Сташеф Кристофер. Мудрец

   — Мы слишком равные соперники! — прохрипел наконец Кьюлаэра, но рук не опустил.
   — Верно, — неохотно ответил незнакомец. — Если будем продолжать драться, то оба проиграем.
   — Значит, мир? — Кьюлаэра поднял не сжатую в кулак, но готовую в любую секунду сжаться и ударить руку.
   — Мир, — согласился незнакомец, делая то же самое. Кьюлаэра отошел назад и опустил руки, готовый в любую минуту снова встать в боевую стойку.
   — Ты — самый сильный из всех, с кем я дрался, за исключением одного.
   — За исключением одного? — Незнакомец выпрямился, опустил руки. — Ты хочешь сказать, что есть кто-то, кто дерется лучше меня?
   — Ну да, но он — колдун, так что это не важно.
   — Это очень даже важно! — возмущенно ответил незнакомец. — Может ли он одолеть тебя без помощи магии?
   — Большей частью да, — признался Кьюлаэра.
   — Но не всегда? О, им нельзя доверять — этим шаманам, чародеям и мудрецам! Все они одинаковые, обыкновенные негодяи, которых они так презирают на словах, а сами всех унижают и порабощают своей магией!
   — Я бы тоже так сказал, — согласился Кьюлаэра. Охотник сел на траву.
   — Присаживайся и расскажи мне об этом, садись, садись, после драки с тобой я слишком устал, чтобы стоять.
   — Я тоже, — признался Кьюлаэра и сел рядом. — Ты, видать, тоже знаком с колдунами, охотник?
   — Только с шаманом из моей родной деревни, лесной житель. Он имел наглость подговорить всех, чтобы меня изгнали лишь за то, что я силой рук делал то же самое, что он делал силой магии! Да еще с шаманом из деревни, куда я потом пришел. Сам меня позвал, а потом пытался устрашить меня своими ритуалами, а когда я отказался встать перед ним на колени, он подговорил своих людей прогнать меня. С тех пор я решил охотиться в одиночку и мучить слабых, как они того и заслуживают.
   — Вот-вот, так им и надо! — воскликнул Кьюлаэра с искренним негодованием. — Разве не так устроен мир? Разве не правильно, что мы ведем себя так же, как животные, деревья и стихии?
   — Конечно! А теперь скажи, близко ли ты знаком с шаманами?
   — Почти так же, как и ты.
   Кьюлаэра рассказал ему про свое юношество и изгнание, про то, как его сторонились сородичи, пока он не повзрослел, и не начал их избивать за это, и не был в конце концов изгнан.
   Кьюлаэра был поражен: он нашел товарища по несчастью, единомышленника, но о самой главной беде своего детства, из-за которой его соплеменники стали его бояться, Кьюлаэра умолчал. Насколько он мог понять, у этого охотника ничего похожего в жизни не произошло, и вряд ли бы он его понял. Его новый знакомый просто вырос самым большим из сверстников и решил, что имеет право бить тех, кто слабее, наслаждаться пьянящим ощущением власти. Кьюлаэре показалось, что было в этом что-то неправильное, но он не придал этой мысли значения, обрадованный встречей с тем, кто не порицал его за то, что он такой, какой есть. Он даже доверился охотнику настолько, что рассказал о своей встрече с Луа и Йокотом, на что охотник ответил понимающим хохотом. Потом он рассказал, как в дело вмешалась Китишейн и как он ее покорил или покорил бы, не появись Миротворец.
   — Какое он имел право? — возмущенно спросил охотник — с жаром человека, которому не досказали страшную сказку. — Она была твоей добычей, а не его! Он же даже не захотел сам ей попользоваться!
   — Конечно, это вышло несправедливо, я тоже так подумал, — согласился Кьюлаэра. Злоба и обида вновь ожили в нем. — Но ему мало было прогнать меня и освободить их.
   Он рассказал о том, как был порабощен Миротворцем, о бесчисленных унижениях, коим подверг его мудрец, своем безнадежном сопротивлении и не отмщенных ударах и оскорблениях. И по мере того, как он рассказывал, злость вскипала в нем все сильней и сильней.
   — Бесстыднейший наглец! — воскликнул охотник. — Так унизить воина! — Он схватил Кьюлаэру за ворот и подтянул к себе. — Он заслужил смерть, лесной житель! Он заслужил даже больше, чем смерть! — Он отпустил руку. — Как ты мог ему позволить так помыкать тобой?
   — У меня не было выбора, — признался Кьюлаэра, хотя от этих слов у него запершило в горле.
   — Теперь есть, — ухмыльнулся незнакомец. — Нас двое.
   Кьюлаэра посмотрел на него и медленно ухмыльнулся в ответ.
   Его сердце воспарило при мысли о свободе, но он вспомнил рассказы Миротворца и, охладев, проговорил:
   — Но скорее всего не стоит мне противиться. Меня бесят правила Миротворца, но я не могу не признать: в них есть смысл.
   — Правила? — нахмурился незнакомец. — Что еще за правила?
   Кьюлаэра объяснил ему правила, что, конечно, не отняло много времени.
   — И ты его слушаешься? — недоверчиво поинтересовался охотник.
   — Я начал видеть в них смысл.
   Но из-за того, что охотник смотрел на него, как на дурака, Кьюлаэра начал терять уверенность.
   — С ума сойти! — Охотник вскочил и зашагал по поляне. — Такого силача подчинил своим правилам колдун? Какое он имел право? Какое?
   — Миротворец говорит, что не он выдумал эти правила, а что они соединяют между собой всех людей и что без них все бы разбежались в разные стороны.
   Но теперь эти слова уже не казались Кьюлаэре столь истинными, какими они были, когда их произносил старик и когда еще свежи были воспоминания о победе Йокота.
   — Миротворец говорит то. Миротворец говорит се! Ты — воин! Кто такой этот Миротворец, чтобы говорить тебе, что ты должен делать, а что нет? Кто такой кто угодно на свете, чтобы учить воина уму-разуму? — Охотник подбежал и ткнул в Кьюлаэру пальцем. — А ты кто такой, чтобы слушаться его? Ну давай восстановим справедливость! — Он снова сел подле Кьюлаэры, его мышцы были напряжены от нетерпения. — Я помогу тебе! Я прокрадусь в лагерь ночью и схвачу старикашку, а ты убьешь его!
   Кьюлаэра распалился и удивился собственной страсти, жажде мести настолько сильной, что его било в ознобе. Однако он хорошо представлял себе, что мог сделать Миротворец с любым, кто попытался бы его убить, — особенно если этот любой был самим Кьюлаэрой.
   — У нас всегда кто-нибудь стоит на часах...
   — Я подожду, когда это будешь ты!
   — Чтобы применить магию, ему не нужен ни посох, ни руки, только губы...
   — Я буду готов задушить его и придержать ему руки, если он проснется, но он не проснется!
   Кьюлаэра взглянул на него:
   — То есть мы убьем его, когда он будет спать?
   — А как еще убьешь колдуна? — нетерпеливо спросил охотник. — Позволь ему проснуться, так он одной силой разума сотворит магию, понятно же! Кто знает колдовские приемы, кто знает, как они творят свои чудеса? Конечно, мы убьем его во сне, а как же еще?
   Даже Кьюлаэре это предложение показалось и чрезмерно подлым, и уж точно — трусливым.
   — Только так возможно противостоять несправедливому преимуществу колдуна над тобой! — убеждал охотник. — Дай ему ответить, и у тебя не останется ни малейшей возможности! Убей его во сне, ибо нет иного пути! Убей его во сне и освободись!
   Да, трусливо, подло, нечестно, но Кьюлаэре так хотелось вновь обрести свободу, что ему хотелось слушать и слушать охотника.
   — И тогда мы с тобой снова поработим гномов и эту женщину, — оскалился незнакомец.
   Мысль о Китишейн в его объятиях громом прогремела в голове Кьюлаэры. Посмотреть, действительно ли ее фигура столь хороша, как кажется под кожаными штанами и рубахой... изучить ее не торопясь, когда будет время, и насладиться...
   Конечно, она не сразу ответит на медленные, продолжительные ласки, но потом ответит, когда он найдет подход к этой...
   — Готов ли ты сделать это и получить женщину? — спросил охотник.
   — Да! — Кьюлаэра вскочил на ноги и ударил охотника по плечу. — Я буду на часах последние три часа перед зарей! Приходи, и мы сделаем это!
   — Молодчина! — Охотник улыбнулся и похлопал его по плечу. — Тогда иди и собирай дрова, как собирал! А вечером заточи поострее нож!
   — Хорошо! Приходи в темноте, перед зарей!
   — Приду! — Охотник наклонился, чтобы поднять лук и колчан. — Высматривай меня в темноте!
   — В темноте! — эхом откликнулся Кьюлаэра, еще раз ударил охотника по плечу и повернулся, чтобы идти, но резко обернулся, готовый отпрыгнуть, если охотник метит из лука ему в спину.
   Но когда Кьюлаэра обернулся в первый раз, охотник лишь помахал ему рукой, а во второй — уже скрылся в подлеске. Кьюлаэра успокоился и принялся собирать охапку хвороста побольше. Охотник и впрямь оказался славным малым!
   Кьюлаэра размеренным шагом вернулся в лагерь с охапкой хвороста, насвистывая и удивляясь тому, как легко у него на душе. Когда еще его сердце пело так радостно, с тех пор как его выгнали из деревни!
   Разжигавший костер Йокот обернулся и нахмурился:
   — Чему это ты так радуешься, Кьюлаэра?
   — Запаху осени в воздухе, Йокот! Ощущению счастья, которое он дает человеку!
   Лгать снова стало легко. Он бросил хворост рядом с гномом. Было так приятно мечтать, верить, что снова будешь свободным и способным колошматить кого захочется, и замышлять что угодно, без этого треклятого амулета, пылающего холодом на шее...
   Рука Кьюлаэры метнулась к вороту: он ведь думал о том, как убьет старика, а амулет при этом совершенно не похолодел.
   Амулета на шее не было.
   Кьюлаэра в страхе ощупывал тело, грудь. Может быть, цепь порвалась и амулет свалился под рубашку — но нет, они пропали, и цепь, и ошейник! Вдруг он вспомнил, как рука незнакомца вцепилась ему в ворот, подтянула и отбросила назад.
   — Змей! Он украл мой амулет!
   — Какой змей? — вытаращила глаза Луа.
   — Тот, что напал на меня в лесу! Свинья! Стервец! Красть у меня, а?
   Кьюлаэра развернулся и помчался в лес.
   Китишейн и гномы озадаченно смотрели ему вслед. Появился Миротворец, встал позади них и проводил убегавшего взглядом.
   — Что ему злиться, что кто-то украл амулет? — нахмурилась Луа. — Он же так его ненавидел!
   — Вот именно, — сказала Китишейн. — Он все твердил, что это знак рабства.
   — Так оно и есть на самом деле, — подтвердил Миротворец.
   — Тогда чего ему злиться, что его украли?
   — Потому, — ответил Миротворец, — что он его собственность.

Глава 11

   Кьюлаэра бежал по лесу, бранясь. Как посмел этот наглец у него красть! Мало того, как посмел он набиваться в союзники и подбивать его на достижение сокровенного желания, с самого начала просто отвлекая его чтобы потом обворовать! Слава богам, думал Кьюлаэра, что он не попытался убить Миротворца, рассчитывая на помощь этого человека!
   Было уже темно, но кое-где лунный свет пробивался сквозь листву. Кьюлаэра бежал, спотыкаясь, к той опушке, где они встретились с охотником. Она была залита лунным светом; он торопливо отыскал следы незнакомца и бросился по ним в чащу.
   По пути он немного поостыл и решил, что не стоит так шуметь. Он перешел на шаг и стал ступать более осторожно, а затем пошел быстрее, не теряя следов охотника. Странно, но, похоже, человек и не пытался прятаться.
   Там, за деревьями, свет костра! Кьюлаэра пошел еще медленнее, очень осторожно, но сердце его, когда он выходил на опушку, горело жаждой убийства.
   Он не был достаточно осторожен! Незнакомец обернулся и ухмыльнулся:
   — А, лесной житель! Не смог меня дождаться!
   — Никто бы не смог ждать так долго, — ответил Кьюлаэра, — потому что ты не пришел бы никогда. — Он протянул руку. — Мой амулет. Отдай его.
   Амулет блестел на шее у незнакомца.
   — Подойди и возьми, — рассмеялся тот. Кьюлаэра подошел ближе, прыгнул и ударил. Незнакомец увернулся, попытался схватить Кьюлаэру за ногу, но промахнулся. Он прыгнул в тот момент, когда Кьюлаэра приземлялся, попал тому кулаком под ложечку, потом в лицо, потом в бок, но Кьюлаэра уже выучил любимые приемы охотника, все три удара отбил и вернул резким прямым. Незнакомец отразил его и двинул Кьюлаэре в челюсть. В глазах у него поплыло, он схватил незнакомца, когда тот попятился, чуть не упал, и охотник с глухим стуком рухнул на землю. Кьюлаэра отошел, встряхнулся и увидел, что незнакомец поднимается, закрываясь кулаками. Это он сделал зря. Кьюлаэра скакнул в сторону и заехал незнакомцу по голове. Охотник злобно завопил, но, падая, попытался ударить Кьюлаэру. И застал врасплох, попал ему в живот, тот согнулся от боли, быстро отступая. А незнакомец успел встать на ноги, прийти в себя и что было сил броситься на Кьюлаэру.
   Так повторялось раз за разом, и казалось, что это тянулось несколько часов, большую часть ударов они оба отражали, но некоторые оказывались меткими. Соперники увертывались, отпрыгивали, били, получали удары, пока в конце концов не встали на расстоянии вытянутой руки друг от друга на полусогнутых ногах, ссутулившиеся, задыхающиеся, измотанные, шатающиеся.
   — По-моему, ты все-таки пришел бы в конце концов в наш лагерь, — прохрипел Кьюлаэра, — но не для того, чтобы убить Миротворца, а чтобы убить меня!
   — Ты так думаешь?
   Вдруг лицо охотника как бы размягчилось, стало таять, будто свечка на солнце, а потом странно расплылось. И вновь стало прежним, но при этом осунулось. Темные волосы превратились в светлые, и Кьюлаэра обнаружил, что видит перед собой собственное лицо!
   Он разинул рот, как вытащенная на сушу рыба.
   — О да, я — Кьюлаэра, я — это ты! Тебе не убежать от меня, лесной житель, волчья башка, ибо кто еще может сравниться с тобой! Тебе не убежать от меня, не улететь, не убить меня, не убив себя, ведь я — это ты, и я — в тебе и всегда буду в тебе, потому что я в самом деле — ты, и никто иной!
   Он запрокинул голову и громко захохотал. Кьюлаэра выругался, а незнакомец захохотал еще громче и начал растворяться, сквозь него стало видно луну, потом костер, деревья, потом остались только очертания, наполненные дымкой, теряющие форму. Ночной ветерок нес туманную фигуру прямо на Кьюлаэру. Тот попытался увернуться, ругаясь и крича, но призрак ударил его в грудь, живот, пах — и исчез.
   Ночь была спокойной, если не считать дуновения ветра в ветвях деревьев и хриплого дыхания Кьюлаэры, стоящего на коленях, дрожащего, бранящегося и взмокшего от пота.
   — Успокойся, Кьюлаэра.
   Кьюлаэра резко поднял голову, посмотрел вверх, объятый ужасом, увидел Миротворца и облегченно обмяк.
   Потом до Кьюлаэры дошло, что мудрец мог знать о его сговоре с охотником, и он снова напрягся. Чтобы скрыть страх, он грубо сказал:
   — «Успокойся!» Как я могу успокоиться, если я такой вероломный и подлый змей?
   — Ты не весь такой, — возразил Миротворец, — и это не твоя сущность — это лишь кожура, не сам орех, не ядро. Он — твоя кожура, ты можешь содрать ее, избавиться от нее, если хочешь.
   В глазах Кьюлаэры блеснула надежда, он схватил мудреца за рубаху:
   — Как?!
   — Подумай, — сказал Миротворец, — действительно ли он твой двойник?
   Кьюлаэра опустил глаза, сдвинул брови, задумавшись о словах и поступках незнакомца. Наконец он скривился от презрения к себе.
   — Он не сделал ничего такого, чего не делал я или не сделал бы, дай мне волю.
   — Ты не заметил чего-нибудь не правильного в его словах?
   Кьюлаэра вспомнил и нахмурился.
   — Ты усомнился хоть раз в верности того, к чему он тебя подстрекал?
   — Да, — ответил Кьюлаэра, ненавидя себя, — я испытывал отвращение, колебался. Но списал это на страх.
   Мудрец не стал спрашивать, что его испугало.
   — Тебе не показалось, что в тебе заговорило чувство справедливости?
   — Никогда не верил в такие проповеди! — рявкнул Кьюлаэра.
   — Возможно, — кивнул Миротворец, — но это не значит, что у тебя нет чувства правды, справедливости. Это значит лишь, то, что люди называли правильным, шло вразрез с твоим внутренним пониманием этого слова.
   Кьюлаэра сидел тихо, хмуро уставившись в землю.
   — Ты не согласился со своим шаманом, со своим вождем, со своими старейшинами, — сказал Миротворец, — и решил, что ты не прав. Хуже того, ты решил, что ты плохой, и раз уж ты плохой, то ты решил быть самым плохим.
   — Откуда ты знаешь?! — Кьюлаэра злобно посмотрел на старика.
   — Потому что ты не первый из молодых людей, позволяющих другим творить себя, — ответил Миротворец.
   Кьюлаэру возмутила мысль о том, что он позволил кому-то так управлять собой.
   — Ты знал и других таких же, как я? — спросил он.
   — Что, если я тебе скажу, что первым был Лукойо?
   Кьюлаэра с минуту разглядывал старика, а потом с ехидцей проговорил:
   — Ага! А ты, значит, полубог Огерн? — И рассмеялся. — Еще бы, такой старый! — И снова стал серьезным. — Понял. Ты хотел сказать, что Лукойо — пример того, кто нарочно стал плохим. Но он изменился!
   — Или его изменили доверие и дружба Огерна и его людей, — поправил Миротворец. — И еще ему помогла любовь его жены.
   — Можно было бы посмеяться, — хмыкнул Кьюлаэра.
   — Так что же ты не смеешься?
   — Потому что я себе не верю, — признался Кьюлаэра, потом помолчал, глядя как бы внутрь себя. — Я сильно изменился, верно?
   — Внутри — да, — подтвердил старик, — но пока доверяешься себе, внешнему.
   — Я больше не доверюсь ему!
   — Надеюсь, — сказал Миротворец, — но это будет непросто, Кьюлаэра. Ты очень долго верил ему.
   — Не теперь, после того, как увидел его таким, каким его видят другие! Клянусь, что никогда больше не буду такой мерзкой вошью и подлым змеем, как этот вероломный охотник! — Его лицо стало задумчивым. — Но как мне стать лучше, Миротворец? Я такой, какой есть, и этого не изменить.
   — Да, но у тебя есть маска, — возразил Миротворец, — она — дело твоих рук. Этот охотник — твоя маска. Не нужно изменять себя, Кьюлаэра, — себя нужно найти.
   — Что же я тогда?
   Молодой человек заглядывал в глаза старику с невероятной страстью.
   — Ты — хороший человек, честный, — просто ответил мудрец. — Ты — сильный человек, который может стать могучим воином, ты — смельчак, и из тебя может выйти настоящий герой.
   Несколько месяцев назад Кьюлаэра рассмеялся бы старику в глаза и сплюнул. Теперь же он медленно проговорил:
   — Не уверен, что хочу этого.
   — В конечном счете, — сказал Миротворец, — дело не в том, кем ты хочешь быть, а в том, что ты есть, и в том, чтобы стать тем, каким ты можешь стать.
   — Как я могу сделать это?
   — Ты вернул свой амулет. — Мудрец указал Кьюлаэре на шею, тот притронулся к ней — ошейник был на месте! — Пользуйся им правильно, закаляй свой дух, как закалили твое тело месяцы труда и упражнений.
   Кьюлаэра провел пальцем по замку — и он раскрылся. Пораженный, он посмотрел на амулет:
   — Что это, Миротворец?
   — Просто кусок железа, — сказал старик, — но внутри находится обломок стрелы, выкованной самим Ломаллином, выкованной, чтобы лететь прямо и истинно при помощи магии улинов, и, если спросить у него о добре и зле, он всегда будет указывать только на истину, и ты почувствуешь ответ внутри себя.
   — Но все, что я чувствовал до сих пор, лишь холод!
   — Ты не был открыт для внутреннего чувства, — возразил мудрец. — А теперь, может быть, уже открыт, а может быть, тебе придется положиться на то, что амулет становится холоднее, пока ты прислушиваешься к своему сердцу. Но со временем ты начнешь сам нащупывать ответ, а через месяцы он станет тебе хорошо понятен. — Он похлопал верзилу по плечу. — Ну давай застегивай его и пойдем к остальным.
   Кьюлаэра застегнул замок амулета и встал, чтобы идти. На полпути назад он резко остановился и посмотрел на Миротворца.
   Мудрец кивнул:
   — Ты только что понял, откуда взялся тот охотник, да?
   — Как ты сотворил его?
   — Я же указал тебе, — ответил Миротворец, — по твоему образу и подобию.
   — Мне нужно спрашивать зачем?
   — Нужно ли? — ответил мудрец вопросом на вопрос.
   — Чтобы показать мне меня, чтобы мне стало мерзко.
   — Конечно. — Мудрец положил ему руку на плечо. — И помни, Кьюлаэра, я лишь показал тебе тебя таким, каким тебя видит мир. Остальное вы сделали сами, вместе.
   Даже теперь Кьюлаэра содрогнулся, но сейчас он чувствовал, что осознание собственного вероломства и себялюбия более не опустошает его: он помнил, что Миротворец сказал, что внутри него живет человек более хороший.
   Засыпая в эту ночь, Кьюлаэра думал о том, что Миротворец, несомненно, зная о его злокозненных замыслах, не наказал его за них и даже о них не упомянул. И самым унизительным из всего, что он понял, было то, что мудрец, зная, что его намеревались убить, не сопротивлялся этому.
   Откуда старик мог знать, что у него душа героя?
   Миротворец еще более замедлил странствие. Целые дни он отводил для уроков борьбы и магии, для рассказов об улинах у вечернего костра.
   Наконец они научились драться, почти не задумываясь о своих движениях, выполняя их непроизвольно. Миротворец их хвалил, объясняя, что эта непроизвольность родилась из послушания и старания.
   Как-то ночью он снова сказал им, что улины не были богами, а лишь более древней и могущественной расой, чем другие народы.
   — А кто же тогда сотворил улинов? — спросил Йокот. Миротворец улыбнулся, обрадованный тем, что этот вопрос наконец задан.
   — Бог, который был всегда и всегда пребудет, — Бог Дариада и его народа.
   Кьюлаэра нахмурился:
   — А как он выглядит?
   — Никто не знает, — ответил ему мудрец. — У Него нет ни лица, ни формы, и Он может появиться в виде пламени, или дыма, или под маской человека. На самом деле Он, вероятно, не является ни мужчиной, ни женщиной, а кем-то неопределенным.
   — Ты хочешь сказать, что этот Бог бесполый? — с неприкрытой издевкой спросил Кьюлаэра, а Китишейн и Луа изумленно уставились на старика.
   А Йокот лишь посерьезнел и кивнул:
   — Что еще известно об этом Первом Боге?
   — Еще кое-что, — сказал Миротворец. — Он создал все сущее из Себя, и все существует в Нем.
   — Если он не мужчина и не женщина, почему ты говоришь о Нем «Он»? — спросила Китишейн.
   — Потому что я — мужчина и мною движет власть самообмана. Мне кажется, что я лучше смогу Его понять, если Он тоже мужчина, — откровенно признался Миротворец. — Он властвует над всем сущим. Он помогает нуждающимся в помощи и взывающим к Нему, если эта помощь поспособствует их душам в возращении к Нему после смерти. Прогневавшие Его никогда не вернутся к Нему...
   — И скорее всего сами не захотят, — кисло буркнул Кьюлаэра.
   Разговоры о высшем Боге как-то странно тревожили его.
   — Он — начало и конец всей жизни, и нет непреходящего счастья вне Его, — заключил Миротворец. Кьюлаэра хрипло, коротко хохотнул:
   — Я знавал многих, кто был вполне счастлив.
   — Значит, они жили в Нем, по Его законам, знали они об этом или нет, — сказал Миротворец.
   — Коли так, странные у Него законы! Я говорил о людях, что воровали и обманывали тех, кто слабее их, и силой заставляли их подчиняться, если те отказывались!
   — Если они были по-настоящему счастливы, — возразил мудрец, — почему все время стремились заполучить все больше богатства и власти?
   Кьюлаэра озадаченно замолчал.
   — Потому что им нравилось приобретать так же, как и обладать, — медленно проговорил Йокот. Миротворец кивнул:
   — Но если они все время алкали удовольствий вне себя, значит, не было удовлетворения у них внутри, в душе их не жило непреходящее чувство радости, которое не нуждается в непрерывном пополнении из внешних источников.
   — Ты говоришь, что те, кто поклоняется этому твоему Создателю, не нуждаются в постоянном пополнении того, что имеют? — Издевка Кьюлаэры граничила с яростью.
   — Нуждаются, но они получают все от Него, — объяснил ему Миротворец. — Они черпают из неоскудеющего источника и счастливы не только после смерти, но и при жизни.
   Луа и Китишейн не отрывали от старика широко раскрытых, задумчивых глаз, а Кьюлаэра резко заявил:
   — Не поверю!
   — «Не поверю», — заметил Миротворец, — не означает «не смогу поверить».
   — Не поверю, не смогу поверить — какая разница? — Кьюлаэра опять начал злиться. — Говоришь, что улины не боги, но могут убивать нас по собственной прихоти, могут стирать горы в песок, могут сражаться в небесах! Назови их сверхчеловеками, назови божками — все одно, они то, что они есть, и если они не боги, то уж точно настолько к тому близки, что остальное все равно! Они обладают божественной властью — значит, они боги!
   — Они мертвы, — сказал Миротворец, — почти все. В живых осталось лишь несколько из них.
   — Это ты так говоришь! — Кьюлаэра вскочил и ткнул в старика пальцем. — Ты так говоришь, но никто никогда не видел улина более одного раза за целую жизнь, а большинство не видели ни разу, так откуда мы можем знать, мертвы они или нет? Что до меня, то я отказываюсь верить и тому, что они не боги, и тому, что они почти все умерли!
   — А я верю. — Глаза Йокота блестели. — Я верю, что они просто более старая раса гигантов, наделенных магическими силами, созданных тем же Творцом, который создал и нас, молодые расы.
   — Веришь в эти старушечьи сказки? — Кьюлаэра повернулся и зыркнул на Йокота.
   — Да, — подтвердил гном, — потому что в магии намного больше смысла, если ее силы исходят из единого Источника.
   — Единого? — ощерился Кьюлаэра. — А черная магия, а? А поклонение мертвецам, а вызывание злых духов?
   — Любое добро может быть превращено во зло, когда попадает в руки злых людей, — ответил невозмутимый гном. — Все равно изначально было добро. — Он кивнул. — Да, это даже проясняет, как можно одолеть черную магию, как ее преобразить, чтобы победить.