Страница:
В последнее время многие склонны считать, что их устройство такое же, как у кораблей меньших типов - тетрер и пентер. М. Кэри полагает вслед за В. Тарном, что геккайдекера была снабжена "двумя банками, на которых восемь человек работали на каждом весле" (110, с. 241), и что по этому принципу строились и все остальные широкомногорядные корабли. Однако и такая трактовка вызывает сомнения, хотя и иного рода; если бы, например, трискайдекера имела только один ряд весел с 6 и 7 гребцами на каждом, то при наличии 1800 гребцов (а это известно точно) ее длина составила бы 270-280 м, если считать, что каждой линии гребцов требуется 1 м свободного пространства для нормальной работы. Такой корабль с трудом укладывается в сознании, с трудом он бы помещался в доках и гаванях. И что же тогда можно сказать о кораблях, где ряды весел исчислялись десятками? Более чем сомнительно и утверждение Кэри, что такие корабли "могли при благоприятных обстоятельствах превзойти трирему в скорости и возможности маневрирования" (110, с. 241). Скорее это были просто неуклюжие плавучие мишени. Не случайно эти динозавры вымерли, едва успев появиться на сцене, тогда как быстроходные грузовые парусники водоизмещением 13-18 т продержались до времен Цицерона, а "парусники большего размера достигали вместимости 30-150 т и соответствовали по размерам кораблям, которые использовал Колумб в 1492 г." (117, с. 500-501).
В составе флота, сданного Птолемею Филоклом в 285 г. до н. э., кроме геккайдекеры была также 15-рядная пентекайдекера (флагманский корабль Деметрия). Не этим ли кораблям Птолемей в какой-то мере обязан установлением своей талассократии? Возможно, но не обязательно, хотя какая-то доля истины в этом есть, если, конечно, не объяснять простыми совпадениями упомянутое событие и тот факт, что Македония вернула себе господство на море именно 30 лет спустя, когда на ее троне сидел Антигон Гонат, построивший 18-рядную октокайдекеру "Истмию" - флагманский корабль, "возможно, имевший три палубы и снаряженный первоначально для бортового боя" (102, с. 72), и вновь утратила талассократию при Птолемее II, прославившемся сооружением одного 20-рядного и двух 30-рядных кораблей. Этих левиафанов построил на Кипре конструктор Пирготель, удостоившийся особой чести, спасшей его имя от забвения, - упоминания в специальном царском декрете, высеченном на камне. Кроме этих трех гигантов флот Птолемея II насчитывал 37 гептер, 30 эннер, 17 пентер, 14 11-рядных, 5 гексер, четыре 13-рядных, два 12-рядных и 224 тетрер, триер и судов меньших типов (111, с. 147).
Как видно, доля громадных судов слишком мала, чтобы приписывать им решающее значение в битвах. Ударной силой оставались пиратские эскадры, а "корабли-монстры с 10-15 человеками на одну скамью, - отмечает Г. Вильсдорф, - оказывали лишь моральное воздействие, но ни в коем случае не отличались большой военной силой, потому что экипаж в 800-900 человек должен был при каждой паузе для отдыха сходить на берег" (117, с. 500). Скоординировать синхронность действий такой массы людей также чрезвычайно трудно, если не сказать невозможно, и запоздание с выполнением гребка хотя бы одним веслом могло обернуться катастрофой. Флагманским кораблем Антония, например, была декера, имеющая один ряд весел с 10 гребцами на каждом, и нет оснований предполагать, что он не смог бы построить более внушительный корабль, если бы это имело смысл. Декеры известны и в императорском Риме.
"Монстростроение" интересно для нас лишь тем, что оно показывает направление поисков и возможности древних инженеров. И не только в военном деле. Хорошо известно парусное грузовое судно "Исида" 54 м длиной и 13,5 м шириной, то есть в соотношении 1:4. Высота ее борта достигала 13 м, а грузовместимость - 2800 т (обычное купеческое судно перевозило до 300 т груза). Чуть больше (до 3 тыс. т) был построенный Гиероном II по проекту Архимеда зерновоз "Сиракузия" позднее подаренный Птолемею II и переименованный в "Александрию". По-видимому, это было грузо-пассажирское судно, так как оно имело 30 четырехместных кают и 5 салонов (по числу палуб?). "Сиракузия" курсировала "только между Сиракузами и Александрией, потому что этот левиафан водоизмещением в 4200 т не мог поместиться ни в одной другой гавани" (102, с. 226; 117, с. 500). Аналогичная участь была уготована другому судну: даже будучи почти втрое меньше "Сиракузии" (1600 т), оно могло торговать лишь с немногими портами - Александрией, Пиреем, Родосом, Сиракузами и несколькими другими. Суда водоизмещением 1335 т перевозили обелиски и им подобные грузы из Египта в Рим.
Своей вершины "монстростроение" достигло при Птолемее IV (221-204 гг. до н. э.): его прогулочная 40-рядная тессараконтера с двойным носом и кормой, сооруженная по проекту Калликсена, была 123,2 м длиной и около 20 м шириной при высоте до верха носовой надстройки 21 м. Ее 20-метровые весла ворочали 4 тыс. рабов. Здесь все нелепо, если выражение "40-рядная" понимать применительно к высокомногорядному кораблю: 20-метровые весла при указанной высоте борта едва доставали бы до воды, а в междупалубных пространствах высотой 52 см невозможно даже сидеть... Но двойные нос и корма ясно указывают на то, что речь идет о первом в мире катамаране, симбиозе двух судов. Поэтому мы вправе допустить, что и цифры приводятся сдвоенные. И тогда "чудо" развеивается: каждое судно вполне могло иметь длину 61,6 м, а при такой длине - по 50 весел на борт. Если каждым веслом управляли 20 человек, то всего их на палубе было 2 тыс. То же - на втором судне. На общей палубе (над гребцами) фараон мог устраивать приемы, на ней разместилось бы и немалое количество воинов. Не ясен лишь вопрос с высотой: даже если это и сдвоенная цифра, она велика для однопалубного судна. Но она была бы реальной, если "носовая надстройка" была чем-нибудь вроде осадной башни: их устанавливали как раз на носу, а Плутарх употребляет слово "палуба" в единственном числе... Не совсем понятно и назначение этой черепахи. Прогулочной тессараконтеру называют лишь предположительно: хотя Плутарх и сообщает, что на ней можно было разместить 3 тыс. воинов, он тут же добавляет, что "это судно годилось лишь для показа, а не для дела и почти ничем не отличалось от неподвижных сооружений, ибо стронуть его с места было и небезопасно, и чрезвычайно трудно, тогда как у судов Деметрия красота не отнимала мощи, устройство их не было настолько громоздким и сложным, чтобы нанести ущерб делу, напротив, их скорость и боевые качества заслуживали еще большего изумления, чем громадные размеры" (26в, Х?II). Так закончился эксперимент, начатый Деметрием и растянувшийся на сотню лет.
Л. Кэссон высказывает интересное предположение о том, что наращивание размеров кораблей связано с другим изобретением Деметрия: он первый додумался устанавливать на палубах катапульты и баллисты. Некоторые из них были таких размеров и мощности, что справиться с поддержкой их веса и противостоянием отдаче могли только крупные и устойчивые суда, имеющие к тому же достаточно места, чтобы хранить камни для баллист и копья для катапульт. До тех пор пока это изобретение не стало всеобщим достоянием, Деметрий был непобедим. Его катапульты метали 5-метровые тяжелые копья на 120 м, создавая достаточно широкую зону обстрела, под прикрытием которой более легкие суда (пиратские и купеческие) могли подойти к берегу и высадить десант, если штурмовались береговые укрепления, а в морском бою артиллерия Деметрия сметала с палуб все живое, проламывала сами палубы и борта, и его триеры или тетреры спокойно, без потерь пленяли вражеские корабли с деморализованными экипажами. Когда Деметрию пришлось иметь дело с равным флотом, он изобрел гелеполы - деревянные осадные башни, разъезжающие по палубам на колесах во всех направлениях. С их высоты хорошо укрытые лучники прицельным огнем расстреливали на неприятельских кораблях всех, кто имел неосторожность высунуть нос на палубу. В битве с Птолемеем у Саламина он, вероятно, впервые применил эти изобретения. Вооруженность македонского флота оставалась непревзойденной, пока изобретения не рассекречивались.
В 190 г. до н. э. решающей силой на море стал Родос: он изобрел (или воскресил из забвения) самое страшное оружие древних - "греческий огонь" и вооружил им флот. На носах родосских кораблей были установлены два шеста, метавшие сосуды с этой адской смесью в неприятеля. Именно благодаря "греческому огню" Эвдаму удалось победить Поликсенида в том же году (это был дебют нового оружия). Но изобретение это пришло слишком поздно: в августе 201 г. до н. э. Родос, наблюдая быстрое возвышение Филиппа V, предложил Риму вмешаться в восточные дела. Это был роковой шаг: поколение спустя, пишет Кэссон, "гость пришел, чтобы остаться" (111, с. 156). "Греческому огню" по просьбе самих греков было противопоставлено римское железо.
* * *
Римляне привнесли в тактику морского боя единственное изобретение, и оно было вызвано тем, что они не желали вникать в тонкости чуждого им морского искусства, всегда предпочитая уму силу. Этим изобретением был корвус - "ворон". Чтобы представить его себе, нужно вспомнить средневековые перекидные мосты, имевшиеся в каждой крепости, окруженной рвом, и сохранившиеся до нашего времени. Если представить такой мост длиной 8-11 м и шириной чуть больше метра, снабженный невысокими бортиками и имеющий двойной трос на том конце, который должен коснуться противоположного берега рва, - это и будет корвус.
Трос, жестко закрепленный на оконечности мостика, проходил к шесту на носу корабля, протягивался через блоки, укрепленные на высоте, соответствующей длине корвуса, а далее - через направляющий блок, закрепленный пониже. Если потянуть за этот трос, корвус, соединенный шарнирно с основанием шеста, поднимался, прижимался к шесту, охватывая его бортиками, и закреплялся вертикально, составляя с ним одно целое. Когда трос опускался, корвус падал, увлекаемый своим весом, и превращался в абордажный мостик. Если к этому добавить, что он был снабжен острой шпорой, прикрепленной перпендикулярно в нижней части его дальней оконечности, не приходится удивляться ошеломляющей победе Гая Дуилия, впервые испытавшего в деле это изобретение. Римские корабли приближались к карфагенским, как для таранной атаки. Пунийцы, наблюдая "неумелые" маневры римлян, спокойно их поджидали, предвкушая победу. Но когда корабли сблизились, шпоры римских корвусов молниеносно вонзились в палубы пунийских пентер, и по мостикам ринулись легионеры, вооруженные, как для обычного сухопутного боя. Все было кончено в считанные минуты...
Не исключено, что корвус был не чисто римским изобретением, а греческим: ведь корабли Дуилия строили южноиталийские греки, возможно, что автором был какой-нибудь пират: эвпатриды удачи были горазды на всяческие неожиданности и всегда любили внешние эффекты. Греки и этруски (пираты в том числе) были не только наставниками римлян в морском деле, но и их флотоводцами, особенно после того, как тень римского орла распростерлась над Балканами. Своим морским богом римляне назначили Нептуна, слегка изменив имя этрусского Нетуна. Но все остальное устройство флота они переняли у греков.
В латинский язык перешли греческие названия судов: келокс (быстроходная яхта), кимба и скафа (разновидности челнока), лемба (легкое быстроходное остроконечное многовесельное судно, изобретенное иллирийскими пиратами), фаселус (легкое быстроходное судно, распространенное в Киликии); части и принадлежности корабля: артемон (брамсель), контус (шест, багор), карбас (парус), махина (осадное орудие), прора (корабельный нос), ремулк (буксирный канат), скалм (уключина); названия корабельных должностей или рода морской деятельности: навта (лодочник, корабельщик, судовладелец, мореход, путешественник и просто моряк), наварх (командир корабля или эскадры), навклер, пират, прорета (носовой впередсмотрящий, помощник рулевого); навмахия (морской бой); названия ветров и многое, многое другое. Из подобных терминов можно составить целый словарь. Должны были пройти годы, прежде чем римляне обрели собственное лицо как морская нация.
* * *
Параллельно с непрерывным совершенствованием морской науки шло развитие науки географической. Наиболее заметные успехи география сделала со времен Дария I - мудрого и дальновидного правителя, недооцененного последующими поколениями, смотревшими на него глазами его врагов - греков. Дарий никогда не упускал возможности пополнить знания о мире. Уже в первые годы своего правления, примерно в 518-516 гг. до н. э., он послал карийца Скилака из Карианды, уроженца острова Кос, обследовать течение Инда, считавшегося краем Ойкумены, и местности, прилегающие к его устью. Скилак спустился по Инду от Каспатира, поплыл на запад и на тридцатом месяце достиг того места, откуда отправлялись финикийцы в круиз вокруг Африки по поручению Нехо (10, IV, 44). Дарий явился преемником Нехо и в другом предприятии: он закончил строительство канала от Нила к Красному морю. Последовавшие политические неурядицы вновь привели к запустению и заносу канала, и даже возникла легенда (33, С804), опровергающая свидетельство Геродота, что Дарий не довел работу до конца, так как был остановлен советниками, предостерегшими его, что смешение пресного Нила с соленым морем лишит египтян воды, а разница в уровнях морей чревата затоплением всего Египта (распространенное мнение в ту эпоху, -известное и Периандру, отказавшемуся от строительства Коринфского канала по той же причине). Эта легенда развеяна самим Дарием: археологи нашли несколько стел, установленных им по трассе канала и подробно повествующих р его сооружении и эксплуатации.
В одиночку купцы, как и тысячи лет назад, не рискуют выходить в Южные моря. Если в Средиземном море многие случайности могут помешать пирату сделать свое дело, то здесь, в водах, бедных архипелагами, торговые суда беззащитны. Плиний приводит две основные причины, препятствующие судоходству в Индийском океане: чрезмерный зной и пираты из числа прибрежных жителей, которые подбираются к проходящим кораблям и, "используя попарно покрытые наподобие палубы бычьи шкуры, постоянно занимаются пиратством, пуская отравленные стрелы" (60, VI, 176). Поэтому купцы собирают в каком-нибудь крупном порту большие флоты и оттуда отправляются "до Индии и оконечностей Эфиопии, откуда привозят в Египет наиболее ценные товары, а отсюда снова рассылают их по другим странам; поэтому взимаются двойные пошлины - на ввоз и вывоз; на дорогостоящие товары и пошлины дорогие" (33, С798). Со времени Птолемея II такие флоты отправлялись, как правило, из самой Александрии: в 277 г. до н. э. этому царю удалось расчистить и благоустроить канал от Нила к Красному морю (49, I; 33, II), поддерживавшийся с тех пор в судоходном состоянии. Возможно, своей решимостью он обязан исследованиям Эратосфена, ставшего директором Александрийской библиотеки в год смерти Птолемея II. Египтяне докончили работы, брошенные персами, "прокопали перешеек и сделали пролив запирающимся проходом, так что можно было по желанию плыть беспрепятственно во Внешнее море и возвращаться обратно" (33, С804). По свидетельству Диодора, не верившего в возможность эксплуатации канала Дарием, Птолемей снабдил его системой шлюзов, чтобы сгладить разницу в уровнях.
Однако купцы и судовладельцы, не желавшие рисковать прибылями, предпочитали другие трассы, лучше охраняемые, более короткие и не связанные с превратностями морской стихии. Моряки проходили вдоль индийского побережья и доставляли товары в устье Евфрата. Отсюда верблюды перевозили их в Селевкию, куда стекались также грузопотоки древнейшим караванным путем от Индии через Афганистан и Иран. (После разрушения Селевкии римским полководцем Авидием Кассием в 164 или 165 г. грузы Востока изменили свой маршрут, но местоположение этого города было столь удачным, что 600 лет спустя почти на этом же месте возник Багдад, разбогатевший на посреднической торговле в невероятно короткий срок.) Далее этот поток делился на три основных русла: первое направлялось к югу в Тир и Сидон, второе - на юго-запад до Антиохии, третье - на запад до Эфеса. Затем товары развозились по всему Средиземноморью.
Но осуществить это было непросто. Именно там, где к морю подходили караванные дороги, возникла пиратская корпорация, заставившая содрогнуться мир и в течение десятилетий оспаривавшая господство над ним у Рима.
Картина пятая.
Время и место действия: II в. до н.э. - II в. н.э.,
все Средиземноморье
В 146 г. до н. э., когда дикие козы слизывали римскую соль с земли Карфагена, когда Коринф лежал в еще дымящихся развалинах, а афиняне начинали осваивать латинский язык, на другом берегу моря, в Сирии, молодой человек вел странные переговоры с подозрительными людьми, чья изысканная одежда не соответствовала грубой речи и чрезмерно обветренным лицам. Завсегдатаи портовых кабаков Библа, Лаодикеи, Гераклеи уже запомнили его лицо и узнали имя: Трифон - "Роскошно живущий". Уроженец Касиан - небольшой крепостцы близ Апамеи. Друзья называли его Диодотом - "Даром божьим". Трифон-Диодот был известен и при дворе Антиоха VI, где получил воспитание и успел завести массу полезных знакомств. Он разъезжал по всей Апамейской области, собирая дань для царя. Особенно долго он задерживался в портовых городах. Имя вполне соответствовало образу его жизни, Трифон сорил золотом направо и налево.
В 142 г. до н. э. Трифон при поддержке этих городов сверг Антиоха и узурпировал сирийский трон. Главную цитадель царя, куда он бежал из столицы, - Берит Трифон сровнял с землей, а царский флот захватили люди, среди которых было немало обладателей изысканной одежды и загорелых лиц. То были киликийские пираты, хорошо помнившие обещание Диодота оказать им покровительство, если они помогут ему овладеть троном и удержаться на нем. Служили они всем, кто прилично платил и не покушался на их независимость.
Своим опорным пунктом Трифон-Диодот сделал Коракесий - укрепление на крутой обрывистой скале высотой до 200 м, соединенной с материком узким перешейком. Пираты охотно помогли Трифону превратить Коракесий в неприступную крепость, и после его гибели (загнанный Антиохом в ловушку, Трифон покончил с собой) сделали ее своей центральной базой. В ней находили приют и защиту пираты всего побережья.
Коракесий располагался у западной оконечности нагорья Ташели. У восточной оконечности был выстроен его двойник - город-крепость Корик, точно так же устроенный на островке, соединенном с берегом песчаной косой. Место это было столь удачно для обороны, что его использовали десятки поколений местных жителей. И теперь еще на островке виднеются развалины замка Кергез, чьи хозяева повелевали окрестными водами.
Вся эта местность - Киликия Трахея - "неровная, каменистая" - была, по словам Страбона, словно нарочно создана для разбоя. Этому благоприятствовали не только условия природные, но и условия политические. После захвата Римом Пергама в 130 г. до н. э. Западная (горная) Киликия стала магнитом, притягивающим к себе все отбросы общества. Получив Пергамское царство "в дар" от царя Аттала Филометора, чей прадед был союзником родосцев и сражался вместе с ними на стороне римлян против Филиппа V, Рим не сумел дать окраинам Пергамского царства нового хозяина. О лучших условиях для создания пиратского государства трудно было мечтать. Высокие горы заставляли жителей селиться у их подошвы - на приморской равнине, открытой для вражеских набегов. Обилие корабельного леса способствовало судостроению. Бесчисленные бухточки, гавани, шхеры служили превосходными укрытиями для кораблей, а горы - великолепными укреплениями и убежищами. В 70-х годах до н. э. некий Зеникет, некоронованный властитель Корика, Фаселиды и значительной части Памфилии, избрал своей резиденцией ликийскую гору Феникунт, возможно памятуя об ее втором имени - Олимп. С ее вершины, парящей на высоте 2375 м, он, словно стервятник, обозревал море до Кипра на юге и до Киклад на запале, а также всю Ликию, Милиаду, Памфилию и Писидию, намечая очередную жертву. Когда грабежи Зеникета стали невыносимыми и римский полководец Публий Сервилий уничтожил пиратов, захватил в плен их главаря Нико и взял Олимп приступом, уверовавший в свое бессмертие Зеникет принес щедрую жертву богам: он сжег заживо себя и свою семью.
Контролируя такие обширные области, пираты с легкостью добывали рабов для продажи. На любом невольничьем рынке Греции и Малой Азии можно было приобрести не только раба, но и любые сведения, относящиеся к работорговле: о ценах, о наличии рабов разных национальностей, о поле, цвете кожи и возрасте, об ожидаемых поступлениях. В Эгейском бассейне действовало своего рода "агентство", широко разветвленное и узкоспециализированное. Живой товар стал еще прибыльнее, чем раньше. Новообращенных рабов доставляли в Киклады, где Делос, переданный римлянами в 167 г. до н. э. Афинам с условием, что это будет свободный порт, сделался самым крупным международным невольничьим рынком из всех, какие знала история.
Делос издавна был партнером Родоса и Коринфа в их посреднической торговле, и хлынувший в него поток богатств заставил островитян подумать о новой гавани, удовлетворяющей уровню товарооборота. Она была выстроена уже после гибели Коринфа, в 125 г. до н. э. Около нее, пишет В. Тарн, "выросла масса храмов, магазинов, помещений для различных национальностей и их культов; вершиной этого строительства в конце века стал рынок италиков; более же дешевые постройки украшали простыми статуями и мозаикой, скопированными с более древних образцов. Здесь встречались египтяне, финикийцы, сирийцы, уроженцы Понта и Вифинии;. минеи из Южной Аравии принесли сюда своего бога Вадда; в 100 г. евреи здесь построили свою синагогу... Делос в союзе с пиратами взялся за снабжение Италии тем, что она требовала, т. е. рабами" (100, с. 238-239). Общая длина делосских причалов достигала 2 км - огромная цифра для того времени. По свидетельству Страбона, Делос "был способен в один день принять и продать десятки тысяч рабов" (33, С668). Гарантия надежного и выгодного сбыта невольников толкала на поприще андраподистов всех, кто имел крепкие мускулы и быстрые ноги. Товар не залеживался. "Купец, приставай и разгружай корабль, все продано" эта поговорка родилась на Делосе в те дни. Безнаказанность рассматривалась как поощрение, а добыча - как законный заработок. Римляне мало интересовались сирийскими делами, а сирийским правителям после мятежа Трифона и последовавшей вслед за ним серией восстаний было не до пиратов. Антиох обладал незаурядным талантом портить отношения со своими соседями Кипром, Египтом, Родосом, и этим не замедлили воспользоваться его подданные, вынужденные самостоятельно заботиться о своем пропитании. Флор сообщает, например, что пиратская эскадра некоего Исидора безнаказанно хозяйничала во всем Восточном Средиземноморье от Кирены до Крита и Пелопоннеса (52, III, 6). Очистив этот "золотой треугольник", Исидор со своими 13 квинкверемами нанялся на службу к понтийскому царю Митридату VI, и вполне вероятно, что, после того как он попал на Лемносе в плен к Лукуллу, стал так же ревностно служить римлянам.
Когда Селевкиды заметили, что хозяева в государстве не они, а бесчисленные вожди пиратских шаек, было поздно. По их просьбе римский сенат отрядил в Малую Азию поочередно нескольких полководцев, чтобы те ознакомились с положением дел на месте. Диагноз оказался совсем иным, чем ожидали сирийские цари. Римляне решили, с ноткой растерянности пишет Страбон, "что пиратство явилось только следствием испорченности правителей, хотя и постыдились устранить последних, так как сами утвердили порядок наследования в роде Селевка Никатора" (33, С669). Брошенные покровителями, Селевкиды стали добычей парфян, захвативших земли за Евфратом, Армению и прибрежные области Сирии. Море парфяне передали в распоряжение киликийцев. Впоследствии римляне горько сожалели о своем недальновидном небрежении окраинами государства, они слишком поздно поняли, что допустить ошибку куда легче, чем ее исправить. Но тогда они были слишком заняты подавлением нескончаемых восстаний рабов, потом вспыхнула война с Митридатом VI, после нее Рим залили кровью римские полководцы Марий и Сулла...
Митридатовы войны дали новый толчок пиратству. Умный и хитрый политик, образованнейший человек своего времени, Митридат создал необъятную империю, соперничавшую с Римом. Использовав пиратов в завоевании прибрежных государств, он провозгласил их своими союзниками, узаконив существование пиратского государства с центром в Киликии. В его флоте, насчитывавшем 400 трирем, множество пентеконтер и легких судов, пираты - греки из портовых городов Понта, египтяне, финикийцы и особенно киликийцы - играли не последнюю роль. "Благодаря их помощи он установил свое господство на море, почти парализовал римское наступление на несколько лет в первой войне и оттянул решающее сражение во второй. Наличие больших корпораций пиратов для найма вводило, таким образом, непредсказуемый фактор в многие войны на Средиземном море", - пишет Э. Ч. Семпл (121, с. 150).
Пираты верили в Митридата и любили его, и это был главный "непредсказуемый фактор". Когда ему однажды грозила гибель в бушующем море, легкое пиратское судно, презрев опасность, сумело подобраться к царскому кораблю, где трюм уже был полон воды, и Мнтридату "вопреки всякому ожиданию", пишет Плутарх (26д, 13), удалось достичь берега. Ошибка Митридата была в том, что он всячески сдерживал действия пиратов, подчиняя флот задачам армии. Если бы пиратские флотоводцы (а среди них было немало талантливых) имели возможность самостоятельно планировать и осуществлять свои операции, исход войны мог бы быть иным.
В составе флота, сданного Птолемею Филоклом в 285 г. до н. э., кроме геккайдекеры была также 15-рядная пентекайдекера (флагманский корабль Деметрия). Не этим ли кораблям Птолемей в какой-то мере обязан установлением своей талассократии? Возможно, но не обязательно, хотя какая-то доля истины в этом есть, если, конечно, не объяснять простыми совпадениями упомянутое событие и тот факт, что Македония вернула себе господство на море именно 30 лет спустя, когда на ее троне сидел Антигон Гонат, построивший 18-рядную октокайдекеру "Истмию" - флагманский корабль, "возможно, имевший три палубы и снаряженный первоначально для бортового боя" (102, с. 72), и вновь утратила талассократию при Птолемее II, прославившемся сооружением одного 20-рядного и двух 30-рядных кораблей. Этих левиафанов построил на Кипре конструктор Пирготель, удостоившийся особой чести, спасшей его имя от забвения, - упоминания в специальном царском декрете, высеченном на камне. Кроме этих трех гигантов флот Птолемея II насчитывал 37 гептер, 30 эннер, 17 пентер, 14 11-рядных, 5 гексер, четыре 13-рядных, два 12-рядных и 224 тетрер, триер и судов меньших типов (111, с. 147).
Как видно, доля громадных судов слишком мала, чтобы приписывать им решающее значение в битвах. Ударной силой оставались пиратские эскадры, а "корабли-монстры с 10-15 человеками на одну скамью, - отмечает Г. Вильсдорф, - оказывали лишь моральное воздействие, но ни в коем случае не отличались большой военной силой, потому что экипаж в 800-900 человек должен был при каждой паузе для отдыха сходить на берег" (117, с. 500). Скоординировать синхронность действий такой массы людей также чрезвычайно трудно, если не сказать невозможно, и запоздание с выполнением гребка хотя бы одним веслом могло обернуться катастрофой. Флагманским кораблем Антония, например, была декера, имеющая один ряд весел с 10 гребцами на каждом, и нет оснований предполагать, что он не смог бы построить более внушительный корабль, если бы это имело смысл. Декеры известны и в императорском Риме.
"Монстростроение" интересно для нас лишь тем, что оно показывает направление поисков и возможности древних инженеров. И не только в военном деле. Хорошо известно парусное грузовое судно "Исида" 54 м длиной и 13,5 м шириной, то есть в соотношении 1:4. Высота ее борта достигала 13 м, а грузовместимость - 2800 т (обычное купеческое судно перевозило до 300 т груза). Чуть больше (до 3 тыс. т) был построенный Гиероном II по проекту Архимеда зерновоз "Сиракузия" позднее подаренный Птолемею II и переименованный в "Александрию". По-видимому, это было грузо-пассажирское судно, так как оно имело 30 четырехместных кают и 5 салонов (по числу палуб?). "Сиракузия" курсировала "только между Сиракузами и Александрией, потому что этот левиафан водоизмещением в 4200 т не мог поместиться ни в одной другой гавани" (102, с. 226; 117, с. 500). Аналогичная участь была уготована другому судну: даже будучи почти втрое меньше "Сиракузии" (1600 т), оно могло торговать лишь с немногими портами - Александрией, Пиреем, Родосом, Сиракузами и несколькими другими. Суда водоизмещением 1335 т перевозили обелиски и им подобные грузы из Египта в Рим.
Своей вершины "монстростроение" достигло при Птолемее IV (221-204 гг. до н. э.): его прогулочная 40-рядная тессараконтера с двойным носом и кормой, сооруженная по проекту Калликсена, была 123,2 м длиной и около 20 м шириной при высоте до верха носовой надстройки 21 м. Ее 20-метровые весла ворочали 4 тыс. рабов. Здесь все нелепо, если выражение "40-рядная" понимать применительно к высокомногорядному кораблю: 20-метровые весла при указанной высоте борта едва доставали бы до воды, а в междупалубных пространствах высотой 52 см невозможно даже сидеть... Но двойные нос и корма ясно указывают на то, что речь идет о первом в мире катамаране, симбиозе двух судов. Поэтому мы вправе допустить, что и цифры приводятся сдвоенные. И тогда "чудо" развеивается: каждое судно вполне могло иметь длину 61,6 м, а при такой длине - по 50 весел на борт. Если каждым веслом управляли 20 человек, то всего их на палубе было 2 тыс. То же - на втором судне. На общей палубе (над гребцами) фараон мог устраивать приемы, на ней разместилось бы и немалое количество воинов. Не ясен лишь вопрос с высотой: даже если это и сдвоенная цифра, она велика для однопалубного судна. Но она была бы реальной, если "носовая надстройка" была чем-нибудь вроде осадной башни: их устанавливали как раз на носу, а Плутарх употребляет слово "палуба" в единственном числе... Не совсем понятно и назначение этой черепахи. Прогулочной тессараконтеру называют лишь предположительно: хотя Плутарх и сообщает, что на ней можно было разместить 3 тыс. воинов, он тут же добавляет, что "это судно годилось лишь для показа, а не для дела и почти ничем не отличалось от неподвижных сооружений, ибо стронуть его с места было и небезопасно, и чрезвычайно трудно, тогда как у судов Деметрия красота не отнимала мощи, устройство их не было настолько громоздким и сложным, чтобы нанести ущерб делу, напротив, их скорость и боевые качества заслуживали еще большего изумления, чем громадные размеры" (26в, Х?II). Так закончился эксперимент, начатый Деметрием и растянувшийся на сотню лет.
Л. Кэссон высказывает интересное предположение о том, что наращивание размеров кораблей связано с другим изобретением Деметрия: он первый додумался устанавливать на палубах катапульты и баллисты. Некоторые из них были таких размеров и мощности, что справиться с поддержкой их веса и противостоянием отдаче могли только крупные и устойчивые суда, имеющие к тому же достаточно места, чтобы хранить камни для баллист и копья для катапульт. До тех пор пока это изобретение не стало всеобщим достоянием, Деметрий был непобедим. Его катапульты метали 5-метровые тяжелые копья на 120 м, создавая достаточно широкую зону обстрела, под прикрытием которой более легкие суда (пиратские и купеческие) могли подойти к берегу и высадить десант, если штурмовались береговые укрепления, а в морском бою артиллерия Деметрия сметала с палуб все живое, проламывала сами палубы и борта, и его триеры или тетреры спокойно, без потерь пленяли вражеские корабли с деморализованными экипажами. Когда Деметрию пришлось иметь дело с равным флотом, он изобрел гелеполы - деревянные осадные башни, разъезжающие по палубам на колесах во всех направлениях. С их высоты хорошо укрытые лучники прицельным огнем расстреливали на неприятельских кораблях всех, кто имел неосторожность высунуть нос на палубу. В битве с Птолемеем у Саламина он, вероятно, впервые применил эти изобретения. Вооруженность македонского флота оставалась непревзойденной, пока изобретения не рассекречивались.
В 190 г. до н. э. решающей силой на море стал Родос: он изобрел (или воскресил из забвения) самое страшное оружие древних - "греческий огонь" и вооружил им флот. На носах родосских кораблей были установлены два шеста, метавшие сосуды с этой адской смесью в неприятеля. Именно благодаря "греческому огню" Эвдаму удалось победить Поликсенида в том же году (это был дебют нового оружия). Но изобретение это пришло слишком поздно: в августе 201 г. до н. э. Родос, наблюдая быстрое возвышение Филиппа V, предложил Риму вмешаться в восточные дела. Это был роковой шаг: поколение спустя, пишет Кэссон, "гость пришел, чтобы остаться" (111, с. 156). "Греческому огню" по просьбе самих греков было противопоставлено римское железо.
* * *
Римляне привнесли в тактику морского боя единственное изобретение, и оно было вызвано тем, что они не желали вникать в тонкости чуждого им морского искусства, всегда предпочитая уму силу. Этим изобретением был корвус - "ворон". Чтобы представить его себе, нужно вспомнить средневековые перекидные мосты, имевшиеся в каждой крепости, окруженной рвом, и сохранившиеся до нашего времени. Если представить такой мост длиной 8-11 м и шириной чуть больше метра, снабженный невысокими бортиками и имеющий двойной трос на том конце, который должен коснуться противоположного берега рва, - это и будет корвус.
Трос, жестко закрепленный на оконечности мостика, проходил к шесту на носу корабля, протягивался через блоки, укрепленные на высоте, соответствующей длине корвуса, а далее - через направляющий блок, закрепленный пониже. Если потянуть за этот трос, корвус, соединенный шарнирно с основанием шеста, поднимался, прижимался к шесту, охватывая его бортиками, и закреплялся вертикально, составляя с ним одно целое. Когда трос опускался, корвус падал, увлекаемый своим весом, и превращался в абордажный мостик. Если к этому добавить, что он был снабжен острой шпорой, прикрепленной перпендикулярно в нижней части его дальней оконечности, не приходится удивляться ошеломляющей победе Гая Дуилия, впервые испытавшего в деле это изобретение. Римские корабли приближались к карфагенским, как для таранной атаки. Пунийцы, наблюдая "неумелые" маневры римлян, спокойно их поджидали, предвкушая победу. Но когда корабли сблизились, шпоры римских корвусов молниеносно вонзились в палубы пунийских пентер, и по мостикам ринулись легионеры, вооруженные, как для обычного сухопутного боя. Все было кончено в считанные минуты...
Не исключено, что корвус был не чисто римским изобретением, а греческим: ведь корабли Дуилия строили южноиталийские греки, возможно, что автором был какой-нибудь пират: эвпатриды удачи были горазды на всяческие неожиданности и всегда любили внешние эффекты. Греки и этруски (пираты в том числе) были не только наставниками римлян в морском деле, но и их флотоводцами, особенно после того, как тень римского орла распростерлась над Балканами. Своим морским богом римляне назначили Нептуна, слегка изменив имя этрусского Нетуна. Но все остальное устройство флота они переняли у греков.
В латинский язык перешли греческие названия судов: келокс (быстроходная яхта), кимба и скафа (разновидности челнока), лемба (легкое быстроходное остроконечное многовесельное судно, изобретенное иллирийскими пиратами), фаселус (легкое быстроходное судно, распространенное в Киликии); части и принадлежности корабля: артемон (брамсель), контус (шест, багор), карбас (парус), махина (осадное орудие), прора (корабельный нос), ремулк (буксирный канат), скалм (уключина); названия корабельных должностей или рода морской деятельности: навта (лодочник, корабельщик, судовладелец, мореход, путешественник и просто моряк), наварх (командир корабля или эскадры), навклер, пират, прорета (носовой впередсмотрящий, помощник рулевого); навмахия (морской бой); названия ветров и многое, многое другое. Из подобных терминов можно составить целый словарь. Должны были пройти годы, прежде чем римляне обрели собственное лицо как морская нация.
* * *
Параллельно с непрерывным совершенствованием морской науки шло развитие науки географической. Наиболее заметные успехи география сделала со времен Дария I - мудрого и дальновидного правителя, недооцененного последующими поколениями, смотревшими на него глазами его врагов - греков. Дарий никогда не упускал возможности пополнить знания о мире. Уже в первые годы своего правления, примерно в 518-516 гг. до н. э., он послал карийца Скилака из Карианды, уроженца острова Кос, обследовать течение Инда, считавшегося краем Ойкумены, и местности, прилегающие к его устью. Скилак спустился по Инду от Каспатира, поплыл на запад и на тридцатом месяце достиг того места, откуда отправлялись финикийцы в круиз вокруг Африки по поручению Нехо (10, IV, 44). Дарий явился преемником Нехо и в другом предприятии: он закончил строительство канала от Нила к Красному морю. Последовавшие политические неурядицы вновь привели к запустению и заносу канала, и даже возникла легенда (33, С804), опровергающая свидетельство Геродота, что Дарий не довел работу до конца, так как был остановлен советниками, предостерегшими его, что смешение пресного Нила с соленым морем лишит египтян воды, а разница в уровнях морей чревата затоплением всего Египта (распространенное мнение в ту эпоху, -известное и Периандру, отказавшемуся от строительства Коринфского канала по той же причине). Эта легенда развеяна самим Дарием: археологи нашли несколько стел, установленных им по трассе канала и подробно повествующих р его сооружении и эксплуатации.
В одиночку купцы, как и тысячи лет назад, не рискуют выходить в Южные моря. Если в Средиземном море многие случайности могут помешать пирату сделать свое дело, то здесь, в водах, бедных архипелагами, торговые суда беззащитны. Плиний приводит две основные причины, препятствующие судоходству в Индийском океане: чрезмерный зной и пираты из числа прибрежных жителей, которые подбираются к проходящим кораблям и, "используя попарно покрытые наподобие палубы бычьи шкуры, постоянно занимаются пиратством, пуская отравленные стрелы" (60, VI, 176). Поэтому купцы собирают в каком-нибудь крупном порту большие флоты и оттуда отправляются "до Индии и оконечностей Эфиопии, откуда привозят в Египет наиболее ценные товары, а отсюда снова рассылают их по другим странам; поэтому взимаются двойные пошлины - на ввоз и вывоз; на дорогостоящие товары и пошлины дорогие" (33, С798). Со времени Птолемея II такие флоты отправлялись, как правило, из самой Александрии: в 277 г. до н. э. этому царю удалось расчистить и благоустроить канал от Нила к Красному морю (49, I; 33, II), поддерживавшийся с тех пор в судоходном состоянии. Возможно, своей решимостью он обязан исследованиям Эратосфена, ставшего директором Александрийской библиотеки в год смерти Птолемея II. Египтяне докончили работы, брошенные персами, "прокопали перешеек и сделали пролив запирающимся проходом, так что можно было по желанию плыть беспрепятственно во Внешнее море и возвращаться обратно" (33, С804). По свидетельству Диодора, не верившего в возможность эксплуатации канала Дарием, Птолемей снабдил его системой шлюзов, чтобы сгладить разницу в уровнях.
Однако купцы и судовладельцы, не желавшие рисковать прибылями, предпочитали другие трассы, лучше охраняемые, более короткие и не связанные с превратностями морской стихии. Моряки проходили вдоль индийского побережья и доставляли товары в устье Евфрата. Отсюда верблюды перевозили их в Селевкию, куда стекались также грузопотоки древнейшим караванным путем от Индии через Афганистан и Иран. (После разрушения Селевкии римским полководцем Авидием Кассием в 164 или 165 г. грузы Востока изменили свой маршрут, но местоположение этого города было столь удачным, что 600 лет спустя почти на этом же месте возник Багдад, разбогатевший на посреднической торговле в невероятно короткий срок.) Далее этот поток делился на три основных русла: первое направлялось к югу в Тир и Сидон, второе - на юго-запад до Антиохии, третье - на запад до Эфеса. Затем товары развозились по всему Средиземноморью.
Но осуществить это было непросто. Именно там, где к морю подходили караванные дороги, возникла пиратская корпорация, заставившая содрогнуться мир и в течение десятилетий оспаривавшая господство над ним у Рима.
Картина пятая.
Время и место действия: II в. до н.э. - II в. н.э.,
все Средиземноморье
В 146 г. до н. э., когда дикие козы слизывали римскую соль с земли Карфагена, когда Коринф лежал в еще дымящихся развалинах, а афиняне начинали осваивать латинский язык, на другом берегу моря, в Сирии, молодой человек вел странные переговоры с подозрительными людьми, чья изысканная одежда не соответствовала грубой речи и чрезмерно обветренным лицам. Завсегдатаи портовых кабаков Библа, Лаодикеи, Гераклеи уже запомнили его лицо и узнали имя: Трифон - "Роскошно живущий". Уроженец Касиан - небольшой крепостцы близ Апамеи. Друзья называли его Диодотом - "Даром божьим". Трифон-Диодот был известен и при дворе Антиоха VI, где получил воспитание и успел завести массу полезных знакомств. Он разъезжал по всей Апамейской области, собирая дань для царя. Особенно долго он задерживался в портовых городах. Имя вполне соответствовало образу его жизни, Трифон сорил золотом направо и налево.
В 142 г. до н. э. Трифон при поддержке этих городов сверг Антиоха и узурпировал сирийский трон. Главную цитадель царя, куда он бежал из столицы, - Берит Трифон сровнял с землей, а царский флот захватили люди, среди которых было немало обладателей изысканной одежды и загорелых лиц. То были киликийские пираты, хорошо помнившие обещание Диодота оказать им покровительство, если они помогут ему овладеть троном и удержаться на нем. Служили они всем, кто прилично платил и не покушался на их независимость.
Своим опорным пунктом Трифон-Диодот сделал Коракесий - укрепление на крутой обрывистой скале высотой до 200 м, соединенной с материком узким перешейком. Пираты охотно помогли Трифону превратить Коракесий в неприступную крепость, и после его гибели (загнанный Антиохом в ловушку, Трифон покончил с собой) сделали ее своей центральной базой. В ней находили приют и защиту пираты всего побережья.
Коракесий располагался у западной оконечности нагорья Ташели. У восточной оконечности был выстроен его двойник - город-крепость Корик, точно так же устроенный на островке, соединенном с берегом песчаной косой. Место это было столь удачно для обороны, что его использовали десятки поколений местных жителей. И теперь еще на островке виднеются развалины замка Кергез, чьи хозяева повелевали окрестными водами.
Вся эта местность - Киликия Трахея - "неровная, каменистая" - была, по словам Страбона, словно нарочно создана для разбоя. Этому благоприятствовали не только условия природные, но и условия политические. После захвата Римом Пергама в 130 г. до н. э. Западная (горная) Киликия стала магнитом, притягивающим к себе все отбросы общества. Получив Пергамское царство "в дар" от царя Аттала Филометора, чей прадед был союзником родосцев и сражался вместе с ними на стороне римлян против Филиппа V, Рим не сумел дать окраинам Пергамского царства нового хозяина. О лучших условиях для создания пиратского государства трудно было мечтать. Высокие горы заставляли жителей селиться у их подошвы - на приморской равнине, открытой для вражеских набегов. Обилие корабельного леса способствовало судостроению. Бесчисленные бухточки, гавани, шхеры служили превосходными укрытиями для кораблей, а горы - великолепными укреплениями и убежищами. В 70-х годах до н. э. некий Зеникет, некоронованный властитель Корика, Фаселиды и значительной части Памфилии, избрал своей резиденцией ликийскую гору Феникунт, возможно памятуя об ее втором имени - Олимп. С ее вершины, парящей на высоте 2375 м, он, словно стервятник, обозревал море до Кипра на юге и до Киклад на запале, а также всю Ликию, Милиаду, Памфилию и Писидию, намечая очередную жертву. Когда грабежи Зеникета стали невыносимыми и римский полководец Публий Сервилий уничтожил пиратов, захватил в плен их главаря Нико и взял Олимп приступом, уверовавший в свое бессмертие Зеникет принес щедрую жертву богам: он сжег заживо себя и свою семью.
Контролируя такие обширные области, пираты с легкостью добывали рабов для продажи. На любом невольничьем рынке Греции и Малой Азии можно было приобрести не только раба, но и любые сведения, относящиеся к работорговле: о ценах, о наличии рабов разных национальностей, о поле, цвете кожи и возрасте, об ожидаемых поступлениях. В Эгейском бассейне действовало своего рода "агентство", широко разветвленное и узкоспециализированное. Живой товар стал еще прибыльнее, чем раньше. Новообращенных рабов доставляли в Киклады, где Делос, переданный римлянами в 167 г. до н. э. Афинам с условием, что это будет свободный порт, сделался самым крупным международным невольничьим рынком из всех, какие знала история.
Делос издавна был партнером Родоса и Коринфа в их посреднической торговле, и хлынувший в него поток богатств заставил островитян подумать о новой гавани, удовлетворяющей уровню товарооборота. Она была выстроена уже после гибели Коринфа, в 125 г. до н. э. Около нее, пишет В. Тарн, "выросла масса храмов, магазинов, помещений для различных национальностей и их культов; вершиной этого строительства в конце века стал рынок италиков; более же дешевые постройки украшали простыми статуями и мозаикой, скопированными с более древних образцов. Здесь встречались египтяне, финикийцы, сирийцы, уроженцы Понта и Вифинии;. минеи из Южной Аравии принесли сюда своего бога Вадда; в 100 г. евреи здесь построили свою синагогу... Делос в союзе с пиратами взялся за снабжение Италии тем, что она требовала, т. е. рабами" (100, с. 238-239). Общая длина делосских причалов достигала 2 км - огромная цифра для того времени. По свидетельству Страбона, Делос "был способен в один день принять и продать десятки тысяч рабов" (33, С668). Гарантия надежного и выгодного сбыта невольников толкала на поприще андраподистов всех, кто имел крепкие мускулы и быстрые ноги. Товар не залеживался. "Купец, приставай и разгружай корабль, все продано" эта поговорка родилась на Делосе в те дни. Безнаказанность рассматривалась как поощрение, а добыча - как законный заработок. Римляне мало интересовались сирийскими делами, а сирийским правителям после мятежа Трифона и последовавшей вслед за ним серией восстаний было не до пиратов. Антиох обладал незаурядным талантом портить отношения со своими соседями Кипром, Египтом, Родосом, и этим не замедлили воспользоваться его подданные, вынужденные самостоятельно заботиться о своем пропитании. Флор сообщает, например, что пиратская эскадра некоего Исидора безнаказанно хозяйничала во всем Восточном Средиземноморье от Кирены до Крита и Пелопоннеса (52, III, 6). Очистив этот "золотой треугольник", Исидор со своими 13 квинкверемами нанялся на службу к понтийскому царю Митридату VI, и вполне вероятно, что, после того как он попал на Лемносе в плен к Лукуллу, стал так же ревностно служить римлянам.
Когда Селевкиды заметили, что хозяева в государстве не они, а бесчисленные вожди пиратских шаек, было поздно. По их просьбе римский сенат отрядил в Малую Азию поочередно нескольких полководцев, чтобы те ознакомились с положением дел на месте. Диагноз оказался совсем иным, чем ожидали сирийские цари. Римляне решили, с ноткой растерянности пишет Страбон, "что пиратство явилось только следствием испорченности правителей, хотя и постыдились устранить последних, так как сами утвердили порядок наследования в роде Селевка Никатора" (33, С669). Брошенные покровителями, Селевкиды стали добычей парфян, захвативших земли за Евфратом, Армению и прибрежные области Сирии. Море парфяне передали в распоряжение киликийцев. Впоследствии римляне горько сожалели о своем недальновидном небрежении окраинами государства, они слишком поздно поняли, что допустить ошибку куда легче, чем ее исправить. Но тогда они были слишком заняты подавлением нескончаемых восстаний рабов, потом вспыхнула война с Митридатом VI, после нее Рим залили кровью римские полководцы Марий и Сулла...
Митридатовы войны дали новый толчок пиратству. Умный и хитрый политик, образованнейший человек своего времени, Митридат создал необъятную империю, соперничавшую с Римом. Использовав пиратов в завоевании прибрежных государств, он провозгласил их своими союзниками, узаконив существование пиратского государства с центром в Киликии. В его флоте, насчитывавшем 400 трирем, множество пентеконтер и легких судов, пираты - греки из портовых городов Понта, египтяне, финикийцы и особенно киликийцы - играли не последнюю роль. "Благодаря их помощи он установил свое господство на море, почти парализовал римское наступление на несколько лет в первой войне и оттянул решающее сражение во второй. Наличие больших корпораций пиратов для найма вводило, таким образом, непредсказуемый фактор в многие войны на Средиземном море", - пишет Э. Ч. Семпл (121, с. 150).
Пираты верили в Митридата и любили его, и это был главный "непредсказуемый фактор". Когда ему однажды грозила гибель в бушующем море, легкое пиратское судно, презрев опасность, сумело подобраться к царскому кораблю, где трюм уже был полон воды, и Мнтридату "вопреки всякому ожиданию", пишет Плутарх (26д, 13), удалось достичь берега. Ошибка Митридата была в том, что он всячески сдерживал действия пиратов, подчиняя флот задачам армии. Если бы пиратские флотоводцы (а среди них было немало талантливых) имели возможность самостоятельно планировать и осуществлять свои операции, исход войны мог бы быть иным.