Страница:
Когда они в первый раз повстречали такую сожженную деревню, Луа была ошеломлена, в глазах Йокота загорелся гнев и даже Кьюлаэру пробрал озноб при виде поз, в которых лежали найденные ими скелеты.
— Что здесь произошло? — воскликнула Китишейн.
— Люди Боленкара прошли по этим деревням, — мрачно объяснил Миротворец. — Они нашли повод, чтобы разжечь войну между соседями, потом между родами, потом между деревнями, а потом победившие сразились друг с другом, и теперь земля поделена между несколькими небольшими городами, хранящими шаткое перемирие, и каждый только и ждет подходящего момента, чтобы напасть на других.
— И нет способа изменить это?
Старик пожал плечами:
— Уничтожить людей Боленкара.
— Тогда давайте сделаем это!
Но мудрец покачал головой:
— Мы пока недостаточно сильны. Сейчас его приспешники творят свои дела в южных городах, совращают степных кочевников, и скоро они объединятся и придут, чтобы завоевать эту землю. Войска разобьют друг друга в пух и прах, равнины будут усеяны трупами и ранеными.
Даже Кьюлаэра побледнел, услышав о таком жутком смертоубийстве, но решительно заявил:
— И поделом.
— Они не заслужили такого, потому что, не растревожь их эти искусители и не наболтай им, что всякий из них имеет право властвовать над другими, они жили бы вполне мирно. — Миротворец пристально посмотрел на Кьюлаэру. — Разве ты не положил этому конец, если бы мог?
Кьюлаэра начал было отвечать, но прикусил язык, вспомнив, что надо следить за настроением старика.
— Кто они мне, Миротворец? Да они бы наверняка изгнали меня, если бы я родился среди них. Какое мне дело до них?
Старик не спускал глаз с лица верзилы. Кивнув, он сказал:
— Это тебе еще предстоит понять.
Он не сказал, как и зачем ему это придется понять, а молча вывел всех из деревни и повел на север. Никакими силами Кьюлаэре не удалось выудить у Миротворца ответ, а когда он почувствовал, что сегодня мудрец настроен терпеливо, он осмелел настолько, чтобы позлорадствовать:
— Похоже, ты считаешь, что я должен переживать из-за чужих бед, считать их своими! Чего ради мне это нужно?
Миротворец остановился и смерил его долгим, проникновенным взглядом. Лицо его было столь мрачным, что у Кьюлаэры сердце ушло в пятки и он приготовился драться, хоть и понимал, что будет побит и наказан. Но Миротворец просто сказал:
— Это ты можешь узнать только на собственном опыте.
Он отвернулся, и Кьюлаэра пошел дальше молча, умирая от желания спросить, что это значит, но, не теряя осторожности, сдерживался.
Он все понял, когда они добрались до утеса. Утес встал у них на пути, преградил тропу. Они шли по слабому звериному следу в том направлении, где, как они думали, располагался горный кряж, по следу, свернувшему неожиданно в сторону, к источнику, бившему из расщелины, сбегавшему вниз и брызгами падавшему с высоты. Миротворец остановился и подал знак остальным. Кьюлаэра был рад любой остановке, он со вздохом скинул мешки, Йокот пристально осматривался сквозь очки.
— Почему животные, проложившие эту тропу, сворачивали? Поток бежит в сторону гор. — Его лицо омрачилось. — А ручей, подбегая с горам, если это горы, почему просто пересекает их, для начала не разлившись?
— Хороший вопрос. — Миротворец оперся на посох и внимательно посмотрел на Йокота. — Постарайся найти ответ, коли ты теперь шаман.
Гном посмотрел на него, нахмурился и пополз по следу зверя, упав у источника на четвереньки.
Кьюлаэра фыркнул:
— Ага, Йокот, ползи, как червь, ведь ты и есть червь!
— Не выставляй свое невежество на всеобщее обозрение, Кьюлаэра! — рявкнул Миротворец. — Он подражает проложившим тропу оленям, чтобы проникнуть в их мысли.
Верзила злобно покосился на него:
— Проникнуть в их мысли? То есть думать, как они, так, что ли? О, я не сомневаюсь, что Йокот мыслит подобно запуганной антилопе!
— Он проникает в мысли животного, проложившего тропу! — Миротворец шагнул к нему, и его голос превратился в злобный шепот. — Это труд шамана — извлекать воспоминания из камня и земли и узнавать то, что известно им! Не болтай о том, чего не понимаешь!
Кьюлаэра дернул головой, как будто его ударили, и мысленно поклялся отомстить Йокоту за оскорбления старика. А тут еще амулет укусил холодом его шею.
Йокот замер и попятился:
— Это не гряда гор, Миротворец, а край утеса!
— Правда? — Миротворец казался удивленным, но Кьюлаэра не сомневался: старику это было известно, и он про себя ругался на Миротворца за то, что тот заставил их играть в эту игру. Мудрец прошагал к краю утеса и кивнул:
— Действительно утес, и с него мы можем увидеть дальние дали! Поднимайтесь, друзья мои, и посмотрите на путь, который нам предстоит сделать в ближайшую неделю, но идите осторожно.
Они медленно поднялись наверх; Йокот встал с одной стороны от мудреца, Китишейн — с другой, и опустились на колени в паре шагов от края. У всех от ужаса перехватило дыхание. Луа, не сумев сдержать любопытства, подползла и присоединилась к ним.
Совсем рядом с мудрецом никого, конечно, не было, они сохраняли почтительное расстояние; и Кьюлаэра вдруг понял, что сейчас, именно сейчас, он может подбежать и столкнуть мудреца с обрыва. Кровь его побежала быстрее, а амулет стал таким холодным, что от неожиданности он чуть не закричал, но вспомнил, что надо быть осторожнее. Единственное, что пришло Кьюлаэре в голову: сейчас старик распустит крылья и полетит! А Миротворец, словно обо всем догадался, подошел к самому краю и повернулся к Кьюлаэре спиной, будто бы сам предлагал напасть на него. Миротворец был зол на него. Кьюлаэра это понимал, а еще ему подумалось, что у старика, наверное, глаза на затылке. Он не пропустит того мига, когда Кьюлаэра бросится на него, шагнет в последний момент в сторону, и тогда Кьюлаэра камнем полетит вниз. Кровь застыла в жилах у Кьюлаэры при этой мысли — или это просто действовал амулет? Нет, подумал он, риск слишком велик. Он таки двинулся вперед, но не спеша, и приблизился к Йокоту, борясь с желанием столкнуть в пропасть маленького человечка.
А потом Кьюлаэра увидел окрестности и забыл и думать о мести и нападении.
Равнина протянулась вплоть до далекой горной гряды. Она поросла травой, и по ней тянулись три ряда деревьев. Один ряд сильно петлял и даже имел ответвления. Кьюлаэра не понял сразу, почему деревья росли линиями, а потом увидел, как в ответвлении блеснула вода. Деревья росли вдоль рек! Неужели в этих краях столь мало воды, что деревья могут расти только вдоль речных берегов?
Это было бы так, если бы не сочная от летних — летних, а Миротворец поймал его ранней весной! — дождей зелень травы, не огромный небосвод с потрясающей глубины синевой и полосами облаков — небесных рек.
Кьюлаэра стоял, ошеломленный зрелищем, пока голос Йокота не вернул его к жизни:
— Как мы будем отсюда спускаться?
Хороший вопрос! Он взглянул на Миротворца и увидел, что мудрец рассматривает его задумчивыми, оценивающими глазами, как будто подозревая, что что-то хорошее в нем все-таки есть. Кьюлаэра вспыхнул, отвернулся и обнаружил, что Китишейн разглядывает его с точно таким же выражением, только мягче и добрее. Кьюлаэра быстро отвел взгляд на равнину.
— Хороший вопрос был задан, Миротворец. Как мы будем спускаться?
— В двадцати ярдах под нами находится широкий выступ, — ответил мудрец, не глядя вниз.
— Я вижу его! — Йокот лежал на животе и смотрел с обрыва вниз.
— Все было бы распрекрасно, если бы мы уже были на этом выступе! — заметил Кьюлаэра.
— В моем мешке есть моток веревки. Я спущу вас по очереди.
У Кьюлаэры похолодело сердце. Луа заплакала. Если бы не скудные остатки его былой гордости, Кьюлаэра бы к ней присоединился.
— Когда ты будешь спускаться, тебе не придется тащить мешки, — сказал Миротворец. — Я сам спущу их.
— Сам?
— Разумеется. Ты и не думал, что я настолько тебе доверяю? — Миротворец подошел, чтобы снять мешки со спины Кьюлаэры. — Кроме того, ты самый тяжелый и грузный. Если кто-нибудь оступится, ты смягчишь его падение.
— Ой, как это мудро! — съязвил Кьюлаэра. — А если я не доверю тебе держать веревку, на которой мне придется висеть?
Миротворец поднял глаза.
— У тебя нет выбора, — сказал он. — Выбираю я.
Кьюлаэра посмотрел ему в глаза, и ему показалось, что такими холодными они не были никогда. Он облизнул высохшие губы и сказал:
— Я могу сбежать.
Миротворец поклонился и развел руками:
— Попробуй.
Кьюлаэра прекрасно понимал, что далеко ему не убежать. Здесь, конечно, не было смолистых сосен, но мудрец, несомненно, найдет какую-нибудь другую магическую хитрость, чтобы его изловить.
— Ты спустишься с утеса, Кьюлаэра, — бездушный взгляд снова впился в него, дохнув холодом вечной мерзлоты, — по веревке или без нее.
— Ты говорил, что я зачем-то нужен тебе, — проворчал Кьюлаэра.
— Может быть, чтобы принести тебя в жертву богине, — сказал Миротворец. — Может быть, это и есть лучшее место для жертвоприношения.
Кьюлаэра сперва не поверил, а потом решил, что мудрецу вполне по силам прогнать его сквозь все мучения смерти, а потом вернуть обратно к жизни для своих грязных целей. Он с омерзением выругался и протянул руку.
Миротворец достал из мешка веревку и протянул ее Кьюлаэре. Его глаза блестели. От удовольствия? От радости победы? Еще от чего-то? Кьюлаэра не мог знать точно, но, что бы это ни было, он все равно ненавидел старика. Мудрец объяснил, как следует обвязаться веревкой, чтобы спуститься. Миротворцу оставалось закрепить свой конец веревки.
— Ты так веришь в крепость моих рук? — пробурчал Кьюлаэра.
— Напротив, я верю в крепость веревки. — Миротворец обвязал свой конец веревки вокруг росшей поблизости чахлой сосны, потом крепко ухватился за шестифутовую веревку. — Видишь? Тебя буду держать не только я, но и это дерево!
— Да, если ты не отпустишь веревку, — мрачно огрызнулся Кьюлаэра. Он уселся на краю утеса, бросил взгляд вниз, и у него защемило в груди. Страх обуял его, торопил, понуждал бежать, драться, сделать хоть что-нибудь, чтобы покинуть этот утес, но другой, более жуткий страх — боязнь посоха Миротворца и его магии — удерживал его. Он сделал глубокий вдох и сказал:
— Если я умру. Миротворец, мой дух будет преследовать тебя.
Потом сделал еще один глубокий вдох и полез вниз. Впрочем, он не думал, что старик боится духов. Веревка дергалась, но держала хорошо. Кьюлаэра упирался ногами в отвесный склон, не глядя вниз. Сердце бешено колотилось в груди, его стук отдавался в голове.
Он думал о том, заслужит ли сегодня похвалу Миротворца.
Глава 10
— Что здесь произошло? — воскликнула Китишейн.
— Люди Боленкара прошли по этим деревням, — мрачно объяснил Миротворец. — Они нашли повод, чтобы разжечь войну между соседями, потом между родами, потом между деревнями, а потом победившие сразились друг с другом, и теперь земля поделена между несколькими небольшими городами, хранящими шаткое перемирие, и каждый только и ждет подходящего момента, чтобы напасть на других.
— И нет способа изменить это?
Старик пожал плечами:
— Уничтожить людей Боленкара.
— Тогда давайте сделаем это!
Но мудрец покачал головой:
— Мы пока недостаточно сильны. Сейчас его приспешники творят свои дела в южных городах, совращают степных кочевников, и скоро они объединятся и придут, чтобы завоевать эту землю. Войска разобьют друг друга в пух и прах, равнины будут усеяны трупами и ранеными.
Даже Кьюлаэра побледнел, услышав о таком жутком смертоубийстве, но решительно заявил:
— И поделом.
— Они не заслужили такого, потому что, не растревожь их эти искусители и не наболтай им, что всякий из них имеет право властвовать над другими, они жили бы вполне мирно. — Миротворец пристально посмотрел на Кьюлаэру. — Разве ты не положил этому конец, если бы мог?
Кьюлаэра начал было отвечать, но прикусил язык, вспомнив, что надо следить за настроением старика.
— Кто они мне, Миротворец? Да они бы наверняка изгнали меня, если бы я родился среди них. Какое мне дело до них?
Старик не спускал глаз с лица верзилы. Кивнув, он сказал:
— Это тебе еще предстоит понять.
Он не сказал, как и зачем ему это придется понять, а молча вывел всех из деревни и повел на север. Никакими силами Кьюлаэре не удалось выудить у Миротворца ответ, а когда он почувствовал, что сегодня мудрец настроен терпеливо, он осмелел настолько, чтобы позлорадствовать:
— Похоже, ты считаешь, что я должен переживать из-за чужих бед, считать их своими! Чего ради мне это нужно?
Миротворец остановился и смерил его долгим, проникновенным взглядом. Лицо его было столь мрачным, что у Кьюлаэры сердце ушло в пятки и он приготовился драться, хоть и понимал, что будет побит и наказан. Но Миротворец просто сказал:
— Это ты можешь узнать только на собственном опыте.
Он отвернулся, и Кьюлаэра пошел дальше молча, умирая от желания спросить, что это значит, но, не теряя осторожности, сдерживался.
Он все понял, когда они добрались до утеса. Утес встал у них на пути, преградил тропу. Они шли по слабому звериному следу в том направлении, где, как они думали, располагался горный кряж, по следу, свернувшему неожиданно в сторону, к источнику, бившему из расщелины, сбегавшему вниз и брызгами падавшему с высоты. Миротворец остановился и подал знак остальным. Кьюлаэра был рад любой остановке, он со вздохом скинул мешки, Йокот пристально осматривался сквозь очки.
— Почему животные, проложившие эту тропу, сворачивали? Поток бежит в сторону гор. — Его лицо омрачилось. — А ручей, подбегая с горам, если это горы, почему просто пересекает их, для начала не разлившись?
— Хороший вопрос. — Миротворец оперся на посох и внимательно посмотрел на Йокота. — Постарайся найти ответ, коли ты теперь шаман.
Гном посмотрел на него, нахмурился и пополз по следу зверя, упав у источника на четвереньки.
Кьюлаэра фыркнул:
— Ага, Йокот, ползи, как червь, ведь ты и есть червь!
— Не выставляй свое невежество на всеобщее обозрение, Кьюлаэра! — рявкнул Миротворец. — Он подражает проложившим тропу оленям, чтобы проникнуть в их мысли.
Верзила злобно покосился на него:
— Проникнуть в их мысли? То есть думать, как они, так, что ли? О, я не сомневаюсь, что Йокот мыслит подобно запуганной антилопе!
— Он проникает в мысли животного, проложившего тропу! — Миротворец шагнул к нему, и его голос превратился в злобный шепот. — Это труд шамана — извлекать воспоминания из камня и земли и узнавать то, что известно им! Не болтай о том, чего не понимаешь!
Кьюлаэра дернул головой, как будто его ударили, и мысленно поклялся отомстить Йокоту за оскорбления старика. А тут еще амулет укусил холодом его шею.
Йокот замер и попятился:
— Это не гряда гор, Миротворец, а край утеса!
— Правда? — Миротворец казался удивленным, но Кьюлаэра не сомневался: старику это было известно, и он про себя ругался на Миротворца за то, что тот заставил их играть в эту игру. Мудрец прошагал к краю утеса и кивнул:
— Действительно утес, и с него мы можем увидеть дальние дали! Поднимайтесь, друзья мои, и посмотрите на путь, который нам предстоит сделать в ближайшую неделю, но идите осторожно.
Они медленно поднялись наверх; Йокот встал с одной стороны от мудреца, Китишейн — с другой, и опустились на колени в паре шагов от края. У всех от ужаса перехватило дыхание. Луа, не сумев сдержать любопытства, подползла и присоединилась к ним.
Совсем рядом с мудрецом никого, конечно, не было, они сохраняли почтительное расстояние; и Кьюлаэра вдруг понял, что сейчас, именно сейчас, он может подбежать и столкнуть мудреца с обрыва. Кровь его побежала быстрее, а амулет стал таким холодным, что от неожиданности он чуть не закричал, но вспомнил, что надо быть осторожнее. Единственное, что пришло Кьюлаэре в голову: сейчас старик распустит крылья и полетит! А Миротворец, словно обо всем догадался, подошел к самому краю и повернулся к Кьюлаэре спиной, будто бы сам предлагал напасть на него. Миротворец был зол на него. Кьюлаэра это понимал, а еще ему подумалось, что у старика, наверное, глаза на затылке. Он не пропустит того мига, когда Кьюлаэра бросится на него, шагнет в последний момент в сторону, и тогда Кьюлаэра камнем полетит вниз. Кровь застыла в жилах у Кьюлаэры при этой мысли — или это просто действовал амулет? Нет, подумал он, риск слишком велик. Он таки двинулся вперед, но не спеша, и приблизился к Йокоту, борясь с желанием столкнуть в пропасть маленького человечка.
А потом Кьюлаэра увидел окрестности и забыл и думать о мести и нападении.
Равнина протянулась вплоть до далекой горной гряды. Она поросла травой, и по ней тянулись три ряда деревьев. Один ряд сильно петлял и даже имел ответвления. Кьюлаэра не понял сразу, почему деревья росли линиями, а потом увидел, как в ответвлении блеснула вода. Деревья росли вдоль рек! Неужели в этих краях столь мало воды, что деревья могут расти только вдоль речных берегов?
Это было бы так, если бы не сочная от летних — летних, а Миротворец поймал его ранней весной! — дождей зелень травы, не огромный небосвод с потрясающей глубины синевой и полосами облаков — небесных рек.
Кьюлаэра стоял, ошеломленный зрелищем, пока голос Йокота не вернул его к жизни:
— Как мы будем отсюда спускаться?
Хороший вопрос! Он взглянул на Миротворца и увидел, что мудрец рассматривает его задумчивыми, оценивающими глазами, как будто подозревая, что что-то хорошее в нем все-таки есть. Кьюлаэра вспыхнул, отвернулся и обнаружил, что Китишейн разглядывает его с точно таким же выражением, только мягче и добрее. Кьюлаэра быстро отвел взгляд на равнину.
— Хороший вопрос был задан, Миротворец. Как мы будем спускаться?
— В двадцати ярдах под нами находится широкий выступ, — ответил мудрец, не глядя вниз.
— Я вижу его! — Йокот лежал на животе и смотрел с обрыва вниз.
— Все было бы распрекрасно, если бы мы уже были на этом выступе! — заметил Кьюлаэра.
— В моем мешке есть моток веревки. Я спущу вас по очереди.
У Кьюлаэры похолодело сердце. Луа заплакала. Если бы не скудные остатки его былой гордости, Кьюлаэра бы к ней присоединился.
— Когда ты будешь спускаться, тебе не придется тащить мешки, — сказал Миротворец. — Я сам спущу их.
— Сам?
— Разумеется. Ты и не думал, что я настолько тебе доверяю? — Миротворец подошел, чтобы снять мешки со спины Кьюлаэры. — Кроме того, ты самый тяжелый и грузный. Если кто-нибудь оступится, ты смягчишь его падение.
— Ой, как это мудро! — съязвил Кьюлаэра. — А если я не доверю тебе держать веревку, на которой мне придется висеть?
Миротворец поднял глаза.
— У тебя нет выбора, — сказал он. — Выбираю я.
Кьюлаэра посмотрел ему в глаза, и ему показалось, что такими холодными они не были никогда. Он облизнул высохшие губы и сказал:
— Я могу сбежать.
Миротворец поклонился и развел руками:
— Попробуй.
Кьюлаэра прекрасно понимал, что далеко ему не убежать. Здесь, конечно, не было смолистых сосен, но мудрец, несомненно, найдет какую-нибудь другую магическую хитрость, чтобы его изловить.
— Ты спустишься с утеса, Кьюлаэра, — бездушный взгляд снова впился в него, дохнув холодом вечной мерзлоты, — по веревке или без нее.
— Ты говорил, что я зачем-то нужен тебе, — проворчал Кьюлаэра.
— Может быть, чтобы принести тебя в жертву богине, — сказал Миротворец. — Может быть, это и есть лучшее место для жертвоприношения.
Кьюлаэра сперва не поверил, а потом решил, что мудрецу вполне по силам прогнать его сквозь все мучения смерти, а потом вернуть обратно к жизни для своих грязных целей. Он с омерзением выругался и протянул руку.
Миротворец достал из мешка веревку и протянул ее Кьюлаэре. Его глаза блестели. От удовольствия? От радости победы? Еще от чего-то? Кьюлаэра не мог знать точно, но, что бы это ни было, он все равно ненавидел старика. Мудрец объяснил, как следует обвязаться веревкой, чтобы спуститься. Миротворцу оставалось закрепить свой конец веревки.
— Ты так веришь в крепость моих рук? — пробурчал Кьюлаэра.
— Напротив, я верю в крепость веревки. — Миротворец обвязал свой конец веревки вокруг росшей поблизости чахлой сосны, потом крепко ухватился за шестифутовую веревку. — Видишь? Тебя буду держать не только я, но и это дерево!
— Да, если ты не отпустишь веревку, — мрачно огрызнулся Кьюлаэра. Он уселся на краю утеса, бросил взгляд вниз, и у него защемило в груди. Страх обуял его, торопил, понуждал бежать, драться, сделать хоть что-нибудь, чтобы покинуть этот утес, но другой, более жуткий страх — боязнь посоха Миротворца и его магии — удерживал его. Он сделал глубокий вдох и сказал:
— Если я умру. Миротворец, мой дух будет преследовать тебя.
Потом сделал еще один глубокий вдох и полез вниз. Впрочем, он не думал, что старик боится духов. Веревка дергалась, но держала хорошо. Кьюлаэра упирался ногами в отвесный склон, не глядя вниз. Сердце бешено колотилось в груди, его стук отдавался в голове.
Он думал о том, заслужит ли сегодня похвалу Миротворца.
Глава 10
— Теперь — вдоль склона, — бодро проговорил Миротворец. — Держись за веревку и будь осторожен, отпускай ее не спеша.
— Буду очень осторожен, — буркнул Кьюлаэра. И начал спуск по отвесному склону. Его сердце стучало дюжиной кузнечных молотов. Хорошее настроение Миротворца могло быть добрым знаком, но Кьюлаэра вспомнил только что произнесенные суровые слова и сглотнул подступивший к горлу комок. Он смело глянул вверх, хотя видел там только изумленное лицо свесившегося с края утеса Йокота. Его немного удивило, что гном, наблюдающий за его стараниями, не выглядел радостным, на самом деле он казался искренне обеспокоенным. С чего бы это?
— Слишком быстро! — крикнул старик, и верно, веревка ожгла ладонь. Как старый злодей мог это узнать, даже не посмотрев вниз?
Кьюлаэра стал двигаться еще медленнее, хотя больше всего на свете ему хотелось, чтобы этот ужасный спуск завершился как можно скорее.
— Осталось всего несколько ярдов! — крикнул ему Йокот. Кьюлаэра чуть вовсе не размяк от облегчения, и все-таки, зачем гном ему помогает, пусть даже советами? Он отчаянно вцепился в веревку, потихоньку отпуская ее из рук, и шаг за шагом двигался по склону. Наконец, вытянув ногу, он коснулся горизонтальной поверхности. Не в силах в это поверить, Кьюлаэра опустил обе ноги, стравил еще полфута веревки — и почувствовал, что она ослабла. Он отогнал волну ужаса, нахлынувшую на него, и потопал ногами, чтобы убедиться, что опора надежна. Только потом он наконец посмотрел вниз и увидел под ногами твердый камень.
— Отвязывай веревку! — Голос Миротворца издалека казался тонким.
А если Кьюлаэра не отвяжет?
Они окажутся в ловушке, а он сможет сбежать, спускаясь по выступам склона! Амулет ударил по шее холодом, но Кьюлаэра продолжал быстро обдумывать свою затею. Он не сможет сбежать, не бросив веревку, но ее можно привязать к крупному валуну, если бы удалось такой отыскать...
Ну да, а Миротворец спустится и достанет его своим треклятым посохом. Кьюлаэра с досадой вздохнул и отвязал веревку. По крайней мере старик вроде бы благосклонен к нему сегодня, и вряд ли стоит делать что-то такое, из-за чего его благосклонность стала бы меньше. Он стоял, ждал и смотрел и на свесившиеся с утеса ноги Йокота, который обмотался веревкой в точности так же, как до него Кьюлаэра. Гном пополз по отвесному склону, как улитка, а может, Кьюлаэра и сам полз так же медленно? Он задумался.
Вдруг он понял, что недолго пробудет с гномом наедине. Что мешает ему сбросить человечка с обрыва? Сердце подпрыгнуло от этой мысли, но амулет остудил шею, и распространяющееся по телу онемение напомнило ему о магии Йокота. Да, Йокот новичок в шаманстве, как сказал Миротворец, но все же он был способен противостоять напору и мышцам Кьюлаэры. Но какая уж тут магия, когда гном будет лететь навстречу смерти...
А вдруг все же сумеет что-то сделать, чтобы спасти свою жизнь?
Тогда сумеет и отомстить — это будет еще хуже, потому что и когда заклинания Йокота взлетят наверх, то сверху обрушится кара Миротворца. «Вряд ли он меня убьет, — подумал Кьюлаэра, — раз заявляет, что я ему нужен для каких-то там его гнусных целей, но наверняка будет очень больно». Не то чтобы он был против легкой боли или не мог долго переносить ее, если в итоге можно было победить, но сражающийся Миротворец неизбежно побеждал, так что какой смысл терпеть боль?
Кьюлаэра с досадой вскинул руки и схватил Йокота за пояс. Его снедало желание швырнуть человечка в пропасть, но к тому времени, как гном отвязал веревку, оно было подавлено боязнью наказания от старика. Кьюлаэра вздохнул и опустил гнома на уступ.
Йокот поднял глаза и медленно проговорил:
— Спасибо, Кьюлаэра.
Благодарность удивила Кьюлаэру — с тех пор как ему исполнилось двенадцать и он перестал верить людским словам, его еще никто не благодарил! Охваченный былым гневом, он зарычал:
— Разве у меня был выбор?
— Да... — протянул гном, — ты мог постоять в стороне и дать мне самому опуститься на уступ, хотя, признаю, я испытал невероятное облегчение, почувствовав, что ты меня поддерживаешь.
— Да, я мог бы этого и не делать, — согласился Кьюлаэра и подивился, что ему самому это не пришло в голову.
Йокот задержал взгляд на какое-то время и отвернулся к отвесному склону.
— Кто следующий?
Китишейн. Посмотрев на нее снизу, Кьюлаэра понял, что у него еще остались кое-какие радости в жизни. Хоть эта женщина и была одета в штаны, она все-таки оставалась очень привлекательной; ее ботинки были туго зашнурованы и имели весьма изящный вид. Кьюлаэра размечтался, но злой укус амулета заставил его одуматься — холодный укус ошейника и опасная близость ног Китишейн, спускающейся по склону Кьюлаэра улыбнулся и поднял руки, чтобы взять ее за талию, но Китишейн одернула его:
— Я спущусь сама, спасибо.
— Как пожелаешь, — постарался придать голосу равнодушие Кьюлаэра и отошел в сторону.
Став на уступ, покрасневшая Китишейн гордо удалилась. Гордо удаляться тут было нелегко, поскольку места для этого хватило лишь на два шага, но Китишейн это все же сделала. Когда Кьюлаэра снова глянул вверх, она воскликнула:
— Как ты смеешь смотреть!
— Я должен ее поймать, если она упадет, — огрызнулся Кьюлаэра. — Как бы я смог это сделать, интересно, не глядя?
Лицо Китишейн стало еще суровее, но она промолчала.
На самом деле ничего особенно приятного в том, чтобы следить за тем, как спускается по веревке девушка-гном, не было. На ней было столько нижних юбок, что никто не смог бы разглядеть форму ее ног, только лишь ступни — а Кьюлаэра, глядя на такую кроху, не мог ощутить что-либо большее, чем легкие волны желания, пробуждающие воспоминания, пугающие, хотя он был уже взрослым человеком и давно перерос убитого им когда-то насильника.
Сверху донеслось жалобное поскуливание Луа, и Кьюлаэра почувствовал одновременно и раздражение, и жалость. Раздражение было естественнее жалости, но все-таки он потянулся и схватил Луа за талию, когда она оказалась ниже. Она вздрогнула, вскрикнула, выпустила из рук веревку и снова в ужасе закричала.
— Не бойся, сестричка! — Китишейн подошла, протянула руки, и Кьюлаэра с брезгливостью отпустил девушку-гнома. Китишейн в бешенстве зыркнула на него, но сама Луа ничего не заметила, она только, рыдая, вцепилась в Китишейн. — Да, конечно, это было нелегкое испытание, — утешала ее Китишейн, — но ты спустилась к нам, не выпустив веревку из рук, а если бы ты упала, Кьюлаэра бы тебя поддержал.
От этих слов кроха разрыдалась еще пуще. А Кьюлаэра еще сильнее разозлился. Йокот с тревогой смотрел на Луа, так что в итоге единственным, кто смотрел наверх, когда с края утеса свесился Миротворец, оказался Кьюлаэра. Платье старика так колыхалось, что Кьюлаэре удалось лишь мельком увидеть его ноги, довольно-таки мускулистые.
Вдруг Кьюлаэра задумался о том, кто же теперь подержит другой конец веревки.
Он бросился вперед, расставил руки, чтобы поймать старика. Китишейн, увидев это, взглянула вверх и сказала:
— Нечего бояться. Он надежно закрепил веревку.
Кьюлаэра не убрал рук, хотя сердце у него перестало колотиться, и обозвал себя дураком за то, что заботится о безопасности своего врага. Ведь разбейся Миротворец насмерть, эти трое снова стали бы его рабами! Если б не магия Йокота...
Но Миротворец преспокойно приземлился и поблагодарил Кьюлаэру легким кивком:
— Спасибо, дитя леса. Я и правда мог выпустить веревку и не успеть произнести полетное заклинание.
«Ага, — подумал Кьюлаэра, — теперь я уже не “волкоголовый”, а “дитя леса”, так? Интересно, с чего бы это?»
Потом он удивился: а почему старик сразу же не произнес свое полетное заклинание? Соврал — небось и летать-то не умеет...
Взглянув вверх, Миротворец резко потянул за веревку, и он продолжал тянуть, и скоро она оторвалась от дерева.
— Отойдите! — приказал мудрец.
Кьюлаэра быстро отступил. Йокот с Китишейн тоже. Даже Луа удалось справиться с рыданиями и, осмелев, посмотреть вверх — и вовремя: веревка упала и легла у их ног.
— Смотай ее, — сказал старик Кьюлаэре, — и пойдем.
Кьюлаэра вздохнул и наклонился, чтобы смотать веревку.
Эта дрожь напомнила Китишейн о том, как он набрасывался на нее. Да, с тех пор как Йокот победил Кьюлаэру магией, тот ко всем остальным стал относиться равнодушно, но Китишейн понимала, что все-таки он может попытаться снова напасть на нее. Стоило залюбоваться им, как всплывали воспоминания и заставляли ее с дрожью отвернуться от верзилы.
Луа в свою очередь заметила перемены в Йокоте. Как ей показалось, он стал другим после того, как победил Кьюлаэру, — сильнее, увереннее. И вместе с тем он стал более мрачен и молчалив, ей недоставало его прежних едких насмешек и ехидных замечаний по адресу Кьюлаэры — не то чтобы они совсем прекратились, но стали реже. Йокот возмужал, стал крепче постоянно живущих под землей гномов. По вечерам, когда Йокот снимал очки, Луа начала замечать, что он весьма привлекателен.
С удивлением и радостью она обнаружила, что уже не влюблена в Кьюлаэру. К ней пришло чувство освобождения и облегчения, удивлявшие ее, но теперь ее влюбленность перекинулась на Йокота. Гном же, казалось, избегал Луа. Не из-за того ли, что она так жалела Кьюлаэру, когда тому было плохо? Но ведь она всех жалеет одинаково! Вконец запутавшаяся Луа погрузилась в тоску.
Кьюлаэра со своей стороны обнаружил, что все чаще и чаще размышляет о правилах, которые так восхвалял Миротворец, и начал придумывать возражения. Самым главным из них было то, что он сильно сомневался, что может повстречать человека сильнее себя, того, кто стал бы мучить его. Четверых или пятерых мучителей вместе — да, но одного? Он ни разу в жизни не видел человека ни такого же рослого, как он сам, ни такого же сильного, а боевое искусство Миротворца его не страшило, поскольку это было всего лишь искусство, а значит, в один прекрасный день и он им овладеет. Но увы, не магией — это правило Кьюлаэра согласился принять: никогда не нарываться на драку с шаманом. Но он помнил, что Миротворец сказал: «Только тогда, когда это неизбежно», — и начал продумывать, как можно было бы одолеть колдунов. Ударить быстрее, опередить, пока они не успели произнести заклинание? Но как приблизиться для одного быстрого, решающего удара? Тут было над чем поломать голову.
Миротворец начал доверять ему настолько, что позволял исчезать из поля зрения, и однажды Кьюлаэра, собирая хворост для костра, увидел рослого незнакомца, идущего к нему по лесу. Он понял, что это и есть ответ на вопрос о мучителе сильнее его самого.
Незнакомец казался немного выше Кьюлаэры, у него были темные волосы, широкоскулое лицо и большие глаза. Облаченный в рубаху лесного жителя, штаны и ботинки, он был мягким и грузным. Тем не менее по собственному опыту Кьюлаэра знал, что даже под самым толстым слоем жира могут прятаться дюжие мышцы, так что радоваться не стал. Он был готов увернуться, поскольку незнакомец сжимал лук, а за спиной его висел колчан со стрелами.
И конечно, незнакомец натянул тетиву и осклабился:
— Иди сюда, приятель! Я вышел подстрелить оленя, и мне бы не помешал раб, который бы нес тушу.
— Сам иди сюда! — Сердце Кьюлаэры пело в предвкушении честной драки. — Я не раб и уж, конечно, не друг человеку, который убивает больше, чем способен съесть.
Стрела была нацелена прямо ему в лицо.
— О нет, ты или раб, или покойник.
— Тогда убей меня, — дерзко предложил Кьюлаэра.
Звякнула тетива. Кьюлаэра метнулся влево. Стрела, конечно, пролетела далеко справа — охотник рассчитывал, что его жертва метнется туда. Кьюлаэра тут же бросился прямо на незнакомца и настиг его прежде, чем тот успел перезарядить лук. Охотник бросил свое оружие как раз вовремя, чтобы закрыться от удара Кьюлаэры, но от толчка полетел назад, успев вцепиться в рубаху Кьюлаэры, и потянул его за собой. Кьюлаэра потерял равновесие, но, падая, двинул кулаком охотнику в живот. Он не ошибся, под слоем жира оказались твердые мышцы, и притом жира было совсем немного, но охотник замычал и немного ослабил хватку, чего Кьюлаэре хватило, чтобы вырвать руку и вскочить на ноги. Но и охотник поднялся так же быстро, как и Кьюлаэра, встал в стойку, ухмыльнулся.
Кьюлаэра сильно ударил по ухмыляющейся роже — сильно и быстро.
Рука незнакомца резко взметнулась, чтобы отразить удар, и кулак метнулся Кьюлаэре в живот. Кьюлаэра закрылся, отразил удар, направленный ему прямо в лицо, но третьим ударом охотник попал ему в скулу. Кьюлаэра отпрыгнул, в голове у него звенело, он тряхнул ей, чтобы она прояснилась. В ушах гремел победный рев врага, он увидел приближающееся пятно: незнакомец стремился воспользоваться достигнутым преимуществом. Кьюлаэра закрылся руками, отступил, повернулся и нырнул в сторону достаточно быстро, чтобы удар, направленный ему в живот, пришелся в руку, но споткнулся и упал спиной на что-то твердое. Незнакомец, громко ликуя, перепрыгнул через бревно и занес ногу над упавшим.
Кьюлаэра схватил его за лодыжку, толкнул ногу врага от себя и вывернулся. Незнакомец, визжа от боли, упал. Не отпуская его ноги, Кьюлаэра поднялся и принялся качать ее из стороны в сторону. Охотник не оставлял попыток лягнуть его. Кьюлаэра ухмыльнулся и задрал ногу врага еще выше, а тот врезал другой ногой ему по ребрам. Кьюлаэра выпустил его лодыжку, беззвучно бранясь, постарался не отвлекаться, но его легкие отчаянно просили воздуха. Охотник прыгнул и быстро ударил Кьюлаэру по лицу три раза подряд. Два удара Кьюлаэра отбил и успел отскочить назад, чтобы смягчить третий. Он поспешно отступал, подпрыгивая и отражая удар за ударом, потом изловчился и резко нырнул незнакомцу под руки и врезал ему кулаком в живот. Охотник с ревом согнулся, не опуская рук, не отрывая глаз от Кьюлаэры, пытаясь вдохнуть. Кьюлаэра мог его понять: драка длилась уже достаточно долго — он и сам уже порядком устал.
Но она продлилась еще. Удар — ответный удар, удар — защита, отступление — нападение, пока наконец оба мужчины не встали, дрожа от усталости, друг против друга с опущенными руками, в полном изнеможении хватая ртами воздух и набирая сил для следующего удара.
— Буду очень осторожен, — буркнул Кьюлаэра. И начал спуск по отвесному склону. Его сердце стучало дюжиной кузнечных молотов. Хорошее настроение Миротворца могло быть добрым знаком, но Кьюлаэра вспомнил только что произнесенные суровые слова и сглотнул подступивший к горлу комок. Он смело глянул вверх, хотя видел там только изумленное лицо свесившегося с края утеса Йокота. Его немного удивило, что гном, наблюдающий за его стараниями, не выглядел радостным, на самом деле он казался искренне обеспокоенным. С чего бы это?
— Слишком быстро! — крикнул старик, и верно, веревка ожгла ладонь. Как старый злодей мог это узнать, даже не посмотрев вниз?
Кьюлаэра стал двигаться еще медленнее, хотя больше всего на свете ему хотелось, чтобы этот ужасный спуск завершился как можно скорее.
— Осталось всего несколько ярдов! — крикнул ему Йокот. Кьюлаэра чуть вовсе не размяк от облегчения, и все-таки, зачем гном ему помогает, пусть даже советами? Он отчаянно вцепился в веревку, потихоньку отпуская ее из рук, и шаг за шагом двигался по склону. Наконец, вытянув ногу, он коснулся горизонтальной поверхности. Не в силах в это поверить, Кьюлаэра опустил обе ноги, стравил еще полфута веревки — и почувствовал, что она ослабла. Он отогнал волну ужаса, нахлынувшую на него, и потопал ногами, чтобы убедиться, что опора надежна. Только потом он наконец посмотрел вниз и увидел под ногами твердый камень.
— Отвязывай веревку! — Голос Миротворца издалека казался тонким.
А если Кьюлаэра не отвяжет?
Они окажутся в ловушке, а он сможет сбежать, спускаясь по выступам склона! Амулет ударил по шее холодом, но Кьюлаэра продолжал быстро обдумывать свою затею. Он не сможет сбежать, не бросив веревку, но ее можно привязать к крупному валуну, если бы удалось такой отыскать...
Ну да, а Миротворец спустится и достанет его своим треклятым посохом. Кьюлаэра с досадой вздохнул и отвязал веревку. По крайней мере старик вроде бы благосклонен к нему сегодня, и вряд ли стоит делать что-то такое, из-за чего его благосклонность стала бы меньше. Он стоял, ждал и смотрел и на свесившиеся с утеса ноги Йокота, который обмотался веревкой в точности так же, как до него Кьюлаэра. Гном пополз по отвесному склону, как улитка, а может, Кьюлаэра и сам полз так же медленно? Он задумался.
Вдруг он понял, что недолго пробудет с гномом наедине. Что мешает ему сбросить человечка с обрыва? Сердце подпрыгнуло от этой мысли, но амулет остудил шею, и распространяющееся по телу онемение напомнило ему о магии Йокота. Да, Йокот новичок в шаманстве, как сказал Миротворец, но все же он был способен противостоять напору и мышцам Кьюлаэры. Но какая уж тут магия, когда гном будет лететь навстречу смерти...
А вдруг все же сумеет что-то сделать, чтобы спасти свою жизнь?
Тогда сумеет и отомстить — это будет еще хуже, потому что и когда заклинания Йокота взлетят наверх, то сверху обрушится кара Миротворца. «Вряд ли он меня убьет, — подумал Кьюлаэра, — раз заявляет, что я ему нужен для каких-то там его гнусных целей, но наверняка будет очень больно». Не то чтобы он был против легкой боли или не мог долго переносить ее, если в итоге можно было победить, но сражающийся Миротворец неизбежно побеждал, так что какой смысл терпеть боль?
Кьюлаэра с досадой вскинул руки и схватил Йокота за пояс. Его снедало желание швырнуть человечка в пропасть, но к тому времени, как гном отвязал веревку, оно было подавлено боязнью наказания от старика. Кьюлаэра вздохнул и опустил гнома на уступ.
Йокот поднял глаза и медленно проговорил:
— Спасибо, Кьюлаэра.
Благодарность удивила Кьюлаэру — с тех пор как ему исполнилось двенадцать и он перестал верить людским словам, его еще никто не благодарил! Охваченный былым гневом, он зарычал:
— Разве у меня был выбор?
— Да... — протянул гном, — ты мог постоять в стороне и дать мне самому опуститься на уступ, хотя, признаю, я испытал невероятное облегчение, почувствовав, что ты меня поддерживаешь.
— Да, я мог бы этого и не делать, — согласился Кьюлаэра и подивился, что ему самому это не пришло в голову.
Йокот задержал взгляд на какое-то время и отвернулся к отвесному склону.
— Кто следующий?
Китишейн. Посмотрев на нее снизу, Кьюлаэра понял, что у него еще остались кое-какие радости в жизни. Хоть эта женщина и была одета в штаны, она все-таки оставалась очень привлекательной; ее ботинки были туго зашнурованы и имели весьма изящный вид. Кьюлаэра размечтался, но злой укус амулета заставил его одуматься — холодный укус ошейника и опасная близость ног Китишейн, спускающейся по склону Кьюлаэра улыбнулся и поднял руки, чтобы взять ее за талию, но Китишейн одернула его:
— Я спущусь сама, спасибо.
— Как пожелаешь, — постарался придать голосу равнодушие Кьюлаэра и отошел в сторону.
Став на уступ, покрасневшая Китишейн гордо удалилась. Гордо удаляться тут было нелегко, поскольку места для этого хватило лишь на два шага, но Китишейн это все же сделала. Когда Кьюлаэра снова глянул вверх, она воскликнула:
— Как ты смеешь смотреть!
— Я должен ее поймать, если она упадет, — огрызнулся Кьюлаэра. — Как бы я смог это сделать, интересно, не глядя?
Лицо Китишейн стало еще суровее, но она промолчала.
На самом деле ничего особенно приятного в том, чтобы следить за тем, как спускается по веревке девушка-гном, не было. На ней было столько нижних юбок, что никто не смог бы разглядеть форму ее ног, только лишь ступни — а Кьюлаэра, глядя на такую кроху, не мог ощутить что-либо большее, чем легкие волны желания, пробуждающие воспоминания, пугающие, хотя он был уже взрослым человеком и давно перерос убитого им когда-то насильника.
Сверху донеслось жалобное поскуливание Луа, и Кьюлаэра почувствовал одновременно и раздражение, и жалость. Раздражение было естественнее жалости, но все-таки он потянулся и схватил Луа за талию, когда она оказалась ниже. Она вздрогнула, вскрикнула, выпустила из рук веревку и снова в ужасе закричала.
— Не бойся, сестричка! — Китишейн подошла, протянула руки, и Кьюлаэра с брезгливостью отпустил девушку-гнома. Китишейн в бешенстве зыркнула на него, но сама Луа ничего не заметила, она только, рыдая, вцепилась в Китишейн. — Да, конечно, это было нелегкое испытание, — утешала ее Китишейн, — но ты спустилась к нам, не выпустив веревку из рук, а если бы ты упала, Кьюлаэра бы тебя поддержал.
От этих слов кроха разрыдалась еще пуще. А Кьюлаэра еще сильнее разозлился. Йокот с тревогой смотрел на Луа, так что в итоге единственным, кто смотрел наверх, когда с края утеса свесился Миротворец, оказался Кьюлаэра. Платье старика так колыхалось, что Кьюлаэре удалось лишь мельком увидеть его ноги, довольно-таки мускулистые.
Вдруг Кьюлаэра задумался о том, кто же теперь подержит другой конец веревки.
Он бросился вперед, расставил руки, чтобы поймать старика. Китишейн, увидев это, взглянула вверх и сказала:
— Нечего бояться. Он надежно закрепил веревку.
Кьюлаэра не убрал рук, хотя сердце у него перестало колотиться, и обозвал себя дураком за то, что заботится о безопасности своего врага. Ведь разбейся Миротворец насмерть, эти трое снова стали бы его рабами! Если б не магия Йокота...
Но Миротворец преспокойно приземлился и поблагодарил Кьюлаэру легким кивком:
— Спасибо, дитя леса. Я и правда мог выпустить веревку и не успеть произнести полетное заклинание.
«Ага, — подумал Кьюлаэра, — теперь я уже не “волкоголовый”, а “дитя леса”, так? Интересно, с чего бы это?»
Потом он удивился: а почему старик сразу же не произнес свое полетное заклинание? Соврал — небось и летать-то не умеет...
Взглянув вверх, Миротворец резко потянул за веревку, и он продолжал тянуть, и скоро она оторвалась от дерева.
— Отойдите! — приказал мудрец.
Кьюлаэра быстро отступил. Йокот с Китишейн тоже. Даже Луа удалось справиться с рыданиями и, осмелев, посмотреть вверх — и вовремя: веревка упала и легла у их ног.
— Смотай ее, — сказал старик Кьюлаэре, — и пойдем.
Кьюлаэра вздохнул и наклонился, чтобы смотать веревку.
* * *
Китишейн ловила себя на том, что по пути украдкой посматривает на Кьюлаэру. Ей с трудом верилось, что это тот самый человек, что напал на нее несколько месяцев назад. Наука мытья, прививаемая ему Миротворцем, не прошла даром: оказалось, что у парня белое, свежее лицо, волосы светлые. То ли из-за упражнений, то ли из-за уроков унижения и боли, но казалось, что кожа верзилы теперь чуть ли не светится. Жирок истаял, обнаружив под собой могучие мускулы. Лицо Кьюлаэры осунулось, и стало заметно, что для мужчины у него очень большие глаза, прямой нос, а от вида его пухлых губ девушку бросало в непонятную дрожь.Эта дрожь напомнила Китишейн о том, как он набрасывался на нее. Да, с тех пор как Йокот победил Кьюлаэру магией, тот ко всем остальным стал относиться равнодушно, но Китишейн понимала, что все-таки он может попытаться снова напасть на нее. Стоило залюбоваться им, как всплывали воспоминания и заставляли ее с дрожью отвернуться от верзилы.
Луа в свою очередь заметила перемены в Йокоте. Как ей показалось, он стал другим после того, как победил Кьюлаэру, — сильнее, увереннее. И вместе с тем он стал более мрачен и молчалив, ей недоставало его прежних едких насмешек и ехидных замечаний по адресу Кьюлаэры — не то чтобы они совсем прекратились, но стали реже. Йокот возмужал, стал крепче постоянно живущих под землей гномов. По вечерам, когда Йокот снимал очки, Луа начала замечать, что он весьма привлекателен.
С удивлением и радостью она обнаружила, что уже не влюблена в Кьюлаэру. К ней пришло чувство освобождения и облегчения, удивлявшие ее, но теперь ее влюбленность перекинулась на Йокота. Гном же, казалось, избегал Луа. Не из-за того ли, что она так жалела Кьюлаэру, когда тому было плохо? Но ведь она всех жалеет одинаково! Вконец запутавшаяся Луа погрузилась в тоску.
Кьюлаэра со своей стороны обнаружил, что все чаще и чаще размышляет о правилах, которые так восхвалял Миротворец, и начал придумывать возражения. Самым главным из них было то, что он сильно сомневался, что может повстречать человека сильнее себя, того, кто стал бы мучить его. Четверых или пятерых мучителей вместе — да, но одного? Он ни разу в жизни не видел человека ни такого же рослого, как он сам, ни такого же сильного, а боевое искусство Миротворца его не страшило, поскольку это было всего лишь искусство, а значит, в один прекрасный день и он им овладеет. Но увы, не магией — это правило Кьюлаэра согласился принять: никогда не нарываться на драку с шаманом. Но он помнил, что Миротворец сказал: «Только тогда, когда это неизбежно», — и начал продумывать, как можно было бы одолеть колдунов. Ударить быстрее, опередить, пока они не успели произнести заклинание? Но как приблизиться для одного быстрого, решающего удара? Тут было над чем поломать голову.
Миротворец начал доверять ему настолько, что позволял исчезать из поля зрения, и однажды Кьюлаэра, собирая хворост для костра, увидел рослого незнакомца, идущего к нему по лесу. Он понял, что это и есть ответ на вопрос о мучителе сильнее его самого.
Незнакомец казался немного выше Кьюлаэры, у него были темные волосы, широкоскулое лицо и большие глаза. Облаченный в рубаху лесного жителя, штаны и ботинки, он был мягким и грузным. Тем не менее по собственному опыту Кьюлаэра знал, что даже под самым толстым слоем жира могут прятаться дюжие мышцы, так что радоваться не стал. Он был готов увернуться, поскольку незнакомец сжимал лук, а за спиной его висел колчан со стрелами.
И конечно, незнакомец натянул тетиву и осклабился:
— Иди сюда, приятель! Я вышел подстрелить оленя, и мне бы не помешал раб, который бы нес тушу.
— Сам иди сюда! — Сердце Кьюлаэры пело в предвкушении честной драки. — Я не раб и уж, конечно, не друг человеку, который убивает больше, чем способен съесть.
Стрела была нацелена прямо ему в лицо.
— О нет, ты или раб, или покойник.
— Тогда убей меня, — дерзко предложил Кьюлаэра.
Звякнула тетива. Кьюлаэра метнулся влево. Стрела, конечно, пролетела далеко справа — охотник рассчитывал, что его жертва метнется туда. Кьюлаэра тут же бросился прямо на незнакомца и настиг его прежде, чем тот успел перезарядить лук. Охотник бросил свое оружие как раз вовремя, чтобы закрыться от удара Кьюлаэры, но от толчка полетел назад, успев вцепиться в рубаху Кьюлаэры, и потянул его за собой. Кьюлаэра потерял равновесие, но, падая, двинул кулаком охотнику в живот. Он не ошибся, под слоем жира оказались твердые мышцы, и притом жира было совсем немного, но охотник замычал и немного ослабил хватку, чего Кьюлаэре хватило, чтобы вырвать руку и вскочить на ноги. Но и охотник поднялся так же быстро, как и Кьюлаэра, встал в стойку, ухмыльнулся.
Кьюлаэра сильно ударил по ухмыляющейся роже — сильно и быстро.
Рука незнакомца резко взметнулась, чтобы отразить удар, и кулак метнулся Кьюлаэре в живот. Кьюлаэра закрылся, отразил удар, направленный ему прямо в лицо, но третьим ударом охотник попал ему в скулу. Кьюлаэра отпрыгнул, в голове у него звенело, он тряхнул ей, чтобы она прояснилась. В ушах гремел победный рев врага, он увидел приближающееся пятно: незнакомец стремился воспользоваться достигнутым преимуществом. Кьюлаэра закрылся руками, отступил, повернулся и нырнул в сторону достаточно быстро, чтобы удар, направленный ему в живот, пришелся в руку, но споткнулся и упал спиной на что-то твердое. Незнакомец, громко ликуя, перепрыгнул через бревно и занес ногу над упавшим.
Кьюлаэра схватил его за лодыжку, толкнул ногу врага от себя и вывернулся. Незнакомец, визжа от боли, упал. Не отпуская его ноги, Кьюлаэра поднялся и принялся качать ее из стороны в сторону. Охотник не оставлял попыток лягнуть его. Кьюлаэра ухмыльнулся и задрал ногу врага еще выше, а тот врезал другой ногой ему по ребрам. Кьюлаэра выпустил его лодыжку, беззвучно бранясь, постарался не отвлекаться, но его легкие отчаянно просили воздуха. Охотник прыгнул и быстро ударил Кьюлаэру по лицу три раза подряд. Два удара Кьюлаэра отбил и успел отскочить назад, чтобы смягчить третий. Он поспешно отступал, подпрыгивая и отражая удар за ударом, потом изловчился и резко нырнул незнакомцу под руки и врезал ему кулаком в живот. Охотник с ревом согнулся, не опуская рук, не отрывая глаз от Кьюлаэры, пытаясь вдохнуть. Кьюлаэра мог его понять: драка длилась уже достаточно долго — он и сам уже порядком устал.
Но она продлилась еще. Удар — ответный удар, удар — защита, отступление — нападение, пока наконец оба мужчины не встали, дрожа от усталости, друг против друга с опущенными руками, в полном изнеможении хватая ртами воздух и набирая сил для следующего удара.