Страница:
закутанных фигур, стоявших по сторонам трона, то невозможно было решить, кто
это - женщины или мужчины.
Когда все дамы разместились на своих креслах, свет, озарявший зал,
начал понемногу бледнеть, наконец совсем почти померк: весь зал оказался
теперь в таинственной полутьме, в легком дыму фимиама, в полной
торжественной тишине.
Тогда Лоренца сделала знак, и две таинственные фигуры сбросили с себя
закутывавшую их кисею, Они оказались красивыми молодыми женщинами в
древнеегипетских костюмах.
Лоренца обратилась к дамам и сказала:
- Встаньте с ваших кресел, поднимите правую руку в обопритесь ею о
колонну, которая рядом с каждой из вас. Отстегните застежки туники на левом
бедре...
Все дамы немедленно исполнили это приказание. Тогда две юные египтянки
вышли на середину зала и на мгновение остановились. Слабое мерцание,
озарявшее о купола то место, где они стояли, дало возможность всем дамам
разглядеть, что в руках у этих красивых египтянок находятся большие
сверкающие мечи. Затем египтянки стали подходить по очереди к каждой даме и
шелковыми шнурками всех их привязывали друг к другу за правую руку и за
левую ногу. Таким образом вокруг всего зала образовалась непрерывная цепь.
Когда это было исполнено, среди вновь наступившей полной тишины Лоренца
возвысила голос. Никто никогда не слыхал от нее ничего подобного. Она
прекрасно выучила свой урок и декламировала с большим воодушевлением. Ее
звонкий, милый голос, как серебряный колокольчик, раздавался по залу и
уносился в глубину купола. Она говорила:
- Сестры мои, вот вы все связаны, и это служит символом вашего
положения в обществе. Как женщины, вы находитесь в зависимости от ваших
мужей. Какого бы знаменитого рода вы ни были, какие бы громкие имена ни
носили, какими бы богатствами ни владели - вы в цепях. Все мы с детства
посвящены жестоким богам. Ах, если бы, сбросив это постыдное иго, мы сумели
бы соединиться и вместе отстаивать наши права! Тогда мы бы скоро увидели
наших теперешних повелителей у наших ног, умоляющих нас о снисхождении,
добивающихся малейшего знака нашего внимания!
Но воинственно было только начало речи изидиной жрицы. Скоро тон ее
изменился.
- Однако, - говорила она, - оставим мужчин, их ужасные опустошительные
войны, их скучные и непонятные для нас законы, займемся тем, чтобы
владычествовать над общественным мнением, очищать нравы, развивать умы,
помогать людям в бедах и несчастиях. Такая деятельность наша, всегда нам
доступная, несравненно важнее и святее всей мужской горделивой деятельности!
Таково было выступление к открытию ложи.
Когда Лоренца замолчала, все тридцать шесть дам стали восторженно ей
аплодировать. Прекрасные египтянки распутали шелковые узлы, освободили
неофитов, и Лоренца объявила:
- Получите свободу и будьте свободны так же и в обществе. Свобода - это
первая потребность каждого создания! пусть же все силы вашего духа будут
направлены к тому, чтобы ее достигнуть. Но можете ли вы на себя положиться?
Уверены ли вы в своих силах? Какое ручательство дадите вы мне в том, что не
окажитесь слабыми? Вы должны немедленно подвергнуться испытаниям силы вашего
духа!
У молодых дам так и забились сердца при этих словах. Они все еще
продолжали с особенным нетерпением ожидать именно обещанных испытаний.
- Разделитесь на шесть групп, по цвету ваших поясов, - сказала Лоренца,
- и пусть каждая группа пройдет в одну из дверей, находящихся перед вами.
Знайте, что там, за этой дверью, ожидают вас ужасные испытания. Идите, мои
сестры, двери открыты, и бледная, скромная луна освещает земную природу!..
Каждая из молодых дам, пройдя в указанные египтянками двери, очутилась
в незнакомой и такой же таинственной, как и весь этот отель, обстановке.
Обширные помещения, где увидели себя неофитки, так же как и зал, не имели
окон. Свет проникал откуда-то сверху, и свет этот действительно походил на
лунный. Он придавал всем предметам, находившимся вокруг, поэтически
неопределенный колорит и менял их очертания. Что это било? Не то комната, не
то сад - по крайней мере со всех сторон над возбужденными и любопытными
молодыми женщинами свешивались древесные ветки, отовсюду выглядывали на них
загадочные изображения каких-то белых мраморных лиц, еще более загадочных
при голубоватом освещении; покрытые свежим дерном скамьи были расставлены
там и здесь, и легкие сандалии дам утопали и мягком, пушистом ковре.
Надо было только удивляться, каким образом такая фантастическая
обстановка могла так скоро создаться в страсбурском отеле. Но было и еще
нечто, чему можно было гораздо более удивиться, что указывало, на
необыкновенную ловкость великого Копта в две недели, назначенные дамам
Лоренцей для приготовления к первому заседанию ложи Изиды, Калиостро успел
ознакомиться со всеми обстоятельствами жизни молодых неофиток, проникнуть во
все их семейные и иные тайны и подготовить им именно такие испытания,
которые как нельзя лучше подходили к их характеру, свойствам, наклонностям и
обстоятельствам их жизни.
Если бы Калиостро сразу мог расширить свой отель, чтобы вместить в него
для каждой из тридцати шести дам отдельное помещение, результаты были бы,
конечно, еще поразительнее. Но это оказалось невозможным. Отсюда явилась
необходимость разделить дам на группы, обозначив это разделение цветом их
поясов. В этом разделении на группы прежде всего и выказалось искусство
Калиостро.
Каждая группа состояла из женщин, которых можно было подвергнуть более
или менее общим испытаниям. Молодые дамы оказались сразу в атмосфере своих
страстей, вкусов и грешков...
Сначала они были одни в этих таинственных помещениях и все с
возраставшим нетерпением ждали, что такое с ними случится.
Но вот вблизи от них, из-за зеленых ветвей, раздался шорох, и перед
ними показались какие-то фигуры. Фигуры эти при своем приближении
мало-помалу теряли свои фантастические очертания и даже иногда оказывались
им знакомы. Некоторые из дам узнавали рядом с собою черты того человека,
который был им дороже всего или которым они, по меньшей мере, были сильно
заинтересованы.
Почти каждая из них должна была услышать самые страстные признания в
любви, самые нежные клятвы, каких, может быть, до этой таинственной ночи они
и не слыхали... Но они знали, что их задача - оставаться холодными как лед,
и все они очень храбро выдерживали это испытание. Внутреннее чувство
подсказывало им, что строгость, которую они должны выказать, - не вечный
обет. Таким образом самые нежные и слабые из молодых страсбурских дам
оказались непреклонными...
Испытания крепости сердца были окончены; оставались еще другие - и вот
из-за тех же зеленых ветвей стали показываться дамам всевозможные призраки,
чудовищного вида фигуры. Дамы, проникнутые желанием оказаться достойными
посвящения и достигнуть познания таинств высшей магии, победоносно боролись
с невольным страхом, только некоторые из них закрывали глаза и старались не
глядеть на окружавшие их ужасы.
"Что же будет еще?" - спрашивали себя неофитки, когда все страшные
призраки исчезли и снова все вокруг стало тихо.
Прошло несколько минут: никто не появлялся, ничто не показывалось.
Тогда молодые дамы поняли, что испытания окончены, что они вышли из них
победительницами. Сознание своего торжества, своей силы наполнило их, и они
устремились назад, к тем дверям, из которых прошли сюда. Они снова в зале,
снова в облаках курений. Перед ними величественно прекрасная жрица Изиды.
Лоренца поздравила их с окончанием испытаний и пригласила каждую
поместиться на черном атласном кресле и отдохнуть.
Когда все разместились, вдруг наверху, в самой вышине купола,
послышался странный, неопределенный звук, будто что-то треснуло, открылось.
Дамы подняли кверху глаза и с изумлением увидели, как с купола спускается на
огромном золотом шаре человек.
Яркий свет сосредоточился на этом явлении. Шар опустился до полу, и
сидевший на нем человек оказался сам великий Копт, сам божественный
Калиостро. Он был, подобно новым адепткам, в самом легком, древнегреческом
одеянии...
- Это гений истины! - воскликнула жрица Изиды. - Я желаю, чтобы вы от
него узнали все тайны, которые издавна стараются скрыть от женщин.
Бессмертный Калиостро вмещает в себе всю мудрость веков, он знает все, что
было, что есть и что будет...
Молодые дамы знали пока одно, а именно, что великий Калиостро очень
красив в своем древнегреческом наряде. Он принял грациозную позу на золотом
шаре и обратился к прелестному собранию.
- Дочери земли! - воскликнул он. - Магия, истинная магия, о которой
ходят такие разноречивые слухи, на которую давно уже так клевещут, в
сущности, есть не что иное, как секрет делать добро человечеству. Магия -
это посвящение в таинства природы и власть пользоваться этими таинствами по
своему усмотрению. Вы не можете более сомневаться в магических силах. Силы
эти переходят предел возможного, и это было вам доказано в только что
пройденных вами испытаниях. Каждая из вас видела того, кто близок и дорог ее
сердцу, говорила с ним, а между тем ведь вы говорили только с призраками,
только с тенями, созданными магией, а не с живыми людьми! Вы видели только
образ человека, а не самого человека.
Когда вы отсюда выйдете и встретитесь о теми, кто, как вам казалось,
был так от вас близок несколько минут тому назад, спросите их, и вы
убедитесь, что эти дорогие вам люди не имеют ни малейшего понятия о том, где
вы находились сегодня и кого видели. Таким образом, не сомневайтесь белее в
могуществе магии и по возможности чаще являйтесь в этот храм, где самые
удивительные тайны будут вам открыты. Первое посвящение, пройденное вами,
очень хорошее предзнаменование для вас. Вы доказали, что достойны быть
посвященными в высочайшие тайны, узнать великую истину, но я вам буду
сообщать ее не сразу, а понемногу, по мере того как вы будете в состоянии
воспринимать ее отдельные части. На сегодня узнайте только одно, что
высочайшая цель египетского масонства, догму и ритуал которого я перенес
сюда из самой глубины Востока, - это счаастье человечества, беспредельное
счастье! Всякий посвященный египетский масон, мужчина или женщина,
непременно пользуется таким беспредельным счастьем. Оно состоит равно в
душевной ясности, в удовольствиях разума и наслаждениях тела. Такова эта
высокая цель. Для достижения ее знание открывает нам тайны. Знание проникает
всю природу, и такое знание - магия. Пока не спрашивайте меня ни о чем
больше, живите счастливо, любите мир и гармонию, обновляйте дух ваш нежными
волнениями... Любите добро и делайте его сколько можете, все остальное
ничтожно!
Окончив эту речь, божественный Калиостро снова поднялся на своем
золотом шаре и исчез в глубине купола. Теперь яркий свет озарил зал.
Внезапно пол посредине ушел вниз, и перед изумленными взорами дам поднялся,
как по волшебству, большой длинный стол, роскошно сервированный и
уставленный самыми тонкими кушаньями и винами. Серебро так и блестело;
хрусталь так и переливался цветами радуги; букеты душистых цветов,
поставленные в прекрасных вазах, наполняли зал новыми ароматами. Две
проворные египтянки, отбросив свои страшные мечи и приветливо улыбаясь,
поставили к этому волшебному столу кресла и приглашали дам садиться.
Лоренца тоже любезно улыбалась. Она заняла свое Место во главе стола, и
таким образом начался самый взысканный и веселый ужин. Непосвященные
отбросили свою неловкость, свои страхи. Несколько глотков чудесного вина
оживили их, вселили в сердца их радость; искренний смех раздался под
таинственными сводами храма. Вдобавок ко всему неведомо откуда вдруг
раздались звуки музыки, а когда ужин был окончен, волшебный пол снова
опустился и пол зала оказался на своем месте, две египтянки превратились в
искусных танцовщиц. Они протанцевали перед страсбурскими дамами все
древнеегипетские и иные восточные танцы, в которых, может быть, и мало было
древнего, египетского и восточного, но которые дамам все же очень
понравились.
Эти таинственные египтянки, очевидно, обладали большими способностями:
они прекрасно умели говорить по-французски и объяснили молодым адепткам всю
свою родословную. Оказалось, что каждой из них, несмотря на видимую их
юность, по нескольку тысяч лет и что они уже существовали и также точно
танцевали во времена первых фараонов.
Когда наконец все удовольствия были окончены, Лоренца улыбнулась и
весело сказала:
- Я должна извиниться перед вами, мои дорогие гостьи, быть может, вы
недовольны, и, конечно, имеете на то право, вы, наверное, ожидали гораздо
большего, гораздо более серьезного. И вот ваше первое посвящение окончилось
хорошим ужином, музыкой и танцами! Я обещала вам первый урок магии; если вы
недовольны этим уроком, покиньте ложу Изиды; если довольны - я готова
всегда, по первому вашему желанию, продолжать подобные уроки!
Прекрасная Лоренца все милее и милее улыбалась. Ее хорошенькие глаза
так и ласкали всех этих адепток, и горячая маленькая рука, украшенная
дорогими кольцами и браслетами, крепко сжимала их руки. Вся фигура Изидиной
жрицы дышала очарованием и симпатичностью.
Не нашлось ни одной из тридцати шести адепток, которая бы выразила ей
свое неудовольствие. Все оказались в восторге и от посвящения, и от урока
магии - одним словом, от всего этого вечера. Горячими рукопожатиями и
поцелуями благодарили страсбурские дамы графиню Калиостро, прося ее только
об одном, чтобы заседания великой ложи Изиды происходили как можно чаще.
Она обещала им это.
Было уже три часа ночи. Дамы поспешили снять с себя свои туники и
переодеться в те платья, в которых сюда приехали...
Адептки египетского масонства вернулись домой совсем очарованными.
Дамской ложе Изиды предстояло в Страсбуре прочное процветание,
После подобного рода проделок и великолепно организованных зрелищ
Калиостро оставался в полном спокойствии своей совести. Он искренне находил,
что не делал этим никому вреда, а напротив - доставлял глупым людям
удовольствие, а себе, кроме удовольствия, и пользу.
Но он не мог избавиться от одного ощущения, находившего на него почти
всегда после таких удовольствий, даже если они оканчивались не только
морочением людей, но и доводили его самого до вдохновения, до самообмана, -
он утомлялся, ему становилось душно в этой низменной, мертвой атмосфере. Все
лучшие стороны его духовного организма болезненно трепетали и требовали для
себя простору, требовали деятельности в иной, высшей сфере.
И он спешил в эту иную, высшую сферу. Он запирался в самых далеких,
никому не доступных комнатах своего отеля, соединенных маленькой дверцей с
его спальней и будуаром Лоренцы. Здесь, чувствуя близость любимой женщины и
в то же время в полной тишине, в полном уединении, он оказывался окруженным
грудами книг, бумаг и всевозможными предметами, необходимыми для
производства различных химических опытов и работ.
Он сбрасывал с себя свой роскошный костюм, сверкавший золотом и
драгоценными каменьями, снимал все свои перстни, цепочки, кружева. Снимал
наконец с головы свой искусно завитой парик, надевал простую рабочую блузу и
превращался в совсем нового человека, в такого человека, каким никто никогда
не знал и не видал его, кроме Лоренцы.
Это был уже не граф Калиостро, не граф Феникс, не великий Копт, не
современник Александра Македонского, а Джузеппе Бальзамо. И опять-таки это
был не тот юный Джузеппе Бальзамо, которого двадцать лет тому назад знали в
Сицилии и в Италии. Это был человек настолько могучий плотью и духом, что
вся беспорядочность, все мытарства и низкие деяния его жизни как-то
сглаживались, придавливались горячей и плодотворной работою лучших сторон
его разума и духа.
В своей рабочей блузе, с гладко обстриженной головою, с задумчивым,
сосредоточенным выражением умного и красивого лица, этот новый Джузеппе
Бальзамо являлся замечательным, вдохновенным ученым, талантливым учеником
оккультистов всех направлений, страстным искателем тайн природы,
исследователем и знатоком древних наук - алхимии, кабалистики, астрологии.
Его познания во всех этих предметах были гораздо глубже, чем это могло
казаться сразу, судя по тем незамысловатым приемам и по тем вовсе не
глубоким речам, которыми он обыкновенно морочил людей. Но дело в том, что он
слишком высоко ценил истинное знание, для того чтобы профанировать его в
сношениях с глупцами. Он находил, что для этих глупцов достаточно всякого
вздору и мишуры, и почти никогда не показывал настоящего золота своих
знаний. Это золото берег он для самого себя и для тех редких случаев, когда
его аудитория состояла из настоящих знатоков.
Калиостро принимался за работу страстно, увлекался ею, ловил, где
только мог, зерна новых знаний. Ему удавалось иногда добывать эти зерна, но
в конце концов он видел, что их все же слишком мало, что не сложить ему из
этих зерен целую гору, взобравшись на которую можно окинуть орлиным оком все
явления мироздания.
Еще в не очень давнее время ему страстно хотелось взобраться на такую
гору. И он пошел к таким людям, которые могли помочь ему в этом великом
деле. Он пошел к розенкрейцерам и убедился, что там, на вершине
розенкрейцерской лестницы посвящений, должно быть, действительно хранятся
величайшие тайны. Но подняться по этой лестнице - значило навеки отказаться
от всех радостей жизни, от всего, без чего он не мог существовать.
И вот он оказался ренегатом и навлек на себя справедливый гнев
розенкрейцеров. Он знал, что один неловкий шаг его, одно вырвавшееся из его
уст слово - и он не избегнет их страшного мщения. Но он вовсе не желал их
выдавать, ему этого было не надо. Он просто добровольно отказался от
возможности дальнейших посвящений. А те тайны природы, которые были ему
открыты, он узнал иным путем. Он узнал эти тайны в своих не фантастических,
а действительных путешествиях по Востоку. Он изучал их, будучи внимательным
учеником знаменитого, уже умершего кабалиста, которого он называл
Альтотасом.
Наконец, он и теперь, не только в теории, но и на практике, изучил
многие тайны природы с помощью Лоренцы. Она, сама того не зная, давала ему
полные смысла и значения уроки, она открывала ему неведомые способности души
человеческой, помогала ему иной раз быть действительно бесконечно выше всего
окружающего, видеть, не трогаясь с места, все, что творится на земном шаре,
видеть и знать не только настоящее, но и будущее.
Иногда до глубокой ночи засиживался Калиостро в своей лаборатории, и ни
малейшего движения, ни малейшего шороха не слышалось вокруг него. Иногда
случалось так, что среди самой горячей работы он вдруг останавливался,
покидал книгу или какую-нибудь реторту - и начинал чутко прислушиваться.
Он слышал шаги, шаги приближались. Маленькая дверца неслышно
отпиралась, и перед ним появлялась Лоренца. Он весь превращался во внимание
и при первом же взгляде на жену уже знал, кто перед ним: Лоренца или
Серафина. Лоренца - это была любимая им к гена, которая проснулась и,
убедись, что уже поздний час ночи, а муж еще работает, встала и пришла к
нему просить его прекратить работу и лечь спать. Серафина была та же
Лоренца, но уже превращенная в совсем иное существо. Она тоже встала и
пришла сюда, но она вовсе не здесь, а где-нибудь далеко, и он может послать
ее во все пределы земного шара, и она мгновенно очутится, где ему угодно, и
скажет ему все, что видит, все, что делается там, куда он послал ее.
С этой Серафиной для него не существует пространства и времени, он
видит тех и других людей, которые так или иначе его интересуют, знает все их
поступки, все их намерения, даже помыслы. С помощью этой дивной Серафины для
него нет тайн - и он является действительно могущественнейшим человеком.
Одна беда лишь в том, что не всегда Лоренца способна становиться
Серафиной и что он не имеет средств всегда, когда того хочет, приводить ее в
состояние этого полного ясновидения. Он всегда может усыпить ее и в
состоянии такого усыпления заставить тем или иным способом служить своим
целям. Но подобное усыпление совсем не то. Оно ничто в сравнении с ее
ясновидением.
Иногда задается такое время, что Лоренца в течение недель двух-трех
каждую ночь превращается в Серафину; иногда проходят месяцы - и Серафина ни
разу не является. Эти-то месяцы отсутствия Серафины всегда и бывали трудным
временем для Калиостро. В эти-то месяцы обыкновенно и случались в нем всякие
невзгоды.
В последнее время, во все время пребывания в Петербурге, Серафина не
существовала. Появляйся она, вероятно, не было бы фиаско, испытанного им в
северной столице. Зная все, он сумел бы восторжествовать над всеми кознями
своих недоброжелателей, над нерасположением: императрицы Екатерины и даже,
наконец, над силою великого Розенкрейцера. Будь Серафина в Петербурге, он
показал бы тамошним адептам египетского масонства такие чудеса, что все они
безвозвратно сложили бы у ног его и свою жизнь, и свою душу, и все свои
миллионы.
Но Серафина не являлась. Она явилась одни только раз по пути из России
в Страсбур, и это ее появление имело огромные последствия. Несколько
богатейших масонских лож, благодаря Серафнне, то есть благодаря невероятным
познаниям и могуществу графа Калиостро, доказанным им публично, в заседаниях
лож, превратили все эти ложи в его собственность.
Здесь, в Страсбуре, Серафина тоже уже несколько раз появлялась, хотя
эти явления ее были и очень кратковременны, иногда продолжались всего
две-три минуты, так что Калиостро не успевал узнавать от нее всего, что ему
было надо...
Через несколько дней после первого заседания женской ложи Изиды, когда
Калиостро, по обычаю, работал ночью в своей лаборатории, дверь отворилась и
перед ним появилась Серафина. Он осторожно подошел к ней и спросил ее:
- Где ты, Серафина?
- Я по дороге в Петербург, - отвечал нежный голосок Лоренцы.
- Хорошо, спеши скорей туда.
- Я уже там... Вот Нева... Вот улицы Петербурга... Куда мне теперь?
- В дом князя Захарьева-Овинова, - сказал Калиостро. - Где он, что он
делает?
- Его нет в доме, - отвечала Лоренца. - Его нет в Петербурге, он
уехал... он спешит по Германии, он в Нюренберге...
- Зачем?
- Постой... Вижу!.. Он спешит на заседание... к старым, ученым, сильным
людям... Это такое важное заседание, и на нем должны решиться большие
вещи...
- Будет ли это заседание иметь какое-нибудь отношение ко мне? Будет ли
Захарьев-Овинов говорить обо мне? - не без волнения спросил Калиостро.
- Да, будет.
- Что же мне грозит?
Серафина на мгновение замолчала.
- Вижу! - вдруг радостно воскликнула она. - Тебе нечего бояться... Он
совсем другой стал... Он тебе не враг... Жалеет тебя, даже любит... Он всех
любит и даже всех жалеет... О, какая в нем борьба идет... То свет в душе, то
мрак...
- Тебе надо ехать! - внезапно прибавила Серафина.
- Куда?
- В Нюренберг.
- Это в Нюренберге будет заседание?
- Да, и там будет... только он спешит в другое место... в другое
заседание... к старикам.
- Где же это?
Но Серафина уже исчезла. Калиостро едва успел подхватить падавшую
Лоренцу и снес ее в спальню. Она спала теперь естественным, спокойным сном.
На следующее утро, прочитывая свою корреспонденцию, Калиостро увидел
письмо, печать которого ему была знакома. Он быстро разорвал конверт и
прочел латинские строки, где значилось:
"Годичное собрание в N. О месте будет сообщено своевременно. Приезжай,
если помнишь клятву, данную учителю. Albus".
Калиостро уже ничего не страшился. Он был спокоен. Через день в
Страсбуре узнали, что благодетель человечества куда-то уехал, но вернется в
самом непродолжительном времени.
Один из диких уголков южной Германии. Кругом лес и горы. Мимо скал,
пропадая в расщелинах, исчезая в глубине леса, поднимаясь по кручам и лепясь
у оврагов, тянется мало кому ведомая дорога. До ближайшего города далеко -
скорой езды не менее двенадцати часов. Два-три бедных селения с какой-нибудь
сотней жителей-горцев, ничего и никого не знающих, кроме своих односельчан,
кроме своего леса и горы, только и нарушают полное безлюдье этой местности.
Редкий путешественник, какой-нибудь студент, слишком засидевшийся и
заучившийся и во время летних вакаций задумавший сделать путешествие пешком
в глубь дикой горной страны, зайдя сюда, останавливается и спрашивает себя:
"Куда же дальше?" Вековые ели и поросшие мхом скалы остаются безмолвными на
этот вопрос, да и бедный горец, встретясь студенту, немногое ему скажет.
Он скажет ему: "Да куда ж тут! Тут идти некуда - тут горы..."
- А дорога эта куда ведет?
- Дорога-то? Идет она к Небельштейну.
- Что это такое - Небельштейн?
- А вот та гора, это и есть Небельштейн. Там был замок баронов фон
Небельштейнов, а теперь от него почти ничего и не осталось.
- И никто не живет там?
- А кто его знает! Старик там какой-то, пожалуй, даже и два старика,
только их почти никто никогда не видит, да и неведомо, кто такие те
старики... Думать о них совсем не след - еще неравно беду на себя какую
накличешь... Колдуны там живут - вот что! Чертовщина всякая творится в
старом замке...
это - женщины или мужчины.
Когда все дамы разместились на своих креслах, свет, озарявший зал,
начал понемногу бледнеть, наконец совсем почти померк: весь зал оказался
теперь в таинственной полутьме, в легком дыму фимиама, в полной
торжественной тишине.
Тогда Лоренца сделала знак, и две таинственные фигуры сбросили с себя
закутывавшую их кисею, Они оказались красивыми молодыми женщинами в
древнеегипетских костюмах.
Лоренца обратилась к дамам и сказала:
- Встаньте с ваших кресел, поднимите правую руку в обопритесь ею о
колонну, которая рядом с каждой из вас. Отстегните застежки туники на левом
бедре...
Все дамы немедленно исполнили это приказание. Тогда две юные египтянки
вышли на середину зала и на мгновение остановились. Слабое мерцание,
озарявшее о купола то место, где они стояли, дало возможность всем дамам
разглядеть, что в руках у этих красивых египтянок находятся большие
сверкающие мечи. Затем египтянки стали подходить по очереди к каждой даме и
шелковыми шнурками всех их привязывали друг к другу за правую руку и за
левую ногу. Таким образом вокруг всего зала образовалась непрерывная цепь.
Когда это было исполнено, среди вновь наступившей полной тишины Лоренца
возвысила голос. Никто никогда не слыхал от нее ничего подобного. Она
прекрасно выучила свой урок и декламировала с большим воодушевлением. Ее
звонкий, милый голос, как серебряный колокольчик, раздавался по залу и
уносился в глубину купола. Она говорила:
- Сестры мои, вот вы все связаны, и это служит символом вашего
положения в обществе. Как женщины, вы находитесь в зависимости от ваших
мужей. Какого бы знаменитого рода вы ни были, какие бы громкие имена ни
носили, какими бы богатствами ни владели - вы в цепях. Все мы с детства
посвящены жестоким богам. Ах, если бы, сбросив это постыдное иго, мы сумели
бы соединиться и вместе отстаивать наши права! Тогда мы бы скоро увидели
наших теперешних повелителей у наших ног, умоляющих нас о снисхождении,
добивающихся малейшего знака нашего внимания!
Но воинственно было только начало речи изидиной жрицы. Скоро тон ее
изменился.
- Однако, - говорила она, - оставим мужчин, их ужасные опустошительные
войны, их скучные и непонятные для нас законы, займемся тем, чтобы
владычествовать над общественным мнением, очищать нравы, развивать умы,
помогать людям в бедах и несчастиях. Такая деятельность наша, всегда нам
доступная, несравненно важнее и святее всей мужской горделивой деятельности!
Таково было выступление к открытию ложи.
Когда Лоренца замолчала, все тридцать шесть дам стали восторженно ей
аплодировать. Прекрасные египтянки распутали шелковые узлы, освободили
неофитов, и Лоренца объявила:
- Получите свободу и будьте свободны так же и в обществе. Свобода - это
первая потребность каждого создания! пусть же все силы вашего духа будут
направлены к тому, чтобы ее достигнуть. Но можете ли вы на себя положиться?
Уверены ли вы в своих силах? Какое ручательство дадите вы мне в том, что не
окажитесь слабыми? Вы должны немедленно подвергнуться испытаниям силы вашего
духа!
У молодых дам так и забились сердца при этих словах. Они все еще
продолжали с особенным нетерпением ожидать именно обещанных испытаний.
- Разделитесь на шесть групп, по цвету ваших поясов, - сказала Лоренца,
- и пусть каждая группа пройдет в одну из дверей, находящихся перед вами.
Знайте, что там, за этой дверью, ожидают вас ужасные испытания. Идите, мои
сестры, двери открыты, и бледная, скромная луна освещает земную природу!..
Каждая из молодых дам, пройдя в указанные египтянками двери, очутилась
в незнакомой и такой же таинственной, как и весь этот отель, обстановке.
Обширные помещения, где увидели себя неофитки, так же как и зал, не имели
окон. Свет проникал откуда-то сверху, и свет этот действительно походил на
лунный. Он придавал всем предметам, находившимся вокруг, поэтически
неопределенный колорит и менял их очертания. Что это било? Не то комната, не
то сад - по крайней мере со всех сторон над возбужденными и любопытными
молодыми женщинами свешивались древесные ветки, отовсюду выглядывали на них
загадочные изображения каких-то белых мраморных лиц, еще более загадочных
при голубоватом освещении; покрытые свежим дерном скамьи были расставлены
там и здесь, и легкие сандалии дам утопали и мягком, пушистом ковре.
Надо было только удивляться, каким образом такая фантастическая
обстановка могла так скоро создаться в страсбурском отеле. Но было и еще
нечто, чему можно было гораздо более удивиться, что указывало, на
необыкновенную ловкость великого Копта в две недели, назначенные дамам
Лоренцей для приготовления к первому заседанию ложи Изиды, Калиостро успел
ознакомиться со всеми обстоятельствами жизни молодых неофиток, проникнуть во
все их семейные и иные тайны и подготовить им именно такие испытания,
которые как нельзя лучше подходили к их характеру, свойствам, наклонностям и
обстоятельствам их жизни.
Если бы Калиостро сразу мог расширить свой отель, чтобы вместить в него
для каждой из тридцати шести дам отдельное помещение, результаты были бы,
конечно, еще поразительнее. Но это оказалось невозможным. Отсюда явилась
необходимость разделить дам на группы, обозначив это разделение цветом их
поясов. В этом разделении на группы прежде всего и выказалось искусство
Калиостро.
Каждая группа состояла из женщин, которых можно было подвергнуть более
или менее общим испытаниям. Молодые дамы оказались сразу в атмосфере своих
страстей, вкусов и грешков...
Сначала они были одни в этих таинственных помещениях и все с
возраставшим нетерпением ждали, что такое с ними случится.
Но вот вблизи от них, из-за зеленых ветвей, раздался шорох, и перед
ними показались какие-то фигуры. Фигуры эти при своем приближении
мало-помалу теряли свои фантастические очертания и даже иногда оказывались
им знакомы. Некоторые из дам узнавали рядом с собою черты того человека,
который был им дороже всего или которым они, по меньшей мере, были сильно
заинтересованы.
Почти каждая из них должна была услышать самые страстные признания в
любви, самые нежные клятвы, каких, может быть, до этой таинственной ночи они
и не слыхали... Но они знали, что их задача - оставаться холодными как лед,
и все они очень храбро выдерживали это испытание. Внутреннее чувство
подсказывало им, что строгость, которую они должны выказать, - не вечный
обет. Таким образом самые нежные и слабые из молодых страсбурских дам
оказались непреклонными...
Испытания крепости сердца были окончены; оставались еще другие - и вот
из-за тех же зеленых ветвей стали показываться дамам всевозможные призраки,
чудовищного вида фигуры. Дамы, проникнутые желанием оказаться достойными
посвящения и достигнуть познания таинств высшей магии, победоносно боролись
с невольным страхом, только некоторые из них закрывали глаза и старались не
глядеть на окружавшие их ужасы.
"Что же будет еще?" - спрашивали себя неофитки, когда все страшные
призраки исчезли и снова все вокруг стало тихо.
Прошло несколько минут: никто не появлялся, ничто не показывалось.
Тогда молодые дамы поняли, что испытания окончены, что они вышли из них
победительницами. Сознание своего торжества, своей силы наполнило их, и они
устремились назад, к тем дверям, из которых прошли сюда. Они снова в зале,
снова в облаках курений. Перед ними величественно прекрасная жрица Изиды.
Лоренца поздравила их с окончанием испытаний и пригласила каждую
поместиться на черном атласном кресле и отдохнуть.
Когда все разместились, вдруг наверху, в самой вышине купола,
послышался странный, неопределенный звук, будто что-то треснуло, открылось.
Дамы подняли кверху глаза и с изумлением увидели, как с купола спускается на
огромном золотом шаре человек.
Яркий свет сосредоточился на этом явлении. Шар опустился до полу, и
сидевший на нем человек оказался сам великий Копт, сам божественный
Калиостро. Он был, подобно новым адепткам, в самом легком, древнегреческом
одеянии...
- Это гений истины! - воскликнула жрица Изиды. - Я желаю, чтобы вы от
него узнали все тайны, которые издавна стараются скрыть от женщин.
Бессмертный Калиостро вмещает в себе всю мудрость веков, он знает все, что
было, что есть и что будет...
Молодые дамы знали пока одно, а именно, что великий Калиостро очень
красив в своем древнегреческом наряде. Он принял грациозную позу на золотом
шаре и обратился к прелестному собранию.
- Дочери земли! - воскликнул он. - Магия, истинная магия, о которой
ходят такие разноречивые слухи, на которую давно уже так клевещут, в
сущности, есть не что иное, как секрет делать добро человечеству. Магия -
это посвящение в таинства природы и власть пользоваться этими таинствами по
своему усмотрению. Вы не можете более сомневаться в магических силах. Силы
эти переходят предел возможного, и это было вам доказано в только что
пройденных вами испытаниях. Каждая из вас видела того, кто близок и дорог ее
сердцу, говорила с ним, а между тем ведь вы говорили только с призраками,
только с тенями, созданными магией, а не с живыми людьми! Вы видели только
образ человека, а не самого человека.
Когда вы отсюда выйдете и встретитесь о теми, кто, как вам казалось,
был так от вас близок несколько минут тому назад, спросите их, и вы
убедитесь, что эти дорогие вам люди не имеют ни малейшего понятия о том, где
вы находились сегодня и кого видели. Таким образом, не сомневайтесь белее в
могуществе магии и по возможности чаще являйтесь в этот храм, где самые
удивительные тайны будут вам открыты. Первое посвящение, пройденное вами,
очень хорошее предзнаменование для вас. Вы доказали, что достойны быть
посвященными в высочайшие тайны, узнать великую истину, но я вам буду
сообщать ее не сразу, а понемногу, по мере того как вы будете в состоянии
воспринимать ее отдельные части. На сегодня узнайте только одно, что
высочайшая цель египетского масонства, догму и ритуал которого я перенес
сюда из самой глубины Востока, - это счаастье человечества, беспредельное
счастье! Всякий посвященный египетский масон, мужчина или женщина,
непременно пользуется таким беспредельным счастьем. Оно состоит равно в
душевной ясности, в удовольствиях разума и наслаждениях тела. Такова эта
высокая цель. Для достижения ее знание открывает нам тайны. Знание проникает
всю природу, и такое знание - магия. Пока не спрашивайте меня ни о чем
больше, живите счастливо, любите мир и гармонию, обновляйте дух ваш нежными
волнениями... Любите добро и делайте его сколько можете, все остальное
ничтожно!
Окончив эту речь, божественный Калиостро снова поднялся на своем
золотом шаре и исчез в глубине купола. Теперь яркий свет озарил зал.
Внезапно пол посредине ушел вниз, и перед изумленными взорами дам поднялся,
как по волшебству, большой длинный стол, роскошно сервированный и
уставленный самыми тонкими кушаньями и винами. Серебро так и блестело;
хрусталь так и переливался цветами радуги; букеты душистых цветов,
поставленные в прекрасных вазах, наполняли зал новыми ароматами. Две
проворные египтянки, отбросив свои страшные мечи и приветливо улыбаясь,
поставили к этому волшебному столу кресла и приглашали дам садиться.
Лоренца тоже любезно улыбалась. Она заняла свое Место во главе стола, и
таким образом начался самый взысканный и веселый ужин. Непосвященные
отбросили свою неловкость, свои страхи. Несколько глотков чудесного вина
оживили их, вселили в сердца их радость; искренний смех раздался под
таинственными сводами храма. Вдобавок ко всему неведомо откуда вдруг
раздались звуки музыки, а когда ужин был окончен, волшебный пол снова
опустился и пол зала оказался на своем месте, две египтянки превратились в
искусных танцовщиц. Они протанцевали перед страсбурскими дамами все
древнеегипетские и иные восточные танцы, в которых, может быть, и мало было
древнего, египетского и восточного, но которые дамам все же очень
понравились.
Эти таинственные египтянки, очевидно, обладали большими способностями:
они прекрасно умели говорить по-французски и объяснили молодым адепткам всю
свою родословную. Оказалось, что каждой из них, несмотря на видимую их
юность, по нескольку тысяч лет и что они уже существовали и также точно
танцевали во времена первых фараонов.
Когда наконец все удовольствия были окончены, Лоренца улыбнулась и
весело сказала:
- Я должна извиниться перед вами, мои дорогие гостьи, быть может, вы
недовольны, и, конечно, имеете на то право, вы, наверное, ожидали гораздо
большего, гораздо более серьезного. И вот ваше первое посвящение окончилось
хорошим ужином, музыкой и танцами! Я обещала вам первый урок магии; если вы
недовольны этим уроком, покиньте ложу Изиды; если довольны - я готова
всегда, по первому вашему желанию, продолжать подобные уроки!
Прекрасная Лоренца все милее и милее улыбалась. Ее хорошенькие глаза
так и ласкали всех этих адепток, и горячая маленькая рука, украшенная
дорогими кольцами и браслетами, крепко сжимала их руки. Вся фигура Изидиной
жрицы дышала очарованием и симпатичностью.
Не нашлось ни одной из тридцати шести адепток, которая бы выразила ей
свое неудовольствие. Все оказались в восторге и от посвящения, и от урока
магии - одним словом, от всего этого вечера. Горячими рукопожатиями и
поцелуями благодарили страсбурские дамы графиню Калиостро, прося ее только
об одном, чтобы заседания великой ложи Изиды происходили как можно чаще.
Она обещала им это.
Было уже три часа ночи. Дамы поспешили снять с себя свои туники и
переодеться в те платья, в которых сюда приехали...
Адептки египетского масонства вернулись домой совсем очарованными.
Дамской ложе Изиды предстояло в Страсбуре прочное процветание,
После подобного рода проделок и великолепно организованных зрелищ
Калиостро оставался в полном спокойствии своей совести. Он искренне находил,
что не делал этим никому вреда, а напротив - доставлял глупым людям
удовольствие, а себе, кроме удовольствия, и пользу.
Но он не мог избавиться от одного ощущения, находившего на него почти
всегда после таких удовольствий, даже если они оканчивались не только
морочением людей, но и доводили его самого до вдохновения, до самообмана, -
он утомлялся, ему становилось душно в этой низменной, мертвой атмосфере. Все
лучшие стороны его духовного организма болезненно трепетали и требовали для
себя простору, требовали деятельности в иной, высшей сфере.
И он спешил в эту иную, высшую сферу. Он запирался в самых далеких,
никому не доступных комнатах своего отеля, соединенных маленькой дверцей с
его спальней и будуаром Лоренцы. Здесь, чувствуя близость любимой женщины и
в то же время в полной тишине, в полном уединении, он оказывался окруженным
грудами книг, бумаг и всевозможными предметами, необходимыми для
производства различных химических опытов и работ.
Он сбрасывал с себя свой роскошный костюм, сверкавший золотом и
драгоценными каменьями, снимал все свои перстни, цепочки, кружева. Снимал
наконец с головы свой искусно завитой парик, надевал простую рабочую блузу и
превращался в совсем нового человека, в такого человека, каким никто никогда
не знал и не видал его, кроме Лоренцы.
Это был уже не граф Калиостро, не граф Феникс, не великий Копт, не
современник Александра Македонского, а Джузеппе Бальзамо. И опять-таки это
был не тот юный Джузеппе Бальзамо, которого двадцать лет тому назад знали в
Сицилии и в Италии. Это был человек настолько могучий плотью и духом, что
вся беспорядочность, все мытарства и низкие деяния его жизни как-то
сглаживались, придавливались горячей и плодотворной работою лучших сторон
его разума и духа.
В своей рабочей блузе, с гладко обстриженной головою, с задумчивым,
сосредоточенным выражением умного и красивого лица, этот новый Джузеппе
Бальзамо являлся замечательным, вдохновенным ученым, талантливым учеником
оккультистов всех направлений, страстным искателем тайн природы,
исследователем и знатоком древних наук - алхимии, кабалистики, астрологии.
Его познания во всех этих предметах были гораздо глубже, чем это могло
казаться сразу, судя по тем незамысловатым приемам и по тем вовсе не
глубоким речам, которыми он обыкновенно морочил людей. Но дело в том, что он
слишком высоко ценил истинное знание, для того чтобы профанировать его в
сношениях с глупцами. Он находил, что для этих глупцов достаточно всякого
вздору и мишуры, и почти никогда не показывал настоящего золота своих
знаний. Это золото берег он для самого себя и для тех редких случаев, когда
его аудитория состояла из настоящих знатоков.
Калиостро принимался за работу страстно, увлекался ею, ловил, где
только мог, зерна новых знаний. Ему удавалось иногда добывать эти зерна, но
в конце концов он видел, что их все же слишком мало, что не сложить ему из
этих зерен целую гору, взобравшись на которую можно окинуть орлиным оком все
явления мироздания.
Еще в не очень давнее время ему страстно хотелось взобраться на такую
гору. И он пошел к таким людям, которые могли помочь ему в этом великом
деле. Он пошел к розенкрейцерам и убедился, что там, на вершине
розенкрейцерской лестницы посвящений, должно быть, действительно хранятся
величайшие тайны. Но подняться по этой лестнице - значило навеки отказаться
от всех радостей жизни, от всего, без чего он не мог существовать.
И вот он оказался ренегатом и навлек на себя справедливый гнев
розенкрейцеров. Он знал, что один неловкий шаг его, одно вырвавшееся из его
уст слово - и он не избегнет их страшного мщения. Но он вовсе не желал их
выдавать, ему этого было не надо. Он просто добровольно отказался от
возможности дальнейших посвящений. А те тайны природы, которые были ему
открыты, он узнал иным путем. Он узнал эти тайны в своих не фантастических,
а действительных путешествиях по Востоку. Он изучал их, будучи внимательным
учеником знаменитого, уже умершего кабалиста, которого он называл
Альтотасом.
Наконец, он и теперь, не только в теории, но и на практике, изучил
многие тайны природы с помощью Лоренцы. Она, сама того не зная, давала ему
полные смысла и значения уроки, она открывала ему неведомые способности души
человеческой, помогала ему иной раз быть действительно бесконечно выше всего
окружающего, видеть, не трогаясь с места, все, что творится на земном шаре,
видеть и знать не только настоящее, но и будущее.
Иногда до глубокой ночи засиживался Калиостро в своей лаборатории, и ни
малейшего движения, ни малейшего шороха не слышалось вокруг него. Иногда
случалось так, что среди самой горячей работы он вдруг останавливался,
покидал книгу или какую-нибудь реторту - и начинал чутко прислушиваться.
Он слышал шаги, шаги приближались. Маленькая дверца неслышно
отпиралась, и перед ним появлялась Лоренца. Он весь превращался во внимание
и при первом же взгляде на жену уже знал, кто перед ним: Лоренца или
Серафина. Лоренца - это была любимая им к гена, которая проснулась и,
убедись, что уже поздний час ночи, а муж еще работает, встала и пришла к
нему просить его прекратить работу и лечь спать. Серафина была та же
Лоренца, но уже превращенная в совсем иное существо. Она тоже встала и
пришла сюда, но она вовсе не здесь, а где-нибудь далеко, и он может послать
ее во все пределы земного шара, и она мгновенно очутится, где ему угодно, и
скажет ему все, что видит, все, что делается там, куда он послал ее.
С этой Серафиной для него не существует пространства и времени, он
видит тех и других людей, которые так или иначе его интересуют, знает все их
поступки, все их намерения, даже помыслы. С помощью этой дивной Серафины для
него нет тайн - и он является действительно могущественнейшим человеком.
Одна беда лишь в том, что не всегда Лоренца способна становиться
Серафиной и что он не имеет средств всегда, когда того хочет, приводить ее в
состояние этого полного ясновидения. Он всегда может усыпить ее и в
состоянии такого усыпления заставить тем или иным способом служить своим
целям. Но подобное усыпление совсем не то. Оно ничто в сравнении с ее
ясновидением.
Иногда задается такое время, что Лоренца в течение недель двух-трех
каждую ночь превращается в Серафину; иногда проходят месяцы - и Серафина ни
разу не является. Эти-то месяцы отсутствия Серафины всегда и бывали трудным
временем для Калиостро. В эти-то месяцы обыкновенно и случались в нем всякие
невзгоды.
В последнее время, во все время пребывания в Петербурге, Серафина не
существовала. Появляйся она, вероятно, не было бы фиаско, испытанного им в
северной столице. Зная все, он сумел бы восторжествовать над всеми кознями
своих недоброжелателей, над нерасположением: императрицы Екатерины и даже,
наконец, над силою великого Розенкрейцера. Будь Серафина в Петербурге, он
показал бы тамошним адептам египетского масонства такие чудеса, что все они
безвозвратно сложили бы у ног его и свою жизнь, и свою душу, и все свои
миллионы.
Но Серафина не являлась. Она явилась одни только раз по пути из России
в Страсбур, и это ее появление имело огромные последствия. Несколько
богатейших масонских лож, благодаря Серафнне, то есть благодаря невероятным
познаниям и могуществу графа Калиостро, доказанным им публично, в заседаниях
лож, превратили все эти ложи в его собственность.
Здесь, в Страсбуре, Серафина тоже уже несколько раз появлялась, хотя
эти явления ее были и очень кратковременны, иногда продолжались всего
две-три минуты, так что Калиостро не успевал узнавать от нее всего, что ему
было надо...
Через несколько дней после первого заседания женской ложи Изиды, когда
Калиостро, по обычаю, работал ночью в своей лаборатории, дверь отворилась и
перед ним появилась Серафина. Он осторожно подошел к ней и спросил ее:
- Где ты, Серафина?
- Я по дороге в Петербург, - отвечал нежный голосок Лоренцы.
- Хорошо, спеши скорей туда.
- Я уже там... Вот Нева... Вот улицы Петербурга... Куда мне теперь?
- В дом князя Захарьева-Овинова, - сказал Калиостро. - Где он, что он
делает?
- Его нет в доме, - отвечала Лоренца. - Его нет в Петербурге, он
уехал... он спешит по Германии, он в Нюренберге...
- Зачем?
- Постой... Вижу!.. Он спешит на заседание... к старым, ученым, сильным
людям... Это такое важное заседание, и на нем должны решиться большие
вещи...
- Будет ли это заседание иметь какое-нибудь отношение ко мне? Будет ли
Захарьев-Овинов говорить обо мне? - не без волнения спросил Калиостро.
- Да, будет.
- Что же мне грозит?
Серафина на мгновение замолчала.
- Вижу! - вдруг радостно воскликнула она. - Тебе нечего бояться... Он
совсем другой стал... Он тебе не враг... Жалеет тебя, даже любит... Он всех
любит и даже всех жалеет... О, какая в нем борьба идет... То свет в душе, то
мрак...
- Тебе надо ехать! - внезапно прибавила Серафина.
- Куда?
- В Нюренберг.
- Это в Нюренберге будет заседание?
- Да, и там будет... только он спешит в другое место... в другое
заседание... к старикам.
- Где же это?
Но Серафина уже исчезла. Калиостро едва успел подхватить падавшую
Лоренцу и снес ее в спальню. Она спала теперь естественным, спокойным сном.
На следующее утро, прочитывая свою корреспонденцию, Калиостро увидел
письмо, печать которого ему была знакома. Он быстро разорвал конверт и
прочел латинские строки, где значилось:
"Годичное собрание в N. О месте будет сообщено своевременно. Приезжай,
если помнишь клятву, данную учителю. Albus".
Калиостро уже ничего не страшился. Он был спокоен. Через день в
Страсбуре узнали, что благодетель человечества куда-то уехал, но вернется в
самом непродолжительном времени.
Один из диких уголков южной Германии. Кругом лес и горы. Мимо скал,
пропадая в расщелинах, исчезая в глубине леса, поднимаясь по кручам и лепясь
у оврагов, тянется мало кому ведомая дорога. До ближайшего города далеко -
скорой езды не менее двенадцати часов. Два-три бедных селения с какой-нибудь
сотней жителей-горцев, ничего и никого не знающих, кроме своих односельчан,
кроме своего леса и горы, только и нарушают полное безлюдье этой местности.
Редкий путешественник, какой-нибудь студент, слишком засидевшийся и
заучившийся и во время летних вакаций задумавший сделать путешествие пешком
в глубь дикой горной страны, зайдя сюда, останавливается и спрашивает себя:
"Куда же дальше?" Вековые ели и поросшие мхом скалы остаются безмолвными на
этот вопрос, да и бедный горец, встретясь студенту, немногое ему скажет.
Он скажет ему: "Да куда ж тут! Тут идти некуда - тут горы..."
- А дорога эта куда ведет?
- Дорога-то? Идет она к Небельштейну.
- Что это такое - Небельштейн?
- А вот та гора, это и есть Небельштейн. Там был замок баронов фон
Небельштейнов, а теперь от него почти ничего и не осталось.
- И никто не живет там?
- А кто его знает! Старик там какой-то, пожалуй, даже и два старика,
только их почти никто никогда не видит, да и неведомо, кто такие те
старики... Думать о них совсем не след - еще неравно беду на себя какую
накличешь... Колдуны там живут - вот что! Чертовщина всякая творится в
старом замке...