Динна подняла голову и посмотрела Бену в глаза:
   – Обещаешь?
   – Обещаю. А теперь тебе пора. У тебя есть все, что нужно? Динна кивнула и снова закрыла глаза. У нее вдруг закружилась голова.
   – Тебе плохо?
   – Нет, все в порядке.
   Бен вышел первым, Динна спустилась по лестнице вслед за ним и, перед тем как уйти, обняла Маргарет. Теперь час на дорогу до аэропорта, затем еще сорок пять минут до вылета. А еще через двенадцать часов она будет в Париже – со своей девочкой, с Пилар.
   Всю дорогу до аэропорта Динна молчала и молилась просебя, чтобы застать дочь живой.

Глава 15

   – Quoi? Oh, mon Dieu! Доминик, ты уверена?
   – Совершенно уверена. Я говорила и с твоей матерью, и с врачом.
   – Как фамилия врача? – Доминик назвала фамилию. Марк торопливо потянулся за ручкой, Шанталь протянула ему свою. – Когда была операция?
   – Сегодня утром – утром по парижскому времени. Кажется, часа три назад. Мне сказали, что операция прошла нормально, но Пилар еще не пришла в сознание. Больше всего врачей беспокоят ее ноги и травма головы.
   Марк-Эдуард слушал секретаршу, и по его щекам текли слезы.
   – Я пошлю телеграмму, а вечером постараюсь быть там.
   Марк переключился на портье и заговорил короткими, отрывистыми фразами:
   – Это Дюра. Мне нужен билет на самолет. До Парижа. Немедленно.
   Он положил трубку, вытер слезы и посмотрел на Шанталь со странным выражением.
   – Что-то с Пилар? – спросила она. Марк кивнул. – Что-то серьезное?
   Она присела рядом с ним на диван и взяла его за руки.
   – Они не знают... не знают...
   Марк-Эдуард не мог ни заставить себя повторить то, что он услышал, ни сказать Шанталь, что Пилар разбилась на мотоцикле, который подарил ей он. Так и не договорив, он затрясся в рыданиях.
   Динна вышла из самолета в аэропорту Шарля де Голля как в тумане, состоящем из смеси усталости, страха и тошноты. Ночью в самолете она не могла спать, весь полет она просидела, сцепив пальцы и глядя прямо перед собой. Из аэропорта она позвонила в больницу, но новостей не было. В аэропорту Динна взяла такси и поехала прямо в больницу. Назвав таксисту адрес, она добавила только: «Aussi vite que possible»[8] – и после этого молчала всю дорогу.
   Таксист в истинно галльской манере понял ее слова буквально. Деревья по сторонам дороги проносились мимо так быстро, что слились перед глазами Динны в одну сплошную зеленую массу. Таксист ловко лавировал, объезжая все попадающиеся на пути препятствия, а Динна сидела неподвижно, устремив взгляд прямо перед собой. Каждая клеточка в ее теле, казалось, пульсировала в напряженном ожидании и кричала: «Быстрее, быстрее!» Ей показалось, что до того момента, когда машина выехала на бульвар Виктора Гюго и затормозила перед входом в Американскую больницу, прошло несколько часов. Динна быстро достала из бумажника франки – деньги она обменяла еще в аэропорту, – сунула водителю сотню и, не поблагодарив его, открыла дверцу. Таксист посмотрел на нее вопросительно:
   – Voire monnaie?
   Динна отрицательно покачала головой. О сдаче она сейчас даже не думала. Ее плотно сжатые губы превратились в тонкую скорбную складку на бледном лице с застывшим на нем выражением мучительной агонии. Таксист все понял еще тогда, когда она назвала ему адрес больницы. Сейчас он только спросил:
   – Муж?
   – Non. Ma fille[9].
   Глаза Динны снова наполнились слезами. Водитель сочувственно кивнул:
   – Desolee[10].
   Он взял с сиденья ее небольшой саквояж из коричневой кожи, вышел из машины и подождал, пока выйдет Динна. Ему хотелось что-то сказать женщине, как-то ее подбодрить, у него тоже была дочь, и он мог понять страдание, написанное на лице пассажирки. Однажды такое же выражение лица было у его жены – когда они чуть не потеряли сына. Таксист молча протянул Динне саквояж. Их взгляды встретились лишь на долю секунды, потом Динна повернулась и быстро пошла к широкой двустворчатой двери больницы.
   За стойкой регистратуры сидела пожилая матрона с кислым выражением лица.
   – Oui, madame?
   – Мне нужна Пилар Дюра, в какой она палате? «Боже, только бы она назвала номер палаты! Только бы она не сказала, что...»
   – Палата четыреста двадцать пять.
   Динне хотелось вздохнуть с облегчением, но она только отрывисто кивнула и пошла по коридору к лифту. В лифте, кроме нее, оказались еще двое мужчин и женщина, которым нужно было на другие этажи. Все трое явно были европейцами и выглядели по-деловому; вероятно, они были либо друзьями, либо супругами пациентов, во всяком случае, ни один из них не выглядел ни потрясенным, ни даже особенно расстроенным. Динна смотрела на них с завистью. Перелет через океан, долгие часы, наполненные тревогой и страхом, давали о себе знать. Динна провела бессонную ночь, ее мысли метались между Пилар и Беном. Что, если она позволила бы ему полететь вместе с ней? В пути Динна не раз ловила себя на том, что тоскует по его объятиям, по его поддержке, по его ласковым ободряющим словам, по его нежности.
   Двери лифта открылись на четвертом этаже. Динна вышла и неуверенно огляделась. По коридору деловито сновали медсестры, в держащихся более степенно группках людей в белых халатах она заметила солидных мужчин в возрасте. «Врачи», – поняла Динна. И тут Динна вдруг растерялась. Она находилась за шесть тысяч миль от дома и искала дочь, которой, возможно, уже нет в живых. Она вдруг испугалась, что разучилась говорить по-французски, что в этом лабиринте и суматохе она никогда не найдет Пилар. Ее глаза защипало от слез. Борясь с неожиданно подкатившей к горлу тошнотой, она медленно подошла к сестринскому посту.
   – Я ищу Пилар Дюра. Я ее мать.
   Динна даже не попыталась сказать это по-французски – просто была не в состоянии. Она только молила Бога, чтобы кто-нибудь из медсестер понимал по-английски. Большинство из них были француженками, но кто-то должен же знать английский. Кто-нибудь ей поможет, проводит ее к Пилар, успокоит, объяснив, что она не так уж сильно пострадала...
   – Дюра? – Одна из медсестер, казалось, встревожилась. Она посмотрела на Динну, потом заглянула в какие-то бумаги и нахмурилась. У Динны внутри все сначала похолодело, потом окаменело. – Ах да. – Она встретилась с Динной взглядом и кивнула, думая про себя, не больна ли эта неестественно бледная женщина. – Вы мадам Дюра?
   – Да.
   Даже это короткое слово Динне удалось произнести только шепотом. Внезапно на нее разом навалились усталость и напряжение, копившееся на протяжении всей поездки. Она вдруг почувствовала, что ее силы на исходе. Ей даже захотелось, чтобы рядом оказался Марк.
   – Мадам Дюра, вам плохо?
   Молоденькая медсестра говорила по-английски с сильным акцентом, но довольно бегло. Динна лишь молча посмотрела на нее. Даже на этот вопрос она не могла ответить, у нее было такое ощущение, будто она может упасть в обморок.
   – Мне... нужно... подумать... Можно сесть?
   Динна огляделась и с удивлением заметила, как все вокруг нее становится серым, а потом съеживается. Она словно смотрела фильм на постепенно меркнущем экране неисправного телевизора. Картинка медленно, но неуклонно гасла. Наконец Динна услышала жужжание и почувствовала на своем плече чью-то руку.
   – Мадам Дюра? Мадам Дюра?
   Это был голос той же медсестры. Динна почувствовала, что на ее лице появляется улыбка. «У медсестры такой приятный молодой голос, такой приятный...» Динне вдруг нестерпимо захотелось спать. Она желала только одного: закрыть глаза и провалиться в сон, но та же рука продолжала теребить ее за плечо. Неожиданно она почувствовала на своей шее, а потом и на голове что-то холодное. Картинка на экране снова стала ярче. Над Динной склонились какие-то люди, она увидела много незнакомых лиц, все взгляды были обращены вниз, на нее. Динна попыталась сесть, но ее удержали. Двое молодых мужчин быстро заговорили между собой по-французски. Динна поняла, что ее хотят отвезти в отделение «Скорой помощи». Она быстро замотала головой:
   – Не надо, со мной все в порядке. Правда. Просто у меня был долгий перелет из Сан-Франциско, и я целый день ничего не ела. Честное слово, я просто очень устала...
   На глаза Динны снова навернулись слезы. Она попыталась их удержать.
   «Ну почему, почему они хотят отправить меня в отделение «Скорой помощи»?»
   – Я приехала к дочери, ее зовут Пилар... Пилар Дюра. Слова Динны подействовали на тех, кто ее обступил.
   Двое молодых людей пристально посмотрели на нее, потом кивнули. Поняли. Через несколько секунд Динна была уже на ногах, ее с двух сторон поддерживали под руки. Молоденькая медсестра помогла ей оправить юбку. Кто-то принес стул, кто-то подал Динне стакан воды, еще секунда, и толпа разошлась. Возле Динны остались только все та же молоденькая медсестра и еще одна, постарше.
   – Извините меня, – сказала Динна.
   – Не извиняйтесь, мы все понимаем, вы очень устали. У вас был долгий перелет. Мы сейчас проводим вас к Пилар.
   Медсестры переглянулись, и старшая еле заметно кивнула.
   – Спасибо. – Динна выпила еще немного воды и вернула стакан медсестре. – Доктор Киршман здесь?
   Медсестра покачала головой:
   – Нет, сегодня он ушел пораньше. Он провел с Пилар всю ночь. Вы, наверное, знаете, что ей сделали операцию?
   – На ногах?
   Динну снова стала бить дрожь.
   – Нет, на голове.
   – Как она?
   Динне показалось, что пауза тянется бесконечно.
   – Ей стало лучше. Пойдемте со мной, мадам, вы сами все увидите.
   Медсестра держалась рядом, чтобы в случае чего помочь Динне, но та уже твердо стояла на ногах и даже злилась на себя за то, что потеряла драгоценное время. Ее повели по длинному коридору с окрашенными в персиковый цвет стенами. Перед тем как медленно открыть дверь в палату, медсестра посмотрела на Динну долгим внимательным взглядом. Динна вошла внутрь, сделала несколько шагов и остолбенела. Казалось, воздух в ее легких мгновенно замерз и она потеряла способность дышать.
   Пилар лежала на кровати, забинтованная, опутанная какими-то трубками, окруженная приборами. В углу палаты тихо сидела медсестра весьма сурового вида. По меньшей мере три монитора постоянно отслеживали состояние больной. Под бинтами саму Пилар было трудно разглядеть, а лицо из-за многочисленных трубок казалось искаженным.
   Но на этот раз Динна не дрогнула. Она выпустила из рук сумку, под взглядом медсестры решительно направилась к кровати и улыбнулась. Медсестра, которая ее провожала, переглянулась с той, что дежурила в палате, и подошла ближе, но Динна этого даже не заметила. Она шла к кровати, пытаясь удержать на лице улыбку, сдерживая слезы и моля Бога дать ей силы.
   – Здравствуй, девочка моя, это мама.
   Со стороны кровати донесся слабый стон, Пилар стала следить за матерью взглядом. Динна поняла, что дочь ее увидела и узнала.
   – Все будет хорошо, ты поправишься.
   Динна села возле кровати, очень осторожно, едва касаясь, дотронулась до здоровой руки своей девочки, потом взяла ее обеими руками, поднесла к губам и поцеловала пальцы.
   – Все хорошо, дорогая, ты обязательно поправишься. Девочка издала стон, от которого в душе Динны все перевернулось.
   – Тсс, не надо, не сейчас. Ты сможешь поговорить со мной позже.
   Динна говорила очень тихо, чуть слышно, но твердо. Пилар покачала головой.
   – Я...
   – Тсс.
   Динна с болью посмотрела на дочь, ей не хотелось, чтобы девочка тратила силы на разговор, но глаза Пилар были полны невысказанных слов.
   – Тебе что-нибудь нужно?
   Динна всмотрелась в глаза дочери, но не смогла прочесть в них ответ. «Может, Пилар страдает от боли?» Она покосилась на медсестру. Медсестра тоже подошла к кровати, и женщины вместе склонились над Пилар, ожидая, когда та снова попытается заговорить.
   – Я... я ра...да, что ты пришла.
   Еле слышный шепот дочери вызвал у Динны слезы, ее сердце переполняли любовь и боль. Она заставила себя улыбнуться и слегка сжала руку Пилар.
   – Я тоже рада, что я с тобой. А сейчас, девочка моя, пожалуйста, не разговаривай. Нам нужно сказать друг другу очень многое, но мы поговорим позже.
   На этот раз Пилар слабо кивнула в знак согласия и устало закрыла глаза. Позже, выйдя с Динной в коридор, медсестра рассказала ей, что, исключая операцию, когда Пилар находилась под наркозом, она все время была в сознании и казалось, что девочка кого-то ждет. Теперь медсестре стало ясно, кого она ждала.
   – Мадам Дюра, ваше появление очень сильно на нее повлияло.
   Медсестра – воплощение деловитости и профессионализма – говорила на безукоризненном английском. Динна испытала облегчение. Значит, Пилар действительно ее ждала, ей не все равно. Наверное, в столь трагической ситуации это не должно было иметь большого значения, однако для Динны имело. Она очень боялась, что Пилар может оттолкнуть ее даже при таких страшных обстоятельствах. Но Пилар ее не оттолкнула. Но может, она ждала Марка? Для Динны сейчас это было не так уж и важно. Она тихо вернулась в палату и снова села рядом с Пилар.
   Пилар спала больше двух часов. Проснувшись, она ничего не сказала, только молча смотрела на мать, не отводя взгляда от ее лица. Мать и дочь долго смотрели друг другу в глаза. Потом Динне показалось, что Пилар ей улыбнулась. Она бережно взяла руку дочери.
   – Дорогая, я люблю тебя. Ты обязательно поправишься. А сейчас, может быть, поспишь еще немного?
   Но Пилар одними глазами ответила «нет». Очень долго она молча всматривалась в лицо матери так пристально, словно не могла насмотреться. Казалось, она ищет подходящие слова и не может найти. Прошел еще час, прежде чем она заговорила.
   – Догги...
   На лице Динны отразилось недоумение. Пилар попыталась объяснить:
   – Ты... при...везла... моего Догги?
   Когда Динна поняла, о чем спрашивает Пилар, она не смогла сдержать слезы. Догги – маленькая собачка – была любимой игрушкой Пилар еще в детстве. Старый, обтрепанный, замызганный Догги приобрел такой вид, что в конце концов его засунули на какую-то дальнюю полку. Но выбросить собачку у Динны так и не поднялась рука. Слишком много с Догги было связано воспоминаний о детстве Пилар. И вот теперь, глядя на дочь, Динна уже не знала, с ней ли Пилар или где-то там, в детстве.
   – Он ждет тебя дома.
   Пилар кивнула и слабо улыбнулась.
   Догги... Сидя в узком кресле, Динна мысленно перенеслась на много лет назад, в то время, когда Пилар было сначала три года, потом четыре, потом пять... потом девять, потом, как-то слишком скоро, двенадцать, и вот теперь – почти шестнадцать. Кажется, совсем недавно Пилар была милой, крошечной, изящной, очаровательной малышкой с золотыми кудряшками и голубыми глазами. Динне вспомнились ее забавные фразы, вспомнилось, как Пилар иногда, играя, танцевала перед родителями, вспомнились кукольные чаепития, сказки, стихи, пьесы, которые сочиняла Пилар... Однажды Пилар подарила Динне на день рождения блузку, сшитую из двух кухонных полотенец. И Динна с самым серьезным видом надела ее и пошла в ней в церковь.
   – Мадам Дюра?
   Незнакомый женский голос резко вернул Динну к действительности. Она растерянно оглянулась и увидела новую медсестру.
   – Да?
   – Вы не хотите отдохнуть? Мы можем постелить вам постель в соседней палате. – Старые мудрые глаза медсестры смотрели на Динну с искренней заботой. – Вы уже очень давно здесь сидите.
   – Который час? – спросила Динна. У нее возникло чувство, что она уже несколько часов провела в мире воспоминаний.
   – Почти одиннадцать.
   По времени Сан-Франциско было два часа дня. Динна выехала из дома меньше суток назад, но ей казалось, что прошли годы. Она встала и потянулась. Потом с тревогой посмотрела на кровать.
   – Как она?
   Медсестра немного помедлила с ответом.
   – Все так же.
   – Когда придет врач?
   Динне хотелось спросить: «И почему он вообще не находился здесь все те пять часов, что я провела у постели Пилар? И где, в конце концов, Марк? Неужели он не приехал? Он бы быстро привел этих лентяев в чувство и заставил их пошевеливаться». Динна мрачно покосилась на мониторы: непонятные кривые, которые рисовали приборы, ее раздражали.
   – Доктор придет через несколько часов. До его прихода вы можете отдохнуть. Мы сделали мадемуазель еще один укол, теперь она некоторое время будет спать.
   Уходить Динне не хотелось, но, с другой стороны, пора было показаться в доме свекрови. Там она могла бы узнать, удалось ли связаться с Марком, и разобраться, что творится с этим врачом. Кто он такой? И где он пропадает? И что он может сообщить? Пока что Динна точно знала только одно: Пилар в критическом состоянии. Безрезультатно просидев долгие часы в ожидании каких-то объяснений, малейшего доброго знака, намека на хорошую новость, она чувствовала себя отчаянно беспомощной. Ей так хотелось, чтобы кто-нибудь пришел и сказал, что все это пустяки. Хотя если бы кто-то и сказал так, ей было бы трудно в это поверить.
   – Мадам?
   Медсестра смотрела на нее с жалостью. Эта женщина была почти также бледна, как ее дочь. Динна взяла сумочку.
   – Я оставлю номер телефона, по которому со мной можно связаться. В любом случае я скоро вернусь. Как вы думаете, сколько времени Пилар проспит?
   – По меньшей мере четыре часа, а возможно, даже пять или шесть. Но я обещаю... если возникнет какая-то проблема или если Пилар проснется и захочет вас видеть, я вам позвоню.
   Динна кивнула и черкнула на бумажке номер телефона матери Марка. Потом она с болью посмотрела медсестре прямо в глаза:
   – Если что... если вы поймете, что мне лучше приехать, обязательно позвоните.
   Большего Динна не смогла произнести вслух, но медсестра все поняла. Она прикрепила листок с номером телефона к карточке Пилар и сочувственно посмотрела в усталые глаза Динны:
   – Я непременно позвоню. Но вам обязательно нужно поспать.
   Динне казалось, что никогда в жизни она не была такой усталой, но чего она не собиралась делать, так это ложиться спать. Ей нужно было позвонить Бену, поговорить с врачом, выяснить, что с Марком. У нее путались мысли, снова закружилась голова. Чтобы не упасть, она оперлась о стену и на этот раз удержалась на ногах. Некоторое время она еще постояла, глядя на Пилар, потом молча вышла из палаты, в одной руке она несла сумку, в другой – плащ. В ее глазах стояли слезы, а сердце, казалось, тащилось позади нее по полу.
   Стоянка такси оказалась совсем рядом, напротив больницы. Сев в машину, Динна вздохнула так громко, что ее вздох был скорее похож на стон. У нее болела каждая клеточка, каждый мускул в ее теле был напряжен и устал до изнеможения, а в сознании непрестанно проносились образы: Пилар в грудном возрасте... Пилар в прошлом году... Пилар в семилетнем возрасте... Пилар в детской... Пилар в школе... В аэропорту... С новой прической... В своих первых чулочках... С большим красным бантом... Мелькающие кадры складывались в фильм, который Динна смотрела непрерывно, иногда со звуком, иногда – без, но зрительные образы не исчезали, даже когда таксист уже свернул на улицу Франсуа Премьер.
   Это был фешенебельный жилой район, удобный еще и тем, что неподалеку располагался «Кристиан Диор». Красивая улица напоминала многие другие, расположенные поблизости от Елисейских Полей. Когда Динна была моложе, она, бывало, не раз удирала сюда в середине дня, вырывалась из строгой атмосферы дома свекрови, чтобы посидеть в кафе, выпить эспрессо, поглазеть на витрины. Но сейчас она даже не вспомнила о тех временах. Она в оцепенении смотрела прямо перед собой, усталость лишила ее сил, словно ее тело было закутано в одеяло, пропитанное эфиром.
   Водитель курил «Галуаз» и мурлыкал под нос старую песенку. У него было хорошее настроение, и он не понял, что пассажирка на заднем сиденье подавленна. Остановив машину у нужного дома, он доброжелательно и игриво улыбнулся Динне, но она этого даже не заметила. Она протянула ему деньги и вышла из такси. Водитель пожал плечами и уехал. Динна тяжелой походкой побрела к двери. Она не могла не отметить, что за весь вечер свекровь так и не появилась в больнице. Медсестра сказала, что она приходила утром и пробыла с Пилар два часа. Всего два часа? И оставила девочку в таком состоянии совсем одну? Это лишний раз доказывало то, о чем Динна всегда догадывалась, – что у мадам Дюра нет сердца.
   Динна два раза торопливо нажала на кнопку звонка, и тяжелая двустворчатая дверь распахнулась перед ней. Она переступила через высокий порог, закрыла за собой дверь и быстро прошла через вестибюль к узкой элегантной клетке – кабине лифта. Обычно, всякий раз, когда Динна ее видела, у нее возникало ощущение, что эта кабина предназначена не для человека, а для канарейки, но сегодня ее мысли были далеко. Она просто нажала кнопку седьмого этажа. Это был последний этаж, пентхаус, и он весь принадлежал мадам Дюра.
   У дверей ее встретила безликая горничная в униформе.
   – Oui, madame?
   Она оглядела Динну с неудовольствием, если не сказать, с презрением.
   – Je suis Madame Duras.
   Динна говорила с еще большим акцентом, чем обычно, но ей было абсолютно все равно.
   – Ah, bon. Мадам ждет вас в гостиной.
   «Как мило. Она предложит мне чаю?» Проходя за горничной в гостиную, Динна едва не заскрипела зубами. В доме все было как обычно, все на своих местах. Никому бы и в голову не пришло, что в это самое время в двух милях отсюда в больнице лежит внучка мадам Дюра и, возможно, умирает. Все было в идеальном порядке, все как положено, включая саму мадам Дюра, – Динна поняла это, когда вслед за горничной вошла в гостиную. На свекрови было черное шелковое платье, ее прическа была безукоризненной. Когда она встала и пошла навстречу Динне, протягивая руку, то и походка ее была, как всегда, твердой. Только глаза выдавали беспокойство. Она пожала Динне руку и поцеловала ее в обе щеки, с тревогой отмечая выражение лица невестки.
   – Вы только что прилетели?
   Она бросила быстрый взгляд на горничную, и та немедленно удалилась.
   – Нет, я пробыла весь вечер с Пилар. Но я так и не видела врача.
   Динна сняла жакет и почти упала на стул.
   – У вас очень усталый вид.
   На лице свекрови, похожем на высеченную из гранита маску, жили только старые хитрые глаза.
   – Устала я или нет, к делу не относится. Меня интересует, кто такой этот доктор Киршман и куда он пропал?
   – Доктор Киршман – хирург, известный на всю страну. Сегодня он пробыл с Пилар допоздна и через несколько часов снова к ней придет. Динна... – мадам Дюра замялась и добавила мягче: – дело в том, что он просто не может ничего больше сделать. Во всяком случае, сейчас.
   – Но почему?
   – Сейчас нам остается только ждать. Пилар должна собраться с силами. Она должна... должна жить.
   Когда мадам Дюра произносила последнее слово, на ее лице отразилась боль. Динна провела рукой по глазам.
   – Может, вы что-нибудь съедите? Динна покачала головой:
   – Нет. Мне нужно только принять душ и немного отдохнуть. – Динна подняла на свекровь взгляд, полный страдания. – Извините, что я ворвалась вот так, не поздоровавшись, не сказав «я рада вас видеть», но, честное слово, я просто не могу.
   – Я понимаю.
   Динна задумалась, так ли это, но потом решила, что в действительности ей все равно, понимает ее свекровь или нет.
   – Дорогая, все-таки мне кажется, вам нужно поесть, – сказала мадам Дюра. – Вы выглядите очень усталой.
   Динна чувствовала себя не лучше, чем выглядела, но голода она не ощущала. Она бы просто не смогла есть. Только не сейчас. Не после того, как она увидела Пилар на больничной койке. Девочка так сильно пострадала и была так слаба, что ей даже не хватило сил сжать руку матери, и она просила Догги...
   – Я приму душ, переоденусь и сразу поеду обратно. Ночь обещает быть долгой. Кстати, у вас нет вестей от Марка?
   Динна нахмурилась. Свекровь кивнула:
   – Он будет здесь через час.
   Через час... Динна не видела мужа больше двух месяцев, но сейчас, говоря о нем, она не испытала никаких чувств, все ее чувства были направлены только на Пилар.
   – Марк едет из Афин. Он очень расстроен.
   – Он и должен быть расстроен. – Динна посмотрела прямо в глаза свекрови. – Это он купил Пилар мотоцикл. Я его умоляла не делать этого.
   Мадам Дюра возмутилась:
   – Динна, вы не должны его винить, я уверена, он сейчас и сам достаточно переживает.
   Динна отвела взгляд.
   – Не сомневаюсь. – Она встала. – Через час прилетает его самолет?
   – Да. Вы встретите его в аэропорту?
   Динна хотела было сказать «нет», но что-то в ней дрогнуло. Она подумала о Пилар и о том, каково Марку будет войти в палату и увидеть все это в первый раз. Динне показалось, что, если она позволит Марку войти в палату одному, это будет жестоко по отношению к нему. Пилар – его любимая малышка, его сокровище. Конечно, она их общая дочь, но для Марка Пилар – почти богиня. Ему будет еще тяжелее пережить то, что случилось. Динна решила, что не может оставить его одного в такой момент, она должна встретить его в аэропорту.
   – Вы знаете номер рейса? – Мать Марка кивнула. – Тогда я его встречу. Я не буду переодеваться, только умоюсь. Вы можете вызвать мне такси?
   – Конечно. – Старшая мадам Дюра, похоже, была удовлетворена. – Я с радостью это сделаю. Флоретта приготовит вам сандвич.
   Флоретта. «Цветочек». Динну всегда поражало, насколько не вяжется нежное имя с обликом толстой, поистине необъятных размеров кухарки мадам Дюра, но сейчас она об этом даже не подумала. Ей больше ничто не казалось забавным. Она отрывисто кивнула свекрови, вышла из комнаты и быстро пошла по коридору. Она уже собиралась войти в гостевую спальню, когда вдруг заметила картину – нежеланная, нелюбимая, забытая, та висела на стене темного перехода. На картине была изображена сама Динна с Пилар. Мадам Дюра полотно никогда особенно не нравилось. И вот сейчас, ни секунды не раздумывая, Динна решила, что заберет картину домой, туда, где ей место.