Соловьев Константин. Урод

   Как непрогоревшие угли дают жар тонким ветвям растопки, так что-то внутри него наливалось пылающей ненавистью. К чему? Он не знал этого.
   Бесконечные людские лица, пылающий Эно над головой, гомонящий и звенящий голосами рынок...
   Лицо, промелькнувшее возле него, исчезло настолько быстро, что Крэйн сам удивился, как успел его заметить. Поначалу оно показалось черным, как земля, но это была лишь татуировка, испещрившая лоб, скрывшая кожу за хаотическим пересечением угольных шипов и линий. И лицо, скрытое за чудовищным узором жреца, было знакомым, оно остро клюнуло в какую-то болевую точку его памяти, вызвав на мгновение и тор-склет, и строгое острое лицо Орвина и...
   — Витерон...
   Слово вылетело само, вслух. Но маленький плотный жрец Ушедших, вероятно, обладал отличным слухом, если сумел его разобрать среди многоголосого звона, да еще и удалившись на добрых пять локтей.
   Он повернулся, живые любопытные глаза сверкнули. Он по-прежнему был в простой жреческой робе, с дорожной сумкой на боку и, как и раньше, пытался придать своим еще юным чертам, в которых сквозило суетливое подобострастие, холодную властную отрешенность настоящего брата в вере.
   — Вы... Э-э-э...
   Взглянув на лицо Крэйна, он отшатнулся с тихим возгласом, сложил руки в знак Ушедших. Крэйн смущенно улыбнулся. Он представил себе, как должен чувствовать себя сейчас любопытный и любящий хорошо поесть жрец. Сколько тысяч Эно и Уртов миновало с тех пор, как они вели спор в темном зале тор-склета? А потом он, Крэйн, его выгнал и пригрозил бросить в ывар-тэс... Возможно ли такое? Может, шутки памяти или...
   — Брат Витерон. — Крэйн неуклюже склонил голову, опустив взгляд. Он только сейчас заметил разницу, словно поставил перед собой две игрушечных фигурки — одну полноватую, с немного отвисающим брюшком и лоснящимися розовыми щеками, облаченную в хорошей выделки плащ, другую — худую и сгорбленную, с печатью уродства на лице и лохмотьями на плечах.
   — Ах... Вы... — Витерон засеменил навстречу, пригибая голову и всматриваясь ему в лицо. — Поразительно! Вы ведь... Но как же!.. Ушедшие!
   — Вы меня узнали, брат Витерон?
   — Конечно же! У меня превосходная память на голоса. Хотя, признаться, ваше лицо, мой шэ...
   — Умоляю, ни слова, — зашипел Крэйн, одновременно пытаясь остановить ушедшую вперед Лайвен. — Понимаете ли, это очень тонкое дело и...
   — Понимаю. — Взгляд маленького жреца внезапно стал строг и уверен. — Вы давно в Себере?
   — Только что прибыл. Но я прошу вас не обращаться ко мне по имени.
   — О, понимаю.
   — Бейр, кого ты еще подцепил? — Лайвен протиснулась к ним и недовольно смерила взглядом Витерона. — Жрец?
   Витерон с тонкой смущенной улыбкой кивнул ей.
   — Возможно, нам лучше поговорить в более тихом месте. На площади как-то... э-э-э... Не так ли? Здесь как раз рядом есть небольшой шалх, я думаю, можно отойти туда.
   — Подожди здесь, — шепнул Крэйн Лайвен. — Я скоро вернусь. Это старый знакомый. Очень старый.
   — Вижу. — Она презрительно покачала головой. — Жду тебя пять минут.
   Крэйн и Витерон двинулись в другую сторону, отдаляясь от центра. Крэйн чувствовал себя крайне неуютно в компании жреца, но ничего изменить уже не мог. Вероятно, вместе они действительно являли необычный контраст — на Витерона прохожие смотрели с улыбкой, почтительно опуская голову, от Крэйна же шарахались, как от тайлеб-ха или дикого зверя. «В прошлый раз все было иначе, — подумал Крэйн. — В прошлый раз я был силен, красив и уверен. У меня был вышитый талем и три прекрасных эскерта. Я сидел перед ним, достойный, полный величия, осознающий собственную силу и значение.
   Я смеялся над ним, откровенно, наслаждаясь его страхом и робостью. А теперь мы идем вместе по улице и ему улыбаются, а в меня тыкают пальцами».
   — Я здесь с караваном, — пояснял тем временем Витерон, указывая путь. — Добрые люди согласились помочь мне в пути. Я направляюсь за Море, нести тамошним жителям слово Ушедших. Кажется, здесь... Небольшая лачуга, тут хранится корм для хеггов и какая-то мелочь. Вот, сюда.
   Они свернули от центра рынка и оказались перед небольшим шалхом, уходящим в землю на добрых десять локтей. Витерон пропустил его вперед по узкой земляной лесенке, приподнял над ним тряпичный полог. Внутри было сыро и душно, как и во всяком шалхе, пахло землей, кожей и чем-то еще. Из обстановки был только низенький стол из плохого дерева, в углу тяжело осели несколько плотно набитых мешков. Толстый жрец сделал приглашающий жест, но что он означал, Крэйн не понял — садиться в шалхе было не на что.
   — Итак, вы недавно в Себере?
   — Да... Совсем недавно.
   — Но если Ушедшие не вздумали жестоко подшутить с моей памятью, в последний раз я видел вас в... э-э-э... на севере, в Алдионе. И вы, кажется, были в тот момент младшим шэлом Алдион?
   — Я сын Кирана. — Крэйн обнаружил, что не может отчего-то смотреть в глаза жрецу. Он боялся увидеть, что в них. Ведь жрец помнил их разговор, помнил все те унижения, ту брезгливую холодную скуку, которой наградил его шэл Крэйн. — Сын Кирана и пасынок Риаен.
   — Ваше лицо...
   — Меня прокляли. — Собственный голос зазвучал тяжело, словно он выталкивал из горла не воздух, а песок. — Какой-то сумасшедший ворожей, в Алдионе. Он замышлял мятеж против рода Алдион, но я успел и... Он... Наложил проклятие.
   Маленький жрец осторожно присел на край стола, потер свои пухлые розовые ладони. То ли он проникся ощущением собственной важности — не каждый Эно с тобой разговаривает бывший шэл! — то ли виной была игра света под навесом шалха, но лицо его показалось Крэйну затвердевшим, без ямочек на щеках.
   — Мой друг, если это проклятие, дело серьезно. Вы могли вызвать гнев Ушедших?
   — Не знаю. Я... Нет. Думаю, нет.
   — Ни одна ворожба не происходит без воли Ушедших. Именно поэтому многие тысячи Эно я не слышал о действительных случаях ворожбы — как правило, все они были результатом неумеренного потребления хмеля, обманом или самовнушением. Но ваше лицо говорит об обратном.
   — Но ведь Ушедших нет! — Напряжение передалось голосу, он предательски зазвенел.
   — Их нет здесь, — мягко поправил Витерон. — И с давних пор считалось, что именно поэтому, когда они покинули наш мир, отсюда исчезла и ворожба. Поэтому мне очень интересно узнать подробнее о вашем... случае. Это может дать много знаний не только жрецам, но и всем людям. Мне надо знать все. Расскажите.
   Он вел себя гораздо смелее и увереннее, чем тогда, в тор-склете.
   «Понимает, — зарычал мысленно Крэйн. — Чувствует, что теперь я не господин. Теперь он может избить меня дубинкой, а если на шум прибежит стража, я окажусь в подземелье местного тор-склета или сразу в ывар-тэс. А может просто сдать меня дружине. Он чувствует мою беспомощность и наслаждается ею. Хочет отомстить за наш последний разговор».
   — Брат Витерон, вы считаете, что это не проклятие?
   — У меня нет достаточно знаний, чтобы судить об этом. — Он сложил руки на животике. — Я никогда не сталкивался ни с чем подобным. Чернь часто судачит о проклятиях, смертельной ворожбе и чудесах, но, как правило, все это оборачивается сплетнями и вымыслами. Повторяю, я ни разу не слышал о действительном проклятии, которое было наложено человеком. Но на болезнь это тоже не похоже.
   — Ни один лекарь не брался сказать, что это за болезнь. Значит, это все-таки не ворожба?
   — Не знаю. Возможно, дух Ушедших... Не знаю, Крэйн.
   Показалось или при слове «Крэйн» он действительно искривил губы?
   Раньше обращался только «мой шэл». Может, показалось?
   — У меня нет достаточно опыта, чтобы судить о таких вещах, но любая капля знаний может приблизить нас к разгадке. И если вам хочется вернуть свое прежнее лицо, то мне, как жрецу Ушедших, важнее всего постигнуть причину постигшего вас несчастья.
   — И какова же может быть причина?
   — О, на этот счет у меня есть множество предположений, но все они сейчас слишком туманны. Возможно, гнев.
   — Гнев?
   — Гнев Ушедших. Только не спрашивайте ни о чем. В этой сфере сбивали в кровь языки самые маститые жрецы и богословы, не говоря уже о философах. Проще говоря, чтоб вы поняли... Какая-то часть могущества Ушедших могла остаться. Скажем, что-то похожее на их след или... кх-м... тень. Частица. В прошлые времена мои братья, обращаясь к богам, могли свершать ворожбу. Возможно, человек, покаравший вас, сумел подчинить себе... то, что каким-то образом связано с Ушедшими.
   — Кажется, я понял.
   — Все еще сложнее, мой друг. Дело в том, что ни одна ворожба во всем свете не может вершиться, если она противоречит воле Ушедших. Поэтому мне крайне важно выяснить, не совершали ли вы в прошлом каких-то поступков, которые могли бы вызвать их гнев.
   Крэйн запнулся. Гнев?..
   — Нет. Вы понимаете... Конечно, я не был образцом добродетели, не всегда поступал по заветам Ушедших, я был шэлом, а это...
   — Если я правильно помню наш разговор, вы говорили, что не чтите Ушедших.
   — Это было очень давно. С тех пор, как видите, многое изменилось.
   — Вы говорили, что в городе о вас ходит много слухов. И вы сказали, что большей части из них стоит верить. — Витерон смотрел на него, и хотя лицо его было серьезно, прищуренные глаза и острые губы делали его похожим на улыбающееся. — В Алдионе вас, помнится, называли Чудовищем из тор-склета. Я не ошибся?
   Это было как удар дубинкой — сокрушительный, дробящий, заставляющий глаза беспомощно слезиться, а руки — дрожать. Крэйн дернулся.
   «Ты сам хотел этого, бывший шэл Алдион. Ты знал, на что идешь. Что ты сейчас ответишь этому жрецу, который смотрит на тебя и не скрывает своего презрения? Он отплатил тебе сегодня тем же».
   — Это все-таки слухи, — кажется, голос оставался твердым. Но поднять глаза он не мог. — Я был пьян, когда говорил с вами. И, возможно, несколько несдержан.
   Витерон покачал головой. Как уставший отец, пытающийся услышать от непутевого сына верный ответ. Наверняка он сейчас упивался своей властью над некогда могущественным шэлом из древнего славного рода.
   — Крэйн, правда нужна не мне. Она нужна тебе. Сейчас я могу помочь тебе, но ты, кажется, не хочешь этого.
   — Хочу!
   — Тогда скажи.
   Строгий тон давался ему нелегко, было видно, что Витерон с трудом пытается держаться твердо, как подобает жрецу в такую минуту, но даже густая татуировка и нарочито бесстрастные глаза не скрывали его возбуждения.
   Все правильно. Скажи, Крэйн. Покажи себя. Свое настоящее, истинное лицо.
   — Я часто был во хмеле. Я дрался на дуэлях. Много раз. Без причины или из-за женщины. Я соблазнял чужих жен, иногда брал женщину силой. Я изменял, лгал, предавал, я презирал всех, кто меня окружает. Я смеялся над Ушедшими и считал себя самым сильным. Я убивал невиновных, потому что считал, что право судить только мое. Я приносил много унижения и боли, потому что не хотел мириться с миром, его уродством.
   Жрец смотрел на него холодно и в то же время с любопытством.
   Хотел услышать правду? Почувствовать себя непогрешимым на фоне высокородного подлеца?
   Ну так подавись! Бери все! Смотри на настоящего Крэйна!
   Вот он, перед тобой! Наслаждайся своей местью! Смотри, как шэл Алдион стоит перед тобой, смиренно опустив голову, и оплевывает сам себя.
   — Я был самонадеян и уверен, я считал себя почти богом. Настоящим Богом, Ушедшие для меня были жалкой выдумкой. Я действовал так, как полагается богу — строил мир под себя, не задумываясь, распарывая его в том месте, где он мне не нравился. Я считал себя самым прекрасным и справедливым. Я был уверен. Да... Ворожей, которого я убил был невиновен, просто старый сумасшедший, живущий на окраине. И я поначалу не хотел его убивать. Или... Не знаю. Хотел, наверное. Мне хотелось показать перед людьми, что я настоящий шэл, могу управлять ими и вершить чужие судьбы. И еще — что я непреклонен и чту честь великого рода Алдион. Но старик был невиновен. А я убил его. Все.
   Крэйн перевел дыхание. Он чувствовал себя так, словно живот ему вспороли как выловленной из Моря рыбе и оставили задыхаться на земле, беспомощного и жалкого. В висках стучала кровь. Хорошо, что уродливая маска, заменявшая ему лицо, не способна краснеть.
   — Так. — Маленький пухлый жрец постучал короткими пальцами по бедру. Он выглядел удовлетворенным. — Вот теперь я понимаю тебя, Крэйн. Что ж, надо сказать, ты действительно заслужил кару, причем, возможно, гораздо серьезнее, чем та, которую наложил на тебя неизвестный ворожей. Твои грехи сильны. Ты хочешь снять проклятие?
   — Не знаю. — Крэйн улыбнулся, его лицо ужасно исказилось. — Хотел раньше. А теперь не уверен, нужно ли это мне.
   «Прежнего шэла Алдион уже нет, — добавил он про себя. — Имею ли я право носить его лицо? Нужна ли мне красота, если я уже не способен ее замечать? Мое новое лицо подходит мне как на заказ шитый талем, оно — и есть я, тот самый настоящий я, который внутри. Впрочем, обманывать самого себя смешно. Да, хочу. Хочу вернуть себе человеческое лицо. Хочу видеть в отражении себя, а не уродливое чудовище».
   Витерон пожевал губами. Ответ Крэйна, видимо, был для него неожиданным.
   — Конечно, понимаю... — пробормотал он, стараясь сохранить серьезную невозмутимость. — После всего, что ты пережил... Понимаю. В любом случае дело серьезное, мне надо многое обдумать и, возможно, посоветоваться с кем-то из... братьев.
   — Это возможно? — В груди тепло ударило, да так, что Крэйн едва устоял на ногах.
   — Не знаю. Думаю, какой-то шанс есть. Любую ворожбу можно снять, если разобраться в ней.
   Снять ворожбу.
   Обрести прежнее лицо.
   Крэйн задохнулся, чувствуя, как глаза предательски начинают влажнеть.
   Убрать порчу, пусть с половины лица, будет воля Ушедших — шрамы, оставленные аулу в Трисе затянутся со временем...
   — Если вы это сделаете, я для вас... я вам... Брат Витерон, клянусь Эно и Уртом, я буду благодарен вам до самого ывар-тэса! Если снова... снова лицо... Молю вас, узнайте, что необходимо. Я пойду на все!
   Молодой жрец с подобающей минуте сосредоточенностью и умиротворением во взгляде кивнул. Сейчас он с трудом походил на того любопытного коротышку, что восседал за одним столом с шэлом.
   — Крэйн, ты понимаешь, что я сейчас ничего не могу тебе обещать. Мне потребуется много времени.
   — Время не играет роли. Я буду ждать, если надо.
   — Придется. Завтра я отправляюсь вместе с караваном дальше на юг, дела зовут меня к Войду. У меня будет время просить Ушедших о милости, и, возможно, через несколько десятков Эно я буду знать ответ.
   — Я могу сопровождать вас! — с готовностью предложил Крэйн. — Из меня получится слуга, охранник или, может, погонщик хеггов...
   — Нет-нет. — Витерон мягко положил пухлую руку ему на плечо. От нее пахло умиротворяюще и тонко — каким-то маслом или благовониями. — Я найду тебя в Себере, если на то будет воля Ушедших. Через пять десятков Эно я снова буду проезжать мимо, если ты к тому времени окажешься здесь, мы сможем встретиться.
   — Я буду здесь, брат Витерон, клянусь вам. Даже если мне придется уйти из калькада и добираться до Себера пешком хоть от самого Алдиона.
   — Хорошо. Пока я больше ничем не смогу тебе помочь, Крэйн. — Лицо жреца выразило сожаление. — На все воля Ушедших. Разве что это...
   Он достал спрятанный под ремнем крепкий кожаный тулес и, покопавшись в нем толстыми короткими пальцами, аккуратно положил на стол десять небольших кубиков.
   — Десять сер. Боюсь, больше у меня сейчас нет. Постарайся потратить их с толком, в твоем теперешнем положении важна каждая монета.
   Крэйн безотчетным движением смел деньги со стола, прежде чем разум успел отреагировать. Острые грани больно впились в кожу. Витерон, спрятав тулес обратно, посмотрел на него и его губы искривила тонкая усмешка. Почти незаметная. От нее Крэйна передернуло. До дрожи захотелось швырнуть деньги в эту довольную лоснящуюся морду, плюнуть и выйти. Не унижаться еще больше, прекратить разыгрывать благодарного урода перед лицом добрейшего и щедрого жреца, покорно выслушивать его советы и делать вид, что только ему он обязан жизнью.
   — Благодарю вас, господин Витерон, по правде сказать деньги... сейчас я от них не откажусь.
   — Хорошо. — Витерон вежливо кивнул. — В таком случае надеюсь увидеть тебя через пять десятков Эно здесь же. Да прибудут с тобой Ушедшие все это время!
   Он еще раз кивнул и, неуклюже протиснувшись в дверной проем, неторопливо пошел, сцепив руки на животе. Крэйн видел, как прохожие кланяются ему и Витерон отвечает им, складывая Знак Ушедших.
   Лайвен ждала его на том же месте. Растрепанная, коротко подрезанные волосы промокли от пота, не скрывающая своего раздражения. В глазах у нее было беспокойство, которое темнело на самом дне.
   — Что это у тебя за разговоры со жрецами? — поинтересовалась она, всовывая ему в руки тяжелый мешок с купленным олмом.
   — Ничего, так... — Крэйн разжал словно сведенные судорогой пальцы и протянул ей десять сер. — Бери. Прибавь это к тем деньгам, что дал Тильт. Должно выйти на пару лепешек.
   Лайвен удивленно приподняла бровь.
   — Ты серьезно? Зачем?
   Крэйн удобнее прижал мешок к груди. Запах олма, почти касавшегося лица, был непереносим.
   — Ты не поймешь, — сказал он. — Просто возьми.
   Она послушно ссыпала деньги в тулес.
   — Знаешь, Бейр, ты, конечно, урод. Но ты самый странный урод из всех, что я видела.
   Дела в Себере пошли хорошо. Калькадов не было уже давно — в эту пору, как говорил Тильт, они все собирают урожай на западе, далеко от города, поэтому обитатели, давно не видевшие зрелищ, ссыпали серы ручьями.
   Каждое представление собирало по сотне-две зрителей, желающих было столько, что Хеннару даже пришлось договориться со стражниками, чтобы они не пропускали к нальтам больше положенного — в человеческой толчее легко могут кого-нибудь затоптать или срезать у пары зрителей тулесы, а это пойдет не на славу калькаду. Это обошлось недешево, но Хеннар мог это позволить — выручки пока хватало.
   Крэйн каждый Эно с трудом поднимался с лежанки — кости наполнялись звенящей тугой болью, голова кружилась так, что земля с небом менялись местами. От вынесенных ударов кожа на предплечьях и шее лопалась, раны долго не заживали и рубцевались. Лайвен время от времени делала ему повязки, пропитанные травяным отваром. Она все еще предпочитала держаться подальше от него, без серьезной необходимости не вступая даже в разговор, но отношения между ними, хоть и основанные на взаимной неприязни и презрении, стали ровными и от этого было легче обоим — они уже знали, чего ждать друг от друга. С остальными членами калькада Крэйн виделся редко — ни погруженный в себя Ингиз, ни замкнутый напыщенный Нотару, ни весельчак Теонтай, ни стеснительный Кейбель не занимали его, так же как безразличны ему были добродушный и недалекий силач Садуф и практичный мастеровитый Нерф. Почти все время между выступлениями он проводил в своем нальте, в обществе мешков с тангу и олмом, устроив там что-то вроде грубой лежанки из тряпья и травы. Его не беспокоили — лишь Тэйв, вечно испуганная и робкая, два раза в Эно приносила ему миску похлебки или каши, да Теонтай кричал, когда начиналось представление.
   У него появилась собственная одежда, сшитая из купленных на рынке обрезков Лайвен и Тэйв, — длинный вельт, скорее напоминающий талем, цветом похожий на предрассветный Эно. За тонкой на вид тканью скрывалось два слоя мягкой волокнистой коры паргана, которая смягчала удар. В этом облачении, в которое Тильт для устрашения приказал вставить пластины с короткими хитиновыми шипами, Крэйн выглядел и в самом деле как настоящий Бейр — когда он выходил, толпа замирала, и тяжелый вздох, полный ужаса и предвкушения, проносился над всей площадью.
   Но желающие всякий раз были — худые угловатые юнцы, отважно берущие дубинку на глазах у восхищенных и замерших в сладком ужасе подруг, подпившие торговцы, обросшие жиром, но стремящиеся показать товарищам, что по-прежнему сильны и не чураются опасной и грязной работы, недалекие работяги из цеха оружейников или загонщиков, которых друзья подначили на проверку силы — все они выходили на специальную отгороженную площадку.
   Время принесло не только рубцы и раны, оно принесло и опыт — Крэйн уже знал, когда надо уклониться, а когда — принять удар на тело, как стоит крутануться, чтобы у толпы возникло ощущение сокрушительного удара, а на самом деле дело ограничилось легкой ссадиной, как надо вскрикнуть, когда дубинка касается незащищенной кожи. Время от времени, чтобы у зрителей не возникло ощущения, что Крэйн всего лишь кукла для ударов, Тильт позволял ему превысить норму и в иные Эно она доходила до пяти. И тогда Крэйн с упоением разносил им ребра, вышибал челюсти и уродовал лица на глазах у притихшей потрясенной толпы, Садуф после боя выносил скрюченные тела за площадку. Смерти Тильт не допускал, равно как и тяжких увечий, но даже такой бой доставлял Крэйну истинное удовольствие. Каждый раз, когда он слышал глухой треск кости или тонкий вскрик оглушенного болью тела, он чувствовал, что его раны болят не так сильно и даже вечная боль, грызущая его навсегда изуродованное лицо, начинает понемногу стихать.
   Заработанные деньги Крэйн складывал под лежанку и с каждым Эно их становилось все больше — зрителей у калькада все прибавлялось, а тратить их он почти перестал — разве что изредка на кувший тайро или несколько мятых туэ. Унижение на площадке стало работой, посвященной единственной цели — дождаться Витерона. Если у него будет достаточно сер, он сможет оставить калькад и жить в Себере, пока маленький жрец не вернется из-за Моря. И тогда... Крэйн никогда не пытался представить, что будет тогда.
   Но надежда кипела где-то в глубине его избитого огрубевшего тела.
   А потом произошло то, что надолго изменило привычный уклад жизни.
   Начался этот Эно также, как и все остальные Эно до него. На полуденное представление собралось полторы сотни зрителей, стражники лениво тыкали дубинками тех, кто пытался прорваться к самым нальтам. Выступление Крэйна почти закончилось — он уже трижды падал на утоптанный песок площадки, оставляя на нем быстро буреющие пятна, и теперь вышел в последний раз. Этот раз был его, и он жадно всматривался в лицо ничего не подозревающего противника, который, вдохновленный легкими победами предшественников, имел несчастье бросить ему вызов. Как ценитель блюд не торопится с едой, предвкушая дорогой и изысканный букет кушаний, так Крэйн медленно кружил вокруг уже обреченного противника. Через минуту или две Садуфу придется попотеть — этот недотепа потяжелее его самого будет, как бы не надорвался...
   А потом случилось это. Вначале Крэйн даже не понял, в чем дело, просто почувствовал словно вокруг него сгущается плотное облако вязкого тумана.
   Противник вдруг оказался где-то совсем далеко, зато толпа приблизилась и Крэйн неожиданно отчетливо и крупно увидел каждое лицо.
   Кто-то смотрел на него со стороны. Смотрел жадно, цепко, внимательно.
   Не так, как остальные зрители, без предвкушения боли. Просто иначе.
   Поймав на мгновение этот взгляд краем глаза, Крэйн резко повернул голову, надеясь найти его хозяина. Внутри неуверенно сжалось предчувствие чего-то неожиданного, но очень важного. Забыв про незадачливого противника, он шагнул к ограждению, но лиц было много, как личинок в ываре, они топорщились на него бесчисленным множеством прозрачных глаз и от их ропота он чуть не оглох.
   Но все-таки он успел увидеть.
   Вначале он просто заметил тонкую линию, выступающую из-за плеча кого-то, стоящего в задних рядах. Глаз привычно нашел излом гарды.
   Эскерт. На рукояти эскерта был непривычный узор — два желтых шнура и резко, почти поперек, четыре красных. Узор закружился в глазах, хотя Крэйн еще не успел понять, что же он значит. А когда понял, было уже поздно — осмелевший противник, воспользовавшись его заминкой, вдруг подобрался и обрушил ему на голову дубинку. Темнота взорвалась перед глазами и в вихре разноцветных звезд заполнила все тело. Он даже почти не почувствовал песок лицом.
   — Крэйн! Бейр, ты что?.. — кажется, прошло несколько Эно, прежде чем он стал слышать голоса. — Совсем плох?
   — Ахх-хр... — Язык не повиновался, горло хрипело. — Кх...
   — Вставай, вставай...
   Лайвен склонилась над ним и лицо у нее было озабоченным.
   — Голова цела?
   — Кажется. Ох... Где... где он?
   — Кто?
   Он резко приподнялся, и небо покачнулось, его мучительно затошнило.
   Непослушным взглядом, рыскающим то в одну сторону, то в другую, он пытался отыскать то, что успел заметить до того, как его оглушили.
   Наверное, он пролежал достаточно долго — зрители уже расходились, площадь перед нальтами стремительно пустела. Стражники добродушно хлопали дубинками самых нетерпеливых, которые создавали давку. Человеческий водоворот с урчанием рассасывался, вливаясь в широкие улицы, но нигде Крэйн не мог заметить человека с эскертом за спиной. Длинным эскертом со странным узором на рукояти — желтыми и красными линиями. Лицо его отпечаталось в мозгу, но оно было безлико — на неизвестном была каята — полумаска из ткани, прикрывающая лицо от песка. В этот Эно пылевые бури поднялись почти с рассвета, и многие зрители прятали лицо за каятой.