Смит Уилбур. В джунглях черной Африки

   Стюардесса с довольным видом вынырнула наконец из туалета, поправляя свою зеленую юбку, и дважды – на английском языке и на суахили – велела всем пристегнуть ремни.
   Некрашеные серебристые крыши домов блеснули под фюзеляжем самолета, и через мгновение шасси коснулись пыльной посадочной полосы. Мимо мелькнули стальные скелеты металлических конструкций и бетонные балки того, что должно было стать новым грандиозным аэропортом Эфраима Таффари, если бы средства, выделенные на его строительство, неожиданно не иссякли. Самолет остановился перед обшарпанным кирпичным сооружением, оставшимся в наследство от правления Виктора Омеру.
   Едва открылся дверной люк, как на пассажиров пахнуло зноем. Стояла нестерпимая жара, и люди уже обливались потом, не успев войти в здание аэропорта.
   Какой-то офицер в военной форме и бордовом берете – он был явно из племени гита, – издали заметив Дэниела, двинулся ему навстречу через летное поле.
   – Доктор Армстронг? Я узнал вас по фотографии на суперобложке вашей книги.
   Офицер протянул Дэниелу руку.
   – Меня зовут капитан Кейджо. В течение всего вашего пребывания в Убомо я буду вашим гидом. Президент лично просил меня встретить и оказать вам всемерную помощь и поддержку. Сэр Питер Гаррисон его большой друг, и президент Таффари хотел бы лицезреть вас после отдыха. Надо думать, полет утомил вас. В общем, вы приглашены на коктейль, который президент устраивает сегодня вечером в вашу честь.
   «Капитан Кейджо отлично говорит по-английски и выглядит просто сногсшибательно», – подумала вдруг Бонни. Молодой, стройный и высокий, как все гита, мужчина. Сантиметров на шесть выше Дэниела. Едва он увидел Бонни, как его черные, словно уголь, глаза прямо-таки загорелись.
   – Мой оператор, мисс Ман, – познакомил их Дэниел. Бонни смотрела на капитана Кейджо с нескрываемым интересом. Забравшись в военный «лендровер», куда погрузили также их багаж и видеооборудование, Бонни, наклонившись к Дэниелу, спросила: – Я слышала, что африканцы… что у них… – она замялась, подыскивая подходящее слово, – большие по размеру. Это правда?
   – Никогда специально не интересовался, – язвительно ответил Дэниел. – Но если хочешь, могу узнать.
   – Не стоит, – хихикнула Бонни. – При необходимости я и сама это выясню.
   С того самого момента как Дэниел узнал о ее тайном звонке Тагу Гаррисону, он разочаровывался в Бонни все больше и больше, ни в чем ей теперь не доверяя. И в постели он воспринимал ее уже совсем не так, как каких-нибудь пару дней назад.
 
   Было новолуние, но казалось, что звезды светят ярче обычного, отражаясь пляшущими светлыми точками в темной глади озера. Келли Киннэр сидела в носовой части дау, небольшого парусного судна. Толстая мачта слегка поскрипывала, когда свежий ночной бриз надувал парус, и судно, подгоняемое ветерком, скользило по воде. Задрав голову, Келли, словно заклинания, шептала названия известных ей созвездий. Среди всего прочего в лесу ей не хватало и звезд, ибо они были навечно сокрыты от людей сплошной кроной деревьев-великанов. И сейчас Келли не могла на них налюбоваться, так как очень скоро она вновь лишится этой радости.
   Рулевой напевал какую-то бесхитростную мелодию, без конца повторяя один и тот же рефрен, ублажавший духов, живущих в глубинах озера – джинов, – которые властвовали над переменчивыми ветрами, надувавшими парус лодки.
   При мыслях о том, что ей предстоит, настроение Келли также постоянно менялось. Она приходила в восторг в предвкушении того, что снова войдет в лес и встретит своих маленьких друзей, горячо ею любимых. Однако долгое путешествие в одиночку страшило Келли, ибо на пути к спасительным деревьям-великанам ее поджидало множество опасностей. Ее сильно тревожило и то, что последствия военного переворота и приход к власти Таффари могли до неузнаваемости изменить Убомо. Келли с грустью оценивала тот непоправимый ущерб, который уже был нанесен лесам и всей окружающей среде страны всего за несколько лет, что пролетели с момента, когда она впервые попала в глубины тропического леса. Там, под непроницаемой кроной гигантских деревьев, ее порой посещало странное ощущение, что она находится под сводами высоченного сумрачного собора.
   Вместе с тем ее необычайно радовали многочисленные обещания поддержки и тот неподдельный интерес людей, что ей удалось пробудить во время ее нынешней поездки в Англию и Европу, хотя поддержка эта была в основном морального плана, а вовсе не финансовая, а значит, малорезультативная. Однако, собрав всю свою волю и стараясь не падать духом, Келли заставляла себя думать, что все будет хорошо и в конце концов она выиграет эту битву. Она обязана была победить.
   Потом вдруг, вопреки всем разумным доводам, она начинала думать о Дэниеле Армстронге, и настроение мгновенно портилось, она злилась, ощущая себя совсем несчастной. Его предательство выглядело до отвращения гнусным по той простой причине, что она слепо верила его фильмам, ни разу не встретившись с ним в реальной жизни.
   Под впечатлением увиденного и прочитанного у нее сложилось весьма благоприятное представление об Армстронге, и не только потому, что он был привлекателен внешне и умел красиво говорить, но также в силу того, что этот человек, как ей казалось, глубоко и искренне проникся бедами, обрушившимися на Африканский континент, заставив и ее полюбить эту землю, как свою родину.
   Она дважды писала ему, адресуя письма на телестудию. Очевидно, они так и не попали ему в руки, а если даже он их и получил, то в общем потоке писем они могли просто затеряться. Во всяком случае, ответа на них она не получила.
   А потом, когда она неожиданно встретила его в Найроби, Дэниел Армстронг вмиг разбил все смутные надежды, которые она связывала с этим человеком. Он держался открыто и искренне и был очень доступен в общении. Келли мгновенно почувствовала возникшее между ними взаимопонимание. Оба они принадлежали к одному кругу, их сближали общие интересы и заботы, а главное, она подспудно чувствовала, что их словно магнитом притягивает друг к другу, и могла бы поклясться, что Армстронг испытывает то же.
   Правда, Келли никогда не считала себя особенно чувственной. К ее немногочисленным возлюбленным относились лишь те, чьим интеллектом она восторгалась. Первым был человек, старше ее на двадцать пять лет, профессор медицинского колледжа, где она училась. Они до сих пор сохраняли дружеские отношения. Затем она поочередно влюблялась в студентов-однокурсников, а четвертым оказался тот, за кого она в конце концов вышла замуж. Пол тоже был врачом, они закончили учебу в одно и то же время и вместе отправились в Африку. Пол погиб от смертельного укуса мамбы, одной из ядовитых африканских змей, в первые же месяцы их приезда, и Келли по сей день при каждой возможности ходила к нему на могилу у гигантского шерстяного дерева на берегу реки Убомо в глубине леса.
   Четыре любовника за всю ее жизнь – нет, это совсем немного. И хотя любвеобильной Келли себя не считала, обаяние Дэниела Армстронга она ощутила мгновенно, и не стала ему сопротивляться. Дэниел принадлежал к тому типу мужчин, которые ей нравились больше всего.
   А потом все вдруг сменилось ложью и горьким разочарованием, ибо он был как все. Продажный наемник, в ярости подумала Келли. Продался БМСК и этому чудовищу Гаррисону. Вскипая от ярости, она надеялась, что это поможет ей справиться с тем невыносимо тяжелым чувством утраты, какое она испытала, когда мужчина, которого она считала едва ли не идеалом и которому она доверяла, как самой себе, предал ее. Дэниел Армстронг оказался не тем, за кого она его принимала.
   «Так выброси его из головы, – сказала себе Келли. – Вообще не думай о нем, он этого не стоит». Но в глубине души она понимала, что сделать это не так-то просто.
   Рулевой на корме тихонько окликнул ее на суахили, и Келли, словно пробудившись от своих невеселых мыслей, посмотрела вперед. Берег виднелся совсем близко, примерно в километре от них, – узкая полоска мягкого песчаного пляжа, светлевшая в сиянии звезд.
   Убомо. Она вернулась домой. Настроение Келли сразу же изменилось. Рулевой внезапно что-то крикнул, и она обернулась посмотреть, в чем дело. Двое из команды в одних набедренных повязках ринулись к мачте с парусом. Они спешно сорвали парус с мачты, и треугольное полотно с шумом рухнуло на палубу, вздувшись пузырями. Мужчины, прыгая по парусу, в спешке сворачивали его. Буквально за считанные секунды толстая мачта оголилась, судно погрузилось чуть ниже обычного и неслышно закачалось на темной воде.
   – В чем дело? – тихо спросила Келли на суахили.
   И рулевой так же тихо ответил: – Патрульный катер.
   Только теперь Келли различила за шелестом ветра негромкий стук движка моторной лодки и мгновенно напряглась. Команда состояла из мужчин племени угали, верных президенту Виктору Омеру. Они, как и Келли, рисковали жизнью, путешествуя по озеру ночью и тем самым нарушая комендантский час.
   Неподвижно распластавшись на открытой палубе, они всматривались в темноту, прислушиваясь к приближавшемуся звуку мотора. Военный катер – быстроходное двенадцатиметровое судно со спаренными пушками, установленными на орудийных башенках на носу и на корме, – новым властям подарил один из арабских нефтяных шейхов. В течение тридцати лет до этого катер бороздил воды Красного моря. В порту Кагали судно долго стояло без дела, так как двигатели вышли из строя и не было запасных частей, чтобы починить их. Но сейчас катер опять был на ходу, и патрульные службы Убомо ревностно охраняли водные границы своего государства. Так что угали на борту парусника подвергались теперь смертельной опасности.
   Келли видела, как вспенивается вода, волнами расходясь от устремлявшегося к ним с юга патрульного катера. Келли съежилась на палубе, пытаясь спрятаться за фальшбортом, судорожно ища выход из создавшегося положения. Идя прежним курсом, патрульный катер непременно их заметит. И если только Келли обнаружат на борту парусника, команду расстреляют без суда и следствия. Совершат на одном из пляжей Кагали еще одну показательную казнь, какие стали отличительной чертой и просто нормой правления Эфраима Таффари. Разумеется, ее расстреляют вместе с командой, но не это в данный момент беспокоило Келли. Члены команды, замечательные люди, рисковали ради нее жизнью, и она обязана была что-то предпринять, дабы отвести от них чудовищную опасность.
   Если ее не будет на борту и патруль не обнаружит никакой контрабанды, то у команды будет, возможно, шанс убедить патрульных в своей невиновности. Наверняка их оштрафуют и выпорют, и парусник, возможно, конфискуют, но казнить этих угали не будут.
   И Келли схватила свой рюкзак, лежавший рядом на носу судна. Она торопливо отстегнула ремни, поддерживающие надувной нейлоновый матрас, раскатала его и, вобрав в себя побольше воздуха, начала его надувать. Вглядываясь в темноту, она дула изо всех сил. Ей казалось, что вот-вот из темноты вынырнет черный силуэт катера. Времени надуть матрас как следует у нее не оставалось.
   Поднявшись на ноги, Келли вскинула рюкзак на спину и позвала рулевого.
   – Спасибо, дружище. Мир вам, и да защитит вас Аллах.
   Почти все племена, жившие по берегам озера, были мусульманами.
   – Мир и тебе, женщина, – отозвался угали. В голосе его звучали плохо скрываемое облегчение и благодарность.
   Сев на фальшборт, она опустила ноги за борт и, прижав к груди полунадутый матрас, сделала глубокий вдох прежде, чем прыгнуть в озеро. Холодная вода сомкнулась у Келли над головой, и тяжелый рюкзак быстро потянул ее на дно. Но матрас все-таки вытолкнуло на поверхность, и он кое-как держался на плаву.
   Келли вынырнула из воды, хватая ртом воздух и пытаясь разлепить глаза, залитые водой. В конце концов ей удалось выкарабкаться на край скользкого матраса, хотя ноги ее по-прежнему болтались в воде, а рюкзак оттягивал руку. Голова Келли торчала на поверхности, но почти все туловище вместе с матрасом погрузилось в воду. Волны плескали женщине в лицо, угрожая перевернуть ее ненадежный плотик.
   Она оглянулась на парусник, изумившись, как далеко ее отнесло. Парус снова подняли, он тут же наполнился свежим ветром, и быстроходное суденышко, развернувшись, стремительно понеслось прочь, пытаясь уйти от запретного берега раньше, чем патрульный катер заметит его.
   – Счастливого пути, – прошептала она, но накатила очередная волна, и Келли долго откашливалась и отплевывалась, а когда снова посмотрела в сторону парусника, то ни его, ни катера уже не увидела.
   Келли тихонько заработала ногами, стараясь сохранять равновесие. Она берегла силы, понимая, что впереди ее ждет тяжелая ночь. Она также знала, что в озере водились чудовищных размеров крокодилы. Одного из таких монстров она видела на фотографии в каком-то журнале. Длина его от кончика омерзительной морды до конца мощного хвоста составляла пять с половиной метров. С трудом заставив себя выбросить дурные мысли из головы, она, держа курс по звездам, плыла туда, где Орион касался своими светилами западной стороны горизонта.
   Несколько минут спустя она заметила далеко позади вспышку света. Возможно, патрульный катер засек все-таки парусник и теперь прожектором отыскивал его в темноте. Келли не стала оборачиваться. О худшем думать не хотелось, а выручить людей, помогавших ей, у нее не было никакой возможности.
   Она продолжала плыть, ритмично работая ногами. По прошествии часа Келли спросила себя, движется ли она вообще. Рюкзак, словно морской якорь, тянул вниз, болтаясь под спущенным матрасом. Однако бросить его она не смела, ибо без того оборудования, что находилось в рюкзаке, вся ее работа просто обречена.
   Прошел еще час, и силы ее были уже на исходе. Она вынуждена была передохнуть. Одну ногу свело судорогой. Ветер утих, и в полной тишине Келли услышала какой-то мягкий ритмичный рокот, будто во сне тихонько похрапывал дряхлый старик. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы определить, что это за звук.
   – Господи, да это же шорох прибоя, – прошептала Келли и с новой силой ударила ногами по воде.
   Она чувствовала, как матрас то опускается, то поднимается на воде по мере того, как волна набегает на берег. Келли плыла и плыла, и ей казалось, что она делает это нестерпимо медленно, таща намокший рюкзак за собой.
   Зато теперь на берегу уже отчетливо виднелись силуэты пальм с плодами, чрезвычайно богатыми белком. Задержав дыхание, Келли попробовала достать дно ногами. Вода сомкнулась у нее над головой, но кончиками пальцев она коснулась песка на глубине около двух метров. Чуть не из последних сил Келли рванулась к берегу.
   Через пару минут она встала на ноги. Спотыкаясь и пошатываясь, она выбралась на узкую полоску пляжа и упала возле зарослей осоки. Келли взглянула на часы – водонепроницаемый «Ролекс», свадебный подарок Пола, – четыре часа утра. Совсем скоро рассвет, а она должна войти в лес прежде, чем ее обнаружат патрульные гита. Келли продрогла до костей и от усталости была не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой.
   Однако вместо того, чтобы немного отдохнуть, она заставила себя онемевшими пальцами расстегнуть рюкзак и вылить оттуда воду. Келли выжала лежавшую там одежду и вытерла досуха, как могла, оборудование. При этом она посасывала кусочек настоящего горьковатого шоколада, который достала из аптечки. Почти сразу же ей стало лучше.
   Заново упаковав рюкзак, закрепив ремни и закинув его за плечи, она двинулась по берегу озера на север. Правда, ей пришлось уйти с песчаного пляжа, где следы были видны очень отчетливо и патрульные без труда могли ее выследить.
   Через каждые сто метров она натыкалась на огороды и соломенные хижины крошечных деревушек. При ее приближении собаки просто заливались лаем, и Келли вынуждена была обходить поселки стороной. По здравом размышлении, она решила, что перед высадкой на берег капитан парусника развернул бы судно против ветра, обеспечив себе таким образом свободу маневрирования, и следовательно, ей нужно все время идти на север.
   Она шагала сквозь заросли уже около часа, но прошла не больше трех километров. Однако вскоре, едва не вскрикнув от радости и облегчения, Келли увидела впереди белый купол маленькой мечети, сиявший под первыми яркими лучами рассвета, словно сказочная огромная жемчужина.
   Девушка нетерпеливо затрусила к мечети, сгибаясь под тяжестью рюкзака, который, как ей показалось, теперь был набит камнями. Почувствовав запах горелых веток, она через минуту разглядела сквозь листву небольшой костерок, разведенный под темным стволом тамаринда – там, где по договоренности ему и положено было быть. Подобравшись поближе, она различила возле костра две мужские фигуры.
   – Патрик, – охрипшим голосом окликнула она, и один из мужчин, вскочив на ноги, кинулся на ее голос. – Патрик, – пробормотала Келли снова, споткнувшись о ветку, и упала бы, если бы мужчина не подхватил ее под руки.
   – Келли! Слава Аллаху. Мы уж и не надеялись.
   – Патрульный катер… – выдохнула она.
   – Да, мы слышали выстрелы и видели свет прожектора. Потому и решили, что тебя схватили.
   Патрику Омеру, одному из племянников президента Омеру, до сих пор удавалось прятаться от «чисток», периодически устраиваемых Таффари. Патрик был одним из первых, с кем подружилась Келли в Убомо несколько лет назад. И сейчас он осторожно стащил рюкзак с ее плеч. Келли вздохнула с облегчением, так как мокрые лямки в кровь натерли ей плечи.
   – Загаси костер, – велел своему брату Патрик, забрасывая тлевшие угли песком.
   А затем они вдвоем проводили Келли до грузовика, стоявшего в манговой роще позади полуразрушенной мечети. Подсадили ее в кузов и, когда она кое-как растянулась на грязных досках, вонявших сушеной рыбой, накрыли брезентом.
   Несмотря на то что грузовик трясло на ухабах и рытвинах, Келли, согревшись наконец под толстым брезентом, мгновенно заснула. Этой хитрости она научилась, живя в лесу: уметь засыпать при любых обстоятельствах.
   Она проснулась, когда грузовик неожиданно остановился. Было уже светло, часы показывали девять. Келли, не шевелясь, лежала под брезентом, прислушиваясь к мужским голосам неподалеку. По опыту она хорошо знала, что самой ей лучше пока не высовываться.
   Через несколько минут улыбающийся Патрик стянул с нее брезент.
   – Где мы? – поинтересовалась Келли.
   – В Кагали, в старом городе. Здесь нам не грозит опасность.
   Грузовик стоял у дома какого-то араба. Дом был старый и покосившийся, по загаженному двору бродили цыплята, отыскивая в грязи пищу. В нос Келли ударил стойкий запах мочи и прочей дряни. Да, семья Омеру переживала сейчас нелегкие времена.
   В передней комнате стояла кое-какая мебель. С облупившихся, в жирных пятнах стен свисали наклеенные обрывки выцветших старых газет. Жена Патрика приготовила Келли завтрак: тушеную курятину, приправленную острым перцем, которую сдобрили тушеной маниокой и разными травами. Здорово проголодавшись, Келли с аппетитом поглощала вкуснейшее блюдо.
   В это время в комнату вошли несколько мужчин. Неслышно проскользнув в дверь, они, присев на корточках возле стены, поведали Келли о том, что произошло в Убомо за время ее отсутствия. Келли посуровела и нахмурилась: хороших вестей было совсем немного. Эти люди знали, куда и зачем направляется Келли, и потому передавали с ней самые разные сообщения. Они вышли так же незаметно, как и появились.
   Уже стемнело, когда Патрик позвал Келли: – Нам пора ехать.
   Теперь грузовик заполнили корзинами с сушеной рыбой. Друзья оставили для Келли местечко под корзинами, куда она с радостью и забралась. Патрик передал ей рюкзак и завалил ее берлогу.
   Грузовик затарахтел и выехал со двора. На этот раз им предстояло преодолеть путь около четырехсот километров, и потому, устроившись поудобнее, Келли опять заснула.
   Она просыпалась каждый раз, когда грузовик останавливался. И едва заслышав вызывающе громкие голоса гита, говоривших на суахили с отчетливым и резким акцентом, Келли без труда догадывалась, что они проезжают очередной военный пропускной пункт.
   Они все еще пересекали зеленую саванну, простиравшуюся вдоль разлома. Где-то совсем близко слышалось блеяние домашнего скота: видимо, рядом находилась одна из manyatta гита.
   Она проснулась в очередной раз и услышала заунывное пение паромщиков. У Келли защемило в груди, ибо они были уже почти дома.
   Спустя некоторое время она чуть-чуть раздвинула корзины и выглянула наружу. Они плыли по реке Убомо, на водной глади которой играли ярко-оранжевые солнечные блики. Занимался рассвет.
   Прямо перед ее глазами маячили фигуры паромщиков. Переправа через реку Убомо проходила почти у самого леса. И Келли представила его себе так живо, словно стволы гигантских деревьев уже встали перед ней непроходимой стеной.
   Широкая излучина реки представляла собой естественную границу между саванной и лесом. Впервые, вот так же пересекая реку, Келли была ошарашена внезапным появлением тропического леса. Вдоль левого берега до самого озера простиралась саванна, покрытая зеленой травой и акациями, а на противоположном берегу Убомо взгляд натыкался на сплошную темную стену гигантских деревьев, вздымавшихся в небо метров на тридцать. И среди этих великанов попадались настоящие гиганты, возвышавшиеся над остальными еще на добрых два десятка метров. Лес пугал и завораживал Келли своей непроходимой чащобой и тайнами. Узкая дорога, прорезавшая его, издали походила на нору какого-то диковинного зверя, открывшуюся вашему взору совершенно случайно.
   За несколько лет, пролетевших с тех пор, лес на берегу был вырублен крестьянами, жаждущими заполучить землю. Они будто обгрызали лес по краям, страшась соваться в глубь этого сумрачного и таинственного мира. Крестьяне валили многовековые деревья и сжигали их тут же, используя золу в качестве удобрения. И лес отступил под неумолимым натиском людей. А потому теперь от паромной переправы до леса было не меньше восьми километров.
   На этом пространстве раскинулись деревушки, окруженные полями маниоки и подорожника. Заброшенные участки земли поросли сорняками и мелким кустарником. И печальная причина этого состояла в том, что плодоносный слой лесных почв оказался очень тонким и истощался уже через два-три года после начала культивации. А затем крестьяне принимались вырубать новые участки.
   Дорога тянулась от самого берега и, достигнув леса, уже в виде широкой просеки расступалась на полкилометра. Крестьяне отвоевывали теперь у леса все большие и большие пространства, строили вдоль дороги свои деревушки, вспахивали поля и сажали огороды, которые граничили прямо с лесом. Все это осуществлялось с помощью метода культивации, который цинично называли «руби и сжигай». Дело в том, что некоторые деревья были поистине гигантскими в обхвате, и никакими топорами или пилами повалить их было невозможно. А потому люди на корнях разводили небольшие костры, которые горели в течение многих недель. Огонь постепенно пожирал твердую, как железо, древесину, и ствол высотой чуть ли не в шестьдесят метров в конце концов со страшным гулом валился на землю.
   Вырубленная дорога казалась Келли глубокой раной на живом теле, нанесенной чудовищными орудиями современной цивилизации. Она всей душой ненавидела этот отвратительный гнойник в девственном чреве леса.
   Выглянув из своего укрытия, она заметила, что дорога еще расширилась с тех пор, как она уехала отсюда. На земле виднелась глубокая колея от колес огромных лесовозов и самосвалов, перевозивших руду и лес. Тяжелый транспорт появился в этих местах после свержения президента Омеру и передачи лесной концессии мощному иностранному синдикату.
   По своим наблюдениям и записям, которые Келли вела очень тщательно, она сделала вывод, что вырубка леса уже повлияла на распределение осадков в этом районе. Просеку шириной почти в полтора километра теперь не закрывали, словно зонтом, кроны деревьев, и тропическое солнце через образовавшуюся дыру палило беззащитную землю. Горячий воздух, поднимаясь над просекой, разгонял дождевые облака, ежедневно собиравшиеся над лесом. В результате чего над самой дорогой дождей выпадало теперь крайне мало, хотя всего в нескольких километрах отсюда на тропический лес по-прежнему обрушивались ливни, и средний уровень осадков там достигал семи тысяч пятисот миллиметров в год.
   Вот и сейчас на сухой и пыльной дороге стояла нестерпимая жара. Поникли палимые полуденным солнцем манговые деревья, а люди, жившие в деревушках вдоль дороги, прятались под наспех сооруженными barazas – соломенными навесами, державшимися на невысоких деревянных столбах. Безоблачное небо над дорогой не предвещало никакого дождя. «Без спасительной зеленой кроны весь бассейн Убомо превратится скоро в маленькую Сахару», – с грустью подумала Келли.
   Эта дорога угрожала лесу и его исконным жителям библейскими Содомом и Гоморрой. Для маленьких бамбути просека становилась подлинным искушением. Дело в том, что водители тяжелых грузовиков были людьми отнюдь не безденежными, а находясь в пути, им, разумеется, хотелось есть – лучше всего свежее мясо и мед. Удовлетворялись и иные плотские желания. Бамбути, прирожденные охотники, могли обеспечить водителей как мясом, так и медом, а заодно и своими крошечными девушками, изящными, смеющимися и полногрудыми, что особенно привлекало рослых представителей племени банту.