56.
   Размышления Петяшины были прерваны появлением Елки с Катей, сообщивших, что готов обед, что им хочется наблюдать телевизор, каковой по этому поводу неплохо бы как-нибудь в самое ближайшее время купить, что на дворе лето, а летом надлежит пользоваться, пока позволяет капризная ленинбургская погода, таким общественным институтом, как пляж... и тут же принявшихся освобождать от одежды и Петяшу и - заодно - друг дружку. Все это заставило часа на полтора забыть об очередном приступе футурофобии. И с тем большей силою футурофобия вновь прихватила Петяшино сознание, когда все трое сели, наконец, обедать - не одеваясь, по случаю жаркой погоды. Молча расправляясь с порядочным свиным бифштексом (Елка не умеет, наверняка - Катя готовила, и когда только успела так навостриться?..), Петяша изо всех сил старался отделаться от впечатления, будто что-то в мире и в нем самом, в Петяше, обстоит неправильно. Неправильно, и все тут; не бывает такого, не может быть... Чего именно "такого", Петяша не смог бы, пожалуй, объяснить и самому себе - слов нужных не находилось, не сформулировать было никак, и тем тревожнее делалось ему. Да что за ёб твою мать, в конце-то концов!? Едва в голове Петяшиной отзвучало эхо последнего слога приведенной выше весьма содержательной и конструктивной мысли, из прихожей послышался стук. Пришелец, видимо, вначале долго и безуспешно пытался давить кнопку изничтоженного Петяшей за вредоносность звонка; стук был нетерпеливым, громким, точно еще чуть-чуть - и в дверь начнут колотить ногами. Неторопливо поднявшись, Петяша успокаивающе огладил грудь Кати, а Елку слегка поцеловал в лоб, по дороге в прихожую сдернул с крючка на двери в ванную махровый халат, продел руки в рукава, запахнулся и крутанул замок. Здра-асте, кого не видели... На лестнице стоял Димыч. И это обстоятельство - непонятно, отчего как-то не радовало на сей раз. - У тебя - что? Опять фазу вырубили? - спросил он вместо приветствия. - Чего звонок не работает? - Я его дезавуировал, - также вместо приветствия отвечал небрежно Петяша, пропуская Димыча в прихожую и делая рукой указующий жест в сторону комнаты. - За назойливость и неблагозвучность. По делу пришел, или - как? Димыч смутился. Петяша раньше вообще никогда не задавал подобных вопросов. Определенно, отсюда следовало, что его, Димыча, приходу - не рады. Да не бывало такого... А Петяша и вправду не шибко-то был обрадован нежданным визитом. Осталось у него от последней встречи с Димычем какое-то такое ощущение... Вдобавок, Димыч и сегодня, непонятно почему, ощущался неправильно. Возможно, оттого, что обычно он бывал куда как более уверен в себе, и уверенность его прежде всегда сообщала Петяше некий душевный уют и спокойствие: вот, мол: существует рядом человек, который все понимает и на все даст ответ, и выручит в случае чего... Все это Петяша скорее чувствовал, чем понимал сознательно, и потому в мозгу его образовалась лишь одна внятная мысль: Эх, и зачем все так выходит? Неуютно как-то... - Вот что, - начал он, проведя Димыча в комнату и прикрыв дверь. Разобраться треба. Я так думаю, как-то не по-хорошему мы в прошлый раз... побеседовали. И сегодня - нутром чую -что-то не так. Не знаю, как это сказать... Отношения прежнего нет. - Пожалуй, да, - после некоторых раздумий согласился Димыч. - Ничего не могу поделать; ну не нравится мне, как ты решил... отмахнуться, что ли, от всего, что произошло; забыть, в надежде, что само кончится... Неприятно как-то было, когда ты - да с радостью еще с такой - про инстинкты тогда заговорил. Димыч было остановился, но Петяша упорно молчал, точно выжимая из товарища продолжение сентенции: слова Димыча тоже ощущались неправильно. Наконец, так и не дождавшись, - Димыч также неколебимо молчал - он заговорил сам, путаясь в словах, запинаясь о слоги: - Сдается мне, ты что-то... не то говоришь. Словно бы... стараешься главное спрятать... загородить чем-то второстепенным. Тоже, промежду прочим, выглядит не шибко... - Умолкнув на секунду, Петяша разом, точно ныряя с маху в холодную воду, рубанул: - Ну? Расскажешь все-таки? Или как? Димыч молчал. Что он мог сказать? Да, все, что сказал Петяша, было сущей правдой. Однако то, важное, отчего-то никак не хотело облекаться в слова. Больше того: самая мысль о том, что выйдет, ежели это "важное" таки возьмет вдруг, да и выразится в словах, - пугала. Все это было непонятно, а Димыч к непониманию не привык. Всякий раз находил это состояние крайне мерзким. - Ну? - поторопил Петяша. - А чего - "ну"?! - озлился вдруг Димыч - больше на самого себя, чем на что-то еще. - Чего - "ну"?! Не могу я! Не получается! Понял? - И тут же, из-за этого вымученного признания, сделался еще более отвратителен сам себе, однако ж повторил, понизив уже голос: - Не могу... Петяша окинул товарища оценивающим взглядом. Димыч все так же, как и раньше, стимулировал его, Петяшину, уверенность в себе, но другим манером. Нынешний облик Димыча заставлял волей-неволей утверждаться в собственном превосходстве. Неужто ж?.. Неужели и Димыч мается тем же точно ощущением внутренней неправильности? Так ведь - побеседовать надо! Ум -хорошо, а два... - Ну, подожди ты на немощь плакаться, - заговорил Петяша возможно мягче, чтобы Димыч, не дай бог, не обиделся. - Дай-ка, я сейчас по порядку изложу. Сегодня утром... Но Димыч, не дослушав, вдруг вздрогнул, точно ужаленный шилом в задницу, и обернулся всем туловищем к двери. Подняв взгляд через его плечо, Петяша увидел стоящую на пороге - в чем мать родила - Катю. Общее настроение сцены тут же вызвало прилив радостного, теплого возбуждения. Ишь, развлекается... - Ой, Дима! Привет! - с небрежной радостью, точно знала Димыча едва ли не с самого детства, сказала она. - Вы здесь -ругаетесь, что ли? Димыч молчал, явно до шока пораженный открывшимся его глазам зрелищем. - Иди, - велел Петяша в порядке последней отчаянной попытки спасти только-только начавшийся разговор. - Нечего гостей смущать; лучше свари кофе. Катерина, пожав плечиком, упорхнула, весьма соблазнительно крутанув задом на прощанье. Димыч все так же молча развернулся к Петяше спиною, в несколько шагов оказался у входной двери, привычно отпер замок и вышел на лестницу. Дверь, закрываясь за ним, звучно треснула о косяк. Пожав плечами, Петяша отправился на кухню. - А гость где же? - с хитринкой спросила Катя, лежавшая животиком на столе и медленно, не торопясь, очень уж не торопясь, заряжавшая джезву. - Сбежал от вас гость. Испугался: съедят, мол, совсем! С этими словами Петяша рывком сбросил на пол халат и безо всяких прелюдий вошел в Катю, давно уж, как оказалось, готовую к этому, предоставив Елке самой изобретать способ подключиться к забаве. Не получилось разговора, мелькнуло в голове сквозь сгущающийся влажный туман, сквозь Катины бедра в ладонях, сквозь Елкины коготки, забегавшие по спине и ягодицам. Впрочем, и хрен с ним. И не жалко. И не должно было получиться. Такой исход, непонятно отчего, оставлял впечатление правильного.
   57.
   Димыч, едва не кубарем скатившись по лестнице, смог затормозить и перевести дух только в ведущей на улицу подворотне. Он был отвратителен самому себе, как никогда прежде. Оставалось лишь надеяться, что Петяша, минуту назад сделавшийся ему еще неприятнее прежнего, не заметил его, Димычевой слабости. Тввва-арь, а?! Это ж - как встал-то моментально! Несмотря на все видимые доказательства обратного, Димыч не сомневался: он ничего не перепутал, этой девушки - женщины, бллин; пробляди этакой - на свете не существует. Куда она исчезала, оставив на краткое время Петяшу кто ее знает... Но зачем дала ему, Димычу, в руки телефон, по которому заведомо никуда не дозвонишься? То есть, как раз дозвонишься - и узнаешь о ней всю подноготную? Впрочем, да... Петька-то, кажется, не поверил... Или поверил, но и здесь хочет решать проблему методом страуса? В голову закралась предательская по сути мыслишка: а что, если все это тривиальная шизофрения на почве зависти к Петяшиной беззаботной жизни и успехам у женщин? И Петяша вдобавок заметил эту зависть - вон ведь, как лучился самодовольством, тварь! Чтобы отогнать эту мыслишку, Димыч припомнил все, что доводилось ему читать о ведьмах, женщинах-оборотнях, суккубах и прочих явлениях в том же роде, и оценил свое с Игорем положение. Получалось - не шибко-то. Если он, Димыч, прав, и Катя - дело рук Флейшмана... какой же силы магией обладает этот тип? К которому, кстати, Игорь задумал на днях наведаться в гости... При воспоминании об Игоре в бедной Димычевой голове взбурлили все неприятные впечатления разом: стальной арбалетный болт в голове Дамира Султангареевича, перестрелка, мерзкие, тряские останки мертвяков на грязном линолеуме, Игорева жена - и, наконец, вот этот оживший труп... к которому его, Димыча, так отвратительно, неодолимо, до полного помутнения головы, влекло. Он прислонился к стене, пачкая пиджак о пыльную штукатурку. Кружилась голова. Тошнило. До сих пор не было найдено логического объяснения: с чего, собственно, он, Димыч, так уверен, что не случилось с этим клятым телефонным звонком ошибки, и тем не менее он все же был в этом уверен абсолютно, но тогда получалось непонятно, как он - за считанные ведь минуты! - дошел до подобной зависимости от нее... и потому от страха и злости на самого себя хотелось выть в голос. Ничего, подумалось вдруг, попробуем. Справимся. Я вам, блллин, не страус. Разум превыше всего. A loaded .357 always beat a full house... В подворотню с улицы вошла, опираясь на палку, бабка с кошелкой в свободной руке. Приостановившись, смерила Димыча исполненным маразматической злости ко всему молодому и свежему взглядом и заковыляла дальше, во двор, оставив за собой сильный запах немытого дряблого тела. Вот оно. Пожалуйста! Обязательно ли человеку иметь хоть какое-то отношение к разуму? И - что такое этот разум есть? Вечный, тв-вою мать, вопрос... Охваченный новым сильнейшим приступом омерзения, Димыч резко оттолкнулся плечом от стены и отправился на Пушкарскую, ловить такси. Домой, домой! А завтра с утра - позвонить Игорю, приступить к исполнению задуманного. И... на днях выбрать время, чтобы заглянуть к Петяше еще раз. Возможно, его (должно же быть на свете хоть какое-то везенье!) не окажется дома...
   58.
   На следующее утро Петяша снова проснулся исполненным смутной, неудобной какой-то, безадресной неприязни. Поэтому он, без энтузиазма пройдя обычную процедуру пробуждения, выгнал женщин погулять и присмотреть, раз уж так приспичило, не шибко дорогой телевизор, а сам опять уселся за notebook по капле выдавливать из себя роман. Димыч к тому времени уже несколько часов, как бодрствовал. Против ожидания, домашний покой не смог сгладить, вычистить из памяти всю вчерашнюю (да и не только вчерашнюю) мерзость. К тому же, стоило только отвлечься, перед глазами словно бы вновь появлялась Катя, обнаженная, неодолимо желанная, и вместе с тем - до дрожи омерзительная. Чтобы не думать о ней, Димыч созвонился с Игорем, подняв его, явно похмельного, по Игоревым понятиям, ни свет ни заря и договорившись о совместном походе к Петяше; обзвонил без особой нужды еще нескольких знакомых и лег было на диван читать приобретенный месяца два назад в букинистическом "Нerovit's World". Однако чтение требовало слишком большого напряжения. Стоило хоть малость расслабиться - снова появлялось перед глазами, заслоняя строчки, обнаженное тело Кати. В голове без конца прокручивалась, точно записанная на коротенькое колечко магнитофонной пленки, мысль: Неужели же - вправду схожу с ума? Возможности повредиться в уме, потерять себя, утратить способность наслаждаться анализом окружающего Димыч всю свою жизнь боялся больше всего на свете. До судорог. До пронзительного холода в животе. Казалось... нет, даже не казалось, а как-то так ощущалось на самом темном и глубоком уровне подсознания, что это должно быть страшнее самой смерти. Неужели же - вправду? И все из-за какого-то... Да, теперь, несмотря на давнюю дружбу, Петяша и впрямь казался ему жутким, опасным ничтожеством, каким-то непонятным образом завлекшим его, Димыча, в ту область деятельности, где он, Димыч, заведомо проиграет, и дожимающим, добивающим его, беспомощного... Димыч с остервенением швырнул книжкой об стену - что заставило встрепенуться забытую было боль в раненой руке. Хуй тебе, тварь! Он вовсе не спятил. Он просто немного устал. Он отдохнет - совсем чуть-чуть, самую малость! - и еще покажет этой похотливой, бессмысленной, отвратительно везучей скотине, что мир по праву принадлежит тем, кто умеет, не полагаясь на слепую пруху, встречать врага лицом к лицу, опираясь лишь на холодный разум! Ледяная, спокойная злоба, словно бы переполнившая тело, заставила Димыча упруго вскочить с дивана. Пора! Сейчас он отправится к Игорю и... Из прихожей раздался телефонный звонок. Чертыхнувшись, Димыч в три широких шага подошел к аппарату и снял трубку. Звонили, оказалось, со службы вот ни раньше ни позже им неотложно потребовалось его, Димычево присутствие! Повесив трубку, Димыч снова выругался и принялся одеваться. Ладно, успеет он и туда и к Игорю - все равно последнему треба, похоже, как следует выспаться и избыть похмельную головную боль. Освободился Димыч лишь к вечеру - как раз вовремя для того, чтобы успеть за Игорем в назначенный срок. Он подкатил на такси к его парадной и, поднимаясь по лестнице, увидел, что знакомая, крытая тускло-коричневой краской дверь с заткнутым пробкой отверстием от глазка, распахнута настежь. Из квартиры чуть слышно доносился плач. Холодея, Димыч шагнул в квартиру, машинально прикрыв за собою дверь. В кухне, начинавшейся сразу за крохотным "предбанником", который и прихожей-то не назвать, сидела спиною к дверям, спрятав лицо в ладонях, Валентина. Плечи ее вздрагивали. - Что... - Димыч осекся, проглотил холодный ком, подступивший к горлу вследствие недобрых предчувствий. - Что случилось? Где Игорь? - У... у... у-умер, - сквозь рыдания отвечала Валентина. - Как?! Метнувшись к столу, Димыч изо всех сил сжал плечи плачущей женщины, встряхнул - и снова почувствовал на всю жизнь врезавшийся в память неопрятный запах. Волна знакомого омерзения точно накрыла его с головой. - Как - умер? Отчего?! - От инсульта, - неожиданно зло, отрывисто ответила Валентина. Реакция ее заставила Димыча сбавить тон. - От какого еще инсульта?
   Из последовавшего за сим рассказа выяснилось, что накануне, поздно вечером, к Игорю заявились двое коллег-журналистов, дабы вместе отметить какой-то свой журналистский успех. Отмечание длилось едва не до утра, затем Игорь, выпроводив гостей, лег спать, был разбужен его, Димыча, телефонным звонком, немедленно после которого его и прихватило. Да так прихватило, что даже до приезда "скорой" не дотянул. Такие дела.
   По мере осознания масштабов происшедшего Димыч все больше и больше исполнялся страха и вместе - недоумения. Как же так? Сроду он никогда на здоровье не жаловался... Одним словом, к концу сбивчивого, то и дело прерываемого плачем повествования Димыч полностью утвердился в мысли, что смерть Игоря вызвана не только естественными причинами. Тот факт, что убежденность эта ни на чем пока не основана, его не волновал. Он был уверен на сто процентов, он знал, что не ошибается, и все тут! - С кем он пил? - резко спросил Димыч, стоило Валентине замолчать и снова спрятать лицо в ладонях. - Фамилии, адреса; ну! Ему лишь с огромным трудом удавалось преодолевать брезгливое отвращение от вынужденного общения с той, которая когда-то воспользовалась им, точно игрушкой, и не шибко бережно отложила в сторону. Но загадку во что бы то ни стало следовало разрешить до конца. Интересно, подумалось некстати, а она меня - узнает? При этой мысли он вдруг помимо хозяйской воли поднялся, отвердел в штанах - совсем как тогда, в санатории... Теперь к брезгливости присоединилось и невыносимое отвращение к самому себе. Еще не хватало, чтобы увидела... - Калашников и Гилев, - не поднимая лица от ладоней ответила Валентина. - Адреса в том большом блокноте, возле телефона, найдешь. Переписывай и уходи. И... не появляйся больше здесь, ради бога!
   59.
   Выйдя из парадной, Димыч вдруг почувствовал необычайную усталость и вдобавок - неприятную сосущую пустоту где-то чуть ниже узла галстука. Воздух, только-только начавший остывать к ночи, показался отчего-то до содроганья холодным. Он дошагал до ближайшей дворовой скамейки, тяжело опустился на отполированные множеством задниц брусья... Ничего, ничего... Просто немножко устал. Сейчас отдохну малость, и... Что делать дальше, Димыч представлял себе совершенно отчетливо. В первую голову следовало подробно побеседовать с этими Калашниковым и Гилевым. Инструмент на случай необходимости оживления беседы - старенький "макаров", ради понту купленный им, тогда еще семнадцатилетним сопляком, нелегально - при себе имелся. Следующий шаг - во что бы то ни стало прорваться в "скворешник", к Николаю, и любой ценой выкачать из него все, что возможно. А потом... Потом - будет видно. Выкурив подряд две сигареты, Димыч поднялся со скамьи и отправился к Левашовскому проспекту ловить машину. Денег имелось достаточно - перед выходом из дому он, вместе с "макаровым", извлек из тайника все отложенные на покупку лучшего жилья доллары и часть их по дороге на службу успел разменять на рубли. Николай Калашников, проживавший в районе "Пионерской", на проспекте Королева, оказался с виду человеком поразительно обыкновенной, стереотипно-"педагогической" внешности - то есть, невысоким, чуть полноватым блондином лет сорока пяти. Вдобавок, и в голосе его постоянно проскальзывали с детства любому знакомые по множеству кинофильмов интонации доброго педагога - именно в такой манере экранные учителя русского языка и литературы объясняют своим подопечным урок. Жена его как раз в момент Димычева появления отправлялась гулять с ребенком, девочкой лет пяти, и потому никаких помех разговору не приключилось. Услышав о смерти Игоря, Калашников заметно и искренне расстроился: - Ох ты; как же так... Такой замечательный журналист... был... и ведь ровесник мне... - А ведь вы с ним пили вчера допоздна, Николай Николаевич, -медленно, дабы ничего не упустить в реакции пациента, произнес Димыч. - Отчего с ним, собственно, инсульт и приключился. Калашникова - словно бы внезапно шарахнули по затылку чем-то, слишком мягким, чтобы сшибить с ног, но достаточно тяжелым, чтобы изумить до глубины души. - Я, молодой человек, - после довольно продолжительного молчания заговорил он, - вчера допоздна - а, точнее, вплоть до открытия метро пребывал в редакции "Невского времени" и работал с гранками своей статьи. А спиртного ничего, даже пива, не пил уже с лишком две недели. За отсутствием денег на такие роскошества. Здесь, сквозь изо всех сил подавляемую тревогу, в голосе Калашникова проступила еще этакая привычная, перманентная усталость, наверняка хорошо знакомая всем, кому приходится - не ради себя, но ради семьи, скажем, или еще чего-нибудь, за что надлежит отвечать - постоянно прыгать выше головы. Сделав паузу, он продолжал: - И потому я хотел бы знать, для чего вы сказали то, что... то, что вы сказали. Недоумение, возмущение и испуг его были вполне искренними, в этом у Димыча не возникло ни малейших сомнений. Что же это получается? - Вы, пожалуйста, не бойтесь, - заговорил он по возможности мягче, - но все это - далеко не розыгрыш, и... В общем, мне смерть Игоря Величко кажется странной, и потому я очень прошу вас сейчас, при мне, позвонить вашему коллеге, Борису Гилеву, и, ничего не объясняя, убедить его немедленно приехать сюда. А затем мы, все втроем, поедем к... к жене Игоря. Она утверждает, что пили вы вместе. Такси я оплачу. - Да какого ч... - начал было Калашников, закипая, но тут же осекся: в лицо его смотрел ствол "макарова". - Что вы... - Я вас очень прошу, - с усталой настойчивостью повторил Димыч. Пожалуйста... Игорь никогда не жаловался на здоровье. Если его... супруга, с которой я до недавнего времени не был знаком, вышла за него замуж ради того, чтобы вскоре остаться вдовой с приличной квартирой в центре... Мне будет очень обидно, если она избежит заслуженного наказания. Последнее было сымпровизировано на ходу. Если даже этот Калашников вот настолько убедительно врет, проще всего сделать вид, что он, Димыч, поверив ему, переключил подозрения на Валентину. Пусть пациент - на всякий случай - думает, будто ему нечего опасаться. От этого, как правило, рано или поздно теряют осторожность. Калашников, дослушав сентенцию, сделался вдруг подтянут и резок. - Хорошо, - сказал он. - Сейчас я, ничего не объясняя, вызову сюда Гилева. По крайней мере, постараюсь. Только прошу: внимательно следите за тем, что я буду говорить, дабы у вас не возникло ненужных подозрений на мой счет. А пистолет -спрячьте. Жена с дочерью могут вот-вот вернуться, и им совершенно незачем... э-э... наблюдать подобные сцены. Игорь... э-э... был и моим другом. Если вы считаете, что его... что ему могли помочь умереть, я и без пистолета помогу вам проверить... обоснованность ваших опасений. Идемте. Вместе они вышли в прихожую, где Калашников, накрутив номер, в нескольких словах попросил Бориса Гилева приехать как можно скорее к себе, не преминув сообщить, что деньги за машину ему будут отданы, и поразительно быстро добился согласия. Затем хозяин - вероятно, чтобы скоротать время, а заодно убедить гостя в искренности своего намерения сотрудничать предложил Димычу чаю. Прибывший через полчаса Борис Гилев оказался низеньким крепким бодрячком лет пятидесяти, очень похожим с лица на известного в известных кругах самодеятельного песенника Юлия Кима. По мере того, как Димыч вводил его в курс дела, он было искренне возмутился, но, дослушав до конца и поразмыслив, согласился, что история вполне может оказаться довольно темной. - В самом деле! Мало ли... Действительно, такой всегда был здоровый, спортивный, несмотря на ногу - и вдруг инсульт... Ладно, допивайте чай, и - поедем. Подождите-ка, у меня там с собой... Раз уж Колина супруга в отлучке... С этими словами он пошел в прихожую, где оставил привезенную с собой черную, давно не видавшую воды и мыла, пластиковую сумку, что носят через плечо. Установившееся было за столом молчание нарушил Николай Николаевич: - Дима, еще чаю? Димыч отрицательно покачал головой. - Зря. Чай у меня особенный. Вот посмотрите... С этими словами он добыл с полки, висевшей за его спиной, старую чайную жестянку, открыл ее и сунул Димычу под нос. Машинально подавшись вперед, чтобы заглянуть внутрь жестянки, Димыч не увидел в ее содержимом ничего особенно примечательного. - Вроде бы чай - как ча... Договорить он не успел: от тяжелого удара по затылку потемнело в глазах. Позвоночник ватно обмяк; Димыч как-то осел, точно стекая с табурета, и почти беззвучно сполз на пол. Сквозь гул, сразу же переполнивший череп, до него донеслось: * Где его пистолет? Доставай скорее! И документы посмотри заодно!
   60.
   Не успел Димыч оправиться после удара, как уже был посажен на табурет в углу тесной кухоньки (известно, какие кухни бывают в так называемых "кораблях"!) и отгорожен от прочего кухонного пространства столом. По ту сторону стола расположились Калашников и Гилев. - Человек себе, как человек, - сказал последний. - Кроме паспорта, при себе ничего... Что ему, вообще-то, от тебя потребовалось? Пришел непонятно откуда, бред какой-то несет... Я Величку уже месяц, как не видел, и поить его мне бы было не что. Как по-твоему, что все это значит? Шантажировать нас невыгодно - не такие уж звезды; ни один уважающий себя жулик не станет так разбазаривать свое время... - Да ничего, по-моему, - поразмыслив, отвечал Калашников. - Тьфу-ты... Мне только сейчас на ум пришло - Величко ведь общался с множеством разных нынешних... экстрасенсов, контактеров якобы... Может, просто чокнутый какой-то из его знакомцев? Смерть Игоря его потрясла, и поехало... Гилев помолчал. - Может быть. Только вот откуда у него твой адрес взялся - ты ж не знал его раньше, верно? - Даже ни разу не видел, - подтвердил Калашников. Он заметно нервничал. - Но - давай, однако, решать, что будем с ним делать! Наталья вот-вот... - Погоди ты с Натальей, - отмахнулся Гилев. - Историйка-то и в самом деле выходит мутноватая. Если предположить, что это вправду Величкова супруга его на нас натравила... Зачем? Она-то чего хотела этим добиться? Может, не он чокнулся, а как раз она? Знаешь, давай-ка все ж съездим с ним туда, разберемся, а? Пистолета у него теперь нет; в случае чего - вмиг скрутим... - Ну уж нет, - перебил друга Калашников. - Журналистские расследования и все такое прочее - это, конечно, хорошо... к-хххе... модно... Но - а если за этим всем какие-нибудь бандиты стоят? Пойми, Борис, не имею я права рисковать. Даже самую малость. У меня6 в отличие от тебя, - вон... - С этими словами он мотнул головой в сторону входной двери: там как раз заскрежетал в замочной скважине ключ. - Так что - давай мы с тобой гусарствовать и ездить никуда не будем, а вызовем-ка милицию, и пусть... Э-э!!! Берегись! Но предупреждение это явно запоздало. Сидевший доселе без движения Димыч вдруг, точно пружиной подброшенный, взмыл над столом и обрушился на Гилева, рассеянно вертевшего в пальцах его "макарова". Оба с грохотом упали на пол. Калашников завозился было, выбираясь из-за стола, но, как и в случае с предупреждением друга об опасности, опоздал. Без особого труда завладев пистолетом, Димыч, не вставая, дважды нажал спуск. Во лбу Калашникова, чуть повыше светлых, по-детски удивленных глаз, разверзлась дыра, тут же словно бы плюнувшая кровью. Почти одновременно с этим рассыпчато зазвенели осколки посуды: вторая пуля угодила в буфет. Вскочив на ноги и стараясь не смотреть на то, что сейчас произойдет, Димыч дважды выстрелил в голову оглушенного падением Гилева, сгреб со стола свой паспорт, проверил ощупью бумажник в кармане и шагнул к дверям. В прихожей застыла на пороге, разинув рот в беззвучном крике, жена Николая Николаевича. Вздрогнув от неожиданности, Димыч, уже не целясь, выстрелил, перешагнул через упавшую женщину и бросился вниз по лестнице. Только вылетев на улицу, он несколько опомнился, взял себя в руки и пошел по возможности спокойнее.