Смит Уилбур. В джунглях черной Африки

   – Просто, казалось бы, живя так близко к природе, местные крестьяне должны питать к животным какую-то любовь, что ли…
   – Согласен, но любовь эта очень прагматична. В течение тысячелетий дикари, живущие в близком соседстве с природой, относились к ней как к неисчерпаемому источнику. Эскимосы охотились на карибу, тюленей и китов, американские индейцы – на бизонов. Они инстинктивно не злоупотребляли природными дарами, относились к ним по-хозяйски, чему мы так и не научились. Эти люди органично сливались с природой, но затем появился белый человек и принес с собой пороховой гарпун и винтовку Шарпа. Здесь, в Африке, цивилизация создала особые элитарные условия для белых охотников – специальные министерства по защите диких зверей, законы, по которым аборигены, охотящиеся на своей собственной земле, объявляются преступниками. Для горстки избранных создаются специальные условия – для того чтобы они могли наблюдать за дикими животными и восторженно умиляться.
   – Вы рассуждаете как расист, – упрекнул Дэниел Джонни. – Старая колониальная система сохраняла диких животных.
   – Так как же они не вымерли за тот миллион лет, что предшествовал приходу белого человека? Нет, политика колониальных властей в области защиты животных основывалась не на принципе сохранения, а на принципе протекционизма.
   – А что, разве сохранение и протекционизм – не одно и то же?
   – Нет, это разные вещи. Протекционизм лишает человека права пользоваться богатствами природы. Протекционисты считают, что нельзя убивать животных даже тогда, когда их существование угрожает выживанию всего вида. Если бы сегодня здесь находился протекционист, он не дал бы нам произвести отстрел, однако потом был бы недоволен последствиями своего собственного запрета, который привел бы к постепенному исчезновению всего поголовья слонов и даже гибели этого леса. Однако самая губительная ошибка старой колониальной системы в том, что коренное население лишено благ, которые приносит контролируемая охрана животных. Местные племена не получают своей доли при распределении доходов, и у них сложилось неприязненное отношение к диким животным. Исчез природный инстинкт управления природными богатствами. У них отобрали право управлять природой и заставили наравне с животными бороться за существование. В результате обычный средний африканец относится к диким животным враждебно: слоны топчут его сад, уничтожают деревья, которые он пустил бы на дрова; быки и антилопы поедают траву, на которой пасется его скот; его бабку когда-то утащил под воду крокодил, а отца разорвал лев… Так за что же ему любить диких животных?
   – И что же делать? Есть ли выход?
   – С тех пор как наша страна освободилась от колониального ига, мы стараемся изменить отношение народа к диким животным, – начал Джонни. – Сначала они потребовали, чтобы их пускали на территорию национальных парков, созданных белыми. Они требовали, чтобы их пускали туда рубить деревья, пасти скот, строить там свои деревни. Однако нам удалось разъяснить, какое значение для благосостояния страны имеет туризм, платные сафари для богатых охотников, а также контролируемый отстрел. Впервые им позволили участвовать в распределении доходов, полученных от разумной эксплуатации природы, и теперь они, особенно молодежь, понимают всю важность охраны животных. Однако, если сердобольные протекционисты из Европы и Америки смогут добиться запрещения сафари и продажи слоновой кости, все наши труды пойдут прахом. Это станет предзнаменованием гибели африканского слона, а впоследствии и всех остальных диких животных.
   – Итак, в конце концов, это сводится к экономике? – спросил Дэниел.
   – Как и все в этом мире, это сводится к деньгам, – согласился Джонни. – Дайте нам достаточно средств, и мы прекратим браконьерство. Сделайте так, чтобы местные крестьяне почувствовали, что им выгоднее оставаться вне парков, не пускать туда скот. Но ведь нужно найти источники финансирования. Новые независимые государства Африки, где сейчас наблюдается демографический взрыв, не могут позволить себе роскошь отказа от эксплуатации национальных богатств. Природу приходится использовать. Те, кто стремится нам в этом помешать, как раз и способствуют гибели африканской природы. В общем, если дикие животные согласны платить, значит, пусть живут.
   «Великолепно получилось», – подумал Дэниел и сделал знак Джоку, чтобы тот остановил камеру. Затем схватил Джонни за плечо.
   – Джонни, я сделал бы из тебя звезду. Ты просто создан для телеэкрана. – Он шутил, но в этой шутке была доля правды. – Как, Джонни, не хочешь? На телеэкране ты сделаешь для Африки гораздо больше, чем здесь.
   – Ты хочешь, чтобы я переселился в гостиницы и аэропорты вместо того, чтобы спать под звездами? – поинтересовался Джонни с притворным возмущением. – Хочешь, чтобы у меня на животе жирок завязался? – Джонни ткнул Дэниела в солнечное сплетение. – Хочешь, чтобы я пыхтел и задыхался, пробежав сто метров? Нет, Дэнни, спасибо. Останусь-ка я лучше здесь. Буду пить не паршивую кока-колу, а чистую воду из Замбези. Буду есть настоящие свежие отбивные, а не занюханные биг-маки.
   Последние рулоны посыпанной солью слоновьей кожи и последние, самые маленькие, еще незрелые бивни маленьких слонят они загружали при свете автомобильных фар. Когда, поднявшись по неровной, продуваемой ветрами дороге из котловины, они подъехали к Управлению национального парка, уже стемнело.
   Джонни вел свой зеленый «лендровер» во главе медленно движущейся колонны рефрижераторов. Дэниел сидел рядом. Они разговаривали, легко перескакивая с одной темы на другую, как и подобает старым друзьям.
   – До чего же ужасная погода. – Дэниел отер пот со лба рукавом защитной рубашки. Несмотря на приближавшуюся полночь, жара и влажность просто доводили до изнеможения.
   – Скоро польют дожди.
   – Хорошо, что уезжаешь, – буркнул Джонни. – Дорога во время дождей превращается в болото, а через реки вообще не проедешь.
   Неделю назад в Чивеве закрыли туристскую базу в преддверии наступления сезона дождей.
   – А уезжать не хочется, – признался Дэниел, – как будто вернулись старые времена.
   – Да, старые времена… – согласился Джонни. – Весело тогда было. Когда думаешь возвращаться в Чивеве?
   – Не знаю, Джонни, но насчет телевидения я серьезно. Поехали. У нас вместе всегда хорошо получалось, получится и сейчас. Я в этом не сомневаюсь.
   – Спасибо, Дэнни. – Джонни покачал головой. – Но у меня есть работа. Здесь.
   – Хорошо, но я от тебя все равно не отстану, – предупредил Дэниел.
   Джонни усмехнулся: – Я знаю. Ты так просто не сдаешься.

Глава II

   Утром Дэниел забрался на небольшую скалу невдалеке от жилых построек управления полюбоваться рассветом. Небо покрывали темные горообразные кучевые облака. Стояла изматывающая духота.
   Настроение Дэниела вполне соответствовало этому хмурому утру. Да, он отснял великолепный материал за то время, что здесь находился, да, он обрадовался встрече с Джонни – своим хорошим другом, которого любил и уважал, но его удручало, что снова увидятся они, похоже, нескоро.
   Перед отъездом Дэниел пришел к Джонни на завтрак. Тот ждал друга в своем бунгало с тростниковой крышей, на широкой веранде, закрытой сеткой от комаров. Когда-то это бунгало принадлежало самому Дэниелу.
   Прежде чем подняться на веранду, Дэниел на миг остановился и оглядел разбитый перед хижиной сад. Он сохранился в том виде, как его разбила Вики. Много лет назад Дэниел привез свою двадцатилетнюю невесту в Чивеве. Она была всего на несколько лет моложе самого Дэниела – хрупкая девушка с длинными светлыми волосами и смешливыми зелеными глазами.
   Она умерла как раз в той комнате – ее спальне, – окна которой выходили в сад. Никто и предположить не мог, что простой приступ обычной малярии приведет к инфекции и церебральному параличу. Болезнь убила ее в считанные часы – до того, как в парк успел прилететь доктор.
   Ее смерть омрачилась жутким последствием: ночью в сад пришли слоны. Раньше они никогда здесь не появлялись: сад был огорожен – там росли гнущиеся под тяжестью плодов цитрусовые деревья, а огород полнился овощами.
   Слоны появились как раз в момент кончины Вики и полностью опустошили сад. Вырвали даже декоративные кусты и розы, посаженные ее руками. Видимо, у слонов есть какая-то восприимчивость к смерти. Казалось, они чувствовали, что она умирает, чувствовали безутешное горе Дэниела.
   После Вики Дэниел так и не женился. Вскоре после ее смерти он уехал из Чивеве; воспоминания о Вики причиняли нестерпимую боль, и оставаться там, где была она, он просто не мог. Теперь в его бунгало жил Джонни Нзоу, а за садом Вики ухаживала его жена Мэвис – красивая молодая женщина из племени матабеле. О лучших руках для своей бывшей собственности Дэниел и мечтать не мог.
   В это утро Мэвис приготовила традиционный завтрак племени матабеле – маисовая каша и кислое молоко, густое, выдержанное в сосуде из тыквы горлянки, – любимое лакомство пастухов племени нгуни. После завтрака Джонни и Дэниел сошли вниз – к складу. Спускаясь по холму, Дэниел остановился на полдороге. Прищурившись, прикрыв глаза ладонью от солнца, он стал смотреть на коттеджи с тростниковыми крышами на берегу реки в тени инжира. Эти домики с круглыми стенами для гостей заповедника, так называемые рондавелы, окружала плотная изгородь, через которую не могли проникнуть дикие звери.
   – Ты вроде говорил, что парк закрыт для посетителей, – сказал Дэниел, – а в одном рондавеле кто-то живет. И машина рядом.
   – Это наш почетный гость. Дипломат – посол Китайской Республики Тайвань. Приехал из столицы, – объяснил Джонни. – Весьма интересуется животным миром, особенно слонами. Здорово потрудился для сохранения природы Зимбабве. Здесь он пользуется привилегиями. Захотел погостить у нас, пока нет туристов, вот я его и пустил… – Не договорив, Джонни воскликнул: – Да вон он!
   У подножия горы стояли трое, на таком расстоянии, впрочем, лиц разглядеть было нельзя. Продолжая спуск, Дэниел спросил: – А куда делись белые егеря, которые участвовали вчера в отстреле?
   – Их прислали из Национального парка Уонки. Сегодня утром поехали обратно.
   Приблизившись к стоящим внизу людям, Дэниел, как ему показалось, узнал посла Тайваня.
   Он оказался моложе, чем можно было предположить, принимая во внимание такую высокую должность. Хотя европейцу трудно определить возраст азиата по лицу, Дэниел приблизительно установил, что китайцу немногим больше сорока, высокий, худощавый человек с прямыми черными волосами; напомаженные, они зачесывались назад так, чтобы полностью открыть высокий умный лоб. Красивое, чистое лицо словно из воска. Во внешности его проглядывало что-то европейское – его влажные, блестящие глаза были округлыми и черными, как вороново крыло, несмотря на то, что на верхних веках, во внутренних уголках глаз, отсутствовали характерные для китайца складочки кожи.
   – Доброе утро, Ваше Превосходительство, – поздоровался с послом Джонни. В его голосе звучало неподдельное уважение. – Вам, наверное, жарковато?
   – Доброе утро, смотритель. – Посол оставил черных егерей и подошел к ним. – Я, знаете ли, предпочитаю погоду попрохладнее – Одетый в голубую рубашку с открытым воротником и короткими рукавами, светлые брюки, он производил впечатление хладнокровного и элегантного человека.
   – Я хочу представить вам доктора Дэниела Армстронга, – сказал Джонни. – Дэниел, это Его Превосходительство посол Тайваня, господин Нинг Чжэн Гон.
   – Но такой известный человек, как доктор Армстронг, не нуждается в представлении, – проговорил Чжэн с обворожительной улыбкой, взяв Дэниела за руку. – Я с величайшим интересом и удовольствием читал ваши книги и смотрел ваши телепередачи.
   Он говорил на безупречном английском. Казалось, что это его родной язык. Дэниел почувствовал к китайцу легкую симпатию.
   – Джонни сказал о том, что вы очень обеспокоены состоянием африканской природы и внесли большой вклад в дело защиты животного мира этой страны.
   – Сожалею, что не могу сделать больше, – воскликнул Чжэн, протестующе подняв руку. Однако глаза его не отрываясь смотрели на Дэниела. – Простите, доктор Армстронг, но я не ожидал встретить в такое время других приезжих. Меня заверили, что парк сейчас закрыт.
   Хотя он произнес эти фразы приветливым, почти дружественным тоном, Дэниел почувствовал, что вопрос задан отнюдь не из простого любопытства.
   – Не беспокойтесь, Ваше Превосходительство. Мы с оператором уезжаем сегодня после обеда. Скоро весь Чивеве окажется в вашем полном распоряжении, – успокоил его Дэниел.
   – О, ради Бога, не поймите меня превратно. Я не настолько эгоистичен, чтобы желать вашего отъезда. Более того, мне даже жаль, что вы так поспешно уезжаете. Уверен, нам было бы о чем поговорить.
   Дэниелу почудилось в словах Чжэна облегчение – после того, как тот услышал об их отъезде. Лицо китайца не утратило теплоты, а поведение – приветливости, тем не менее Дэниел почувствовал, что за утонченными манерами дипломата скрывается что-то совершенно другое.
   Взяв их под руки, посол пошел по направлению к складу, благодушно болтая. Там он остановился и стал наблюдать, как егеря и бригада носильщиков разгружали слоновую кость – трофеи вчерашнего отстрела – с грузовика у самых ворот склада. Джок уже вовсю снимал разгрузку под всеми мыслимыми и немыслимыми углами.
   Бивни по одному вытаскивали из грузовика – еще со следами запекшейся крови – и по очереди взвешивали на старомодных весах в виде платформы. Сидя за шатким столиком, Джонни записывал вес каждого бивня в амбарную книгу в кожаном переплете. Затем присваивал регистрационный номер, и кто-то из егерей выбивал его на слоновой кости с помощью наборного штампа. Теперь слоновая кость считалась официально зарегистрированной – ее можно было продать на аукционе и вывезти из страны.
   Чжэн наблюдал за происходящим с живым интересом. Одна пара бивней, не очень тяжелых и массивных, отличалась особенной красотой: изящные пропорции, элегантный изгиб, великолепная поверхность. Кроме того, бивни казались абсолютно идентичны и великолепно подходили один к другому.
   Чжэн подошел поближе и, присев на корточки рядом с весами, погладил один из бивней с нежностью любовника.
   – Какое совершенство! – прошептал он восхищенно. – Настоящее произведение искусства.
   Заметив взгляд Дэниела, он замолчал и отнял руку. Открытое проявление алчного вожделения покоробило Дэниела, он не успел этого скрыть. Увидев его глаза, Чжэн поднялся и принялся объяснять своим приятным голосом: – Я всегда был очарован слоновой костью. Возможно, вы слышали, что, по китайскому поверью, слоновая кость приносит счастье. Редко в каком китайском доме вы не найдете фигурки из слоновой кости. Однако интересы нашей семьи к слоновой кости не ограничиваются данью суевериям. Видите ли, мой отец когда-то начинал простым резчиком по кости. Но он оказался настолько искусен, что ко времени моего рождения уже имел собственные магазины изделий из слоновой кости в Тайбэе, Бангкоке, Токио и Гонконге. Мои самые ранние детские воспоминания связаны с видом слоновой кости, ощущением ее поверхности. Еще мальчиком я работал подмастерьем у резчика в нашем магазине в Тайбэе и научился любить и понимать кость, как это умеет мой отец. Его коллекция слоновой кости – одна из самых обширных и ценных… – Чжэн заставил себя остановиться. – Простите меня, пожалуйста. Моя страсть иногда заставляет меня забываться. Но взгляните-ка, это же красивейшие бивни! Между прочим, найти абсолютно одинаковую пару чрезвычайно трудно… Отец бы потерял голову, увидев эту пару.
   Он вожделенно посмотрел, как уносили бивни, как укладывали среди сотен других внутри склада.
   – Занятный тип, – заметил Дэниел после того, как зарегистрировали последний бивень, закрыли склад на замок, а они с Джонни поднимались к бунгало обедать. – Каким же образом сын резчика стал дипломатом?
   – Если отец Нинг Чжэн Гона и вышел из низших слоев общества, то давно уже к ним не относится. Насколько я знаю, он еще держит магазины, собирает свою коллекцию, но все это не больше чем хобби. Он считается одним из самых богатых людей на Тайване – если не самым богатым. А это, как ты и сам понимаешь, означает очень большое состояние. По слухам, он располагает долей во всех выгодных предприятиях по всему побережью Тихого океана, а также здесь, в Африке. У него большая семья, много сыновей, а Чжэн самый младший и самый способный. Мне он нравится. А тебе?
   – Да, приятный человек, ничего не скажешь. Но… есть в нем что-то странное. Ты обратил внимание на его лицо, когда он гладил бивень? Тебе не показалось это… – Дэниел не сразу подыскал слово, – противоестественным?
   – Узнаю вашего брата писателя! – Джонни даже замотал головой. – Когда нет сенсационных разоблачений, вы их просто выдумываете.
   Не сговариваясь, они рассмеялись.
   Нинг Чжэн Гон, оставшись вместе с одним из егерей африканцев у подножия холма, наблюдал, как Джонни и Дэниел скрылись за деревьями мсасы.
   – Не нравится мне, что здесь торчит этот белый, – кивнул Гомо, старший егерь Джонни Нзоу. – Может, лучше подождать до следующего раза?
   – Белый уезжает сегодня после обеда, – холодно возразил Чжэн. – Кроме того, вам уже заплачено. И неплохо. Есть план, изменить его невозможно. Другие участники операции уже в пути. Остановить их тоже нельзя.
   – Вы заплатили только половину оговоренной суммы, – не соглашался Гомо.
   – Вторую половину получите, когда выполните работу, не раньше, – негромко ответил Чжэн, выдерживая взгляд Гомо, гипнотизирующий, как глаза змеи, и добавил: – Вы знаете, что вам надо сделать.
   Гомо молчал. Китаец действительно заплатил ему тысячу американских долларов – половину его годового жалованья, пообещав заплатить в два раза больше после того, как все будет закончено.
   – Так что, вы сделаете это? – настойчиво переспросил Чжэн.
   – Да, сделаю, – откликнулся Гомо.
   Чжэн облегченно кивнул.
   – Итак, сегодня или завтра ночью. Не позже. Готовьтесь. Оба.
   – Будем готовы, – пообещал Гомо.
   Уехал он на «лендровере» вместе со вторым егерем-африканцем.
   Чжэн направился обратно к своему рондавеле. Его коттедж не отличался от остальных тридцати, где во время сухого прохладного сезона останавливались многочисленные туристы. Он достал из холодильника прохладительный напиток и уселся на веранде, чтобы скоротать время до того, как спадет полуденный зной.
   Он нервничал. В глубине души он разделял опасения Гомо. Хотя они, казалось, предусмотрели любую неожиданность, а также все возможные изменения первоначального плана, все равно всегда оставалось что-то, чего нельзя было ни предвидеть, ни предусмотреть – например, присутствие этого Армстронга.
   Операцию такого масштаба он предпринимал впервые и действовал по собственной инициативе. Конечно, отец был в курсе того, как попадала к нему слоновая кость, и одобрял его деятельность. Но таких больших партий еще не бывало. Риск, так сказать, возрастал пропорционально прибыли. Если удача улыбнется, добавится уважение отца, а это для него, Чжэна, куда важнее материальных выгод. Младшему сыну, чтобы отвоевать кусочек сердца отца, приходилось немало трудиться. Только из-за этого нельзя было допустить неудачи.
   За годы, проведенные в посольстве Тайваня в Хараре, он прочно утвердился в незаконной торговле слоновой костью и носорожьим рогом. Все началось с обманчиво невинной фразы, сказанной во время официального обеда государственным чиновником средней руки, – что-то об удобствах, присущих привилегированному положению дипломата, например доступ к дипломатической почте. Благодаря чутью бизнесмена, выработанному отцом, Чжэн сразу же все понял и бросил в ответ незначащую фразу, которая тем не менее предусматривала продолжение разговора.
   Переговоры весьма деликатного свойства продолжались в течение недели, а затем Чжэна пригласили сыграть в гольф с другим чиновником, рангом повыше. Шофер Чжэна оставил посольский «мерседес» на стоянке за столичным гольф-клубом и, следуя указаниям Чжэна, надолго удалился. Чжэн был сильным игроком; при игре с гандикапом он официально имел право только на десять лишних ударов, но, стоило ему захотеть, он мог играть значительно хуже. В тот раз он позволил сопернику выиграть у него три тысячи американских долларов и расплатился наличными на глазах у свидетелей, вернувшись в здание клуба. В своей резиденции он велел шоферу поставить «мерседес» в гараж и отпустил его домой. В багажнике он нашел шесть крупных рогов носорога, упакованных в мешковину.
   С ближайшей дипломатической почтой он отправил их в Тайбэй. Затем их продали в магазине отца в Гонконге за шестьдесят тысяч американских долларов. Отец был в восторге от сделки и написал Чжэну письмо, в котором поблагодарил сына и напомнил о своем глубоком интересе и любви к слоновой кости.
   Чжэн пустил слух о том, что он истинный знаток слоновой кости и носорожьего рога, в результате ему стали предлагать незарегистрированную кость по низким ценам. В закрытом мирке браконьеров весть о том, что появился новый покупатель, распространилась быстро.
   Через несколько месяцев к нему обратился один бизнесмен из Малави, по национальности сикх, который искал инвестора – желательно с Тайваня – для создания рыболовецкого предприятия на озере Малави. Первая их встреча прошла очень удачно. Цифры, представленные Четти Сингхом – так звали нового знакомого, – показались Чжэну весьма заманчивыми, и он сообщил об этом предложении отцу в Тайбэй. Тот одобрил предварительные расчеты и согласился на создание совместного предприятия с Четти Сингхом. В посольстве после подписания всех необходимых документов Чжэн пригласил компаньона на обед, во время которого последний заметил: – Я слышал, ваш отец, известный во всем мире, ко всему прочему еще и тонкий ценитель прекрасной слоновой кости. В знак моего безграничного уважения я мог бы организовать постоянные поставки. Не сомневаюсь, что через вас нам удастся отправлять товар вашему отцу без всяких досадных бюрократических ограничений. К моему глубокому сожалению, слоновая кость не зарегистрирована и не пронумерована, а впрочем, какая разница?
   – Я сам испытываю сильную неприязнь к бюрократическим проволочкам, – заверил Четти Сингха Чжэн.
   Скоро Чжэну стало ясно, что Четти Сингх является руководителем целой сети нелегальной добычи слоновой кости и носорожьего рога, действующей в тех африканских странах, где еще сохранилось здоровое поголовье слонов и носорогов. К нему стекались слоновая кость и носорожий рог из Ботсваны, Анголы, Замбии, Танзании и Мозамбика. Он руководил всеми сторонами деятельности созданной им организации, даже непосредственно сколачивал вооруженные банды, которые регулярно уходили на промысел в национальные парки этих стран.
   Сначала Четти Сингх рассматривал Чжэна только как одного из своих покупателей. Однако вскоре созданное ими рыболовецкое товарищество начало процветать; маленькую рыбку капенту вылавливали еженедельно сотнями тонн, сушили и отправляли в страны, расположенные к востоку от Малави. Отношения их изменились, стали сердечнее и доверительнее. Наконец Четти Сингх предложил Чжэну и его отцу участвовать в предприятии по торговле слоновой костью. Естественно, предложение сопровождалось просьбой, вложить в дело немалые средства, позволяющие значительно расширить объемы товара и масштабы операций и дополнительно к этому другую немалую сумму – за передачу прав на фирму и ее деловые связи, которыми до того безраздельно располагал сам Четти Сингх. В целом он хотел получить ни много ни мало один миллион долларов. Выступая от имени своего отца, Чжэн сумел в ходе искуснейшего торга снизить требуемую сумму наполовину.
   Только став полноправным партнером Четти Сингха, Чжэн наконец по достоинству оценил размах его деятельности. Во всех странах, где еще сохранилось поголовье слонов, тому удалось сколотить группы своих соучастников из людей, занимающих ключевые государственные посты, например министров. Хватало и информаторов, и подкупленных сотрудников в крупнейших национальных парках. В основном, конечно, это были простые егеря, но встречались и директора, то есть люди, в обязанности которых как раз и входило охранять живущих в парках животных.
   Совместное предприятие приносило такой доход, что, когда пребывание Чжэна на посту посла подошло к концу, отец через своих друзей – высших чиновников тайваньского правительства – добился повторного назначения сына на трехлетний срок.
   Отец Чжэна и его старшие братья уже прикинули, какие прибыли сулит вложение денег в Африку. Начав с небольшого, но выгодного рыболовецкого предприятия, а затем перейдя к торговле слоновой костью, семья Чжэна все больше и больше втягивалась в деятельность, ареной которой стал Черный континент. Ни Чжэн, ни его отец не чувствовали угрызений совести, вкладывая значительные средства в Южной Африке – стране, где черное население жестоко страдало от апартеида.