***
Он проснулся в темноте. Он не знал, где находится. Но лицо было с ним, широколобое, плоское, с толстыми линзами очков и заостренным подбородком. Он без слов закричал, и лицо улыбнулось ему. И когда он понял, что лицо не в комнате, а в его сознании, оно исчезло... Нет, просто он знал, что его здесь нет. Ярость оттого, что лица нет, переполняла его; его мозг буквально плавился от гнева. "Да, но где он?" - спросил он себя и вслух ответил:
- Не знаю, не знаю, не знаю... - Голос его превратился в стон, он звучал все тише и тише и совсем смолк. Человек глубоко вздохнул, и что-то выскользнуло из него, выпало и распалось. Он заплакал. Кто-то взял его за руку, взял вторую руку, сжал его руки; это девушка; она услышала, она пришла. Он не один.
Не один.., от этого он заплакал еще сильнее. Держал ее за руки, смотрел сквозь тьму на ее лицо, на ее волосы и плакал.
Она оставалась с ним, пока он не успокоился, и еще потом долго, и он все держал ее за руки. И выпустил, когда захотел спать. И тогда она укрыла его одеялом и вышла на цыпочках.
Утром он сидел на краю кровати и смотрел на пар от кофе, который постепенно рассеивался в солнечном свете. Когда девушка поставила перед ним яйца, он посмотрел на нее. Рот его дрогнул. Она стояла перед ним и ждала.
Наконец он спросил:
- А ты сама поела?
Что-то загорелось в ее глазах. Она покачала головой. Он посмотрел на тарелку, о чем-то думая. Наконец отодвинул еду от себя и встал.
- Поешь, - сказал он. - А я приготовлю еще. Она и раньше улыбалась, но он этого не замечал. Но теперь как будто тепло всех предыдущих улыбок перешло в эту. Девушка села и принялась есть. Он поджарил яйца - не так хорошо, как она, - и пока они готовились, он подумал о тосте, но тост подгорел, пока он ел яйца. Девушка не пыталась помочь ему, даже когда он тупо смотрел на маленький столик, хмурясь и почесывая подбородок. Со временем он понял, что ищет, вторую чашку. Она оказалась на туалетном столике. Он налил девушке свежего кофе, взял себе первую чашку, к которой она еще не притронулась, и она снова улыбнулась.
- Как тебя зовут? - впервые спросил он.
- Джейни Джерард.
- О.
Она внимательно посмотрела на него, потом потянулась к спинке кровати, на которой висела ее сумочка. Джейни открыла ее и достала кусок алюминиевой трубы, примерно в восемь дюймов длиной и овальной в разрезе. Но гибкой, сплетенной из множества тонких проводов. Девушка повернула его лежавшую рядом с чашкой руку ладонью вверх и вложила трубу.
Он, должно быть, видел трубу, потому что смотрел на чашку. Но не сжал пальцы. Выражение его лица не изменилось. Наконец он взял тост. Труба выпала, покатилась, докатилась до края стола и упала на пол. Мужчина намазал тост маслом.
После этой первой совместной еды что-то изменилось. Многое изменилось. Теперь он больше никогда не раздевался при ней и всегда замечал, когда она ест. Он начал сам платить по мелочам: за проезд в автобусе, за ланч Потом стал пропускать ее перед собой в дверь, брать ее за локоть, когда они переходили улицу. Он ходил с ней на рынок и нес покупки.
Он вспомнил свое имя, вспомнил даже, что "Гип" - уменьшительное от "Гиппократ". Однако не мог вспомнить, как получил такое имя или где родился и вообще что-нибудь о своем прошлом. Девушка его не торопила и ни о чем не спрашивала. Просто проводила с ним дни и ждала. И продолжала держать на виду кусок алюминиевой трубы.
Каждое утро труба оказывалась на столе с завтраком. Лежала в ванной рядом с зубной щеткой. Однажды он нашел ее в кармане пиджака, в том самом кармане, в котором регулярно появлялись деньги. На этот раз банкноты были заткнуты в трубу. Он вытащил деньги и выронил трубу, а Джейни подобрала ее. Однажды она положила трубу ему в ботинок, и когда он попытался надеть ботинок и не смог, труба выпала на пол, и он оставил ее лежать. Как будто она прозрачна или невидима для него; когда приходилось прикасаться к ней, например, чтобы достать деньги, он делал это неловко, невнимательно, избавлялся от трубы и, по-видимому, тут же забывал о ней. Джейни никогда о ней не упоминала. Просто незаметно подкладывала, снова и снова, терпеливая, как маятник.
Постепенно он начинал днем помнить, что было утром, что было вчера. Помнил скамью, на которой они обычно сидели, театр, в который ходили. Он даже сам вел девушку назад. Она постепенно переставала руководить им, и наконец он сам начал планировать их занятия.
Так как он не помнил прошлого, только дни, проведенные с нею, они превратились в дни открытий. У них случались пикники, они ездили в автобусе по городу. Нашли еще один театр, нашли пруд не только с утками, но и с лебедями.
Происходили и другие открытия. Однажды он остановился посреди комнаты и начал поворачиваться, разглядывая стены и окна.
- Я был болен?
А однажды остановился посреди улицы, глядя на зеленое здание на другой стороне.
- Я был там.
Несколько дней спустя он остановился у магазина мужской одежды и озадаченно посмотрел на него. Нет, не на него. На витрину.
Рядом Джейни ждала, наблюдая за его лицом.
Он медленно поднял левую руку, согнул, посмотрел на шрам, на два прямых разреза - один длинный, другой короткий - на запястье.
- Вот, - сказала девушка. И вложила ему в руку кусок трубы.
Не глядя, он сжал пальцы, сложил их в кулак. На лице его появилось удивленное выражение, потом ужас и что-то похожее на гнев. Он покачнулся.
- Все в порядке, - негромко сказала Джейни. Он вопросительно хмыкнул, посмотрел на нее так, словно она незнакомка, потом как будто узнал. Разжал руку и внимательно посмотрел на кусок трубы. Подбросил ее и поймал.
- Она моя, - сказал он. Джейни кивнула. Он сказал:
- Я разбил витрину, - Посмотрел на витрину, снова подбросил кусок металла, потом положил в карман и пошел дальше. Долго молчал, но когда они поднимались по ступеням своего дома, сказал:
- Я разбил витрину, и меня посадили в тюрьму. А ты вытащила меня оттуда, и я болел, а ты привела меня сюда и вылечила.
Он достал свой ключ, открыл дверь и отступил, пропуская Джейни.
- Зачем ты это сделала?
- Просто захотелось, - ответила она.
Он был встревожен. Прошел к шкафу, вывернул карманы своих двух костюмов и спортивной куртки. Пересек комнату, бесцельно принялся открывать и закрывать ящики туалетного столика.
- В чем дело?
- Эта штука, - неопределенно ответил он. Прошел в ванную, вышел. - Знаешь, кусок трубы.
- О, - сказала она.
- Он у меня был, - сказал он с несчастным видом. Снова обошел комнату, прошел мимо сидящей на кровати Джейни к ночному столику. - Вот он!
Мужчина посмотрел на трубу, согнул ее и сел в кресло.
- Не хотелось потерять, - задумчиво сказал он. - Она у меня давно.
- Она была в конверте, который выдали, когда тебя выпускали из тюрьмы, объяснила Джейни.
- Да. Да. - Он поворачивал трубу в руках, потом поднял и показал, словно ярким толстым обвиняющим указательным пальцем. - Эта штука...
Девушка ждала.
Он покачал головой.
- Она у меня давно, - повторил мужчина. Он встал, походил, сел снова. - Я искал парня, который... Ax! - проворчал он. - Не могу вспомнить.
- Все в порядке, - мягко сказала девушка. Он сжал голову руками.
- Я уже почти нашел его, - сказал он сдавленным голосом. - Долго искал. Всегда его искал.
- Всегда?
- Ну, с тех пор... Джейни, я снова не могу вспомнить.
- Все в порядке.
- Все в порядке, все в порядке! Ничего не в порядке! - Он распрямился и посмотрел на нее. - Прости, Джейни. Я не хотел кричать на тебя.
Она улыбнулась. Он спросил:
- Где эта пещера?
- Пещера? - повторила она. Он неопределенно указал рукой.
- Что-то вроде пещеры. Наполовину пещера, наполовину длинный дом. В лесу. Где это?
- Я была там с тобой?
- Нет, - сразу ответил он. - Кажется, это было раньше. Не помню.
- Не волнуйся из-за этого.
- А я волнуюсь! - возбужденно ответил он. - Что, мне нельзя волноваться? Сказав это, он посмотрел на нее в поисках прощения и нашел его. - Ты должна понять, - сказал он спокойней, - что есть что-то.., я должен... Послушай, снова раздраженно заявил он, - существует что-то самое важное в мире, а я даже не могу вспомнить, что это.
- Случается.
- Это со мной случилось, - мрачно сказал он, - Мне это не нравится.
- Ты себя совсем доведешь, - сказала Джейни.
- Конечно! - взорвался он. Осмотрелся, яростно покачал головой. - Что это? Что я здесь делаю? Кто ты, Джейни? Что тебе до меня?
- Я хочу, чтобы ты выздоровел.
- Да, выздоровел, - проворчал он. - Я должен выздороветь! Я болен. И мне должно становиться все хуже.
- Кто тебе это сказал? - резко спросила Джейни.
- Томпсон, - выпалил он и отшатнулся. На лице его отразилось глуповатое удивление. Высоким срывающимся подростковым голосом он простонал:
- Томпсон? Кто такой Томпсон?
Джейни пожала плечами и деловито ответила:
- Должно быть, тот, кто сказал, что тебе будет становиться хуже.
- Да, - прошептал он. И снова возбужденно:
- Да... - Помахал куском трубы. - Я его видел. Томпсона. - Тут его взгляд упал на трубу, и он принялся ее удивленно разглядывать. Покачал головой и закрыл глаза. - Я искал... - Голос его затих.
- Томпсона?
- Нет! Его я никогда не хотел отыскать! Да, хотел, - тут же поправился он. - Хотел вышибить ему мозги.
- Ты сделал это?
- Да. Понимаешь... Он.., ну.., да что это с моей головой? - воскликнул он.
- Тише, - успокаивала она.
- Не могу вспомнить, не могу, - расстроенно сказал он. - Все равно что видишь, как что-то поднимается из-под земли. Тебе нужно это схватить. Прыгаешь так, что колени разрываются, вытягиваешься и только касаешься пальцами... Грудь его поднималась и опускалась. - Касаешься пальцами и знаешь, что никогда не сможешь схватить. А потом падаешь и видишь, как это уходит от тебя, все выше и выше, становится все меньше и меньше, и ты никогда... - Он закрыл глаза. Дышал тяжело. Еле слышно повторил:
- И ты никогда...
Он сжал кулаки. В одном из них по-прежнему кусок трубы, и мужчина снова прошел через последовательность открытия, удивления, изумления.
- Она у меня давно, - сказал он, глядя на трубу. - Тебе, должно быть, кажется, что я спятил, Джейни.
- О, нет.
- Думаешь, я тронулся?
- Нет.
- Я болен, - простонал он.
К его удивлению, она рассмеялась. Подошла к нему и потащила, заставляя встать. Отвела в ванную, протянула руку и включила свет. Втолкнула его и постучала пальцами по зеркалу.
- Кто болен?
Он посмотрел на здоровое красивое лицо, которое смотрело на него из зеркала, на блестящие волосы и ясные глаза. Искренне удивленный, повернулся к Джейни.
- Я уже много лет так хорошо не выглядел! С тех пор как... Джейни, я служил в армии?
- Правда?
Он снова посмотрел в зеркало.
- Да, больным я не выгляжу, - согласился словно сам с собой. Коснулся своей щеки. - Кто все время говорит мне, что я болен?
Он услышал, как удаляются шаги Джейни. Выключил свет и присоединился к ней.
- Мне хочется сломать этому Томпсону спину, - сказал он. - Бросить его...
- Куда?
- Забавно, - сказал он. - Я хотел сказать: "Бросить его через кирпичную стену ". Я даже видел, как бросаю его на эту стену.
- Может, ты так и сделал. Он покачал головой.
- Это была не стена. Застекленная витрина. Знаю! - закричал он. - Я увидел его и захотел ударить. Увидел его прямо на улице, он смотрел на меня, и я закричал и набросился на него и.., и... - Он посмотрел на свою руку со шрамом. Удивленно сказал:
- А потом повернулся, промахнулся и ударил по стеклу. Боже.
Он ошеломленно сел.
- Вот из-за чего тюрьма и все остальное. Я лежал в этой грязной тюрьме. Больной. Не ел, не шевелился, и мне становилось все хуже.
- Ну, сейчас ведь это все кончено? Он посмотрел на нее.
- Нет. Не кончено. Благодаря тебе. - Он посмотрел на ее глаза, на рот. - А ты, Джейни? Тебе чего нужно? Она опустила глаза.
- О, прости, прости... Звучит так... - Он протянул руку, опустил, не коснувшись девушки. - Не знаю, что со мной сегодня. Просто... Я не понимаю тебя, Джейни. Что я для тебя должен сделать?
Она быстро улыбнулась.
- Выздороветь.
- Этого недостаточно, - серьезно ответил он. - Где ты живешь?
Она показала.
- Через коридор.
- О, - сказал он. Вспомнил ночь, когда плакал, и в замешательстве оттолкнул это воспоминание. Отвернулся в поисках темы, любой темы. - Давай выйдем.
- Давай. - Показалось ли ему, что в ее голосе прозвучало облегчение?
***
Они катались по берегу, ели сахарную вату, танцевали на площадке под открытым небом. Он вслух удивился, когда смог научиться танцевать, но это было единственное упоминание того, что тревожило его допоздна. Впервые он сознательно наслаждался пребыванием с Джейни. Это было Происшествие, а не образ жизни. Он не представлял себе, что можно так легко смеяться, кататься, пробовать и идти дальше, чтобы посмотреть, что там. В сумерках они стояли над озером, держась за перила, и смотрели на купальщиков. Тут и там на пляже сидели влюбленные. Гип улыбнулся, глядя на них, повернулся к Джейни, чтобы поговорить, и поразился странному печальному выражению, которое смягчило ее всегда строгое лицо. Поток эмоций, слишком сложных и спутанных, заставил его отвернуться. Отчасти он понял, что она редко занимается самоанализом и нельзя ей мешать. Отчасти осознал, что ее полная поглощенность его делами - совсем не все, что есть в ее жизни. Когда она пришла в его камеру, для него жизнь началась заново. И ему никогда не приходило в голову, что у нее позади четверть века без него, и это совсем не чистая страница.
Почему она спасла его? Почему именно его, если ей понадобилось кого-то спасти? И.., почему вообще?
Что ей от него нужно? Есть ли что-то в его прошлой забытой жизни, что он может дать ей? Если есть, молча поклялся он, это принадлежит ей, чем бы ни оказалось; непостижимо, чтобы что-то, что она могла получить от него, было бы равно его собственному новому открытию жизни.
Но что это может быть?
Он понял, что смотрит на пляж, на маленькую галактику влюбленных, каждая пара в собственном мире, поглощенная собой, но в полной гармонии с остальными, и все вместе плывут в светящихся сумерках. Влюбленные.., он чувствовал притяжение любви.., где-то в тумане, он не может вспомнить где, с кем.., но это было, и снова всплыл старый, старый рефлекс: пока я не отыщу его и - Но тут он снова потерял нить мысли. Что бы он ни искал, это важнее любви, брака, работы, звания полковника (Звание полковника? Неужели ему когда-то хотелось стать полковником?).
Ну, может, существовало соперничество. Джейни любила его. Она увидела его, и ударила молния, и она захотела его, но добивалась этого по-своему. Что ж. Если она хочет этого...
Он закрыл глаза, представив себе ее лицо, наклон головы, когда она молча, внимательно ждет; ее стройные сильные руки и гибкое тело, ее волшебный голодный рот. Увидел серию быстрых снимков, сделанных фотоаппаратом его мужского сознания, но отложенных в ту часть, которая помечена "неактуально": ноги Джейни на фоне окна, просвечивающие сквозь облако юбки. Джейни в крестьянской блузке, и прямой луч солнца касается ее обнаженного плеча и верхнего изгиба груди. Джейни танцует, наклоняется и прижимается к нему, как будто они золотые листочки электроскопа (Где он видел электроскоп... Где работал с ним? О, конечно, это было в... Но все тут же исчезло). Джейни, едва видимая в сумерках, светящаяся в облаке нейлона, она крепко держит его за руку, пока он не успокаивается.
Но это не соблазнение, эта близость завтраков, прогулок, долгих молчаний без прикосновений, без единого слова ухаживания. Любовь, даже подавленная и молчаливая, многого требует, она полна жажды и желания. А Джейни... Джейни только ждала. Если ее интересовало его непонятное прошлое, она сохраняла полную пассивность, ждала, что он может дать. Если ей нужно что-то, что он сделал, чем был, неужели она не стала бы его расспрашивать, подстегивать, допытываться, как это делали Томпсон и Бромфилд (Бромфилд? А это кто такой?). Но она никогда этого не делала, никогда.
Нет, должно быть, что-то другое заставляло ее смотреть на влюбленных с такой сдержанной печалью, с выражением, с каким безрукий слушает скрипку. Рот Джейни, яркий, неподвижный, ждущий. Умные руки Джейни. Тело Джейни, теплое плечо, гладкое предплечье, тело теплое, страстное, жаждущее...
Они повернулись друг к другу. Дыхание их прервалось, повисло между ними, как символ и обещание, живое и слившееся. На краткое мгновение им принадлежал весь звездный космос влюбленных, но потом лицо Джейни исказилось в судороге сосредоточенности, изменилось не под твердым контролем, а в каком-то изящном и сложном приспособлении.
В нем, глубоко внутри, словно возник маленький шар жесткого вакуума. Мужчина вздохнул, и магия, окружавшая их, собралась и исчезла, заполнив вакуум, уничтожив его. Если не считать судорожного изменения лица Джейни, они не шевелились; по-прежнему стояли на солнце рядом друг с другом, ее лицо было обращено к нему, частью освещенное, частью в тени. Но волшебство слияния, единства исчезло. Они снова были двое, а не одно целое, и рядом была Джейни спокойная, Джейни терпеливая, Джейни не обескураженная, неугнетенная. Нонет истинная перемена произошла в нем. Руки его, поднятые для объятия, больше не стремились к ней, губы утратили вкус нерожденных поцелуев. Он отступил на шаг.
- Пойдем?
Быстрая дрожь сожаления пробежала по лицу Джейни и тут же исчезла. Теперь и это, наряду со множеством другого, будет преследовать его: кончики пальцев всегда будут едва касаться гладкой поверхности, но никогда не дотянутся. Он почти понимал ее сожаление, вот оно, рядом - и исчезло, исчезло навсегда, ушло от него далеко.
Они молча направились к дороге и огням, к жалким тысячам свечей, аттракционам, таким неуклюжим в своей претензии на движение. А сзади, в сгущающейся тьме, они оставили настоящее сияние, настоящее движение. Все оставили, не осталось ничего. Вместе со сжатым воздухом, который выстреливает теннисные мячи в деревянные военные корабли; вместе с гонкой игрушечных псов на склоне; со стрелками, которые пробивают воздушные шары, - вместе со всем этим осталось еще что-то, незаметное, погребенное без надгробья.
В одном аттракционе несколько оставшихся от военного оборудования сервомеханизмов имитировали радарное обнаружение цели. Нужно было вручную нацеливать миниатюрную зенитку, малейшие ее движения тут же повторялись большим орудием сзади. По высокому куполу потолка проносились силуэты самолетов. В целом это было искусное соединение механизмов и загадок, способное выкачать немало денег.
Гип попробовал первым. Вначале он заинтересовался, потом увлекся и был совершенно очарован тем, что его легкие движения послушно повторяются в раскачиваниях и поворотах большой пушки в двадцати футах от него. По первому "самолету" он промахнулся, по второму тоже; после этого абсолютно точно рассчитал собственную ошибку орудия и сбивал все цели, как только они показывались. Джейни, как ребенок, захлопала, а служитель наградил их блестящей глиняной статуэткой полицейской собаки и вернул пятую часть платы. Гип гордо принял награду и предложил пострелять Джейни. Она вызывающе подошла к механизму и засмеялась, когда большая пушка покачнулась и вздрогнула. У Гипа раскраснелись щеки, он привычно оценивал точку встречи с каждой целью и сказал краем рта:
- Сорок или еще чуть выше в правом квадранте, капрал, или феи размагнитят твои заряды.
Глаза Джейни чуть сузились, возможно, чтобы лучше прицеливаться. Она ничего не ответила. Сбила первую цель, как только она показалась над горизонтом, и вторую, и третью. Гип хлопнул в ладоши и радостно выкрикнул ее имя. Она как будто на мгновение сосредоточилась, сделала жест человека, который с трудом возвращается к окружающей обстановке. Потом четыре раза подряд промахнулась. Дважды попала, один выстрел прошел выше, еще один ниже, а последний - на полмили в сторону.
- Не очень хорошо, - сказала она дрожащим голосом.
- Вполне прилично, - вежливо ответил он. - Сейчас вообще не обязательно в них попадать.
- Не обязательно?
- Конечно. Достаточно, чтобы разрыв был близко. В мире не бывало диабетической собаки.
Джейни перевела взгляд на статуэтку и захихикала.
- Я ее сберегу, - сказала она. - Гип, у тебя весь пиджак в краске. Давай отдадим ее.
Они прошли вдоль павильонов в поисках подходящего человека, которого можно было бы облагодетельствовать, и нашли его наконец - мальчишку лет семи, который методично высасывал воспоминания о масле и соке из изгрызенного кукурузного початка.
- Это тебе, - пропела Джейни. Мальчик не обратил внимания на подарок и не отводил своих пугающе взрослых глаз от ее лица.
Гип рассмеялся.
- Не договорились! - Он присел рядом с мальчиком. - Давай заключим сделку. Заберешь, если я дам доллар в придачу?
Никакого ответа. Мальчик продолжал сосать початок, не отрывая взгляда от лица Джейни.
- Упрямый клиент, - улыбнулся Гип. Неожиданно Джейни вздрогнула.
- Оставь его, - сказала она. Все ее веселость исчезла.
- Ну, меня он не переспорит, - весело ответил Гип. Он поставил статуэтку возле изношенных ботинок мальчишки и сунул в дыру, больше всего похожую на карман, долларовую бумажку. - Приятно было иметь с вами дело, сэр, - сказал он и пошел за Джейни, которая уже уходила.
- Настоящая балаболка, - рассмеялся Гип, поравнявшись с Джейни. Он оглянулся. Мальчик продолжал смотреть на Джейни. - Ты как будто произвела на него сильное впечатление - Джейни!
Джейни застыла, глаза ее широко раскрылись, рот превратился в изумленный треугольник.
- Маленький чертенок! - выдохнула она. - В его возрасте! - Она резко повернулась и посмотрела назад.
Глаза Гипа явно подвели его, потому что он увидел, как початок вырвался из грязных маленьких рук, повернулся на девяносто градусов и ударил мальчика по щеке. Потом упал на землю. Ребенок попятился, выкрикнул непечатное предположение по их адресу и исчез в переулке.
- Фью! - поражение сказал Гип. - Ты права! - Он с восхищением посмотрел на нее. - Какие у тебя большие уши, бабушка, - заметил он, не очень умело скрывая под насмешкой свое потрясение. - Я ничего не слышал, пока он не дал второй залп.
- Правда? - спросила она. Впервые он заметил в ее голосе раздражение. В то же время он чувствовал, что не он причина этого раздражения. Гип взял ее за руку.
- Не расстраивайся. Пойдем поедим.
Она улыбнулась, и все сразу наладилось.
Сочная пицца и холодное пиво в слишком ярко раскрашенном зеленом павильоне. Полная удовлетворенности и усталости прогулка мимо затемненных будок к последнему автобусу. Автобус дожидался их, тяжело дыша. Чувство принадлежности оттого, что спина вписалась в спинку сиденья. Дремота, общая улыбка, шестьдесят миль в час по темному городу и наконец знакомый гараж на знакомой улице. Улица пустая и гулкая, но это моя улица в моем городе.
Они разбудили водителя такси и дали свой адрес.
- Разве я могу быть более живым? - прошептал Гип и вдруг понял, что она его услышала. - Я хочу сказать, - попытался он объяснить, - что весь мой мир, все, чем я жил, словно оказалось в маленьком уголке в моей голове настолько глубоко, что я не мог разглядеть. А потом ты увеличила этот уголок, сделала его сначала размером с комнату, потом - с целый город, а сегодня он стал таким большим, как.., как.., ну, гораздо больше, - неуверенно закончил он.
Пролетающий мимо одинокий уличный фонарь осветил ее ответную улыбку. Гип сказал:
- И вот я думаю, насколько больше он еще может стать.
- Гораздо больше, - ответила Джейни. Он сонно откинулся на спинку сиденья.
- Я себя странно чувствую, - прошептал Гип. - Я чувствую... Джейни, незнакомым голосом сказал он, - я болен.
- Ты знаешь, что это, - спокойно ответила она.
В нем возникло напряжение и тут же исчезло, он негромко рассмеялся.
- Опять он. Он ошибается, ошибается. Он никогда не сделает меня снова больным. Шофер!
Голос его звучал как мягкое разрывающееся дерево. Шофер от неожиданности нажал на тормоза. Гип вылетел со своего места вперед и ухватил шофера под мышки.
- Поезжайте назад! - возбужденно сказал он.
- Боже всемогущий! - пробормотал шофер. И начал разворачивать машину. Гип повернулся к Джейни, ожидая ответа, любого ответа, но она молчала. Сидела молча и ждала. Шоферу Гип сказал:
- Назад на один квартал. Вот здесь. Налево. Поверните налево.
Он снова откинулся, прижался щекой к оконному стеклу, разглядывая темные дома и газоны. Немного погодя он сказал:
- Здесь. Дом с подъездной дорогой, тот, у которого высокая живая изгородь.
- Хотите, чтобы я подъехал к нему?
- Нет, - ответил Гип. - Остановите здесь. Немного дальше.., вот так, чтобы мне было его видно.
Когда такси остановилось, шофер повернулся и посмотрел назад.
- Выйдете здесь? Доллар и...
- Тшш! - Звук прозвучал так неожиданно, что шофер ошеломленно застыл. Потом устало покачал головой и повернулся лицом вперед. Пожал плечами и принялся ждать. Гип сквозь проезд в изгороди смотрел на едва видимый белый дом, на его крыльцо и въездные ворота, на аккуратные ставни и веерообразную дверь.
- Отвезите нас домой, - сказал Гип спустя некоторое время.
И пока они не доехали, оба молчали. Гип сидел, одной рукой сжимая виски, другой прикрывая глаза. В углу машины, где сидела Джейни, было темно и тихо.
Когда машина остановилась, Гип по-прежнему молча вышел и помог выйти Джейни. Дал шоферу банкноту, принял сдачу, отсчитал чаевые и протянул снова. Такси ушло. Гил стоял, глядя на деньги в руке, перебирая монеты.
- Джейни?
- Да, Гип.
Он посмотрел на нее. В темноте черты ее лица были едва видны.
Он проснулся в темноте. Он не знал, где находится. Но лицо было с ним, широколобое, плоское, с толстыми линзами очков и заостренным подбородком. Он без слов закричал, и лицо улыбнулось ему. И когда он понял, что лицо не в комнате, а в его сознании, оно исчезло... Нет, просто он знал, что его здесь нет. Ярость оттого, что лица нет, переполняла его; его мозг буквально плавился от гнева. "Да, но где он?" - спросил он себя и вслух ответил:
- Не знаю, не знаю, не знаю... - Голос его превратился в стон, он звучал все тише и тише и совсем смолк. Человек глубоко вздохнул, и что-то выскользнуло из него, выпало и распалось. Он заплакал. Кто-то взял его за руку, взял вторую руку, сжал его руки; это девушка; она услышала, она пришла. Он не один.
Не один.., от этого он заплакал еще сильнее. Держал ее за руки, смотрел сквозь тьму на ее лицо, на ее волосы и плакал.
Она оставалась с ним, пока он не успокоился, и еще потом долго, и он все держал ее за руки. И выпустил, когда захотел спать. И тогда она укрыла его одеялом и вышла на цыпочках.
Утром он сидел на краю кровати и смотрел на пар от кофе, который постепенно рассеивался в солнечном свете. Когда девушка поставила перед ним яйца, он посмотрел на нее. Рот его дрогнул. Она стояла перед ним и ждала.
Наконец он спросил:
- А ты сама поела?
Что-то загорелось в ее глазах. Она покачала головой. Он посмотрел на тарелку, о чем-то думая. Наконец отодвинул еду от себя и встал.
- Поешь, - сказал он. - А я приготовлю еще. Она и раньше улыбалась, но он этого не замечал. Но теперь как будто тепло всех предыдущих улыбок перешло в эту. Девушка села и принялась есть. Он поджарил яйца - не так хорошо, как она, - и пока они готовились, он подумал о тосте, но тост подгорел, пока он ел яйца. Девушка не пыталась помочь ему, даже когда он тупо смотрел на маленький столик, хмурясь и почесывая подбородок. Со временем он понял, что ищет, вторую чашку. Она оказалась на туалетном столике. Он налил девушке свежего кофе, взял себе первую чашку, к которой она еще не притронулась, и она снова улыбнулась.
- Как тебя зовут? - впервые спросил он.
- Джейни Джерард.
- О.
Она внимательно посмотрела на него, потом потянулась к спинке кровати, на которой висела ее сумочка. Джейни открыла ее и достала кусок алюминиевой трубы, примерно в восемь дюймов длиной и овальной в разрезе. Но гибкой, сплетенной из множества тонких проводов. Девушка повернула его лежавшую рядом с чашкой руку ладонью вверх и вложила трубу.
Он, должно быть, видел трубу, потому что смотрел на чашку. Но не сжал пальцы. Выражение его лица не изменилось. Наконец он взял тост. Труба выпала, покатилась, докатилась до края стола и упала на пол. Мужчина намазал тост маслом.
После этой первой совместной еды что-то изменилось. Многое изменилось. Теперь он больше никогда не раздевался при ней и всегда замечал, когда она ест. Он начал сам платить по мелочам: за проезд в автобусе, за ланч Потом стал пропускать ее перед собой в дверь, брать ее за локоть, когда они переходили улицу. Он ходил с ней на рынок и нес покупки.
Он вспомнил свое имя, вспомнил даже, что "Гип" - уменьшительное от "Гиппократ". Однако не мог вспомнить, как получил такое имя или где родился и вообще что-нибудь о своем прошлом. Девушка его не торопила и ни о чем не спрашивала. Просто проводила с ним дни и ждала. И продолжала держать на виду кусок алюминиевой трубы.
Каждое утро труба оказывалась на столе с завтраком. Лежала в ванной рядом с зубной щеткой. Однажды он нашел ее в кармане пиджака, в том самом кармане, в котором регулярно появлялись деньги. На этот раз банкноты были заткнуты в трубу. Он вытащил деньги и выронил трубу, а Джейни подобрала ее. Однажды она положила трубу ему в ботинок, и когда он попытался надеть ботинок и не смог, труба выпала на пол, и он оставил ее лежать. Как будто она прозрачна или невидима для него; когда приходилось прикасаться к ней, например, чтобы достать деньги, он делал это неловко, невнимательно, избавлялся от трубы и, по-видимому, тут же забывал о ней. Джейни никогда о ней не упоминала. Просто незаметно подкладывала, снова и снова, терпеливая, как маятник.
Постепенно он начинал днем помнить, что было утром, что было вчера. Помнил скамью, на которой они обычно сидели, театр, в который ходили. Он даже сам вел девушку назад. Она постепенно переставала руководить им, и наконец он сам начал планировать их занятия.
Так как он не помнил прошлого, только дни, проведенные с нею, они превратились в дни открытий. У них случались пикники, они ездили в автобусе по городу. Нашли еще один театр, нашли пруд не только с утками, но и с лебедями.
Происходили и другие открытия. Однажды он остановился посреди комнаты и начал поворачиваться, разглядывая стены и окна.
- Я был болен?
А однажды остановился посреди улицы, глядя на зеленое здание на другой стороне.
- Я был там.
Несколько дней спустя он остановился у магазина мужской одежды и озадаченно посмотрел на него. Нет, не на него. На витрину.
Рядом Джейни ждала, наблюдая за его лицом.
Он медленно поднял левую руку, согнул, посмотрел на шрам, на два прямых разреза - один длинный, другой короткий - на запястье.
- Вот, - сказала девушка. И вложила ему в руку кусок трубы.
Не глядя, он сжал пальцы, сложил их в кулак. На лице его появилось удивленное выражение, потом ужас и что-то похожее на гнев. Он покачнулся.
- Все в порядке, - негромко сказала Джейни. Он вопросительно хмыкнул, посмотрел на нее так, словно она незнакомка, потом как будто узнал. Разжал руку и внимательно посмотрел на кусок трубы. Подбросил ее и поймал.
- Она моя, - сказал он. Джейни кивнула. Он сказал:
- Я разбил витрину, - Посмотрел на витрину, снова подбросил кусок металла, потом положил в карман и пошел дальше. Долго молчал, но когда они поднимались по ступеням своего дома, сказал:
- Я разбил витрину, и меня посадили в тюрьму. А ты вытащила меня оттуда, и я болел, а ты привела меня сюда и вылечила.
Он достал свой ключ, открыл дверь и отступил, пропуская Джейни.
- Зачем ты это сделала?
- Просто захотелось, - ответила она.
Он был встревожен. Прошел к шкафу, вывернул карманы своих двух костюмов и спортивной куртки. Пересек комнату, бесцельно принялся открывать и закрывать ящики туалетного столика.
- В чем дело?
- Эта штука, - неопределенно ответил он. Прошел в ванную, вышел. - Знаешь, кусок трубы.
- О, - сказала она.
- Он у меня был, - сказал он с несчастным видом. Снова обошел комнату, прошел мимо сидящей на кровати Джейни к ночному столику. - Вот он!
Мужчина посмотрел на трубу, согнул ее и сел в кресло.
- Не хотелось потерять, - задумчиво сказал он. - Она у меня давно.
- Она была в конверте, который выдали, когда тебя выпускали из тюрьмы, объяснила Джейни.
- Да. Да. - Он поворачивал трубу в руках, потом поднял и показал, словно ярким толстым обвиняющим указательным пальцем. - Эта штука...
Девушка ждала.
Он покачал головой.
- Она у меня давно, - повторил мужчина. Он встал, походил, сел снова. - Я искал парня, который... Ax! - проворчал он. - Не могу вспомнить.
- Все в порядке, - мягко сказала девушка. Он сжал голову руками.
- Я уже почти нашел его, - сказал он сдавленным голосом. - Долго искал. Всегда его искал.
- Всегда?
- Ну, с тех пор... Джейни, я снова не могу вспомнить.
- Все в порядке.
- Все в порядке, все в порядке! Ничего не в порядке! - Он распрямился и посмотрел на нее. - Прости, Джейни. Я не хотел кричать на тебя.
Она улыбнулась. Он спросил:
- Где эта пещера?
- Пещера? - повторила она. Он неопределенно указал рукой.
- Что-то вроде пещеры. Наполовину пещера, наполовину длинный дом. В лесу. Где это?
- Я была там с тобой?
- Нет, - сразу ответил он. - Кажется, это было раньше. Не помню.
- Не волнуйся из-за этого.
- А я волнуюсь! - возбужденно ответил он. - Что, мне нельзя волноваться? Сказав это, он посмотрел на нее в поисках прощения и нашел его. - Ты должна понять, - сказал он спокойней, - что есть что-то.., я должен... Послушай, снова раздраженно заявил он, - существует что-то самое важное в мире, а я даже не могу вспомнить, что это.
- Случается.
- Это со мной случилось, - мрачно сказал он, - Мне это не нравится.
- Ты себя совсем доведешь, - сказала Джейни.
- Конечно! - взорвался он. Осмотрелся, яростно покачал головой. - Что это? Что я здесь делаю? Кто ты, Джейни? Что тебе до меня?
- Я хочу, чтобы ты выздоровел.
- Да, выздоровел, - проворчал он. - Я должен выздороветь! Я болен. И мне должно становиться все хуже.
- Кто тебе это сказал? - резко спросила Джейни.
- Томпсон, - выпалил он и отшатнулся. На лице его отразилось глуповатое удивление. Высоким срывающимся подростковым голосом он простонал:
- Томпсон? Кто такой Томпсон?
Джейни пожала плечами и деловито ответила:
- Должно быть, тот, кто сказал, что тебе будет становиться хуже.
- Да, - прошептал он. И снова возбужденно:
- Да... - Помахал куском трубы. - Я его видел. Томпсона. - Тут его взгляд упал на трубу, и он принялся ее удивленно разглядывать. Покачал головой и закрыл глаза. - Я искал... - Голос его затих.
- Томпсона?
- Нет! Его я никогда не хотел отыскать! Да, хотел, - тут же поправился он. - Хотел вышибить ему мозги.
- Ты сделал это?
- Да. Понимаешь... Он.., ну.., да что это с моей головой? - воскликнул он.
- Тише, - успокаивала она.
- Не могу вспомнить, не могу, - расстроенно сказал он. - Все равно что видишь, как что-то поднимается из-под земли. Тебе нужно это схватить. Прыгаешь так, что колени разрываются, вытягиваешься и только касаешься пальцами... Грудь его поднималась и опускалась. - Касаешься пальцами и знаешь, что никогда не сможешь схватить. А потом падаешь и видишь, как это уходит от тебя, все выше и выше, становится все меньше и меньше, и ты никогда... - Он закрыл глаза. Дышал тяжело. Еле слышно повторил:
- И ты никогда...
Он сжал кулаки. В одном из них по-прежнему кусок трубы, и мужчина снова прошел через последовательность открытия, удивления, изумления.
- Она у меня давно, - сказал он, глядя на трубу. - Тебе, должно быть, кажется, что я спятил, Джейни.
- О, нет.
- Думаешь, я тронулся?
- Нет.
- Я болен, - простонал он.
К его удивлению, она рассмеялась. Подошла к нему и потащила, заставляя встать. Отвела в ванную, протянула руку и включила свет. Втолкнула его и постучала пальцами по зеркалу.
- Кто болен?
Он посмотрел на здоровое красивое лицо, которое смотрело на него из зеркала, на блестящие волосы и ясные глаза. Искренне удивленный, повернулся к Джейни.
- Я уже много лет так хорошо не выглядел! С тех пор как... Джейни, я служил в армии?
- Правда?
Он снова посмотрел в зеркало.
- Да, больным я не выгляжу, - согласился словно сам с собой. Коснулся своей щеки. - Кто все время говорит мне, что я болен?
Он услышал, как удаляются шаги Джейни. Выключил свет и присоединился к ней.
- Мне хочется сломать этому Томпсону спину, - сказал он. - Бросить его...
- Куда?
- Забавно, - сказал он. - Я хотел сказать: "Бросить его через кирпичную стену ". Я даже видел, как бросаю его на эту стену.
- Может, ты так и сделал. Он покачал головой.
- Это была не стена. Застекленная витрина. Знаю! - закричал он. - Я увидел его и захотел ударить. Увидел его прямо на улице, он смотрел на меня, и я закричал и набросился на него и.., и... - Он посмотрел на свою руку со шрамом. Удивленно сказал:
- А потом повернулся, промахнулся и ударил по стеклу. Боже.
Он ошеломленно сел.
- Вот из-за чего тюрьма и все остальное. Я лежал в этой грязной тюрьме. Больной. Не ел, не шевелился, и мне становилось все хуже.
- Ну, сейчас ведь это все кончено? Он посмотрел на нее.
- Нет. Не кончено. Благодаря тебе. - Он посмотрел на ее глаза, на рот. - А ты, Джейни? Тебе чего нужно? Она опустила глаза.
- О, прости, прости... Звучит так... - Он протянул руку, опустил, не коснувшись девушки. - Не знаю, что со мной сегодня. Просто... Я не понимаю тебя, Джейни. Что я для тебя должен сделать?
Она быстро улыбнулась.
- Выздороветь.
- Этого недостаточно, - серьезно ответил он. - Где ты живешь?
Она показала.
- Через коридор.
- О, - сказал он. Вспомнил ночь, когда плакал, и в замешательстве оттолкнул это воспоминание. Отвернулся в поисках темы, любой темы. - Давай выйдем.
- Давай. - Показалось ли ему, что в ее голосе прозвучало облегчение?
***
Они катались по берегу, ели сахарную вату, танцевали на площадке под открытым небом. Он вслух удивился, когда смог научиться танцевать, но это было единственное упоминание того, что тревожило его допоздна. Впервые он сознательно наслаждался пребыванием с Джейни. Это было Происшествие, а не образ жизни. Он не представлял себе, что можно так легко смеяться, кататься, пробовать и идти дальше, чтобы посмотреть, что там. В сумерках они стояли над озером, держась за перила, и смотрели на купальщиков. Тут и там на пляже сидели влюбленные. Гип улыбнулся, глядя на них, повернулся к Джейни, чтобы поговорить, и поразился странному печальному выражению, которое смягчило ее всегда строгое лицо. Поток эмоций, слишком сложных и спутанных, заставил его отвернуться. Отчасти он понял, что она редко занимается самоанализом и нельзя ей мешать. Отчасти осознал, что ее полная поглощенность его делами - совсем не все, что есть в ее жизни. Когда она пришла в его камеру, для него жизнь началась заново. И ему никогда не приходило в голову, что у нее позади четверть века без него, и это совсем не чистая страница.
Почему она спасла его? Почему именно его, если ей понадобилось кого-то спасти? И.., почему вообще?
Что ей от него нужно? Есть ли что-то в его прошлой забытой жизни, что он может дать ей? Если есть, молча поклялся он, это принадлежит ей, чем бы ни оказалось; непостижимо, чтобы что-то, что она могла получить от него, было бы равно его собственному новому открытию жизни.
Но что это может быть?
Он понял, что смотрит на пляж, на маленькую галактику влюбленных, каждая пара в собственном мире, поглощенная собой, но в полной гармонии с остальными, и все вместе плывут в светящихся сумерках. Влюбленные.., он чувствовал притяжение любви.., где-то в тумане, он не может вспомнить где, с кем.., но это было, и снова всплыл старый, старый рефлекс: пока я не отыщу его и - Но тут он снова потерял нить мысли. Что бы он ни искал, это важнее любви, брака, работы, звания полковника (Звание полковника? Неужели ему когда-то хотелось стать полковником?).
Ну, может, существовало соперничество. Джейни любила его. Она увидела его, и ударила молния, и она захотела его, но добивалась этого по-своему. Что ж. Если она хочет этого...
Он закрыл глаза, представив себе ее лицо, наклон головы, когда она молча, внимательно ждет; ее стройные сильные руки и гибкое тело, ее волшебный голодный рот. Увидел серию быстрых снимков, сделанных фотоаппаратом его мужского сознания, но отложенных в ту часть, которая помечена "неактуально": ноги Джейни на фоне окна, просвечивающие сквозь облако юбки. Джейни в крестьянской блузке, и прямой луч солнца касается ее обнаженного плеча и верхнего изгиба груди. Джейни танцует, наклоняется и прижимается к нему, как будто они золотые листочки электроскопа (Где он видел электроскоп... Где работал с ним? О, конечно, это было в... Но все тут же исчезло). Джейни, едва видимая в сумерках, светящаяся в облаке нейлона, она крепко держит его за руку, пока он не успокаивается.
Но это не соблазнение, эта близость завтраков, прогулок, долгих молчаний без прикосновений, без единого слова ухаживания. Любовь, даже подавленная и молчаливая, многого требует, она полна жажды и желания. А Джейни... Джейни только ждала. Если ее интересовало его непонятное прошлое, она сохраняла полную пассивность, ждала, что он может дать. Если ей нужно что-то, что он сделал, чем был, неужели она не стала бы его расспрашивать, подстегивать, допытываться, как это делали Томпсон и Бромфилд (Бромфилд? А это кто такой?). Но она никогда этого не делала, никогда.
Нет, должно быть, что-то другое заставляло ее смотреть на влюбленных с такой сдержанной печалью, с выражением, с каким безрукий слушает скрипку. Рот Джейни, яркий, неподвижный, ждущий. Умные руки Джейни. Тело Джейни, теплое плечо, гладкое предплечье, тело теплое, страстное, жаждущее...
Они повернулись друг к другу. Дыхание их прервалось, повисло между ними, как символ и обещание, живое и слившееся. На краткое мгновение им принадлежал весь звездный космос влюбленных, но потом лицо Джейни исказилось в судороге сосредоточенности, изменилось не под твердым контролем, а в каком-то изящном и сложном приспособлении.
В нем, глубоко внутри, словно возник маленький шар жесткого вакуума. Мужчина вздохнул, и магия, окружавшая их, собралась и исчезла, заполнив вакуум, уничтожив его. Если не считать судорожного изменения лица Джейни, они не шевелились; по-прежнему стояли на солнце рядом друг с другом, ее лицо было обращено к нему, частью освещенное, частью в тени. Но волшебство слияния, единства исчезло. Они снова были двое, а не одно целое, и рядом была Джейни спокойная, Джейни терпеливая, Джейни не обескураженная, неугнетенная. Нонет истинная перемена произошла в нем. Руки его, поднятые для объятия, больше не стремились к ней, губы утратили вкус нерожденных поцелуев. Он отступил на шаг.
- Пойдем?
Быстрая дрожь сожаления пробежала по лицу Джейни и тут же исчезла. Теперь и это, наряду со множеством другого, будет преследовать его: кончики пальцев всегда будут едва касаться гладкой поверхности, но никогда не дотянутся. Он почти понимал ее сожаление, вот оно, рядом - и исчезло, исчезло навсегда, ушло от него далеко.
Они молча направились к дороге и огням, к жалким тысячам свечей, аттракционам, таким неуклюжим в своей претензии на движение. А сзади, в сгущающейся тьме, они оставили настоящее сияние, настоящее движение. Все оставили, не осталось ничего. Вместе со сжатым воздухом, который выстреливает теннисные мячи в деревянные военные корабли; вместе с гонкой игрушечных псов на склоне; со стрелками, которые пробивают воздушные шары, - вместе со всем этим осталось еще что-то, незаметное, погребенное без надгробья.
В одном аттракционе несколько оставшихся от военного оборудования сервомеханизмов имитировали радарное обнаружение цели. Нужно было вручную нацеливать миниатюрную зенитку, малейшие ее движения тут же повторялись большим орудием сзади. По высокому куполу потолка проносились силуэты самолетов. В целом это было искусное соединение механизмов и загадок, способное выкачать немало денег.
Гип попробовал первым. Вначале он заинтересовался, потом увлекся и был совершенно очарован тем, что его легкие движения послушно повторяются в раскачиваниях и поворотах большой пушки в двадцати футах от него. По первому "самолету" он промахнулся, по второму тоже; после этого абсолютно точно рассчитал собственную ошибку орудия и сбивал все цели, как только они показывались. Джейни, как ребенок, захлопала, а служитель наградил их блестящей глиняной статуэткой полицейской собаки и вернул пятую часть платы. Гип гордо принял награду и предложил пострелять Джейни. Она вызывающе подошла к механизму и засмеялась, когда большая пушка покачнулась и вздрогнула. У Гипа раскраснелись щеки, он привычно оценивал точку встречи с каждой целью и сказал краем рта:
- Сорок или еще чуть выше в правом квадранте, капрал, или феи размагнитят твои заряды.
Глаза Джейни чуть сузились, возможно, чтобы лучше прицеливаться. Она ничего не ответила. Сбила первую цель, как только она показалась над горизонтом, и вторую, и третью. Гип хлопнул в ладоши и радостно выкрикнул ее имя. Она как будто на мгновение сосредоточилась, сделала жест человека, который с трудом возвращается к окружающей обстановке. Потом четыре раза подряд промахнулась. Дважды попала, один выстрел прошел выше, еще один ниже, а последний - на полмили в сторону.
- Не очень хорошо, - сказала она дрожащим голосом.
- Вполне прилично, - вежливо ответил он. - Сейчас вообще не обязательно в них попадать.
- Не обязательно?
- Конечно. Достаточно, чтобы разрыв был близко. В мире не бывало диабетической собаки.
Джейни перевела взгляд на статуэтку и захихикала.
- Я ее сберегу, - сказала она. - Гип, у тебя весь пиджак в краске. Давай отдадим ее.
Они прошли вдоль павильонов в поисках подходящего человека, которого можно было бы облагодетельствовать, и нашли его наконец - мальчишку лет семи, который методично высасывал воспоминания о масле и соке из изгрызенного кукурузного початка.
- Это тебе, - пропела Джейни. Мальчик не обратил внимания на подарок и не отводил своих пугающе взрослых глаз от ее лица.
Гип рассмеялся.
- Не договорились! - Он присел рядом с мальчиком. - Давай заключим сделку. Заберешь, если я дам доллар в придачу?
Никакого ответа. Мальчик продолжал сосать початок, не отрывая взгляда от лица Джейни.
- Упрямый клиент, - улыбнулся Гип. Неожиданно Джейни вздрогнула.
- Оставь его, - сказала она. Все ее веселость исчезла.
- Ну, меня он не переспорит, - весело ответил Гип. Он поставил статуэтку возле изношенных ботинок мальчишки и сунул в дыру, больше всего похожую на карман, долларовую бумажку. - Приятно было иметь с вами дело, сэр, - сказал он и пошел за Джейни, которая уже уходила.
- Настоящая балаболка, - рассмеялся Гип, поравнявшись с Джейни. Он оглянулся. Мальчик продолжал смотреть на Джейни. - Ты как будто произвела на него сильное впечатление - Джейни!
Джейни застыла, глаза ее широко раскрылись, рот превратился в изумленный треугольник.
- Маленький чертенок! - выдохнула она. - В его возрасте! - Она резко повернулась и посмотрела назад.
Глаза Гипа явно подвели его, потому что он увидел, как початок вырвался из грязных маленьких рук, повернулся на девяносто градусов и ударил мальчика по щеке. Потом упал на землю. Ребенок попятился, выкрикнул непечатное предположение по их адресу и исчез в переулке.
- Фью! - поражение сказал Гип. - Ты права! - Он с восхищением посмотрел на нее. - Какие у тебя большие уши, бабушка, - заметил он, не очень умело скрывая под насмешкой свое потрясение. - Я ничего не слышал, пока он не дал второй залп.
- Правда? - спросила она. Впервые он заметил в ее голосе раздражение. В то же время он чувствовал, что не он причина этого раздражения. Гип взял ее за руку.
- Не расстраивайся. Пойдем поедим.
Она улыбнулась, и все сразу наладилось.
Сочная пицца и холодное пиво в слишком ярко раскрашенном зеленом павильоне. Полная удовлетворенности и усталости прогулка мимо затемненных будок к последнему автобусу. Автобус дожидался их, тяжело дыша. Чувство принадлежности оттого, что спина вписалась в спинку сиденья. Дремота, общая улыбка, шестьдесят миль в час по темному городу и наконец знакомый гараж на знакомой улице. Улица пустая и гулкая, но это моя улица в моем городе.
Они разбудили водителя такси и дали свой адрес.
- Разве я могу быть более живым? - прошептал Гип и вдруг понял, что она его услышала. - Я хочу сказать, - попытался он объяснить, - что весь мой мир, все, чем я жил, словно оказалось в маленьком уголке в моей голове настолько глубоко, что я не мог разглядеть. А потом ты увеличила этот уголок, сделала его сначала размером с комнату, потом - с целый город, а сегодня он стал таким большим, как.., как.., ну, гораздо больше, - неуверенно закончил он.
Пролетающий мимо одинокий уличный фонарь осветил ее ответную улыбку. Гип сказал:
- И вот я думаю, насколько больше он еще может стать.
- Гораздо больше, - ответила Джейни. Он сонно откинулся на спинку сиденья.
- Я себя странно чувствую, - прошептал Гип. - Я чувствую... Джейни, незнакомым голосом сказал он, - я болен.
- Ты знаешь, что это, - спокойно ответила она.
В нем возникло напряжение и тут же исчезло, он негромко рассмеялся.
- Опять он. Он ошибается, ошибается. Он никогда не сделает меня снова больным. Шофер!
Голос его звучал как мягкое разрывающееся дерево. Шофер от неожиданности нажал на тормоза. Гип вылетел со своего места вперед и ухватил шофера под мышки.
- Поезжайте назад! - возбужденно сказал он.
- Боже всемогущий! - пробормотал шофер. И начал разворачивать машину. Гип повернулся к Джейни, ожидая ответа, любого ответа, но она молчала. Сидела молча и ждала. Шоферу Гип сказал:
- Назад на один квартал. Вот здесь. Налево. Поверните налево.
Он снова откинулся, прижался щекой к оконному стеклу, разглядывая темные дома и газоны. Немного погодя он сказал:
- Здесь. Дом с подъездной дорогой, тот, у которого высокая живая изгородь.
- Хотите, чтобы я подъехал к нему?
- Нет, - ответил Гип. - Остановите здесь. Немного дальше.., вот так, чтобы мне было его видно.
Когда такси остановилось, шофер повернулся и посмотрел назад.
- Выйдете здесь? Доллар и...
- Тшш! - Звук прозвучал так неожиданно, что шофер ошеломленно застыл. Потом устало покачал головой и повернулся лицом вперед. Пожал плечами и принялся ждать. Гип сквозь проезд в изгороди смотрел на едва видимый белый дом, на его крыльцо и въездные ворота, на аккуратные ставни и веерообразную дверь.
- Отвезите нас домой, - сказал Гип спустя некоторое время.
И пока они не доехали, оба молчали. Гип сидел, одной рукой сжимая виски, другой прикрывая глаза. В углу машины, где сидела Джейни, было темно и тихо.
Когда машина остановилась, Гип по-прежнему молча вышел и помог выйти Джейни. Дал шоферу банкноту, принял сдачу, отсчитал чаевые и протянул снова. Такси ушло. Гил стоял, глядя на деньги в руке, перебирая монеты.
- Джейни?
- Да, Гип.
Он посмотрел на нее. В темноте черты ее лица были едва видны.