уши поднялись.
Эккерс спустился по ступенькам, Зулус охотно последовал за ним. Тогда Эккерс еще раз дал обнюхать собаке мясо, потом негромко, но убедительно сказал:
– На, парень, – и бросил кусок к основанию столба бабуина.
Зулус, по-щенячьи чуточку неуклюжий, поскакал вперед и оказался в круге, где земля была плотно утрамбована лапами обезьяны. Он подбежал к столбу и жадно схватил кусок мяса.
Бабуин коричнево-серым неясным пятном мелькнул у выхода из конуры и спикировал на пятнадцать футов; лапы его были расставлены, пасть раскрыта, торчали ужасные клыки, длинные, желтые, острые. Он молча ударился о землю – мышцы погасили удар – и бросил свое длинное сильное тело на ничего не подозревающего щенка. Бабуин двинул Зулуса плечом, всеми своими девяноста фунтами.
Зулус перевернулся, с испуганным визгом прокатился на спине, но встать не успел: бабуин набросился на него.
Дебра услышала визг щенка и двинулась вперед, удивленная, но еще не встревоженная.
Зулус лежал на спине, его живот, чуть прикрытый шелковистой черной шерстью, был незащищен, жалобно торчал маленький пенис. Бабуин прыгнул прямо на щенка, прижал его мощными волосатыми лапами, наклонил голову и погрузил длинные желтые клыки в живот.
Зулус страшно кричал от боли. Дебра тоже закричала и кинулась к нему.
Эккерс выставил ногу, когда она пробегала мимо него, и Дебра упала.
– Осторожнее, леди, – бросил он, по-прежнему улыбаясь. – Вы можете пострадать, если вмешаетесь.
Бабуин впился длинными клыками в щенка, потом с силой отбросил его. Живот Зулуса разорвался, показались розовые внутренности, они свисали с челюстей бабуина.
Щенок снова завизжал, и Дебра слепо покатилась, пытаясь встать.
– Дэвид! – дико заорала она. – Дэвид, на помощь!
Дэвид выбежал из здания; остановившись, он мгновенно окинул взором происходящее и выхватил кирку из груды лежавших у двери. Спрыгнул с веранды и в три огромных прыжка оказался возле щенка.
Бабуин увидел его и выпустил жертву. С невероятным проворством он повернулся, подскочил к столбу, взлетел по нему к конуре. Клыки его покраснели от крови, он ревел, подпрыгивая от возбуждения и торжества.
Дэвид бросил кирку и осторожно поднял искалеченное тельце. Отнес Зулуса в "лендровер", разорвал куртку на полосы и попытался перевязать живот, кулаком вталкивая внутренности в рану.
– Дэвид, что это? – умоляла Дебра; он в нескольких сжатых фразах на иврите объяснил ей, что произошло.
– Садись, – попросил он, и она разместилась на пассажирском сиденье "лендровера". Он положил ей на колени раненого лабрадора и побежал к водительскому месту.
Эккерс стоял у входа в магазин, заложив большие пальцы за подтяжки, и хохотал. При этом искусственные зубы его челюсти лязгали; смеясь, он покачивался взад и вперед.
Бабуин в своей конуре торжествующе вопил, разделяя веселье своего хозяина.
– Эй, мистер Морган, – съязвил Эккерс, – гвозди не забудьте.
Дэвид повернулся к нему. Лицо его вспыхнуло, шрамы, покрывавшие щеки и лоб, покраснели, глаза сверкали страшным гневом. Он начал подниматься по ступенькам. Рот его превратился в тонкую бледную щель, он сжал кулаки.
Эккерс быстро сделал шаг назад и протянул руку под прилавок. Поднял крупнокалиберную двустволку и быстрым движением взвел оба курка.
– Самозащита, мистер Морган, в присутствии свидетелей, – с садистской радостью усмехнулся он. – Еще шаг, и мы посмотрим и на ваши кишки.
Дэвид остановился. Ружье было нацелено ему в живот.
– Дэвид, быстрее, пожалуйста, быстрее! – беспокойно крикнула из "лендровера" Дебра, держа обмякшего щенка на коленях.
– Мы еще встретимся, – хрипло сказал Дэвид.
– Это будет забавно, – ответил Эккерс.
Дэвид развернулся и сбежал со ступенек.
Эккерс смотрел вслед "лендроверу", пока тот не повернул и не исчез в облаке пыли, потом отставил ружье. Вышел на солнце. Бабуин спустился со столба и подбежал к нему. Обнял его, прильнул, как ребенок.
Эккерс достал из кармана конфету и нежно сунул ее в ужасные желтые клыки.
– Ах ты, старина, – посмеивался он, почесывая череп обезьяны, а бабуин сморщил морду со щелочками глаз и негромко забормотал.
Во время полета Дебра держала Зулуса на руках, и ее юбка была влажна от темной крови. Щенок успокоился, притих и лишь изредка стонал. Дэвид по радио попросил встретить их в Нелспрейте на машине, и через сорок пять минут после взлета Зулус уже лежал на операционном столе в ветеринарной клинике.
В течение двух часов хирург сосредоточенно работал, сшивая разорванные внутренности и мышцы живота.
Зулус был тяжело ранен, большую опасность представляла инфекция, поэтому они не решились возвращаться в Джабулани, пока существует угроза. Пять дней спустя они улетели домой. Щенок был еще слаб, но опасность миновала. Дэвид изменил курс, чтобы пролететь над универсальным магазином в Бандольер-Хилле.
Железная крыша сверкала на солнце, как зеркало, и Дэвид ощутил гнев, холодный, суровый, непримиримый.
– Этот человек опасен, – сказал он. – По-настоящему опасен для нас и для того, что мы собираемся сделать в Джабулани.
Дебра согласно кивнула, гладя голову щенка, но не решилась заговорить. Гнев ее был так же яростен, как гнев Дэвида.
– Я до него доберусь, – пообещал Дэвид, и в памяти его всплыли слова Брига: "Единственное оправдание насилия – стремление защитить то, что принадлежит тебе".
Он круто свернул и нацелился на посадочную полосу Джабулани.
– Хотите, чтобы я снес изгородь?
– Нет, – мрачно ответил Дэвид. – Пусть стоит. Не хочу спугнуть Эккерса.
– Ja, – тяжело согласился Берг. – Нам нужно поймать его. – Он подозвал Зулуса и осмотрел зигзагообразный шрам на животе щенка. – Сволочь, – пробормотал он и виновато оглянулся на Дебру. – Простите, миссис Морган.
– Я совершенно с вами согласна, мистер Берг, – негромко отозвалась она; Зулус внимательно смотрел на ее губы, слегка наклонив голову.
Как все молодые существа, он выздоравливал быстро и без последствий.
Прямые мощные стволы, обширная ветвистая густая крона и красные цветы являли собой великолепное зрелище.
Почти ежедневно Дэвид и Дебра бродили по окрестностям, спускались по тропе к пруду, и во время этих неторопливых прогулок Зулус набирался сил; прогулка всегда заканчивалась плаванием, после чего он обычно стряхивал океан брызг на ближайшего соседа.
Потом ветви деревьев густо покрылись похожими на сливы зелеными плодами, которые начали желтеть, созревая, и теплый вечерний ветер далеко разносил их дрожжевой запах.
Со стороны Саби в ожидании богатого урожая марулы пришло стадо. Его вели два старых самца, которые вот уже сорок лет совершали ежегодное паломничество к Жемчужным бусам. С ними было пятнадцать кормящих самок, множество детенышей и молодь.
Они медленно двигались с юга, кормились по пути, мелькали в открытом буше, как призрачные серые галеоны, в их перегруженных животах урчало. Иногда внимание какого-нибудь из самцов привлекало отдельное дерево, он упирался лбом в ствол и, ритмично раскачиваясь, набирал инерцию, потом неожиданно напрягался и с треском валил дерево. Удовольствовавшись несколькими охапками нежной листвы, он отправлялся дальше на север.
Когда они добрались до изгороди Конрада Берга, два самца прошли вперед и осмотрели ее, стоя рядом, словно советовались, размахивая большими серыми ушами; каждые несколько минут они набирали хоботом песок и бросали себе на спину, отгоняя назойливых мух.
Они бродили уже сорок лет и прекрасно знали границы заповедника. Разглядывая изгородь, они будто сознавали, что ее разрушение – преступный акт, он повредит их репутации и положению.
Конрад Берг совершенно серьезно обсуждал с Дэвидом, как "его" слоны представляют себе, что хорошо, а что плохо. Он говорил он них, как о школьниках, которые обязаны вести себя прилично, а когда совершают проступок, их наказывают.
Наказание заключалось в том, что слонов отгоняли, стреляли в них снотворным, а в крайнем случае – тяжелыми пулями. Последнее наказание предназначалось для неисправимых, для тех, что травили культурные посадки, преследовали машины и представляли опасность для людей.
Испытывая сильное искушение, самцы отошли от изгороди и вернулись к пасущемуся среди деревьев стаду, которое терпеливо дожидалось их решения. Три дня стадо бродило вдоль изгороди, паслось, отдыхало, ждало, потом ветер вдруг резко изменился и принес с собой густой, клейкий, сладкий запах плодов марулы.
Дэвид остановил "лендровер" на мощеной дороге и радостно рассмеялся.
– Прощай, изгородь Конни!
Из соображениям престижа, а может, просто из озорства, во имя радости разрушения, ни один слон не воспользуется пробоиной, сделанной другим.
Каждый из них выбрал собственный столб, твердое дерево, углубленное в цемент, и без всяких усилий сломал его на уровне земли. Целая миля изгороди была снесена, проволочная сетка лежала на просеке.
Слоны использовали сломанные столбы в качестве мосточков, чтобы не пораниться об острые концы колючей проволоки. Миновав изгородь, они собрались на берегу пруда и всю ночь пировали, пожирая желтые ягоды; на рассвете они перебрались через снесенную ограду в безопасность парка. Возможно, их гнало чувство вины и раскаяния, и они надеялись, что Конрад Берг обвинит какое-нибудь другое стадо.
Теперь на пути других животных, которые давно стремились к тучным пастбищам и сладкой воде, больше не было преграды.
Уродливые маленькие голубые гну с чудовищными головами, нелепыми воинственными гривами и изогнутыми рогами напоминали могучих быков. Комедианты буша, они прыгали от радости и кругами носились друг за другом. Их спутники, зебры, вели себя с большим достоинством и, не обращая внимания на это шутовство, деловито проходили мимо упавших столбов. Их полосатые крупы блестели, головы и уши были настороженно подняты.
Берг встретил Дэвида у остатков изгороди; он выбрался из своего грузовика и осторожно перелез через проволоку. Его сопровождал Сэм.
Конрад покачал головой, осматривая разрушения и печально усмехаясь.
– Это старый Мохаммед и его приятель Одноглазый, я узнал их след. Ишь, не могли удержаться, мерзавцы... – И он быстро взглянул на сидевшую в "лендровере" Дебру.
– Вы совершенно правы, мистер Берг, – предупредила она его извинения.
Сэм прохаживался взад и вперед вдоль дороги, потом подошел к ним.
– Добрый день, Сэм, – поздоровался Дэвид. Сэма пришлось очень долго убеждать, что это ужасное изуродованное лицо принадлежит молодому нкози Дэвиду, которого Сэм учил идти по следу, стрелять и забирать из диких ульев мед, не потревожив пчел.
Сэм цветисто приветствовал Дэвида. Он очень серьезно относился к своей форме и держался с большим достоинством. Трудно было определить его возраст (у него было широкое, плоское, лунообразное лицо нгуни, аристократического воинственного племени Африки), в его густых кудрях, на висках под мягкой фетровой шляпой, появились белые полоски, а Дэвид знал, что до своего ухода Сэм проработал в Джабулани сорок лет. Вероятно, сейчас ему было около шестидесяти.
Он быстро доложил Конраду о своих наблюдениях, описал виды животных, перешедших через изгородь, и их количество.
– Еще стадо буйволов, сорок три штуки, – Сэм говорил по-зулусски, и Дэвид понимал его. – Те самые, что были на водопое у дамбы Райпейп вблизи Хлангулене.
– Эккерс бегом прибежит: из филе буйвола получается лучший билтонг, – сухо заметил Конрад.
– Когда он узнает, что изгородь снесена? – спросил Дэвид. Конрад пустился в длинный разговор с Сэмом, и после нескольких фраз Дэвид перестал понимать, о чем идет речь. Но в конце концов Конрад перевел:
– Сэм говорит, что он уже знает. Все ваши слуги и их жены покупают товары в его магазине, и он платит им за такую информацию. Оказывается, между Сэмом и Эккерсом кровная вражда. Сэм подозревает, что именно Эккерс организовал ту засаду ночью на дороге, когда его избили. Сэм три месяца пролежал тогда в больнице. Он считает, что это Эккерс поджег его дом, чтобы изгнать из Джабулани.
– Все сходится, верно? – сказал Дэвид.
– Старина Сэм постарается помочь нам поймать Эккерса, и у него есть свой план действий.
– Давайте послушаем.
– Ну, пока вы в Джабулани, Эккерс будет приходить только по ночам и стрелять в свете лампы. Он все здесь знает, и его не поймать.
– Итак?
– Вы должны сказать слугам, что уезжаете на две недели, отправляетесь по делам в Кейптаун. Эккерс узнает сразу, как только вы уедете, и поверит, что Джабулани в его распоряжении...
Примерно с час они обсуждали подробности, потом обменялись рукопожатием и расстались.
Возвращаясь домой, они выехали из леса на открытую поляну, поросшую высокой травой, и Дэвид увидел ослепительно белых цапель, плывущих, как снежные хлопья, над качающимися верхушками золотистой травы.
– Там что-то есть, – объявил он и выключил двигатель.
Они терпеливо ждали, пока Дэвид не увидел движение в траве, стебли расступались и смыкались, пропуская тяжелые тела. Потом медленно поплыл ряд из трех сидящих цапель, их несло на спине скрытое растительностью животное.
– Буйвол! – воскликнул Дэвид, когда из травы показался большой черный силуэт. Буйвол остановился, увидев в тени деревьев "лендровер", и, высоко подняв морду, принялся рассматривать его из-под широких рогов. Он не встревожился: животные в парке привыкают к человеку почти так же, как домашний скот.
Постепенно из высокой травы появилось все стадо. Каждое животное в свою очередь осматривало машину и вновь принималось щипать траву. Всего буйволов оказалось сорок три, как и определил Сэм, и среди них – несколько старых самцов не менее пяти с половиной футов в холке и весом в две тысячи фунтов. Рога их росли из центра головы, из массивного утолщения, и закруглялись к тупым концам, поверхность блестела, как отполированная.
Возле тяжелых тел и мохнатых ног буйволов вились многочисленные пестрые птицы с алыми клювами и блестящими маленькими глазками. Они выклевывали клещей и других кровососущих насекомых. Время от времени один из могучих буйволов фыркал и вздрагивал, обмахиваясь хвостом, когда острый клюв болезненно задевал уязвимые части тела – под хвостом или у свисающей тяжелой мошонки. Птицы, трепеща крыльями, чирикая, разлетались, ждали, пока буйвол успокоится, и возвращались к своему занятию.
Дэвид фотографировал стадо, пока не стемнело, и домой они приехали в темноте.
За ужином Дэвид открыл бутылку вина, и они выпили ее на веранде, сидя рядом и вслушиваясь в ночные звуки буша: крики ночных птиц, гудение насекомых и их удары о проволочную сетку, шуршание мелких животных.
– Помнишь, я как-то сказала тебе, что ты избалован и не годишься для брака? – негромко спросила Дебра, прижавшись головой к его плечу.
– Я этого никогда не забуду.
– Готова официально отказаться от своих слов, – продолжала она, и Дэвид осторожно отодвинулся, чтобы видеть ее лицо. Почувствовав на себе его взгляд, она расцвела легкой застенчивой улыбкой. – Я влюбилась в испорченного мальчишку, который думал только о скоростных автомобилях и ближайшей юбке, – сказала она. – Теперь передо мной мужчина, взрослый мужчина. – Она снова улыбнулась. – И он мне нравится еще больше.
Он привлек Дебру к себе, их губы слились в долгом поцелуе, наконец она счастливо вздохнула и снова положила голову ему на плечо. Некоторое время они молчали, потом Дебра снова заговорила:
– Эти дикие животные столько для тебя значат...
– Да, – подбодрил он ее.
– Я начинаю понимать. Я их никогда не видела, но и для меня они становятся важны.
– Я рад.
– Дэвид, это наше место, оно такое мирное, такое совершенное. Маленький рай до грехопадения.
– Мы превратим его в рай, – пообещал он...
Звуки возобновились, едва слышные в тишине ночи; расстояние превратило их в легкие хлопки. Он почувствовал, что в нем пробуждается гнев, представил себе, как длинный белый луч прожектора рыщет по лесу, пока не выхватит из мрака ошарашенное животное; оно ошеломленно застывает, глаза сверкают, как драгоценности, – отличная мишень для телескопического прицела.
Затем вдруг выстрел нарушает тишину, длинное пламя вырывается из ствола. Прекрасная голова под ударом пули откидывается назад, тело с глухим стуком падает на жесткую землю, последние судорожные движения, и все снова затихает.
Он понимал, что сейчас преследование бесполезно, браконьер следит за окружающими холмами – едва осветятся окна в доме или заработает мотор машины, там вспыхнут сигнальные огни. Прожектор мгновенно потушат, и браконьер ускользнет. Дэвид тщетно будет обыскивать ночные джунгли Джабулани. Его противник хитер, он опытный убийца, и взять его можно только еще большей хитростью.
Дэвид не мог уснуть. Он без сна лежал рядом с Деброй и прислушивался к ее негромкому дыханию и – с перерывами – к далеким выстрелам. Дичь была непуганая, к ней было легко подойти, в парке она привыкла к безопасности. После каждого выстрела животные убегали, но недалеко, а потом останавливались, не понимая, что это за загадочный ослепительный свет приближается к ним из темноты.
Всю ночь гнев не давал Дэвиду спать, а наутро отовсюду начали слетаться стервятники. На фоне розового рассветного неба появились черные точки, все больше и больше; они высоко плыли на широких крыльях, описывая круги, перед тем как устремиться к земле.
Дэвид позвонил Конраду Бергу в лагерь Скукуза, потом, тепло одевшись – утро выдалось холодное, – они с Деброй и Зулусом забрались в "лендровер". И поехали туда, куда слетались птицы, где браконьер встретился со стадом буйволов.
Когда они приблизились к первой туше, пожиратели падали разбежались: горбатые гиены, отвратительные и трусливые, бросились в заросли, оглядываясь и виновато улыбаясь; маленькие красные шакалы с серебристыми спинами и настороженными ушами отошли на почтительное расстояние, потом остановились и беспокойно обернулись.
Птицы-стревятники оказались не столь робкими; они облепили тушу, точно толстые коричневые личинки, дрались, спорили, все марали своим вонючим пометом и усеивали перьями и покинули мертвое животное, только когда "лендровер" подъехал совсем близко; тогда они тяжело взлетели на деревья и сидели там, выставив нелепые лысые головы.
Вдоль тропы, по которой бежало стадо, лежало шестнадцать туш. У каждой был вспорот живот и искусно вырезана филейная часть.
– Он убил их ради нескольких фунтов мяса? – недоверчиво спросила Дебра.
– Да, – мрачно подтвердил Дэвид. – И это еще не самое плохое. Иногда буйвола убивают, чтобы сделать метелочку из его хвоста, а жирафа – ради его костного мозга.
– Не понимаю. – В голосе Дебры звучало отчаяние. – Что заставляет человека так поступать? Неужели ему так отчаянно нужно это мясо?
– Нет, – ответил Дэвид. – Дело серьезнее. Он убивает, потому что ему нравится убивать, он хочет увидеть, как падает животное, услышать его предсмертный крик, ощутить запах его крови... – Дэвид задохнулся... – Скажи спасибо, что ты этого не видишь, – негромко закончил он.
Конрад Берг отыскал их возле туш и тут же велел егерям заняться разделкой.
– Незачем терять столько мяса. Оно прокормит множество людей.
Потом пустил Сэма по следу. В отряде браконьеров было четыре человека, один в обуви с рубчатой подошвой остальные босые.
– Один белый, рослый, длинные шаги. Трое черных они несли мясо, кровь накапала.
Они медленно двигались за Сэмом по лесу. Он раздвигал траву длинной палкой, направляясь к дороге.
– Тут они шли задом наперед, – заметил Сэм, и Конрад мрачно объяснил:
– Старый браконьерский трюк. Пересекая границы, они идут задом наперед. Если, охраняя территорию, вы натолкнетесь на подобные отпечатки, то решите, что они не вошли, а вышли, и не пойдете за ними.
Пока Дэвид разглядывал обезьяну, из магазина вышел мужчина и прислонился к одной из опор веранды.
– Чем могу быть полезен, мистер Морган? – спросил он с сильным акцентом. Высокий и поджарый, одетый в слегка измятые и не совсем чистые брюки цвета хаки и рубашку с открытым воротником, в тяжелых ботинках.
– Откуда вы меня знаете? – Дэвид поднял голову и увидел мужчину средних лет, его седеющие волосы были коротко острижены. В искусственных зубах – черная жевательная резинка, кожа обтягивала скулы, глубоко посаженные глаза придавали лицу сходство с черепом. В ответ на вопрос Дэвида он улыбнулся.
– Это можете быть только вы – лицо в шрамах и слепая жена. Новый владелец Джабулани. Я слышал, вы построили новый дом и собираетесь жить там.
У мужчины были огромные руки, не соответствующие размерам тела, явно очень сильные, а мышцы на них – тугие, как канаты.
Он небрежно прислонился к опоре, достал из кармана складной нож и палочку вяленого мяса – джерки Северной Америки, букан района Карибского моря, билтонг Африки, – отрезал кусок, как от плитки табака, и сунул в рот.
– Я спросил – чем могу быть полезен? – Он жевал шумно, при каждом укусе его зубы скрипели.
– Мне нужны гвозди и краска. – Дэвид выбрался из "лендровера".
– Я слышал, вы все покупаете в Нелспрейте. – Эккерс с расчетливой наглостью осмотрел его с ног до головы, особенно внимательно разглядывая обезображенное лицо. Дэвид увидел, что у него мутно-зеленоватые глаза.
– Я думал, закон запрещает держать на цепи диких животных. – Эккерс сразу вызвал у Дэвида неприязнь, и это отразилось в его тоне.
Эккерс, продолжая жевать, улыбнулся.
– Вы юрист?
– Просто спросил.
– У меня есть разрешение, хотите взглянуть?
Дэвид покачал головой, повернулся к Дебре и на иврите быстро описал ей Эккерса.
– Я думаю, мы теперь знаем, что нас ждет; он напрашивается на неприятности.
– Я останусь в машине, – сообщила Дебра.
– Хорошо. – Дэвид поднялся по ступеням.
– Так как же насчет краски и гвоздей? – спросил он Эккерса.
– Заходите. – Тот продолжал улыбаться. – У меня там помощник-ниггер, он вам все покажет.
Дэвид поколебался, потом вошел в здание. Внутри пахло карболовым мылом, керосином и кукурузной мукой. На полках были разложены дешевые товары, патентованные лекарства, одеяла, груды набивных тканей. С потолка свисали связки старых армейских ботинок и мундиров, топоры и полевые лампы. Пол был уставлен жестяными трубами, кирками, мешками с мукой и сотнями других предметов, которые составляют традиционный запас товаров сельского торговца. Дэвид нашел африканца-помощника и занялся покупками.
Снаружи Дебра вышла из "лендровера" и прислонилась к дверце. Лабрадор выполз за ней и начал с интересом обнюхивать бетонные опоры веранды там, где до него другие собаки обрызгали штукатурку.
– Хорошая собака, – сказал Эккерс.
– Спасибо. – Дебра вежливо кивнула.
Эккерс искоса взглянул на своего бабуина, и неожиданно лицо его приобрело коварное выражение. Нить понимания протянулась между человеком и животным. Бабуин нервно склонил голову, потом встал на четвереньки и побрел назад к столбу. Он быстро взлетел наверх и исчез в своей конуре.
Эккерс кивнул и тщательно отрезал ломтик билтонга.
– Вам нравится в Джабулани? – спросил он у Дебры, протягивая вяленое мясо собаке.
– Мы там счастливы, – сдержанно ответила Дебра, не желая вступать в разговор.
Зулус обнюхал протянутый кусок, и хвост его заходил, как метроном. Ни одна собака не устоит перед насыщенным запахом и вкусом билтонга. Пес жадно проглотил мясо. Эккерс еще дважды давал ему кусочки. Глаза у Зулуса блестели, пасть покрылась слюной.
Ожидающие в тени веранды женщины теперь смотрели с живым интересом. Они уже видели, как это происходит с собаками, и теперь ждали. Дэвид находился в здании. Дебра ни о чем не подозревала.
Эккерс отрезал большой кусок мяса и показал Зулусу, но когда тот потянулся за ним, отвел руку, дразня собаку. Узнав вкус билтонга, Зулус снова двинулся к мясу. И снова в последний момент мясо убрали. Черный нос Зулуса беспокойно дрожал, мягкие уши поднялись.
Эккерс спустился по ступенькам, Зулус охотно последовал за ним. Тогда Эккерс еще раз дал обнюхать собаке мясо, потом негромко, но убедительно сказал:
– На, парень, – и бросил кусок к основанию столба бабуина.
Зулус, по-щенячьи чуточку неуклюжий, поскакал вперед и оказался в круге, где земля была плотно утрамбована лапами обезьяны. Он подбежал к столбу и жадно схватил кусок мяса.
Бабуин коричнево-серым неясным пятном мелькнул у выхода из конуры и спикировал на пятнадцать футов; лапы его были расставлены, пасть раскрыта, торчали ужасные клыки, длинные, желтые, острые. Он молча ударился о землю – мышцы погасили удар – и бросил свое длинное сильное тело на ничего не подозревающего щенка. Бабуин двинул Зулуса плечом, всеми своими девяноста фунтами.
Зулус перевернулся, с испуганным визгом прокатился на спине, но встать не успел: бабуин набросился на него.
Дебра услышала визг щенка и двинулась вперед, удивленная, но еще не встревоженная.
Зулус лежал на спине, его живот, чуть прикрытый шелковистой черной шерстью, был незащищен, жалобно торчал маленький пенис. Бабуин прыгнул прямо на щенка, прижал его мощными волосатыми лапами, наклонил голову и погрузил длинные желтые клыки в живот.
Зулус страшно кричал от боли. Дебра тоже закричала и кинулась к нему.
Эккерс выставил ногу, когда она пробегала мимо него, и Дебра упала.
– Осторожнее, леди, – бросил он, по-прежнему улыбаясь. – Вы можете пострадать, если вмешаетесь.
Бабуин впился длинными клыками в щенка, потом с силой отбросил его. Живот Зулуса разорвался, показались розовые внутренности, они свисали с челюстей бабуина.
Щенок снова завизжал, и Дебра слепо покатилась, пытаясь встать.
– Дэвид! – дико заорала она. – Дэвид, на помощь!
Дэвид выбежал из здания; остановившись, он мгновенно окинул взором происходящее и выхватил кирку из груды лежавших у двери. Спрыгнул с веранды и в три огромных прыжка оказался возле щенка.
Бабуин увидел его и выпустил жертву. С невероятным проворством он повернулся, подскочил к столбу, взлетел по нему к конуре. Клыки его покраснели от крови, он ревел, подпрыгивая от возбуждения и торжества.
Дэвид бросил кирку и осторожно поднял искалеченное тельце. Отнес Зулуса в "лендровер", разорвал куртку на полосы и попытался перевязать живот, кулаком вталкивая внутренности в рану.
– Дэвид, что это? – умоляла Дебра; он в нескольких сжатых фразах на иврите объяснил ей, что произошло.
– Садись, – попросил он, и она разместилась на пассажирском сиденье "лендровера". Он положил ей на колени раненого лабрадора и побежал к водительскому месту.
Эккерс стоял у входа в магазин, заложив большие пальцы за подтяжки, и хохотал. При этом искусственные зубы его челюсти лязгали; смеясь, он покачивался взад и вперед.
Бабуин в своей конуре торжествующе вопил, разделяя веселье своего хозяина.
– Эй, мистер Морган, – съязвил Эккерс, – гвозди не забудьте.
Дэвид повернулся к нему. Лицо его вспыхнуло, шрамы, покрывавшие щеки и лоб, покраснели, глаза сверкали страшным гневом. Он начал подниматься по ступенькам. Рот его превратился в тонкую бледную щель, он сжал кулаки.
Эккерс быстро сделал шаг назад и протянул руку под прилавок. Поднял крупнокалиберную двустволку и быстрым движением взвел оба курка.
– Самозащита, мистер Морган, в присутствии свидетелей, – с садистской радостью усмехнулся он. – Еще шаг, и мы посмотрим и на ваши кишки.
Дэвид остановился. Ружье было нацелено ему в живот.
– Дэвид, быстрее, пожалуйста, быстрее! – беспокойно крикнула из "лендровера" Дебра, держа обмякшего щенка на коленях.
– Мы еще встретимся, – хрипло сказал Дэвид.
– Это будет забавно, – ответил Эккерс.
Дэвид развернулся и сбежал со ступенек.
Эккерс смотрел вслед "лендроверу", пока тот не повернул и не исчез в облаке пыли, потом отставил ружье. Вышел на солнце. Бабуин спустился со столба и подбежал к нему. Обнял его, прильнул, как ребенок.
Эккерс достал из кармана конфету и нежно сунул ее в ужасные желтые клыки.
– Ах ты, старина, – посмеивался он, почесывая череп обезьяны, а бабуин сморщил морду со щелочками глаз и негромко забормотал.
* * *
Несмотря на плохую дорогу, Дэвид доехал до Джабулани за двадцать пять минут. Он резко затормозил у ангара и, подхватив щенка, побежал к самолету.Во время полета Дебра держала Зулуса на руках, и ее юбка была влажна от темной крови. Щенок успокоился, притих и лишь изредка стонал. Дэвид по радио попросил встретить их в Нелспрейте на машине, и через сорок пять минут после взлета Зулус уже лежал на операционном столе в ветеринарной клинике.
В течение двух часов хирург сосредоточенно работал, сшивая разорванные внутренности и мышцы живота.
Зулус был тяжело ранен, большую опасность представляла инфекция, поэтому они не решились возвращаться в Джабулани, пока существует угроза. Пять дней спустя они улетели домой. Щенок был еще слаб, но опасность миновала. Дэвид изменил курс, чтобы пролететь над универсальным магазином в Бандольер-Хилле.
Железная крыша сверкала на солнце, как зеркало, и Дэвид ощутил гнев, холодный, суровый, непримиримый.
– Этот человек опасен, – сказал он. – По-настоящему опасен для нас и для того, что мы собираемся сделать в Джабулани.
Дебра согласно кивнула, гладя голову щенка, но не решилась заговорить. Гнев ее был так же яростен, как гнев Дэвида.
– Я до него доберусь, – пообещал Дэвид, и в памяти его всплыли слова Брига: "Единственное оправдание насилия – стремление защитить то, что принадлежит тебе".
Он круто свернул и нацелился на посадочную полосу Джабулани.
* * *
Конрад Берг приехал, чтобы еще раз отведать джина "Олд бак", он сообщил Дэвиду, что его просьба объявить Джабулани частным природным заповедником одобрена советом, вскоре будут готовы необходимые документы.– Хотите, чтобы я снес изгородь?
– Нет, – мрачно ответил Дэвид. – Пусть стоит. Не хочу спугнуть Эккерса.
– Ja, – тяжело согласился Берг. – Нам нужно поймать его. – Он подозвал Зулуса и осмотрел зигзагообразный шрам на животе щенка. – Сволочь, – пробормотал он и виновато оглянулся на Дебру. – Простите, миссис Морган.
– Я совершенно с вами согласна, мистер Берг, – негромко отозвалась она; Зулус внимательно смотрел на ее губы, слегка наклонив голову.
Как все молодые существа, он выздоравливал быстро и без последствий.
* * *
Деревья марула, большими рощами подступавшие к подножиям холмов вдоль Жемчужных бус, зацвели.Прямые мощные стволы, обширная ветвистая густая крона и красные цветы являли собой великолепное зрелище.
Почти ежедневно Дэвид и Дебра бродили по окрестностям, спускались по тропе к пруду, и во время этих неторопливых прогулок Зулус набирался сил; прогулка всегда заканчивалась плаванием, после чего он обычно стряхивал океан брызг на ближайшего соседа.
Потом ветви деревьев густо покрылись похожими на сливы зелеными плодами, которые начали желтеть, созревая, и теплый вечерний ветер далеко разносил их дрожжевой запах.
Со стороны Саби в ожидании богатого урожая марулы пришло стадо. Его вели два старых самца, которые вот уже сорок лет совершали ежегодное паломничество к Жемчужным бусам. С ними было пятнадцать кормящих самок, множество детенышей и молодь.
Они медленно двигались с юга, кормились по пути, мелькали в открытом буше, как призрачные серые галеоны, в их перегруженных животах урчало. Иногда внимание какого-нибудь из самцов привлекало отдельное дерево, он упирался лбом в ствол и, ритмично раскачиваясь, набирал инерцию, потом неожиданно напрягался и с треском валил дерево. Удовольствовавшись несколькими охапками нежной листвы, он отправлялся дальше на север.
Когда они добрались до изгороди Конрада Берга, два самца прошли вперед и осмотрели ее, стоя рядом, словно советовались, размахивая большими серыми ушами; каждые несколько минут они набирали хоботом песок и бросали себе на спину, отгоняя назойливых мух.
Они бродили уже сорок лет и прекрасно знали границы заповедника. Разглядывая изгородь, они будто сознавали, что ее разрушение – преступный акт, он повредит их репутации и положению.
Конрад Берг совершенно серьезно обсуждал с Дэвидом, как "его" слоны представляют себе, что хорошо, а что плохо. Он говорил он них, как о школьниках, которые обязаны вести себя прилично, а когда совершают проступок, их наказывают.
Наказание заключалось в том, что слонов отгоняли, стреляли в них снотворным, а в крайнем случае – тяжелыми пулями. Последнее наказание предназначалось для неисправимых, для тех, что травили культурные посадки, преследовали машины и представляли опасность для людей.
Испытывая сильное искушение, самцы отошли от изгороди и вернулись к пасущемуся среди деревьев стаду, которое терпеливо дожидалось их решения. Три дня стадо бродило вдоль изгороди, паслось, отдыхало, ждало, потом ветер вдруг резко изменился и принес с собой густой, клейкий, сладкий запах плодов марулы.
Дэвид остановил "лендровер" на мощеной дороге и радостно рассмеялся.
– Прощай, изгородь Конни!
Из соображениям престижа, а может, просто из озорства, во имя радости разрушения, ни один слон не воспользуется пробоиной, сделанной другим.
Каждый из них выбрал собственный столб, твердое дерево, углубленное в цемент, и без всяких усилий сломал его на уровне земли. Целая миля изгороди была снесена, проволочная сетка лежала на просеке.
Слоны использовали сломанные столбы в качестве мосточков, чтобы не пораниться об острые концы колючей проволоки. Миновав изгородь, они собрались на берегу пруда и всю ночь пировали, пожирая желтые ягоды; на рассвете они перебрались через снесенную ограду в безопасность парка. Возможно, их гнало чувство вины и раскаяния, и они надеялись, что Конрад Берг обвинит какое-нибудь другое стадо.
Теперь на пути других животных, которые давно стремились к тучным пастбищам и сладкой воде, больше не было преграды.
Уродливые маленькие голубые гну с чудовищными головами, нелепыми воинственными гривами и изогнутыми рогами напоминали могучих быков. Комедианты буша, они прыгали от радости и кругами носились друг за другом. Их спутники, зебры, вели себя с большим достоинством и, не обращая внимания на это шутовство, деловито проходили мимо упавших столбов. Их полосатые крупы блестели, головы и уши были настороженно подняты.
Берг встретил Дэвида у остатков изгороди; он выбрался из своего грузовика и осторожно перелез через проволоку. Его сопровождал Сэм.
Конрад покачал головой, осматривая разрушения и печально усмехаясь.
– Это старый Мохаммед и его приятель Одноглазый, я узнал их след. Ишь, не могли удержаться, мерзавцы... – И он быстро взглянул на сидевшую в "лендровере" Дебру.
– Вы совершенно правы, мистер Берг, – предупредила она его извинения.
Сэм прохаживался взад и вперед вдоль дороги, потом подошел к ним.
– Добрый день, Сэм, – поздоровался Дэвид. Сэма пришлось очень долго убеждать, что это ужасное изуродованное лицо принадлежит молодому нкози Дэвиду, которого Сэм учил идти по следу, стрелять и забирать из диких ульев мед, не потревожив пчел.
Сэм цветисто приветствовал Дэвида. Он очень серьезно относился к своей форме и держался с большим достоинством. Трудно было определить его возраст (у него было широкое, плоское, лунообразное лицо нгуни, аристократического воинственного племени Африки), в его густых кудрях, на висках под мягкой фетровой шляпой, появились белые полоски, а Дэвид знал, что до своего ухода Сэм проработал в Джабулани сорок лет. Вероятно, сейчас ему было около шестидесяти.
Он быстро доложил Конраду о своих наблюдениях, описал виды животных, перешедших через изгородь, и их количество.
– Еще стадо буйволов, сорок три штуки, – Сэм говорил по-зулусски, и Дэвид понимал его. – Те самые, что были на водопое у дамбы Райпейп вблизи Хлангулене.
– Эккерс бегом прибежит: из филе буйвола получается лучший билтонг, – сухо заметил Конрад.
– Когда он узнает, что изгородь снесена? – спросил Дэвид. Конрад пустился в длинный разговор с Сэмом, и после нескольких фраз Дэвид перестал понимать, о чем идет речь. Но в конце концов Конрад перевел:
– Сэм говорит, что он уже знает. Все ваши слуги и их жены покупают товары в его магазине, и он платит им за такую информацию. Оказывается, между Сэмом и Эккерсом кровная вражда. Сэм подозревает, что именно Эккерс организовал ту засаду ночью на дороге, когда его избили. Сэм три месяца пролежал тогда в больнице. Он считает, что это Эккерс поджег его дом, чтобы изгнать из Джабулани.
– Все сходится, верно? – сказал Дэвид.
– Старина Сэм постарается помочь нам поймать Эккерса, и у него есть свой план действий.
– Давайте послушаем.
– Ну, пока вы в Джабулани, Эккерс будет приходить только по ночам и стрелять в свете лампы. Он все здесь знает, и его не поймать.
– Итак?
– Вы должны сказать слугам, что уезжаете на две недели, отправляетесь по делам в Кейптаун. Эккерс узнает сразу, как только вы уедете, и поверит, что Джабулани в его распоряжении...
Примерно с час они обсуждали подробности, потом обменялись рукопожатием и расстались.
Возвращаясь домой, они выехали из леса на открытую поляну, поросшую высокой травой, и Дэвид увидел ослепительно белых цапель, плывущих, как снежные хлопья, над качающимися верхушками золотистой травы.
– Там что-то есть, – объявил он и выключил двигатель.
Они терпеливо ждали, пока Дэвид не увидел движение в траве, стебли расступались и смыкались, пропуская тяжелые тела. Потом медленно поплыл ряд из трех сидящих цапель, их несло на спине скрытое растительностью животное.
– Буйвол! – воскликнул Дэвид, когда из травы показался большой черный силуэт. Буйвол остановился, увидев в тени деревьев "лендровер", и, высоко подняв морду, принялся рассматривать его из-под широких рогов. Он не встревожился: животные в парке привыкают к человеку почти так же, как домашний скот.
Постепенно из высокой травы появилось все стадо. Каждое животное в свою очередь осматривало машину и вновь принималось щипать траву. Всего буйволов оказалось сорок три, как и определил Сэм, и среди них – несколько старых самцов не менее пяти с половиной футов в холке и весом в две тысячи фунтов. Рога их росли из центра головы, из массивного утолщения, и закруглялись к тупым концам, поверхность блестела, как отполированная.
Возле тяжелых тел и мохнатых ног буйволов вились многочисленные пестрые птицы с алыми клювами и блестящими маленькими глазками. Они выклевывали клещей и других кровососущих насекомых. Время от времени один из могучих буйволов фыркал и вздрагивал, обмахиваясь хвостом, когда острый клюв болезненно задевал уязвимые части тела – под хвостом или у свисающей тяжелой мошонки. Птицы, трепеща крыльями, чирикая, разлетались, ждали, пока буйвол успокоится, и возвращались к своему занятию.
Дэвид фотографировал стадо, пока не стемнело, и домой они приехали в темноте.
За ужином Дэвид открыл бутылку вина, и они выпили ее на веранде, сидя рядом и вслушиваясь в ночные звуки буша: крики ночных птиц, гудение насекомых и их удары о проволочную сетку, шуршание мелких животных.
– Помнишь, я как-то сказала тебе, что ты избалован и не годишься для брака? – негромко спросила Дебра, прижавшись головой к его плечу.
– Я этого никогда не забуду.
– Готова официально отказаться от своих слов, – продолжала она, и Дэвид осторожно отодвинулся, чтобы видеть ее лицо. Почувствовав на себе его взгляд, она расцвела легкой застенчивой улыбкой. – Я влюбилась в испорченного мальчишку, который думал только о скоростных автомобилях и ближайшей юбке, – сказала она. – Теперь передо мной мужчина, взрослый мужчина. – Она снова улыбнулась. – И он мне нравится еще больше.
Он привлек Дебру к себе, их губы слились в долгом поцелуе, наконец она счастливо вздохнула и снова положила голову ему на плечо. Некоторое время они молчали, потом Дебра снова заговорила:
– Эти дикие животные столько для тебя значат...
– Да, – подбодрил он ее.
– Я начинаю понимать. Я их никогда не видела, но и для меня они становятся важны.
– Я рад.
– Дэвид, это наше место, оно такое мирное, такое совершенное. Маленький рай до грехопадения.
– Мы превратим его в рай, – пообещал он...
* * *
Ночью его разбудили выстрелы. Он живо поднялся, оставив Дебру спокойно спать в теплой постели, и вышел на веранду.Звуки возобновились, едва слышные в тишине ночи; расстояние превратило их в легкие хлопки. Он почувствовал, что в нем пробуждается гнев, представил себе, как длинный белый луч прожектора рыщет по лесу, пока не выхватит из мрака ошарашенное животное; оно ошеломленно застывает, глаза сверкают, как драгоценности, – отличная мишень для телескопического прицела.
Затем вдруг выстрел нарушает тишину, длинное пламя вырывается из ствола. Прекрасная голова под ударом пули откидывается назад, тело с глухим стуком падает на жесткую землю, последние судорожные движения, и все снова затихает.
Он понимал, что сейчас преследование бесполезно, браконьер следит за окружающими холмами – едва осветятся окна в доме или заработает мотор машины, там вспыхнут сигнальные огни. Прожектор мгновенно потушат, и браконьер ускользнет. Дэвид тщетно будет обыскивать ночные джунгли Джабулани. Его противник хитер, он опытный убийца, и взять его можно только еще большей хитростью.
Дэвид не мог уснуть. Он без сна лежал рядом с Деброй и прислушивался к ее негромкому дыханию и – с перерывами – к далеким выстрелам. Дичь была непуганая, к ней было легко подойти, в парке она привыкла к безопасности. После каждого выстрела животные убегали, но недалеко, а потом останавливались, не понимая, что это за загадочный ослепительный свет приближается к ним из темноты.
Всю ночь гнев не давал Дэвиду спать, а наутро отовсюду начали слетаться стервятники. На фоне розового рассветного неба появились черные точки, все больше и больше; они высоко плыли на широких крыльях, описывая круги, перед тем как устремиться к земле.
Дэвид позвонил Конраду Бергу в лагерь Скукуза, потом, тепло одевшись – утро выдалось холодное, – они с Деброй и Зулусом забрались в "лендровер". И поехали туда, куда слетались птицы, где браконьер встретился со стадом буйволов.
Когда они приблизились к первой туше, пожиратели падали разбежались: горбатые гиены, отвратительные и трусливые, бросились в заросли, оглядываясь и виновато улыбаясь; маленькие красные шакалы с серебристыми спинами и настороженными ушами отошли на почтительное расстояние, потом остановились и беспокойно обернулись.
Птицы-стревятники оказались не столь робкими; они облепили тушу, точно толстые коричневые личинки, дрались, спорили, все марали своим вонючим пометом и усеивали перьями и покинули мертвое животное, только когда "лендровер" подъехал совсем близко; тогда они тяжело взлетели на деревья и сидели там, выставив нелепые лысые головы.
Вдоль тропы, по которой бежало стадо, лежало шестнадцать туш. У каждой был вспорот живот и искусно вырезана филейная часть.
– Он убил их ради нескольких фунтов мяса? – недоверчиво спросила Дебра.
– Да, – мрачно подтвердил Дэвид. – И это еще не самое плохое. Иногда буйвола убивают, чтобы сделать метелочку из его хвоста, а жирафа – ради его костного мозга.
– Не понимаю. – В голосе Дебры звучало отчаяние. – Что заставляет человека так поступать? Неужели ему так отчаянно нужно это мясо?
– Нет, – ответил Дэвид. – Дело серьезнее. Он убивает, потому что ему нравится убивать, он хочет увидеть, как падает животное, услышать его предсмертный крик, ощутить запах его крови... – Дэвид задохнулся... – Скажи спасибо, что ты этого не видишь, – негромко закончил он.
Конрад Берг отыскал их возле туш и тут же велел егерям заняться разделкой.
– Незачем терять столько мяса. Оно прокормит множество людей.
Потом пустил Сэма по следу. В отряде браконьеров было четыре человека, один в обуви с рубчатой подошвой остальные босые.
– Один белый, рослый, длинные шаги. Трое черных они несли мясо, кровь накапала.
Они медленно двигались за Сэмом по лесу. Он раздвигал траву длинной палкой, направляясь к дороге.
– Тут они шли задом наперед, – заметил Сэм, и Конрад мрачно объяснил:
– Старый браконьерский трюк. Пересекая границы, они идут задом наперед. Если, охраняя территорию, вы натолкнетесь на подобные отпечатки, то решите, что они не вошли, а вышли, и не пойдете за ними.