Страница:
Йокот высоко поднял подарок с криком радости:
— Щели не пропускают большую часть света! Нам больше не придется прищуриваться! — Он быстро приладил свои очки и кивнул. — Получилось отлично. Миротворец! Спасибо, двадцать раз спасибо!
Луа приладила диковину, Китишейн помогла ей завязать ремешки.
— Да, это замечательный подарок, — сказала она. — Но как я смогу отблагодарить тебя, Миротворец?
— В благодарности нет нужды, — сказал он, — и этот скромный подарок, разумеется, не обязывает вас идти со мной, если вы этого не хотите.
— Мы хотим, — быстро сказал Йокот. Потом посмотрел на Луа и прибавил:
— Я, по крайней мере...
— Я тоже, — успокоила она его. Миротворец кивнул.
— Вы сами сказали, что хотите, и я буду рад, если вы пойдете, но вы должны понять, что есть определенные правила, которые нам всем придется соблюдать, чтобы выжить в этой глуши. Если эти правила покажутся вам слишком суровыми, вы вольны уйти — все, кроме этого балбеса.
Он ткнул в Кьюлаэру своим посохом. Верзила зыркнул на него, но смолчал.
— Каковы эти правила? — неуверенно спросила Китишейн.
— Во-первых, тот, кто остается с нами, учится тому, чему я учу, — сказал Миротворец. — Кьюлаэре придется многое усвоить, если он хочет жить, и любой, отказавшийся учиться, помешает его обучению.
— Охотно! — У Йокота загорелись глаза. А Китишейн насупилась и неодобрительно посмотрела на пленника:
— Значит, мы все здесь из-за Кьюлаэры?
— Я пришел, чтобы встретиться с ним, — ответил Миротворец и повернулся к Луа. — Ты согласна учиться, девица-гном?
— Согласна, господин, — медленно ответила она.
— Уже хорошо.
Миротворец перевел взгляд на Китишейн.
— Чему ты будешь учить? — спросила она.
— Единству ума, сердца и тела и боевому искусству, поскольку здесь каждому можно доверять, — может быть, даже кое-чему из магии — тех, у кого к этому есть способности.
— Согласна! — Глаза Китишейн загорелись.
— Какие еще правила ты нам продиктуешь? — спросил Йокот.
— Не я, а само наше путешествие, — ответил Миротворец. — Когда один в опасности, все должны стараться помочь, а если все, кроме одного, в опасности, то он должен помочь всем.
— В этом есть смысл, потому что иначе мы все погибнем, — сказал гном. — Что еще?
— Нельзя красть друг у друга. Нельзя драться друг с другом, не считая учебных поединков, а это будет сложно, если двое в чем-нибудь не согласны друг с другом, но мы должны достигать мира и разрешать споры без драк.
Он поведал еще несколько мудрых правил, а они слушали и кивали в знак одобрения.
Закончив, Миротворец удовлетворенно кивнул:
— Если вы согласны, тогда идите со мной. Отправляемся в путь.
Он повернулся было, чтобы идти, но Китишейн остановила его вопросом:
— И ты не будешь требовать, чтобы мы тебе подчинялись?
Миротворец обернулся с довольной улыбкой:
— Об этом нет нужды говорить, девица. Если кому-то это не понравится, он может не идти со мной дальше. — Он повернулся, чтобы ткнуть Кьюлаэру своим посохом. — Пошел, волкоголовый! — И зашагал, погоняя пленника.
Гномы пошли следом за Миротворцем, а последней зашагала Китишейн, она шла и думала об обидных словах Миротворца — справедливых и оттого еще более обидных.
Дважды в течение дня Кьюлаэра оборачивался к Миротворцу. В первый раз старик чуть не налетел на пленника — он и так шел к нему вплотную, а сейчас, похоже, решил поиздеваться над Кьюлаэрой. Кьюлаэра резко сбросил мешки и развернулся. Его левый кулак врезал старику под ложечку, а правая рука метнулась за ножом.
Миротворец охнул, но тут же съездил Кьюлаэре в ухо. Тот отшатнулся, на мгновение потерял равновесие, а Миротворец оперся на посох и подножкой сбил Кьюлаэру с ног.
Негодяй упал, но все же успел швырнуть в своего мучителя нож. Миротворец крикнул:
— Дерево против стали?!
Древко посоха хрустнуло в его руке, Кьюлаэра злобно скрипнул зубами, мудрец оперся о посох и сказал:
— Попробовал? Теперь бери свою ношу, Кьюлаэра, и шагай на север.
В полной тишине негодяй медленно встал, поднял нож, спрятал его в ножны, потом вскинул мешки на спину и отправился в путь.
Миротворец зашагал за ним. Йокот догнал его и пробормотал:
— Вы нарочно раздразнили его.
— Он учиться тому, чему должен учиться, — ответил ему Миротворец, — и ты тоже, Йокот. Радуйся, что твоя учеба не так тяжела, как его.
Второй раз Кьюлаэра осмелел после полудня, и в этот раз он специально замедлил шаг, Луа решила, что он просто устал. Она поравнялась с Миротворцем и сказала:
— Нельзя так сильно его гнать, господин! Он сейчас упадет от изнеможения!
— Ты так думаешь? — хмыкнул Миротворец. — Тогда смотри, Луа, только отойди от меня подальше, пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты оказалась в опасности.
Луа вытаращила глаза и, трепеща, отошла в сторону и к Китишейн.
— Не бойся, малышка, — успокоила ее девушка-охотница. — Все получаемые им удары он заслужил.
— Миротворец не заслужил, чтобы его обижали!
— Я не о Миротворце говорю, — сухо ответила Китишейн. И Кьюлаэра тут же упал лицом в траву. Луа вскрикнула и побежала к нему, но Китишейн удержала ее за плечо. Миротворец подошел к упавшему:
— Вставай, лодырь! Нам еще долго идти до...
Кьюлаэра крутанулся, его ноги описали полукруг, и Миротворец упал.
— А! Ну получил сдачи, мерзкий старикашка!
С этими словами он кинулся на Миротворца, но мудрец каким-то чудом вцепился ему в рубашку и подтянул к себе.
— Мудрец душит его рубашкой! — закричал Йокот.
— О боги, так и есть! — Китишейн, не отрываясь, следила за происходящим.
Лицо Кьюлаэры побагровело, но он все-таки ухитрился ухватить мудреца за ворот и приподнять его, но тут же отпустил. Старик держал его слишком крепко, и негодяю не удалось поднять колени и оттолкнуть противника, однако он поднял старика и швырнул оземь изо всех сил. Но старик не отпускал Кьюлаэру, пока тот не стал красным как рак и в конце концов не обмяк. Тогда Миротворец оттолкнул его бездыханное тело. Луа испустила вопль, обежала старика и опустилась на колени подле Кьюлаэры.
Йокот бросился за ней, но задержался, чтобы помочь встать Миротворцу, и его полный ненависти взгляд остановился на лежащем без чувств Кьюлаэре. Потом он заставил себя повернуться к мудрецу.
— Вам больно, Миротворец?
— Получил кое-какие ушибы, но мне ли привыкать? — Миротворец пристально посмотрел на присевшего рядом гнома. — Надеешься, что я убил его, да?
— Разве это плохо? — пожал плечами гном.
— Чтобы он умер? Плохо, если судить о том, что я задумал. Но плохо ли то, что ты желаешь ему смерти? Не очень хорошо, но неизбежно. Было бы куда хуже, если бы ты притворялся, что не хочешь этого.
— В этом нет его вины, но я думаю, что Луа по-прежнему в него влюблена.
— Пусть так, но и она тоже не виновата, хотя с ней что-то не так, и ее необходимо вылечить. Нам придется ей помочь, Йокот.
— Мы сумеем это сделать? — Гном повернулся к старику, и Миротворец увидел за щелями маски зорко смотрящие глаза.
— Есть средство, — уверил его Миротворец, — но оно подействует не сразу. А что же до Кьюлаэры, то нет, я его не убил. Хотя ему скоро захочется, чтобы я его убил.
Подошла угрюмая Китишейн и встала рядом.
— Ты что, забавляешься, так истязая его?
— Нет, — быстро ответил Миротворец. — Мне это отвратительно, и я ненавижу его за то, что он вынуждает меня делать это. Луа мы сможем вылечить нежностью, а Кьюлаэру — только жестокостью, причем такой же, с какой он обращается с другими, ибо только так он поймет, что это не правильно.
— Правда поймет? — спросила она.
— Если в нем есть доброта, то поймет, — вздохнул мудрец. — Но если она и есть, я этого пока не вижу, но есть кое-кто, кто видит.
— Кто?
— Рахани, — ответил Миротворец.
Китишейн уставилась на него, глаза ее выражали непонимание. Точно так же смотрел на старика и Йокот.
Миротворец еще раз вздохнул и подумал: пятьсот лет — слишком короткий срок, чтобы о богине забыли, и что скорее всего забыто только ее имя. Он решил расспросить спутников об их богах, но не сразу, исподволь. Теперь определенно было не время для этого, тем более что Кьюлаэра закашлялся и, отплевываясь, пытался подняться. Луа потянулась к нему, но он с рыком отшвырнул ее руки. Йокот бросился к ним, его лицо пылало, но мудрец удержал его, подошел к Кьюлаэре, оперся на посох и внимательно уставился на пленника. Тот злобно глянул на старика, потер шею.
— Действует, как видишь, — сказал Миротворец. — Скажи, как тебя зовут?
Кьюлаэра выругался.
— Да, именно так. Теперь вставай, разбойник, и бери свою ношу.
Подталкивая, старик поднял Кьюлаэру на ноги, заставил поднять мешки и погнал вперед.
Следом пошли Йокот и Китишейн, лица которых светились радостью при виде униженного Кьюлаэры. Расстроенная Луа поплелась за ними, ее деревянная маска намокла от слез.
Кьюлаэра тащился вперед, негромко бранясь, но в его душе пробуждалось давно забытое чувство — страх. Страх оживал и рос. Кто бы мог подумать, что дряхлому старику удастся одолеть воина в расцвете сил!
Но все же дряхлым этого старика назвать можно было с трудом: он был далеко не так силен, как Кьюлаэра, но все-таки вовсе не слаб. И еще он был ловок; молодому человеку горько было это признавать, но он признал: старик был потрясающе ловок. Он бы счел его колдуном, но все, что делал старик во время драки, можно было объяснить и одной лишь его ловкостью, и крепостью его посоха.
Он был стар, седобород и, конечно, не столь быстр, как молодой. В драке старик не мог сравниться с ним в быстроте движений. Эта мысль доставляла негодяю удовольствие. Безусловно, ловкость старика в драке изумляла, но ведь никакая ловкость не поможет старику бежать быстрее молодого! Кьюлаэра решил, что сможет убежать, и очень легко, даже если Миротворец колдун!
Кьюлаэра не спешил, ждал подходящего момента. Амулет, ставший ночью таким — тогда, когда он осмелился напасть на старика, — ледяным, что проморозил его до костей, теперь не холодил кожу, а лишь сдавливал шею. Значит, в помыслах о побеге нет ничего дурного! Кьюлаэра шел вперед, опустив плечи, изо всех сил стараясь выглядеть побежденным и покорным, и искал подходящее место для побега.
Оно появилось, когда солнце висело низко над горизонтом по левую руку. Дорога пошла вверх; путники преодолели небольшой подъем и оказались посреди соснового леса. Налево и направо тянулись деревья, высокие, темные, безмятежные, стройные и прямые. Внизу ветвей было немного, и никакого подлеска, лишь ковер из игл покрывал бесчисленные тропы.
Кьюлаэра скинул мешки и со всех ног припустил в лес, вскоре издав крики радости и свободы. Он побоялся остановиться — только мчался без устали по лесу, обегая толстые стволы. Он слышал окрики, но бежал, и сердце его пело. Все-таки в конце концов он одолел старика!
А старик даже не пытался гнаться за ним.
— Ты должен задержать его, Миротворец! — закричал Йокот. — Он подкрадется к нам ночью и перережет глотки!
— Только мне.
Концом посоха Миротворец начертил на земле круг.
— Да, только вам! — кричала Китишейн. — А потом он поколотит всех нас и будет мучить нас в свое удовольствие! Ты можешь остановить его, Миротворец?
— Смогу, если вы помолчите и дадите мне произнести заклинание. — Мудрец воткнул посох в середину круга и заговорил на неизвестном языке, от которого у всех по спине побежали мурашки. Через несколько минут он поднял посох и удовлетворенно кивнул. — Должно помочь. Ну, молодежь, а теперь отправляемся в погоню.
— Как скажешь. — Китишейн быстро натянула тетиву лука. — Что касается меня, то, когда я иду охотиться на медведя, я вооружаюсь.
Луа испуганно отпрянула назад, но Йокот взял ее за руку и нежно проговорил:
— Не бойся, Луа. Если мудрец не боится, то и нам не должно быть страшно.
Луа неохотно пошла с остальными. Под деревьями сгущался мрак, и она сняла маску. Йокот снял свою и увидел, что глаза Луа полны ужаса.
Кьюлаэра быстро уходил от своих попутчиков. Ему хватило ума не снижать скорости, но он таки скакал и подпрыгивал от счастья, выкрикивал победные возгласы. Он не замечал, как ветви деревьев начали опускаться, как из них потек сок, загустевавший и превращавшийся в смолу, не замечал, пока путь ему не преградила низкая ветка, пышная и толстая. Кьюлаэра не придал этому значения, опустился, чтобы проползти под веткой, а ветка опустилась ниже. Кьюлаэра почувствовал резкую боль, заревел от ярости и неожиданности, дернулся раз, другой и обнаружил, что его волосы прилипли к смоле и запутались. Он пригнулся, чтобы не было так больно, потом попытался отломать ветку, но та оказалась зеленой и упругой — гнулась, но не ломалась. Он долго сражался с ней и в конце концов схватил себя обеими руками за волосы и потянул. Несколько прядей ему удалось вырвать с корнем, но дерево все еще крепко держало его.
Здесь его и нашли остальные — он в отчаянии ругался на ветку, которая упрямо не отпускала его и не ломалась.
— Хватит! — приказал Миротворец, взмахнув посохом. Кьюлаэра прекратил борьбу и с исступленным криком бросился на мудреца. Миротворец спокойно шагнул в сторону и подставил Кьюлаэре под ноги посох. Кьюлаэра споткнулся, взвыл от боли. Шишковатый, морщинистый кулак угодил ему в челюсть; ошарашенный Кьюлаэра утих и услышал, как Миротворец с презрением выговорил:
— Ну и видок у тебя! Ты славно постарался, запутывая свои длинные волосы в этой смоле, олух!
— Как ты освободишь его, Миротворец? — спросила Китишейн.
— Стоит ли? — мрачно сказал Йокот. — Пусть остается здесь и подохнет с голоду!
Кьюлаэра испустил хриплый злобный рев.
— О нет! — воскликнула Луа. — Это жестоко! Освободи его, мудрец, умоляю тебя! Ведь ты можешь!
— Ничего нет проще, — сказал ей Миротворец, — он бы и сам мог догадаться, как это сделать, если бы не был так заносчив.
Он вытащил нож, и Луа вскрикнула, но мудрец просто принялся отрезать Кьюлаэре волосы. Как только тот понял, что происходит, то начал протестующе мычать, но старик, не раздумывая, стукнул его, и тот снова обмяк. Нож рубил и рвал, а крепкая рука обхватила голову Кьюлаэры. Тот принялся отбиваться, но Миротворец сдержал его, отрезал последние пряди и отпустил. Кьюлаэра, продолжая отбиваться, рванулся в сторону, но, споткнувшись о ногу старика, грузно шлепнулся наземь.
— Вставай, волкоголовый! — Миротворец ткнул его в живот ногой. — Тщеславный дурак, поднимайся! Тебе мешки тащить!
Хоть этому Кьюлаэра мог не подчиниться. Он лежал, зарывшись в ковер из хвои, ненавидя хвою, ненавидя сосны. Сами деревья сговорились против него, сговорились со стариком?
Он решил, что сговорились, и передернулся.
Стальные пальцы ущипнули его за ногу. Боль прокатилась по телу, резкая и самая сильная из всех, что он испытывал в жизни. Кьюлаэра завизжал, перекатился на спину, выхватил нож, чтобы обороняться, но над лицом его навис конец посоха, и у него не осталось сомнений в том, что старый мучитель сейчас огреет его, дай только повод. Он замер.
— Больно? — рявкнул Миротворец. — Да, больно, но пока ты еще можешь идти. Вставай и выходи на дорогу, или боль из ноги растечется по всему телу и ты не сможешь ходить до утра. — Он подождал, но Кьюлаэра лежал неподвижно, уставившись на конец посоха. Миротворец пожал плечами. — Мы никуда не пойдем до рассвета, а это место ничуть не хуже других, чтобы заночевать здесь. Вставай и возвращайся за мешками либо валяйся тут всю ночь с больной ногой — мне это безразлично. — Он отодвинул посох, склонился и схватил ногу Кьюлаэры. — Вставай или лежи тут и мучайся.
Кьюлаэра, бранясь, подтянул ногу, но старик подошел ближе и ударил его по голове. Кьюлаэра бешено зарычал, но страшные когти опять впились ему в ногу, а Миротворец рявкнул:
— Вставай!
Кьюлаэра встал на колени и с неудержимой ненавистью воззрился на мудреца. А тот только улыбнулся и выпрямился, обеими руками сжимая посох. Утробно рыча, Кьюлаэра встал на ноги и, шатаясь, побрел назад.
Он не понимал, что сделал с ним старик, пока не был разбит лагерь и пока он не отправился с бадьей из коры набрать воды. Тут он увидел в темном озере свое отражение.
Исчезли его чудные кудри — на голове не осталось ничего, кроме безобразной, жесткой, короткой стерни! Он смотрел в воду в ужасе, с трудом узнавая себя самого. А потом вскинул голову и завыл.
— Да, Кьюлаэра.
Кьюлаэра заскулил. Старик кивнул:
— Да. Теперь ты такой же раб, какими сделал Луа и Йокота.
С воплем отчаяния Кьюлаэра бросился на старика.
Треклятый посох вновь сбил его с ног. Он упал ничком, тут же вскочил на ноги, но получил кулаком в челюсть, и мир закружился. Кьюлаэра слышал голос сквозь пелену дурноты:
— Раб, и только раб, пока не научишься быть мужчиной. Теперь наполни бадью водой и возвращайся к костру.
В глазах прояснилось, Кьюлаэра посмотрел на Миротворца, но при виде каменных черт лица старика у него душа ушла в пятки. Он отвернулся, взял бадью, наполнил ее до краев и пошел к лагерю. Миротворец не отставал от него.
Он не был рабом! Он не позволит себе превратиться в раба! Он мужчина, сильный мужчина и докажет это! Ведь можно же как-нибудь...
Когда он увидел лагерь и Китишейн, вращавшую вертел над огнем, он понял как.
Глава 6
— Щели не пропускают большую часть света! Нам больше не придется прищуриваться! — Он быстро приладил свои очки и кивнул. — Получилось отлично. Миротворец! Спасибо, двадцать раз спасибо!
Луа приладила диковину, Китишейн помогла ей завязать ремешки.
— Да, это замечательный подарок, — сказала она. — Но как я смогу отблагодарить тебя, Миротворец?
— В благодарности нет нужды, — сказал он, — и этот скромный подарок, разумеется, не обязывает вас идти со мной, если вы этого не хотите.
— Мы хотим, — быстро сказал Йокот. Потом посмотрел на Луа и прибавил:
— Я, по крайней мере...
— Я тоже, — успокоила она его. Миротворец кивнул.
— Вы сами сказали, что хотите, и я буду рад, если вы пойдете, но вы должны понять, что есть определенные правила, которые нам всем придется соблюдать, чтобы выжить в этой глуши. Если эти правила покажутся вам слишком суровыми, вы вольны уйти — все, кроме этого балбеса.
Он ткнул в Кьюлаэру своим посохом. Верзила зыркнул на него, но смолчал.
— Каковы эти правила? — неуверенно спросила Китишейн.
— Во-первых, тот, кто остается с нами, учится тому, чему я учу, — сказал Миротворец. — Кьюлаэре придется многое усвоить, если он хочет жить, и любой, отказавшийся учиться, помешает его обучению.
— Охотно! — У Йокота загорелись глаза. А Китишейн насупилась и неодобрительно посмотрела на пленника:
— Значит, мы все здесь из-за Кьюлаэры?
— Я пришел, чтобы встретиться с ним, — ответил Миротворец и повернулся к Луа. — Ты согласна учиться, девица-гном?
— Согласна, господин, — медленно ответила она.
— Уже хорошо.
Миротворец перевел взгляд на Китишейн.
— Чему ты будешь учить? — спросила она.
— Единству ума, сердца и тела и боевому искусству, поскольку здесь каждому можно доверять, — может быть, даже кое-чему из магии — тех, у кого к этому есть способности.
— Согласна! — Глаза Китишейн загорелись.
— Какие еще правила ты нам продиктуешь? — спросил Йокот.
— Не я, а само наше путешествие, — ответил Миротворец. — Когда один в опасности, все должны стараться помочь, а если все, кроме одного, в опасности, то он должен помочь всем.
— В этом есть смысл, потому что иначе мы все погибнем, — сказал гном. — Что еще?
— Нельзя красть друг у друга. Нельзя драться друг с другом, не считая учебных поединков, а это будет сложно, если двое в чем-нибудь не согласны друг с другом, но мы должны достигать мира и разрешать споры без драк.
Он поведал еще несколько мудрых правил, а они слушали и кивали в знак одобрения.
Закончив, Миротворец удовлетворенно кивнул:
— Если вы согласны, тогда идите со мной. Отправляемся в путь.
Он повернулся было, чтобы идти, но Китишейн остановила его вопросом:
— И ты не будешь требовать, чтобы мы тебе подчинялись?
Миротворец обернулся с довольной улыбкой:
— Об этом нет нужды говорить, девица. Если кому-то это не понравится, он может не идти со мной дальше. — Он повернулся, чтобы ткнуть Кьюлаэру своим посохом. — Пошел, волкоголовый! — И зашагал, погоняя пленника.
Гномы пошли следом за Миротворцем, а последней зашагала Китишейн, она шла и думала об обидных словах Миротворца — справедливых и оттого еще более обидных.
Дважды в течение дня Кьюлаэра оборачивался к Миротворцу. В первый раз старик чуть не налетел на пленника — он и так шел к нему вплотную, а сейчас, похоже, решил поиздеваться над Кьюлаэрой. Кьюлаэра резко сбросил мешки и развернулся. Его левый кулак врезал старику под ложечку, а правая рука метнулась за ножом.
Миротворец охнул, но тут же съездил Кьюлаэре в ухо. Тот отшатнулся, на мгновение потерял равновесие, а Миротворец оперся на посох и подножкой сбил Кьюлаэру с ног.
Негодяй упал, но все же успел швырнуть в своего мучителя нож. Миротворец крикнул:
— Дерево против стали?!
Древко посоха хрустнуло в его руке, Кьюлаэра злобно скрипнул зубами, мудрец оперся о посох и сказал:
— Попробовал? Теперь бери свою ношу, Кьюлаэра, и шагай на север.
В полной тишине негодяй медленно встал, поднял нож, спрятал его в ножны, потом вскинул мешки на спину и отправился в путь.
Миротворец зашагал за ним. Йокот догнал его и пробормотал:
— Вы нарочно раздразнили его.
— Он учиться тому, чему должен учиться, — ответил ему Миротворец, — и ты тоже, Йокот. Радуйся, что твоя учеба не так тяжела, как его.
Второй раз Кьюлаэра осмелел после полудня, и в этот раз он специально замедлил шаг, Луа решила, что он просто устал. Она поравнялась с Миротворцем и сказала:
— Нельзя так сильно его гнать, господин! Он сейчас упадет от изнеможения!
— Ты так думаешь? — хмыкнул Миротворец. — Тогда смотри, Луа, только отойди от меня подальше, пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты оказалась в опасности.
Луа вытаращила глаза и, трепеща, отошла в сторону и к Китишейн.
— Не бойся, малышка, — успокоила ее девушка-охотница. — Все получаемые им удары он заслужил.
— Миротворец не заслужил, чтобы его обижали!
— Я не о Миротворце говорю, — сухо ответила Китишейн. И Кьюлаэра тут же упал лицом в траву. Луа вскрикнула и побежала к нему, но Китишейн удержала ее за плечо. Миротворец подошел к упавшему:
— Вставай, лодырь! Нам еще долго идти до...
Кьюлаэра крутанулся, его ноги описали полукруг, и Миротворец упал.
— А! Ну получил сдачи, мерзкий старикашка!
С этими словами он кинулся на Миротворца, но мудрец каким-то чудом вцепился ему в рубашку и подтянул к себе.
— Мудрец душит его рубашкой! — закричал Йокот.
— О боги, так и есть! — Китишейн, не отрываясь, следила за происходящим.
Лицо Кьюлаэры побагровело, но он все-таки ухитрился ухватить мудреца за ворот и приподнять его, но тут же отпустил. Старик держал его слишком крепко, и негодяю не удалось поднять колени и оттолкнуть противника, однако он поднял старика и швырнул оземь изо всех сил. Но старик не отпускал Кьюлаэру, пока тот не стал красным как рак и в конце концов не обмяк. Тогда Миротворец оттолкнул его бездыханное тело. Луа испустила вопль, обежала старика и опустилась на колени подле Кьюлаэры.
Йокот бросился за ней, но задержался, чтобы помочь встать Миротворцу, и его полный ненависти взгляд остановился на лежащем без чувств Кьюлаэре. Потом он заставил себя повернуться к мудрецу.
— Вам больно, Миротворец?
— Получил кое-какие ушибы, но мне ли привыкать? — Миротворец пристально посмотрел на присевшего рядом гнома. — Надеешься, что я убил его, да?
— Разве это плохо? — пожал плечами гном.
— Чтобы он умер? Плохо, если судить о том, что я задумал. Но плохо ли то, что ты желаешь ему смерти? Не очень хорошо, но неизбежно. Было бы куда хуже, если бы ты притворялся, что не хочешь этого.
— В этом нет его вины, но я думаю, что Луа по-прежнему в него влюблена.
— Пусть так, но и она тоже не виновата, хотя с ней что-то не так, и ее необходимо вылечить. Нам придется ей помочь, Йокот.
— Мы сумеем это сделать? — Гном повернулся к старику, и Миротворец увидел за щелями маски зорко смотрящие глаза.
— Есть средство, — уверил его Миротворец, — но оно подействует не сразу. А что же до Кьюлаэры, то нет, я его не убил. Хотя ему скоро захочется, чтобы я его убил.
Подошла угрюмая Китишейн и встала рядом.
— Ты что, забавляешься, так истязая его?
— Нет, — быстро ответил Миротворец. — Мне это отвратительно, и я ненавижу его за то, что он вынуждает меня делать это. Луа мы сможем вылечить нежностью, а Кьюлаэру — только жестокостью, причем такой же, с какой он обращается с другими, ибо только так он поймет, что это не правильно.
— Правда поймет? — спросила она.
— Если в нем есть доброта, то поймет, — вздохнул мудрец. — Но если она и есть, я этого пока не вижу, но есть кое-кто, кто видит.
— Кто?
— Рахани, — ответил Миротворец.
Китишейн уставилась на него, глаза ее выражали непонимание. Точно так же смотрел на старика и Йокот.
Миротворец еще раз вздохнул и подумал: пятьсот лет — слишком короткий срок, чтобы о богине забыли, и что скорее всего забыто только ее имя. Он решил расспросить спутников об их богах, но не сразу, исподволь. Теперь определенно было не время для этого, тем более что Кьюлаэра закашлялся и, отплевываясь, пытался подняться. Луа потянулась к нему, но он с рыком отшвырнул ее руки. Йокот бросился к ним, его лицо пылало, но мудрец удержал его, подошел к Кьюлаэре, оперся на посох и внимательно уставился на пленника. Тот злобно глянул на старика, потер шею.
— Действует, как видишь, — сказал Миротворец. — Скажи, как тебя зовут?
Кьюлаэра выругался.
— Да, именно так. Теперь вставай, разбойник, и бери свою ношу.
Подталкивая, старик поднял Кьюлаэру на ноги, заставил поднять мешки и погнал вперед.
Следом пошли Йокот и Китишейн, лица которых светились радостью при виде униженного Кьюлаэры. Расстроенная Луа поплелась за ними, ее деревянная маска намокла от слез.
Кьюлаэра тащился вперед, негромко бранясь, но в его душе пробуждалось давно забытое чувство — страх. Страх оживал и рос. Кто бы мог подумать, что дряхлому старику удастся одолеть воина в расцвете сил!
Но все же дряхлым этого старика назвать можно было с трудом: он был далеко не так силен, как Кьюлаэра, но все-таки вовсе не слаб. И еще он был ловок; молодому человеку горько было это признавать, но он признал: старик был потрясающе ловок. Он бы счел его колдуном, но все, что делал старик во время драки, можно было объяснить и одной лишь его ловкостью, и крепостью его посоха.
Он был стар, седобород и, конечно, не столь быстр, как молодой. В драке старик не мог сравниться с ним в быстроте движений. Эта мысль доставляла негодяю удовольствие. Безусловно, ловкость старика в драке изумляла, но ведь никакая ловкость не поможет старику бежать быстрее молодого! Кьюлаэра решил, что сможет убежать, и очень легко, даже если Миротворец колдун!
Кьюлаэра не спешил, ждал подходящего момента. Амулет, ставший ночью таким — тогда, когда он осмелился напасть на старика, — ледяным, что проморозил его до костей, теперь не холодил кожу, а лишь сдавливал шею. Значит, в помыслах о побеге нет ничего дурного! Кьюлаэра шел вперед, опустив плечи, изо всех сил стараясь выглядеть побежденным и покорным, и искал подходящее место для побега.
Оно появилось, когда солнце висело низко над горизонтом по левую руку. Дорога пошла вверх; путники преодолели небольшой подъем и оказались посреди соснового леса. Налево и направо тянулись деревья, высокие, темные, безмятежные, стройные и прямые. Внизу ветвей было немного, и никакого подлеска, лишь ковер из игл покрывал бесчисленные тропы.
Кьюлаэра скинул мешки и со всех ног припустил в лес, вскоре издав крики радости и свободы. Он побоялся остановиться — только мчался без устали по лесу, обегая толстые стволы. Он слышал окрики, но бежал, и сердце его пело. Все-таки в конце концов он одолел старика!
А старик даже не пытался гнаться за ним.
— Ты должен задержать его, Миротворец! — закричал Йокот. — Он подкрадется к нам ночью и перережет глотки!
— Только мне.
Концом посоха Миротворец начертил на земле круг.
— Да, только вам! — кричала Китишейн. — А потом он поколотит всех нас и будет мучить нас в свое удовольствие! Ты можешь остановить его, Миротворец?
— Смогу, если вы помолчите и дадите мне произнести заклинание. — Мудрец воткнул посох в середину круга и заговорил на неизвестном языке, от которого у всех по спине побежали мурашки. Через несколько минут он поднял посох и удовлетворенно кивнул. — Должно помочь. Ну, молодежь, а теперь отправляемся в погоню.
— Как скажешь. — Китишейн быстро натянула тетиву лука. — Что касается меня, то, когда я иду охотиться на медведя, я вооружаюсь.
Луа испуганно отпрянула назад, но Йокот взял ее за руку и нежно проговорил:
— Не бойся, Луа. Если мудрец не боится, то и нам не должно быть страшно.
Луа неохотно пошла с остальными. Под деревьями сгущался мрак, и она сняла маску. Йокот снял свою и увидел, что глаза Луа полны ужаса.
Кьюлаэра быстро уходил от своих попутчиков. Ему хватило ума не снижать скорости, но он таки скакал и подпрыгивал от счастья, выкрикивал победные возгласы. Он не замечал, как ветви деревьев начали опускаться, как из них потек сок, загустевавший и превращавшийся в смолу, не замечал, пока путь ему не преградила низкая ветка, пышная и толстая. Кьюлаэра не придал этому значения, опустился, чтобы проползти под веткой, а ветка опустилась ниже. Кьюлаэра почувствовал резкую боль, заревел от ярости и неожиданности, дернулся раз, другой и обнаружил, что его волосы прилипли к смоле и запутались. Он пригнулся, чтобы не было так больно, потом попытался отломать ветку, но та оказалась зеленой и упругой — гнулась, но не ломалась. Он долго сражался с ней и в конце концов схватил себя обеими руками за волосы и потянул. Несколько прядей ему удалось вырвать с корнем, но дерево все еще крепко держало его.
Здесь его и нашли остальные — он в отчаянии ругался на ветку, которая упрямо не отпускала его и не ломалась.
— Хватит! — приказал Миротворец, взмахнув посохом. Кьюлаэра прекратил борьбу и с исступленным криком бросился на мудреца. Миротворец спокойно шагнул в сторону и подставил Кьюлаэре под ноги посох. Кьюлаэра споткнулся, взвыл от боли. Шишковатый, морщинистый кулак угодил ему в челюсть; ошарашенный Кьюлаэра утих и услышал, как Миротворец с презрением выговорил:
— Ну и видок у тебя! Ты славно постарался, запутывая свои длинные волосы в этой смоле, олух!
— Как ты освободишь его, Миротворец? — спросила Китишейн.
— Стоит ли? — мрачно сказал Йокот. — Пусть остается здесь и подохнет с голоду!
Кьюлаэра испустил хриплый злобный рев.
— О нет! — воскликнула Луа. — Это жестоко! Освободи его, мудрец, умоляю тебя! Ведь ты можешь!
— Ничего нет проще, — сказал ей Миротворец, — он бы и сам мог догадаться, как это сделать, если бы не был так заносчив.
Он вытащил нож, и Луа вскрикнула, но мудрец просто принялся отрезать Кьюлаэре волосы. Как только тот понял, что происходит, то начал протестующе мычать, но старик, не раздумывая, стукнул его, и тот снова обмяк. Нож рубил и рвал, а крепкая рука обхватила голову Кьюлаэры. Тот принялся отбиваться, но Миротворец сдержал его, отрезал последние пряди и отпустил. Кьюлаэра, продолжая отбиваться, рванулся в сторону, но, споткнувшись о ногу старика, грузно шлепнулся наземь.
— Вставай, волкоголовый! — Миротворец ткнул его в живот ногой. — Тщеславный дурак, поднимайся! Тебе мешки тащить!
Хоть этому Кьюлаэра мог не подчиниться. Он лежал, зарывшись в ковер из хвои, ненавидя хвою, ненавидя сосны. Сами деревья сговорились против него, сговорились со стариком?
Он решил, что сговорились, и передернулся.
Стальные пальцы ущипнули его за ногу. Боль прокатилась по телу, резкая и самая сильная из всех, что он испытывал в жизни. Кьюлаэра завизжал, перекатился на спину, выхватил нож, чтобы обороняться, но над лицом его навис конец посоха, и у него не осталось сомнений в том, что старый мучитель сейчас огреет его, дай только повод. Он замер.
— Больно? — рявкнул Миротворец. — Да, больно, но пока ты еще можешь идти. Вставай и выходи на дорогу, или боль из ноги растечется по всему телу и ты не сможешь ходить до утра. — Он подождал, но Кьюлаэра лежал неподвижно, уставившись на конец посоха. Миротворец пожал плечами. — Мы никуда не пойдем до рассвета, а это место ничуть не хуже других, чтобы заночевать здесь. Вставай и возвращайся за мешками либо валяйся тут всю ночь с больной ногой — мне это безразлично. — Он отодвинул посох, склонился и схватил ногу Кьюлаэры. — Вставай или лежи тут и мучайся.
Кьюлаэра, бранясь, подтянул ногу, но старик подошел ближе и ударил его по голове. Кьюлаэра бешено зарычал, но страшные когти опять впились ему в ногу, а Миротворец рявкнул:
— Вставай!
Кьюлаэра встал на колени и с неудержимой ненавистью воззрился на мудреца. А тот только улыбнулся и выпрямился, обеими руками сжимая посох. Утробно рыча, Кьюлаэра встал на ноги и, шатаясь, побрел назад.
Он не понимал, что сделал с ним старик, пока не был разбит лагерь и пока он не отправился с бадьей из коры набрать воды. Тут он увидел в темном озере свое отражение.
Исчезли его чудные кудри — на голове не осталось ничего, кроме безобразной, жесткой, короткой стерни! Он смотрел в воду в ужасе, с трудом узнавая себя самого. А потом вскинул голову и завыл.
— Да, Кьюлаэра.
Кьюлаэра заскулил. Старик кивнул:
— Да. Теперь ты такой же раб, какими сделал Луа и Йокота.
С воплем отчаяния Кьюлаэра бросился на старика.
Треклятый посох вновь сбил его с ног. Он упал ничком, тут же вскочил на ноги, но получил кулаком в челюсть, и мир закружился. Кьюлаэра слышал голос сквозь пелену дурноты:
— Раб, и только раб, пока не научишься быть мужчиной. Теперь наполни бадью водой и возвращайся к костру.
В глазах прояснилось, Кьюлаэра посмотрел на Миротворца, но при виде каменных черт лица старика у него душа ушла в пятки. Он отвернулся, взял бадью, наполнил ее до краев и пошел к лагерю. Миротворец не отставал от него.
Он не был рабом! Он не позволит себе превратиться в раба! Он мужчина, сильный мужчина и докажет это! Ведь можно же как-нибудь...
Когда он увидел лагерь и Китишейн, вращавшую вертел над огнем, он понял как.
Глава 6
Холодный амулет сдавил шею, но время шло, и Кьюлаэра постепенно так привык в этому холоду, что почти не замечал его. Теперь он ждал случая чтобы поймать Китишейн, когда та окажется одна.
Случай представился на следующий вечер, когда Миротворец велел Кьюлаэре разбить лагерь, а Китишейн отправилась за добычей. Кьюлаэра тянул время, собирал дрова для костра, но сердце его билось все быстрее в предвкушении охоты, а амулет на шее становился все холоднее и холоднее. Он стал еще холоднее, когда Кьюлаэра взял бадью и покинул лагерь, сделав вид, что пошел за водой, а на самом деле отправился ловить Китишейн. Амулет леденил кожу, от жгучего холода у Кьюлаэры участилось дыхание, но он и так дышал слишком часто от нетерпения. Пусть потом жуткий старик забьет его до смерти, но он докажет, что все еще может подчинять других своей воле, и будет делать это раз за разом, когда ни пожелает, не обращая внимания на наказание.
Удалившись от лагеря настолько, что оттуда его не смогли бы увидеть, Кьюлаэра отшвырнул бадью и припустил между деревьями, передвигаясь бесшумно, как человек, всю жизнь проживший в лесу. Он знал, куда пошла Китишейн, и обогнул лагерь, следя за тем, чтобы вредный старик не разглядел его за деревьями, и вскоре нашел следы девушки на мокрой земле, где ветер сдул листья. Он пошел туда, куда вели следы, и вскоре набрел еще на один след, совсем свежий. Сердце Кьюлаэры забилось еще быстрей. Он не забыл о том, что у Китишейн с собой лук. Об этом нельзя было забывать.
Амулет на шее становился все холоднее.
Кьюлаэра увидел Китишейн, когда она натягивала тетиву, целясь в жирного зайца. Ошейник Кьюлаэры стал уже настолько холодным, что просто-таки обжигал кожу, но он стиснул зубы и стал ждать. Зазвенела тетива, и Кьюлаэра бросился к девушке, быстро и по возможности бесшумно преодолев густые заросли папоротника.
Китишейн услышала шаги Кьюлаэры, когда он был от нее в двадцати футах, обернулась и вскрикнула, выхватила из колчана стрелу, еще раз вскрикнула испуганно и сердито, зарядила лук, а сердце Кьюлаэры забилось еще быстрее: его охватило сложное чувство.
Китишейн не спускала глаз с бежавшего верзилы. Она подняла лук, но он ударил ее прежде, чем она успела прицелиться, ударил, сбил с ног, и лук вылетел из рук девушки. Она вскрикнула, стала отбиваться, но Кьюлаэра придавил ее своим весом, и ей оставалось лишь лупить его по спине. Он пытался развязать ее пояс, Китишейн дико завизжала, она брыкалась и извивалась всем телом, пытаясь сбросить насильника, изо всех сил молотила кулаками ему по спине и тут увидела, как из-за деревьев показался старик, тогда она снова закричала, позвала на помощь, но Миротворец только засмеялся. Старик, не бросился выручать Китишейн, он лишь взмахнул рукой, потом посохом, но не тронулся с места...
Появился мерцающий свет, стал ярче, исказил маревом старика, и откуда ни возьмись выскочил разъяренный единорог и бросился на насильника. Он боднул Кьюлаэру в ягодицы и отбежал назад. Кьюлаэра с криком вскочил, схватился рукой за бедро. Полураздетый, он был страшен и смешон. Он подтянул рукой штаны, другой приготовился защищаться, а единорог дважды мотнул рогом, бросился на негодяя и сильно ранил Кьюлаэре бедро. Тот бешено заревел и кинулся на зверя, но единорог уже грациозно гарцевал по кругу около Кьюлаэры. Тому удалось завязать пояс, он развернулся к единорогу, вытащил нож и расставил руки. Теперь единорог стоял между ним и Китишейн. Та опомнилась, подобрала лук и убежала под защиту деревьев. Увидев это, Кьюлаэра с ревом бросился вдогонку, но единорог прыжком встал у него на пути. Кьюлаэра попытался его обежать, но зверь предугадывал каждое его движение и дал жертве Кьюлаэры уйти. Кьюлаэра отчаянно взревел, а потом ему пришлось метаться из стороны в сторону, дабы уклониться от бросков единорога. Кьюлаэра отбивался ножом, пытался схватить зверя за рог, но тот всякий раз ускользал.
Потом единорог резко отскочил вбок, и Кьюлаэра увидел, что к нему приближается этот страшный старик с поднятым посохом. У Кьюлаэры засосало под ложечкой от ужаса; от страха он ослабел, но все равно встал в стойку, чтобы защищаться...
Китишейн бежала через лес, задыхаясь от беззвучных рыданий, но, пробежав всего несколько ярдов, она увидела Луа, стоящую с распростертыми объятиями. Китишейн рухнула на колени, рыдая от ужаса и усталости. Девушка-гном обняла ее голову маленькими ручками, мягко бормоча слова, которых Китишейн не понимала, а потом догадалась, что это магия гномов. Наверняка то были защитные, оберегающие чары, но они еще и успокаивали, и только-только к Китишейн начало возвращаться спокойствие, как позади них послышался вопль. Страх снова охватил девушку, она обернулась, но Луа успокоила ее:
— Это Миротворец наказывает Кьюлаэру, как тот заслужил. Успокойся, Китишейн, ты в безопасности.
Бедра! Кьюлаэра вдруг понял, что лежит голый. Этот мерзкий старикашка раздел его, пока он лежал в беспамятстве! Он попробовал встать — и замер, потому что увидел рог, нацеленный ему между глаз. Единорог угрожающе кричал и яростно бил копытом.
— Да, уж лучше полежи немного, не шевелись, — ехидно посоветовал Кьюлаэре Миротворец.
На мгновение Кьюлаэру поразила жуткая мысль, что Миротворец и единорог могут проделать с ним то, что он пытался проделать с Китишейн...
Но нет, старик пощипывал его кожу, а его голос что-то напевал. Потом пощипывание прекратилось, а голос произнес:
— Ну вот. Рана закрылась и кровоточить больше не будет. День-два тебе будет очень больно, и ты это вполне заслужил, но боль будет постепенно ослабевать. — Старик встал перед Кьюлаэрой и устремил на него сверху вниз грозный взгляд. — Ты заслуживаешь смерти, но ты мне нужен.
Кровь застыла в жилах у Кьюлаэры. Зачем это он нужен?
— Остальные твои раны тоже залечены, так что давай обойдемся без глупостей. Вставай, одевайся и иди по воду.
Кьюлаэра медленно оделся и пробормотал:
— Мне не удалось тебя провести!
— Я всегда буду знать, где ты находишься, Кьюлаэра, и я запросто могу догадаться, что ты намереваешься делать. Ты разумный человек, но твои желания и нужды так просты, что предсказать твои действия несложно. Да, я следил за тобой с того самого момента, как ты скрылся из глаз, а когда я увидел, что ты бросил бадью, я понял твой замысел. Хотя я должен признаться, что двигался по лесу ты очень тихо и быстро. Я чуть не опоздал.
Странно, но от похвалы старика, даже от такой, у Кьюлаэры закружилась голова. Но головокружение прошло, как только Миротворец как ни в чем не бывало продолжил:
— Но это ерунда. Если бы я вовремя тебя не нашел, я бы заморозил тебя заклинанием на полпути.
— Значит, ты чародей, — еле выговорил язык Кьюлаэры.
— Вот-вот! Я знал, что ты сообразителен! Теперь бери бадью, олух, и не пытайся провести меня еще раз, пока не станешь хоть немного умнее!
Боль от этих слов оказалась гораздо сильнее, чем радость от похвалы. Кьюлаэра отвернулся, протестующих рыча, но лишь напоказ. На самом деле он был совершенно сражен пониманием того, что всякое сопротивление бесполезно: что бы он ни делал, куда бы ни шел, Миротворец всегда его опередит.
Когда он вернулся, Китишейн и Луа были уже в лагере, но, заметив Кьюлаэру, они перешли на противоположную сторону опушки — здесь был и единорог, как бы спокойно пощипывавший траву, но неизменно остававшийся между ними и Кьюлаэрой. Йокот вращал вертел, на котором жарился заяц, добытый Китишейн, но, когда Кьюлаэра проходил мимо, гном поднял голову, чтобы смерить его злобным взглядом. Кьюлаэра с готовностью ответил ему таким же взглядом, мечтая о том, как он при случае отомстит маленькому человечку, но амулет тут же обжег его шею, и от решительности не осталось почти ни следа. Она отступила перед страхом. Чтобы понять, почему это произошло, Кьюлаэре пришлось немного поломать голову, а потом он догадался, в чем дело: после того, как амулет становится холоднее, следуют побои Миротворца. Что переменилось? Что с ним? Раньше он никогда не обращал внимания на боль!
Случай представился на следующий вечер, когда Миротворец велел Кьюлаэре разбить лагерь, а Китишейн отправилась за добычей. Кьюлаэра тянул время, собирал дрова для костра, но сердце его билось все быстрее в предвкушении охоты, а амулет на шее становился все холоднее и холоднее. Он стал еще холоднее, когда Кьюлаэра взял бадью и покинул лагерь, сделав вид, что пошел за водой, а на самом деле отправился ловить Китишейн. Амулет леденил кожу, от жгучего холода у Кьюлаэры участилось дыхание, но он и так дышал слишком часто от нетерпения. Пусть потом жуткий старик забьет его до смерти, но он докажет, что все еще может подчинять других своей воле, и будет делать это раз за разом, когда ни пожелает, не обращая внимания на наказание.
Удалившись от лагеря настолько, что оттуда его не смогли бы увидеть, Кьюлаэра отшвырнул бадью и припустил между деревьями, передвигаясь бесшумно, как человек, всю жизнь проживший в лесу. Он знал, куда пошла Китишейн, и обогнул лагерь, следя за тем, чтобы вредный старик не разглядел его за деревьями, и вскоре нашел следы девушки на мокрой земле, где ветер сдул листья. Он пошел туда, куда вели следы, и вскоре набрел еще на один след, совсем свежий. Сердце Кьюлаэры забилось еще быстрей. Он не забыл о том, что у Китишейн с собой лук. Об этом нельзя было забывать.
Амулет на шее становился все холоднее.
Кьюлаэра увидел Китишейн, когда она натягивала тетиву, целясь в жирного зайца. Ошейник Кьюлаэры стал уже настолько холодным, что просто-таки обжигал кожу, но он стиснул зубы и стал ждать. Зазвенела тетива, и Кьюлаэра бросился к девушке, быстро и по возможности бесшумно преодолев густые заросли папоротника.
Китишейн услышала шаги Кьюлаэры, когда он был от нее в двадцати футах, обернулась и вскрикнула, выхватила из колчана стрелу, еще раз вскрикнула испуганно и сердито, зарядила лук, а сердце Кьюлаэры забилось еще быстрее: его охватило сложное чувство.
Китишейн не спускала глаз с бежавшего верзилы. Она подняла лук, но он ударил ее прежде, чем она успела прицелиться, ударил, сбил с ног, и лук вылетел из рук девушки. Она вскрикнула, стала отбиваться, но Кьюлаэра придавил ее своим весом, и ей оставалось лишь лупить его по спине. Он пытался развязать ее пояс, Китишейн дико завизжала, она брыкалась и извивалась всем телом, пытаясь сбросить насильника, изо всех сил молотила кулаками ему по спине и тут увидела, как из-за деревьев показался старик, тогда она снова закричала, позвала на помощь, но Миротворец только засмеялся. Старик, не бросился выручать Китишейн, он лишь взмахнул рукой, потом посохом, но не тронулся с места...
Появился мерцающий свет, стал ярче, исказил маревом старика, и откуда ни возьмись выскочил разъяренный единорог и бросился на насильника. Он боднул Кьюлаэру в ягодицы и отбежал назад. Кьюлаэра с криком вскочил, схватился рукой за бедро. Полураздетый, он был страшен и смешон. Он подтянул рукой штаны, другой приготовился защищаться, а единорог дважды мотнул рогом, бросился на негодяя и сильно ранил Кьюлаэре бедро. Тот бешено заревел и кинулся на зверя, но единорог уже грациозно гарцевал по кругу около Кьюлаэры. Тому удалось завязать пояс, он развернулся к единорогу, вытащил нож и расставил руки. Теперь единорог стоял между ним и Китишейн. Та опомнилась, подобрала лук и убежала под защиту деревьев. Увидев это, Кьюлаэра с ревом бросился вдогонку, но единорог прыжком встал у него на пути. Кьюлаэра попытался его обежать, но зверь предугадывал каждое его движение и дал жертве Кьюлаэры уйти. Кьюлаэра отчаянно взревел, а потом ему пришлось метаться из стороны в сторону, дабы уклониться от бросков единорога. Кьюлаэра отбивался ножом, пытался схватить зверя за рог, но тот всякий раз ускользал.
Потом единорог резко отскочил вбок, и Кьюлаэра увидел, что к нему приближается этот страшный старик с поднятым посохом. У Кьюлаэры засосало под ложечкой от ужаса; от страха он ослабел, но все равно встал в стойку, чтобы защищаться...
Китишейн бежала через лес, задыхаясь от беззвучных рыданий, но, пробежав всего несколько ярдов, она увидела Луа, стоящую с распростертыми объятиями. Китишейн рухнула на колени, рыдая от ужаса и усталости. Девушка-гном обняла ее голову маленькими ручками, мягко бормоча слова, которых Китишейн не понимала, а потом догадалась, что это магия гномов. Наверняка то были защитные, оберегающие чары, но они еще и успокаивали, и только-только к Китишейн начало возвращаться спокойствие, как позади них послышался вопль. Страх снова охватил девушку, она обернулась, но Луа успокоила ее:
— Это Миротворец наказывает Кьюлаэру, как тот заслужил. Успокойся, Китишейн, ты в безопасности.
* * *
В лицо Кьюлаэре ударила холодная вода, он закашлялся, сел и понял, что на какое-то время потерял сознание. Он помнил, что отбивался, как мог, что несколько раз ударил старика, но тот бил его своим противным посохом гораздо чаще, гораздо сильнее. Болела голова, ныли ребра, ноги и бедра...Бедра! Кьюлаэра вдруг понял, что лежит голый. Этот мерзкий старикашка раздел его, пока он лежал в беспамятстве! Он попробовал встать — и замер, потому что увидел рог, нацеленный ему между глаз. Единорог угрожающе кричал и яростно бил копытом.
— Да, уж лучше полежи немного, не шевелись, — ехидно посоветовал Кьюлаэре Миротворец.
На мгновение Кьюлаэру поразила жуткая мысль, что Миротворец и единорог могут проделать с ним то, что он пытался проделать с Китишейн...
Но нет, старик пощипывал его кожу, а его голос что-то напевал. Потом пощипывание прекратилось, а голос произнес:
— Ну вот. Рана закрылась и кровоточить больше не будет. День-два тебе будет очень больно, и ты это вполне заслужил, но боль будет постепенно ослабевать. — Старик встал перед Кьюлаэрой и устремил на него сверху вниз грозный взгляд. — Ты заслуживаешь смерти, но ты мне нужен.
Кровь застыла в жилах у Кьюлаэры. Зачем это он нужен?
— Остальные твои раны тоже залечены, так что давай обойдемся без глупостей. Вставай, одевайся и иди по воду.
Кьюлаэра медленно оделся и пробормотал:
— Мне не удалось тебя провести!
— Я всегда буду знать, где ты находишься, Кьюлаэра, и я запросто могу догадаться, что ты намереваешься делать. Ты разумный человек, но твои желания и нужды так просты, что предсказать твои действия несложно. Да, я следил за тобой с того самого момента, как ты скрылся из глаз, а когда я увидел, что ты бросил бадью, я понял твой замысел. Хотя я должен признаться, что двигался по лесу ты очень тихо и быстро. Я чуть не опоздал.
Странно, но от похвалы старика, даже от такой, у Кьюлаэры закружилась голова. Но головокружение прошло, как только Миротворец как ни в чем не бывало продолжил:
— Но это ерунда. Если бы я вовремя тебя не нашел, я бы заморозил тебя заклинанием на полпути.
— Значит, ты чародей, — еле выговорил язык Кьюлаэры.
— Вот-вот! Я знал, что ты сообразителен! Теперь бери бадью, олух, и не пытайся провести меня еще раз, пока не станешь хоть немного умнее!
Боль от этих слов оказалась гораздо сильнее, чем радость от похвалы. Кьюлаэра отвернулся, протестующих рыча, но лишь напоказ. На самом деле он был совершенно сражен пониманием того, что всякое сопротивление бесполезно: что бы он ни делал, куда бы ни шел, Миротворец всегда его опередит.
Когда он вернулся, Китишейн и Луа были уже в лагере, но, заметив Кьюлаэру, они перешли на противоположную сторону опушки — здесь был и единорог, как бы спокойно пощипывавший траву, но неизменно остававшийся между ними и Кьюлаэрой. Йокот вращал вертел, на котором жарился заяц, добытый Китишейн, но, когда Кьюлаэра проходил мимо, гном поднял голову, чтобы смерить его злобным взглядом. Кьюлаэра с готовностью ответил ему таким же взглядом, мечтая о том, как он при случае отомстит маленькому человечку, но амулет тут же обжег его шею, и от решительности не осталось почти ни следа. Она отступила перед страхом. Чтобы понять, почему это произошло, Кьюлаэре пришлось немного поломать голову, а потом он догадался, в чем дело: после того, как амулет становится холоднее, следуют побои Миротворца. Что переменилось? Что с ним? Раньше он никогда не обращал внимания на боль!