Страница:
«Помнит Вена, помнят Альпы и Дунай тот цветущий, тот поющий, яркий май...»
Вряд ли помнят. Какой-то классик верно сказал, что война становится историей, когда перестает быть болью. Для Австрии процесс перехода Второй мировой в качество временной характеристики произошел быстро и безболезненно, став главой в учебниках истории.
Чистые улицы и скверы умиротворяли и расслабляли, однако времени на отдых и расслабление не было. Такси из аэропорта доставило Вадима почти к центру австрийской столицы, на бульвар Ринг. Он расплатился и дальше пошел пешком, вдыхая свежий весенний воздух. Нехитрый багаж покоился в ячейке камеры хранения на аэровокзале.
Выйдя на Марияхильферштрассе, посетив несколько магазинов и убедившись для порядка в отсутствии слежки, Вадим свернул на узкую мощеную улочку, на которой с трудом могли разъехаться две машины. Двухэтажный дом с мансардой, крытый красной черепицей, казалось, сошел с яркой рождественской открытки. Маленький магазинчик на первом этаже с традиционным колокольчиком над входной дверью радовал глаз многоцветьем товара и приветливой улыбкой опрятной пожилой продавщицы.
Иорданский бизнесмен зашел в него, а через некоторое время опять появился на улице. Правда, к Иордании он уже не имел никакого отношения. Гражданин Украины Середниченко Николай Павлович, предприниматель из Черкасс, забрал на автостоянке у супермаркета «Ауди-80» с украинскими номерами, багажом с личными вещами и сувенирами и отправился в путь в родные края.
Правда, добрался он лишь до Праги, где превратился в российского подданного Данилевского Игоря Юрьевича, уроженца Твери, постоянно проживающего там же. А от Праги до Москвы — рукой подать, если лететь на самолете.
Купив в киоске «Таймс» и «Вашингтон пост», чтобы почитать в самолете, Вадим до объявления посадки на рейс бесцельно бродил по аэропорту.
Мысленно вернувшись к событиям двухдневной давности, он еще раз удивился произошедшему. Срочный отзыв, больше похожий на эвакуацию, не укладывался в обычные рамки. Подготовка к операции заняла почти полгода. Хотя самого Викинга ввели в действие три месяца назад, основная тяжесть лежала на его плечах. Исчезновение иорданского бизнесмена, эмиссара крупнейшего на Ближнем Востоке торговца оружием Котильянца, ставило под удар группу, включая и часть агентурной сети.
Нельзя сказать, что время и труд были потрачены зря. Получено достаточно информации о финансировании и путях доставки оружия на Северный Кавказ. Однако без дальнейшего участия Вадима завершить операцию по уничтожению каналов поставки представлялось невозможным.
Переговоры по продаже средств противовоздушной обороны и в первую очередь «Стингеров», которые успешно вел Вадим под видом иорданца, дали немало разведданных о составе и дислокации подразделений, действующих на территории Чечни. До финальной части операции оставались считанные если не дни, то недели.
И вдруг — приказ на срочный отзыв ключевой фигуры. Такие варианты случались раньше, но, как правило, было время на подготовку и разработку достоверной и достойной версии. Сейчас вывод Вадима из игры походил на бегство. Объяснения этому придумать было трудно, но такова судьба служивого: пункт первый — начальник всегда прав; пункт второй — если начальник не прав, смотри пункт первый.
Иорданец погиб в автомобильной катастрофе, торговые связи оборвались. Все шито белыми нитками.
Без Викинга надежды на успешное окончание операции практически не было. Следовательно, впереди его ждало что-то более важное.
Усевшись в кресло самолета, Вадим ощутил, что дорога свое все-таки взяла. Нервное напряжение двух суток и усталость резко навалились, и, не дожидаясь взлета, он крепко и безмятежно заснул. Проснулся Вадим от переливов храпа соседа. Посмотрев на часы, он понял, что полет проходит уже над территорией России.
Вадим вытянул из сумки и развернул трехдневной давности лондонский «Тайме». Цивилизованный мир жил своей жизнью: партии и блоки боролись за влияние на политических аренах, спад производства сменялся подъемом и обратно, индексы бирж качались маятниками вверх и вниз. Происходила смена правительств и лидеров, народы то там, то здесь против чего-то протестовали и что-то приветствовали. То есть мир жил жизнью напряженной, прекрасной и удивительной.
Перелистнув очередной лист, Вадим ухватил взглядом небольшую заметку внизу полосы и застыл в оцепенении. Голова мгновенно сделалась чугунной и не смогла сразу воспринять того, что он читал в коротком сообщении, а вернее — не захотела это принять. Он почувствовал свое покрывшееся холодным потом тело пустым и невесомым. Потом вдруг все встало на свои места и появилось чувство безысходности и тоскливой растерянности, а сердце все сильнее и сильнее начали сдавливать тиски горя. Вадим понял, что не может дышать и все его попытки сделать это ни к чему не приводят. То, что было написано в этой заметке, не имело права на существование. В противном случае сам мир должен был взорваться, рухнуть и уже разрушается в сознании одного человека — его самого.
С газетного листа на него смотрели те, ближе кого у Викинга не было, — Валерий, Татьяна и Иринка. Информация была скупой и беспристрастной. Похищение в Сьерра-Марино террористами жены и дочери российского дипломата, требование выкупа, взрыв дома, трупы заложников... Следствие ведется. Ответственность за все на себя взяла ранее неизвестная политическая группировка. Осуждение терроризма мировой общественностью... Точка.
Глава 2
Вряд ли помнят. Какой-то классик верно сказал, что война становится историей, когда перестает быть болью. Для Австрии процесс перехода Второй мировой в качество временной характеристики произошел быстро и безболезненно, став главой в учебниках истории.
Чистые улицы и скверы умиротворяли и расслабляли, однако времени на отдых и расслабление не было. Такси из аэропорта доставило Вадима почти к центру австрийской столицы, на бульвар Ринг. Он расплатился и дальше пошел пешком, вдыхая свежий весенний воздух. Нехитрый багаж покоился в ячейке камеры хранения на аэровокзале.
Выйдя на Марияхильферштрассе, посетив несколько магазинов и убедившись для порядка в отсутствии слежки, Вадим свернул на узкую мощеную улочку, на которой с трудом могли разъехаться две машины. Двухэтажный дом с мансардой, крытый красной черепицей, казалось, сошел с яркой рождественской открытки. Маленький магазинчик на первом этаже с традиционным колокольчиком над входной дверью радовал глаз многоцветьем товара и приветливой улыбкой опрятной пожилой продавщицы.
Иорданский бизнесмен зашел в него, а через некоторое время опять появился на улице. Правда, к Иордании он уже не имел никакого отношения. Гражданин Украины Середниченко Николай Павлович, предприниматель из Черкасс, забрал на автостоянке у супермаркета «Ауди-80» с украинскими номерами, багажом с личными вещами и сувенирами и отправился в путь в родные края.
Правда, добрался он лишь до Праги, где превратился в российского подданного Данилевского Игоря Юрьевича, уроженца Твери, постоянно проживающего там же. А от Праги до Москвы — рукой подать, если лететь на самолете.
Купив в киоске «Таймс» и «Вашингтон пост», чтобы почитать в самолете, Вадим до объявления посадки на рейс бесцельно бродил по аэропорту.
Мысленно вернувшись к событиям двухдневной давности, он еще раз удивился произошедшему. Срочный отзыв, больше похожий на эвакуацию, не укладывался в обычные рамки. Подготовка к операции заняла почти полгода. Хотя самого Викинга ввели в действие три месяца назад, основная тяжесть лежала на его плечах. Исчезновение иорданского бизнесмена, эмиссара крупнейшего на Ближнем Востоке торговца оружием Котильянца, ставило под удар группу, включая и часть агентурной сети.
Нельзя сказать, что время и труд были потрачены зря. Получено достаточно информации о финансировании и путях доставки оружия на Северный Кавказ. Однако без дальнейшего участия Вадима завершить операцию по уничтожению каналов поставки представлялось невозможным.
Переговоры по продаже средств противовоздушной обороны и в первую очередь «Стингеров», которые успешно вел Вадим под видом иорданца, дали немало разведданных о составе и дислокации подразделений, действующих на территории Чечни. До финальной части операции оставались считанные если не дни, то недели.
И вдруг — приказ на срочный отзыв ключевой фигуры. Такие варианты случались раньше, но, как правило, было время на подготовку и разработку достоверной и достойной версии. Сейчас вывод Вадима из игры походил на бегство. Объяснения этому придумать было трудно, но такова судьба служивого: пункт первый — начальник всегда прав; пункт второй — если начальник не прав, смотри пункт первый.
Иорданец погиб в автомобильной катастрофе, торговые связи оборвались. Все шито белыми нитками.
Без Викинга надежды на успешное окончание операции практически не было. Следовательно, впереди его ждало что-то более важное.
Усевшись в кресло самолета, Вадим ощутил, что дорога свое все-таки взяла. Нервное напряжение двух суток и усталость резко навалились, и, не дожидаясь взлета, он крепко и безмятежно заснул. Проснулся Вадим от переливов храпа соседа. Посмотрев на часы, он понял, что полет проходит уже над территорией России.
Вадим вытянул из сумки и развернул трехдневной давности лондонский «Тайме». Цивилизованный мир жил своей жизнью: партии и блоки боролись за влияние на политических аренах, спад производства сменялся подъемом и обратно, индексы бирж качались маятниками вверх и вниз. Происходила смена правительств и лидеров, народы то там, то здесь против чего-то протестовали и что-то приветствовали. То есть мир жил жизнью напряженной, прекрасной и удивительной.
Перелистнув очередной лист, Вадим ухватил взглядом небольшую заметку внизу полосы и застыл в оцепенении. Голова мгновенно сделалась чугунной и не смогла сразу воспринять того, что он читал в коротком сообщении, а вернее — не захотела это принять. Он почувствовал свое покрывшееся холодным потом тело пустым и невесомым. Потом вдруг все встало на свои места и появилось чувство безысходности и тоскливой растерянности, а сердце все сильнее и сильнее начали сдавливать тиски горя. Вадим понял, что не может дышать и все его попытки сделать это ни к чему не приводят. То, что было написано в этой заметке, не имело права на существование. В противном случае сам мир должен был взорваться, рухнуть и уже разрушается в сознании одного человека — его самого.
С газетного листа на него смотрели те, ближе кого у Викинга не было, — Валерий, Татьяна и Иринка. Информация была скупой и беспристрастной. Похищение в Сьерра-Марино террористами жены и дочери российского дипломата, требование выкупа, взрыв дома, трупы заложников... Следствие ведется. Ответственность за все на себя взяла ранее неизвестная политическая группировка. Осуждение терроризма мировой общественностью... Точка.
Глава 2
По волнам моей памяти
В Шереметьеве его встречали. «Ниссан» шустро по Ленинградке и Народного Ополчения домчал до Мневников и высадил около кирпичной девятиэтажки с редкими светящимися квадратами окон. На двери подъезда стоял кодовый замок. За время отсутствия Вадима его очередной раз сломали, отремонтировали и поставили новый код. Время было позднее, шел первый час ночи, поэтому нетрудно было догадаться, что ждать придется долго, пока кто-то выйдет из подъезда или захочет в него войти. Вадим достал сигарету и закурил.
Ему было безразлично, что он не может попасть в подъезд, в квартиру, что на дворе ночь, а за спиной почти трое суток тяжелой дороги. В голове зияла черная дыра, через которую уплывали все появлявшиеся мысли. Из машины вышел сопровождавший и подошел к подъезду.
— Какие проблемы, Викинг? — спросил он.
Вадим очнулся, посмотрел на подошедшего и, оглянувшись на дверь подъезда, попросил у него мобильник. Он вспомнил о телефоне соседки, которая присматривала за квартирой в его отсутствие. Галина Андреевна обрадовалась, услышав голос Вадима, сообщила цифры кода и хотела немедленно подойти к нему в квартиру и накормить с дороги горячим. Он вежливо, но твердо отказался, сославшись на усталость, и согласился поужинать у нее завтра вечером.
Прощаясь, сопровождающий напомнил, что в восемь утра машина будет ждать его около подъезда. Квартира встретила Вадима тишиной, спокойствием и порядком. Засыпав кофе в кофеварку, он разделся и принял душ. Душистый и терпкий аромат свежемолотых зерен распространился по комнатам. Достав из секретера пузатую бутылку пятизвездочного «Арарата», Вадим налил рюмку и выпил, подержав, не проглатывая, несколько секунд коньяк во рту. Отхлебнув пару глотков кофе, он лег на диван. Прямо перед глазами на стенке висела фотография — Валерка Осколов и он, Вадим Беклемишев, в курсантской форме, улыбающиеся, стоят обнявшись на фоне деревьев и бревенчатого сруба дачи, проглядывающего сквозь ветви.
Это было их первое увольнение из ВИИЯ — Военного института иностранных языков. Они подружились еще в абитуре. Когда поступающих разбили по взводам, их койки оказались рядом, и тумбочка досталась одна на двоих. Как-то сразу найдя общий язык, ребята вместе готовились к экзаменам. У Валерия было прекрасно поставлено произношение, а Вадим лучше владел правилами и грамматикой. Так, помогая друг другу, они преодолели все рубежи поступления.
Правда, Валерий сразу набрал проходные баллы, а у Вадима сумма оценок из-за сочинения была спорной. Мандатная комиссия оставила решение для таких, как он, на последнее заседание. Вадим был расстроен, и Валерка переживал вместе с ним. Накануне мандатной комиссии, за день, он исчез из казармы часа на полтора, а вернувшись, выглядел довольным и веселым. Он загадочно сообщил, что позвонил «куда надо» и с комиссией будет все нормально.
Вадим не поверил, так как звонить в город им было запрещено. Телефон стоял только в комнате у дежурного офицера, и абитуриентам входить туда не разрешалось. Позже он узнал, что Валерка, рискуя вылететь из института, бегал ради него в самоволку.
Мандатная комиссия прошла без особых проблем, и его зачислили в это престижное заведение. Обстановка прояснилась в день принятия присяги новоиспеченными курсантами. После клятвы и напутственных слов им было разрешено провести остаток дня с родителями, приехавшими на это мероприятие. У Вадима, кроме бабушки, никого не было, а она, старенькая, приехать не смогла. Он некоторое время пошатался по территории института и, когда это ему надоело, вернулся в казарму и сел смотреть телевизор.
Минут через двадцать дневальный передал Вадиму, чтобы он срочно явился в клуб. На втором этаже в уютной комнате с мягкими креслами и самоваром его уже ждали Валерка, средних лет приятная женщина и мужчина с седыми висками и жестким лицом. Стол был накрыт, и аромат стоял потрясающий.
Мужчина с улыбкой сказал Валерию:
— Ну что, сынок! Знакомь со своим другом. Тем более что он, можно сказать, наш крестник.
Вадим начал официально:
— Курсант... — но мужчина его прервал:
— Это ты начальникам своим будешь представляться, а для нас ты друг нашего сына и такой же детеныш. Меня зовут Николаем Владимировичем, а это мама — Людмила Антоновна. Короче, дядя Коля и тетя Люда.
Валеркина мама прервала мужа:
— Хватит уже знакомств и представлений. Дети голодные, а ты устраиваешь официальный прием. Нам и так прекрасно известно, как его зовут. Садись, Вадим.
Она обняла Вадима за плечи, подвела к столу и усадила в кресло. У Людмилы Антоновны на глазах выступили слезы от созерцания стриженых затылков мальчишек и их волчьего аппетита.
В разговоре неожиданно Вадим понял, что за его поступление хлопотал Николай Владимирович. У него кусок чуть не застрял в горле, когда разобрался, кому звонил Валерка и почему мандатная комиссия прошла без проблем.
Пошли расспросы о семье. Вадиму не очень хотелось рассказывать, в общем-то, чужим людям о себе, но чувство благодарности за неожиданную помощь, за ту домашнюю обстановку и внимание, которые он ощутил, оказавшись рядом с ними, помогли найти слова и рассказать то, что никто посторонний раньше не слышал. История недолгой жизни была не совсем стандартной, но каждый человек воспринимает свои потери глубже, чем окружающие, и кажется, что произошедшее с ним или близкими более трагично.
Мама Вадима после школы, оконченной с золотой медалью в небольшом волжском городе, поехала в Москву и поступила в Губкинский институт. В те годы романтика профессии геологов и нефтяников была на высоте, а дискуссия о физиках и лириках еще воспринималась молодежью серьезно.
На втором курсе девушка встретила на студенческом вечере веселого и кудрявого Санчеса из института Патриса Лумумбы. Их роман был напоен московской весной и ароматом сирени. Расставаясь перед летней практикой и каникулами, они сжимали друг друга в объятиях и клялись в вечной любви. Уже в Тюмени, в стройотряде, Ася поняла, что ждет ребенка.
Родители временно оставались в неведении. Возвратившись в сентябре в Москву, она узнала, что Санчес уже не вернется после каникул в институт — пришло официальное письмо от его отца. Ася думала, что не переживет этого удара. Очень скоро скрывать беременность стало невозможно, и она, оформив академический отпуск, вернулась к родителям. Когда родился Вадим — смуглый, с волнистыми черными волосиками, ему дали отчество Александрович. Все похоже на Санчеса...
В институт Ася уже не вернулась. Окончила курсы и долгое время работала бухгалтером в системе потребкооперации. Замуж так и не вышла, хотя была привлекательной и миловидной женщиной, — посвятила себя полностью воспитанию сына. Умерла она скоротечно, когда Вадиму исполнилось пятнадцать лет. Дед скончался еще раньше, года через четыре после рождения Вадима, так и не простив дочь за ветреность и легкомыслие, как он это называл. Так что последние два года перед поступлением в институт он жил с бабушкой на ее небольшую пенсию.
Языком увлекся случайно. Соседка, бывший преподаватель местного пединститута, подруга его бабушки, после смерти мамы стала чаще бывать у них дома и увлекла Вадима английским. В то трудное для него время нужна была какая-то отдушина. Вечерние уроки, да еще спорт вывели Вадима из тягостного состояния.
А в спорте он не отдавал предпочтения определенному виду. Ему были интересны бокс и легкая атлетика, вольная борьба и самбо. Причем везде он добивался серьезных успехов, и тренеры прочили пареньку блестящую спортивную карьеру, но заниматься чем-то одним Вадиму было скучно. В нем гармонично сочетались природная гибкость и недюжинная сила. То, к чему другие шли через упорные тренировки, ему покорялось без особых усилий. Может быть, поэтому и интерес к занятиям пропадал довольно быстро.
После окончания школы выбор был прост и ясен — военный переводчик. Почему именно военный, Вадим и сам объяснить не мог. Среди родственников не было никого, связанного с кадровой службой в армии. Дед, правда, воевал. В шкатулке лежали его медали «За отвагу», «За победу над Германией», да еще пара юбилейных. Внуку рассказать о войне не успел, тот еще мал был. Факультет иностранных языков в пединституте его не прельщал. Поступать, так только в ВИИЯ!
Людмила Антоновна вытирала глаза платком во время рассказа, а после прижала Вадима к себе и погладила его голову. Николай Владимирович задумчиво и внимательно слушал, словно что-то анализируя. Наша жизнь зависит от случая. Вот и эта, можно сказать случайная, встреча неожиданно определила судьбу самого Вадима и тех, кто был сегодня рядом с ним, хотя никто об этом еще не догадывался...
В первое увольнение, в октябре, Вадим и Валерий пошли вместе. Родители пригласили их на дачу, где жили почти круглый год. Электричка понесла ребят от Москвы. Народу в вагоне, несмотря на субботний день, было немного. Дачный сезон уже закончился, а грибники из-за небывалой жары в этом году остались ни с чем.
На третьей остановке от вокзала, в Филях, в вагон зашла стройная девушка в светлом коротеньком плащике. Она мельком огляделась, прошла вперед по проходу и села через два ряда от ребят. Поправив рукой длинные каштановые волосы, девушка повернулась к окну и стала смотреть на уплывающий перрон.
Вадим получил ощутимый толчок локтем в бок и удивленно повернул голову к соседу. Валерка, радостно улыбаясь, махал рукой, чтобы обратить на себя внимание вошедшей. Девушка повернула голову, недоуменно кинула взгляд в их сторону и отвернулась.
Валерка негромко позвал ее:
— Татьяна!
Девушка с удивлением взглянула на ребят, прищурилась, словно вспоминая что-то, и вдруг ее глаза посветлели, словно в них отразилось солнышко. Она пересела на скамейку напротив них. Валера представил их друг другу. Завязался разговор. Вадим как-то естественно и непринужденно вошел в беседу и скоро сам шутил и смеялся. Валерка и Таня знали друг друга уже лет семь. Дачи их родителей стояли рядом, и каждое лето они проводили время в кругу своих сверстников.
Таня, оказывается, в этом году также поступила в институт — областной педагогический на истфак. Они рассказывали друг другу о первых студенческих впечатлениях, друзьях, строгих преподавателях, вспоминали общих с Валеркой знакомых. Вадим ловил на себе несколько раз заинтересованный взгляд девушки, и это ему было приятно.
Электричка плыла мимо полуоблетевших багряных перелесков и рощ, распаханных в зиму полей и потемневших от мороси домов. В разговорах время в дороге летело незаметно. От станции шли пешком не по асфальту, а напрямую, через лес. Тропинка была усыпана густым ковром облетевших листьев, которые шуршали под ногами. Они подбрасывали листву ногами, обсыпали ею друг друга. В волосах Тани запутался большой желтый, с красными прожилками, листок.
Он оттенял ее каштановые пряди, большие карие глаза и делал девушку еще более привлекательной.
Аккуратный белый домик без вывески, железные ворота, глухой бетонный серый забор, уходящий далеко вправо и влево, удивили Вадима. Оказалось, что это вход на правительственные дачи. Их остановили, проверили документы, позвонили по телефону и только после этого запустили на дачную территорию. Татьяне надо было идти влево от проходной, а ребятам — прямо по асфальтовой дорожке. Они с сожалением расстались, договорившись сегодня еще встретиться.
И встретились, и гуляли по саду, и фотографировались — молодые, веселые и беспечные. Эта фотография потом всегда сопровождала Вадима по жизни как подтверждение самых счастливых часов его жизни.
Когда на следующий день они возвращались из увольнения, Вадим спросил у друга, где работают отцы его и Татьяны. Валера, немного помявшись, ответил, что они оба ответственные работники правительства. Только года через два он узнал, что отец Валерки является одним из руководителей органов безопасности, а родитель Тани — высокопоставленный сотрудник МИДа.
А потом была учеба и редкие дни отдыха. На втором курсе пришло печальное известие о смерти бабушки. Оборвалась последняя ниточка, связывавшая его с прошлой жизнью. Специализация развела друзей по разным группам. Валера перешел на глубокое изучение европейских языков, а Вадима ориентировали на восточные и арабские страны. Но отдыхали они по-прежнему вместе на даче и очень часто вместе с Татьяной...
Вадим проснулся в начале седьмого. Он не помнил, как и когда заснул, да это было и не важно. Тех нескольких часов, что он был в забытьи, так как сном это назвать было нельзя, вполне хватило для восстановления сил. Вадим встал и начал приводить в порядок свои дух и тело.
Сначала был дыхательный комплекс для восстановления духа, а потом набор боевых комбинационных упражнений из русских и восточных единоборств для разогрева плоти. Растяжки и блоки сменяли молниеносные выпады, работа рук и ног ускорялась с каждым движением. Хаотическая мельница, с удивительной быстротой передвигавшаяся по комнате, казалось, должна была размолотить в прах все предметы, мебель, встретившиеся на ее пути. Движения сливались в одну невероятно запутанную линию, потом расплетались и становились резкими, тупыми и отрывистыми. Удивительно, но эта варварская пляска не задела и не сдвинула с места ни одной пылинки, если таковую можно было найти после уборки Галины Андреевны.
Вадим чувствовал, что с каждой секундой его силы — духовные и физические — начинают как бы жить своей жизнью. Он, с одной стороны, полностью контролировал себя и одновременно мог видеть со стороны свое тело и давать ему приказы действий, ускорять и замедлять темп и само время. Это подобие транса привилось длительными тренировками, и переходить к нему Вадим умел практически мгновенно, когда это было необходимо. А иногда, по желанию, он приближался к такому состоянию медленно, с каким-то лениво-радостным чувством ожидания движения и, дойдя до верхней точки, срывался в ту же круговерть.
Постепенно перейдя к упражнениям восстановления дыхания, похожим на плавные, но полные силы движения барса, Вадим почувствовал, что к нему возвращается ясность мысли и желание действия. Тягостное чувство свершившегося не ушло. Оно словно спряталось в глубине сознания и сидело там ноющей занозой. Это не было быстро проходящей болью, и Вадим знал, что потеря останется в нем навсегда, но его психика уже жаждала разрешения, разрыва узла произошедшего.
Вадим догадывался, почему его командировка так неожиданно прервалась. Он был профессионалом, и сейчас его эмоции остались в том семнадцатилетнем мальчишке с фотографии на стене, в застывшей навечно улыбке Валерки. В нем просыпался холодный и расчетливый зверь, не подверженный воспоминаниям и чувствам. И звали его — Викинг.
Ровно в семь часов раздался звонок. Вадим, еще потный, накинув на плечи полотенце, пошел открывать дверь. Галина Андреевна в цветастом фланелевом халате до пят стояла на пороге с тарелкой, накрытой белой накрахмаленной салфеткой. На Вадима повеял умопомрачительный запах свежеиспеченных оладий. Женщина решительно отодвинула в сторону хозяина, не принимая его нерешительных попыток отказа, и прошла на кухню. Вадим понял, что мужские права попраны безвозвратно. Быстро с этим смирившись, он закрыл входную дверь и отправился в ванную. Через десять минут, умытый и свежий, Вадим уплетал оладьи, макая их в клубничное варенье, и запивал крепко заваренным чаем.
Во время завтрака Галина Андреевна дала отчет по всем дворовым новостям, а также краткую оценку политической обстановки в стране и мире. Вадим, в ответ, рассказал ей о своей командировке в Мангышлак, где он, инженер-электронщик, производил наладку оборудования буровых станций.
Такая сказка устраивала соседку и вполне оправдывала его частые и длительные отлучки. Правда, сам он с трудом мог представить какую-то электронику на буровых вышках, но главное, что их было много и разбросаны они были по всей стране, а также по необъятному пространству бывшего могучего Союза. Поэтому объяснить появление среди зимы загара на его и так смуглой физиономии можно было очень легко.
Без двух минут восемь Вадим закрыл за собой дверь квартиры. Тот же самый джип стоял около подъезда. До подмосковной базы добирались около часа. Ворота со звездой около стандартного КПП, на табличке которого было написано «Войсковая часть № 2273», пропустили джип без задержек. Метров через триста показались еще одни неприметные ворота темно-серого цвета, уже без звезд. Они автоматически открылись по сигналу с брелока сигнализации водителя. Здесь начинались владения родной конторы.
Кабинет Деда находился на втором этаже за скромной черной дерматиновой дверью. В предбаннике за компьютером сидела секретарь Галина — приятная женщина лет сорока, в свое время ушедшая с оперативной работы из-за тяжелого ранения. Чужих здесь не водилось. Их заведение числилось как отдел боевой подготовки при Управлении внешней разведки. Он чудом, благодаря мыслимым и немыслимым усилиям Деда, уцелел во время бардака перестройки под революционными лозунгами «до основанья, а затем...». Спасло только то, что отдел всегда работал автономно от общей системы и у него была своя, независимая и потому мало достижимая для непосвященных структура. Вторым фактором живучести отдела явилось непосредственное подчинение первому заместителю Главного, оставшемуся на своей должности в кадровой круговерти начала девяностых годов. И этим человеком был Николай Владимирович Осколов.
После летней сессии третьего курса Валерий сообщил другу неожиданную новость. Он уходил из военного института. Вадим был в растерянности. Никогда раньше разговор об этом не заходил. Оказалось, что такое решение было принято на состоявшемся накануне семейном совете, а вернее — после беседы с отцом. Было решено, что Валерий дальше будет учиться в МГИМО — институте международных отношений.
После окончания этого престижного вуза перед ним открывались перспективы гораздо более серьезные. Надо было только досдать ряд экзаменов в течение года. А организовать перевод брался Николай Владимирович. Его должность позволяла решить эту более чем серьезную проблему.
Вадиму было немного досадно расставаться с другом, но, с другой стороны, он понимал, что дядя Коля прав. Валерий учился блестяще, и более широкие возможности могли позволить ему найти себе лучшее применение.
То, что было задумано, свершилось. Встречаться они стали реже. Почти каждое увольнение, по выходным, Вадим приезжал на дачу к Осколовым, но Валерий часто был на занятиях в институте или со своими новыми друзьями.
В самом начале четвертого курса на кафедру физвоспитания в ВИИЯ пришел новый преподаватель. Среднего роста, лет сорока, сухой и быстрый, он мог заинтересовать курсантов на своих занятиях. Основная масса знала, что, выйдя из стен института, они будут кадровыми, но полувоенными офицерами. Такой расклад подразумевала сама специфика их профессии. Поэтому к чисто армейским дисциплинам отношение было если не пренебрежительное, то весьма прохладное. Это в полной мере относилось и к физической подготовке, хотя занятия по программе проводились и зачеты успешно сдавались.
Вадиму физическая подготовка давалась легко. У него было врожденное чувство движения, координации и природная сила.
В институте часто проводились соревнования, и он постоянно был капитаном команд курса по боксу и многоборью, всем видам борьбы, плаванию и гимнастике. К нему одно время даже прилепилось прозвище «пятнадцатиборец».
От общей утренней зарядки Вадим был освобожден, так как занимался по своему графику и программе. В любое время года, независимо от погоды, он вставал минут на сорок раньше общего подъема, делал пробежку на восемь-десять километров, а затем — комплекс гимнастических и силовых упражнений на небольшой площадке, находящейся за спортзалом.
Ему было безразлично, что он не может попасть в подъезд, в квартиру, что на дворе ночь, а за спиной почти трое суток тяжелой дороги. В голове зияла черная дыра, через которую уплывали все появлявшиеся мысли. Из машины вышел сопровождавший и подошел к подъезду.
— Какие проблемы, Викинг? — спросил он.
Вадим очнулся, посмотрел на подошедшего и, оглянувшись на дверь подъезда, попросил у него мобильник. Он вспомнил о телефоне соседки, которая присматривала за квартирой в его отсутствие. Галина Андреевна обрадовалась, услышав голос Вадима, сообщила цифры кода и хотела немедленно подойти к нему в квартиру и накормить с дороги горячим. Он вежливо, но твердо отказался, сославшись на усталость, и согласился поужинать у нее завтра вечером.
Прощаясь, сопровождающий напомнил, что в восемь утра машина будет ждать его около подъезда. Квартира встретила Вадима тишиной, спокойствием и порядком. Засыпав кофе в кофеварку, он разделся и принял душ. Душистый и терпкий аромат свежемолотых зерен распространился по комнатам. Достав из секретера пузатую бутылку пятизвездочного «Арарата», Вадим налил рюмку и выпил, подержав, не проглатывая, несколько секунд коньяк во рту. Отхлебнув пару глотков кофе, он лег на диван. Прямо перед глазами на стенке висела фотография — Валерка Осколов и он, Вадим Беклемишев, в курсантской форме, улыбающиеся, стоят обнявшись на фоне деревьев и бревенчатого сруба дачи, проглядывающего сквозь ветви.
Это было их первое увольнение из ВИИЯ — Военного института иностранных языков. Они подружились еще в абитуре. Когда поступающих разбили по взводам, их койки оказались рядом, и тумбочка досталась одна на двоих. Как-то сразу найдя общий язык, ребята вместе готовились к экзаменам. У Валерия было прекрасно поставлено произношение, а Вадим лучше владел правилами и грамматикой. Так, помогая друг другу, они преодолели все рубежи поступления.
Правда, Валерий сразу набрал проходные баллы, а у Вадима сумма оценок из-за сочинения была спорной. Мандатная комиссия оставила решение для таких, как он, на последнее заседание. Вадим был расстроен, и Валерка переживал вместе с ним. Накануне мандатной комиссии, за день, он исчез из казармы часа на полтора, а вернувшись, выглядел довольным и веселым. Он загадочно сообщил, что позвонил «куда надо» и с комиссией будет все нормально.
Вадим не поверил, так как звонить в город им было запрещено. Телефон стоял только в комнате у дежурного офицера, и абитуриентам входить туда не разрешалось. Позже он узнал, что Валерка, рискуя вылететь из института, бегал ради него в самоволку.
Мандатная комиссия прошла без особых проблем, и его зачислили в это престижное заведение. Обстановка прояснилась в день принятия присяги новоиспеченными курсантами. После клятвы и напутственных слов им было разрешено провести остаток дня с родителями, приехавшими на это мероприятие. У Вадима, кроме бабушки, никого не было, а она, старенькая, приехать не смогла. Он некоторое время пошатался по территории института и, когда это ему надоело, вернулся в казарму и сел смотреть телевизор.
Минут через двадцать дневальный передал Вадиму, чтобы он срочно явился в клуб. На втором этаже в уютной комнате с мягкими креслами и самоваром его уже ждали Валерка, средних лет приятная женщина и мужчина с седыми висками и жестким лицом. Стол был накрыт, и аромат стоял потрясающий.
Мужчина с улыбкой сказал Валерию:
— Ну что, сынок! Знакомь со своим другом. Тем более что он, можно сказать, наш крестник.
Вадим начал официально:
— Курсант... — но мужчина его прервал:
— Это ты начальникам своим будешь представляться, а для нас ты друг нашего сына и такой же детеныш. Меня зовут Николаем Владимировичем, а это мама — Людмила Антоновна. Короче, дядя Коля и тетя Люда.
Валеркина мама прервала мужа:
— Хватит уже знакомств и представлений. Дети голодные, а ты устраиваешь официальный прием. Нам и так прекрасно известно, как его зовут. Садись, Вадим.
Она обняла Вадима за плечи, подвела к столу и усадила в кресло. У Людмилы Антоновны на глазах выступили слезы от созерцания стриженых затылков мальчишек и их волчьего аппетита.
В разговоре неожиданно Вадим понял, что за его поступление хлопотал Николай Владимирович. У него кусок чуть не застрял в горле, когда разобрался, кому звонил Валерка и почему мандатная комиссия прошла без проблем.
Пошли расспросы о семье. Вадиму не очень хотелось рассказывать, в общем-то, чужим людям о себе, но чувство благодарности за неожиданную помощь, за ту домашнюю обстановку и внимание, которые он ощутил, оказавшись рядом с ними, помогли найти слова и рассказать то, что никто посторонний раньше не слышал. История недолгой жизни была не совсем стандартной, но каждый человек воспринимает свои потери глубже, чем окружающие, и кажется, что произошедшее с ним или близкими более трагично.
Мама Вадима после школы, оконченной с золотой медалью в небольшом волжском городе, поехала в Москву и поступила в Губкинский институт. В те годы романтика профессии геологов и нефтяников была на высоте, а дискуссия о физиках и лириках еще воспринималась молодежью серьезно.
На втором курсе девушка встретила на студенческом вечере веселого и кудрявого Санчеса из института Патриса Лумумбы. Их роман был напоен московской весной и ароматом сирени. Расставаясь перед летней практикой и каникулами, они сжимали друг друга в объятиях и клялись в вечной любви. Уже в Тюмени, в стройотряде, Ася поняла, что ждет ребенка.
Родители временно оставались в неведении. Возвратившись в сентябре в Москву, она узнала, что Санчес уже не вернется после каникул в институт — пришло официальное письмо от его отца. Ася думала, что не переживет этого удара. Очень скоро скрывать беременность стало невозможно, и она, оформив академический отпуск, вернулась к родителям. Когда родился Вадим — смуглый, с волнистыми черными волосиками, ему дали отчество Александрович. Все похоже на Санчеса...
В институт Ася уже не вернулась. Окончила курсы и долгое время работала бухгалтером в системе потребкооперации. Замуж так и не вышла, хотя была привлекательной и миловидной женщиной, — посвятила себя полностью воспитанию сына. Умерла она скоротечно, когда Вадиму исполнилось пятнадцать лет. Дед скончался еще раньше, года через четыре после рождения Вадима, так и не простив дочь за ветреность и легкомыслие, как он это называл. Так что последние два года перед поступлением в институт он жил с бабушкой на ее небольшую пенсию.
Языком увлекся случайно. Соседка, бывший преподаватель местного пединститута, подруга его бабушки, после смерти мамы стала чаще бывать у них дома и увлекла Вадима английским. В то трудное для него время нужна была какая-то отдушина. Вечерние уроки, да еще спорт вывели Вадима из тягостного состояния.
А в спорте он не отдавал предпочтения определенному виду. Ему были интересны бокс и легкая атлетика, вольная борьба и самбо. Причем везде он добивался серьезных успехов, и тренеры прочили пареньку блестящую спортивную карьеру, но заниматься чем-то одним Вадиму было скучно. В нем гармонично сочетались природная гибкость и недюжинная сила. То, к чему другие шли через упорные тренировки, ему покорялось без особых усилий. Может быть, поэтому и интерес к занятиям пропадал довольно быстро.
После окончания школы выбор был прост и ясен — военный переводчик. Почему именно военный, Вадим и сам объяснить не мог. Среди родственников не было никого, связанного с кадровой службой в армии. Дед, правда, воевал. В шкатулке лежали его медали «За отвагу», «За победу над Германией», да еще пара юбилейных. Внуку рассказать о войне не успел, тот еще мал был. Факультет иностранных языков в пединституте его не прельщал. Поступать, так только в ВИИЯ!
Людмила Антоновна вытирала глаза платком во время рассказа, а после прижала Вадима к себе и погладила его голову. Николай Владимирович задумчиво и внимательно слушал, словно что-то анализируя. Наша жизнь зависит от случая. Вот и эта, можно сказать случайная, встреча неожиданно определила судьбу самого Вадима и тех, кто был сегодня рядом с ним, хотя никто об этом еще не догадывался...
В первое увольнение, в октябре, Вадим и Валерий пошли вместе. Родители пригласили их на дачу, где жили почти круглый год. Электричка понесла ребят от Москвы. Народу в вагоне, несмотря на субботний день, было немного. Дачный сезон уже закончился, а грибники из-за небывалой жары в этом году остались ни с чем.
На третьей остановке от вокзала, в Филях, в вагон зашла стройная девушка в светлом коротеньком плащике. Она мельком огляделась, прошла вперед по проходу и села через два ряда от ребят. Поправив рукой длинные каштановые волосы, девушка повернулась к окну и стала смотреть на уплывающий перрон.
Вадим получил ощутимый толчок локтем в бок и удивленно повернул голову к соседу. Валерка, радостно улыбаясь, махал рукой, чтобы обратить на себя внимание вошедшей. Девушка повернула голову, недоуменно кинула взгляд в их сторону и отвернулась.
Валерка негромко позвал ее:
— Татьяна!
Девушка с удивлением взглянула на ребят, прищурилась, словно вспоминая что-то, и вдруг ее глаза посветлели, словно в них отразилось солнышко. Она пересела на скамейку напротив них. Валера представил их друг другу. Завязался разговор. Вадим как-то естественно и непринужденно вошел в беседу и скоро сам шутил и смеялся. Валерка и Таня знали друг друга уже лет семь. Дачи их родителей стояли рядом, и каждое лето они проводили время в кругу своих сверстников.
Таня, оказывается, в этом году также поступила в институт — областной педагогический на истфак. Они рассказывали друг другу о первых студенческих впечатлениях, друзьях, строгих преподавателях, вспоминали общих с Валеркой знакомых. Вадим ловил на себе несколько раз заинтересованный взгляд девушки, и это ему было приятно.
Электричка плыла мимо полуоблетевших багряных перелесков и рощ, распаханных в зиму полей и потемневших от мороси домов. В разговорах время в дороге летело незаметно. От станции шли пешком не по асфальту, а напрямую, через лес. Тропинка была усыпана густым ковром облетевших листьев, которые шуршали под ногами. Они подбрасывали листву ногами, обсыпали ею друг друга. В волосах Тани запутался большой желтый, с красными прожилками, листок.
Он оттенял ее каштановые пряди, большие карие глаза и делал девушку еще более привлекательной.
Аккуратный белый домик без вывески, железные ворота, глухой бетонный серый забор, уходящий далеко вправо и влево, удивили Вадима. Оказалось, что это вход на правительственные дачи. Их остановили, проверили документы, позвонили по телефону и только после этого запустили на дачную территорию. Татьяне надо было идти влево от проходной, а ребятам — прямо по асфальтовой дорожке. Они с сожалением расстались, договорившись сегодня еще встретиться.
И встретились, и гуляли по саду, и фотографировались — молодые, веселые и беспечные. Эта фотография потом всегда сопровождала Вадима по жизни как подтверждение самых счастливых часов его жизни.
Когда на следующий день они возвращались из увольнения, Вадим спросил у друга, где работают отцы его и Татьяны. Валера, немного помявшись, ответил, что они оба ответственные работники правительства. Только года через два он узнал, что отец Валерки является одним из руководителей органов безопасности, а родитель Тани — высокопоставленный сотрудник МИДа.
А потом была учеба и редкие дни отдыха. На втором курсе пришло печальное известие о смерти бабушки. Оборвалась последняя ниточка, связывавшая его с прошлой жизнью. Специализация развела друзей по разным группам. Валера перешел на глубокое изучение европейских языков, а Вадима ориентировали на восточные и арабские страны. Но отдыхали они по-прежнему вместе на даче и очень часто вместе с Татьяной...
Вадим проснулся в начале седьмого. Он не помнил, как и когда заснул, да это было и не важно. Тех нескольких часов, что он был в забытьи, так как сном это назвать было нельзя, вполне хватило для восстановления сил. Вадим встал и начал приводить в порядок свои дух и тело.
Сначала был дыхательный комплекс для восстановления духа, а потом набор боевых комбинационных упражнений из русских и восточных единоборств для разогрева плоти. Растяжки и блоки сменяли молниеносные выпады, работа рук и ног ускорялась с каждым движением. Хаотическая мельница, с удивительной быстротой передвигавшаяся по комнате, казалось, должна была размолотить в прах все предметы, мебель, встретившиеся на ее пути. Движения сливались в одну невероятно запутанную линию, потом расплетались и становились резкими, тупыми и отрывистыми. Удивительно, но эта варварская пляска не задела и не сдвинула с места ни одной пылинки, если таковую можно было найти после уборки Галины Андреевны.
Вадим чувствовал, что с каждой секундой его силы — духовные и физические — начинают как бы жить своей жизнью. Он, с одной стороны, полностью контролировал себя и одновременно мог видеть со стороны свое тело и давать ему приказы действий, ускорять и замедлять темп и само время. Это подобие транса привилось длительными тренировками, и переходить к нему Вадим умел практически мгновенно, когда это было необходимо. А иногда, по желанию, он приближался к такому состоянию медленно, с каким-то лениво-радостным чувством ожидания движения и, дойдя до верхней точки, срывался в ту же круговерть.
Постепенно перейдя к упражнениям восстановления дыхания, похожим на плавные, но полные силы движения барса, Вадим почувствовал, что к нему возвращается ясность мысли и желание действия. Тягостное чувство свершившегося не ушло. Оно словно спряталось в глубине сознания и сидело там ноющей занозой. Это не было быстро проходящей болью, и Вадим знал, что потеря останется в нем навсегда, но его психика уже жаждала разрешения, разрыва узла произошедшего.
Вадим догадывался, почему его командировка так неожиданно прервалась. Он был профессионалом, и сейчас его эмоции остались в том семнадцатилетнем мальчишке с фотографии на стене, в застывшей навечно улыбке Валерки. В нем просыпался холодный и расчетливый зверь, не подверженный воспоминаниям и чувствам. И звали его — Викинг.
Ровно в семь часов раздался звонок. Вадим, еще потный, накинув на плечи полотенце, пошел открывать дверь. Галина Андреевна в цветастом фланелевом халате до пят стояла на пороге с тарелкой, накрытой белой накрахмаленной салфеткой. На Вадима повеял умопомрачительный запах свежеиспеченных оладий. Женщина решительно отодвинула в сторону хозяина, не принимая его нерешительных попыток отказа, и прошла на кухню. Вадим понял, что мужские права попраны безвозвратно. Быстро с этим смирившись, он закрыл входную дверь и отправился в ванную. Через десять минут, умытый и свежий, Вадим уплетал оладьи, макая их в клубничное варенье, и запивал крепко заваренным чаем.
Во время завтрака Галина Андреевна дала отчет по всем дворовым новостям, а также краткую оценку политической обстановки в стране и мире. Вадим, в ответ, рассказал ей о своей командировке в Мангышлак, где он, инженер-электронщик, производил наладку оборудования буровых станций.
Такая сказка устраивала соседку и вполне оправдывала его частые и длительные отлучки. Правда, сам он с трудом мог представить какую-то электронику на буровых вышках, но главное, что их было много и разбросаны они были по всей стране, а также по необъятному пространству бывшего могучего Союза. Поэтому объяснить появление среди зимы загара на его и так смуглой физиономии можно было очень легко.
Без двух минут восемь Вадим закрыл за собой дверь квартиры. Тот же самый джип стоял около подъезда. До подмосковной базы добирались около часа. Ворота со звездой около стандартного КПП, на табличке которого было написано «Войсковая часть № 2273», пропустили джип без задержек. Метров через триста показались еще одни неприметные ворота темно-серого цвета, уже без звезд. Они автоматически открылись по сигналу с брелока сигнализации водителя. Здесь начинались владения родной конторы.
Кабинет Деда находился на втором этаже за скромной черной дерматиновой дверью. В предбаннике за компьютером сидела секретарь Галина — приятная женщина лет сорока, в свое время ушедшая с оперативной работы из-за тяжелого ранения. Чужих здесь не водилось. Их заведение числилось как отдел боевой подготовки при Управлении внешней разведки. Он чудом, благодаря мыслимым и немыслимым усилиям Деда, уцелел во время бардака перестройки под революционными лозунгами «до основанья, а затем...». Спасло только то, что отдел всегда работал автономно от общей системы и у него была своя, независимая и потому мало достижимая для непосвященных структура. Вторым фактором живучести отдела явилось непосредственное подчинение первому заместителю Главного, оставшемуся на своей должности в кадровой круговерти начала девяностых годов. И этим человеком был Николай Владимирович Осколов.
После летней сессии третьего курса Валерий сообщил другу неожиданную новость. Он уходил из военного института. Вадим был в растерянности. Никогда раньше разговор об этом не заходил. Оказалось, что такое решение было принято на состоявшемся накануне семейном совете, а вернее — после беседы с отцом. Было решено, что Валерий дальше будет учиться в МГИМО — институте международных отношений.
После окончания этого престижного вуза перед ним открывались перспективы гораздо более серьезные. Надо было только досдать ряд экзаменов в течение года. А организовать перевод брался Николай Владимирович. Его должность позволяла решить эту более чем серьезную проблему.
Вадиму было немного досадно расставаться с другом, но, с другой стороны, он понимал, что дядя Коля прав. Валерий учился блестяще, и более широкие возможности могли позволить ему найти себе лучшее применение.
То, что было задумано, свершилось. Встречаться они стали реже. Почти каждое увольнение, по выходным, Вадим приезжал на дачу к Осколовым, но Валерий часто был на занятиях в институте или со своими новыми друзьями.
В самом начале четвертого курса на кафедру физвоспитания в ВИИЯ пришел новый преподаватель. Среднего роста, лет сорока, сухой и быстрый, он мог заинтересовать курсантов на своих занятиях. Основная масса знала, что, выйдя из стен института, они будут кадровыми, но полувоенными офицерами. Такой расклад подразумевала сама специфика их профессии. Поэтому к чисто армейским дисциплинам отношение было если не пренебрежительное, то весьма прохладное. Это в полной мере относилось и к физической подготовке, хотя занятия по программе проводились и зачеты успешно сдавались.
Вадиму физическая подготовка давалась легко. У него было врожденное чувство движения, координации и природная сила.
В институте часто проводились соревнования, и он постоянно был капитаном команд курса по боксу и многоборью, всем видам борьбы, плаванию и гимнастике. К нему одно время даже прилепилось прозвище «пятнадцатиборец».
От общей утренней зарядки Вадим был освобожден, так как занимался по своему графику и программе. В любое время года, независимо от погоды, он вставал минут на сорок раньше общего подъема, делал пробежку на восемь-десять километров, а затем — комплекс гимнастических и силовых упражнений на небольшой площадке, находящейся за спортзалом.