Сташеф Кристофер. Маг-целитель (Маг - 3)

   - Так. Наследников нет, - нахмурился я. - Возникают определенные трудности, верно?
   - Мы найдем достойного монарха, - заявил брат Игнатий с непоколебимой уверенностью.
   Мне бы его спокойствие.
   Озеро зарябило, и Альпы исчезли. Появилась длинная река, стала шире, и вот мы увидели бой, что шел по другую сторону от переброшенного через реку моста. Изображение становилось все крупнее, и в конце концов стало видно, как оккупанты гонят защитников, как через мост прибывают все новые и новые отряды подкрепления. В самой гуще сражавшихся выделялся серебряный рыцарь с золотым обручем на шлеме.
   - Король Ринальдо Ибирийский! - воскликнул Жильбер.
   Но изображение уже стало мельчать. Скоро перед нами понеслись верхушки деревьев. Медленнее, медленнее, вот из зелени выползло что-то коричневое. Оказалось, что это всего-навсего лесная дорога, перегороженная воротами. У пограничного поста в ожидании проезда выстроилось пять повозок. Четверо возниц куда-то ушли, а пятый ходил вдоль обоза и успокаивал мулов. Но вот из пограничного домика показались четверо возниц. Они сокрушенно качали головами. А потом все пятеро навалились на ворота и снесли их. Затем они забрались на повозки и проехали вперед, за ворота.
   - Как же это? - ошарашенно вымолвил Жильбер. - Что-то сделали с ведьмой-чиновницей и поехали своей дорогой? Как это? Разве не ведают они, что с ними будет, когда их изловят?
   - Ничего, - неторопливо проговорил Фриссон. - Если ведьмы не было на месте.
   Я смотрел на озеро, смотрел, и вспомнил ту больную ведьму, которую вылечил.
   - А разбойники на них не нападут? - не унимался Жильбер.
   Вода в озере качнулась, однако дорогу по-прежнему отчетливо было видно. Перед нашими взорами предстало нечто, происходящее далеко от этих мест. Впереди клубилось облако пыли, и сквозь пылевую завесу едва виднелись сражающиеся воины, яростно обрушивающие друг на дружку мечи и дубины.
   - Две разбойничьи шайки! - прокричал Жильбер. - Они дерутся за право первыми напасть на купцов!
   - И шума от них столько, что купцам хватит ума держаться от них подальше, - кивнул я. - Да и те, что победят, ослабнут в драке и не рискнут напасть на пятерых.
   - Но разве они не боятся магистрата? - спросил Фриссон.
   Нам тут же показали магистрат. У двери в ожидании томилось человек десять. Дверь не открывалась. Ожидавшие принялись стучать в нее, все громче и громче.
   - Магистрата нет дома, - заключил я.
   - Может, он отправился ловить разбойников? - предположил Фриссон.
   - Нет, - покачал головой Жильбер. - Кони в стойлах, слуги слоняются без дела.
   Я посмотрел на постройки позади городской управы. И точно, с десяток мужичков в кожаных доспехах стреляли на заднем дворе по большим круглым мишеням и лениво дрались друг с другом дубовыми палицами.
   - Но как же теперь купцы разрешат свои споры? - пробормотал брат Игнатий.
   Видимо, этот самый вопрос волновал и купцов, поскольку они весьма оживленно беседовали между собой, отчаянно жестикулируя. Наконец им это надоело, и они ушли от ратуши, чтобы, как выяснилось, все обсудить самолично. Десятеро уселись на мостовой, а двое принялись спорить.
   - Они учредили свой собственный суд! - воскликнул Фриссон.
   - Точно, - кивнул я. - Да кому он нужен, этот магистрат?
   - Только королеве, - пробормотал Жильбер. Озеро показало нам еще несколько подобных сцен: людей, свободно и беспрепятственно пересекающих границы, не обращая никакого внимания на пограничные домики, крестьян, торгующих тем, что выросло у них на огородах, и при этом - ни единого сборщика податей в поле зрения. Оно показало толпу, ворвавшуюся в городскую управу и устроившую поджог, в результате чего сгорели все бумаги. Все здания, где прежде располагались городские власти, стояли пусты.
   - Куда подевались все чиновники? - вырвалось у Фриссона.
   А вот и они. Брели по дорогам, опираясь на посохи, узнавали знакомых, дальше шли уже группами, поддерживая друг друга.
   - Они все больные! - удивился брат Игнатий.
   - Так много, и все сразу? - широко открыв глаза, пробормотал Фриссон.
   - Ну конечно! - воскликнул я. - Гремлин - он же специалист по разрушению всяческих систем! Он напустил на них чуму, поражающую только бюрократов!
   А ведь похоже на то. Половина ведьм ушла со своих постов. Они были слабы, шли, спотыкаясь и покачиваясь. Кожа у них пожелтела, лица обезобразили пустулы и оспины, руки покрылись незаживающими язвами.
   - Чего им в постелях не лежится? - изумился я.
   - Чтобы дождаться смерти и нисхождения в Ад? - Брат Игнатий покачал головой. - Лучше уйти и заставить себя искать.
   - Искать? - удивился я. - Чего же они ищут? Стайка ведьм, которую нам показало озеро, вдруг остановилась. Все они как бы к чему-то прислушивались. А потом побежали, а вернее, похромали по дороге так быстро, как только могли. Те, что бежали первыми, налетели на едущего навстречу гончара, с головы до ног обвешанного глиняными горшками. С головы его слетела широкополая соломенная шляпа, и обнажилась... тонзура.
   - Это священник! - выдохнул брат Игнатий. - Святой человек, который путешествует переодетым, потому что боится королевы и ее людей!
   - Вот ее люди и нашли его, - заключил я. - Наверное, они знают какие-то знаки.
   Но ведьмы вовсе не арестовали священника - они что-то лопотали и размахивали руками. Священник оправился от испуга. Лицо его из напуганного стало торжественным, он поднял руку. Больные ведьмы умолкли, а священник вытащил длинное полотнище - епитрахиль, предмет священнического облачения. Потом он перебросил ее через шею и ушел за повозку, поманив рукой первую из ведьм. Старуха поковыляла за ним.
   Остальные ведьмы выстроились в цепочку перед импровизированной исповедальней. Кое-кто, правда, пытался пробиться без очереди, но как-то вяло. Видно было, что у ведьм мало сил.
   - Не думают же они, что он их вылечит? - спросил я.
   - Он может вылечить их души, - возразил брат Игнатий. - Может быть, им придется сто лет страдать в Чистилище, а может, не сто, а тысячу за все те муки, которые они причинили другим на земле. Может быть, им суждено гореть в кострах таких жарких, какие горят в самой Преисподней, но настанет день, и их отпустят очищенными, и они поднимутся к Небесам. Они не будут прокляты на веки вечные, получат отпущение грехов, как только священник исповедует их.
   - Смешно, - усмехнулся я, - как подумаешь, что эти самые люди за ним вчера охотились, как за диким зверем.
   А потом я услышал эхо моих собственных слов и замер, потрясенный, поняв, каким же мужеством должен обладать этот странствующий священник. Значит, он много лет тайно свершал церковные таинства, зная, что в любой день его могут арестовать, что он может умереть под пытками. И все-таки он продолжал делать свое дело, потому что несколько добрых душ зависело от него.
   Теперь ему более чем когда бы то ни было требовалось мужество. Он то и дело покачивался, словно его били, держался за край повозки, выслушивая бесконечный рассказ о ведьминских грехах.
   - Кто причиняет ему боль? - поинтересовался я.
   - Невидимые бесы, - ответил брат Игнатий и поджал губы. - Они не желают легко расставаться со своей добычей.
   Вот и исповедующаяся ведьма начала как бы отбиваться от невидимых ударов. У того, кто терзал ее, имелись когти - на ее щеках и руках появились царапины. По другую сторону тележки невидимые демоны принялись терзать стоящих в очереди на исповедь старух.
   - Нужно помочь им.
   Брат Игнатий протянул руки, соединил их, склонил голову и закрыл глаза.
   - Что... - начал было я, но Фриссон дотронулся до моей руки, и я умолк.
   На картине, что нам показывало озеро, нападение невидимых злодеев прекратилось. Ведьмы собрались в кучку, испуганно оглядываясь по сторонам.
   - Ангелы дерутся с демонами, - пробормотал Фриссон.
   Брат Игнатий перекрестился и поднял глаза к небу.
   - Ангелы победили, - сказал я.
   - Конечно, - отозвался брат Игнатий и широко улыбнулся.
   А священнику по другую сторону повозки удалось наконец выслушать исповедь до конца. Он склонил голову, осенил крестным знаменем епитрахиль, лежащую на голове у кающейся грешницы, которая в этот миг перестала быть ведьмой. Старуха встала и пошла прочь, гордо подняв голову и распрямив плечи. Она вся так и светилась облегчением и радостью.
   - Теперь она может умереть с легким сердцем, - прошептал брат Игнатий. Я посмотрел на него.
   - Между прочим, вы сейчас совершили весьма ответственное чудо, брат!
   Но Игнатий только головой покачал:
   - Никакого чуда, чародей. Только молитва.
   - "Только", - сухо повторил я.
   Исповедовавшаяся ведьма уже шаркала по дороге, за ней - другая. Вот и третья встала с колен и пошла за ними.
   - Куда они теперь? - спросил я брата Игнатия.
   - Не сомневаюсь, искать врача, - отвечал монах. - Души их исцелены, теперь они будут разыскивать того, кто вылечит их тело.
   - И не вернутся к прежней работе?
   - Конечно, нет, чародей! Это невозможно для них без того, чтобы не продать душу.
   То же самое ожидало и бюрократов - по крайней мере те несколько дней, пока Сюэтэ разыскивала бы новых добровольцев. Но к тому времени революция вкупе с вторжением могла бы уже и завершиться, неизвестно, что бы сталось с самой Сюэтэ, - так что набирать добровольцев было бы некому.
   Картина с исповедующимися ведьмами и священником подернулась зыбью, вода затуманилась, и вот перед нами заголубела полоса Средиземного моря. Мы увидели широкую зеленую ленту. Она становилась все шире, все ближе, и вот уже можно было различить отдельные деревья на краю леса. Серебристая полоска превратилась в ручеек, а на его берегу стояли четверо мужчин и тролль и на что-то смотрели.
   - Ой, это же мы! - вскричал Фриссон.
   - Тихо! - оборвал его я. - Похоже, сейчас нам дадут маршрут.
   И действительно, синева моря исчезла, и всю поверхность озера занял лес, по которому побежала дорога. Мне все это очень напоминало Югославию. На дороге виднелись движущиеся точки. Изображение стало крупнее - и точки обратились в людей в грубой домотканой одежде с косами и цепами.
   - Засада? - Жильбер нахмурился и напрягся.
   - Нет, - покачал головой я. - Похоже, это наши ополченцы.
   ***
   Oак оно и оказалось. И выяснили мы это, не выходя из леса. Мы пошли по тропе вокруг громадного столетнего дуба и увидели их: с десяток крестьян в зелено-коричневой одежде с луками и кинжалами вместо кос.
   - Разбойники! - заорал Жильбер и потянулся за мечом.
   - Спокойно. - Я удержал его, схватил за руку и не дал выхватить меч из ножен. - По-моему, они хотят с нами переговорить.
   Это точно. Глава отряда вышел вперед - мужчина с грубыми чертами лица и усталым взглядом.
   - Мы хотим до дому вернуться, - пояснил он. - Но не можем, покуда правит эта гадкая королева и ее палачи.
   - Это поправимо, - ответил я. - Может быть.
   - Это что же за "может быть"?
   - Армия, - ответил я. - Будь у нас побольше народу, риска было бы меньше. Нам помогает Король-Паук, а ему дают советы отличные специалисты.
   И мы пошли дальше по дороге, а вслед за нами потопала дюжина вооруженных мужиков. Долго мы не прошагали: из-за кустов на дорогу выскочила какая-то старуха. Она еле держалась на ногах, опиралась на суковатую палку, а свободную руку протягивала к нам. Разбойники завопили:
   - Ведьма со Скалы! - и бросились врассыпную.
   - Я больше не служу Сюэтэ! - слабым голосом проговорила старуха, подойдя поближе, и страшно закашлялась.
   Запах ее дыхания долетел до меня, и меня передернуло. Что она ела на завтрак? Силос, что ли?
   И ведь направлялась прямехонько ко мне! Я попятился.
   - О, не отталкивай меня! - возопила ведьма, сделала еще несколько шагов, и ее снова начал бить жестокий кашель Она не удержалась на ногах, упала на колени, подняла руки и взмолилась: - Излечи меня. Разве ты не тот, кто не брезгует лечить ведьм?
   - Ну, так про меня... говорят, - промямлил я и посмотрел на брата Игнатия. - Но я это делаю только тогда, когда ведьма готова покаяться и отказаться от занятий колдовством. Ты должна понять, что мое лечение не поможет, покуда ты служишь Дьяволу. И потом, какой мне прок лечить ту, которая в следующее же мгновение швырнет в меня пламенем?
   - О, нет, я такого не сделаю! - выпалила ведьма и снова раскашлялась. Кашель у нее был лающий, все тело ее сотрясалось от его приступов. Откашлявшись, старуха прохрипела: - Я никогда не отплачу злом за добро.
   - Тогда какая же ты ведьма?
   - Не ведьма я! Я не хочу больше быть ведьмой! Я боюсь огненной пасти Ада, откуда вырываются языки пламени! - Старуха снова раскашлялась и обернулась к брату Игнатию. - А ты не священник ли? Тогда исповедуй меня, умоляю! Пусть я умру, пусть он меня и не вылечит даже, так хоть душа моя не будет вечно гореть в Аду!
   Брат Игнатий долго не спускал с меня глаз, потом кивнул.
   - Отойдем в сторонку, - сказал он. Старуха попыталась встать, но ее снова разбил кашель, и она не смогла подняться с колен. Она упала на спину, брат Игнатий подхватил ее, помог выпрямиться, дал нам знак рукой отойти и вынул из рукава епитрахиль. Перебросив полотнище через шею, он и сам опустился на колени рядом с рыдающей грудой лохмотьев. Он перекрестился и проговорил:
   - Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. В чем ты желаешь исповедоться, чадо?
   Слово "чадо" изумило меня не меньше, чем епитрахиль. Я наклонился к самому уху Фриссона и сказал:
   - А он, выходит, побольше чем "брат", а?
   - Но он никогда и не говорил, что он не священник, - вполголоса отозвался поэт. - А какой болезнью страдает эта ведьма, чародей?
   Я внимательно пригляделся к старухе, которая исповедовалась через час по чайной ложке - между приступами кашля.
   - Трудно сказать без опроса и простукивания грудной клетки, но можно догадаться, что у нее туберкулез. Может быть, и воспаление легких, только сомневаюсь, что тогда она смогла бы ходить.
   - Разве ее демон-покровитель не должен был защитить ее от таких страданий?
   - Защитил бы, если бы у него была веская причина сохранять ей жизнь. А так - она ведь не из тех, кто заправляет политикой и вовлекает тысячи душ в служение Злу. Кто она такая? Мелкая сошка. С какой же стати продлевать ей жизнь? К тому же и душа ее так быстрее демону достанется.
   По крайней мере объяснения такого сорта устроили Фриссона. Сам я не верил ни единому своему слову. Зато верил он, вот и приходилось говорить на понятном поэту языке.
   - Легкие у нее полны жидкости, - продолжал я. - В них поселились крохотные существа, из-за них ее тело стало плохо работать, и в легких образуется гной. Скажи, мог бы ты что-нибудь такое сочинить, чтобы убить этих пакостных существ и осушить место их обитания?
   Глаза у Фриссона слегка разъехались в стороны. Через пару мгновений он вынул кусок пергамента и принялся что-то черкать. Я услужливо подставил поэту спину и сказал:
   - Как допишешь строчку, сразу произноси "Медлить нельзя".
   Фриссон сопровождал написание стихотворения бормотанием. Я едва улавливал слова. Что-то там было насчет "чисто" и "сухо", но зато я своими глазами видел, что происходило с бывшей ведьмой.
   Приступы лающего кашля, мешавшие ей исповедоваться, становились все реже и реже, к коже начал возвращаться румянец. Глаза утратили лихорадочный блеск, но не потускнели. Они сверкали здоровьем. Конечно, она не прибавила в весе - для этого ей надо было несколько раз плотно поесть. Несколько раз каждый день. Несколько раз каждый день в течение нескольких недель.
   Наконец она замолчала и, дрожа всем телом, склонила голову. К тому времени у нее уже был такой здоровый вид, что я заключил: дрожит она от страха, что вдруг брат Игнатий не отпустит ей грехи.
   А у брата Игнатия вид был очень и очень суровый. И нечему удивляться, если хотя бы половина из того, что он сейчас выслушал, была так ужасна, как я догадывался. Но Игнатий кивнул и завел со старухой тихий разговор. Она кивала, односложно отвечая ему, и с каждым ответом все больше теряла присутствие духа. Наконец монах довольно кивнул и начал короткий монолог. Я ничего не слышал, но догадывался: брат Игнатий наставляет бывшую ведьму в том, что ей следует делать в качестве наказания за грехи. Надо отдать старухе должное, она даже не дрогнула. Игнатий договорил, а старуха изумленно подняла глаза. А потом, к удивлению брата Игнатия, старуха начала молиться. Монах закрыл глаза, запрокинул голову и сам принялся молиться. Его молитва продлилась чуть дольше, чем молитва старухи, потом он произнес последние слова, перекрестил старуху, а она - вот это да! - сама перекрестилась! Склонила голову, что-то прошептала, встала на ноги, отвернулась, побежала...
   Жильбер успел схватить ее за руку.
   - Погоди минутку, дай ногам привыкнуть, а то упадешь!
   - Ноги у меня окрепли! - восхищенно воскликнула старуха. - Слыхала я, что исповедь душеполезна, но чтобы она и для тела полезна была... - Потом, видно, до нее дошло, и она повернулась ко мне. - Это же ты, верно? Ты вылечил мое тело, как он - душу?
   - На этот раз не я. - Я покачал головой и указал на Фриссона. - Благодари этого человека.
   - О, благодарю, благодарю тебя! - запричитала старуха, бросилась к Фриссону и упала к его ногам. - Тысячу раз благодарю тебя, добрый человек, тысячу раз! Ты мне жизнь вернул, ты дал мне шанс покаяться!
   - Я... я рад, - пробормотал смущенно Фриссон. - Но это все вот он меня научил! - И он указал на меня. - Мне бы самому никогда до такого не додуматься! Восхваляй мастера Савла!
   - Восхвалю, восхвалю его! - Бывшая ведьма развернулась ко мне, прижав руки к груди, и мне пришлось здорово поторопиться, чтобы не дать ей впиться поцелуем в мои ботинки. - Мне никогда не отблагодарить тебя, никогда не восславить, как подобает! О, как же мне тебя благодарить?
   - Помогай другим людям, - автоматически отозвался я. - Ступай по деревням и ищи тех, кому нужна помощь.
   - Но я же больше не умею колдовать! Ох, если бы могла!
   - Нет-нет, никакого колдовства, никакой магии, - поспешил я отговорить старуху. - Ты сама поймешь: достаточно всего-навсего самого обычного труда. Ну, конечно, можно выслушать чьи-то жалобы и постараться утешить страждущего А встретишь других ведьм - расскажи им, насколько улучшилось твое самочувствие после того, как ты отказалась от колдовства.
   Бывшая ведьма удивленно посмотрела на меня, медленно поднялась на ноги. На лице ее застыло выражение твердой решимости.
   - Что ж, да будет так, - сказала она. - Пока я дышу, я сделаю то малое, на что еще способна. Прощай, целитель! Каждое утро и каждый вечер я стану благословлять тебя в моих молитвах!
   Она отвернулась и пошла по дороге, держась куда прямее, чем раньше. Вообще впечатление было такое, будто бы с каждым шагом сил у нее прибавляется.
   Брат Игнатий встал рядом со мной и проводил старуху глазами.
   - Прекрасная работа, мастер Савл, - сказал он. - Ты сегодня на славу потрудился. Я пожал плечами.
   - Просто не могу смотреть, когда кому-то больно, а я хоть чем-то могу помочь, святой отец. Но и вы, как мне кажется, потрудились славно.
   - Я только выполнил свой долг. - Брат Игнатий сложил епитрахиль и убрал в рукав, покачав головой. - Она пришла ко мне, потому что боялась вечного проклятия. Как многие, она никогда не задумывалась об адских пытках, считала их ненастоящими, выдуманными - не задумывалась, пока смерть не подошла к ней вплотную.
   - И тут она захотела продлить свою жизнь, чтобы успеть отречься от Ада.
   - Да, но как только она подумала, что Ад - это нечто настоящее, она поняла, что страх никогда не покинет ее, что настанет день, и она окажется в Геенне огненной, в лапах у демонов. Брат Игнатий покачал головой.
   - Не сказал бы, что это самая лучшая причина, чтобы отказаться от колдовства и отречься от Сатаны, но хотя бы так.
   - А вы бы предпочли, чтобы она захотела исповедоваться из чистого покаяния, да?
   - Да. Поэтому я с болью в душе вынужден был напомнить ей, что Чистилище похоже на Ад. Там тот же огонь, те же муки, только душа, прошедшая Чистилище, в один прекрасный день становится свободной и взлетает в Рай, а та душа, что томится в Аду, будет мучиться вечно. В Аду нет надежды.
   И тут я вспомнил о дантовых вратах Ада, на которых было написано: "Оставь надежду всяк сюда входящий", - тут же мне припомнилось и то, как Данте описал Чистилище. Оно у него выглядело куда менее пугающе, чем в описании брата Игнатия. Но в любом случае уж лучше так, чем нескончаемые пытки.
   - Я могу понять, - сказал я, - почему ведьма предпочла Чистилище, как бы долго ей ни пришлось там оставаться.
   - Ведьма, да и любой грешник, - кивнул брат Игнатий. - А все те, кто правит этой страной, все их прислужники - это либо ведьмы, либо грешники.
   От мысли обо всех тех людях, которых я мог отправить в Ад, пытаясь сохранить собственную жизнь, мне стало худо.
   - Знаете, святой отец, какая у меня мечта? Я мечтаю, что вы в ближайшее время будете заняты по горло!
   Глава 29
   Но уже на следующий день я думал по-другому. Ведьмы и колдуны-бюрократы повалили к нам толпами, дрожа от страха и умоляя брата Игнатия исповедовать их. Кроме того, большинство из них были больны, поэтому я предложил, чтобы мы с монахом разделили обязанности таким образом: сначала он их исповедует, потом я занимаюсь их физическим излечением. Фриссон быстренько набросал целый каталог стихотворений. Мне только и нужно было что описывать видимые симптомы, а потом дрожащий, но радующийся покаявшийся грешник или грешница рассказывали о симптомах, глазу невидимых, после чего Фриссон перелистывал пергамента и вручал мне соответствующие стихи. Стихи порой попадались очень замысловатые, но помогали все.
   - Просто поразительно, как это ты всякий раз подбираешь стихи к каждому конкретному случаю, - сказал я поэту, когда у нас выдалась редкая передышка.
   Фриссон пожал плечами.
   - Когда меня охватывает вдохновение, господин Савл, я пишу то, что мне приходит в голову, и не думаю, как это будет использовано. Тем не менее не могу избавиться от мысли, что, наверное, это очень плохие стихи, раз они получаются так легко и служат таким прозаическим целям.
   - Ты просто в свое время наслушался критики, - проворчал я. - Ты бы лучше смотрел на то, как твои стихи действуют И мы снова зашагали по дороге, и я гадал, кто сейчас самая важная персона в нашей компании.
   ***
   E нам подходили группами - по четыре, по пять человек. На второй день кающиеся стали появляться каждые четыре часа. Что бы ни говорили я или Жильбер, брат Игнатий всегда настаивал, чтобы мы остановились, и он выслушал исповедь.
   - В противном случае, - объяснил он мне, - вышло бы так, что я нарушаю данный обет. Я не имею права отвернуться ни от одного грешника. Моя служба состоит в том, чтобы воссоединить их с Господом.
   - А моя задача состоит в том, чтобы остаться в живых, а для этого мне нужно, в частности, свергнуть королеву, - сказал я. - По большому счету на пути к этой цели можно спасти множество душ! Но чем чаще ты будешь останавливаться, тем дольше будет наш путь к столице и тем больше у королевы останется времени, чтобы собрать силы и укрепиться в замке, не говоря уже о том, чтобы подготовить засаду с превосходящими силами.
   Брат Игнатий невозмутимо покачал головой.
   - Ты по-прежнему рассуждаешь по-мирски, господин Савл, и не понимаешь, что выиграть это сражение можно только силой духа.
   - Может, оно и так, преподобный, но тучи стрел и копий в этом мире очень даже могут помешать нам повести сражение в мире загробном.
   - Не помешают, - заверил меня монах, - потому что этими стрелами и копьями руководит сила Зла. А если мы противостоим этой порочной силе, никто не бросит копья и не пустит стрелы.
   Я бы поспорил, но в этом человеке была такая чистота и уверенность, что у меня язык не повернулся ему возражать. Да я и возражений не мог придумать! То есть минут десять спустя они у меня, конечно, появились, но от них уже не было никакого толка. Я решил приберечь эти аргументы для нового спора, но пришло время нового спора - и брат Игнатий на мой аргумент ответил контраргументом, и снова я не смог сразу ответить ему. Вот так мы и препирались всю дорогу до столицы - и я всегда отставал от него на один аргумент.
   Злился я ужасно, потому что таким образом мы продвигались за день всего миль на десять.
   - Я ошибаюсь, - спросил я Фриссона, - или на нас свалились все жертвы насланной Гремлином эпидемии?
   - Может, так оно и есть, - неторопливо ответил Фриссон. - А может быть, те, кто болен и мучается страхом адских мучений, просто прослышали о тебе и отправились тебя искать. Заболевшие и не помышляли бы о выздоровлении, если бы не слышали о делах рук твоих. они бы умерли в отчаянии, даже не вспомнив о том, что им надобно покаяться.
   Я вылупил глаза.
   - Да ладно тебе! Слухи не могут распространяться так быстро!
   - Ты недооцениваешь могущество слухов, - ответил поэт. - Но есть и другое объяснение.
   - Вероятно, более правдоподобное? Фриссон пожал плечами.
   - Ведьм на службе у Сюэтэ держал их демонический повелитель, и по-моему, вся колдовская сила ведьм давалась им отчасти королевой. Теперь, когда против нее восстала вся земля, она забрала ту силу, которую давала ведьмам, для самозащиты - она бережет силы для последнего боя с тобой.
   - Да? Как бы мне хотелось, чтобы ко времени нашей встречи она чувствовала себя из рук вон погано.
   - Да нет, ты пойми, это такой своеобразный комплимент, - попробовал утешить меня Фриссон.
   - В таком случае надо будет ее слегка поколотить. Ну, ладно, пошли.
   ***