Страница:
Легко, вместе с необъяснимыми людьми, Божив вбежал по
трапу в салон самолета. В следующее мгновение они уже летели на
фоне турбинного гула, Юра сидел в кабине пилотов и смотрел
вниз, на скольжение земли. Через несколько минут самолет
бесшумно опустился на какое-то автомобильное шоссе, его турбины
отзвучали там, на высоте, и Боживу показалось, что турбинный
гул оторвался, обронил безмолвный самолет на эту дорогу. По обе
стороны шоссе высотно теснились тополя. И вот замысловатая
посадочная полоса свернула в сторону огромного дома и вскоре
остановилась неподалеку от него. Все, и Юра тоже, вышли из
самолета и направились в дом.
Вскоре Божив оказался в пустынном просторе зала: стены
серебрились, вогнутые, они высоко смыкались в единый купол, а
глянцевый пол был настолько глубинно прозрачен, что казалось --
Юра ступал по затвердевшей поверхности океана, и каждую секунду
вода под ногами могла ожить, и Юра старался не глядеть на пол,
чтобы вдруг случайно не подумать об оживающей воде; а глянцевый
пол будто ожидал этого, и взгляд Божива, словно перепачканый
этим ожиданием, неповоротливо слушался своего хозяина, то и
дело приклеивался к полу, и тогда Божив не допускал ни единой
мысли к себе, дабы не переглянуться случайно с единственной
мыслью об оживающем глянце пола, ибо тогда она заговорит и
Боживу предстоит выслушать ее до конца, и пол действительно
оживет, неведомо почему Юра не сомневался в этом. Каждый взгляд
Божива эхом потрескивал на поверхности стен: чувственный зал,
отзывчивый зал. Они, впереди идущие, остановились и плавно
развернулись лицами к Юре. Неожиданно для самого себя Божив
близко подошел к одному из них и протянул руку.
-- Юра, -- промыслил Божив, не говоря ни слова.
-- Остап Моисеевич, -- возникла ответная мысль, и человек,
к которому подошел Юра, как показалось Боживу, надежно пожал
ему руку и на несколько мгновений Юра бесстрашно приблизил свое
лицо особенно близко к лицу Остапа Моисеевича. Таким же образом
Юра познакомился со всеми остальными, и они по очереди
представились Боживу: старик с фиолетовой бородкой и белыми
волосами назвался Помощником, а имена других Юра тут же забыл,
только одно и всплыло из них на поверхность памяти -- Купсик.
-- Мы -- астральная группа, -- осведомил Божива Остап
Моисеевич, все так же телепатически. "Шайка, -- подумал Юра, --
астральная шайка!.."
Астральщики заговорили между собой, а Божив, равнодушно
прислушиваясь к их разговору, медленно поплыл вдоль объемных
стен таинственного зала, в нескольких сантиметрах от океанского
пола, словно исследователь. Когда он сделал полный круг, возле
входной двери неожиданно завис, остановил невесомое парение
своего тела: в эту дверь вошел красивый молодой человек,
последний тоже замер напротив Юры и не сводил с него глаз, и
тут Божив, почему-то ранее оплывая зал и не осознавая сути
разговора астральной шайки, внимательно вслушался в
чувствительно уловимые, телепатические голоса людей,
оставленных им в центре этого загадочного помещения, он стал
понимать смысл их разговора, понимать, о чем шла речь.
-- Ты уже все продумал? -- убедительно вопрошал Остап
Моисеевич.
-- Не все, но многое, -- ответил вопрошаемый.
-- Что же осталось еще?
-- Пустяк, Магистр, последняя точка.
-- Какова же...
-- Точка?
-- Да.
-- Художник, вон, уже пришел, так что сейчас произойдет.
-- Хорошо. Я жду... Жду результатов!.. Слышишь, Купсик,
результатов, а не то...
-- Будет вам, Остапа Моисеевич, сию минуту убедитесь!
И тут Божив увидел, а точнее сию минуту же понял, о чем
приготовился, будто в зверином прыжке, взмыслить стоящий
напротив него, по всей вероятности, тот самый художник, о
котором любезно проговорил только что Купсик. Художник стал
усиленно взмысливать: Юра почувствовал, как океанский пол
оживающе промягчился, и Божив теперь же начал медленно
погружаться в бездонную пучину вод. Очнулся Юра от чарующего и
насмехающегося взгляда художника, когда уже почти утонул по
колено. Тут он активизировался: сопротивляясь жестокому,
неумолимому взгляду, вспарил обратно на поверхность и сразу же
-- взмыслил обратное, и художник ушел по колено в обмякший
пластилиново океан. Противление друг другу шло у них несколько
минут. То художник, то Юра, то снова художник вдавливались
телепатическими взглядами в оживающий на короткие мгновения
океанский пол. Наконец, Божив в клейком изнеможении рванул
толчком воли океанскую твердь пола под своим нападающим, и
художник пошатнулся и в одно мгновение, свинцово барахтаясь,
размахивая руками и ногами, рухнул в глубину, понесся в
бездонность и вскоре растаял, исчез в чернеющей далеко под
ногами непроглядности, и Юра остался один стоять победителем.
Картинка необъяснимого зала начала бледнеть и, растворяясь,
медленно переливаться в непроглядную мглу. Напряженный поток
ветра, густо перемешанный с гулом реактивного самолета, и
где-то издали зловещий голос: "Художник утонул!.. Утону-ул!.."
-- и все. И снова картинка рабочего кабинета в кинотеатре,
когда Божив открыл глаза. И только неприятная вспышка мыслей:
"Художник...
Я утопил его!.. Но это же был..." Юра в предчувственном
состоянии,но сосредоточенно спокойный, огляделся словно в
беззвучном пространстве своего рабочего помещения,
обеззвученном, будто подтененном тем, взветренным гулом, что
теперь отзвучал...
Неожиданно в дверь настойчиво постучались, будто ожидали
"возвращения" Юрия Сергеевича на рабочее место. Божив
насторожился.
-- Да-да... -- негромко произнес он. Постучались еще. И
тут Божив догадался: ведь он вовсе ничего не сказал вслух, он
по привычке взмыслил свой отклик "да-да...".
-- Войдите!.. -- словно громко окрикнул он дверь, стоящего
за нею сейчас посетителя, и это "войдите!" прозвучало коряво и
сухо, каким-то раздраженно-гортанным созвучием, так что Юрию
Сергеевичу стало неловко от своей неподатливой неуклюжести. --
Войдите -- поспокойнее произнес Божив, и на этот раз "войдите!"
прозвучало неплохо, естественно. Дверь наполовину распахнулась,
вошла в кабинет Екатерина. Она остановилась и как-то рассеянно
оглядела директора кинотеатра.
-- Что случилось? -- догадливо опередил Екатерину Юра.
-- У нас в коллективе -- несчастье... Юрий Сергеевич...
-- Утонул художник? -- пристально осведомился Божив. -- И
как же, и где это произошло? Насколько я знаю, у него сейчас
отпуск?
-- На море, -- огорченно покачивая головою в сторону
директора, ответила Екатерина. -- Кто-то его утопил, --
добавила она таким тоном, словно знала кто.
-- Я пока не получил официального извещения.
-- Я вам его принесла, Юрий Сергеевич. Зое Карловне его
только что доставил почтальон.
-- Давайте сюда, -- потребовал Божив.
Екатерина медленно подошла к рабочему столу директора и
протянула распечатанный конверт, и Юра тут же вытащил из
шелестящего нутра этого конверта сложенную в несколько раз
бумагу, развернул ее. На официальном бланке некоего отделения
милиции говорилось о гибели сотрудника кинотеатра Лесного
поселка города Р... и еще о том, что обстоятельства самой
смерти расследуются, разыскивается убийца...
Как и обещал я Боживу, ровно через неделю земного времени
порешил я навестить друга.
Но теперь я находился в физическом теле Гриши,
председателя кооператива, и если бы вдруг я, хотя бы и
украдкой, хотя бы и ненадолго, ушел из его тела, то
незамеченной бы моя временная отлучка не осталась: Гриша мог бы
натворить для меня непредсказуемых препятствий, хотя бы и то,
что он ринулся бы в психиатричку -- откуда не так легко мне
было бы выйти в необходимый срок на встречу с Наташей, или же,
того хуже, он опрометью бы понесся в храм и христианский
эгрегор надежно бы заблокировал одержимого для моего
посягательства.
Да... христианство нельзя путать с Христом.
Что же мне было делать? Как поступить: и встреча c Юрой, и
желание увидеть Наташу, с одной стороны, а с другой -- Гриша,
председатель кооператива, со своими маловерными представлениями
и осатанелым до безумия психозом нечистой силы, шкурной
неуравновешенностью.
Мне ничего не оставалось делать, выход являлся реальным
только один -- вытолкнуть, вывести Гришу из его собственного
тела, пусть он себе постранствует по астральному безграничью, а
потом, потом я его обязательно разыщу, верну в данную
инкарнацию.
Так решил я.
И оставалась единственная проблема, это проблема: куда
спрятать на время моего отсутствия Гришино тело.
Эту задачу я увидел в разрешении очень легко: я оформил на
имя Гриши командировку в один из далеких городов страны.
Теперь необходимо было куда-то определить на хранение его
земное тело на то время, когда я буду выполнять свои дела в
Астрале, чтобы возвращаться обратно как на надежную земную
базу, не пугаясь того, что Гриша сбежит, утащится в своем теле
неведомо куда и неведомо под какую защиту.
Оставлять председателя у него дома я не решался, ибо это
могло вывести на исход, переполошье довольно неприятных
последствий: в конце концов Гриша был женат, у него имелось
двое детей, две девочки.
А потому следовало мне придумать такой вариант, который
обезопасил бы меня от непредсказуемых последствий на будущее.
Но Юра..
... заявиться к нему и попробовать объясниться на предмет
того, чтобы спрятать Гришино тело в кинотеатре Лесного поселка
хотя бы на ночь. Даже если бы и Гриша, то бишь я, заговорил с
Боживым в стиле мышления Сергея Истины, в его узнаваемом объеме
памяти бывших событий жизни, до летаргического сна, то Юра вряд
ли бы воспринял это мое появление должным образом. А если бы
Гриша позволил себе заговорить в нравоучительном тоне: сделай
это, пойди туда -- Божив бы скорее насторожился, нежели стал бы
без оглядки выполнять сказаное.
Нет...
С другом я должен был встретиться, используя астральный
вариант общения, потому что в этом плане он уже приблизился
более или менее к пониманию и восприятию естественному.
Конечно, я мог бы и не продолжать испльзование тела
кооператора в моих сегодняшних делах Земли -- пусть себе Гриша
делает побег от меня, а я произведу астральное одержание
другого человека.
Но в том-то и дело, что для очередного одержания
потребуется еще какое-то время, а я уже начинал чувствовать:
неладное готовится, и надо, необходимо успеть воплотить
задуманное в кратчайшие сроки -- опередить злоумышленное и ...
как-то определиться, хотя бы в незначительном, но достижении
намеченного, придвинуться к состоянию Победителя.
И все-таки я пошел в кинотеатр.
Когда я оказался в малом фойе, мне навстречу со второго
этажа по лестнице спускалась, с растрепанными волосами,
контролерша. Она выглядела так, будто кого-то потеряла, и,
когда увидела меня, лицо ее исказилось в огорчении, ибо я был
не тот, кого она искала.
Чуть-чуть я не сорвался и не назвал ее по имени-отчеству,
но сдержался, хотя "здравствуйте" все-таки вырвалось у меня.
Контролерша окинула меня отрешенным взглядом, как обычно
смотрят на временно скользнувшего перед глазами совершенно
безразличного прохожего.
Она открыла дверь, и тут же за нею скрылась в большом
фойе. А я, теперь бегом, через ступеньку, Гриша, наверное, мог
бы позавидовать своему телу, поднялся на второй этаж кинотеатра
и оказался перед немного отворенной дверью библиотеки.
Из помещения библиотеки доносились говорливые голоса,
женские голоса. И я не замедлил прислушаться к ним, но одышка
Гришиного тела изрядно мешала мне. "Надо же, как он разухабил
свое тело", -- подумал я. С напряжением я то и дело сглатывал
клокочущее дыхание и все время старался обезголосить его,
переводя на шепот.
-- Да что же она так волнуется? Подумаешь, дома не
ночевал! Объявится, куда он денется!
-- Да ты пойми, Зойка, художник погиб, а вдруг и муж ее
драгоценный туда же отправился?
-- Скажешь тоже.
-- А что?
-- Да ничего. Если бы что-то случилось, Остап Моисеевич
уже бы дал знать.
-- Слушай, Зойка, а может, наш контролер... хи-хи... --
подхихикнул голос, -- сегодня у дамы? А? Как ты думаешь?
-- А-а ха-ха-ха-ха... -- расхохотался в ответ другой
голос, -- вечно ты... ха-ха... в своем репертуаре, Катька!
-- Послушай, Сатана... где я?
-- Помолчи, Гриша, ты мне мешаешь слушать.
-- А кто это говорит? Ведьмы, да?
-- На сей раз ты не ошибся -- это ведьмы.
-- Господи! -- воскликнул многострадальный председатель
кооператива. -- Упаси, Господь!
-- Я же тебя просил помолчать.
-- Все, я молчу.
-- Ну ты что, сейчас уже уходишь?
-- О, кошмар! Катька, ты что, раньше не могла мне
напомнить? -- Послышалась торопливая возня. -- Побежала я,
побежала.
-- Сумку, сумку не забудь!
-- Все, -- мелодично клацнул поцелуй.
Я отшатнулся за отделенную половинку двери, и тут же эта
половинка двери распахнулась настежь, и Зоя Карловна высеменила
на коротеньких ножках из помещения библиотеки. Слава Богу, она
не захлопнула за собой половинку двери, за которой спрятался я.
Но я забыл, что Гришино тело было довольно объемным, ибо я
укрылся соразмерно габаритам своего земного тела, и теперь
Гришин живот выдал мое присутствие, в нем пре-дательски
шевелилось дыхание, и Зоя Карловна услышала его шипение и
обернулась.
Тогда она остановилась. "Да, -- подумал я, -- что же она
обо мне может вообразить? Еще покажется ей, что я вор, или того
хуже, онанист... Неловкая ситуация, однако".
-- Молодой человек, вы что там делаете? -- обратилась ко
мне укоризненно Зоя Карловна.
-- Тише, -- нашелся я.
-- Что значит "тише"? Я спрашиваю вас, что вы там делаете?
-- Ну что вы так волнуетесь? Спрятался я здесь.
-- Что значит "спрятался"? -- опешила Зоя Карловна.
-- Ну все, вроде бы ушел, -- сказал я, и с этими словами
объявился перед Зоей Карловной, вышагнув из своего жалкого
укрытия.
-- Не понимаю, кто ушел? -- озадачилась библиотекарь.
-- Да сын мой, я здесь от него спрятался, пристал --
пойдем в кино да пойдем в кино, еле отделался, домой отослал.
-- Ну и что?
-- Ничего. Зайду в библиотеку, может, какую книжку подыщу
для него, паразита, чтобы не мешал вечерами газеты читать, раз
уж я сюда забежал... Некогда мне в кино ходить... Понимаете,
некогда! -- И я тут же прошмыгнул в помещение библиотеки, но
позади себя услышал догоняющие меня шаги Зои Карловны.
Я остановился, оглядываясь по сторонам, напротив стола, за
которым сидела, вольготно откинувшись на спинку стула,
Екатерина Васильевна.
Зоя Карловна прямо-таки вбежала в библиотеку и сразу же
она метнула в меня взгляд бегающих глазок:
-- Катя, ты смотри, этот молодой человек странный
какой-то, прячется за дверью...
-- Да я же уж сказал вам, что от сына укрылся, что вы
такие подозрительные!
-- Ладно, я уже побежала, Катька, -- словно опомнившись,
быстро проговорила Зоя Карловна. -- А ты смотри. И вы, молодой
человек, смотрите мне, не хулиганьте больше.
Зоя Карловна незамедлительно ушла.
А я начал прохаживаться среди книжных полок, изредка
отшатывая на себя какую-нибудь книгу, и под негромкое "не то"
ставил ее на место.
Я чувствовал, как Екатерина настороженно прислушивается к
моему передвижению в пространстве помещения библиотеки. Сквозь
узкие длинные щели над книгами я иногда улавливал ее
пристальный взгляд.
-- Молодой человек, -- неожиданно обратилась ко мне
Екатерина Васильевна, -- а вы у нас вообще-то записаны?
-- Да, конечно, -- как бы между прочим, на сей раз между
перелистыванием страниц какой-то брошюры, тут же отозвался я.
-- А как ваша фамилия будет? -- деловито поинтересовалась
Екатерина Васильевна.
-- Истина.
-- Что-о-о?
-- Ис-ти-на, -- повторил я по слогам.
Последовало молчание.
-- Истина? -- переспросила Екатерина.
-- Да... Он самый, Екатерина Васильевна, -- говорил я
последние слова, подходя к столу Екатерины, и, остановившись в
двух шагах от стола, улыбнулся, -- собственной персоной.
-- М-м-да, -- призадумавшись, произнесла Екатерина. Она
заботливо порылась в картотеке и вытащила мою карточку.
-- Сергей Александрович?.. Давненько вы у нас не брали
книги.
-- Да уж, почитай несколько лет.
-- А где этого типа раздобыли?
-- Да тут, в одном подвальчике.
-- Бомжик, что ли?
-- Да нет, прописанный.
-- Не валяйте дурака, кто он?
-- Не беспокойтесь, милиция сюда не нагрянет, -- он в
командировке.
-- Фу, какой он толстый.
-- Председатель кооператива.
-- Понятно.
-- А здесь у него, -- я показал между ног, -- бывают
непо-ладки.
-- Что, горючего не хватает?
-- Да нет.
-- Ясно, заезженный.
-- Все может быть, Екатерина, но у меня нет времени об
этом...
-- А что?
-- Мне бы тельце это, -- я старался говорить в тоне
Екатерины, -- изредка оставлять где-нибудь под хорошим
присмотром.
-- Можно было бы у меня дома, но он же всю мебель
переломает, как очнется... Ты же его, наверняка, перепугал до
ошаления... Как его хоть зовут?
-- Гриша, -- ответил я.
-- Хотя... можно и попробовать, есть у меня одна задумка.
-- Спасибо, Екатерина... Васильевна.
-- Ну ладно, пойдем со мной.
-- К тебе домой?
-- Ну а куда же еще? Не к Остапу же Моиссевичу!.. Хи-хи,
-- проказливо подхихикнула Екатерина, подошла ко мне и
похлопала по Гришиному животу ладошкой. Вскоре, после недолгих
сборов Екатерины, мы вышли из библиотеки. Екатерина закрывала
дверь на ключ, а я в это время увидел, как дверь напротив, в
кинопроекционную, до сего момента приоткрытая, потихоньку
притворилась -- наверняка лысый и уступчивый Кириллыч, как
всегда, был предан своим ушам, и вовсе не исключено, что он
подслушал и наш разговор, ну да вряд ли он мог принять что-либо
всерьез, скорее всего он предположил, что очередной любовник
навестил подругу Зои Карловны и они шутили между собой.
"Хотя... Все может быть", -- предположил я, когда мы уже
спускались вместе с Екатериной по ступенькам со второго этажа.
Нежданно возник пред нами Палыч, как всегда: в надменных
поворотах скул, со змеевидной улыбкой, руки в брюки, карманы
оттопырены, голова разворачивается вместе с туловищем.
Он возник из большого фойе, видимо, обозленный невыходом
на работу супруга контролера по неведомым на то причинам,
потому что тот, насколько я понимал, всегда потакал Палычу в
его ехидных прихотях, а кроме сего, с последним всегда можно
было выпить безотказно.
-- Уже уходите? -- заискивающе обратился он к Екатерине,
ибо относился он к ней настороженно, по причине ее острого
языка, а Палыч, уж больно влюбленный в свой авторитетный
минимум, не хотел лишний раз получать пинка, особенно при
посторонних, каким в настоящий момент является этот, весьма
толстоватый и на вид неуклюжий молодой человек, с обвисшими
щеками, то есть я.
-- А вы сегодня весьма молодо выглядите, Палыч! --
восторженно воскликнула Екатерина. От удовольствия Палыч,
слегка раскачиваясь всем туловищем, высоко приподнял голову.
-- Прямо как мальчик из подворотни! -- расхохотавшись,
добавила она.
И только что похваленый, Палыч тут же скривился в лице
своем, словно надкусил лимон, и оттопырил надменно губы, но
глаза его не теряли надежды на то, что вдруг как Васильевна
все-таки взбодрит, подбросит лакомое словечка, на какое она
всегда была способна.
-- Вы прекрасный мальчик, Палыч... Я вас люблю! -- на ходу
через малое фойе обронила Екатерина через плечо и обалдело
закатила глазки, и киномеханик первой категории, действительно,
приветственно прощаясь, поднял руку вслед Екатерине Васильевне
и благодарно и дураковато улыбнулся.
И вот уже совсем неожиданно дверь в бывший мой кабинет
открылась настежь, и директор кинотеатра, Юра Божив, вышагнул в
малое фойе.
И я, и моя спутница -- остановились в ожидании.
-- Вы уже уходите? -- обратился Божив к Екатерине, но
подозрительно рассматривая меня.
-- А вы остаетесь? -- тут же подмигнув Юрию Сергеевичу, с
наигранной торжественностью откликнулась Екатерина Васильевна.
-- Как видите! Уважаемая Екатерина Васильевна, рабочий
день еще не закончился...
-- Тогда... -- Екатерина призадумалась на мгновение. --
Счастливо оставаться, Юрий Сергеевич, -- торопливо добавила она
и грациозно, особенно выразительно взяла меня под руку.
-- Постойте! -- спохватился Божив. -- А что Зоя Карловна,
у себя?
-- Она... По делам, так сказать... Отсутствует...
-- Хорошо. Можете ей передать, что теперь ее ожидает
сюрприз.
-- Понимаю... Юрий Сергеевич...
-- Что вы понимаете! Я просто влеплю ей выговор.
-- Когда мужчина делает выговор женщине...
-- Что вы хотите этим сказать?!
-- Ничего. Признайтесь мне, -- напустив серьезный вид,
спросила Божива Екатерина, -- вы ревнуете Зою Карловну, да?
-- Вы с ума сошли, Екатерина Васильевна! -- разгневался
Юра и метнул разгоряченный взгляд на Палыча, и возможно, на
какое-то мгновение, у Божива промелькнула мысль отослать его по
какой-либо причине наверх, в кинопроекционную, дабы не
свидетельствовал неприятный разговор, но подходящая причина не
нашлась, и директору ничего не оставалось, как впялить свои
напряженные глаза в Екатерину.
-- А что, -- не унималась Екатерина, -- Юрий Сергеевич,
ведь мы же с вами не совсем безразличны друг к другу?... Хи-хи.
-- подхихикнула она в мою сторону.
-- Да ну вас! -- отмахнулся от Екатерины Божив и
покраснел. -- В самом-то деле, -- подавленно и беззащитно,
словно попросил помилования и не замедлил скрыться в кабинете,
на секундочку укоризненно опять глянув в сторону недогадливого
киномеханика, что продолжал важно стоять, оттопырив губы и
веско приподняв свои тяжеловесные брови: он и в самом деле
ничего не понимал!..
-- Тоже мне, герой! -- красноречиво фыркнула Екатерина в
адрес Божива, когда мы с нею оказались на площади кинотеатра.
-- Делать бы ему выговор, если бы не я его из океана
вытащила!.. Впрочем.. -- поправилась она, -- откуда же ему об
этом знать... Остап Моисеевич, и тот до сих пор в
недоразумении: как же так -- художник утонул!.. Если они меня
вычислят...
-- А контролер? -- поинтересовался я. -- Он что,
действительно пропал?
-- Не думаю, чтобы эта дылда куда-нибудь запропастилась,
наверняка выполняет какое-нибудь поручение Остапа Моисеевича,
ведь мы же люди подневольные, -- с какой-то неожиданной игривой
грустью произнесла Екатерина последние слова.
-- Так ли? -- улыбчиво спросил я.
-- О, Господи, конечно же не так, -- расхохоталась
Екатерина, -- ну разве я смогла бы пристроить твоего толстячка,
если бы не сама собой была. Остап Моисеевич, конечно же,
Магистр, шеф, так сказать, но повара-то мы.
-- Хорошо, что напомнила, Гришу-то покормить надо, я ведь
его желудок не ощущаю.
-- Да ему, наверно, целое ведро надо, -- обозленно
отозвалась Екатерина, -- ты там быстрее свои дела устраивай, а
то ведь он все сожрет.
-- Постараюсь, мне нужно пару ночей...
Когда мы вошли в квартиру Екатерины, мне показалось, что я
оказался в театральном лесу -- жилище ведьмы, другими словами я
бы не назвал это место, -- в прихожей ветвился целый
ботанический сад: всевозможные лианы, карликовые деревца и
яркий источник света, напоминающий солнце, и даже крохотный
импровизированный родничок.
Жила Екатерина в старом доме, потолок высокий -- метров
пять или шесть, да и сама прихожая довольно просторная, но
особенно мне бросился в глаза пол, видимо, он был выполнен на
заказ: похоже, что линолеум весьма ловко подражал земной
поверхности и был он покрыт искусственной травой.
Из прихожей, успел я заглянуть на кухню -- там все было
по-современному, как и положено, и поэтому это меня мало
привлекало.
Екатерина распахнула дверь в жилую комнату. В этой комнате
скрыто работал кондиционер. Лесной воздух обуял мое
воображение: здесь уже была настоящая земля на полу, а точнее
-- слой земли, и поверх этой земли настоящая лесная осыпь:
кое-где проглядывала самая настоящая травка, посредине комнаты
стояли три креслообразных пенька, стены были абсолютно черными,
но их чернота едва проглядывала сквозь заросли абсолютно сухих
деревьев, деревьев, которые коряво и уродливо ветвились повсюду
вдоль стен. Откуда шло освещение комнаты, я не понимал, будто
невидимая лунность присутствовала здесь.
Что-то щелкнуло, и этот довольно просторный клочок леса
(комната была метров двадцать пять, не меньше) словно
расширился еще больше, видимо, Екатерина включила магнитофонную
запись, потому что я оказался в ночной глубине леса,
наполненной ужасающими звуками.
Неожиданно, когда мы с Екатериной уселись на пеньки друг
подле друга, откуда-то из сухих зарослей свысока спланировала
какая-то птица, и она уселась на плечо Екатерины.
-- О, Филька, -- продолжая сидеть неподвижно, сказала
Екатерина, она почему-то грустно смотрела себе под ноги. И я, и
Екатерина сидели босиком, ибо ведьма, прежде чем запустить меня
в комнату, деловито распорядилась скинуть туфли и снять носки.
-- Хорошо у тебя, -- сказал я, стараясь как-то оборвать
укромное молчание Екатерины, -- послушай, а как же ты
подметаешь пол? -- нашелся я, потому что знал, что ни одна
хозяйка не умолчит об опыте ведения домашнего хозяйства.
-- Два-три раза в год я меняю землю и осыпь. Остап
Моисеевич привозит мне все это свежее на машине из леса. Сорить
я здесь не сорю, вот так и живу, Сережа...
Грусть Екатерины передалась и мне.
-- А где ты спишь? -- спросил я.
-- На пеньке, -- посмотрела на меня Екатерина и обалдело
юльнула глазками, словно ожила.
-- Пардон, а с мужчиной как же?
-- А у меня только один мужчина -- Остап Моисеевич. Это
трапу в салон самолета. В следующее мгновение они уже летели на
фоне турбинного гула, Юра сидел в кабине пилотов и смотрел
вниз, на скольжение земли. Через несколько минут самолет
бесшумно опустился на какое-то автомобильное шоссе, его турбины
отзвучали там, на высоте, и Боживу показалось, что турбинный
гул оторвался, обронил безмолвный самолет на эту дорогу. По обе
стороны шоссе высотно теснились тополя. И вот замысловатая
посадочная полоса свернула в сторону огромного дома и вскоре
остановилась неподалеку от него. Все, и Юра тоже, вышли из
самолета и направились в дом.
Вскоре Божив оказался в пустынном просторе зала: стены
серебрились, вогнутые, они высоко смыкались в единый купол, а
глянцевый пол был настолько глубинно прозрачен, что казалось --
Юра ступал по затвердевшей поверхности океана, и каждую секунду
вода под ногами могла ожить, и Юра старался не глядеть на пол,
чтобы вдруг случайно не подумать об оживающей воде; а глянцевый
пол будто ожидал этого, и взгляд Божива, словно перепачканый
этим ожиданием, неповоротливо слушался своего хозяина, то и
дело приклеивался к полу, и тогда Божив не допускал ни единой
мысли к себе, дабы не переглянуться случайно с единственной
мыслью об оживающем глянце пола, ибо тогда она заговорит и
Боживу предстоит выслушать ее до конца, и пол действительно
оживет, неведомо почему Юра не сомневался в этом. Каждый взгляд
Божива эхом потрескивал на поверхности стен: чувственный зал,
отзывчивый зал. Они, впереди идущие, остановились и плавно
развернулись лицами к Юре. Неожиданно для самого себя Божив
близко подошел к одному из них и протянул руку.
-- Юра, -- промыслил Божив, не говоря ни слова.
-- Остап Моисеевич, -- возникла ответная мысль, и человек,
к которому подошел Юра, как показалось Боживу, надежно пожал
ему руку и на несколько мгновений Юра бесстрашно приблизил свое
лицо особенно близко к лицу Остапа Моисеевича. Таким же образом
Юра познакомился со всеми остальными, и они по очереди
представились Боживу: старик с фиолетовой бородкой и белыми
волосами назвался Помощником, а имена других Юра тут же забыл,
только одно и всплыло из них на поверхность памяти -- Купсик.
-- Мы -- астральная группа, -- осведомил Божива Остап
Моисеевич, все так же телепатически. "Шайка, -- подумал Юра, --
астральная шайка!.."
Астральщики заговорили между собой, а Божив, равнодушно
прислушиваясь к их разговору, медленно поплыл вдоль объемных
стен таинственного зала, в нескольких сантиметрах от океанского
пола, словно исследователь. Когда он сделал полный круг, возле
входной двери неожиданно завис, остановил невесомое парение
своего тела: в эту дверь вошел красивый молодой человек,
последний тоже замер напротив Юры и не сводил с него глаз, и
тут Божив, почему-то ранее оплывая зал и не осознавая сути
разговора астральной шайки, внимательно вслушался в
чувствительно уловимые, телепатические голоса людей,
оставленных им в центре этого загадочного помещения, он стал
понимать смысл их разговора, понимать, о чем шла речь.
-- Ты уже все продумал? -- убедительно вопрошал Остап
Моисеевич.
-- Не все, но многое, -- ответил вопрошаемый.
-- Что же осталось еще?
-- Пустяк, Магистр, последняя точка.
-- Какова же...
-- Точка?
-- Да.
-- Художник, вон, уже пришел, так что сейчас произойдет.
-- Хорошо. Я жду... Жду результатов!.. Слышишь, Купсик,
результатов, а не то...
-- Будет вам, Остапа Моисеевич, сию минуту убедитесь!
И тут Божив увидел, а точнее сию минуту же понял, о чем
приготовился, будто в зверином прыжке, взмыслить стоящий
напротив него, по всей вероятности, тот самый художник, о
котором любезно проговорил только что Купсик. Художник стал
усиленно взмысливать: Юра почувствовал, как океанский пол
оживающе промягчился, и Божив теперь же начал медленно
погружаться в бездонную пучину вод. Очнулся Юра от чарующего и
насмехающегося взгляда художника, когда уже почти утонул по
колено. Тут он активизировался: сопротивляясь жестокому,
неумолимому взгляду, вспарил обратно на поверхность и сразу же
-- взмыслил обратное, и художник ушел по колено в обмякший
пластилиново океан. Противление друг другу шло у них несколько
минут. То художник, то Юра, то снова художник вдавливались
телепатическими взглядами в оживающий на короткие мгновения
океанский пол. Наконец, Божив в клейком изнеможении рванул
толчком воли океанскую твердь пола под своим нападающим, и
художник пошатнулся и в одно мгновение, свинцово барахтаясь,
размахивая руками и ногами, рухнул в глубину, понесся в
бездонность и вскоре растаял, исчез в чернеющей далеко под
ногами непроглядности, и Юра остался один стоять победителем.
Картинка необъяснимого зала начала бледнеть и, растворяясь,
медленно переливаться в непроглядную мглу. Напряженный поток
ветра, густо перемешанный с гулом реактивного самолета, и
где-то издали зловещий голос: "Художник утонул!.. Утону-ул!.."
-- и все. И снова картинка рабочего кабинета в кинотеатре,
когда Божив открыл глаза. И только неприятная вспышка мыслей:
"Художник...
Я утопил его!.. Но это же был..." Юра в предчувственном
состоянии,но сосредоточенно спокойный, огляделся словно в
беззвучном пространстве своего рабочего помещения,
обеззвученном, будто подтененном тем, взветренным гулом, что
теперь отзвучал...
Неожиданно в дверь настойчиво постучались, будто ожидали
"возвращения" Юрия Сергеевича на рабочее место. Божив
насторожился.
-- Да-да... -- негромко произнес он. Постучались еще. И
тут Божив догадался: ведь он вовсе ничего не сказал вслух, он
по привычке взмыслил свой отклик "да-да...".
-- Войдите!.. -- словно громко окрикнул он дверь, стоящего
за нею сейчас посетителя, и это "войдите!" прозвучало коряво и
сухо, каким-то раздраженно-гортанным созвучием, так что Юрию
Сергеевичу стало неловко от своей неподатливой неуклюжести. --
Войдите -- поспокойнее произнес Божив, и на этот раз "войдите!"
прозвучало неплохо, естественно. Дверь наполовину распахнулась,
вошла в кабинет Екатерина. Она остановилась и как-то рассеянно
оглядела директора кинотеатра.
-- Что случилось? -- догадливо опередил Екатерину Юра.
-- У нас в коллективе -- несчастье... Юрий Сергеевич...
-- Утонул художник? -- пристально осведомился Божив. -- И
как же, и где это произошло? Насколько я знаю, у него сейчас
отпуск?
-- На море, -- огорченно покачивая головою в сторону
директора, ответила Екатерина. -- Кто-то его утопил, --
добавила она таким тоном, словно знала кто.
-- Я пока не получил официального извещения.
-- Я вам его принесла, Юрий Сергеевич. Зое Карловне его
только что доставил почтальон.
-- Давайте сюда, -- потребовал Божив.
Екатерина медленно подошла к рабочему столу директора и
протянула распечатанный конверт, и Юра тут же вытащил из
шелестящего нутра этого конверта сложенную в несколько раз
бумагу, развернул ее. На официальном бланке некоего отделения
милиции говорилось о гибели сотрудника кинотеатра Лесного
поселка города Р... и еще о том, что обстоятельства самой
смерти расследуются, разыскивается убийца...
Как и обещал я Боживу, ровно через неделю земного времени
порешил я навестить друга.
Но теперь я находился в физическом теле Гриши,
председателя кооператива, и если бы вдруг я, хотя бы и
украдкой, хотя бы и ненадолго, ушел из его тела, то
незамеченной бы моя временная отлучка не осталась: Гриша мог бы
натворить для меня непредсказуемых препятствий, хотя бы и то,
что он ринулся бы в психиатричку -- откуда не так легко мне
было бы выйти в необходимый срок на встречу с Наташей, или же,
того хуже, он опрометью бы понесся в храм и христианский
эгрегор надежно бы заблокировал одержимого для моего
посягательства.
Да... христианство нельзя путать с Христом.
Что же мне было делать? Как поступить: и встреча c Юрой, и
желание увидеть Наташу, с одной стороны, а с другой -- Гриша,
председатель кооператива, со своими маловерными представлениями
и осатанелым до безумия психозом нечистой силы, шкурной
неуравновешенностью.
Мне ничего не оставалось делать, выход являлся реальным
только один -- вытолкнуть, вывести Гришу из его собственного
тела, пусть он себе постранствует по астральному безграничью, а
потом, потом я его обязательно разыщу, верну в данную
инкарнацию.
Так решил я.
И оставалась единственная проблема, это проблема: куда
спрятать на время моего отсутствия Гришино тело.
Эту задачу я увидел в разрешении очень легко: я оформил на
имя Гриши командировку в один из далеких городов страны.
Теперь необходимо было куда-то определить на хранение его
земное тело на то время, когда я буду выполнять свои дела в
Астрале, чтобы возвращаться обратно как на надежную земную
базу, не пугаясь того, что Гриша сбежит, утащится в своем теле
неведомо куда и неведомо под какую защиту.
Оставлять председателя у него дома я не решался, ибо это
могло вывести на исход, переполошье довольно неприятных
последствий: в конце концов Гриша был женат, у него имелось
двое детей, две девочки.
А потому следовало мне придумать такой вариант, который
обезопасил бы меня от непредсказуемых последствий на будущее.
Но Юра..
... заявиться к нему и попробовать объясниться на предмет
того, чтобы спрятать Гришино тело в кинотеатре Лесного поселка
хотя бы на ночь. Даже если бы и Гриша, то бишь я, заговорил с
Боживым в стиле мышления Сергея Истины, в его узнаваемом объеме
памяти бывших событий жизни, до летаргического сна, то Юра вряд
ли бы воспринял это мое появление должным образом. А если бы
Гриша позволил себе заговорить в нравоучительном тоне: сделай
это, пойди туда -- Божив бы скорее насторожился, нежели стал бы
без оглядки выполнять сказаное.
Нет...
С другом я должен был встретиться, используя астральный
вариант общения, потому что в этом плане он уже приблизился
более или менее к пониманию и восприятию естественному.
Конечно, я мог бы и не продолжать испльзование тела
кооператора в моих сегодняшних делах Земли -- пусть себе Гриша
делает побег от меня, а я произведу астральное одержание
другого человека.
Но в том-то и дело, что для очередного одержания
потребуется еще какое-то время, а я уже начинал чувствовать:
неладное готовится, и надо, необходимо успеть воплотить
задуманное в кратчайшие сроки -- опередить злоумышленное и ...
как-то определиться, хотя бы в незначительном, но достижении
намеченного, придвинуться к состоянию Победителя.
И все-таки я пошел в кинотеатр.
Когда я оказался в малом фойе, мне навстречу со второго
этажа по лестнице спускалась, с растрепанными волосами,
контролерша. Она выглядела так, будто кого-то потеряла, и,
когда увидела меня, лицо ее исказилось в огорчении, ибо я был
не тот, кого она искала.
Чуть-чуть я не сорвался и не назвал ее по имени-отчеству,
но сдержался, хотя "здравствуйте" все-таки вырвалось у меня.
Контролерша окинула меня отрешенным взглядом, как обычно
смотрят на временно скользнувшего перед глазами совершенно
безразличного прохожего.
Она открыла дверь, и тут же за нею скрылась в большом
фойе. А я, теперь бегом, через ступеньку, Гриша, наверное, мог
бы позавидовать своему телу, поднялся на второй этаж кинотеатра
и оказался перед немного отворенной дверью библиотеки.
Из помещения библиотеки доносились говорливые голоса,
женские голоса. И я не замедлил прислушаться к ним, но одышка
Гришиного тела изрядно мешала мне. "Надо же, как он разухабил
свое тело", -- подумал я. С напряжением я то и дело сглатывал
клокочущее дыхание и все время старался обезголосить его,
переводя на шепот.
-- Да что же она так волнуется? Подумаешь, дома не
ночевал! Объявится, куда он денется!
-- Да ты пойми, Зойка, художник погиб, а вдруг и муж ее
драгоценный туда же отправился?
-- Скажешь тоже.
-- А что?
-- Да ничего. Если бы что-то случилось, Остап Моисеевич
уже бы дал знать.
-- Слушай, Зойка, а может, наш контролер... хи-хи... --
подхихикнул голос, -- сегодня у дамы? А? Как ты думаешь?
-- А-а ха-ха-ха-ха... -- расхохотался в ответ другой
голос, -- вечно ты... ха-ха... в своем репертуаре, Катька!
-- Послушай, Сатана... где я?
-- Помолчи, Гриша, ты мне мешаешь слушать.
-- А кто это говорит? Ведьмы, да?
-- На сей раз ты не ошибся -- это ведьмы.
-- Господи! -- воскликнул многострадальный председатель
кооператива. -- Упаси, Господь!
-- Я же тебя просил помолчать.
-- Все, я молчу.
-- Ну ты что, сейчас уже уходишь?
-- О, кошмар! Катька, ты что, раньше не могла мне
напомнить? -- Послышалась торопливая возня. -- Побежала я,
побежала.
-- Сумку, сумку не забудь!
-- Все, -- мелодично клацнул поцелуй.
Я отшатнулся за отделенную половинку двери, и тут же эта
половинка двери распахнулась настежь, и Зоя Карловна высеменила
на коротеньких ножках из помещения библиотеки. Слава Богу, она
не захлопнула за собой половинку двери, за которой спрятался я.
Но я забыл, что Гришино тело было довольно объемным, ибо я
укрылся соразмерно габаритам своего земного тела, и теперь
Гришин живот выдал мое присутствие, в нем пре-дательски
шевелилось дыхание, и Зоя Карловна услышала его шипение и
обернулась.
Тогда она остановилась. "Да, -- подумал я, -- что же она
обо мне может вообразить? Еще покажется ей, что я вор, или того
хуже, онанист... Неловкая ситуация, однако".
-- Молодой человек, вы что там делаете? -- обратилась ко
мне укоризненно Зоя Карловна.
-- Тише, -- нашелся я.
-- Что значит "тише"? Я спрашиваю вас, что вы там делаете?
-- Ну что вы так волнуетесь? Спрятался я здесь.
-- Что значит "спрятался"? -- опешила Зоя Карловна.
-- Ну все, вроде бы ушел, -- сказал я, и с этими словами
объявился перед Зоей Карловной, вышагнув из своего жалкого
укрытия.
-- Не понимаю, кто ушел? -- озадачилась библиотекарь.
-- Да сын мой, я здесь от него спрятался, пристал --
пойдем в кино да пойдем в кино, еле отделался, домой отослал.
-- Ну и что?
-- Ничего. Зайду в библиотеку, может, какую книжку подыщу
для него, паразита, чтобы не мешал вечерами газеты читать, раз
уж я сюда забежал... Некогда мне в кино ходить... Понимаете,
некогда! -- И я тут же прошмыгнул в помещение библиотеки, но
позади себя услышал догоняющие меня шаги Зои Карловны.
Я остановился, оглядываясь по сторонам, напротив стола, за
которым сидела, вольготно откинувшись на спинку стула,
Екатерина Васильевна.
Зоя Карловна прямо-таки вбежала в библиотеку и сразу же
она метнула в меня взгляд бегающих глазок:
-- Катя, ты смотри, этот молодой человек странный
какой-то, прячется за дверью...
-- Да я же уж сказал вам, что от сына укрылся, что вы
такие подозрительные!
-- Ладно, я уже побежала, Катька, -- словно опомнившись,
быстро проговорила Зоя Карловна. -- А ты смотри. И вы, молодой
человек, смотрите мне, не хулиганьте больше.
Зоя Карловна незамедлительно ушла.
А я начал прохаживаться среди книжных полок, изредка
отшатывая на себя какую-нибудь книгу, и под негромкое "не то"
ставил ее на место.
Я чувствовал, как Екатерина настороженно прислушивается к
моему передвижению в пространстве помещения библиотеки. Сквозь
узкие длинные щели над книгами я иногда улавливал ее
пристальный взгляд.
-- Молодой человек, -- неожиданно обратилась ко мне
Екатерина Васильевна, -- а вы у нас вообще-то записаны?
-- Да, конечно, -- как бы между прочим, на сей раз между
перелистыванием страниц какой-то брошюры, тут же отозвался я.
-- А как ваша фамилия будет? -- деловито поинтересовалась
Екатерина Васильевна.
-- Истина.
-- Что-о-о?
-- Ис-ти-на, -- повторил я по слогам.
Последовало молчание.
-- Истина? -- переспросила Екатерина.
-- Да... Он самый, Екатерина Васильевна, -- говорил я
последние слова, подходя к столу Екатерины, и, остановившись в
двух шагах от стола, улыбнулся, -- собственной персоной.
-- М-м-да, -- призадумавшись, произнесла Екатерина. Она
заботливо порылась в картотеке и вытащила мою карточку.
-- Сергей Александрович?.. Давненько вы у нас не брали
книги.
-- Да уж, почитай несколько лет.
-- А где этого типа раздобыли?
-- Да тут, в одном подвальчике.
-- Бомжик, что ли?
-- Да нет, прописанный.
-- Не валяйте дурака, кто он?
-- Не беспокойтесь, милиция сюда не нагрянет, -- он в
командировке.
-- Фу, какой он толстый.
-- Председатель кооператива.
-- Понятно.
-- А здесь у него, -- я показал между ног, -- бывают
непо-ладки.
-- Что, горючего не хватает?
-- Да нет.
-- Ясно, заезженный.
-- Все может быть, Екатерина, но у меня нет времени об
этом...
-- А что?
-- Мне бы тельце это, -- я старался говорить в тоне
Екатерины, -- изредка оставлять где-нибудь под хорошим
присмотром.
-- Можно было бы у меня дома, но он же всю мебель
переломает, как очнется... Ты же его, наверняка, перепугал до
ошаления... Как его хоть зовут?
-- Гриша, -- ответил я.
-- Хотя... можно и попробовать, есть у меня одна задумка.
-- Спасибо, Екатерина... Васильевна.
-- Ну ладно, пойдем со мной.
-- К тебе домой?
-- Ну а куда же еще? Не к Остапу же Моиссевичу!.. Хи-хи,
-- проказливо подхихикнула Екатерина, подошла ко мне и
похлопала по Гришиному животу ладошкой. Вскоре, после недолгих
сборов Екатерины, мы вышли из библиотеки. Екатерина закрывала
дверь на ключ, а я в это время увидел, как дверь напротив, в
кинопроекционную, до сего момента приоткрытая, потихоньку
притворилась -- наверняка лысый и уступчивый Кириллыч, как
всегда, был предан своим ушам, и вовсе не исключено, что он
подслушал и наш разговор, ну да вряд ли он мог принять что-либо
всерьез, скорее всего он предположил, что очередной любовник
навестил подругу Зои Карловны и они шутили между собой.
"Хотя... Все может быть", -- предположил я, когда мы уже
спускались вместе с Екатериной по ступенькам со второго этажа.
Нежданно возник пред нами Палыч, как всегда: в надменных
поворотах скул, со змеевидной улыбкой, руки в брюки, карманы
оттопырены, голова разворачивается вместе с туловищем.
Он возник из большого фойе, видимо, обозленный невыходом
на работу супруга контролера по неведомым на то причинам,
потому что тот, насколько я понимал, всегда потакал Палычу в
его ехидных прихотях, а кроме сего, с последним всегда можно
было выпить безотказно.
-- Уже уходите? -- заискивающе обратился он к Екатерине,
ибо относился он к ней настороженно, по причине ее острого
языка, а Палыч, уж больно влюбленный в свой авторитетный
минимум, не хотел лишний раз получать пинка, особенно при
посторонних, каким в настоящий момент является этот, весьма
толстоватый и на вид неуклюжий молодой человек, с обвисшими
щеками, то есть я.
-- А вы сегодня весьма молодо выглядите, Палыч! --
восторженно воскликнула Екатерина. От удовольствия Палыч,
слегка раскачиваясь всем туловищем, высоко приподнял голову.
-- Прямо как мальчик из подворотни! -- расхохотавшись,
добавила она.
И только что похваленый, Палыч тут же скривился в лице
своем, словно надкусил лимон, и оттопырил надменно губы, но
глаза его не теряли надежды на то, что вдруг как Васильевна
все-таки взбодрит, подбросит лакомое словечка, на какое она
всегда была способна.
-- Вы прекрасный мальчик, Палыч... Я вас люблю! -- на ходу
через малое фойе обронила Екатерина через плечо и обалдело
закатила глазки, и киномеханик первой категории, действительно,
приветственно прощаясь, поднял руку вслед Екатерине Васильевне
и благодарно и дураковато улыбнулся.
И вот уже совсем неожиданно дверь в бывший мой кабинет
открылась настежь, и директор кинотеатра, Юра Божив, вышагнул в
малое фойе.
И я, и моя спутница -- остановились в ожидании.
-- Вы уже уходите? -- обратился Божив к Екатерине, но
подозрительно рассматривая меня.
-- А вы остаетесь? -- тут же подмигнув Юрию Сергеевичу, с
наигранной торжественностью откликнулась Екатерина Васильевна.
-- Как видите! Уважаемая Екатерина Васильевна, рабочий
день еще не закончился...
-- Тогда... -- Екатерина призадумалась на мгновение. --
Счастливо оставаться, Юрий Сергеевич, -- торопливо добавила она
и грациозно, особенно выразительно взяла меня под руку.
-- Постойте! -- спохватился Божив. -- А что Зоя Карловна,
у себя?
-- Она... По делам, так сказать... Отсутствует...
-- Хорошо. Можете ей передать, что теперь ее ожидает
сюрприз.
-- Понимаю... Юрий Сергеевич...
-- Что вы понимаете! Я просто влеплю ей выговор.
-- Когда мужчина делает выговор женщине...
-- Что вы хотите этим сказать?!
-- Ничего. Признайтесь мне, -- напустив серьезный вид,
спросила Божива Екатерина, -- вы ревнуете Зою Карловну, да?
-- Вы с ума сошли, Екатерина Васильевна! -- разгневался
Юра и метнул разгоряченный взгляд на Палыча, и возможно, на
какое-то мгновение, у Божива промелькнула мысль отослать его по
какой-либо причине наверх, в кинопроекционную, дабы не
свидетельствовал неприятный разговор, но подходящая причина не
нашлась, и директору ничего не оставалось, как впялить свои
напряженные глаза в Екатерину.
-- А что, -- не унималась Екатерина, -- Юрий Сергеевич,
ведь мы же с вами не совсем безразличны друг к другу?... Хи-хи.
-- подхихикнула она в мою сторону.
-- Да ну вас! -- отмахнулся от Екатерины Божив и
покраснел. -- В самом-то деле, -- подавленно и беззащитно,
словно попросил помилования и не замедлил скрыться в кабинете,
на секундочку укоризненно опять глянув в сторону недогадливого
киномеханика, что продолжал важно стоять, оттопырив губы и
веско приподняв свои тяжеловесные брови: он и в самом деле
ничего не понимал!..
-- Тоже мне, герой! -- красноречиво фыркнула Екатерина в
адрес Божива, когда мы с нею оказались на площади кинотеатра.
-- Делать бы ему выговор, если бы не я его из океана
вытащила!.. Впрочем.. -- поправилась она, -- откуда же ему об
этом знать... Остап Моисеевич, и тот до сих пор в
недоразумении: как же так -- художник утонул!.. Если они меня
вычислят...
-- А контролер? -- поинтересовался я. -- Он что,
действительно пропал?
-- Не думаю, чтобы эта дылда куда-нибудь запропастилась,
наверняка выполняет какое-нибудь поручение Остапа Моисеевича,
ведь мы же люди подневольные, -- с какой-то неожиданной игривой
грустью произнесла Екатерина последние слова.
-- Так ли? -- улыбчиво спросил я.
-- О, Господи, конечно же не так, -- расхохоталась
Екатерина, -- ну разве я смогла бы пристроить твоего толстячка,
если бы не сама собой была. Остап Моисеевич, конечно же,
Магистр, шеф, так сказать, но повара-то мы.
-- Хорошо, что напомнила, Гришу-то покормить надо, я ведь
его желудок не ощущаю.
-- Да ему, наверно, целое ведро надо, -- обозленно
отозвалась Екатерина, -- ты там быстрее свои дела устраивай, а
то ведь он все сожрет.
-- Постараюсь, мне нужно пару ночей...
Когда мы вошли в квартиру Екатерины, мне показалось, что я
оказался в театральном лесу -- жилище ведьмы, другими словами я
бы не назвал это место, -- в прихожей ветвился целый
ботанический сад: всевозможные лианы, карликовые деревца и
яркий источник света, напоминающий солнце, и даже крохотный
импровизированный родничок.
Жила Екатерина в старом доме, потолок высокий -- метров
пять или шесть, да и сама прихожая довольно просторная, но
особенно мне бросился в глаза пол, видимо, он был выполнен на
заказ: похоже, что линолеум весьма ловко подражал земной
поверхности и был он покрыт искусственной травой.
Из прихожей, успел я заглянуть на кухню -- там все было
по-современному, как и положено, и поэтому это меня мало
привлекало.
Екатерина распахнула дверь в жилую комнату. В этой комнате
скрыто работал кондиционер. Лесной воздух обуял мое
воображение: здесь уже была настоящая земля на полу, а точнее
-- слой земли, и поверх этой земли настоящая лесная осыпь:
кое-где проглядывала самая настоящая травка, посредине комнаты
стояли три креслообразных пенька, стены были абсолютно черными,
но их чернота едва проглядывала сквозь заросли абсолютно сухих
деревьев, деревьев, которые коряво и уродливо ветвились повсюду
вдоль стен. Откуда шло освещение комнаты, я не понимал, будто
невидимая лунность присутствовала здесь.
Что-то щелкнуло, и этот довольно просторный клочок леса
(комната была метров двадцать пять, не меньше) словно
расширился еще больше, видимо, Екатерина включила магнитофонную
запись, потому что я оказался в ночной глубине леса,
наполненной ужасающими звуками.
Неожиданно, когда мы с Екатериной уселись на пеньки друг
подле друга, откуда-то из сухих зарослей свысока спланировала
какая-то птица, и она уселась на плечо Екатерины.
-- О, Филька, -- продолжая сидеть неподвижно, сказала
Екатерина, она почему-то грустно смотрела себе под ноги. И я, и
Екатерина сидели босиком, ибо ведьма, прежде чем запустить меня
в комнату, деловито распорядилась скинуть туфли и снять носки.
-- Хорошо у тебя, -- сказал я, стараясь как-то оборвать
укромное молчание Екатерины, -- послушай, а как же ты
подметаешь пол? -- нашелся я, потому что знал, что ни одна
хозяйка не умолчит об опыте ведения домашнего хозяйства.
-- Два-три раза в год я меняю землю и осыпь. Остап
Моисеевич привозит мне все это свежее на машине из леса. Сорить
я здесь не сорю, вот так и живу, Сережа...
Грусть Екатерины передалась и мне.
-- А где ты спишь? -- спросил я.
-- На пеньке, -- посмотрела на меня Екатерина и обалдело
юльнула глазками, словно ожила.
-- Пардон, а с мужчиной как же?
-- А у меня только один мужчина -- Остап Моисеевич. Это