Стил Даниэла. Конец лета

   – Ладно. Извини. Поговорим в другой раз.
   – Хорошо.
   Динна молча ждала, что Марк скажет дальше. Он сказал только:
   – Bonsoir, – и повесил трубку.
   Спокойной ночи. На этот раз Динна не стала говорить «я люблю тебя».
   «Никаких выставок». Слова Марка эхом отдавались у нее в голове. Никаких выставок. Она тяжело вздохнула и устало опустилась в кресло. А что, если она ему не подчинится? Что, если она все-таки устроит выставку? Может ли она поступить так с Марком? А с самой собой? Хватит ли у нее смелости сделать то, чего ей хочется, что она считает нужным? А почему нет? Марк далеко, а здесь у нее есть Бен. Но сделать это она должна не ради Бена, а ради себя самой.
   Динна окинула студию долгим взглядом. Она вдруг поняла, что в этих холстах, повернутых лицом к стене, в картинах, которые никто не видел и никогда не увидит – если только она не сделает того, что должна сделать, – заключена вся ее жизнь. Марк не может ей помешать, а Бен не может ее заставить. Она должна сделать это сама. Сейчас. Просто обязана – ради самой себя.
   Марк повесил трубку и снова посмотрел на часы. Было почти десять. Разговор с Динной отнюдь не помог ему расслабиться, скорее наоборот. Марк был недоволен собой. Он не собирался говорить Динне про мотоцикл, но почему-то сказал. А тут еще эта ее дурацкая затея с выставкой. Марк не понимал, почему Динна вообще не бросит заниматься этой ерундой. И его очень беспокоил вопрос, куда девалась Шанталь. Марка снова охватила ревность. Он налил себе виски. Зазвонил звонок. Марк подошел к двери и приоткрыл ее на несколько дюймов. Пришел месье Мотье, маленький старичок лет восьмидесяти, живущий по соседству. Когда-то он тоже был адвокатом, но давно отошел от дел. Сосед питал слабость к Шанталь, как-то раз он даже прислал ей цветы.
   Марк вопросительно посмотрел на старика, гадая, что тому понадобилось. Может, он заболел? Иначе зачем он позвонил ему в дверь в такой час?
   – У вас что-нибудь случилось?
   – Э-э... нет. Простите, но я хотел спросить вас о том же. Как мадемуазель?
   – Спасибо, прекрасно, если не считать того, что она немного запаздывает. Ее еще нет. – Марк улыбнулся престарелому господину, старик был в бархатной куртке с шалевым воротником и вязаных шлепанцах, наверняка их связала ему дочь.
   – Может быть, зайдете?
   Марк отступил в сторону. Ему хотелось выпить наконец виски, которое он себе налил. Однако старик отрицательно покачал головой:
   – Нет-нет.
   Он посмотрел на Марка с сожалением. Старику были хорошо, даже слишком хорошо знакомы его проблемы – мужчина вечно в разъездах, никогда не бывает дома. Он сам прошел этот путь. Его жена умерла, а он узнал об этом слишком поздно.
   – Месье, она не опаздывает, ее вчера вечером увезли в больницу.
   Старик видел, что Марк потрясен.
   – Шанталь в больнице? Господи, где?
   – В Американской больнице. Она была в шоке/Водитель «скорой помощи» сказал, что...
   – О Господи!
   Марк в ужасе посмотрел на соседа, бросился в квартиру и схватил со стула пиджак. Через несколько секунд он был уже снова в дверях. Старик отступил в сторону. Марк выбежал из квартиры и громко захлопнул за собой дверь.
   – Я должен ехать к ней.
   «Боже, Шанталь... О нет... Значит, она не с другим мужчиной». С бешено бьющимся сердцем Марк бегом сбежал по лестнице, выскочил на улицу и стал ловить такси.

Глава 11

   Такси остановилось перед домом номер 92 по бульвару Виктора Гюго. Это была тихая окраина Парижа. Марк поспешно сунул таксисту несколько банкнот и побежал в больницу. Приемные часы давно закончились, однако Марк стремительно прошел к столу справочной службы и потребовал информацию о мадемуазель Шанталь Мартин. Ему сказали, что Шанталь лежит в палате 401, ее доставили с инсулиновым шоком, но сейчас ее состояние удовлетворительное и через два дня она сможет вернуться домой. Слушая медсестру, Марк смотрел на нее в смятении. Не вступая в дальнейшие разговоры, он прошел к лифту и поднялся на четвертый этаж. Выйдя из лифта, он оказался перед сестринским постом. Медсестра строго посмотрела на него и спросила:
   – Что вам угодно, месье?
   – Я к мадемуазель Мартин. – Марк пытался говорить властным тоном, но ему вдруг стало страшно. Как это случилось, почему? Он вдруг почувствовал угрызения совести – ведь он уехал, оставив Шанталь одну. – Мне нужно ее видеть.
   Медсестра покачала головой.
   – Завтра.
   – Она спит?
   – Вы можете навестить ее завтра.
   – Прошу вас, я приехал издалека... – Марк хотел было сказать «с юга Франции», но потом передумал и открыл бумажник. – Я прилетел из Соединенных Штатов, из Сан-Франциско. Я вылетел первым же рейсом, как только узнал о том, что произошло.
   Повисла долгая пауза. Наконец медсестра сдалась:
   – Ну хорошо, вы можете ее навестить, но не больше двух минут. А потом вы немедленно уйдете. Вы ее... отец?
   Марк только головой покачал, это было последним ударом.
   Медсестра проводила его до палаты, это оказалось недалеко. Оставив Марка-Эдуарда у двери, она ушла. Немного помедлив на пороге, он тихо вошел в палату и шепотом позвал:
   – Шанталь?
   Шанталь лежала на кровати. Она была очень бледна и казалась совсем юной. К ее руке была присоединена трубка для внутривенного вливания, соединенная другим концом с каким-то пузырьком зловещего вида.
   – Дорогая...
   Марк подошел ближе, спрашивая себя, что же он натворил. Он взял эту девушку, почти девочку, на свое попечение, предоставив в ее распоряжение только половину своей жизни. Он вынужден прятать ее от матери, дочери и жены, иногда даже от самого себя. Какое право он имел так с ней поступать? Марк подошел ближе и взял Шанталь за свободную руку. Ее открытые глаза блестели неестественно ярко.
   – Дорогая, что случилось?
   Шестое чувство уже подсказало ему, что инсулиновый шок не был случайным. У Шанталь был диабет того типа, с которым не шутят. Но пока она принимала инсулин, правильно питалась и достаточно много спала, она чувствовала себя практически здоровой.
   Шанталь закрыла глаза, и на кончиках ресниц блеснули слезы.
   – Je m'excuse. Прости меня. – Она помолчала. – Я перестала колоть инсулин.
   – Ты сделала это нарочно?
   Шанталь кивнула. Марку показалось, будто что-то ударило его в самое сердце.
   – Бог мой, Шанталь, любимая, как ты могла? – Его вдруг охватил ужас. Что, если бы она умерла? Что, если?.. Марк вдруг понял, что не вынесет, если потеряет ее. Он осознал это с пугающей ясностью. Марк крепко сжал свободную руку Шанталь. – Никогда, никогда больше так не делай! – От отчаяния он повысил голос. – Ты меня слышишь? – Шанталь снова кивнула. И тут вдруг Марк тоже заплакал, слезы потекли по его лицу. – Без тебя мне не жить, неужели ты этого не знаешь?
   В глазах Шанталь не было ответа. Нет, она этого не знала, но это была правда. Марк сам понял это только сейчас. Теперь их двое, Динна и Шанталь. Две женщины, каждой из которых он обещал свою жизнь, но он всего один. Он не сможет жить в мире с самим собой, если вычеркнет из своей жизни Динну. Но и без Шанталь он тоже жить не может. Это открытие навалилось на Марка-Эдуарда непомерной тяжестью. Он видел, что Шанталь наблюдает за его лицом, которое стало почти серым.
   – Шанталь, я тебя люблю. Ради Бога, умоляю, никогда больше не делай ничего подобного. Обещай, что не сделаешь!
   Он сжал ее тонкую руку крепче.
   – Обещаю, – прошептала она.
   Казалось, воздух в палате внезапно наэлектризовался. Борясь с подступающими к горлу рыданиями, Марк-Эдуард бережно обнял Шанталь.
   К концу дня Динна отобрала одиннадцать картин. Остальные ей еще только предстояло отобрать, и работа обещала быть нелегкой. Отложив эти одиннадцать картин в одну сторону, Динна вышла из студии. Ее мысли все еще занимал разговор с Марком. Динна спрашивала себя, хватило бы у нее смелости ослушаться мужа и настоять на своем, не узнай она, что Марк позволил Пилар купить мотоцикл. Все получалось как-то странно. Их брак был полон каких-то мелких проявлений мести. Она поднялась в спальню, открыла шкаф и посмотрела на свои вещи. Что ей может понадобиться? Еще один халат, несколько пар джинсов, замшевая юбка цвета шампанского – Бену она наверняка понравится.
   Динна мысленно ужаснулась: что она делает? Стоит в спальне Марка и отбирает одежду для жизни с другим мужчиной! Может, у нее и впрямь начался климакс или она впала в детство, как предположил Марк? Или она просто сошла с ума? Зазвонил телефон, но Динна не стала снимать трубку, Она даже не чувствовала угрызений совести, разве что во время разговора с Марком. Все остальное время у нее было ощущение, что ее место – рядом с Беном.
   Телефон продолжал названивать, но Динна не хотела ни с кем разговаривать. У нее было такое ощущение, словно она уже уехала из этого дома. Однако звонки не прекращались, и в конце концов она нехотя взяла трубку.
   – Алло.
   – Можно за тобой заехать? – Это был Бен. – Ты уже готова ехать домой?
   – Так рано?
   Часы показывали только половину пятого.
   – Тебе нужно еще время? Ты хочешь еще поработать?
   Бен говорил так, как будто ее работа была чем-то важным, как будто он понимал, что она значит для Динны. Однако она замотала головой:
   – Нет, я уже закончила. Сегодня я отобрала для выставки одиннадцать картин.
   Бену понравилось, как уверенно звучит ее голос, и он улыбнулся.
   – Я так тобой горжусь, что меня прямо распирает. Сегодня я сообщил новость Салли, ну, насчет твоей выставки. Мы сделаем тебе хорошую рекламу.
   «Господи, только не реклама. А как же Ким?» Динна почувствовала себя как рыба, вытащенная из воды.
   – А нельзя ли обойтись без рекламы?
   – Предоставь мне заниматься моим делом, а я предоставлю тебе заниматься твоим. Кстати, о занятиях... я бы не прочь заняться с тобой...
   Динна покраснела от одного только нежного тембра его голоса.
   – Прекрати!
   – Почему?
   – Потому что ты в своем офисе, а я – здесь.
   – Ну, если тебя останавливает только это, тогда нам надо побыстрее выметаться оттуда, где мы есть. Через десять минут я за тобой заеду. Ты готова?
   – Более чем. Мне не терпится уехать отсюда.
   Динна не могла дождаться, когда покинет дом: каждая лишняя минута, проведенная в его стенах, ее подавляла.
   – Если тебе не терпится сбежать, может быть, ты готова доехать до самого Кармела?
   – С удовольствием. – Пауза. —А как же твоя экономка?
   – Миссис Мичем? У нее выходной.
   Бену не нравилось прятаться, но он знал, что у них нет другого выхода, Динна не свободна.
   – В любом случае о ней можешь не думать. Так я за тобой заеду через десять минут. И кстати, Динна... – Бен выдержал паузу. Динна недоумевала, что он ей собирается сказать, голос у него стал очень серьезным. – Я тебя люблю.
   Она счастливо улыбнулась:
   – Я тебя тоже.
   Уик-энд в Кармеле прошел как в раю. К обычным выходным прибавилось Четвертое июля, и все три дня они провели у океана: гуляли по пляжу, валялись на солнышке, собирали ракушки и плавник. Пару раз они даже решились окунуться в ледяную воду и совершить короткий заплыв.
   Динна лежала на подстилке рядом с Беном, ежась после купания в холодной воде, и улыбалась своим мыслям. За эти три дня она заметно загорела, и теперь ее кожа приобрела оттенок темного меда.
   – Чему ты улыбаешься, Спящая красавица?
   Кожа Бена была прохладной и влажной, но Динне было невероятно приятно к ней прикасаться. Она провела пальцами по его руке от плеча до кисти.
   – Да так, думала, что все это здорово смахивает на медовый месяц. Или на очень удачный брак.
   – Ну, не знаю, у меня не было ни того, ни другого.
   – Разве у вас с женой не было медового месяца?
   – Можно сказать, нет. Мы провели его в Нью-Йорке. Она была актрисой и играла в пьесе второстепенного бродвейского театра, так что мы провели одну ночь в «Плазе». Когда пьесу сняли с репертуара, мы уехали в Новую Англию.
   – И долго эта пьеса шла?
   Динна восхищенно посмотрела на Бена большими зелеными глазами. Он улыбнулся.
   – Три дня. – Оба засмеялись. Бен повернулся на бок, чтобы видеть Динну. – А ты была счастлива с Марком до того, как появился я?
   – Я думала, что была. Временами. А иногда я чувствовала себя ужасно одинокой. Я бы сказала, что мы с ним не друзья. Мы друг друга любим, но... это нечто другое.
   Динне вспомнился последний разговор с мужем по телефону, когда он требовал, чтобы она отказалась от мысли о выставке. Он до сих пор говорил с ней властным тоном взрослого, обращающегося к ребенку.
   – Он не уважает меня так, как ты уважаешь, я имею в виду, мою работу, мое время, мои идеи. Но я ему нужна, он обо мне заботится. Он меня по-своему любит.
   – А ты его любишь?
   Бен посмотрел ей в глаза. Динна ответила не сразу. Наконец она с легкой укоризной сказала:
   – Я думала, что мы не будем говорить о таких вещах. Это наше лето.
   – Но это еще и наша жизнь, – возразил Бен до странности серьезно. – Есть вещи, которые мне необходимо знать.
   – Ты их уже знаешь.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Ты знаешь, что он мой муж.
   – То есть что ты от него не уйдешь?
   – Не знаю. Неужели так необходимо спрашивать меня об этом именно сейчас? – Во взгляде Динны появилась осенняя грусть. – Почему мы не можем просто наслаждаться тем, что у нас есть, – пока оно есть, а потом...
   – Что потом?
   – Я пока не могу сказать.
   – Я знаю, что обещал не спрашивать. Но оказалось, что мне невероятно трудно удержаться.
   – Хочешь – верь, хочешь – нет, но мне тоже. Я часто думаю о том, что с нами будет в конце лета, и задаю себе вопросы, на которые не могу ответить. Я надеюсь на Бога, на чудо... не знаю, на какую-нибудь силу, которая решит все за нас.
   – Я тоже. – Бен приподнялся и поцеловал Динну в губы, потом еще и еще. – Я тоже.

Глава 12

   – Бен?
   Услышав, что Динна окликает его из его рабочей комнаты, Бен улыбнулся. Дело было в воскресенье, поздно вечером, они только недавно вернулись из очередной поездки на уик-энд в Кармел.
   – Тебе нужна помощь? – крикнул Бен.
   Динна вскрикнула и расхохоталась. Она часто работала в этой комнате и сейчас чем-то занималась там уже больше часа.
   Бен встал с кровати и пошел посмотреть, в чем дело. Открыв дверь, Бен увидел, что Динна пытается удержать башню из сложенных один на другой холстов. Все это сооружение опасно накренилось и грозило сползти со стопки наваленных одна на другую коробок, прислоненных к стене.
   – На помощь, лавина!
   Динна слегка покосилась на Бена. Она стояла, широко раскинув руки, и пыталась удержать картины от падения на пол, в зубах у нее была зажата маленькая кисточка. – Я пришла подписать несколько картин, которые забыла подписать раньше, и...
   Бен приподнял картины, которые Динна пыталась удержать, и, не выпуская их из рук, дотянулся и поцеловал ее в кончик носа.
   – Вынь изо рта кисть.
   – Что?
   Динна рассеянно посмотрела на Бена, все еще думая о двух картинах, которые остались неподписанными.
   – Я попросил... – Бен осторожно отодвинул картины и свободной рукой потянулся за кисточкой, – чтобы ты вынула изо рта эту штуку.
   – Зачем? Так у меня свободны руки, и мне легче искать... Но Бен не дал ей договорить. Вынув из ее рта кисть, он закрыл ей рот поцелуем.
   – Вот зачем, глупышка, – сказал он, еще не отдышавшись. – Так ты идешь в постель или нет?
   Он привлек Динну к себе, и она с улыбкой прильнула к нему.
   – Подожди минутку, мне нужно здесь закончить, ты не против?
   – Конечно-конечно.
   Бен сел в старое удобное кресло за столом и стал наблюдать, как Динна перебирает картины, выискивая среди них неподписанные.
   – Интересно, мадам, вас так же волнует предстоящая выставка, как и меня?
   Выставка должна была открыться в четверг, до нее оставалось всего четыре дня. Бен с радостью предвкушал, как наконец-то введет Динну в мир искусства. Он считал, что ей нужно было представить свои картины публике еще много лет назад.
   Чтобы освободить руки, Динна воткнула кисть в волосы, словно заколку. Бен наблюдал за ней с удовольствием и гордостью. С ее лица не сходила улыбка, она играла не только на губах, но и в глазах.
   – Волнует? Ты смеешься? Да я чуть с ума не схожу. Я даже спать перестала, уже несколько ночей не сплю.
   Бен подозревал, что это правда. Каждую ночь, после того как они долго занимались любовью, Бен сонным взглядом смотрел ей в глаза, и последним, что он помнил перед тем как уснуть, была ее улыбка. По утрам Динна вдруг стала рано просыпаться. Вскакивала, готовила завтрак, а потом исчезала в рабочей комнате. Именно там Динна держала все свои работы. Она перевезла свои сокровища в дом Бена и собиралась хранить их там до самой выставки. Динна даже не хотела, чтобы до открытия выставки они появились в галерее.
   Наконец Динна подписала последнюю картину и с усмешкой повернулась к Бену.
   – Уж и не знаю, доживу ли я до четверга.
   – Доживешь, – заверил он.
   Глядя на Динну, Бен словно светился изнутри, а думал о том, как же она все-таки прекрасна. Казалось, в последнее время она сделалась еще красивее, лицо стало нежнее, приобрело какую-то особую прелесть, глаза сияли. Во всем ее облике сейчас были одновременно и бархатная мягкость, и обжигающее пламя. Время, которое они провели вместе, было поистине волшебным, с Беном прежде ничего подобного не бывало. Маленький коттедж в Кармеле с появлением Динны словно ожил, в комнатах появились цветы, большие куски плавника – они прислонялись к ним, греясь у костра на «своей» дюне. Динна заполнила собой все существование Бена, его сны, его дни, теперь он не мог представить себе жизни без нее.
   – О чем задумался?
   Динна прислонилась к штабелю картин и склонила голову набок.
   – О том, как сильно я тебя люблю.
   – О... – Динна улыбнулась, ее взгляд смягчился. – Об этом я тоже много думаю.
   – О том, как сильно я тебя люблю? Бен улыбнулся, Динна тоже улыбнулась.
   – Да. И о том, как сильно я люблю тебя. Не представляю, как я жила до встречи с тобой?
   – Ты жила очень даже неплохо и никогда не готовила завтрак сама.
   – Звучит ужасно.
   Динна подошла к Бену, он потянул ее за руку и усадил к себе на колени.
   – Сейчас ты волнуешься из-за выставки и плохо спишь. Потерпи месяц-другой или... – Бен осекся и поморщился, как от боли. Он чуть было не сказал «или год», но потом вспомнил, что в их распоряжении нет года, у них всего пять или шесть недель. – Вот увидишь, тебе надоест готовить завтрак.
   Динне хотелось бы это увидеть. Она бы с радостью провела с Беном не месяц, не год, а всю жизнь.
   – Мне это никогда не надоест.
   Динна уткнулась лицом в его грудь. Ей было тепло и уютно, и на коленях у Бена она чувствовала себя как ребенок в надежном, безопасном укрытии. В Кармеле они оба загорели, а с ее ступней еще не до конца обсыпался прилипший песок, она его чувствовала, когда ступала босиком по полу.
   – Знаешь, о чем я думаю?
   Бен закрыл глаза и вдохнул аромат ее волос.
   – О чем?
   – Что нам очень повезло. На что еще мы могли рассчитывать?
   «На будущее», – подумал Бен, но промолчал. Он открыл глаза и посмотрел на Динну.
   – А тебе не хотелось бы родить еще одного ребенка?
   – В моем возрасте? – опешила Динна. – Господи, да Пилар почти шестнадцать.
   – При чем здесь Пилар? И что значит «в моем возрасте»? Многие женщины заводят детей после тридцати.
   – Но мне уже тридцать семь. Это безумие.
   Бен покачал головой. Он видел, что Динну поразили его слова.
   – Для мужчины это не поздно, почему же для женщины должно быть поздно?
   – Потому, дорогой мой, что это совсем разные вещи. И ты сам это знаешь.
   – Не знаю. Я бы очень хотел, чтобы у нас был ребенок. Или даже двое. И мне вовсе не кажется, что ты стара для детей.
   «Ребенок? Сейчас?» Динна ошеломленно посмотрела на Бена, который продолжал обнимать ее.
   – Ты серьезно?
   – Да.
   Бен долго смотрел ей в глаза, но так и не смог понять, что он в них видит. Растерянность, изумление, сожаление, боль?
   – Или тебе больше не полагается иметь детей? Раньше Бен об этом не спрашивал. Динна покачала головой:
   – У меня нет для этого никаких особых причин, но... боюсь, я больше не смогу через это пройти. После двух мальчиков, которые умерли, Пилар стала настоящим даром судьбы. Не думаю, что я готова все это повторить.
   – Врачи не говорили, почему так получилось с теми детьми?
   Динна пожала плечами:
   – Они сказали, что это просто случайность, невезение. Говорят, такое редко случается дважды в одной семье, но... у нас случилось.
   – Значит, больше уже не случится.
   Бен говорил очень уверенно. Динна отстранилась.
   – Ты что, уговариваешь меня родить ребенка?
   – Не знаю. Возможно. Похоже на то, правда? – Бен улыбнулся и опустил голову, потом снова посмотрел на Динну. – А по-твоему, я делаю именно это?
   Динна кивнула, вдруг посерьезнев:
   – Не надо.
   – Почему?
   – Потому что мне поздно рожать детей. – «И потому что у меня уже есть ребенок. И потому что я замужем».
   – А вот этот довод я категорически не принимаю! Это просто чушь!
   Динна задумалась, почему Бен так разгорячился, почти рассердился. Какая разница, стара она заводить ребенка или нет?
   – Нет, не чушь. Мне скоро сорок. Но хотя это чистое безумие, я сама чувствую себя почти ребенком. Я веду себя как семнадцатилетняя девчонка, а не как тридцатисемилетняя женщина.
   – И что в этом плохого?
   Бен пристально всмотрелся в ее глаза. Динна сдалась:
   – Ничего. Мне это нравится.
   – Отлично, тогда пошли в кровать.
   Бен поднял Динну на руки и перенес в соседнюю комнату, где стояла их большая удобная кровать. Одеяло осталось смятым еще с тех пор, как они лежали здесь, вернувшись из Кармела. В комнате горел только ночник, его свет придавал краскам мягкость и теплоту. В пятницу Динна собрала на балконе маргаритки и поставила их в широкую низкую вазу, и это привнесло в убранство спальни нотку деревенского стиля. Динна сотворила с домом что-то особенное, она придала ему некую изюминку, особый дух. Только сейчас Бен понял, что сам мечтал об этом, даже не понимая, чего его дому недостает, и только теперь, когда в доме поселилась Динна, он понял, чего ему не хватало. Ему не хватало взгляда зеленых глаз Динны, ее темных волос, разметавшихся по подушке, ее голых ног, свесившихся с кровати. Ему не хватало ее самой, сидящей, скрестив ноги по-турецки, с блокнотом для набросков в окружении цветов. Груды ее картин. Ее кистей, торчащих изо всех его кофейных чашек. Его рубашек, которые она «брала взаймы» и которые теперь были заляпаны краской. Множества мелких, но полных глубокого смысла моментов – вычищенных галстуков, убранных в шкаф костюмов, маленьких подарков, которые она ему часто делала, книг, которые она покупала, зная, что они ему понравятся. Ее смеха, ее шуток, ее нежных, все понимающих глаз. Она вошла в его жизнь, как мечта, как сон, и он не хотел просыпаться. Во всяком случае, он не хотел проснуться и увидеть, что Динны нет рядом.
   – Бен? – тихо позвала Динна.
   – Что, любимая?
   – А вдруг выставка получит плохие отзывы?
   Это прозвучало так испуганно и так по-детски, что Бену стало смешно. Но он не засмеялся, потому что понимал, как Динна волнуется.
   – Не получит. – Бен обнял Динну под лоскутным одеялом. Это одеяло много лет назад жена одного художника подарила матери Бена, было это в Нью-Йорке. – Я тебе обещаю, что отзывы будут прекрасные.
   – Откуда ты знаешь?
   – Я знаю, потому что ты очень хороший художник. – Он поцеловал Динну в шею. От прикосновения ее нагого тела его пробрала сладкая дрожь. – И потому что я тебя очень люблю.
   – Глупый ты.
   – Не понял. – Бен усмехнулся и посмотрел на нее. – Я признаюсь тебе в любви, я ты говоришь, что я глупый. Вот что, дорогуша...
   Он привлек Динну к себе и закрыл ей рот поцелуем, и они вместе скрылись под одеялом.
   На следующее утро Динна проснулась в шесть часов, встала и сразу ушла в рабочую комнату. Она вспомнила об одной картине, которой там было не место. Потом еще об одной, которая, по-видимому, вставлена в неподходящую раму. Выпив кофе, Динна подумала, что, кажется, еще две картины остались неподписанными. Так продолжалось все четыре дня. Перед выставкой Динна пребывала в лихорадочно-взвинченном состоянии. Бен посмеивался и пытался ее успокоить. Как-то он повел ее обедать в ресторан, в другой день уговорил пойти в кино, потом чуть ли не силой увлек с собой на пляж, затащил в воду и заставил поплавать. По ночам они допоздна занимались любовью. Наконец наступил четверг, и Бен повел Динну в кафе на ленч.
   – Ничего не хочу слышать, – заявил он, предостерегающе вскинув руку.
   – Бен, а вдруг...
   – Нет. До вечера – ни слова о выставке.
   – Но...
   – Никаких «но»! – Он приложил к ее губам палец, который Динна тут же стряхнула, охваченная новым приступом беспокойства. Бен в ответ только засмеялся: – Как вино?
   – Какое вино?
   Динна рассеянно огляделась, Бен указал ей на бокал:
   – Вот это, которое ты пьешь. Нравится?
   – Не знаю. Я хотела спросить тебя о другом, ты...
   Бен демонстративно заткнул уши пальцами. Динна засмеялась:
   – Хватит, Бен, прекрати!
   – Что?
   Бен довольно улыбнулся: он добился своего – Динна смеялась.
   – Выслушай меня, я хотела спросить кое-что насчет завтрашнего дня.
   Бен начал мурлыкать себе под нос какую-то мелодию, не убирая рук от ушей. Динна все смеялась и не могла остановиться.