Страница:
И доведется-ли увидeть вообще?..
Обвал...
Постепенно и почти незамeтно поднималась над нашими головами для удара лапа ОГПУ. Не справившись со скаутами давленiем, страхом, угрозами, подкупом, разложенiем, ГПУ рeшило нанести смертельный удар непокорной молодежи.
Мeсяцами и годами собирались свeдeнiя о скаутах и, наконец, весной 1926 года ГПУ рeшило, что всe нити "контр-революцiоннаго сообщества" в его руках. И тогда грянул удар.
Многiе из нас, старших, чувствовали приближенiе этой опасности, но уйти было некуда, да и никто из нас и не хотeл уходить. Бeжать перед опасностями мы не привыкли. Малодушные давно уже отошли в сторону. Но как больно было думать о том, что опять жизнь будет смята на многiе годы, что впереди опять тюрьма и неволя!
А моя личная жизнь складывалась как раз особенно интересно и удачно. Я был счастливым молодоженом, закончил прерванное революцiей высшее образованiе и хотeл вeрить, что впереди -- перiод какой-то творческой жизни.
Но судьба рeшила иначе...
Помню один из вечеров послe моего прieзда с юга. В моей маленькой комнатенкe гости -- Ирин брат. (Нам с Ириной по квартирным условiям так и не пришлось жить вмeстe). Сердечное веселье и задушевные разговоры были внезапно прерваны открывшейся без стука дверью, и на порогe моей комнатки появилась мрачная 256 фигура молчаливаго чекиста в полной формe с какой-то бумажкой в рукe.
-- Ну, Ирочка. Это не иначе, как за мной прieхали!
И я не ошибся.
Пол-ночи тщательно обыскивали мою комнатку и с особенным злорадством взяли дорогiе моему сердцу ордена и значки -- свастику, волка, медвeдя и почетнаго серебрянаго волка, высшую награду нашего старшаго скаута О. Пантюхова.
Эх, долго-ли "собраться с вещами" старому скауту?
Сердечный и крeпкiй поцeлуй Иринe и дядe Ванe, и чекистскiй автомобиль помчал меня по пустынным улицам в сeрой мглe просыпающагося утра на Лубянку, в центральное ОГПУ.
Там меня провели мимо молчаливо посторонившагося часового в комендатуру, с противным злобным лязгом хлопнула желeзная дверь, и я опять оказался в зубцах неумолимой машины краснаго террора.
Между моей жизнью и свободой опять тяжело опустилась безжалостная рeшетка тюрьмы... 257
а<>
Глава IV
За рeшетками
...Солнце всходит и заходит,
А в тюрьмe моей темно"...
Точки зрeнiя
Представьте себe, дорогой читатель, хотя бы на минутку, что вам и какому-то совeтскому гражданину указали бы на нeкоего джентельмена Х и сказали бы этаким приглушенным шепотком:
-- Глядите, вот этот... Здоровый, в очках... Да... Да... Знаете, он был болeе, чeм в 20 тюрьмах... Был обвинен в бандитизмe, государственных преступленiях, шпiонажe и, кромe того, он "измeнник родинe"...
Вeроятно, вы в испугe отступили бы в сторону от такого преступника.
А совeтскiй гражданин отозвался бы спокойно:
-- Вот бeдняга! Не везло, значит! -- И сочувственно бы покачал головой.
Если вмeсто алгебраической величины Х вы подставите фамилiю автора, а мeсто дeйствiя таких ужасов -- Совeтскiй Союз, то разница в воспрiятiях между вами и совeтским жителем станет ясной.
Тюрьма и заключенiе во всем мiрe, кромe СССР, связаны с представленiем о справедливом возмездiи и изоляцiи преступников. Иное дeло в СССР. Там тюрьма давно уже перестала пугать злодeев и защищать мирных жителей. Роли перемeнились. Тюрьмы переполнены людьми, опасными не для населенiя, а для диктаторской власти коммунистов, и стали постоянной угрозой для честных людей. В СССР наказанiе для грабителя и убiйцы несравненно легче, чeм для мирнаго гражданина, осмeлившагося 258 не во время или не в подходящем мeстe возражать, не подчиниться безчеловeчным распоряженiям власти или, упаси Боже, быть заподозрeнным в какой-либо "контр-революцiи".
Тюрьмы в СССР -- один из видов политическаго фильтра населенiя. Недаром один из чекистских вождей в пылу спора как-то сказал крылатую фразу:
-- Все населенiе СССР дeлится на три категорiи: сидящих в ЧК, сидeвших там раньше и тeх, которые будут сидeть... Других -- нeт...
"Тот не гражданин СССР -- кто не болeл сыпняком и не сидeл в ЧК", -говорят в Россiи, подчеркивая этим, что тюремная рeшетка -- это своеобразный спутник совeтскаго бытiя...
Вообще же, поскольку почти во всeх законах, касающихся "политических преступленiй", имeется универсальная фраза -- "карается вплоть до высшей мeры наказанiя", а приговоры выносятся на основанiи субъективнаго пониманiя "революцiонной законности и коммунистическаго правосознанiя" в закрытых засeданiях, без участiя обвиняемаго, -- то, естественно, что карательная политика страны совeтов отличается необычной жестокостью...
Я знал, что попал в безжалостные зубцы бездушной машины, и с тяжелым сердцем ждал, что произойдет дальше...
Перед моим мысленным взором разстилались невеселыя перспективы...
Допрос
Безконечныя лeстницы, корридоры. Двери с часовыми, без часовых, желeзныя, рeшетчатыя... Настороженные взгляды проходящих мимо чекистов. Наконец -- 4 этаж. Надпись -- "Секретный Отдeл". Шедшiй сзади меня с револьвером в рукe чекист открыл передо мною дверь:
-- Сюда.
Небольшая комната, выходящая окном на Лубянскую площадь. Большой письменный стол. Мягкiя кресла... 259
Из-за стола поднял голову хмурый утомленный человeк, с внимательными недобрыми глазами. Впалыя щеки. Плохо выбритое, еще молодое лицо. Помятый, видимо, непривычный штатскiй костюм. Это -- мой слeдователь, тот самый, который когда-нибудь перед Коллегiей ОГПУ будет "докладывать мое дeло" и предлагать ей свое рeшенiе.
"Секретный отдeл, скажет он, предлагает примeнить к Солоневичу такую-то мeру соцiальной защиты"... Предсeдатель равнодушно спросит: "Возраженiй, товарищи, нeт?"... Эта пустая формальность промелькнет в нeсколько секунд, и моя судьба будет рeшена...
Слeдователь молча, движенiем руки указал мнe на стул и стал задавать обычные предварительные вопросы. Эти, по существу, простые, вопросы, касающiеся большей частью прошлаго, таят в себe громадныя опасности для тeх, кому есть что скрывать в своем прошлом. Если ГПУ подозрeвает, что у человeка, по выраженiю моряков, "за кормой нечисто", и он о своем прошлом дает невeрныя данныя, то оно прибeгает к массe самых тонких психологических ловушек для того, чтобы заставить арестованнаго сбиться и напутать в своих показанiях. И даже, если точныя данныя о прошлом человeка и останутся неясными, наличiя этих противорeчiй вполнe достаточно для того, чтобы опредeлить, по выраженiю слeдователей, "наличiе бeлаго запаха" и отправить человeка в концлагерь с простым обвиненiем -- "соцiально-опасный элемент"... Так, на всякiй случай, в порядкe "профилактики"...
Мой предварительный допрос закончился скоро. Мои отвeты были хорошо продуманы и проработаны, и я не путался. Записав эти данныя моей бiографiи, слeдователь коротко сказал -- "подождите" и вышел.
Через минуту в комнату вмeстe с ним вошли еще двое чекистов весьма важнаго вида, не без нeкоторой торжественности усeвшiеся за стол. Предстоял, очевидно, серьезный и длительный допрос.
-- Ну-с, товарищ Солоневич, -- насмeшливо улыбаясь, начал толстый латыш с двумя ромбами в петлицe военнаго мундира, так сказать, "чекистскiй генерал", -- 260 Очень, очень прiятно с вами познакомиться. Давненько мы собирались это сдeлать, но не хотeли раньше времени прерывать вашей вы-со-ко-по-лез-ной дeятельности...
Сказав это, он с улыбкой оглянулся на своих товарищей, как бы приглашая их оцeнить его остроумiе.
-- Странный способ у вас знакомства -- путем ареста и тюрьмы.
-- Ну, ну, конечно, способ не совсeм нормальный, -- с тою же насмeшливой любезностью согласился латыш. -- Но это все пустяки. Это дeло поправимое. Мы глубоко увeрены, что эта "ошибка" -- только случайность, и мы с вами договоримся к общему удовольствiю... Будьте добры отвeтить нам на нeсколько вопросов относительно вашей дeятельности. Вы, надeюсь, понимаете, конечно, сами, что нас интересует не ваша оффицiальная работа, а, так сказать... гм... гм... интимная...
-- Какая это интимная?
-- Вас удивляет это слово? -- Лицо латыша расплылось в улыбкe. Розовыя щеки его жирнаго лица почти закрыли узенькiя щелочки глаз. Видимо, процесс допроса и собственное остроумiе доставляли ему громадное удовольствiе.
-- Ну, я не настаиваю на этом словe, ну, хотя бы... неоффицiальная дeятельность. Вас это удовлетворит?
-- Но я все-таки не понимаю.
Чекист насмeшливо прищурился.
-- Жаль, жаль, что вы такой непонятливый. А мы почему-то были убeждены, что соображенiе у вас быстрое... Ну, хорошо, перейдем на дeловую почву. Скажите, пожалуйста, вы были когда-то скаутом?
-- ГПУ об этом прекрасно извeстно.
-- Значит, вы этого не отрицаете?
-- Нeт.
-- Т-а-а-а-к... А скажите, т е п е р ь, какое вы теперь имeете отношенiе к скаутам?
-- Теперь? Но вeдь теперь организацiи скаутов закрыты.
-- И теперь вы скаутской работы не ведете?
-- Нeт.
Чекисты переглянулись с насмeшливой улыбкой... Толстый латыш покачал головой. 261
-- Должен к крайнему вашему огорченiю сообщить, что наша информацiя не вполнe совпадает с вашими утвержденiями. И мы очень сожалeем, что вы с нами не откровенны.
-- Но вeдь это, дeйствительно, так и есть.
-- Ну, ну... -- Латыш с ромбами положил руку на какую-то папку с бумагами и сказал медленно с ударенiями на каждом словe:
-- Всe ваши утвержденiя гроша ломанаго не стоят. Мы прекрасно знаем, что вы попрежнему руководите организацiями молодежи.
Его узкiе глаза были пристально устремлены на меня.
-- Я не знаю, откуда у вас такая информацiя, но, во всяком случаe, она ошибочна. Скаут-отряды и "Сокол" распущены нeсколько лeт тому назад, и никто из старых взрослых руководителей, в том числe и я, не считают нужным вовлекать молодежь в подпольную работу. Скаутская организацiя, в частности, аполитична, и никто из старых скаутмасторов не станет рисковать жизнью и свободой дeтей вопреки государственному запрещенiю.
-- Так, так, -- со змeиной ласковостью проворковал латыш. -- Это так прiятно слышать и и м е н н о от вас. Вы себe и представить не можете, как это нас радует. Значит, если мы вас правильно поняли, -- вы считаете подпольную скаутскую работу отрицательным явленiем?
-- Конечно.
-- Но вы не отрицаете, что она есть?
-- Отрицаю.
-- Ну, это вы бросьте нам, т. Солоневич, арапа заправлять, -раздраженно бросил другой слeдователь, низкiй коренастый и мрачный человeк. Рeзкiе черты его еврейскаго лица постоянно подергивались непроизвольной гримасой. -- Мы не наивные младенцы в самом дeлe. Мы прекрасно знаем, что подпольныя скаутскiя организацiи существуют и, будьте спокойны, мы выкорчуем их.
-- Да я вовсе и не собираюсь лгать вам. Я твердо знаю, что таких организацiй не существует. Есть группы молодежи, живущiя дружно, как старые друзья, проведшiе много лeт в общих рядах. Но нужна исключительная фантазiя, чтобы счесть эти группы антисовeтской подпольной организацiей. 262
-- Но существованiя этих групп, по крайней мeрe, вы не отрицаете?
-- Нeт. Но я увeрен, что и ГПУ прекрасно знает об этом. Своей старой дружбы мы, конечно, не скрываем. Но от этих групп до антисовeтской организацiи -- дистанцiя огромнаго размeра. И нельзя разсматривать их, как каких-то врагов совeтской власти...
Латыш презрительно улыбнулся, и голос его стал холоден.
-- Уж позвольте нам самим, т. Солоневич, судить, кто друзья, кто враги совeтской власти. И позвольте вам замeтить, что в вашем мнeнiи мы отнюдь не нуждаемся, Кто опасен, кто не опасен -- дeло наше. Нам нужно, чтобы вы откровенно сознались, что вы продолжаете руководить этими, как вы выразились, группами...
-- Я категорически отрицаю это.
В узких злых глазах латыша промелькнуло раздраженiе.
-- Этот нелeпый отвeт только ухудшает ваше положенiе. Мы слeдим за вами не один год и прекрасно знаем всю вашу подноготную. И поeздки ваши по СССР знаем, и знаем, как вы ловко использовали свое званiе военнаго моряка и пробирались даже в Кронштадт. И ваши поeздки по югу знаем, и что вы в Тифилисe, послe полученiя званiя чемпiона, дeлали. Знаем, с кeм вы встрeчались и гдe собирались. И как со скаутами и с соколами и офицерами вели политическiя инструктивныя бесeды, и что среди них организовывали. И связь вашу с заграницей и о контактe с Пантюховым -- словом о б о в с е м з н а е м!
Лицо латыша выражало торжество. Он с довольным видом откинулся на спинку кресла и посмотрeл на меня с улыбкой. "Что, поймали?" казалось, говорила эта улыбка...
Я пожал плечами.
-- Или вы, товарищ Солоневич, может быть, будете все это отрицать? -насмeшливо спросил он.
-- Нeт, не отрицаю... Каждый человeк всегда встрeчается со своими друзьями. Искать в этих встрeчах чего-либо антисовeтскаго вы, конечно, можете, но это -- дeло безнадежное. Ни к какой подпольной антисовeтской работe 263 я отношенiя не имeю. Переписки с заграницей у меня нeт. Eздил я по СССР, инспектируя морскiе флоты, не по своему желанiю.
-- Но этих встрeч вы не отрицаете?
-- Конечно, нeт. Я, слава Богу, не отшельник, избeгающiй людей. Я видался с массой лиц и групп. Но почему вас интересуют только встрeчи с молодежью?
Еврей с дергающимся лицом опять вскочил:
-- Здeсь м ы вас допрашиваем, а не вы нас. Не забывайте, гдe вы находитесь!..
-- Постой, постой, Мартон! -- остановил его старили чекист. -- Не порть своих драгоцeнных нервов... На другое пригодятся... Значит, вы, т. Солоневич, не отрицаете своих встрeч с молодежью?
-- Конечно, нeт. Было бы грустно, если бы я за всe эти годы не прiобрeл в средe молодежи друзей и боялся бы встрeтиться с ними из-за боязни перед ГПУ. В этих встрeчах не было ничего враждебнаго совeтской власти, и я не чувствую себя виновным ни в чем.
-- Ну, вот и прекрасно. Мы охотно вeрим вам, что в этих встрeчах не было ничего контр-революцiоннаго. Так сообщите же нам, с к e м и г д e вы встрeчались. Это нужно нам, конечно, не для репрессiй, а исключительно для провeрки ваших показанiй.
Перед моим мысленным взором мелькнули десятки и сотни молодых лиц, вeрящих в нашу дружбу и в меня, представителя "старой гвардiи". Неужели я назову их имена, подвергну их опасностям "знакомства" с ГПУ и этим путем облегчу свое положенiе?
-- Позвольте мнe уклониться от таких сообщенiй, Это я дeлаю не из конспиративных соображенiй -- мнe скрывать нечего -- а просто потому, что я люблю своих друзей и не хочу доставлять им непрiятностей.
Я сказал эти слова настолько рeшительно, что тема была сочтена исчерпанной. Среди слeдователей наступило непродолжительное молчанiе. Самый младшiй из них на секунду оторвался от записыванiя в протоколe моих слов и с любопытством взглянул на меня. Лицо латыша нахмурилось, словно он был недоволен моим поведенiем.
-- Так, так, -- протянул он... -- Значит, подпольной 264 работы вы не ведете. Т-а-а-а-к... Ну, что-ж. Мы люди с богатой фантазiей. Вообразим себe на минутку, что это, дeйствительно, так. А, скажите, вот, почему вы не работаете с пiонерами?
Этот вопрос застал меня врасплох.
-- С пiонерами? Да я, собственно, ушел с головой в другую работу, да, кромe того, мнe этого и не предлагали...
Латыш мгновенно подхватил мой промах и поспeшно спросил:
-- Ах, не предлагали? А если бы предложили, -- вы согласились бы?
Нужно было выворачиваться из подставленной себe самому западни.
-- Я так загружен, что никак не смог бы взять на себя такую сложную обязанность...
-- Ах, у вас времени не хватило бы? Так я вас понял?
-- Да, пожалуй...
-- Ну, это горюшко -- еще не горе. А если бы государственныя организацiи сочли нужным перебросить вас исключительно на работу с пiонерами, -- вы согласились бы?
-- Н-н-нeт.
-- Почему же? Развe вы не одобряете принципов пiонер-движенiя?
-- Да я, собственно, плохо знаком с ними...
-- Что это вы нам опять пыль в глаза пускаете? -- раздраженно буркнул низенькiй чекист. -- Бросьте наивняка строить, т. Солоневич. Скажите откровенно, что вы политически противник пiонеров -- и дeло с концом...
-- Да, я не политик, и эта сторона дeла меня не интересует...
-- Так что же вам мeшает работать с пiонерами? Развe пiонеры не тe же совeтскiя дeти? Почему же вы возражаете против переброски вас туда?
Положенiе создалось очень напряженное. Согласиться работать с пiонерами не позволяла совeсть. Готовить под руководством Комсомола будущих коммунистов и чекистов, шпiонов и погонщиков рабов, безпрекословных исполнителей воли Сталина я не мог. Разсказывать 265 ребятам о "генiи красных вождей", о величiи ГПУ, о красотe жертв в пользу мiровой революцiи, оправдывать чудовищное истребленiе людей, воспитывать кровожадность, ненависть и равнодушiе к чужому горю, обливать грязью старую могучую Россiю, лгать самому и прiучать ко лжи дeтей, готовить из них шпiонов в собственной семьe, безбожников и комсомольцев -- было для меня непереносимо противно... Но развe в стeнах ГПУ можно было так обосновать свой отказ? А вопрос был поставлен ребром.
-- Трудно точно отвeтить на ваш вопрос. Мнe непонятны нeкоторые принципы пiонер-движенiя с точки зрeнiя педагогической... Да, кромe того, нeт смысла бросать одну налаженную работу и бросаться к другой...
-- Позвольте, позвольте, т. Солоневич, -- прервал меня латыш. -Давайте не уклоняться от темы. Нас чрезвычайно интересует вопрос о ваших гм... гм... идейных расхожденiях с пiонерами. Позвольте спросить, что именно вам педагогически не подходит в пiонерском движенiи?
-- Ну, что-ж! Если уж мое мнeнiе так вас интересует, я могу указать вам хотя бы на такой момент, как воспитанiе в дeтях ненависти и злобы к непонятным им "классовым врагам". Мнe это кажется противорeчащим педагогическим установкам так, как я их понимаю. Дeтская душа, по моему мнeнiю, должна воспитываться на созидательных, а не разрушительных инстинктах...
-- Но вeдь вы, надeюсь, согласитесь с нами, -- снисходительно сказал латыш, -- что в перiод напряженной классовой борьбы нам необходимо воспитывать эту, как вы назвали, ненависть в нашей подрастающей смeнe?
-- Это дeло политики, а я не политик. Может быть, в отношенiи к взрослым, сознательным людям это и могло бы быть оправдано, но с дeтьми я не хотeл бы вести такой работы. Это мнe не по душe.
-- Так, что вы рeшительно отказываетесь работать с пiонерами? -- с ноткой угрозы спросил чекист с дергающимся лицом.
-- Рeшительно.
Слeдователи пошептались и помолчали. Потом толстый латыш опять недовeрчиво покачал головой: 266
-- Та-а-ак... Ну, мы ожидали, что разговор с вами будет содержательнeе и интереснeе. И вдобавок -- болeе выгоден для вас. Жаль... Очень жаль... Ну, позвольте еще один вопрос. Вы, кажется, работали со скаутами и соколами на югe Россiи в перiод власти бeлых генералов Деникина и Врангеля. Не сообщите ли вы нам факты, касающiеся участiя этой молодежи в бeлом движенiи?
-- Простите, мнe неясен ваш вопрос. О каком участiи в бeлом движенiи вы говорите?
-- Ах, и это вам непонятно? -- с раздраженной язвительностью спросил латыш. -- Придется, видимо, и это вам расжевывать... Удивительно, как это вы непонятливы... Нам нужно знать, кто, напримeр, из скаутов участвовал в бeлых армiях, кто организовывал работу скаутов в лазаретах и санитарных отрядах, кто из руководителей вел антисовeтскую агитацiю. Вы в тe времена были Помощником Старшаго Скаута Россiи и, разумeется, прекрасно знаете все это. И мы требуем от вас, как от совeтскаго гражданина, чтобы вы сообщили нам всe эти свeдeнiя.
Этот вопрос был поставлен еще болeе категорически. ГПУ требовало от меня опредeленных матерiалов...
Мнe не раз еще до ареста приходилось слышать, что ГПУ собирается устроить большой процесс над скаутами, чтобы облить грязью скаутскую идею, кричать на весь мiр, что скауты -- "орудiе буржуазiи, генералов и попов", что скауты -- непримиримые враги народа и пр. и пр. Уже не раз ГПУ ловко инсценировало такiе процессы, выставляя подкупленных или терроризированных свидeтелей, говоривших под диктовку ГПУ заученныя показанiя. Для такого процесса над скаутингом нужны были люди и документы. И этот процесс мог послужить для ГПУ нeкоторым оправданiем расправы над непокорной молодежью.
Опять в моей памяти вспыхнули яркiя воспоминанiя -- годы гражданской войны, расцвeт скаутинга под покровительством "бeлых вождей", наша работа среди больных и раненых, лица скаутов, ушедших в Бeлую Армiю, повинуясь чувству долга перед Родиной...
Но неужели я могу выдать их имена? Неужели я могу унизиться до того, чтобы фигурировать в качествe 267 центральнаго "раскаявшагося вождя" на таком гнусном процессe против нашего братства?
Неужели эти, вот, чекисты думают, что такой цeной я куплю свою свободу?
-- Товарищ слeдователь! Давайте твердо договоримся в одном -- ничего против своей совeсти я вам не скажу. Вы вольны разсматривать работу среди больных и раненых, как помощь бeлому движенiю, но для меня такая дeятельность выше политики. Были в этих лазаретах и бeлые, и красные, и им скауты помогали, как помогал каждый врач или сестра милосердiя... Вы еще спрашиваете об участниках гражданской войны. Наши отряды имeли дeло с молодежью не военнаго возраста. Если кто-либо из старших скаутов, уже взрослых, и был в рядах бeлаго движенiя, -- это дeло его совeсти и политических убeжденiй. Но никаких документов и показанiй по этому вопросу я не дам.
Мой голос звучал рeзко и вызывающе... Было ясно, что этот отвeт ухудшает мое положенiе, но в глубинe души кипeло возмущенiе. Пусть впереди нeт надежды на свободу и, может быть, и жизнь... Но выдать друзей? Такой подлой цeной купить свою свободу?..
Я сжал зубы, и судорога прошла по моему лицу. Толстый латыш, испытующе слeдившiй за мной, очевидно, угадал, что происходит в моей душe, и что его расчеты лопнули. Все его самодовольное спокойствiе мгновенно соскочило, как маска. Он вскочил, лицо его покраснeло и, фыркая слюной, он истерически закричал:
-- Значит, в молчанку играть собрались, т. Солоневич? Всe наши вопросы для вас пустячки? Так, что ли? Вы думаете -- "захочу -- полюблю, захочу -разлюблю"? Это как в а м заблагоразсудится? Ну, нeт!.. Мы думали, что вы умнeе, что это вашим мальчишкам подходит героев разыгрывать... Плохо же вы понимаете свое положенiе... Ну, что ж!.. Вам же хуже.. Вы еще не раз пожалeете о своих словах, да поздно будет...
И, рeзко повернувшись, он направился к двери. В послeднiй момент он остановился, еще раз злобно и угрожающе посмотрeл на меня и что-то тихо сказал молодому слeдователю. 268
-- Слушаю, т. начальник, -- отвeтит тот, и оба старших чекиста вышли. Мы остались в комнатe одни. Нeсколько минут длилось непрiятное, тягостное молчанiе. Потом слeдователь придвинул к себe лист бумаги и стал что-то писать. Взволнованный только что прошедшей сценой, я отвернулся и стал смотрeть в окно.
Капкан сжимается
С высоты 4-го этажа широко разворачивалась панорама Лубянской площади. Стeна Китай-города зубчатыми уступами спускалась к другой шумящей площади. Посрединe этой старинной, изъeденной вeками стeны, грозно возвышалась Никольская башня со своими узкими бойницами. Крыши и купола Москвы -- сердца Россiи -- блестeли на солнцe и туманились вдали. Чуть доносились суетливые звонки трамваев, да людской муравейник струями шевелился по краям широкой площади.
"Когда это мнe еще придется ходить свободным по Москвe?" мелькнуло у меня в головe, и сердце заныло при мысли о годах неволи, лежащих впереди. По концу допроса я ясно видeл, что надежд на освобожденiе нeт. Если не разстрeляют, то, по крайней мeрe, длительное заключенiе обезпечено. Из рук ГПУ, как нeкогда из рук инквизицiи, так просто не вырваться.
Несмотря на всe эти мысли, на душe у меня было легко и спокойно. К мысли о неизбeжности репрессiй ГПУ я давно уже привык. Компромиссы с совeстью мнe были противны, а угроз я не боялся. Мое душевное спокойствiе нарушала только мысль о том, как тяжело переживают эти дни неизвeстности мой брат и жена, в привязанности которых я был глубоко увeрен.
Я опять поглядeл в окно. Может быть, как раз в эту минуту, кто нибудь из них идет по этой площади и с сжимающимся от боли сердцем смотрит на мрачныя, овeянныя кровавой славой стeны ГПУ. И вeдь все-таки мнe легче, чeм им. Боль за любимаго всегда острeе и сильнeе, чeм своя собственная боль...
Слeдователь вызвал меня из задумчивости просьбой подписать протокол допроса. Я внимательно прочел его 269 и, к своему большому изумленiю, не нашел в нем обычных для ГПУ ловушек или искаженiй.
Подписывая, я высказал своему слeдователю удивленiе, что протокол допроса написан так коротко и точно.
-- Ну, мы вeдь знаем, как с кeм обращаться, -- сухо усмeхнулся тот. -Вас-то, во всяком случаe, мы не будем пугать револьверами и путать протокольными штучками. Видывали вас на рингe, да и книги ваши почитывали. Ваш характер нам давно знаком, и в отношенiи вас у нас есть другой подход... Подпишите пока, кстати, и это, -- добавил он, протягивая мнe листок бумаги.
На нем стояло:
"Гражданин Солоневич Б. Л., инспектор Морского Флота, обвиняется в преступленiях, предусмотрeнных в статьe 61 Уголовнаго Кодекса.
Начальник Секретнаго Отдeла ОГПУ (подпись).
Настоящее заключенiе мнe объявлено.
(Подпись заключеннаго). 4 iюня 1926 г."
Я удивленно поднял брови.
-- Простите, т. слeдователь, но меня вeдь пока ни в чем не обвиняли. Были высказаны только нeкоторыя подозрeнiя, не поддержанныя обвинительным матерiалом, да было задано нeсколько вопросов.
-- Мы зря не арестовываем. У нас давно имeется достаточно матерiала для вашего обвиненiя, -- сурово отрeзал чекист.
-- Так предъявите мнe его!
-- В свое время покажем, если найдем нужным. А пока распишитесь в том, что вы получили обвиненiе.
-- Позвольте. Но вeдь я не знаю даже, что это за обвиненiе! Имeю же я право хотя бы узнать, что это за статья Уголовнаго Кодекса? Имeйте в виду, что без этого я не подпишу.
Обвал...
Постепенно и почти незамeтно поднималась над нашими головами для удара лапа ОГПУ. Не справившись со скаутами давленiем, страхом, угрозами, подкупом, разложенiем, ГПУ рeшило нанести смертельный удар непокорной молодежи.
Мeсяцами и годами собирались свeдeнiя о скаутах и, наконец, весной 1926 года ГПУ рeшило, что всe нити "контр-революцiоннаго сообщества" в его руках. И тогда грянул удар.
Многiе из нас, старших, чувствовали приближенiе этой опасности, но уйти было некуда, да и никто из нас и не хотeл уходить. Бeжать перед опасностями мы не привыкли. Малодушные давно уже отошли в сторону. Но как больно было думать о том, что опять жизнь будет смята на многiе годы, что впереди опять тюрьма и неволя!
А моя личная жизнь складывалась как раз особенно интересно и удачно. Я был счастливым молодоженом, закончил прерванное революцiей высшее образованiе и хотeл вeрить, что впереди -- перiод какой-то творческой жизни.
Но судьба рeшила иначе...
Помню один из вечеров послe моего прieзда с юга. В моей маленькой комнатенкe гости -- Ирин брат. (Нам с Ириной по квартирным условiям так и не пришлось жить вмeстe). Сердечное веселье и задушевные разговоры были внезапно прерваны открывшейся без стука дверью, и на порогe моей комнатки появилась мрачная 256 фигура молчаливаго чекиста в полной формe с какой-то бумажкой в рукe.
-- Ну, Ирочка. Это не иначе, как за мной прieхали!
И я не ошибся.
Пол-ночи тщательно обыскивали мою комнатку и с особенным злорадством взяли дорогiе моему сердцу ордена и значки -- свастику, волка, медвeдя и почетнаго серебрянаго волка, высшую награду нашего старшаго скаута О. Пантюхова.
Эх, долго-ли "собраться с вещами" старому скауту?
Сердечный и крeпкiй поцeлуй Иринe и дядe Ванe, и чекистскiй автомобиль помчал меня по пустынным улицам в сeрой мглe просыпающагося утра на Лубянку, в центральное ОГПУ.
Там меня провели мимо молчаливо посторонившагося часового в комендатуру, с противным злобным лязгом хлопнула желeзная дверь, и я опять оказался в зубцах неумолимой машины краснаго террора.
Между моей жизнью и свободой опять тяжело опустилась безжалостная рeшетка тюрьмы... 257
а<>
Глава IV
За рeшетками
...Солнце всходит и заходит,
А в тюрьмe моей темно"...
Точки зрeнiя
Представьте себe, дорогой читатель, хотя бы на минутку, что вам и какому-то совeтскому гражданину указали бы на нeкоего джентельмена Х и сказали бы этаким приглушенным шепотком:
-- Глядите, вот этот... Здоровый, в очках... Да... Да... Знаете, он был болeе, чeм в 20 тюрьмах... Был обвинен в бандитизмe, государственных преступленiях, шпiонажe и, кромe того, он "измeнник родинe"...
Вeроятно, вы в испугe отступили бы в сторону от такого преступника.
А совeтскiй гражданин отозвался бы спокойно:
-- Вот бeдняга! Не везло, значит! -- И сочувственно бы покачал головой.
Если вмeсто алгебраической величины Х вы подставите фамилiю автора, а мeсто дeйствiя таких ужасов -- Совeтскiй Союз, то разница в воспрiятiях между вами и совeтским жителем станет ясной.
Тюрьма и заключенiе во всем мiрe, кромe СССР, связаны с представленiем о справедливом возмездiи и изоляцiи преступников. Иное дeло в СССР. Там тюрьма давно уже перестала пугать злодeев и защищать мирных жителей. Роли перемeнились. Тюрьмы переполнены людьми, опасными не для населенiя, а для диктаторской власти коммунистов, и стали постоянной угрозой для честных людей. В СССР наказанiе для грабителя и убiйцы несравненно легче, чeм для мирнаго гражданина, осмeлившагося 258 не во время или не в подходящем мeстe возражать, не подчиниться безчеловeчным распоряженiям власти или, упаси Боже, быть заподозрeнным в какой-либо "контр-революцiи".
Тюрьмы в СССР -- один из видов политическаго фильтра населенiя. Недаром один из чекистских вождей в пылу спора как-то сказал крылатую фразу:
-- Все населенiе СССР дeлится на три категорiи: сидящих в ЧК, сидeвших там раньше и тeх, которые будут сидeть... Других -- нeт...
"Тот не гражданин СССР -- кто не болeл сыпняком и не сидeл в ЧК", -говорят в Россiи, подчеркивая этим, что тюремная рeшетка -- это своеобразный спутник совeтскаго бытiя...
Вообще же, поскольку почти во всeх законах, касающихся "политических преступленiй", имeется универсальная фраза -- "карается вплоть до высшей мeры наказанiя", а приговоры выносятся на основанiи субъективнаго пониманiя "революцiонной законности и коммунистическаго правосознанiя" в закрытых засeданiях, без участiя обвиняемаго, -- то, естественно, что карательная политика страны совeтов отличается необычной жестокостью...
Я знал, что попал в безжалостные зубцы бездушной машины, и с тяжелым сердцем ждал, что произойдет дальше...
Перед моим мысленным взором разстилались невеселыя перспективы...
Допрос
Безконечныя лeстницы, корридоры. Двери с часовыми, без часовых, желeзныя, рeшетчатыя... Настороженные взгляды проходящих мимо чекистов. Наконец -- 4 этаж. Надпись -- "Секретный Отдeл". Шедшiй сзади меня с револьвером в рукe чекист открыл передо мною дверь:
-- Сюда.
Небольшая комната, выходящая окном на Лубянскую площадь. Большой письменный стол. Мягкiя кресла... 259
Из-за стола поднял голову хмурый утомленный человeк, с внимательными недобрыми глазами. Впалыя щеки. Плохо выбритое, еще молодое лицо. Помятый, видимо, непривычный штатскiй костюм. Это -- мой слeдователь, тот самый, который когда-нибудь перед Коллегiей ОГПУ будет "докладывать мое дeло" и предлагать ей свое рeшенiе.
"Секретный отдeл, скажет он, предлагает примeнить к Солоневичу такую-то мeру соцiальной защиты"... Предсeдатель равнодушно спросит: "Возраженiй, товарищи, нeт?"... Эта пустая формальность промелькнет в нeсколько секунд, и моя судьба будет рeшена...
Слeдователь молча, движенiем руки указал мнe на стул и стал задавать обычные предварительные вопросы. Эти, по существу, простые, вопросы, касающiеся большей частью прошлаго, таят в себe громадныя опасности для тeх, кому есть что скрывать в своем прошлом. Если ГПУ подозрeвает, что у человeка, по выраженiю моряков, "за кормой нечисто", и он о своем прошлом дает невeрныя данныя, то оно прибeгает к массe самых тонких психологических ловушек для того, чтобы заставить арестованнаго сбиться и напутать в своих показанiях. И даже, если точныя данныя о прошлом человeка и останутся неясными, наличiя этих противорeчiй вполнe достаточно для того, чтобы опредeлить, по выраженiю слeдователей, "наличiе бeлаго запаха" и отправить человeка в концлагерь с простым обвиненiем -- "соцiально-опасный элемент"... Так, на всякiй случай, в порядкe "профилактики"...
Мой предварительный допрос закончился скоро. Мои отвeты были хорошо продуманы и проработаны, и я не путался. Записав эти данныя моей бiографiи, слeдователь коротко сказал -- "подождите" и вышел.
Через минуту в комнату вмeстe с ним вошли еще двое чекистов весьма важнаго вида, не без нeкоторой торжественности усeвшiеся за стол. Предстоял, очевидно, серьезный и длительный допрос.
-- Ну-с, товарищ Солоневич, -- насмeшливо улыбаясь, начал толстый латыш с двумя ромбами в петлицe военнаго мундира, так сказать, "чекистскiй генерал", -- 260 Очень, очень прiятно с вами познакомиться. Давненько мы собирались это сдeлать, но не хотeли раньше времени прерывать вашей вы-со-ко-по-лез-ной дeятельности...
Сказав это, он с улыбкой оглянулся на своих товарищей, как бы приглашая их оцeнить его остроумiе.
-- Странный способ у вас знакомства -- путем ареста и тюрьмы.
-- Ну, ну, конечно, способ не совсeм нормальный, -- с тою же насмeшливой любезностью согласился латыш. -- Но это все пустяки. Это дeло поправимое. Мы глубоко увeрены, что эта "ошибка" -- только случайность, и мы с вами договоримся к общему удовольствiю... Будьте добры отвeтить нам на нeсколько вопросов относительно вашей дeятельности. Вы, надeюсь, понимаете, конечно, сами, что нас интересует не ваша оффицiальная работа, а, так сказать... гм... гм... интимная...
-- Какая это интимная?
-- Вас удивляет это слово? -- Лицо латыша расплылось в улыбкe. Розовыя щеки его жирнаго лица почти закрыли узенькiя щелочки глаз. Видимо, процесс допроса и собственное остроумiе доставляли ему громадное удовольствiе.
-- Ну, я не настаиваю на этом словe, ну, хотя бы... неоффицiальная дeятельность. Вас это удовлетворит?
-- Но я все-таки не понимаю.
Чекист насмeшливо прищурился.
-- Жаль, жаль, что вы такой непонятливый. А мы почему-то были убeждены, что соображенiе у вас быстрое... Ну, хорошо, перейдем на дeловую почву. Скажите, пожалуйста, вы были когда-то скаутом?
-- ГПУ об этом прекрасно извeстно.
-- Значит, вы этого не отрицаете?
-- Нeт.
-- Т-а-а-а-к... А скажите, т е п е р ь, какое вы теперь имeете отношенiе к скаутам?
-- Теперь? Но вeдь теперь организацiи скаутов закрыты.
-- И теперь вы скаутской работы не ведете?
-- Нeт.
Чекисты переглянулись с насмeшливой улыбкой... Толстый латыш покачал головой. 261
-- Должен к крайнему вашему огорченiю сообщить, что наша информацiя не вполнe совпадает с вашими утвержденiями. И мы очень сожалeем, что вы с нами не откровенны.
-- Но вeдь это, дeйствительно, так и есть.
-- Ну, ну... -- Латыш с ромбами положил руку на какую-то папку с бумагами и сказал медленно с ударенiями на каждом словe:
-- Всe ваши утвержденiя гроша ломанаго не стоят. Мы прекрасно знаем, что вы попрежнему руководите организацiями молодежи.
Его узкiе глаза были пристально устремлены на меня.
-- Я не знаю, откуда у вас такая информацiя, но, во всяком случаe, она ошибочна. Скаут-отряды и "Сокол" распущены нeсколько лeт тому назад, и никто из старых взрослых руководителей, в том числe и я, не считают нужным вовлекать молодежь в подпольную работу. Скаутская организацiя, в частности, аполитична, и никто из старых скаутмасторов не станет рисковать жизнью и свободой дeтей вопреки государственному запрещенiю.
-- Так, так, -- со змeиной ласковостью проворковал латыш. -- Это так прiятно слышать и и м е н н о от вас. Вы себe и представить не можете, как это нас радует. Значит, если мы вас правильно поняли, -- вы считаете подпольную скаутскую работу отрицательным явленiем?
-- Конечно.
-- Но вы не отрицаете, что она есть?
-- Отрицаю.
-- Ну, это вы бросьте нам, т. Солоневич, арапа заправлять, -раздраженно бросил другой слeдователь, низкiй коренастый и мрачный человeк. Рeзкiе черты его еврейскаго лица постоянно подергивались непроизвольной гримасой. -- Мы не наивные младенцы в самом дeлe. Мы прекрасно знаем, что подпольныя скаутскiя организацiи существуют и, будьте спокойны, мы выкорчуем их.
-- Да я вовсе и не собираюсь лгать вам. Я твердо знаю, что таких организацiй не существует. Есть группы молодежи, живущiя дружно, как старые друзья, проведшiе много лeт в общих рядах. Но нужна исключительная фантазiя, чтобы счесть эти группы антисовeтской подпольной организацiей. 262
-- Но существованiя этих групп, по крайней мeрe, вы не отрицаете?
-- Нeт. Но я увeрен, что и ГПУ прекрасно знает об этом. Своей старой дружбы мы, конечно, не скрываем. Но от этих групп до антисовeтской организацiи -- дистанцiя огромнаго размeра. И нельзя разсматривать их, как каких-то врагов совeтской власти...
Латыш презрительно улыбнулся, и голос его стал холоден.
-- Уж позвольте нам самим, т. Солоневич, судить, кто друзья, кто враги совeтской власти. И позвольте вам замeтить, что в вашем мнeнiи мы отнюдь не нуждаемся, Кто опасен, кто не опасен -- дeло наше. Нам нужно, чтобы вы откровенно сознались, что вы продолжаете руководить этими, как вы выразились, группами...
-- Я категорически отрицаю это.
В узких злых глазах латыша промелькнуло раздраженiе.
-- Этот нелeпый отвeт только ухудшает ваше положенiе. Мы слeдим за вами не один год и прекрасно знаем всю вашу подноготную. И поeздки ваши по СССР знаем, и знаем, как вы ловко использовали свое званiе военнаго моряка и пробирались даже в Кронштадт. И ваши поeздки по югу знаем, и что вы в Тифилисe, послe полученiя званiя чемпiона, дeлали. Знаем, с кeм вы встрeчались и гдe собирались. И как со скаутами и с соколами и офицерами вели политическiя инструктивныя бесeды, и что среди них организовывали. И связь вашу с заграницей и о контактe с Пантюховым -- словом о б о в с е м з н а е м!
Лицо латыша выражало торжество. Он с довольным видом откинулся на спинку кресла и посмотрeл на меня с улыбкой. "Что, поймали?" казалось, говорила эта улыбка...
Я пожал плечами.
-- Или вы, товарищ Солоневич, может быть, будете все это отрицать? -насмeшливо спросил он.
-- Нeт, не отрицаю... Каждый человeк всегда встрeчается со своими друзьями. Искать в этих встрeчах чего-либо антисовeтскаго вы, конечно, можете, но это -- дeло безнадежное. Ни к какой подпольной антисовeтской работe 263 я отношенiя не имeю. Переписки с заграницей у меня нeт. Eздил я по СССР, инспектируя морскiе флоты, не по своему желанiю.
-- Но этих встрeч вы не отрицаете?
-- Конечно, нeт. Я, слава Богу, не отшельник, избeгающiй людей. Я видался с массой лиц и групп. Но почему вас интересуют только встрeчи с молодежью?
Еврей с дергающимся лицом опять вскочил:
-- Здeсь м ы вас допрашиваем, а не вы нас. Не забывайте, гдe вы находитесь!..
-- Постой, постой, Мартон! -- остановил его старили чекист. -- Не порть своих драгоцeнных нервов... На другое пригодятся... Значит, вы, т. Солоневич, не отрицаете своих встрeч с молодежью?
-- Конечно, нeт. Было бы грустно, если бы я за всe эти годы не прiобрeл в средe молодежи друзей и боялся бы встрeтиться с ними из-за боязни перед ГПУ. В этих встрeчах не было ничего враждебнаго совeтской власти, и я не чувствую себя виновным ни в чем.
-- Ну, вот и прекрасно. Мы охотно вeрим вам, что в этих встрeчах не было ничего контр-революцiоннаго. Так сообщите же нам, с к e м и г д e вы встрeчались. Это нужно нам, конечно, не для репрессiй, а исключительно для провeрки ваших показанiй.
Перед моим мысленным взором мелькнули десятки и сотни молодых лиц, вeрящих в нашу дружбу и в меня, представителя "старой гвардiи". Неужели я назову их имена, подвергну их опасностям "знакомства" с ГПУ и этим путем облегчу свое положенiе?
-- Позвольте мнe уклониться от таких сообщенiй, Это я дeлаю не из конспиративных соображенiй -- мнe скрывать нечего -- а просто потому, что я люблю своих друзей и не хочу доставлять им непрiятностей.
Я сказал эти слова настолько рeшительно, что тема была сочтена исчерпанной. Среди слeдователей наступило непродолжительное молчанiе. Самый младшiй из них на секунду оторвался от записыванiя в протоколe моих слов и с любопытством взглянул на меня. Лицо латыша нахмурилось, словно он был недоволен моим поведенiем.
-- Так, так, -- протянул он... -- Значит, подпольной 264 работы вы не ведете. Т-а-а-а-к... Ну, что-ж. Мы люди с богатой фантазiей. Вообразим себe на минутку, что это, дeйствительно, так. А, скажите, вот, почему вы не работаете с пiонерами?
Этот вопрос застал меня врасплох.
-- С пiонерами? Да я, собственно, ушел с головой в другую работу, да, кромe того, мнe этого и не предлагали...
Латыш мгновенно подхватил мой промах и поспeшно спросил:
-- Ах, не предлагали? А если бы предложили, -- вы согласились бы?
Нужно было выворачиваться из подставленной себe самому западни.
-- Я так загружен, что никак не смог бы взять на себя такую сложную обязанность...
-- Ах, у вас времени не хватило бы? Так я вас понял?
-- Да, пожалуй...
-- Ну, это горюшко -- еще не горе. А если бы государственныя организацiи сочли нужным перебросить вас исключительно на работу с пiонерами, -- вы согласились бы?
-- Н-н-нeт.
-- Почему же? Развe вы не одобряете принципов пiонер-движенiя?
-- Да я, собственно, плохо знаком с ними...
-- Что это вы нам опять пыль в глаза пускаете? -- раздраженно буркнул низенькiй чекист. -- Бросьте наивняка строить, т. Солоневич. Скажите откровенно, что вы политически противник пiонеров -- и дeло с концом...
-- Да, я не политик, и эта сторона дeла меня не интересует...
-- Так что же вам мeшает работать с пiонерами? Развe пiонеры не тe же совeтскiя дeти? Почему же вы возражаете против переброски вас туда?
Положенiе создалось очень напряженное. Согласиться работать с пiонерами не позволяла совeсть. Готовить под руководством Комсомола будущих коммунистов и чекистов, шпiонов и погонщиков рабов, безпрекословных исполнителей воли Сталина я не мог. Разсказывать 265 ребятам о "генiи красных вождей", о величiи ГПУ, о красотe жертв в пользу мiровой революцiи, оправдывать чудовищное истребленiе людей, воспитывать кровожадность, ненависть и равнодушiе к чужому горю, обливать грязью старую могучую Россiю, лгать самому и прiучать ко лжи дeтей, готовить из них шпiонов в собственной семьe, безбожников и комсомольцев -- было для меня непереносимо противно... Но развe в стeнах ГПУ можно было так обосновать свой отказ? А вопрос был поставлен ребром.
-- Трудно точно отвeтить на ваш вопрос. Мнe непонятны нeкоторые принципы пiонер-движенiя с точки зрeнiя педагогической... Да, кромe того, нeт смысла бросать одну налаженную работу и бросаться к другой...
-- Позвольте, позвольте, т. Солоневич, -- прервал меня латыш. -Давайте не уклоняться от темы. Нас чрезвычайно интересует вопрос о ваших гм... гм... идейных расхожденiях с пiонерами. Позвольте спросить, что именно вам педагогически не подходит в пiонерском движенiи?
-- Ну, что-ж! Если уж мое мнeнiе так вас интересует, я могу указать вам хотя бы на такой момент, как воспитанiе в дeтях ненависти и злобы к непонятным им "классовым врагам". Мнe это кажется противорeчащим педагогическим установкам так, как я их понимаю. Дeтская душа, по моему мнeнiю, должна воспитываться на созидательных, а не разрушительных инстинктах...
-- Но вeдь вы, надeюсь, согласитесь с нами, -- снисходительно сказал латыш, -- что в перiод напряженной классовой борьбы нам необходимо воспитывать эту, как вы назвали, ненависть в нашей подрастающей смeнe?
-- Это дeло политики, а я не политик. Может быть, в отношенiи к взрослым, сознательным людям это и могло бы быть оправдано, но с дeтьми я не хотeл бы вести такой работы. Это мнe не по душe.
-- Так, что вы рeшительно отказываетесь работать с пiонерами? -- с ноткой угрозы спросил чекист с дергающимся лицом.
-- Рeшительно.
Слeдователи пошептались и помолчали. Потом толстый латыш опять недовeрчиво покачал головой: 266
-- Та-а-ак... Ну, мы ожидали, что разговор с вами будет содержательнeе и интереснeе. И вдобавок -- болeе выгоден для вас. Жаль... Очень жаль... Ну, позвольте еще один вопрос. Вы, кажется, работали со скаутами и соколами на югe Россiи в перiод власти бeлых генералов Деникина и Врангеля. Не сообщите ли вы нам факты, касающiеся участiя этой молодежи в бeлом движенiи?
-- Простите, мнe неясен ваш вопрос. О каком участiи в бeлом движенiи вы говорите?
-- Ах, и это вам непонятно? -- с раздраженной язвительностью спросил латыш. -- Придется, видимо, и это вам расжевывать... Удивительно, как это вы непонятливы... Нам нужно знать, кто, напримeр, из скаутов участвовал в бeлых армiях, кто организовывал работу скаутов в лазаретах и санитарных отрядах, кто из руководителей вел антисовeтскую агитацiю. Вы в тe времена были Помощником Старшаго Скаута Россiи и, разумeется, прекрасно знаете все это. И мы требуем от вас, как от совeтскаго гражданина, чтобы вы сообщили нам всe эти свeдeнiя.
Этот вопрос был поставлен еще болeе категорически. ГПУ требовало от меня опредeленных матерiалов...
Мнe не раз еще до ареста приходилось слышать, что ГПУ собирается устроить большой процесс над скаутами, чтобы облить грязью скаутскую идею, кричать на весь мiр, что скауты -- "орудiе буржуазiи, генералов и попов", что скауты -- непримиримые враги народа и пр. и пр. Уже не раз ГПУ ловко инсценировало такiе процессы, выставляя подкупленных или терроризированных свидeтелей, говоривших под диктовку ГПУ заученныя показанiя. Для такого процесса над скаутингом нужны были люди и документы. И этот процесс мог послужить для ГПУ нeкоторым оправданiем расправы над непокорной молодежью.
Опять в моей памяти вспыхнули яркiя воспоминанiя -- годы гражданской войны, расцвeт скаутинга под покровительством "бeлых вождей", наша работа среди больных и раненых, лица скаутов, ушедших в Бeлую Армiю, повинуясь чувству долга перед Родиной...
Но неужели я могу выдать их имена? Неужели я могу унизиться до того, чтобы фигурировать в качествe 267 центральнаго "раскаявшагося вождя" на таком гнусном процессe против нашего братства?
Неужели эти, вот, чекисты думают, что такой цeной я куплю свою свободу?
-- Товарищ слeдователь! Давайте твердо договоримся в одном -- ничего против своей совeсти я вам не скажу. Вы вольны разсматривать работу среди больных и раненых, как помощь бeлому движенiю, но для меня такая дeятельность выше политики. Были в этих лазаретах и бeлые, и красные, и им скауты помогали, как помогал каждый врач или сестра милосердiя... Вы еще спрашиваете об участниках гражданской войны. Наши отряды имeли дeло с молодежью не военнаго возраста. Если кто-либо из старших скаутов, уже взрослых, и был в рядах бeлаго движенiя, -- это дeло его совeсти и политических убeжденiй. Но никаких документов и показанiй по этому вопросу я не дам.
Мой голос звучал рeзко и вызывающе... Было ясно, что этот отвeт ухудшает мое положенiе, но в глубинe души кипeло возмущенiе. Пусть впереди нeт надежды на свободу и, может быть, и жизнь... Но выдать друзей? Такой подлой цeной купить свою свободу?..
Я сжал зубы, и судорога прошла по моему лицу. Толстый латыш, испытующе слeдившiй за мной, очевидно, угадал, что происходит в моей душe, и что его расчеты лопнули. Все его самодовольное спокойствiе мгновенно соскочило, как маска. Он вскочил, лицо его покраснeло и, фыркая слюной, он истерически закричал:
-- Значит, в молчанку играть собрались, т. Солоневич? Всe наши вопросы для вас пустячки? Так, что ли? Вы думаете -- "захочу -- полюблю, захочу -разлюблю"? Это как в а м заблагоразсудится? Ну, нeт!.. Мы думали, что вы умнeе, что это вашим мальчишкам подходит героев разыгрывать... Плохо же вы понимаете свое положенiе... Ну, что ж!.. Вам же хуже.. Вы еще не раз пожалeете о своих словах, да поздно будет...
И, рeзко повернувшись, он направился к двери. В послeднiй момент он остановился, еще раз злобно и угрожающе посмотрeл на меня и что-то тихо сказал молодому слeдователю. 268
-- Слушаю, т. начальник, -- отвeтит тот, и оба старших чекиста вышли. Мы остались в комнатe одни. Нeсколько минут длилось непрiятное, тягостное молчанiе. Потом слeдователь придвинул к себe лист бумаги и стал что-то писать. Взволнованный только что прошедшей сценой, я отвернулся и стал смотрeть в окно.
Капкан сжимается
С высоты 4-го этажа широко разворачивалась панорама Лубянской площади. Стeна Китай-города зубчатыми уступами спускалась к другой шумящей площади. Посрединe этой старинной, изъeденной вeками стeны, грозно возвышалась Никольская башня со своими узкими бойницами. Крыши и купола Москвы -- сердца Россiи -- блестeли на солнцe и туманились вдали. Чуть доносились суетливые звонки трамваев, да людской муравейник струями шевелился по краям широкой площади.
"Когда это мнe еще придется ходить свободным по Москвe?" мелькнуло у меня в головe, и сердце заныло при мысли о годах неволи, лежащих впереди. По концу допроса я ясно видeл, что надежд на освобожденiе нeт. Если не разстрeляют, то, по крайней мeрe, длительное заключенiе обезпечено. Из рук ГПУ, как нeкогда из рук инквизицiи, так просто не вырваться.
Несмотря на всe эти мысли, на душe у меня было легко и спокойно. К мысли о неизбeжности репрессiй ГПУ я давно уже привык. Компромиссы с совeстью мнe были противны, а угроз я не боялся. Мое душевное спокойствiе нарушала только мысль о том, как тяжело переживают эти дни неизвeстности мой брат и жена, в привязанности которых я был глубоко увeрен.
Я опять поглядeл в окно. Может быть, как раз в эту минуту, кто нибудь из них идет по этой площади и с сжимающимся от боли сердцем смотрит на мрачныя, овeянныя кровавой славой стeны ГПУ. И вeдь все-таки мнe легче, чeм им. Боль за любимаго всегда острeе и сильнeе, чeм своя собственная боль...
Слeдователь вызвал меня из задумчивости просьбой подписать протокол допроса. Я внимательно прочел его 269 и, к своему большому изумленiю, не нашел в нем обычных для ГПУ ловушек или искаженiй.
Подписывая, я высказал своему слeдователю удивленiе, что протокол допроса написан так коротко и точно.
-- Ну, мы вeдь знаем, как с кeм обращаться, -- сухо усмeхнулся тот. -Вас-то, во всяком случаe, мы не будем пугать револьверами и путать протокольными штучками. Видывали вас на рингe, да и книги ваши почитывали. Ваш характер нам давно знаком, и в отношенiи вас у нас есть другой подход... Подпишите пока, кстати, и это, -- добавил он, протягивая мнe листок бумаги.
На нем стояло:
"Гражданин Солоневич Б. Л., инспектор Морского Флота, обвиняется в преступленiях, предусмотрeнных в статьe 61 Уголовнаго Кодекса.
Начальник Секретнаго Отдeла ОГПУ (подпись).
Настоящее заключенiе мнe объявлено.
(Подпись заключеннаго). 4 iюня 1926 г."
Я удивленно поднял брови.
-- Простите, т. слeдователь, но меня вeдь пока ни в чем не обвиняли. Были высказаны только нeкоторыя подозрeнiя, не поддержанныя обвинительным матерiалом, да было задано нeсколько вопросов.
-- Мы зря не арестовываем. У нас давно имeется достаточно матерiала для вашего обвиненiя, -- сурово отрeзал чекист.
-- Так предъявите мнe его!
-- В свое время покажем, если найдем нужным. А пока распишитесь в том, что вы получили обвиненiе.
-- Позвольте. Но вeдь я не знаю даже, что это за обвиненiе! Имeю же я право хотя бы узнать, что это за статья Уголовнаго Кодекса? Имeйте в виду, что без этого я не подпишу.