33.
   Опершись рукою о дверной косяк, Петяша вплотную придвинулся к Димычу и внимательно взглянул в его глаза. - Это ты - шутишь так? Но нет; судя по выражению глаз, Димыч далек был от мыслей о розыгрышах. Скорее, он был охвачен непонятно чем вызванной тревогой за него, Петяшу... Но Катя-то тут при чем?! - С тобой - точно все нормально? Мы же вместе были, когда с нею познакомились, - раздельно, убедительно глядя Димычу в глаза, произнес Петяша. - Когда ходили в издательство. То есть, уже после издательства, когда по магазинам-ресторанам отправились. Во взгляде товарища появилось что-то новое - что именно, Петяша понять не смог. - Пойдем-ка, - сказал Димыч после некоторой паузы. - Пойдем сядем, нормального кофе сварим и без суеты, обстоятельно так, во всем разберемся. Разговоров - хватило едва ли не до вечера. Подробно, пошагово сравнивая воспоминания о ходе событий, выяснили следующее. По магазинам Петяша, оказалось, если и ходил, то - один и притом в совершенно бессознательном состоянии, ибо Димыч точно помнил, что перед свершением покупок решено было все-таки, для пущего облегчения расставания с деньгами, выпить. С этой целью отправились, чтобы избежать слишком уж сильного расхождения с Петяшиным предложением, в баню, где Петяшу - после парилки, да с отвычки, да под коньячок с кофейком - развезло так, что Димычу пришлось доставлять его на такси прямым ходом домой. Время было, однако ж, еще не позднее, а посему он и решил, раз уж Петяша полностью неконтактен, навестить место службы, где немедленно по его прибытии образовался аврал, плавно переходящий в состояние сумасшедшего дома. В порядке ликвидации оного пришлось даже лететь в Москву, откуда он, Димыч, вернулся лишь нынче поутру - так что, понятное дело, никакой Кати он не знает и никакого Бориса, живого или мертвого, под дверью Петяшиной квартиры не наблюдал. Слушая его повествование и, в свою очередь, излагая то, что помнил сам, Петяша никак не мог отделаться от мысли, что появление Димыча помешало додумать какую-то крайне важную мысль. Помимо этого, вертелось в мозгу и еще что-то, явно не сообразующееся с Димычевым рассказом, как-то опровергающее его... Стоп! - Димыч, погоди! Погоди, пока не забыл!.. Что за записку ты мне оставил, в таком случае? Малопонятно этак, однако -устрашительно... Сейчас найду. Сорвавшись с табурета, Петяша ринулся в комнату и выдвинул ящик стола, где вместе с наличными должно было находиться и Димычево послание. Где же?.. А, вот! Вернувшись в кухню, Петяша выложил листок на стол. - Не знаю, - медленно проговорил Димыч, внимательно прочтя бумажку и даже глянув ее на просвет. - Просто отказываюсь понимать. Не писал я этого! Под рубашкой у Петяши образовался липкий, тряский холодок. - Как - "не писал"? Записка - не твоя? - Н-не знаю, - неуверенно повторил Димыч. - Почерк - мой; точно. Но я этого не писал. Напрочь не понимаю, что бы вся эта мутота могла значить. - И Катя... - ослабшим, всякий напор и разгон утратившим голосом продолжил перечень несообразностей Петяша. - Она же тебя помнит... Это она мне сказала, что ты меня, вместе с нею, привез домой, а потом позвонил куда-то, оставил записку и ушел. Димыч сделался страшен. Судя по лихорадочному блеску глаз, теперь уже он - и не без повода, надо заметить! -подозревал себя в помрачении чувств.
   Нет, все же - вздор, что сотня лет чтения фантастических романов так уж переменила человеческий менталитет, снабдив людей устойчивыми стереотипными реакциями на любые возможные необычности! Фантастика - в наше время повальной утраты общественного интереса к науке (а ведь как Гагарина с плакатами-то встречали!) и подмены тяги к знаниям тягой к вере - разве что сообщает читателю о том, чего не бывает на свете. В сверхъестественное готовы поверить лишь те, кому больше не на что надеяться, и вера эта приводит разве что к обогащению так называемых колдунов, ведьм и прочих "корректоров кармы", во множестве рекламирующихся через любую газету. Неудивительно, что нормальный грубый материалист, столкнувшись с чем-нибудь непонятным, не укладывающимся на первый взгляд в рамки его грубого, материалистического миропонимания, первым делом устремится проверять здравость психики или уж, на крайний случай, даст зарок - вот прямо с завтрашнего вечера! - бросить пить. Что, в свою очередь, способствует обогащению частнопрактикующих невропатологов или тех (забыл, как эти врачи называются), кто лечит от алкоголизма...
   - И во второй раз, - говорил Петяша, понемногу наращивая темп, - когда Борис прямо на лестнице помер, она тебя помнила... И ты ее помнил! Тут Димыч вздохнул с некоторым облегчением. - Но Борис-то не помер? - Нет... - растерянно ответил Петяша. - Он потом еще приходил. - Не в виде какого-нибудь зомби, надеюсь? - Нет. - Значит, не было всего этого?! - уже зло, взведенно этак, спросил Димыч. - Может, и не было... Внезапно Петяшу тоже охватила сильнейшая, отчаянная злоба. - А что тогда было?! - заорал он. - Что?! - А я откуда знаю?! - заорал тоже, отвечая вопросом на вопрос, Димыч. Мне, думаешь, легче, чем тебе?! Злоба мгновенно исчезла. Сделалось совестно - что за истерики, в самом деле... Димыч ведь тоже должен бы переживать что-то, не сильно отличающееся от его, Петяшиных, собственных страхов. - Извини, - медленно проговорил он. Стоило успокоиться, как у Петяши снова возникло чувство, будто он запамятовал о чем-то важном и впрямую относящемся к предмету беседы. Только теперь это явно были не размышления, прерванные приходом Димыча, а нечто более давнее и, безусловно, более материальное... Вот болван! - Димыч! Совсем забыл... Борис в последний свой приход, сегодня с утра, принес какую-то тетрадь. Сказал: часть дневника этого самого Флейшмана! - Ну-у?! Настроение Димыча кардинально переменилось. Теперь лихорадочный блеск в глазах его означал припадок обнадеженного любопытства и вместе досаду на дырявую память друга, умудрившегося забыть о такой важной вещи. - Читал уже? - Нет, не успел. - Тащи!
   34.
   Покинув кухню, Петяша принялся мучительно вспоминать, куда подевал эту чертову тетрадь - в обозримом пространстве ее не наблюдалось. Осмотрел стол, пошарил в ящиках... Нету! Петяша еще раз попытался восстановить в памяти, что он делал до того, как отправиться на поиски врача, понимающего в человеческой психике. Вроде бы на стол бросил... В кухню с ней не ходил. Тетради в грязно-коричневой липкой обложке не было нигде. Впрочем, ежели этот Флейшман - такой уж из себя могучий волшебник, что ему стоило вернуть пропажу на место? - Ну? - поинтересовался возникший в дверном проеме Димыч. - Нету нигде. - Т-та-ак... - Димыч со злобной сосредоточенностью почесал подбородок. - Кто, говоришь, в квартире был и выходил куда-нибудь после того, как этот Боря тетрадь принес? - Тут взгляд его упал на notebook, о коем Петяша давно уж успел позабыть. - А это еще откуда? Купил? Лучше бы нормальную железку приобрел, пижон несчастный! Оно - и дешевле раза в три... Петяша не отвечал. Он стоял столбом, словно его расчетливо треснули по маковке, прилично контузив, но не сбив с ног. Значит, Катя... Меньше всего ему хотелось подозревать в чем-нибудь Катю. Так с нею было здорово, и... Петяша сморщился до того, что в висках заломило. Конечно, ему теперь есть, что терять, и наработанное за время бродячей жизни неверие в бескорыстное доброжелательство к своей персоне должно бы от этого только обостриться. Ан - хрен! Притупился, поистрепался инстинкт самосохранения... - Ты - хоть знаешь, куда она ушла? - дожимал тем временем Димыч. - Кто такая? Где живет? Телефон ее хотя бы?! Только теперь Петяша осознал, что за все проведенное вместе время не удосужился выяснить даже Катиной фамилии. Зачем бы? - Телефон... Телефон она должна была оставить... - Где?! Петяша снова оглядел захламленный стол. Из-под корпуса notebook'а, верно, торчал клок бумаги. - Вот, наверное... ага: один-два-пять, три-пять, ноль-восемь. Димыч, досадливо крякнув, выдернул бумажку из его рук. - Значит, так. Если эта тетрадь была взаправду, то - сам понимаешь. А если, что тоже можно допустить, Борис на самом деле мертв, у меня просто провалы в памяти, а у тебя -галлюцинации по двадцать пять кадров в секунду... Уж и не знаю, что тогда. Ладно, там будет видно. Где ближайшие таксофоны с карточками? Чтоб из твоей квартиры не говорить... - Разве что - на Горьковском. - Ага... - Димыч секунду помедлил. - Тогда подожди, я -скоро. Сейчас проверим, откуда она меня знает. И - знает ли вообще. - Может, не нужно? - нерешительно возразил Петяша. - Она сказала, завтра с утра приедет... - "Сказала"... Мало ли, кто что сказал! Сиди; я сейчас. Откачнувшись от косяка, Димыч шагнул в прихожую. За ним хлопнула дверь. По лестнице дробно защелкали каблуки.
   35.
   Оставшись наедине с самим собою, Петяша тяжко опустился на тахту. Только этого, блллядь, не хватало... Чтобы еще и Катю подозревать хер знает, в чем... Плохо; плохо и неуютно было Петяше. Вдобавок - никак не проходило ощущение, что в разговоре с Димычем он снова вспоминал о чем-то важном, о чем-то таком, составлявшем, может быть, единственную его надежду хоть на какой-то успех в борьбе с абсолютно непонятным, неведомо на что способным врагом. Сомнений в том, что борьба-таки предстоит, у него уже не оставалось. Какие еще сомнения; ежели все, с ним, Петяшей, происходящее, есть галлюцинации, что тогда вообще реально?! Однако бороться - уж очень не хотелось. А насчет доверия к Кате... Что ж, ошибся - значит, сам себе злобный дурак. Вообще, понятия любви, веры и прочего в том же роде, типа патриотизма, гуманизма-альтруизма или вовсе загадочного "общего блага" давно и хорошо, как нельзя лучше, приспособлены к извлечению из них выгоды. Посему надо ой, надо бы! - все то, что призвано воздействовать на чувства клиента, поверять разумом. Только ведь - лень, да и не всегда это представляется возможным... Приходится иногда кому-то верить и на слово. Хотя бы - тем, кому, вроде, невыгодно желать тебе зла. Эх-ххх... И все-таки: что же ему, Петяше, такого приходило в голову? Ведь, определенно, что-то дельное в мыслях промелькнуло... - Сидишь? - раздался от окна смутно знакомый хриплый голос. Испуганно вскинувшись, Петяша увидел дневного своего знакомца, Туза Колченогого, сидящего на подоконнике и очевидно довольного произведенным эффектом. - Сижу, - раздраженно отвечал он. - Я думал, ты совсем пропал. Или вообще мне почудился. - Эт-ты со зла говоришь, - энергично, юмористически возразил Колченогий. - А фляжка? А портсигар? А костюм? А машинка эта, наконец? Что, до сих пор чудятся? Петяше вовсе не под настроение выходило поддерживать беседу в веселом, шутейном ключе. Он молча взирал на пришельца, давая понять, что с нетерпением ждет продолжения. - Ну, чего ты на меня вызверился? - продолжал Колченогий, которого полное отсутствие ожидаемой, видимо, радости от его появления заметно сбило с толку. - Не мог я с тобой оставаться; не мог! Были к тому причины. А вот сейчас - есть-немножко время и на треп. Давай, спрашивай! Сам же, в конце концов, хотел! Петяша тяжко вздохнул. Хотел... Мало ли, чего он когда хотел! - Не вовремя ты, - со сдержанной досадой пояснил он. - Извини. Ну... как тебя засадили в бутылку - спрашивать, я думаю, бесполезно? Туз Колченогий подозрительно зыркнул на Петяшу, мазнул взглядом, в коем ясно читалось отвращение, по бутылкам из-под шампанского под столом и у тахты. - Эт-точно, - подтвердил он. - А тебе - зачем? - Просто, - якобы соврал, нарочито изобразив "морду ящиком", Петяша. Для интересу. - Ты лучше такими штуками не интересуйся, - посоветовал Колченогий. Спрашивай лучше нормальные вопросы. Петяша поразмыслил. Вот так, запросто, содержательных вопросов в голову не приходило. Х-мммм... А отчего, интересно, этот Туз, раз уж так свободно вещи из ничего создает, безропотно нахальства от него, Петяши, терпит? Из благодарности, что ль? Отчего опасается рассказать, как в бутылку попал? Ну-ка, ну-ка... - А какого хрена тебе возвращаться-то вздумалось? - вовсе грубо осведомился Петяша. - Освободили - и гулял бы себе. По буфету... Туз Колченогий от досады слышно скрипнул зубами, но никаких враждебных действий против Петяши предпринимать не спешил. Ладно... - Хорошо, - продолжал Петяша. - Нормальный вопрос: что ты такое есть? Объясни, если можешь, с точки зрения нормальных же представлений о жизни. Или об этом тебя тоже спрашивать - без толку? - Отчего же. Только - как бы это сказать, чтоб ты понял... Ага. Значит, так: я есть чистая информация, обладающая сознанием, свободой воли и способностью к изменению окружающей среды. Доволен? - Хэ! - возмутился Петяша. - Человек тоже обладает сознанием, свободой воли и способностью к изменению. И информацией его тоже вполне можно обозвать... - Нельзя его информацией обозвать, - мягко, но настойчиво перебил его Колченогий. - Человек - это носитель информации, вроде дискеты вот для такой машинки. А я -информация в чистом виде. Без носителя. Слыхал хохму, будто информация - тоже материальна и имеет, в частности, удельный вес? Так самая-то хохма в том, что она вправду материальна! Представь себе, что она - на своем уровне - существует по тем же принципам, что и любое другое вещество. Состоит из своих, информационных, молекул, которые, в свою очередь, состоят из информационных атомов... Человеку для жизни ее надо совсем чуть-чуть. Если вдруг побольше у кого-нибудь окажется, это обычно называется интуицией: "нутром чую" и так далее. Но ежели вдруг соберется ее столько, чтобы достигла она критической массы, получается не ядерный взрыв, как от разных там обогащенных уранов, а существо вроде меня. То есть, тогда она уже в чистом виде способна существовать и приобретает все потребные для этого качества. Типа свободы воли, способности к обучению и изменению окружающей среды... В общем, все дела. Петяша слушал Туза, не перебивая. То, что излагал рыжий уродливый карлик, было, пожалуй, логично. Однако... - Не слыхал я, однако, чтобы информация могла вот так на носители влиять, - усомнился он вслух. - Вот эти самые портсигар, фляжка... Они информация или носители? Откуда они получились? - От верблюда, - буркнул раздосадованный тупостью собеседника Колченогий. - Они - носители, на которые я записал определенную информацию. Как ты, допустим, можешь засунуть бумагу в принтер и файл с текстом на ней распечатать. Или, скажем, на дискету скопировать этот файл. Дошло? - Ладно, - после некоторой заминки отвечал Петяша. - Механику этой записи я все равно наверняка не пойму. Особенно, если вспомнить, что файл-то с текстом - внешнего облика дискетки уловимо для глаз не меняет... Ну да хрен с ним. Будем считать, что я на этом успокоился. Хот-тя... Оно все - на самом деле так? А то я во всяких критических массах - не шибко... - Нет. Не так. Но ты же сам просил объяснить попонятнее, -ехидно отвечал Туз Колченогий. - Вот и получи-себе аллегорию, причем - невероятно грубую! - Ну, если аллегория, то, безусловно, съест... Хорошо. -мстительно сказал Петяша. - Значица, будем для ясности и дальше той же аллегорией пользоваться. Теперь скажи: отчего ты все же вернулся? Неужто - из чувства благодарности? Вполне ведь мог про меня забыть, и я бы даже не сильно обижался... Значит, следующий вопрос в окончательном виде таков: чего тебе, такой вот обладающей свободой воли, способностью к обучению и прочему животноводству информации, от меня нужно? Во взгляде Туза Колченогого появилось нечто новое. Как бы даже не тревога мелькнула в крошечных свинячьих глазках существа из чистой информации, которому он, Петяша, наверняка бы не смог ничем повредить! Чего это он из воды выпрыгивает? - А в благодарность ты, значит, так уж и не веришь? -Колченогий отвел взгляд, сделав вид, будто заинтересован чем-то, происходящим за окном. А згя, батенька, згя. Если б не ты, так бы я и сидел в той бутылке, а это, надо заметить... агхискучное вгемяпговождение. Поразмыслив, Петяша решил, что гость темнит - и, ради пущей чернухи, еще картавит, подлый, под Ленина из анекдотов! - но настаивать на этом пока не стал. - Хорошо. Так и запишем: ты мне по гроб жизни благодарен и на любые услуги готов. Тогда ответь: чем ты можешь быть мне полезен? Может, прошлое досконально знаешь? Или будущее способен предсказывать? Или, может, не дай бог, три самых заветных желания выполнишь? - Насчет желаний - ты губу-то не раскатывай. - сердито отвечал Колченогий. - Поглядим еще, как говорится, на твое поведение. А остальное... Прошлое - пожалуйста. Будущее -извини. Откуда мне его знать, если оно и для меня - в будущем? Что я еще могу... Вообще-то я всю жизнь специализировался на развлечениях и роскоши. Это я изобрел, например, моды, химию, азартные игры и компьютеры. Долгоиграющая, доложу тебе, забава; все равно, что выращивать бонсаи... Все разнообразие вариантов любовных влечений и союзов также придумано мной. Кстати, твой случай классический образец одного из первых моих упражнений, х-хе... Еще комедию, танцы, музыку, карусели... - А на кой хер тебе это все в человеческий быт внедрять занадобилось? перебил Петяша, страшно не любивший каруселей - и как раз, в основном, за громкую идиотскую музыку, которая сопровождает катания на оных. Да и замечание о стандартности его чувств, надо сказать, задело за живое... Да и вообще - нечего этому уроду тут шибко-то понт наводить! - А - так. Чтобы было. Ладно, не суть. Спрашивай про важное, а то мне скоро - пора. О чем же таком еще спросить? Пока он не хочет сказать, что ему от меня нужно, просить ни о чем не стоит, решил Петяша. А вот тон сменить - не лишне; авось он от смены стиля общения что-нибудь да выболтает. - Слушай... Я тут, конечно, зря на тебя бочку катил... А почему ты, если вправду много чего можешь, это терпел? - почтительно осведомился Петяша. - Мог бы хоть силу показать. Превратил бы, к примеру, во что-нибудь мерзкое; в сказках ведь - так полагается? А потом - обратно... Для назидания. Колченогий снова сделал вид, что внимательно любуется заоконным пейзажем. - Может, и превращу еще, - со знакомой уже сварливостью ответил он. - А вообще, я же знал, что ты и сам об этом после пожалеешь... Ладно, счастливо тебе оставаться. Я еще загляну. В свое время. Прежде, чем Петяша успел что-либо сказать, Туза Колченогого не стало. Вот только что сидел он на подоконнике во всей своей, ежели можно так выразиться, красе. И вдруг - нету... Даже воздуха не потревожил, машинально отметил Петяша. И тут же в прихожей оглушительно взвизгнул звонок.
   36.
   Подскочив от неожиданности (телодвижение это за последнее время успело, пожалуй, сделаться привычным), Петяша отправился открывать. Как и следовало ожидать, это вернулся, наконец, Димыч. Молча пройдя в комнату, он уселся на тахту и принялся саркастически разглядывать друга. Весь вид его говорил о том, что Петяша как нельзя более добротно оправдал самые худшие его подозрения, и факт сей доставляет ему даже некоторое насмешливо-злобное садистское удовлетворение. Вместе с тем - невзирая, можно сказать, на все это! - Димыч также выглядел и здорово напуганным. А подобный вид ему вообще как-то не подходил - Петяша еще ни разу не видал его таким. С чего это он? - Ну, не тяни, - попросил Петяша. - Жалуйся, наконец. Что стряслось? Помолчав еще, Димыч вместо ответа неожиданно спросил: - Ты - точно - не помнишь, как и где с ней познакомился? - Да н... нет же! - Голос Петяшин дал осечку - так взволновал его страх в глазах товарища. - Говори дело, наконец! Что такое с Катей? Вот же - тянет кота за это самое; коз-зел! - Ничего такого с Катей, - со странным каким-то, также вовсе не свойственным ему (был бы это кто другой, Петяша, определенно, сказал бы, что - истерическим) смешком отвечал Димыч. - Нет в природе никаких Кать. Медицинский факт... Петяша почувствовал, что внутри него - словно бы лопнула некая сдерживающая внутренности пружина, и желудок с кишечником, сжавшись в тугой, осклизлый ком, тяжело ухнули куда-то вниз. - Что... значит "нет"?
   В ответ Димыч разразился одной-единственной длиннющей фразой, не шибко внятной и звучавшей явно на грани истерики. Выходило так, что, позвонив по номеру, значившемуся в Петяшиной бумажке и попросив к аппарату Катю, он был вначале, судя по ответной реакции, принят за телефонного хулигана, развлекающегося такими шутками, что - хоть святых выноси. Пришлось ему представиться очень давним Катиным знакомым, несколько лет ее не видевшим и ничего о ней не слыхавшим. Тогда женщина, снявшая трубку, с плачем объяснила, что дочь ее, Катя, два года назад вдруг не вернулась домой из школы, а через три дня после этого была найдена мертвой в подвале одного из окрестных домов. С множественными ножевыми ранениями. Убийцу не нашли. Кате вот-вот должно было исполниться пятнадцать лет.
   - Тогда я, - продолжал Димыч, переведя дух и как бы начиная с красной строки, - стал осторожно выяснять, не ошибся ли номером, и под это дело она мне свою дочь описала. А номер - правильный, можешь не сомневаться. Она, говоришь, сама записывала? Петяша, окаменев от нахлынувшего ужаса, не отвечал. Был бы один - точно ударился бы в тихую истерику. Шибко уж велик соблазн. А на людях неудобно как-то. Держаться приходится... А Димыч, тоже наверняка державший чувства в узде только благодаря обществу друга, хватил коньяку из новой Петяшиной фляжки и, еще раз походя упрекнув товарища в пижонстве, пересказал со слов женщины, с которой беседовал по телефону, как выглядела ее дочь. С каждым новым его словом Петяша все больше укреплялся в уверенности, что - никакой тут ошибки. Даже родинка на правом плече не забыта... И все же... - Димыч, ты не шутишь? - в последнем приступе безумной надежды выдавил он. По глазам Димыча - ясно сделалось видно, что ему очень хочется треснуть Петяшу по уху. - Конечно, шучу, - со спокойным, размеренным раздражением ответил он. - Весело мне, не видишь? Аж усраться можно. Лишенный последнего намека на надежду, Петяша поник плечами. - А дача? - вдруг спросил он. - Катя говорила, родители ее к вечеру с дачи вернутся... - Точно, - помолчав, ответил Димыч. - Дама эта, чтобы скорее разговор закончить, сказала: мы, извините, - полчаса, как с электрички, помыться хотим и отдохнуть... Ну, словом: отваливай, мол, без тебя тошно. Ладно. Пойдем, что ли, кофе сварим наконец, а ты тем временем вспомнишь о ней все, чего вспомнится. Особенно - что странным, удивительным в ней показалось; любые мелочи. Я лично - еще ни разу не видел, чтобы мертвые оживали и разгуливали по городу. Блллин... не начать бы тут бояться темноты!
   37.
   Солидная доза коньяка, употребленная с кофе "вприкуску", заметно поспособствовала тому, что Петяша начал понемногу отмякать, отогреваться изнутри. Теперь, дабы окончательно прийти в норму, следовало хоть ненадолго отвлечься от результатов Димычевой вылазки. А также забыть опять-таки, хоть на время - о том, что он, Петяша, встретится с Катей не далее, как завтра поутру. Поэтому Петяша решил - хоть через силу, но - чего-нибудь поесть, за едой выслушал Димычев рассказ о безрезультатной слежке его за домом Флейшмана, которую из-за незнакомого женского голоса, ответившего вместо Петяши по телефону, пришлось оставить в самый интересный момент, и сам поведал Димычу о дневном своем приключении и беседах с Тузом Колченогим. Интерес Димыча к его рассказу оказался более чем сдержанным: вероятно, дух из бутылки и появляющиеся из ниоткуда платиновые портсигары были слишком уж литературны, что ли, привычны для разума и неоригинальны, чтобы вот так запросто в них верить - пусть даже портсигар этот можно рассмотреть, пощупать и даже отпробовать, достаточно ли качественно его содержимое. Дослушав до конца, Димыч раздумчиво скривил физиономию, в последний раз затянулся сигарой и с хрустом раздавил бычок в пепельнице. - Хрен его знает, что тебе сказать. Старушки с топорами... Какой-то Достоевский наоборот! А этот Туз Колченогий... Вообще говоря, критическая масса, применительно к информации, -понятие, скорее, философское. А информация, существующая без носителя, с точки зрения физики - вообще полный бред. - Физика, - машинально повторил Петяша. - От трения тела нагреваются, от нагревания - расширяются... а от расширения - лопаются. При чем здесь, вообще, физика? Портсигары с неубывающим содержимым с точки зрения этой самой физики, скажешь, не бред? И вообще! Раз уж она, информация-то, такая крутая - сознанием, понимаешь, обладает, свободой воли... Димыч угрожающе хмыкнул. - Этак мы с тобой сейчас начнем выяснять, что такое сознание. - Зачем выяснять? Уж известно: сознание есть свойство высокоорганизованной материи... - А знамя есть священная воинская херугва. Тогда - что такое "высокоорганизованная материя"? - А высокоорганизованная материя, - Петяша нарочито самодовольно напыжился, - есть всякая материя, наделенная сознанием. Во! Димыч не слишком-то весело усмехнулся. - Понятно. Но, с точки зрения современной физики, информации без носителя не может существовать. Даже в виде абстрактного понятия. Это, скорее, - к каким-нибудь теософам или сайентологам. Они у нас такие, они у нас понятие абсолюта уважают... Петяше вдруг пришла в голову совсем неплохая, ничему особенно не противоречащая мысль. - А может, это просто он так думает, что состоит из чистой информации, без носителя! Может, на самом-то деле носитель у него имеется, только он... не знает об этом. Не воспринимает своего носителя! - Может, и так. Только все равно треп этот нас ни к чему не приведет. Гипотез можно напридумывать, сколько угодно, а толку-то... Как тебе, например: разум есть сложный инстинкт, еще не сформировавшийся окончательно; не помню, кто это таким образом грамотность свою показывал... Так вот: твой Туз Колченогий - никакая не чистая информация, а просто существо, у которого этот сложный инстинкт сформировался-таки до конца. Под это объяснение что угодно подгоняется, любые портсигары, поскольку пределы возможностей разума тоже неизвестны. Как оно, красиво? - Н-ничего, - одобрил Петяша. - Вот именно. Только - хули, выражаясь словами известного анекдота, толку? Все равно мы с ним мало что сможем поделать, если он почему-нибудь вдруг умыслит взять нас за... - Погоди! Димыч, погоди! Вот оно! От неожиданного Петяшина вопля Димыч даже слегка подпрыгнул на табурете. Сбиваясь и заикаясь, Петяша поведал товарищу, как сидел в одиночестве и размышлял, каким образом может, в случае чего, противостоять сильному, опасному и непонятному врагу. И совсем было додумался до чего-то позитивного, но тут он, Димыч, явился и сбил, подлый, с мысли. - А теперь - вспомнил! - торжествующе закончил Петяша. - Как ты про инстинкт помянул, так и вспомнил! Если и остается в такой борьбе хоть малюсенькая надежда, то - только на собственный инстинкт. Волю к жизни, если хочешь. Ты - знаешь, как мне жить приходилось. Совсем без ничего, без всяких точек опоры. С нуля! И - выжил. И даже - неплохо так обустроился... А ведь сколько раз думал: все, конец, сдохну вот под забором... Но нет; не сдох. Хотя никаких сверхгениальных штук не выдумывал и не предпринимал. На инстинкте выезжал, выходит! И помогло! Может, и сейчас выручит - инстинкт-то? Ведь - мощная, должно быть, штука, если звери вообще без всякого разума, на одних инстинктах, живут и вымирать пока не собираются! Димыч помолчал, размышляя. - Не шибко-то я в это верю, - заговорил он, наконец, - но... Короче говоря, ты собираешься, за неимением других возможностей, сидеть на берегу реки и ждать, когда мимо проплывет труп твоего врага, надеясь, что инстинкт самосохранения автоматически в нужный момент продиктует правильный образ действий. Верно я понял? - Ну... В общем, да. Отчего-то Петяше стало жаль, что он затеял этот разговор. Кто, блллин, за язык тянул?.. - Конечно, некоторая мудрость в этом есть, - продолжал Димыч, - но в противовес сей азиатской мудрости существует еще европейская сказка о двух лягушках в крынке со сливками... Тут Петяше еще пуще сделалось не по себе. Вообще, странно: отчего это решающим аргументом нередко становится какая-нибудь хлесткая цитата или изречение? Причем - даже не обязательно относящиеся к делу, а то и вовсе перевранные... Или не такие же точно люди те изречения придумали? Средневековые схоласты предпочитали полагаться на авторитет предшественников, а сейчас вон хотя бы кришнаиты из кожи лезут, впрямую, не стесняясь, доказывают, что по-другому, без авторитетов, вообще никуда... - Что ж, давай, ежели только путь... х-мммм... недеяния тебе не унизителен, - продолжал Димыч. - Я бы все-таки предпочел предпринять что-нибудь разумное. А скажи, ради академического интереса, что тебе сейчас подсказывает твой инст... Вдруг, оборвав почти высказанный вопрос на полуслове, он замер, слегка склонив голову в сторону двери. Петяша тоже прислушался. В наступившей тишине явственно слышен стал негромкий скрежет ключа в замочной скважине.