Сташеф Кристофер. Маг-целитель (Маг - 3)

   - Прошу прощения. Просто, знаете ли, королева произвела на меня такое впечатление... Верно ли я понимаю, что при такой канцлерше-колдунье королева Графтус была очень счастлива?
   - Да. Политика канцлерши была столь успешной, что королева позволила той нанять младших колдунов. Ни один барон с тех пор не осмелился сказать хоть слово против королевы. Королева Графтус стала очень богатой и властной.
   - Не сомневаюсь, - сказал я. - И сколько же ей понадобилось времени для того, чтобы понять, что на самом деле бразды правления держит ее главная советница Рейзив?
   - Нисколько. Однажды королева проснулась посреди ночи из-за того, что в горло ей воткнули кинжал. И потом до самых врат Ада королева слышала душераздирающий хохот своей советницы. А колдунья стала королевой, и все люди покорились власти колдовства.
   - Это понятно. В общем, как я понимаю, ты и сам рос, мечтая стать колдуном?
   - Верно. - Толстяк кивнул, и по лицу его пробежала тень. - Однако у меня не оказалось к этому способностей. Поэтому я устремил все свои старания к тому, чтобы стать чиновником.
   - Тут у вас по престижности это, видимо, профессия номер два. Но что же за удивительные новшества ты привнес в эту систему?
   Во взгляде лысого появилось самодовольство.
   - О, я придумал замечательную систему, и такую простую! Всего-навсего назначил младшего чиновника в каждый город, чтобы он надзирал за делопроизводством и судопроизводством и предпринимал такие меры, какие понравились бы королеве.
   - Ну а к чиновнику, само собой, приставлялся младший колдун, - попробовал угадать я.
   - Точно... Чиновник был воспитан по укладу, принятому при дворе, и не стал бы питать снисходительности к горожанам, а также к мэру и шерифу. Отвечать он должен был только перед королевой.
   - То есть на самом деле перед своим боссом, а боссом был ты, - резюмировал я.
   - Вот именно, - сказал толстяк и сплюнул. - Ну и глупец же я был - не понимал, какую власть имею!
   - Зато королева поняла.
   - О, да! Поняла! Чиновников утвердила, как я и предполагал, но к отчету их призывала самолично.
   - А тебя бросила в темницу.
   Толстяк кивнул, и виду него был самый разнесчастный.
   - Вот награда за все старания, - посочувствовал я ему. - Награда человеку, который больше думал о работе, чем о том, чего можно с ее помощью добиться.
   - Я был идиотом! - запричитал толстяк. - Может быть, талантливым идиотом, но все равно идиотом!
   - Очень талантливым, - согласился я. - Вот только не в колдовстве.
   - О, да, - вздохнул толстяк и тут же злорадно осклабился. - Но здесь, на закате моих дней, я осознал, что мне открывается истина и что я обладаю уникальным талантом - вот только что от него толку здесь?
   - О? - удивился я. - И что же это за талант?
   - Я приручил крыс, - поведал мне толстяк шепотом. - Да так приручил, что они приходят на мой зов. О, я теперь мог бы созвать сотню крыс и повелеть им напасть на вас!
   Жильбер сердито заворчал, а Фриссон спросил:
   - И они сделают то, что ты им прикажешь?
   - Сделают, - кивнул толстяк и обнажил в ухмылке Желтые зубы. - Они сделают все, что я им ни прикажу, - даже если я велю им добегаться до смерти.
   - Повелитель крысиной стаи... - задумчиво проговорил я. - Фриссон, ты... м-м-м... помнишь тот стишок про крыс, а?
   - Нет, но постараюсь вспомнить.
   - А я знаю отличные стихи про терьеров, - сообщил я, выразительно глядя на Крысолова. - Да это же могучее войско. Если твои крысы так тебе повинуются, чего же ты тут сидишь?
   - Да что от них толку? - визгливо огрызнулся Крысолов. - Если даже ты можешь вызвать каких-то существ и они справятся с моими крысками, то что же тогда говорить о Сюэтэ? Представляю, что она с ними сделает!
   - Ясное дело, она их уничтожит, - вздохнул я. - Призовет парочку демонов, и дело в шляпе.
   - И меня вместе с ними, - добавил толстяк со знанием дела. - Нет, помирать не желаю и не желаю видеть, как поджаривают моих зверюшек. Пожелай я сам, и они бы меня давно на тот свет отправили.
   - А, так ты об этом подумывал?
   - А кто бы не подумывал? - прошипел Крысолов. - Только подумал, да передумал. Сам не знаю почему, да только передумал.
   - Зато я знаю. Просто-напросто ты ждал, что придем мы и вызволим тебя отсюда, - дерзко заявил я и обернулся к Жильберу. - Как думаешь, замки тут крепкие?
   Краешком глаза я заметил, что Крысолов вдруг как-то весь подтянулся, выпрямился, но тут же снова обмяк, и глаза его потускнели. "Понятно, - подумал я. - Кому лучше бюрократа знать, что такое ложные обещания".
   - Я смотрел, - ответил Жильбер. - Замки и запоры - под заклятием. Их не выломать, решетку не сломать. Даже дерево двери твердое, как броня. Только ты можешь вывести нас отсюда, чародей, а не то мы сгнием тут вместе с крысами и их дружком! О, призови на помощь свой талант и как можно скорее вызволи нас! Ведь с каждым мгновением приближаются страдания юной дамы!
   Крысолов рассмеялся - визгливо, хрипло.
   - Глупцы! Неужели вы думаете, что сумеете пересилить злобную, изощренную власть королевы?
   - Попробуем, - спокойно ответил я. - Похоже, как раз сейчас у меня вдохновение. (За это надо благодарить моего ангела-хранителя, и я это отлично понимал). - Начнем с того, что попробуем выбраться из этой конуры. А ведь это нелегко сделать парню, который заявлял, что не верит в чудеса... - Фриссон, я тебе пропою пару песенок, а ты попробуй переделать их в заклинание. Нам необходимо вернуться в камеру пыток.
   - Зачем же ты хочешь вернуться туда? - обескураженно выдохнул Крысолов. Затем, что королева собралась уготовить нашей подруге судьбу, которая похуже смерти. Ну, как, Фриссон?
   - Если ты так желаешь, господин чародей... - проговорил поэт.
   Никто рта не успел открыть, а я уже стал напевать:
   Когда погасили все огни,
   Когда упали с плеч обузы,
   Перо в чернила обмакни
   И смирно жди явленья музы.
   Придет и будет говорить,
   Но не коси на музу глазом.
   Мужчиной с ней не надо быть
   Oы записать стишки обязан.
   Да, слышал бы меня сейчас автор! Единственное, что меня утешало, - от оригинала мало что сохранилось. И он вряд ли бы признал свое творение.
   В воздухе повисли чернильница, перо и кусок пергамента. Я поймал все это и подал Фриссону.
   - Запиши. Помнишь, я тебя учил, как это делать? Запишешь - я посмотрю и только потом произнесу вслух.
   Фриссон не слишком охотно взял у меня перо. С чего бы это?
   - Как прикажешь, господин Савл. Только я до сих пор не слишком ловко управляюсь с буквами.
   Оставалось лишь восторгаться, как же хорошо он понял мой намек и подыграл мне!
   - Ну, постарайся. - Я сделал вид, будто уговариваю Фриссона. - Знаешь такую песенку "Солнце всходит и заходит"?
   - Слыхал.
   - Попробуй переделать ее так, чтобы мы перенеслись в камеру пыток. А потом нам понадобится удрать отсюда совсем, а на этот случай будет вот какая песня. - И я промурлыкал первые восемь строчек "Возьмемся за руки, друзья".
   - И эту слыхал, - кивнул поэт. - Значит, мне держаться поближе к тексту?
   - Ни в коем случае! Если тебя посетит муза, выпытай у нее побольше! Пиши все, что тебе взбредет. Мои песенки - лишь отправная точка.
   И вот Фриссон уже сел на пол, скрестив ноги по-турецки, и уставился в одну точку. Еще мгновение - и он обмакнул перо в чернильницу и принялся яростно чиркать что-то на пергаменте.
   С буквами у него "не слишком ловко". Ну-ну... Я-то знал, что Фриссон гений. Чего же удивляться, что он все ловит на лету.
   А вот Крысолов удивился. Он вытаращил глаза. Конечно, он помалкивал. Понятно, опытный бюрократ никогда не проронит лишнего слова - закалка такая. Однако по взгляду Крысолова можно было догадаться: он пытался оценить наши чародейские возможности. Честно признаться, Фриссон выглядел таким оборванцем, что на чародея мало смахивал. А я был одет слишком уж по-иностранному. Но разве в этом дело? Лишь бы выглядело профессионально. Что сейчас наблюдал Крысолов? Он должен был уразуметь - наши заклинания настолько могущественны, что мы вынуждены предварительно записывать их и просматривать перед произнесением. А это о чем-то говорит? Безусловно, о нашей чародейской мощи. И я не собирался разуверять Крысолова. Фриссон оторвал взгляд от пергамента и протянул его мне, явно сильно волнуясь.
   - Пройдет, господин чародей?
   Я взял у него пергамент, посмотрел и глазам своим не поверил. Неужели можно было вот так быстро и здорово переработать народные песенки?
   Оказывается, можно. А чему дивиться? Не я ли сам только что назвал Фриссона гением?
   - Очень мило, Фриссон, - похвалил я поэта. - Даже жалко использовать как заклинание. Поэт жутко расстроился.
   - Не горюй! Жалко, но используем! Чуть-чуть ослабим выразительность, и волшебства от твоего стиха получится больше, чем когда-либо получалось у меня. Соберитесь с духом, господа, и возьмитесь за руки.
   Жильбер взял меня за правую руку, Фриссон - за левую. Я закрыл глаза, вдохнул поглубже и начал читать:
   Солнце всходит и заходит,
   А в тюрьме моей темно.
   Но мечта моя прорубит
   В потолке тюрьмы окно.
   И, как птичка, улечу я
   Вновь туда, куда хочу я.
   В камере потемнело. В наступившей темноте дико закричал Крысолов. Подступила и ушла тошнота... Снова свет, и я увидел Анжелику. Она по-прежнему лежала на пыточном ложе. Глаза ее были широко открыты, но грудь не вздымалась.
   А рядом с ней стояла Сюэтэ, готовая вот-вот вынуть пробку из бутылки. При этом она что-то напевала. Палач, пребывая в лучшем расположении духа и, наверное, радуясь тому, что он больше не дерево, подвинчивал винты тисков. Из бутылки появился призрак, весь дрожа от праведного гнева. Вдруг Сюэтэ увидела нашу лихую группу и застыла, не сводя с нас глаз, полных тревоги и испуга.
   Помощник палача приподнял ногу девушки и принялся похотливо поглаживать ее. Сам палач тем временем завершал какие-то заключительные манипуляции с железным сапожком. Вот он обернулся, увидел выражение лица королевы, резко развернулся и въехал мне кулаком по носу.
   Я увидел его кулак как раз вовремя и успел запрокинуть голову, но все-таки получил в лоб. Из глаз снова посыпались искры. Голову пронзила боль и разбудила задремавшую злобу.
   Жильбер взревел и бросился на палача. Тот не успел и глазом моргнуть, как кулак сквайра угодил ему под нижнюю челюсть. Я услышал тупой треск и увидел, как палач летит, описывая над пыточным столом идеальную параболу. Он ударился о стену прямо над полом, в это время воздух рассекал один из его подручных этого кулак Жильбера отправил к южной стене. А Жильбер уже метил под ложечку второму подручному. Нанеся удар, сквайр поднял этого молодца над собой и швырнул следом за первым подручным. Я и не подозревал, что юноша наш ко всему прочему еще и силач.
   На все про все у Жильбера ушло несколько секунд, однако этого хватило колдунье, чтобы опомниться. Она крутанулась на месте, скрипнула зубами, оскалилась и что-то забормотала.
   Тут уж я поднялся с пола. Мамочка всегда учила меня, что женщин бить нельзя. Нельзя? Я со всего размаха заехал Сюэтэ в подбородок. Она повалилась навзничь и лишилась чувств. Бутылка упала на пол и разбилась. Призрак Анжелики, радостно восклицая, улетел подальше от королевы.
   Тут в себя пришли двое стражников и решили, что пора бы им приступить к выполнению своего воинского долга. Один из них выхватил из ножен меч, второй нацелил пику - вернее, думал, что нацелил, - пики-то не было!
   Я прыгнул к тому, что с мечом, крича:
   - Ложись!
   Стражник испуганно глянул вверх, и Жильбер, не растерявшись, врезал ему по скуле. Тот схватился на щеку и упал на бок. Его напарник все глазел по сторонам, ища, куда же подевалась его пика. Засмотрелся, споткнулся о своего товарища, шлепнулся на пол, перевернулся на спину и обнаружил, что на него нацелено лезвие меча. Жильбер с ним долго разбираться не стал.
   Тут Фриссон превзошел себя. Взмахнув пикой, которую отобрал у зазевавшегося стражника, он воткнул ее прямо в грудь королевы.
   Отлично! Жильбер бы не стал так поступать - не смог бы ударить лежачего. Но Фриссон не был ни рыцарем, ни сквайром. Вот только у меня духу не хватило сказать бедному поэту, что от его удара - никакого толку.
   Жильбер бросился к телу Анжелики и принялся стаскивать с ее ноги железный сапог. - Не бойся, девушка! Тебе больше не будет больно, даже если ты оживешь! Нет, не бойся, твоим страданиям пришел конец!
   Вот ведь герой - он даже не задыхался!
   Я обернулся к Фриссону.
   - А я-то все считал тебя слабаком.
   - Ты про это? - пробормотал поэт и воззрился на пику так, словно впервые ее увидел. - Ну, я же все-таки умею различать, где человек, а где вещь. И могу вещи у людей отбирать.
   - Ценный предмет, однако. И главное, стражник ничего не заметил.
   Фриссон пожал плечами.
   - Ведь и умение красть можно обратить в пользу, господин чародей.
   - Нет-нет, я не собираюсь осуждать тебя за это. Я просто гадаю, где ты этому научился.
   Но тут призрак Анжелики издал вопль ужаса. Жильбер вмиг оказался рядом с призраком.
   - Не сомневайся, добрая девушка, это всего лишь мы, твои друзья!
   - А это кто? - в страхе спросила Анжелика. Фриссон проследил за ее взглядом и сообщил:
   - Мы тут не одни, господа.
   - Вот-вот, - подтвердила Анжелика. - Что это за старик?
   - Старик? - возмутился кто-то за моей спиной. - Да будет тебе известно, леди, что я не прожил еще и половины отпущенных мне лет.
   Я неторопливо обернулся.
   - Это верно. Просто ты долгие годы провел в темнице, и это сказалось. Повернув голову к Анжелике, я проговорил: - Миледи, позвольте вам представить бывшее светило администрации Сюэтэ, человека, пережившего собственное падение. Крысолова.
   - Приспешник Сюэтэ! - вскричала Анжелика. - Как это вышло, что он с тобою?
   - Взял да и ухватил чародея за руку, а он думал, что это кто-то из его товарищей, и все дела, - буркнул Крысолов. Я обернулся к Фриссону.
   - А я думал, это ты держишь меня за левую руку.
   - Нет, - покачал головой поэт. - Я ухватился за кулак сквайра.
   Уподобив свое лицо айсбергу, я повернулся к Крысолову.
   - Стало быть, мы тебя не приглашали. Бюрократ смотрел на меня злобными глазками.
   - Что, решили уйти и меня там бросить?!
   - Может, и не бросили бы, если бы ты попросил, - сказал я, задумчиво склонив голову набок. - Но, конечно, если ты и дальше собираешься работать на Сюэтэ...
   - С какой бы стати мне этим заниматься? - оскорбленно воскликнул Крысолов. - Мало ли... Может быть, ради того, чтобы еще раз попытаться заслужить ее милость.
   - Зачем? Затем, чтобы она могла снова прогнать меня? Фу! - сплюнул Крысолов, глянув на валявшуюся без чувств королеву, и гаркнул: - Пусть сама управляется!
   - Не сможет она управляться! - крикнул Фриссон. - Она мертва!
   - Маловато будет - ведьму кольнуть в грудь, - съязвил Крысолов. - Еще несколько минут, и она оживет, непременно оживет.
   Фриссон, весь дрожа, попятился.
   - Вот если бы не ожила... - сказал Крысолов, поджав губы. - Нет, честное слово, если бы я знал, как прикончить ее так, чтобы самому при этом не рисковать, я бы сделал это, клянусь!
   - Даже если бы тебе ради этого пришлось покаяться в своих грехах, исповедоваться Господу?
   Стало тихо-тихо. Мы с Крысоловом, не мигая, смотрели друг на друга. Атмосфера накалялась.
   - Да, - выдохнул Крысолов. - Даже если бы мне пришлось так поступить.
   - И даже если бы тебе пришлось посвятить себя служению простым смертным? Смог бы ты служить бедным и слабым?
   На этот раз пауза получилась более долгой. Я видел, как светлеет лицо Крысолова, как шире открываются его глаза по мере того, как он свыкается с этой, новой для себя, мыслью.
   - Да, и это тоже, - проговорил он. - Королеве ведь от этого будет очень больно, да? О, так вот что это значит: "огненным обручем сдавило виски"!
   - Я, правда, считаю, что для праведного образа жизни есть и другие причины, - сказал я, - но и это сгодится. Кто знает, может быть, со временем ты сумеешь взглянуть на все иначе.
   - Не хочешь же ты сказать, что он пойдет с нами? - испугался Жильбер.
   Анжелика коснулась его руки и сказала:
   - Он должен пойти с нами. Не спрашивай меня почему - я просто чувствую, что так надо.
   Жильбер собирался что-то возразить, но глянул в глаза Анжелики и передумал.
   - Мне нужно поклясться? - спросил Крысолов. - Зачем? Если ты втайне будешь служить Злу, то тогда ты нарушишь клятву, даже не задумываясь. Я тоже чувствую, что так надо. Попробую рискнуть и взять тебя с собой. Крысолов. Бюрократ робко улыбнулся.
   - Благодарю тебя, чародей. Ты не пожалеешь о своей доброте.
   - Надеюсь. Потому что если о ней пожалею я, то пожалеешь и ты. - Я еще мгновение смотрел в пожелтевшие глаза Крысолова, а потом обернулся к товарищам и сказал: - Ну, нам пора. Пока никто сюда не явился.
   - Но кто узнает? - крикнул Фриссон.
   - Какой-нибудь заместитель Сюэтэ. Готов побиться об заклад - она снабдила нашу камеру не менее чем шестью видами колдовской сигнализации. Как только заметят, что мы исчезли, нас станут искать здесь. А если мы убьем королеву это тут же узнает какой-нибудь ее потусторонний хранитель. Вот с ним-то нам будет куда труднее справиться.
   - Все верно, - поддержала меня Анжелика. - Не знаю, как они выглядят союзники королевы, но я ощущаю их темное, гнетущее присутствие. Они готовы явиться, если только телу королевы будет что-то угрожать.
   - Но я же ее убил! - воскликнул Фриссон.
   - Может, и убил, но не насмерть, - вздохнул я. - Потому-то ее хранитель пока не явился. И сердце свое она не в груди хранит. Ты только не переживай, Фриссон, - будет у тебя еще такой шанс. Не забывай, сейчас самое главное смыться отсюда. А про то, как ее прикончить, мы потом как-нибудь поговорим. Что-нибудь придумаем!
   Вид у поэта был самый что ни на есть подавленный. Но он встряхнулся, расправил плечи, гордо поднял голову.
   - Ну, вот, - сказал я. - А теперь все возьмемся за руки. - На этот раз я сам взял за руку Крысолова - я ведь уже держал, как выяснилось, его руку. И не важно, сознательно или нет. К нам присоединились остальные. - Ну, вперед, ребята! Фриссон, дай-ка мне пергамент, пожалуйста!
   Поэт протянул мне обрывок пергамента, и я прочел речитативом:
   Хочу туда, где небеса,
   Под ними - горы, долы, воды...
   Везде бывают чудеса,
   Но нет чудеснее свободы.
   Но чую: злобная змея
   Сулит другую нам дорогу...
   Возьмемся за руки, друзья,
   И будем трогать понемногу!
   Дверь распахнулась. В камеру пыток ввалились воины. У меня в глазах потемнело, к горлу подступил комок.
   Глава 16
   Не было ни пространства, ни времени - ничего, кроме света. Вокруг меня мелькали разные цвета... но самое главное - была Анжелика.
   Теперь я не один-одинешенек в этом тумане. Да, я представлял собой отдельного человека, но вместе с тем я как бы соединился с Анжеликой. Наши души соприкасались. Я чувствовал ее прикосновение каждой клеткой и испытывал состояние, близкое к экстазу. Я чувствовал ее воспоминания о пережитых ужасах, о пробуждениях после агонии... но постепенно все они утихли, уснули. И теперь, казалось, все в ней кричало: "Наконец-то, наконец-то появился мужчина, который так глубоко и сильно полюбил меня".
   "Да, я люблю тебя, Анжелика! И не хочу я больше прятать свою любовь! Наши души открыты друг другу". Только смерть заставит меня отказаться от моей возлюбленной.
   И потом, почему я должен скрывать свои чувства от девушки, которая сама любит меня - любит преданно и чисто. Да, конечно, раньше из-за заклинания она видела только мои хорошие качества. Теперь же лицезрела и недостатки: вспыльчивость, упрямство, лицемерие, задиристость... видела мое прошлое глупые маленькие интрижки... вечную готовность пустить в ход кулаки... Однако мои достоинства были важны для Анжелики, она так нуждалась в них, так восторгалась ими, они настолько совпадали с ее собственными понятиями о добре и справедливости, что, похоже, моя некоторая черствость и жестокость ее нисколько не беспокоили. Она воспринимала их как самозащиту - да так оно, в сущности, и было.
   А я... я просто растворился... Я не видел ни ран, ни кровоподтеков - лишь ее светящийся призрак. Я знал, как красивы ее лицо и тело... Да что там красота тела - ее душа была во много крат прекраснее тела - любого женского тела.
   Я не был так чист, как она, но это ее нисколько не смущало. Ее поле соприкасалось с моим, билось, пульсировало, стремясь излечить мою душу от ран, нанесенных мне другими женщинами, да и не только женщинами, - жизнь изрядно потрепала меня, пока я не выучился давать сдачи. Прикосновения - если можно так назвать контакт двух душ - были прохладными, успокаивающими, а потом стали горячими, зажигательными. Сначала мне показалось, что это лучше всякого секса, а потом я понял: это секс, но в его наивысшем проявлении... или нет, не так: это то самое, чего мы, жалкие людишки из плоти и крови, пытаемся достичь на физическом уровне.
   Пожалуй, вот тут-то я впервые и уверовал в существование души. Впервые подумал о том, что, пожалуй, и загробная жизнь не выдумка.
   А потом пришла грубая боль, то есть не боль, а всепоглощающий страх. Анжелика беззвучно закричала и еще крепче прижалась ко мне. Я пытался оградить ее от зла, заслонить собой. Я пылал гневом, я ненавидел существо, прервавшее нашу идиллию, разрушившее наш Рай. Но что я мог поделать? Издавая гулкое эхо, чей-то непреклонный голос приказал:
   Расстаньтесь - и живите вновь!
   Все будет, все придет!
   А вот такая вас любовь
   До гроба доведет!
   Продолжая беззвучно кричать, Анжелика оторвалась от меня. Я чувствовал, что ей нестерпима сама мысль о несчастной любви. Вне себя от злости, я бросился куда-то, сам не зная куда, встал в боевую стойку, открыл глаза...
   ...Лицо Фриссона, совсем рядом - дюймах в шести. Поэт был угрюм - я впервые видел его таким.
   А потом все вокруг завертелось, завертелся и я... но кто-то сжал мою руку, мир остановился - рядом со мной стояли Фриссон и Жильбер.
   - Что... что стряслось? - прохрипел я.
   - Твоя душа слилась с призраком Анжелики, - объяснил Фриссон. - На пути из бытия в небытие твоя душа отделилась от тела - так всегда бывает при подобных странствиях - и ухватилась за душу Анжелики. Ухватилась за нее, как если бы ты взял ее за руку - ведь только таким способом ты мог перенести ее из одного места в другое.
   - Хвала Господу за мелкие услуги, - прошептал я. - Я побывал на Небесах.
   - Ты лишь вкусил немного от Царствия Небесного, насколько я могу судить об испытанной тобою благодати.
   - Ты хочешь сказать, что бывает еще лучше? - Я весь задрожал от предвкушения неземного наслаждения. - Да я готов теперь всю жизнь жить праведно, лишь бы только после смерти испытать подобное... Знаете, честно говоря, и ждать особо не хочется!
   - Видишь, девица, в какие бездны ты увлекла его душу! - сурово проговорил Фриссон. Анжелика смущенно опустила глаза.
   - Стыд и позор, девица, - продолжал Фриссон. - Еще несколько мгновений, и он бы возжелал умереть до срока, а что это значит? А это значит, что он захотел бы покончить с собой, и тогда бы вы не встретились вовеки веков! Ты соблазнила его на уход из жизни до того, как он исполнит свой земной долг. А сколькие были бы обречены на страдания, если бы он этот долг не исполнил? Сколькие бы погибли из-за того, что он не спас их?
   - Эй, прекрати! - возмутился я. - Это низко и подло! - Я готов был сжечь Фриссона взглядом. - Чем ты лучше палача? Это же эмоциональное истязание!
   - Таких слов я раньше и не слышал, но, наверное, они правильные, согласился поэт. - И все же то, что я сказал, правда. Не забывай об этом. Если она ввела тебя во искушение расстаться с жизнью, это ляжет на ее душу тяжким грехом. Как же тогда вы сможете встретиться после смерти?
   - Ну, может быть, мы встретимся не в Раю, а...
   - Не бывает иного соединения. - И Фриссон резко рубанул рукой по воздуху. - В Аду всякий страдает по-одиночке, там души не связаны между собой. А что может быть большей пыткой, чем отсутствие Господа нашего, отсутствие даже напоминаний о нем?
   Вот такая тупая убежденность меня всегда выводит из себя.
   - А ты-то откуда знаешь? - не без злорадства поинтересовался я.
   - А ты не догадываешься? - дерзко ответил мне Фриссон. Дерзость? У Фриссона? Это что-то новенькое! Правда, вспышка гнева мелькнула и погасла, и Фриссон снова стал меланхоликом. - Не раз я искал смерти до срока, чародей Савл. Девушка, которую я любил всей душой, отвергла меня, и горе неразделенной любви было столь велико, что мне захотелось умереть. Я привязал веревку к дереву, обернул ее вокруг шеи и повис на ней. Я остался в живых только потому, что мимо проходил странствующий монах и обрезал веревку. Когда я пришел в себя, он долго разговаривал со мной. Он доказывал мне, что отчаяние влюбленного подобно любому иному отчаянию, что отказаться от надежды быть любимым - это значит перестать желать прикоснуться к другой душе. Иными словами, отказ от любви означает отказ от желания попасть в Царствие Небесное. - Фриссон посмотрел мне прямо в глаза. - Я должен и тебя благодарить несказанно, господин Савл. Я был уже не против умереть от голода. Я благодарен тебе, потому что, оставшись в живых, я познал, что такое дружба, что такое забота о тех, кто тебе дорог. Пусть это не любовь, но ради этого тоже стоит жить, и из-за этого жива надежда на лучшее.
   - Ну... ты того... ну, спасибо тебе, Фриссон, - пробормотал я, возмущенный и растроганный одновременно. - Приятно чувствовать, что сделал для кого-то доброе дело. Ну, то есть я хочу сказать, что это было бы глупо - такому молодому парню, как ты, умирать. И из-за чего? Из-за того, что он решил, будто никто на свете его не любит!
   - А я бы до сих пор думал, что так оно и есть. Но, научив меня писать, ты научил меня и тому, как дар слагать стихи из проклятия обратить в радость.