Страница:
бусинка, она является -- символично -- самим Кришной, а через
него не перескакивают! Мантру можно читать вслух, можно и про
себя, но это вначале, а потом все же лучше, да ты и сам
почувствуешь необходимость в чтении вслух. Читать можно и на
ходу, в троллейбусе, где угодно, а четки прекрасно укладываются
в специальный мешочек: его подвешивают на шею, и в нем имеется
прорезь для руки, можно четки держать в кармане, это не
страшно. В общем, на это занятие я трачу не так уж и много
времени, а то ты подумаешь, что я с утра до вечера сижу в
молитвах; поверь -- всего полтора-два часа в день, не больше.
Зато, Сергей! Я испытываю такое наслаждение! Во-первых, многие
привязки от мира сего рвутся начисто! Становишься свободным,
успокоенным, целенаправленным, сдержанным, отступают гордыня,
эгоизм. Во-вторых, приходят сказочные ассоциации, интуиция
разветвляется непредсказуемо объемно! А в-третьих, легче видеть
в жизни более главное! Мир открывается широко, крупным планом,
приходит искренняя доброта и радость! А если читать не по
шестнадцать кругов в день, а тридцать два, шестьдесят четыре и
более, то... можно выйти на Вселенскую Первопричину!.. Но это
возможно только для Священно-Преданных Кришнаитов. Вообще,
конечно, Мантру надо читать двадцать четыре часа в сутки, а
шестнадцать кругов -- грешный минимум! Список состояний,
ощущений и чувств, осмыслений можно продолжать невыразимо долго
-- не хватит слов во всех земных языках вместе взятых! Так
велико получаемое от чтения Великой Мантры...
Ко всему прочему: удивительная вибрация во время чтения
Мантры. Сам попробуй прочитать ее несколько раз подряд, и ты
услышишь, что будто нежный космический музыкальный инструмент
вибрирует в тебе, и вскоре ты сам, все твое тело становится
этим вселенским звучанием! Но, продолжу...
Все кришнаиты, конечно, и я теперь, -- вегетарианцы! Мы
едим очень вкусную пищу, которую готовим сами, но первое блюдо,
возвышающееся над всеми, это, конечно же -- прасад! Я думаю,
что тебе не станет скучно и ты не будешь возражать, если я
перескажу тебе рецепт приготовления прасада. Если попробуешь
приготовить -- уверен, пальчики оближешь! Для этого нужна
глубокая кастрюля, в которой, желательно, никогда не
приготавливалось мясо. Берешь рис, сколько хочешь, моешь его,
перебираешь. Потом растапливаешь в кастрюле сливочное масло на
малом огне, высыпаешь туда рис и поджариваешь его до
золотистого цвета. А в это время готовишь остальные компоненты
прасада: чистишь и режешь картошку на ломтики. Делаешь салат из
овощей: шинкуешь капусту, морковь, петрушку, помидоры, ну и
другое что, по желанию. Все это перемешиваешь в глубокой
посуде. Как только рис стал едва золотистым, тут же добавляешь
к нему картошку, периодически помешивая. Если необходимо,
добавь масла. Потом закладываешь в эту же кастрюлю
приготовленный салат, снова хорошо все перемешиваешь, продолжая
поджаривать. Последний этап: посоли все это на глаз; залей
прасад водою до уровня компонентов, добавь перца, только
красного! Ну, и различные вкусовые приправы для аромата, кроме
чеснока и лука! Кастрюлю прикрываешь крышкой и на среднем огне
пропариваешь хорошенько ее содержимое, можно время от времени
помешивать прасад, но это уже зависит от кастрюли, потому что
прасад неплохо готовится в скороварке, без помешивания.
Готовность определяй по опыту, и не более того! Как хочешь, но
пробовать прасад -- нельзя! Ни в коем случае этого делать
нельзя, пока он не будет приготовлен окончательно и предложен
Кришне. Приготовление прасада требует тщательной чистоты и
аккуратности, хорошего настроения, все продукты во время
очистки, резки, шинковки тоже пробовать нельзя! У тебя должна
быть на голове косынка, чтобы волосы не сыпались -- это
важно...
Первым должен вкусить твой прасад -- Кришна. Делается это
так: положи из кастрюли одну-две ложки на тарелку или в какую
иную посуду, но из которой никто не ел, и мысленно предложи
Кришне, можешь пропеть или проговорить нараспев девять раз
Мантру, которую я тебе написал. Только тогда можно есть прасад
всем желающим. Но есть его необходимо до конца в своей тарелке:
нельзя оставлять прасад для отходов! Да, чуть не забыл: те две
ложки прасада, предложенного Кришне, тоже можно есть -- они
наиболее ценные! Разложи их по маленькому кусочку по всем
тарелкам желающих, прасад нельзя выбрасывать в отходы! Я тебе
скажу, что у нас, например, есть один человек, весьма
образованный, известный, фамилию не называю, так вот он, когда
мы собираемся у кого-нибудь на квартире есть прасад и читать
Мантру, просто пообщаться, доедает прасад со всех тарелок, если
где-то кто-то, в основном из новеньких, не рассчитал свои силы
и положил прасада больше, чем сможет осилить! Вообще прасад
надо предлагать всем друзьям, товарищам, родственникам,
соседям, даже незнакомым, по случаю, -- это первое, благое
дело!.. Кроме прасада у нас масса и других великолепных
вегетарианских восточных блюд, но прасад -- это основное блюдо
и его готовить и есть надо обязательно! В разумном сочетании с
чтением шестнадцати кругов в день прасад незаменим на пути
просветления Преданного! "Преданным" именуется каждый
кришнаит...
У нас есть и священные книги, их много, но на русский язык
пока переведены Источник Вечного Наслаждения (жизнь бога
Кришны), Бхагавадгита -- как она есть (из Вед), Книжка
Иддийского мышления, и то все это в основном у нас имеется, к
сожалению, пока в ксероксах. Есть среди нас и большие
авторитеты -- это Оля и Слава! Прекрасные люди, глубоко
преданные. Если хочешь, я тебя с ними познакомлю, когда
приедешь в Москву. А в самом деле: когда же ты приедешь? Уж не
женился ли ты там? Да и на письмо мне, на последнее, не
ответил, Сергей! Не отмалчивайся! Может, что случилось? Пиши
мне и обязательно приезжай в гости, -- я столько интересного
тебе расскажу и покажу! Сходим на занятия в Литинститут, если
хочешь, сам убедишься, как мы там обучаемся. Слушай, есть
предложение: в .....месяце, .....цатого, будет открытие
памятника Сергию Радонежскому в селе Радонеж. Вот и приезжай,
прогуляемся, пообщаемся, вырвемся из городского лабиринта улиц
на поднебесные просторы, так сказать! А?.. Ты согласен?..
Обязательно напиши мне и обязательно приезжай! Всего в письме
не опишешь...
Жду! До свидания!
Твой друг Юра Божив.
Здравствуй, Юра! Привет из Р...
Только что прочел твое письмо, проснулся утром и прочел.
Правда, я его получил еще вечером, но у меня вчера был весьма
трудный день, и я сунул твою дорогую мне весточку к себе под
подушку, не распечатывая. Извини... Юра! Ты напрасно думаешь,
что я отнесусь настороженно к твоему увлечению кришнаизмом.
Во-первых, удивительно, но факт! Мы с тобою параллельно друг
другу идем к одной цели! Во-вторых, у меня для тебя тоже есть
сюрприз!
Но прежде вот что: я только что звонил одному своему
товарищу и он согласился поехать вместе со мной на открытие
памятника, так что через месяц жди в гости -- нагрянем! Я не
женат. Впрочем... Подробности при встрече, но я сейчас очень
счастлив, Юра!.. Не буду многословным, а то ты, я чувствую,
сидишь уже, как на иголках, в ожидании обещанного сюрприза!
Понимаешь, я тут недавно приобщился, так сказать, к одному
уникальному труду, мне кажется, что тебе будет небезынтересно
хотя бы чуть-чуть с ним познакомиться. Вот сейчас заворожу
тебя, а потом ты целый месяц в томлении проведешь, уверен!
Высылаю тебе из первой части этого труда небольшой отрывок
моего конспекта.
Вера -- это направленность нашей души, которая стремится
как бы закольцеваться, ограничиться лишь собою едино, будто в
круг, отвергая при этом, не воспринимая иные любые
утвержденности в целом свете! Вера имеет и свое Высшее развитие
-- экстаз -- это полный отход от мира, отстраненность от опыта,
чувств, какой бы то ни было авторитетности, отход от своего
"я". Тогда мы полностью канем в бездонье души и ее
сокровенности и возникнем в осознании восторга -- "азь есмь".
Непостижимо высоко и непередаваемо это состояние духа
человеческого! Он становится абсолютным. И такой дух -- это
все. Он не имеет жажды, неверия, устремления и других
состояний, мешающих ему торжествовать. Веру можно воспитать. Но
самое интересное то (здесь я еще не разобрался до конца), что
возникновение веры возможно (и, или -- лишь, не знаю!) -- при
воздействии внешней среды, которая посылает тебе страшные, иной
раз и кровавые испытания, позывные, дабы произвести тот
единственный, необходимый толчок на путь просветления и
торжества духа! Вера -- это бодрость души и качество ее
самосознания.
Воля -- это направленность нашей души, способной
рассмотреть в самой себе, посредством разрозненных своих
потенций, которые находились, как возможности, самою себя.
Воля, она как и вера, имеет Высшее свое проявление -- экстаз --
это уход в проявленный мир, отрицание пассивности, ее
разноцветности протекания, утверждения только своего "Я". Мы
целиком уходим в последующее развитие проявленного мира, где
выявляется элемент созерцания: великолепие форм, обманчивость
красоты их, и мы всем этим упиваемся, существуем в это время
вне себя, сливаемся с феноменальными проявлениями, срастаемся с
ними, существуем их существованием, а обратную сторону сути
нашей мы направляем опытом, в свою основу и фундаментируем в
неприкосновенность свое "Я". Иными словами, мы низвергаем себя
и осуществляем!
Творчество! Таким великолепно и противоречиво, оно и
происходит: мы осознаем свое несравненное величие и тут же
ниспадаем до своей мизерности и незначительности. Но это может
понять только тот, кто сам испытал магию творчества. И Воля и
Вера едино принадлежат "чистому духу", связаны в одно целое по
происхождению. Воля -- это утверждение Веры вовне, а Вера,
наоборот, -- утверждение Воли внутри себя! Волю невозможно
произвести без Веры, а Вера сопровождает всегда сам акт воли!
"Короче говоря, -- прочь сомнения, и вперед!" -- это от меня.
Ну вот и написана крохотная частица моего сюрприза...
Итак, жди в гости!
Твой друг Сергей Истина.
До свидания, Юра!
До свидания -- в Москве!
-- Стой! -- крикнул покойник.
-- Я никуда... Саша! Я никуда не пойду! -- испуганно
сказал я и с невероятным трудом повернул прочь, но ноги!..
Мои ноги, будто ватные и тяжелые!
-- Нет! Ты пойдешь со мной, -- заорал, сотрясаясь от
гнева, покойник.
-- Уйди прочь! -- оскалился я.
-- Идем! -- злобно и торжествующе прошипел Саша, потянулся
ко мне, и схватил холодной рукою меня за руку, и сжал ее
крепко, и начал тащить меня. Его пальцы, словно когти,
впивались в мою кожу. Я метался взглядом по сторонам: какой-то
двор, клочки двора, и в нем -- два низеньких деревянных дома,
прилепленных друг к другу: один синий, а другой зеленый. Боже
мой, это же его двор! Саша в нем жил до смерти! Вот на этом
месте стоял в тот день его гроб. Я вырывался изо всех сил и
неуклонно продолжал пятиться к калитке: "Может, удастся
выскочить на улицу!.." -- думал я.
-- Нет... Нет! -- сопротивлялся я, но покойник был силен.
-- Прочь, нечистая сила, прочь! -- орал я растерянно.
-- Идем! -- продолжал настаивать Саша. -- Я уведу тебя в
лучший мир! -- И он впивался мне в глаза безжалостно ледяным
взглядом и снова тащил меня за похолодевшую руку за собою. Как
из трясины, с огромным трудом, я вырвал свою руку. Я поднес ее,
обессиленно дрожащую, ко лбу своему и все же перекрестился! Я
преодолевал сопротивление Саши, который, в буквальном смысле,
повис на моей руке, пытался оторвать ее от лба, живота моего,
одного плеча, другого! А я, в остывающих усилиях, продолжал
невероятное притяжение своей руки к себе и молился, хотя рука
пыталась вытянуться куда-то вперед и утащить меня. Я молился,
шатаясь от напряжения, и читал громко вслух молитву
Господнюю... и она помогла мне. И тогда я стал открывать глаза,
просыпаться от этих ужасов, а когда совсем пришел в себя, то
застал себя лежащим на диване, усердно крестящимся отяжелевшей
и похолодевшей рукою, будто Саша продолжал еще незримо виснуть
на ней, больно уцепившись за нее, и я действительно ощущал
присутствие покойника и его мертвую хватку!..
Ото лба к животу, от живота к плечу одному, к плечу
другому: ото лба к животу, от плеча к плечу, ото лба к животу,
от плеча к плечу... Крестился я усердно. Все рассеялось и
угасло... Я окончательно проснулся, но была еще ночь: я лежал в
клейком страхе и боялся пошевелиться, ибо мне все казалось, что
покойник где-то здесь: вынырнет снова из ночного мрака моей
крохотной комнаты и злобно повиснет у меня на руке!..
Будто он притаился и ждет, когда я закрою глаза... "Отчего
он так на меня зол?.. -- раздумывал я, продолжая лежать в
оцепенении на диване. -- В какой лучший мир он меня тащил?!
Все... Больше я не пойду к нему на могилу -- никогда! Дьявол
какой-то!..
Господи!.. Избавь меня от лукавого! Прости, если в чем
согрешил, и помоги, и укрепи!.." Впрочем... Надо самому себя
укрепить!..
Что это я, совсем раскис и ошалел от страха!
Я тут же встал с дивана, подошел к окну, отдернул тяжелую
штору. Но узорчатые снежные занавески на стеклах отдернуть
нельзя было: из-за них не видно улицы... Я приоткрыл форточку,
достал сигарету из ячейки отопительной батареи под
подоконником, я там сушил целую пачку, и закурил; ночной зимний
холод облил мне лицо, плечи, грудь, он стекал по ногам, и
теперь я будто стоял в незримой, ледяной луже по щиколотку. Дым
от сигареты уползал из комнаты в черную отщелину неба над моей
головой. "Обычный сон... -- думал я. -- Это обычный сон... Но
когда же... Когда же я смогу выйти из тела!.." Я выбросил
окурок в форточку и закрыл ее, задернул штору, прошел через
комнату, и лег на диван, и укутался теплым одеялом. Я не уловил
момент, когда уснул снова!..
Утром, в семь часов, меня разбудил будильник.
В девять я собирался посетить отделение милиции;
документы, требуемые от меня следователем Васильевым, теперь
лежали приготовленные во внутреннем кармане моей куртки. Чтобы
ничего не забыть поутру, я позаботился об этом еще с вечера, но
нынче у меня появился иной план. Я решил не направляться сразу
же к следователю, а прежде заглянуть с этими документами на
прием к начальнику отделения милиции, некоему Липкину, --
именно эта фамилия значилась у меня в качестве подписи на моей
недавней повестке, я помнил. Ровно в десять я уже был в
отделении милиции у двери начальника, и уверенно постучал в его
дверь, и незамедлительно приоткрыл ее внутрь.
-- Можно? -- поинтересовался я, но тут же получил ответ:
-- Ждите...
Я закрыл дверь. "Знакомый голос у этого начальника!.. --
подумал я. -- Откуда же я помню его?.." -- Это озадачило меня и
я стоял и раздумывал, -- что делать дальше?..
-- Молодой человек! Вы по какому вопросу? -- спросила
как-то настороженно меня девушка, выглядывая в проем стеклянной
перегородки.
-- Мне по личному вопросу к Липкину!
-- Липкин сегодня не принимает. Приемный день у него был
вчера! -- скоренько сообщила девушка.
-- Но я же не могу прийти вчера, мне надо сегодня! --
отшутился я.
-- Приходите в следующую среду: с двух до пяти и начальник
примет вас, -- тут же подсказала девушка.
-- Ну что ж! -- сказал я. -- Тогда мне остается идти в
кэгэбэ.
-- У вас что-то серьезное?.. -- забеспокоилась девушка,
потянулась хрупкой рукою к телефонному аппарату и подняла,
продолжая озадаченно глядеть на меня, трубку, и поднесла ее к
уху, все так же, не отрывая от меня глаз. -Да, да! У меня
серьезное! -- настойчиво и решительно подтвердил я.
А девушка уже откликнулась на голос, возникший в
телефонной трубке:
-- Это я, Лена, -- ласково, будто подлизываясь к трубке,
сказала она. -- Тут молодой человек пришел... Знаете?.. Да...
Но... Он по очень важному делу, говорит!.. Собирается идти в
кэгэбэ, если вы его не примете сегодня!.. -- И она обратилась
ко мне: -- Начальник спрашивает, как ваша фамилия?..
-- Истина, Сергей Александрович, -- подсказал я.
-- Алло! -- снова заговорила в трубку девушка. -- Его
зовут Сергей Александрович Истина... Нет, нет... Это у него
фамилия такая... Истина... Ага!.. Сейчас спрошу!..
-- Вы у какого следователя? -- осведомилась девушка у
меня.
-- У Васильева, -- бодро ответил я.
-- Он у Васильева, -- сообщила девушка в трубку. -- Ага!..
Хорошо!.. Приглашу!.. Есть!.. Девушка положила трубку и
предложила мне подождать немного. Сама же вызвала по селектору
Васильева из его кабинета и тот, минут через пять, недоверчиво
глянув на меня, прошмыгнул в кабинет начальника отделения
милиции, бегло поздоровавшись со мною на ходу. А еще минут
через пять девушка за стеклянной перегородкой вежливо
предложила мне пройти в кабинет Липкина. Я сразу же вошел.
Липкин что-то рассматривал в толстой черной папке, Васильев
стоял справа у стола своего начальника и переминался с ноги на
ногу, скрестив руки за спиной.
-- Разрешите? -- напористо, но негромко произнес я.
Липкин поднял взгляд от стола и осмотрел меня с ног до
головы. Я тоже оглядел начальника. "Боже мой!.." -- воскликнул
я про себя от неожиданности. Липкин улыбнулся мне, неприятно
оскалившись при этом, словно передразнил меня. "Вот это да!.."
-- рассердился я. А Липкин почесал о рукав свой ноздристый нос,
и на рукаве осталась влажная полоска. Мне стало противно, и я
перевел свой взгляд на Васильева.
-- Я требую официального объяснения, -- заговорил я с
убедительными акцентами, -- на каком основании меня незаконно
преследует ваше отделение милиции?
После этих слов я подошел к столу Липкина с левой стороны
и остановился как раз напротив "своего" следователя, а
следователь по-прежнему продолжал угрюмо помалкивать и
беспокойно переминаться с ноги на ногу.
-- Сергей Александрович, -- начал Липкин.
-- Да! -- сказал озлобленно я.
-- Видите ли... мы не все можем говорить... существуют...
профессиональные, в некотором роде рабочие тайны... Ну... --
снова противно оскалился Липкин. -- Вы же образованный человек,
-- сказал он. -- И должны понимать это!.. "Да уж!.. --
раздумывал я. -- Я-то все понимаю, дорогой Остап Моисеевич!
Начальник отделения милиции! Вот и в штыки мы с тобой!..
Интересно, ты делаешь вид или действительно не узнаешь меня?!
Может, взять и сказать тебе прямо сейчас, напрямик, что мне все
известно, что ты, Остап Моисеевич, связан с Зоей Карловной,
библиотекарем, общаешься с нечистой силой, Купсиком, а меня
преследуешь, мешаешь мне, -- запугиваешь, закрываешь мне дорогу
к лучшему!.. Хотя... Нет!.. Ты, Остап Моисеевич, от меня именно
этого заявления только и ждешь!.. Ловко задумано!.. Но меня
теперь не проведешь просто так, ловкачи!.. Представляю себе:
как только я тебе все это выложу, так ты сразу же меня и
отправишь в психиатрическую... Нет уж!.. То, что я подслушал
телефонный разговор Зои Карловны и твой с Купсиком, -- я не
докажу, а этого тебе и надо!.. Так вот почему дверь в кабинет у
меня была приоткрыта, когда Зоя Карловна разговаривала, чтобы
мне слышно было! И ты вел переговоры с Купсиком, опять же,
чтобы я слышал!.. С ума меня хотите свести, списать, мешаю
вам!.. Как же! Еще бы!.. Тьма всегда устрашает свет!.. В темной
комнате даже зажженная спичка -- опасность, ее тут же обступают
страшные чудища теней!.. Нет уж!.. Я не настолько глуп, чтобы
поддаться на твою дьявольскую авантюру, Остап Моисеевич!.. Но
насторожить я тебя все-таки сейчас насторожу!.. Ты правильно
заметил, Остап Моисеевич, -- я образованный человек!.."
-- Да, ваше отделение милиции, -- заговорил я, -- несет
свою службу исправно!
-- Стараемся! -- отметил Остап Моисеевич.
-- Конечно стараетесь, -- подтвердил я. -- Еще бы!.. Если
и вы лично, начальник отделения милиции, бдительно, в свое
свободное время продолжаете работать, извините, сыщиком, даже у
Долланского...
-- Позвольте! -- будто припоминая, воскликнул Липкин, и от
волнения облизал свои припухшие губы, как и там, в спортзале у
Долланского. -- Вы тоже ходите заниматься?! -- спросил он.
"Ну... Отродье!.. И притворяться же умеет!.." -- подумал я.
-- Да, -- торжествующе подтвердил я слова Остапа
Моисеевича.
-- Так... -- сказал он, обращаясь ко мне, -- вы принесли
положенные документы? -- Видимо, он продолжал вынуждать меня
прийти в ярость, в раздражение. Он думал, что я сорвусь, и он
все же, разведя руками в непонимании, наберет телефонным диском
задуманные 03.
-- Вот они, -- ответил я, полез в карман и вытащил бумаги.
-- Хорошо! -- недовольно подытожил Липкин. -- Идите
сейчас, пожалуйста, с Васильевым, -- и он бросил короткий,
ножевой взгляд на молчаливого следователя и снова обратился ко
мне и добавил, -- и сдайте эти документы ему.
Васильев усиленно посмотрел мне в глаза, будто завуч на
провинившегося ученика в присутствии директора школы.
-- И все же, -- настойчиво сказал я, -- я недоволен вашими
действиями и считаю мх противозаконными!..
-- Скоро, очень скоро все, что вы задумали, -- сбудется!
-- сказал Липкин.
-- Не понял... -- озадаченно возмутился я, -- что
сбудется?
-- Читайте последние постановления партии и правительства,
-- то ли съязвил, то ли неумело пошутил Остап Моисеевич. "Ну,
это уже слишком, -- подумал я. -- Какая тупая наглость!.. При
чем тут партия, постановления и правительство?! Абсурд или
очередная уловка? В дураках меня хочет выставить!"
-- А вы сегодня будете у Долланского? -- неожиданно даже
для самого себя спросил я. Остап Моисеевич помолчал... Васильев
тем временем уже вышел из кабинета. Я оказался один на один с
Липкиным.
-- Советую вам не уходить отсюда в таком настроении, --
будто о чем-то предупредил меня Липкин и состроил дружелюбную
физиономию.
-- А что может случиться? -- поинтересовался я.
-- Всякое может произойти, -- ответил Остап Моисеевич и
добавил: -- Птицы -- великолепное зрелище, не правда ли?
-- Да... -- вслушиваясь и анализируя, произнес я.
-- Всегда хорошо, что в меру хорошо! -- сказал Остап
Моисеевич.
-- Не понял? -- насторожился я.
-- Дело в том, что если птицы очень большие, то они могут
и заклевать насмерть! -- заключил Липкин.
-- Это предупреждение? -- спросил я.
-- Это размышления вслух, -- ответил Остап Моисеевич и
снова гадко улыбнулся. Я вышел из кабинета. Поднялся к
Васильеву, отдал ему документы и молчаливо покинул мрачное
здание законности. На улице, сразу же напротив отделения
милиции, находилась бочка с пивом на колесах. Возле нее стоял
Остап Моисеевич. Он залпом сдул одуванчик пены со своей кружки
и начал пить прозрачно-коричневый настой из нее, искоса
провожая меня брезгливым взглядом. Я свернул за угол...
Прямо в автобусе я решил проехать свою остановку, выйти на
конечной и направиться в церковь! Так я и сделал.
Метрах в ста от храма за мной увязался какой-то цыганенок лет
девяти-двенадцати на вид. Я шел очень быстро, а он перебирал
ножками по ледяному асфальту, поскальзывался, но семенил рядом
со мною и приставал:
-- Дядь! Дядя!
-- Отстань, -- говорил я.
-- Дядь! Дай двадцать копеек! -- не унимался мальчуган.
Наконец я остановился, оценил своего просителя:
растерзанные ботинки вместо шнурков завязаны веревкой, а там,
где должны быть шнурки -- торчат клочки снега; пальто
нараспашку, в бахроме, а глаза -- озорные и липучие! Я сунул
ему в замурзанную ладонь двадцать копеек.
-- Держи, -- сказал я и пошел дальше.
Но мой преследователь вовсе и не подумал от меня
отставать. Он снова побежал рядом.
-- Дядя! Дядя! -- опять повторял он.
Я продолжал идти быстро и молчал.
-- Дядь! Дядя! Рвусь -Русь! Россия -- Рос и я -- Россия!
Сэр -- Эсер -- СССР!.. Я остановился. Меня удивил этот
необычный способ зарабатывать деньги.
-- А как же будет "Мистика"? -- спросил я и покосился в
улыбке на цыганенка.
-- Мистка? -- опешенно переспросил он.
-- Нет же, -- заулыбался я и повторил по слогам, --
мис-ти-ка.
Мальчуган задумался.
-- Да... -- сказал я, -- не знаешь!.. И я, признаться,
тоже не знаю. -- И я зашагал было прочь, как цыганенок окликнул
меня:
-- Дядь! Дядя!
Я замедлил шаги и, продолжая медленно уходить от
мальчугана, обернулся в его сторону.
-- Миссия -- Мис и Я -- Мистика! -- проорал мальчуган
обрадованно, помахал мне рукой и увязался за другим прохожим.
"Да... Ты прав, парень... -- подумал я, -- Наташа и Я, Мис и
я... Мистика!.. Это близко..." Я ступил на паперть городского
храма. Десятки больших и малых колоколов ловко и медно
зазвонили. Священник во всем черном угрюмо подергивал веревочки
вразнобой. Вся прохожая зала церкви была пронизана музыкой
перезвона. Мягко и трепетно отозвалась душа... Я плавал в
золотистом аромате храма среди свечечных огоньков и беззвучно
молил Господа услышать меня: "Господи, -- говорил я, даже не
шевеля губами, -- опереди меня в негодных решениях моих и
прегради путь к ним! Да созреет сердце мое, и пусть оно даст
росток радости! Господи! Останови неуемную волю мою и обступи
меня верой Божественной!.." Я не заметил, как уже плыл по
улицам среди расступавшихся прохожих, говорливых и
оборачивающихся мне вслед: я чувствовал это... И так,
беззвучно, я проплавал весь день... Дома я оказался один.
Мне стало тоскливо. Негодование, вначале бесформенное, а
потом осознанное и направленное, просыпалось, росло и крепло.
"Бога нет!.. -- вспоминались слова, -- но есть что-то вроде
него!.." Негодование перерастало в ненависть и, наконец, я уже
яростно метался по комнате от окна к дивану. Я озлобленно
отрицал все! Я ненавидел все! Зажимая свое тело в кулак, я был
него не перескакивают! Мантру можно читать вслух, можно и про
себя, но это вначале, а потом все же лучше, да ты и сам
почувствуешь необходимость в чтении вслух. Читать можно и на
ходу, в троллейбусе, где угодно, а четки прекрасно укладываются
в специальный мешочек: его подвешивают на шею, и в нем имеется
прорезь для руки, можно четки держать в кармане, это не
страшно. В общем, на это занятие я трачу не так уж и много
времени, а то ты подумаешь, что я с утра до вечера сижу в
молитвах; поверь -- всего полтора-два часа в день, не больше.
Зато, Сергей! Я испытываю такое наслаждение! Во-первых, многие
привязки от мира сего рвутся начисто! Становишься свободным,
успокоенным, целенаправленным, сдержанным, отступают гордыня,
эгоизм. Во-вторых, приходят сказочные ассоциации, интуиция
разветвляется непредсказуемо объемно! А в-третьих, легче видеть
в жизни более главное! Мир открывается широко, крупным планом,
приходит искренняя доброта и радость! А если читать не по
шестнадцать кругов в день, а тридцать два, шестьдесят четыре и
более, то... можно выйти на Вселенскую Первопричину!.. Но это
возможно только для Священно-Преданных Кришнаитов. Вообще,
конечно, Мантру надо читать двадцать четыре часа в сутки, а
шестнадцать кругов -- грешный минимум! Список состояний,
ощущений и чувств, осмыслений можно продолжать невыразимо долго
-- не хватит слов во всех земных языках вместе взятых! Так
велико получаемое от чтения Великой Мантры...
Ко всему прочему: удивительная вибрация во время чтения
Мантры. Сам попробуй прочитать ее несколько раз подряд, и ты
услышишь, что будто нежный космический музыкальный инструмент
вибрирует в тебе, и вскоре ты сам, все твое тело становится
этим вселенским звучанием! Но, продолжу...
Все кришнаиты, конечно, и я теперь, -- вегетарианцы! Мы
едим очень вкусную пищу, которую готовим сами, но первое блюдо,
возвышающееся над всеми, это, конечно же -- прасад! Я думаю,
что тебе не станет скучно и ты не будешь возражать, если я
перескажу тебе рецепт приготовления прасада. Если попробуешь
приготовить -- уверен, пальчики оближешь! Для этого нужна
глубокая кастрюля, в которой, желательно, никогда не
приготавливалось мясо. Берешь рис, сколько хочешь, моешь его,
перебираешь. Потом растапливаешь в кастрюле сливочное масло на
малом огне, высыпаешь туда рис и поджариваешь его до
золотистого цвета. А в это время готовишь остальные компоненты
прасада: чистишь и режешь картошку на ломтики. Делаешь салат из
овощей: шинкуешь капусту, морковь, петрушку, помидоры, ну и
другое что, по желанию. Все это перемешиваешь в глубокой
посуде. Как только рис стал едва золотистым, тут же добавляешь
к нему картошку, периодически помешивая. Если необходимо,
добавь масла. Потом закладываешь в эту же кастрюлю
приготовленный салат, снова хорошо все перемешиваешь, продолжая
поджаривать. Последний этап: посоли все это на глаз; залей
прасад водою до уровня компонентов, добавь перца, только
красного! Ну, и различные вкусовые приправы для аромата, кроме
чеснока и лука! Кастрюлю прикрываешь крышкой и на среднем огне
пропариваешь хорошенько ее содержимое, можно время от времени
помешивать прасад, но это уже зависит от кастрюли, потому что
прасад неплохо готовится в скороварке, без помешивания.
Готовность определяй по опыту, и не более того! Как хочешь, но
пробовать прасад -- нельзя! Ни в коем случае этого делать
нельзя, пока он не будет приготовлен окончательно и предложен
Кришне. Приготовление прасада требует тщательной чистоты и
аккуратности, хорошего настроения, все продукты во время
очистки, резки, шинковки тоже пробовать нельзя! У тебя должна
быть на голове косынка, чтобы волосы не сыпались -- это
важно...
Первым должен вкусить твой прасад -- Кришна. Делается это
так: положи из кастрюли одну-две ложки на тарелку или в какую
иную посуду, но из которой никто не ел, и мысленно предложи
Кришне, можешь пропеть или проговорить нараспев девять раз
Мантру, которую я тебе написал. Только тогда можно есть прасад
всем желающим. Но есть его необходимо до конца в своей тарелке:
нельзя оставлять прасад для отходов! Да, чуть не забыл: те две
ложки прасада, предложенного Кришне, тоже можно есть -- они
наиболее ценные! Разложи их по маленькому кусочку по всем
тарелкам желающих, прасад нельзя выбрасывать в отходы! Я тебе
скажу, что у нас, например, есть один человек, весьма
образованный, известный, фамилию не называю, так вот он, когда
мы собираемся у кого-нибудь на квартире есть прасад и читать
Мантру, просто пообщаться, доедает прасад со всех тарелок, если
где-то кто-то, в основном из новеньких, не рассчитал свои силы
и положил прасада больше, чем сможет осилить! Вообще прасад
надо предлагать всем друзьям, товарищам, родственникам,
соседям, даже незнакомым, по случаю, -- это первое, благое
дело!.. Кроме прасада у нас масса и других великолепных
вегетарианских восточных блюд, но прасад -- это основное блюдо
и его готовить и есть надо обязательно! В разумном сочетании с
чтением шестнадцати кругов в день прасад незаменим на пути
просветления Преданного! "Преданным" именуется каждый
кришнаит...
У нас есть и священные книги, их много, но на русский язык
пока переведены Источник Вечного Наслаждения (жизнь бога
Кришны), Бхагавадгита -- как она есть (из Вед), Книжка
Иддийского мышления, и то все это в основном у нас имеется, к
сожалению, пока в ксероксах. Есть среди нас и большие
авторитеты -- это Оля и Слава! Прекрасные люди, глубоко
преданные. Если хочешь, я тебя с ними познакомлю, когда
приедешь в Москву. А в самом деле: когда же ты приедешь? Уж не
женился ли ты там? Да и на письмо мне, на последнее, не
ответил, Сергей! Не отмалчивайся! Может, что случилось? Пиши
мне и обязательно приезжай в гости, -- я столько интересного
тебе расскажу и покажу! Сходим на занятия в Литинститут, если
хочешь, сам убедишься, как мы там обучаемся. Слушай, есть
предложение: в .....месяце, .....цатого, будет открытие
памятника Сергию Радонежскому в селе Радонеж. Вот и приезжай,
прогуляемся, пообщаемся, вырвемся из городского лабиринта улиц
на поднебесные просторы, так сказать! А?.. Ты согласен?..
Обязательно напиши мне и обязательно приезжай! Всего в письме
не опишешь...
Жду! До свидания!
Твой друг Юра Божив.
Здравствуй, Юра! Привет из Р...
Только что прочел твое письмо, проснулся утром и прочел.
Правда, я его получил еще вечером, но у меня вчера был весьма
трудный день, и я сунул твою дорогую мне весточку к себе под
подушку, не распечатывая. Извини... Юра! Ты напрасно думаешь,
что я отнесусь настороженно к твоему увлечению кришнаизмом.
Во-первых, удивительно, но факт! Мы с тобою параллельно друг
другу идем к одной цели! Во-вторых, у меня для тебя тоже есть
сюрприз!
Но прежде вот что: я только что звонил одному своему
товарищу и он согласился поехать вместе со мной на открытие
памятника, так что через месяц жди в гости -- нагрянем! Я не
женат. Впрочем... Подробности при встрече, но я сейчас очень
счастлив, Юра!.. Не буду многословным, а то ты, я чувствую,
сидишь уже, как на иголках, в ожидании обещанного сюрприза!
Понимаешь, я тут недавно приобщился, так сказать, к одному
уникальному труду, мне кажется, что тебе будет небезынтересно
хотя бы чуть-чуть с ним познакомиться. Вот сейчас заворожу
тебя, а потом ты целый месяц в томлении проведешь, уверен!
Высылаю тебе из первой части этого труда небольшой отрывок
моего конспекта.
Вера -- это направленность нашей души, которая стремится
как бы закольцеваться, ограничиться лишь собою едино, будто в
круг, отвергая при этом, не воспринимая иные любые
утвержденности в целом свете! Вера имеет и свое Высшее развитие
-- экстаз -- это полный отход от мира, отстраненность от опыта,
чувств, какой бы то ни было авторитетности, отход от своего
"я". Тогда мы полностью канем в бездонье души и ее
сокровенности и возникнем в осознании восторга -- "азь есмь".
Непостижимо высоко и непередаваемо это состояние духа
человеческого! Он становится абсолютным. И такой дух -- это
все. Он не имеет жажды, неверия, устремления и других
состояний, мешающих ему торжествовать. Веру можно воспитать. Но
самое интересное то (здесь я еще не разобрался до конца), что
возникновение веры возможно (и, или -- лишь, не знаю!) -- при
воздействии внешней среды, которая посылает тебе страшные, иной
раз и кровавые испытания, позывные, дабы произвести тот
единственный, необходимый толчок на путь просветления и
торжества духа! Вера -- это бодрость души и качество ее
самосознания.
Воля -- это направленность нашей души, способной
рассмотреть в самой себе, посредством разрозненных своих
потенций, которые находились, как возможности, самою себя.
Воля, она как и вера, имеет Высшее свое проявление -- экстаз --
это уход в проявленный мир, отрицание пассивности, ее
разноцветности протекания, утверждения только своего "Я". Мы
целиком уходим в последующее развитие проявленного мира, где
выявляется элемент созерцания: великолепие форм, обманчивость
красоты их, и мы всем этим упиваемся, существуем в это время
вне себя, сливаемся с феноменальными проявлениями, срастаемся с
ними, существуем их существованием, а обратную сторону сути
нашей мы направляем опытом, в свою основу и фундаментируем в
неприкосновенность свое "Я". Иными словами, мы низвергаем себя
и осуществляем!
Творчество! Таким великолепно и противоречиво, оно и
происходит: мы осознаем свое несравненное величие и тут же
ниспадаем до своей мизерности и незначительности. Но это может
понять только тот, кто сам испытал магию творчества. И Воля и
Вера едино принадлежат "чистому духу", связаны в одно целое по
происхождению. Воля -- это утверждение Веры вовне, а Вера,
наоборот, -- утверждение Воли внутри себя! Волю невозможно
произвести без Веры, а Вера сопровождает всегда сам акт воли!
"Короче говоря, -- прочь сомнения, и вперед!" -- это от меня.
Ну вот и написана крохотная частица моего сюрприза...
Итак, жди в гости!
Твой друг Сергей Истина.
До свидания, Юра!
До свидания -- в Москве!
-- Стой! -- крикнул покойник.
-- Я никуда... Саша! Я никуда не пойду! -- испуганно
сказал я и с невероятным трудом повернул прочь, но ноги!..
Мои ноги, будто ватные и тяжелые!
-- Нет! Ты пойдешь со мной, -- заорал, сотрясаясь от
гнева, покойник.
-- Уйди прочь! -- оскалился я.
-- Идем! -- злобно и торжествующе прошипел Саша, потянулся
ко мне, и схватил холодной рукою меня за руку, и сжал ее
крепко, и начал тащить меня. Его пальцы, словно когти,
впивались в мою кожу. Я метался взглядом по сторонам: какой-то
двор, клочки двора, и в нем -- два низеньких деревянных дома,
прилепленных друг к другу: один синий, а другой зеленый. Боже
мой, это же его двор! Саша в нем жил до смерти! Вот на этом
месте стоял в тот день его гроб. Я вырывался изо всех сил и
неуклонно продолжал пятиться к калитке: "Может, удастся
выскочить на улицу!.." -- думал я.
-- Нет... Нет! -- сопротивлялся я, но покойник был силен.
-- Прочь, нечистая сила, прочь! -- орал я растерянно.
-- Идем! -- продолжал настаивать Саша. -- Я уведу тебя в
лучший мир! -- И он впивался мне в глаза безжалостно ледяным
взглядом и снова тащил меня за похолодевшую руку за собою. Как
из трясины, с огромным трудом, я вырвал свою руку. Я поднес ее,
обессиленно дрожащую, ко лбу своему и все же перекрестился! Я
преодолевал сопротивление Саши, который, в буквальном смысле,
повис на моей руке, пытался оторвать ее от лба, живота моего,
одного плеча, другого! А я, в остывающих усилиях, продолжал
невероятное притяжение своей руки к себе и молился, хотя рука
пыталась вытянуться куда-то вперед и утащить меня. Я молился,
шатаясь от напряжения, и читал громко вслух молитву
Господнюю... и она помогла мне. И тогда я стал открывать глаза,
просыпаться от этих ужасов, а когда совсем пришел в себя, то
застал себя лежащим на диване, усердно крестящимся отяжелевшей
и похолодевшей рукою, будто Саша продолжал еще незримо виснуть
на ней, больно уцепившись за нее, и я действительно ощущал
присутствие покойника и его мертвую хватку!..
Ото лба к животу, от живота к плечу одному, к плечу
другому: ото лба к животу, от плеча к плечу, ото лба к животу,
от плеча к плечу... Крестился я усердно. Все рассеялось и
угасло... Я окончательно проснулся, но была еще ночь: я лежал в
клейком страхе и боялся пошевелиться, ибо мне все казалось, что
покойник где-то здесь: вынырнет снова из ночного мрака моей
крохотной комнаты и злобно повиснет у меня на руке!..
Будто он притаился и ждет, когда я закрою глаза... "Отчего
он так на меня зол?.. -- раздумывал я, продолжая лежать в
оцепенении на диване. -- В какой лучший мир он меня тащил?!
Все... Больше я не пойду к нему на могилу -- никогда! Дьявол
какой-то!..
Господи!.. Избавь меня от лукавого! Прости, если в чем
согрешил, и помоги, и укрепи!.." Впрочем... Надо самому себя
укрепить!..
Что это я, совсем раскис и ошалел от страха!
Я тут же встал с дивана, подошел к окну, отдернул тяжелую
штору. Но узорчатые снежные занавески на стеклах отдернуть
нельзя было: из-за них не видно улицы... Я приоткрыл форточку,
достал сигарету из ячейки отопительной батареи под
подоконником, я там сушил целую пачку, и закурил; ночной зимний
холод облил мне лицо, плечи, грудь, он стекал по ногам, и
теперь я будто стоял в незримой, ледяной луже по щиколотку. Дым
от сигареты уползал из комнаты в черную отщелину неба над моей
головой. "Обычный сон... -- думал я. -- Это обычный сон... Но
когда же... Когда же я смогу выйти из тела!.." Я выбросил
окурок в форточку и закрыл ее, задернул штору, прошел через
комнату, и лег на диван, и укутался теплым одеялом. Я не уловил
момент, когда уснул снова!..
Утром, в семь часов, меня разбудил будильник.
В девять я собирался посетить отделение милиции;
документы, требуемые от меня следователем Васильевым, теперь
лежали приготовленные во внутреннем кармане моей куртки. Чтобы
ничего не забыть поутру, я позаботился об этом еще с вечера, но
нынче у меня появился иной план. Я решил не направляться сразу
же к следователю, а прежде заглянуть с этими документами на
прием к начальнику отделения милиции, некоему Липкину, --
именно эта фамилия значилась у меня в качестве подписи на моей
недавней повестке, я помнил. Ровно в десять я уже был в
отделении милиции у двери начальника, и уверенно постучал в его
дверь, и незамедлительно приоткрыл ее внутрь.
-- Можно? -- поинтересовался я, но тут же получил ответ:
-- Ждите...
Я закрыл дверь. "Знакомый голос у этого начальника!.. --
подумал я. -- Откуда же я помню его?.." -- Это озадачило меня и
я стоял и раздумывал, -- что делать дальше?..
-- Молодой человек! Вы по какому вопросу? -- спросила
как-то настороженно меня девушка, выглядывая в проем стеклянной
перегородки.
-- Мне по личному вопросу к Липкину!
-- Липкин сегодня не принимает. Приемный день у него был
вчера! -- скоренько сообщила девушка.
-- Но я же не могу прийти вчера, мне надо сегодня! --
отшутился я.
-- Приходите в следующую среду: с двух до пяти и начальник
примет вас, -- тут же подсказала девушка.
-- Ну что ж! -- сказал я. -- Тогда мне остается идти в
кэгэбэ.
-- У вас что-то серьезное?.. -- забеспокоилась девушка,
потянулась хрупкой рукою к телефонному аппарату и подняла,
продолжая озадаченно глядеть на меня, трубку, и поднесла ее к
уху, все так же, не отрывая от меня глаз. -Да, да! У меня
серьезное! -- настойчиво и решительно подтвердил я.
А девушка уже откликнулась на голос, возникший в
телефонной трубке:
-- Это я, Лена, -- ласково, будто подлизываясь к трубке,
сказала она. -- Тут молодой человек пришел... Знаете?.. Да...
Но... Он по очень важному делу, говорит!.. Собирается идти в
кэгэбэ, если вы его не примете сегодня!.. -- И она обратилась
ко мне: -- Начальник спрашивает, как ваша фамилия?..
-- Истина, Сергей Александрович, -- подсказал я.
-- Алло! -- снова заговорила в трубку девушка. -- Его
зовут Сергей Александрович Истина... Нет, нет... Это у него
фамилия такая... Истина... Ага!.. Сейчас спрошу!..
-- Вы у какого следователя? -- осведомилась девушка у
меня.
-- У Васильева, -- бодро ответил я.
-- Он у Васильева, -- сообщила девушка в трубку. -- Ага!..
Хорошо!.. Приглашу!.. Есть!.. Девушка положила трубку и
предложила мне подождать немного. Сама же вызвала по селектору
Васильева из его кабинета и тот, минут через пять, недоверчиво
глянув на меня, прошмыгнул в кабинет начальника отделения
милиции, бегло поздоровавшись со мною на ходу. А еще минут
через пять девушка за стеклянной перегородкой вежливо
предложила мне пройти в кабинет Липкина. Я сразу же вошел.
Липкин что-то рассматривал в толстой черной папке, Васильев
стоял справа у стола своего начальника и переминался с ноги на
ногу, скрестив руки за спиной.
-- Разрешите? -- напористо, но негромко произнес я.
Липкин поднял взгляд от стола и осмотрел меня с ног до
головы. Я тоже оглядел начальника. "Боже мой!.." -- воскликнул
я про себя от неожиданности. Липкин улыбнулся мне, неприятно
оскалившись при этом, словно передразнил меня. "Вот это да!.."
-- рассердился я. А Липкин почесал о рукав свой ноздристый нос,
и на рукаве осталась влажная полоска. Мне стало противно, и я
перевел свой взгляд на Васильева.
-- Я требую официального объяснения, -- заговорил я с
убедительными акцентами, -- на каком основании меня незаконно
преследует ваше отделение милиции?
После этих слов я подошел к столу Липкина с левой стороны
и остановился как раз напротив "своего" следователя, а
следователь по-прежнему продолжал угрюмо помалкивать и
беспокойно переминаться с ноги на ногу.
-- Сергей Александрович, -- начал Липкин.
-- Да! -- сказал озлобленно я.
-- Видите ли... мы не все можем говорить... существуют...
профессиональные, в некотором роде рабочие тайны... Ну... --
снова противно оскалился Липкин. -- Вы же образованный человек,
-- сказал он. -- И должны понимать это!.. "Да уж!.. --
раздумывал я. -- Я-то все понимаю, дорогой Остап Моисеевич!
Начальник отделения милиции! Вот и в штыки мы с тобой!..
Интересно, ты делаешь вид или действительно не узнаешь меня?!
Может, взять и сказать тебе прямо сейчас, напрямик, что мне все
известно, что ты, Остап Моисеевич, связан с Зоей Карловной,
библиотекарем, общаешься с нечистой силой, Купсиком, а меня
преследуешь, мешаешь мне, -- запугиваешь, закрываешь мне дорогу
к лучшему!.. Хотя... Нет!.. Ты, Остап Моисеевич, от меня именно
этого заявления только и ждешь!.. Ловко задумано!.. Но меня
теперь не проведешь просто так, ловкачи!.. Представляю себе:
как только я тебе все это выложу, так ты сразу же меня и
отправишь в психиатрическую... Нет уж!.. То, что я подслушал
телефонный разговор Зои Карловны и твой с Купсиком, -- я не
докажу, а этого тебе и надо!.. Так вот почему дверь в кабинет у
меня была приоткрыта, когда Зоя Карловна разговаривала, чтобы
мне слышно было! И ты вел переговоры с Купсиком, опять же,
чтобы я слышал!.. С ума меня хотите свести, списать, мешаю
вам!.. Как же! Еще бы!.. Тьма всегда устрашает свет!.. В темной
комнате даже зажженная спичка -- опасность, ее тут же обступают
страшные чудища теней!.. Нет уж!.. Я не настолько глуп, чтобы
поддаться на твою дьявольскую авантюру, Остап Моисеевич!.. Но
насторожить я тебя все-таки сейчас насторожу!.. Ты правильно
заметил, Остап Моисеевич, -- я образованный человек!.."
-- Да, ваше отделение милиции, -- заговорил я, -- несет
свою службу исправно!
-- Стараемся! -- отметил Остап Моисеевич.
-- Конечно стараетесь, -- подтвердил я. -- Еще бы!.. Если
и вы лично, начальник отделения милиции, бдительно, в свое
свободное время продолжаете работать, извините, сыщиком, даже у
Долланского...
-- Позвольте! -- будто припоминая, воскликнул Липкин, и от
волнения облизал свои припухшие губы, как и там, в спортзале у
Долланского. -- Вы тоже ходите заниматься?! -- спросил он.
"Ну... Отродье!.. И притворяться же умеет!.." -- подумал я.
-- Да, -- торжествующе подтвердил я слова Остапа
Моисеевича.
-- Так... -- сказал он, обращаясь ко мне, -- вы принесли
положенные документы? -- Видимо, он продолжал вынуждать меня
прийти в ярость, в раздражение. Он думал, что я сорвусь, и он
все же, разведя руками в непонимании, наберет телефонным диском
задуманные 03.
-- Вот они, -- ответил я, полез в карман и вытащил бумаги.
-- Хорошо! -- недовольно подытожил Липкин. -- Идите
сейчас, пожалуйста, с Васильевым, -- и он бросил короткий,
ножевой взгляд на молчаливого следователя и снова обратился ко
мне и добавил, -- и сдайте эти документы ему.
Васильев усиленно посмотрел мне в глаза, будто завуч на
провинившегося ученика в присутствии директора школы.
-- И все же, -- настойчиво сказал я, -- я недоволен вашими
действиями и считаю мх противозаконными!..
-- Скоро, очень скоро все, что вы задумали, -- сбудется!
-- сказал Липкин.
-- Не понял... -- озадаченно возмутился я, -- что
сбудется?
-- Читайте последние постановления партии и правительства,
-- то ли съязвил, то ли неумело пошутил Остап Моисеевич. "Ну,
это уже слишком, -- подумал я. -- Какая тупая наглость!.. При
чем тут партия, постановления и правительство?! Абсурд или
очередная уловка? В дураках меня хочет выставить!"
-- А вы сегодня будете у Долланского? -- неожиданно даже
для самого себя спросил я. Остап Моисеевич помолчал... Васильев
тем временем уже вышел из кабинета. Я оказался один на один с
Липкиным.
-- Советую вам не уходить отсюда в таком настроении, --
будто о чем-то предупредил меня Липкин и состроил дружелюбную
физиономию.
-- А что может случиться? -- поинтересовался я.
-- Всякое может произойти, -- ответил Остап Моисеевич и
добавил: -- Птицы -- великолепное зрелище, не правда ли?
-- Да... -- вслушиваясь и анализируя, произнес я.
-- Всегда хорошо, что в меру хорошо! -- сказал Остап
Моисеевич.
-- Не понял? -- насторожился я.
-- Дело в том, что если птицы очень большие, то они могут
и заклевать насмерть! -- заключил Липкин.
-- Это предупреждение? -- спросил я.
-- Это размышления вслух, -- ответил Остап Моисеевич и
снова гадко улыбнулся. Я вышел из кабинета. Поднялся к
Васильеву, отдал ему документы и молчаливо покинул мрачное
здание законности. На улице, сразу же напротив отделения
милиции, находилась бочка с пивом на колесах. Возле нее стоял
Остап Моисеевич. Он залпом сдул одуванчик пены со своей кружки
и начал пить прозрачно-коричневый настой из нее, искоса
провожая меня брезгливым взглядом. Я свернул за угол...
Прямо в автобусе я решил проехать свою остановку, выйти на
конечной и направиться в церковь! Так я и сделал.
Метрах в ста от храма за мной увязался какой-то цыганенок лет
девяти-двенадцати на вид. Я шел очень быстро, а он перебирал
ножками по ледяному асфальту, поскальзывался, но семенил рядом
со мною и приставал:
-- Дядь! Дядя!
-- Отстань, -- говорил я.
-- Дядь! Дай двадцать копеек! -- не унимался мальчуган.
Наконец я остановился, оценил своего просителя:
растерзанные ботинки вместо шнурков завязаны веревкой, а там,
где должны быть шнурки -- торчат клочки снега; пальто
нараспашку, в бахроме, а глаза -- озорные и липучие! Я сунул
ему в замурзанную ладонь двадцать копеек.
-- Держи, -- сказал я и пошел дальше.
Но мой преследователь вовсе и не подумал от меня
отставать. Он снова побежал рядом.
-- Дядя! Дядя! -- опять повторял он.
Я продолжал идти быстро и молчал.
-- Дядь! Дядя! Рвусь -Русь! Россия -- Рос и я -- Россия!
Сэр -- Эсер -- СССР!.. Я остановился. Меня удивил этот
необычный способ зарабатывать деньги.
-- А как же будет "Мистика"? -- спросил я и покосился в
улыбке на цыганенка.
-- Мистка? -- опешенно переспросил он.
-- Нет же, -- заулыбался я и повторил по слогам, --
мис-ти-ка.
Мальчуган задумался.
-- Да... -- сказал я, -- не знаешь!.. И я, признаться,
тоже не знаю. -- И я зашагал было прочь, как цыганенок окликнул
меня:
-- Дядь! Дядя!
Я замедлил шаги и, продолжая медленно уходить от
мальчугана, обернулся в его сторону.
-- Миссия -- Мис и Я -- Мистика! -- проорал мальчуган
обрадованно, помахал мне рукой и увязался за другим прохожим.
"Да... Ты прав, парень... -- подумал я, -- Наташа и Я, Мис и
я... Мистика!.. Это близко..." Я ступил на паперть городского
храма. Десятки больших и малых колоколов ловко и медно
зазвонили. Священник во всем черном угрюмо подергивал веревочки
вразнобой. Вся прохожая зала церкви была пронизана музыкой
перезвона. Мягко и трепетно отозвалась душа... Я плавал в
золотистом аромате храма среди свечечных огоньков и беззвучно
молил Господа услышать меня: "Господи, -- говорил я, даже не
шевеля губами, -- опереди меня в негодных решениях моих и
прегради путь к ним! Да созреет сердце мое, и пусть оно даст
росток радости! Господи! Останови неуемную волю мою и обступи
меня верой Божественной!.." Я не заметил, как уже плыл по
улицам среди расступавшихся прохожих, говорливых и
оборачивающихся мне вслед: я чувствовал это... И так,
беззвучно, я проплавал весь день... Дома я оказался один.
Мне стало тоскливо. Негодование, вначале бесформенное, а
потом осознанное и направленное, просыпалось, росло и крепло.
"Бога нет!.. -- вспоминались слова, -- но есть что-то вроде
него!.." Негодование перерастало в ненависть и, наконец, я уже
яростно метался по комнате от окна к дивану. Я озлобленно
отрицал все! Я ненавидел все! Зажимая свое тело в кулак, я был