Страница:
Меткальф переживал, вскрикивал, бормотал себе что-то под нос. Эл невозмутимо сидел неподалеку, очень редко что-нибудь вставляя. Одним из самых сложных умений, которые необходимо постичь любому врачу, занимающемуся психоделической терапией, — это сидеть и ничего не делать, просто наблюдая за происходящим, и в то же время быть постоянно внимательным, чтобы помочь в решающие моменты, как, например, когда Меткальф в отчаянии закричал: «Наверное, я сошел с ума! Я сошел с ума!» Но хороший врач всегда знает, как помочь в такие моменты. Знает, что сказать и какую картинку показать. «Все мы сходим с ума, сталкиваясь с этим». Эта фраза изменила состояние Меткальфа, и вот он уже почувствовал, что взлетает ввысь, к солнцу. Он летел, ощущая, как земные заботы, дети, жена, работа — все уносится вниз мимо него, «словно россыпь разноцветного снега, исчезающего во тьме. Я поднимался вверх».
А потом он почувствовал, что это похоже на смерть.
«Я умер?» — спросил Меткальф.
«Никто на самом деле не умирает», — ответил капитан Эл.
Первая опубликованная работа Хаббарда «Использование ЛСД-25 при лечении алкоголизма и других психических заболеваний» многократно цитировалась в литературе. Однако самым важным вкладом было то, что в ней были фотографии кабинета Хаббарда — с Бахом на стерео и смутно различимыми картинами на религиозные темы, развешенными по стенам. Хотя влияние окружения и обстановки было всем давно известно, в период становления психоделической терапии многие просто копировали в своих кабинетах обстановку комнаты Эла.
Часть психологов использовала ЛСД-терапию практически по старинке, не выходя за принятые в обществе рамки, например Хоффер и Осмонд в Саскачеване или группа Карлэнда в мэри-лендском Кэтонсвилле. Однако многие люди, занимающиеся психоделической терапией, были новичками в этом деле или неофитами вроде Хаббарда и его старого протеже Майрона Столя-роффа. Такие люди, исследуя Иной Мир, иногда в своей увлеченности и энергичности напоминали детей, что, конечно, казалось их сверстникам-обывателям предосудительным. Они были слишком прямолинейны и часто не могли справиться с хлещущими через край чувствами. В большей степени именно это и порождало зависть, следствием которой стала окружившая ЛСД-терапию аура «плохой науки».
Хорошим примером этого может служить Майрон Столярофф. Столярофф работал директором по перспективному планированию в «Ампекс», одной из первых больших фирм, занимавшихся электроникой, к югу от Сан-Франциско. Заинтересовавшись ЛСД, он вместе с Хаббардом попытался заинтересовать руководство «Ампекс» в программе, подразумевающей использование ЛСД для разрешения всевозможных корпоративных и межличностных проблем, проблем дизайна и перспективного планирования. Но план провалился — из-за приверженности Эла к христианскому мистицизму. Столярофф, однако, не отступал. Он начал проводить еженедельные сеансы ЛСД с некоторыми заинтересовавшимися коллегами из «Ампекс». Однажды на выходные из Канады приехал Эл и отвез их в уединенную хижину в горах Сьерры. Там, проходя сеанс под его руководством, они пережили такое «онтологическое землетрясение», которое мог сотворить только Эл. Однако руководство «Ампекса» было в ужасе. Учитывая, что Хаббарда они видели только раз и при довольно сомнительных обстоятельствах, их беспокойство неудивительно. «Что, если эти сдвигающие крышу препараты доведут наших лучших инженеров до помешательства?» Так что многие вздохнули с облегчением, когда Столярофф решил уйти из «Ампекс» и основать собственный, негосударственный центр психоделических исследований в Менло-Парк, в Калифорнии, который получил название «Международный фонд передовых исследований».
Психоделическая «Последняя вечеря» Сальвадора Дали
Эта организация, основанная в марте 1961 года, была далеко не первой, которая занималась исследованиями ЛСД в Калифорнии. В Институте исследований психики в Пало-Альто работы над ЛСД велись с 1958 года. И это способствовало знакомству с проблемами Иного Мира не только местных психологов и психиатров, но заинтересовало и некоторых неспециалистов, таких, как Аллен Гинсберг. Однако интерес к терапевтическому использованию ЛСД резко упал после нескольких неприятных случаев, когда пациенты переживали негативный опыт. Исследования ЛСД полным ходом шли в больнице для ветеранов в Пало-Альто, в окружной больнице Сан-Матео и в клинике штата Калифорния в Напа. Однако ни в одной из них не занимались психоделической терапией и вообще исследования шли очень медленно: Лео Холлистер, о котором будет речь в связи многообещающим молодым писателем Кеном Кизи, в то время все еще работал над схемой моделирования психозов.
В общем, к исследованиям ЛСД подходили достаточно консервативно. Так что многие специалисты просто открывали собственные дела (вице-президентом у Столяроффа был Уиллис Хэрман, который до этого преподавал механику в Стенфорде) и зарабатывали средства к существованию, работая с пациентами. В отличие от Осмонда и Хоффера Столярофф не стал заниматься только хроническими алкоголиками, он брал людей с улицы. В основном это были страдающие неврозами специалисты технической элиты, жители Стэнфорда. Поначалу они часто относились к таким предложениям с недоверием. Пять сотен долларов за какой-то сомнительный наркотик? Это наводило на мысли об обмане, хотя у Столяроффа действительно был лицензированный психотерапевт, который действительно проводил стандартные сеансы. Но что, на взгляд многих, было еще хуже, так это то, что этот обман всех удовлетворял! Газета «Колл Булитин» из Сан-Матео, чувствуя, что дело пахнет медицинским скандалом, взяла интервью у определенного числа пациентов, прошедших лечение, и обнаружила, что все они безмерно его хвалят. Однажды Столяроффа посетил раздраженный психотерапевт и рявкнул: «Один из моих бывших пациентов считает вас святым!» По его мнению, это должно было ясно означать, что Столярофф — шарлатан. Но чем это было на самом деле, учитывая заявления «Колл Булитин», что Фонд преследовал цели «частично медицинские, частично научные, частично философские и частично мистические»? С первыми двумя все нормально, но философией должны заниматься философы, не правда ли? А мистика — это вообще для чокнутых.
Ситуация была немного похожа на то, с чем столкнулся Лири в Гарварде. Все местные терапевты объединились против Фонда с таким возмущением (сомнительные профессионалы используют сомнительные наркотики с сомнительным результатом), словно они ничего не знали об этих результатах. Однако Фонд вовсе не скрывал результатов своей практики. 78 % пациентов заявляли, что они стали с большей любовью относиться к окружающим, 69 % — что им стало легче справляться с враждебностью, столько же — о том, что у них исчезли многие трудности в понимании других и им стало легче общаться. 71 % объявлял о выросшем самоуважении, и, наконец, 83 %, побывав в Ином Мире, были твердо уверены, что они имели дело с «высшими силами или подлинной реальностью».
Роберт Могэр, работавший в Фонде специалист по таким вещам, как MMPI, говорил, что никогда не встречал таких потрясающих изменений личности, какие происходили под влиянием ЛСД. Вообще важной чертой MMPI было то, что ряд показателей в нем обычно оставался стабильным по сравнению с остальными, что обеспечивало некий фон, на котором становились заметны основные личностные изменения. Но под ЛСД эти стабильные показатели, которые полностью базировались на общепринятых ценностях, начинали дико колебаться. Поэтому в добавлении к MMPI Столярофф стал пользоваться методикой Оскара Дженигера с карточками. Пациенту предлагалась сотня различных написанных на бумаге утверждений, которые он должен был разложить на девять кучек: от тех, с которыми он абсолютно несогласен (первая кучка), и до тех, которые он всей душой одобряет (кучка девятая). Это нужно было сделать трижды — в процессе эксперимента, спустя два дня и через два месяца. Результаты совпадали с теми, которых добивались и другие исследователи. Карточки с надписями «Хотя я не хотел бы, чтобы об этом знали другие, но в действительности меня беспокоит, насколько я являюсь адекватным современной жизни» со временем теряли рейтинг. В то время как те, на которых было написано что-нибудь вроде «Я верю, что существую не только в пространственно-временных координатах данного мира, но также и вне времени, в вечности», — наоборот, становились более популярными.
Конечно, случались и негативные опыты. Один из пациентов решил, что повредился в рассудке, и взбаламутил некоторых других, объясняя им, что они должны относиться к видениям с максимальной осторожностью. Но гораздо более тревожным был совершенно понятный (если данные об изменении взгляда на мир были верны) рост семейных проблем. 27 % добровольцев и 16 % проходивших платную терапию сообщили об увеличении разногласий со своей второй половиной.
Программный труд Фонда «Психоделический опыт: новая концепция психотерапии» был подготовлен к публикации в конце 1961 года. В нем психоделический опыт подразделялся на три варианта: 1) состояние неопределенности, 2) символическое восприятие и 3) непосредственное восприятие.
Состоянием неопределенности авторы называли то состояние, которое ранние исследователи находили близким к шизофрении, из-за чего ошибочно классифицировали ЛСД как психомиметик. Что же в самом деле происходит? Наркотик высвобождает шквал новых мыслей и нового восприятия, так что нормальная, концептуальная основа сознания пациента не может с этим справиться и возникает ощущение паники, иногда даже с признаками паранойи. Однако, умело используя окружение и обстановку, врач может беспрепятственно провести пациента сквозь это состояние и достигнуть уровня, где начинаются обильные галлюцинации. Эти постоянно меняющиеся образы — последние попытки эго «спрятать внутреннее понимание, которое его так страшит. Когда у эго не получается скрыть его за неприятными ощущениями, оно пытается заколдовать и отвлечь мысли подсознательного и выпускает дымовую завесу галлюцинаций».
На самом деле уровень галлюцинаций служит просто подготовкой к уровню символического восприятия, которому врачи, занимавшиеся психолитической терапией, посвящали больше всего времени, пытаясь истолковать символический смысл: «Пациент постоянно освобождается от подавленного материала, умопостроений, ошибочных концепций, идей и принципов, которые он собрал за время жизненного опыта. Психологическое ощущение сопровождается субъективными визуальными образами. Все это вместе приводит к общему "проветриванию мозгов" и высвобождает практически независимое интеллектуально чистое мышление. Мало-помалу человек наконец приходит к осознанию себя — не как чего-то «хорошего» или «плохого», но просто себя самого, каков он есть».
Но был уровень и выше. За символическим восприятием лежал уровень безграничного непосредственного восприятия.
Или другой пример — вообразите себе психику человека как некое боковое русло, ответвившееся от обычной реки. Со временем, несмотря на то, что на пути иногда встречались новые источники, боковое русло начинает застаиваться, заболачиваться и постепенно — когда растения в нем (заросли идей, неврозов и.т.д.) начинают соревноваться за кислород — превращается в настоящее болото. Можно сказать, что психолитическая терапия расчищает заросли. А психоделическая терапия работает иначе, — взрывает сами помехи, препятствующие течению, возвращая его к первозданному состоянию — равномерно текущего потока. Оба метода приносят ожидаемый результат, пациент выздоравливает, однако во втором вдобавок присутствует нечто абсолютно новое. Врачи, занимающиеся психолитической терапией, использовали ЛСД в русле традиционных психотерапевтических методов активизации воспоминаний, абреакции и высвобождения эмоций. Однако врачи, практикующие психоделическую терапию, занимались делом полностью новым, ранее неизвестным. И как бы они ни называли это — прикладным мистицизмом или психоделическим опытом, интегративным опытом или пиковым переживанием, — их занятия пользовались дурной славой. Открытие в уголках сознания места, где человек может почувствовать себя Богом, — вряд ли это могло приветствоваться официальной наукой и официальной религией. И тем не менее именно это являлось общим итогом и выводами психоделических исследований — не только в Гарварде, но и везде.
То, что последовало дальше, было скорее обусловлено общей атмосферой, чем базировалось на конкретных фактах. Забеспокоились специалисты. Их тревожило, насколько использование ЛСД, с его глубоким проникновением в подсознательное, является подходящим средством для формирования здорового, приспособленного к окружающей жизни эго. Могли ли их не озаботить такие явные изменения в поведении пациентов? Беспокоили их также и результаты лечения — сложно было поверить в то, что Хаббард вылечивал 80 % хронических алкоголиков. Все это порождало критический подход к «плохой науке», вроде, например, таких высказываний: «ЛСД — галлюциноген, исследователи принимают его сами, отсюда и такие странные результаты — они привиделись им». И это еще снисходительная характеристика. Другие доходили до того, что утверждали, будто врачи, использующие в практике ЛСД, не только фальсифицируют результаты, но и причиняют вред пациентам. И даже не понимают этого, потому что наркотик заражает их всех манией величия (сравнивают себя, например, с космонавтами или с Галилеем — что за вздор!). Внутри науки-золушки психоделики усиленно разоблачались: все вы можете видеть, как терапевты превращаются в дурного пошиба гуру, а пациенты становятся их адептами.
Кен Кизи за написанием «Порою нестерпимо хочется»
Рой Гринкер в «Материалах общей психиатрии» пошел дальше всех: «У латентных психотиков изменения в структуре личности начинаются под влиянием даже единственной дозы. Длительный прием ЛСД приводит к психопатии. Развивается зависимость».
Гринкер не приводил никаких фактов в подтверждение своих серьезных обвинений. Не приводил, потому что, собственно говоря, таких фактов не существовало, — исследования Сиднея Коэна в 1960 году о негативных последствиях, подтверждающие практически полную безопасность ЛСД, до сих пор никто еще не опроверг. Гринкер основывался на личном профессиональном предубеждении против наркотиков. Искренне веря, что средний гражданин — это просто сплетение неврозов и зарождающихся психозов, Гринкер полагал, что открытие ящика Пандоры подсознательного может иметь различные, но в любом случае, трагические последствия. Знают они об этом или нет, но все, кто принимает ЛСД, претерпевают негативные изменения в структуре личности. Так получалось по Гринкеру. Для консервативных психиатров, к числу которых принадлежал и Гринкер, расширение сознания вело к высвобождению подсознательного — и это было уже слишком!
На самом деле многих критических нападок можно было избежать, если просто сменить угол зрения. Например, ученые, занимающиеся психомиметиками, наблюдая, как эго расщепляется под воздействием ЛСД, кратко упоминают об «обезличивании», в то время как столкнувшиеся с тем же эффектом Лири или Майрон Столярофф называют это «мистическим объединением» и «интегративным опытом». Наблюдая за сменой ярких внутренних образов, первые изберут слово «галлюцинации», тогда как вторые будут говорить о «видениях и символическом взаимодействии». Последующий накал эмоций можно обозначить психиатрическим термином «эйфория» или заменить его новым психоделическим аналогом «мистический экстаз». Когда далекий от дискуссий по ЛСД психолог Абрахам Маслоу опубликовал первую работу о целебном эффекте пиковых переживаний, психоделические тераписты, например Хоффер, быстро заимствовали этот термин и риторические споры вошли в новый виток.
Фактически все это просто напоминало разборки — кто должен контролировать дела, связанные с Иным Миром. Достаточно ли ответственны и компетентны обыкновенные психологи (не говоря уже о теологах, людях творчества или инженерах, как Майрон Столярофф), чтобы исследовать пределы сознания, даже если это сознание — их собственное? Кто должен обладать правами на научные исследования в Ином Мире? Согласно одному из авторов «Журнала американской медицинской ассоциации», все, что связано с изменениями «ментального и эмоционального баланса» личности, должно проходить под строгим медицинским надзором. Другими словами, ЛСД и его химические собратья являются частью психиатрического, но не психологического арсенала.
Первой летом 1962 года всплыла тема «безответственности». ЛСД «помогает в психотерапии» рефреном повторялось в статьях, но, к несчастью, он привлекает «психически неуравновешенных врачей», которые проводят неслыханные эксперименты на других. И эти разговоры о «психически неуравновешенных врачах» были по сути основной причиной, почему ЛСД был изгнан из лабораторий. В июле 1962 года Сидней Коэн и Кейт Дитман написали статью в «Журнал американской медицинской ассоциации», привлекая внимания к феномену ЛСД-вечеринок — явления, о котором калифорнийское Управление по наркотикам, куда обратились журналисты лос-анджелесской «Тайме», ничего не подозревало. Хотя ЛСД-вечеринки начались в Лос-Анджелесе еще с середины пятидесятых, но с тех пор состав участников изменился. ЛСД стало пробовать множество молодых людей. Не только студенты, но и битники, и прочие изгои общества. Согласно Коэну, битники были именно теми людьми, от которых ЛСД следовало любой ценой держать подальше.
Если же этого не удастся, пророчества Гринкера рискуют самореализоваться.
С другой стороны, медицинское сообщество беспокоило растущее злоупотребление ЛСД — Коэн также упоминал о росте негативных реакций. Он обнаружил еще девять неприятных случаев — от психолога, трижды принявшего ЛСД и несколько недель потом обдумывавшего странные планы, одним из которых был захват всех запасов ЛСД, хранящихся у «Сандоз», и до секретарши одного доктора, которая принимала ЛСД примерно двести-триста раз — она не была уверена насчет точной цифры. В чем она была уверена, так это в том, что теперь каждый раз, глядясь в зеркало, она видела отражение черепа.
Хотя пока что негативные реакции наблюдались крайне редко, Коэн предупреждал, что с ростом числа терапевтов, занимающихся ЛСД, их количество также может возрасти. «Неумелое» использование ЛСД, писал он, может стать рискованным для здоровья, и рекомендовал «ограничить исследователей пределами институтов и больниц, где в случае негативных последствий можно будет сразу помочь ему». Собственно, Коэн хотел закрытия программ, подобных той, которую осуществил Лири.
После того как летом 1962 года Конгресс принял закон, дающий ФДА право контролировать все новые исследуемые наркотики, дебаты о том, кто ответственный терапевт, а кто безответственный шарлатан, стали чисто теоретическими. Закон, спровоцировавший события июня 1963 года, в действительности изначально был нацелен на злоупотребление амфетаминами Но в результате получилось, что все ученые, занимавшиеся экспериментальными наркотиками, должны согласовать свои исследования с Вашингтоном. Больше нельзя было послать заказ в «Сандоз» и получить порцию ЛСД или псилоцибина.
Поначалу было неясно, как отразятся новые правила на исследовании ЛСД. Однако осенью 1962 года на пороге у Дженигера появился одетый с иголочки представитель местного отделения ФДА. Он вежливо попросил отчет о работе Дженигера над ЛСД. А затем потребовал сдать остатки препарата. Дженигер был сначала ошеломлен, потом — взбешен. Засев за телефон, он выяснил, что он не одинок, — подобные гости приходили ко многим.
Людей пытались остановить и отстранить от исследований.
Но огласка была уже слишком велика. Литература по психоделикам, раньше ограниченная Хаксли и, возможно, научным трудом Уоссона «Грибы, Россия и история сомы», а теперь пополнившаяся такими книгами, как «Исследуя внутреннее пространство» Адели Дэвис, «Я и моя личность» Тельмы Мосс и «Космология радости» Алана Уоттса, — стремительно входила в моду.
Кислотная вечеринка
Все три книги содержали рассказы о происходящем в Ином Мире, но на этом их сходство заканчивалось. Адель Дэвис, принимавшая ЛСД в рамках творческих исследований Оскара Дже-нигера, путешествовала в волшебную страну, освещенную божественным светом. «Самое важное в наркотическом опыте, — писала она, — это возникновение твердой веры и других твердых убеждений, многие из которых по сути религиозные. И эти убеждения настолько серьезны, что их уже ничто ни на йоту не сдвинет». ЛСД привел к «новой вере в Бога, вере такой силы и радости, что я навечно останусь благодарна лаборатории «Сандоз Фармацевтикалс». Тельма Мосс, напротив, исследовала подсознательное Фрейда. «Я проникла далеко в глубины сознания. И обнаружила, что наряду с тем, что сознательно я всегда была любящей матерью и респектабельной женщиной, бессознательно я была также убийцей, извращенкой, каннибалкой, садисткой и мазохисткой». Третьим в этом ряду было написанное легким стилем эссе Уоттса. В предисловии Лири и Альперт писали, что в книге «блестяще излагаются вопросы современного мистицизма», по крайней мере из тех, что доступны на сегодняшний день. «Уоттс пошел по следам мистера Хаксли и прошел даже дальше».
Уоттс, как поэт, описывал путешествие в Иной Мир поэтически. Будет полезно процитировать отрывок из его эссе:
Глава 15. ПЯТАЯ ГРАЖДАНСКАЯ СВОБОДА
А потом он почувствовал, что это похоже на смерть.
«Я умер?» — спросил Меткальф.
«Никто на самом деле не умирает», — ответил капитан Эл.
Первая опубликованная работа Хаббарда «Использование ЛСД-25 при лечении алкоголизма и других психических заболеваний» многократно цитировалась в литературе. Однако самым важным вкладом было то, что в ней были фотографии кабинета Хаббарда — с Бахом на стерео и смутно различимыми картинами на религиозные темы, развешенными по стенам. Хотя влияние окружения и обстановки было всем давно известно, в период становления психоделической терапии многие просто копировали в своих кабинетах обстановку комнаты Эла.
Часть психологов использовала ЛСД-терапию практически по старинке, не выходя за принятые в обществе рамки, например Хоффер и Осмонд в Саскачеване или группа Карлэнда в мэри-лендском Кэтонсвилле. Однако многие люди, занимающиеся психоделической терапией, были новичками в этом деле или неофитами вроде Хаббарда и его старого протеже Майрона Столя-роффа. Такие люди, исследуя Иной Мир, иногда в своей увлеченности и энергичности напоминали детей, что, конечно, казалось их сверстникам-обывателям предосудительным. Они были слишком прямолинейны и часто не могли справиться с хлещущими через край чувствами. В большей степени именно это и порождало зависть, следствием которой стала окружившая ЛСД-терапию аура «плохой науки».
Хорошим примером этого может служить Майрон Столярофф. Столярофф работал директором по перспективному планированию в «Ампекс», одной из первых больших фирм, занимавшихся электроникой, к югу от Сан-Франциско. Заинтересовавшись ЛСД, он вместе с Хаббардом попытался заинтересовать руководство «Ампекс» в программе, подразумевающей использование ЛСД для разрешения всевозможных корпоративных и межличностных проблем, проблем дизайна и перспективного планирования. Но план провалился — из-за приверженности Эла к христианскому мистицизму. Столярофф, однако, не отступал. Он начал проводить еженедельные сеансы ЛСД с некоторыми заинтересовавшимися коллегами из «Ампекс». Однажды на выходные из Канады приехал Эл и отвез их в уединенную хижину в горах Сьерры. Там, проходя сеанс под его руководством, они пережили такое «онтологическое землетрясение», которое мог сотворить только Эл. Однако руководство «Ампекса» было в ужасе. Учитывая, что Хаббарда они видели только раз и при довольно сомнительных обстоятельствах, их беспокойство неудивительно. «Что, если эти сдвигающие крышу препараты доведут наших лучших инженеров до помешательства?» Так что многие вздохнули с облегчением, когда Столярофф решил уйти из «Ампекс» и основать собственный, негосударственный центр психоделических исследований в Менло-Парк, в Калифорнии, который получил название «Международный фонд передовых исследований».
Эта организация, основанная в марте 1961 года, была далеко не первой, которая занималась исследованиями ЛСД в Калифорнии. В Институте исследований психики в Пало-Альто работы над ЛСД велись с 1958 года. И это способствовало знакомству с проблемами Иного Мира не только местных психологов и психиатров, но заинтересовало и некоторых неспециалистов, таких, как Аллен Гинсберг. Однако интерес к терапевтическому использованию ЛСД резко упал после нескольких неприятных случаев, когда пациенты переживали негативный опыт. Исследования ЛСД полным ходом шли в больнице для ветеранов в Пало-Альто, в окружной больнице Сан-Матео и в клинике штата Калифорния в Напа. Однако ни в одной из них не занимались психоделической терапией и вообще исследования шли очень медленно: Лео Холлистер, о котором будет речь в связи многообещающим молодым писателем Кеном Кизи, в то время все еще работал над схемой моделирования психозов.
В общем, к исследованиям ЛСД подходили достаточно консервативно. Так что многие специалисты просто открывали собственные дела (вице-президентом у Столяроффа был Уиллис Хэрман, который до этого преподавал механику в Стенфорде) и зарабатывали средства к существованию, работая с пациентами. В отличие от Осмонда и Хоффера Столярофф не стал заниматься только хроническими алкоголиками, он брал людей с улицы. В основном это были страдающие неврозами специалисты технической элиты, жители Стэнфорда. Поначалу они часто относились к таким предложениям с недоверием. Пять сотен долларов за какой-то сомнительный наркотик? Это наводило на мысли об обмане, хотя у Столяроффа действительно был лицензированный психотерапевт, который действительно проводил стандартные сеансы. Но что, на взгляд многих, было еще хуже, так это то, что этот обман всех удовлетворял! Газета «Колл Булитин» из Сан-Матео, чувствуя, что дело пахнет медицинским скандалом, взяла интервью у определенного числа пациентов, прошедших лечение, и обнаружила, что все они безмерно его хвалят. Однажды Столяроффа посетил раздраженный психотерапевт и рявкнул: «Один из моих бывших пациентов считает вас святым!» По его мнению, это должно было ясно означать, что Столярофф — шарлатан. Но чем это было на самом деле, учитывая заявления «Колл Булитин», что Фонд преследовал цели «частично медицинские, частично научные, частично философские и частично мистические»? С первыми двумя все нормально, но философией должны заниматься философы, не правда ли? А мистика — это вообще для чокнутых.
Ситуация была немного похожа на то, с чем столкнулся Лири в Гарварде. Все местные терапевты объединились против Фонда с таким возмущением (сомнительные профессионалы используют сомнительные наркотики с сомнительным результатом), словно они ничего не знали об этих результатах. Однако Фонд вовсе не скрывал результатов своей практики. 78 % пациентов заявляли, что они стали с большей любовью относиться к окружающим, 69 % — что им стало легче справляться с враждебностью, столько же — о том, что у них исчезли многие трудности в понимании других и им стало легче общаться. 71 % объявлял о выросшем самоуважении, и, наконец, 83 %, побывав в Ином Мире, были твердо уверены, что они имели дело с «высшими силами или подлинной реальностью».
Роберт Могэр, работавший в Фонде специалист по таким вещам, как MMPI, говорил, что никогда не встречал таких потрясающих изменений личности, какие происходили под влиянием ЛСД. Вообще важной чертой MMPI было то, что ряд показателей в нем обычно оставался стабильным по сравнению с остальными, что обеспечивало некий фон, на котором становились заметны основные личностные изменения. Но под ЛСД эти стабильные показатели, которые полностью базировались на общепринятых ценностях, начинали дико колебаться. Поэтому в добавлении к MMPI Столярофф стал пользоваться методикой Оскара Дженигера с карточками. Пациенту предлагалась сотня различных написанных на бумаге утверждений, которые он должен был разложить на девять кучек: от тех, с которыми он абсолютно несогласен (первая кучка), и до тех, которые он всей душой одобряет (кучка девятая). Это нужно было сделать трижды — в процессе эксперимента, спустя два дня и через два месяца. Результаты совпадали с теми, которых добивались и другие исследователи. Карточки с надписями «Хотя я не хотел бы, чтобы об этом знали другие, но в действительности меня беспокоит, насколько я являюсь адекватным современной жизни» со временем теряли рейтинг. В то время как те, на которых было написано что-нибудь вроде «Я верю, что существую не только в пространственно-временных координатах данного мира, но также и вне времени, в вечности», — наоборот, становились более популярными.
Конечно, случались и негативные опыты. Один из пациентов решил, что повредился в рассудке, и взбаламутил некоторых других, объясняя им, что они должны относиться к видениям с максимальной осторожностью. Но гораздо более тревожным был совершенно понятный (если данные об изменении взгляда на мир были верны) рост семейных проблем. 27 % добровольцев и 16 % проходивших платную терапию сообщили об увеличении разногласий со своей второй половиной.
Программный труд Фонда «Психоделический опыт: новая концепция психотерапии» был подготовлен к публикации в конце 1961 года. В нем психоделический опыт подразделялся на три варианта: 1) состояние неопределенности, 2) символическое восприятие и 3) непосредственное восприятие.
Состоянием неопределенности авторы называли то состояние, которое ранние исследователи находили близким к шизофрении, из-за чего ошибочно классифицировали ЛСД как психомиметик. Что же в самом деле происходит? Наркотик высвобождает шквал новых мыслей и нового восприятия, так что нормальная, концептуальная основа сознания пациента не может с этим справиться и возникает ощущение паники, иногда даже с признаками паранойи. Однако, умело используя окружение и обстановку, врач может беспрепятственно провести пациента сквозь это состояние и достигнуть уровня, где начинаются обильные галлюцинации. Эти постоянно меняющиеся образы — последние попытки эго «спрятать внутреннее понимание, которое его так страшит. Когда у эго не получается скрыть его за неприятными ощущениями, оно пытается заколдовать и отвлечь мысли подсознательного и выпускает дымовую завесу галлюцинаций».
На самом деле уровень галлюцинаций служит просто подготовкой к уровню символического восприятия, которому врачи, занимавшиеся психолитической терапией, посвящали больше всего времени, пытаясь истолковать символический смысл: «Пациент постоянно освобождается от подавленного материала, умопостроений, ошибочных концепций, идей и принципов, которые он собрал за время жизненного опыта. Психологическое ощущение сопровождается субъективными визуальными образами. Все это вместе приводит к общему "проветриванию мозгов" и высвобождает практически независимое интеллектуально чистое мышление. Мало-помалу человек наконец приходит к осознанию себя — не как чего-то «хорошего» или «плохого», но просто себя самого, каков он есть».
Но был уровень и выше. За символическим восприятием лежал уровень безграничного непосредственного восприятия.
Для всех, кто достаточно глубоко исследовал этот вопрос, очевидно, что основы непосредственного восприятия лежат за пределами мира науки и здравого смысла, и при его описании самыми подходящими словами кажутся вечность и бесконечность.Как докладывал Абрам Хоффер на последней конференции в фонде Мэйси, если вы сумеете вывести пациента на этот уровень, то в девяноста процентах из ста произойдет чудесное исцеление. То, почему так происходит, довольно трудно объяснить в терминах психологии (Лири понял это и тогда переключился на иносказания и прикладной мистицизм). Но примерно можно сказать так: у ошеломленного пониманием, что «сам он бессмертнее своего подверженного изменениям эго», пациента происходит нечто вроде расширения сознания, в результате чего «многие конфликты, порожденные неудовлетворенностью собой, отмирают вместе с самой этой неудовлетворенностью, так же как и ассоциируемое с конфликтами невротическое поведение, которое на самом деле является их следствием». Расширяясь, сознание также избавляется от паутины неудачных взаимоотношений, ограничивавших и приковывавших его к земле.
Или другой пример — вообразите себе психику человека как некое боковое русло, ответвившееся от обычной реки. Со временем, несмотря на то, что на пути иногда встречались новые источники, боковое русло начинает застаиваться, заболачиваться и постепенно — когда растения в нем (заросли идей, неврозов и.т.д.) начинают соревноваться за кислород — превращается в настоящее болото. Можно сказать, что психолитическая терапия расчищает заросли. А психоделическая терапия работает иначе, — взрывает сами помехи, препятствующие течению, возвращая его к первозданному состоянию — равномерно текущего потока. Оба метода приносят ожидаемый результат, пациент выздоравливает, однако во втором вдобавок присутствует нечто абсолютно новое. Врачи, занимающиеся психолитической терапией, использовали ЛСД в русле традиционных психотерапевтических методов активизации воспоминаний, абреакции и высвобождения эмоций. Однако врачи, практикующие психоделическую терапию, занимались делом полностью новым, ранее неизвестным. И как бы они ни называли это — прикладным мистицизмом или психоделическим опытом, интегративным опытом или пиковым переживанием, — их занятия пользовались дурной славой. Открытие в уголках сознания места, где человек может почувствовать себя Богом, — вряд ли это могло приветствоваться официальной наукой и официальной религией. И тем не менее именно это являлось общим итогом и выводами психоделических исследований — не только в Гарварде, но и везде.
То, что последовало дальше, было скорее обусловлено общей атмосферой, чем базировалось на конкретных фактах. Забеспокоились специалисты. Их тревожило, насколько использование ЛСД, с его глубоким проникновением в подсознательное, является подходящим средством для формирования здорового, приспособленного к окружающей жизни эго. Могли ли их не озаботить такие явные изменения в поведении пациентов? Беспокоили их также и результаты лечения — сложно было поверить в то, что Хаббард вылечивал 80 % хронических алкоголиков. Все это порождало критический подход к «плохой науке», вроде, например, таких высказываний: «ЛСД — галлюциноген, исследователи принимают его сами, отсюда и такие странные результаты — они привиделись им». И это еще снисходительная характеристика. Другие доходили до того, что утверждали, будто врачи, использующие в практике ЛСД, не только фальсифицируют результаты, но и причиняют вред пациентам. И даже не понимают этого, потому что наркотик заражает их всех манией величия (сравнивают себя, например, с космонавтами или с Галилеем — что за вздор!). Внутри науки-золушки психоделики усиленно разоблачались: все вы можете видеть, как терапевты превращаются в дурного пошиба гуру, а пациенты становятся их адептами.
Рой Гринкер в «Материалах общей психиатрии» пошел дальше всех: «У латентных психотиков изменения в структуре личности начинаются под влиянием даже единственной дозы. Длительный прием ЛСД приводит к психопатии. Развивается зависимость».
Гринкер не приводил никаких фактов в подтверждение своих серьезных обвинений. Не приводил, потому что, собственно говоря, таких фактов не существовало, — исследования Сиднея Коэна в 1960 году о негативных последствиях, подтверждающие практически полную безопасность ЛСД, до сих пор никто еще не опроверг. Гринкер основывался на личном профессиональном предубеждении против наркотиков. Искренне веря, что средний гражданин — это просто сплетение неврозов и зарождающихся психозов, Гринкер полагал, что открытие ящика Пандоры подсознательного может иметь различные, но в любом случае, трагические последствия. Знают они об этом или нет, но все, кто принимает ЛСД, претерпевают негативные изменения в структуре личности. Так получалось по Гринкеру. Для консервативных психиатров, к числу которых принадлежал и Гринкер, расширение сознания вело к высвобождению подсознательного — и это было уже слишком!
На самом деле многих критических нападок можно было избежать, если просто сменить угол зрения. Например, ученые, занимающиеся психомиметиками, наблюдая, как эго расщепляется под воздействием ЛСД, кратко упоминают об «обезличивании», в то время как столкнувшиеся с тем же эффектом Лири или Майрон Столярофф называют это «мистическим объединением» и «интегративным опытом». Наблюдая за сменой ярких внутренних образов, первые изберут слово «галлюцинации», тогда как вторые будут говорить о «видениях и символическом взаимодействии». Последующий накал эмоций можно обозначить психиатрическим термином «эйфория» или заменить его новым психоделическим аналогом «мистический экстаз». Когда далекий от дискуссий по ЛСД психолог Абрахам Маслоу опубликовал первую работу о целебном эффекте пиковых переживаний, психоделические тераписты, например Хоффер, быстро заимствовали этот термин и риторические споры вошли в новый виток.
Фактически все это просто напоминало разборки — кто должен контролировать дела, связанные с Иным Миром. Достаточно ли ответственны и компетентны обыкновенные психологи (не говоря уже о теологах, людях творчества или инженерах, как Майрон Столярофф), чтобы исследовать пределы сознания, даже если это сознание — их собственное? Кто должен обладать правами на научные исследования в Ином Мире? Согласно одному из авторов «Журнала американской медицинской ассоциации», все, что связано с изменениями «ментального и эмоционального баланса» личности, должно проходить под строгим медицинским надзором. Другими словами, ЛСД и его химические собратья являются частью психиатрического, но не психологического арсенала.
Первой летом 1962 года всплыла тема «безответственности». ЛСД «помогает в психотерапии» рефреном повторялось в статьях, но, к несчастью, он привлекает «психически неуравновешенных врачей», которые проводят неслыханные эксперименты на других. И эти разговоры о «психически неуравновешенных врачах» были по сути основной причиной, почему ЛСД был изгнан из лабораторий. В июле 1962 года Сидней Коэн и Кейт Дитман написали статью в «Журнал американской медицинской ассоциации», привлекая внимания к феномену ЛСД-вечеринок — явления, о котором калифорнийское Управление по наркотикам, куда обратились журналисты лос-анджелесской «Тайме», ничего не подозревало. Хотя ЛСД-вечеринки начались в Лос-Анджелесе еще с середины пятидесятых, но с тех пор состав участников изменился. ЛСД стало пробовать множество молодых людей. Не только студенты, но и битники, и прочие изгои общества. Согласно Коэну, битники были именно теми людьми, от которых ЛСД следовало любой ценой держать подальше.
Если же этого не удастся, пророчества Гринкера рискуют самореализоваться.
С другой стороны, медицинское сообщество беспокоило растущее злоупотребление ЛСД — Коэн также упоминал о росте негативных реакций. Он обнаружил еще девять неприятных случаев — от психолога, трижды принявшего ЛСД и несколько недель потом обдумывавшего странные планы, одним из которых был захват всех запасов ЛСД, хранящихся у «Сандоз», и до секретарши одного доктора, которая принимала ЛСД примерно двести-триста раз — она не была уверена насчет точной цифры. В чем она была уверена, так это в том, что теперь каждый раз, глядясь в зеркало, она видела отражение черепа.
Хотя пока что негативные реакции наблюдались крайне редко, Коэн предупреждал, что с ростом числа терапевтов, занимающихся ЛСД, их количество также может возрасти. «Неумелое» использование ЛСД, писал он, может стать рискованным для здоровья, и рекомендовал «ограничить исследователей пределами институтов и больниц, где в случае негативных последствий можно будет сразу помочь ему». Собственно, Коэн хотел закрытия программ, подобных той, которую осуществил Лири.
После того как летом 1962 года Конгресс принял закон, дающий ФДА право контролировать все новые исследуемые наркотики, дебаты о том, кто ответственный терапевт, а кто безответственный шарлатан, стали чисто теоретическими. Закон, спровоцировавший события июня 1963 года, в действительности изначально был нацелен на злоупотребление амфетаминами Но в результате получилось, что все ученые, занимавшиеся экспериментальными наркотиками, должны согласовать свои исследования с Вашингтоном. Больше нельзя было послать заказ в «Сандоз» и получить порцию ЛСД или псилоцибина.
Поначалу было неясно, как отразятся новые правила на исследовании ЛСД. Однако осенью 1962 года на пороге у Дженигера появился одетый с иголочки представитель местного отделения ФДА. Он вежливо попросил отчет о работе Дженигера над ЛСД. А затем потребовал сдать остатки препарата. Дженигер был сначала ошеломлен, потом — взбешен. Засев за телефон, он выяснил, что он не одинок, — подобные гости приходили ко многим.
Людей пытались остановить и отстранить от исследований.
Но огласка была уже слишком велика. Литература по психоделикам, раньше ограниченная Хаксли и, возможно, научным трудом Уоссона «Грибы, Россия и история сомы», а теперь пополнившаяся такими книгами, как «Исследуя внутреннее пространство» Адели Дэвис, «Я и моя личность» Тельмы Мосс и «Космология радости» Алана Уоттса, — стремительно входила в моду.
Все три книги содержали рассказы о происходящем в Ином Мире, но на этом их сходство заканчивалось. Адель Дэвис, принимавшая ЛСД в рамках творческих исследований Оскара Дже-нигера, путешествовала в волшебную страну, освещенную божественным светом. «Самое важное в наркотическом опыте, — писала она, — это возникновение твердой веры и других твердых убеждений, многие из которых по сути религиозные. И эти убеждения настолько серьезны, что их уже ничто ни на йоту не сдвинет». ЛСД привел к «новой вере в Бога, вере такой силы и радости, что я навечно останусь благодарна лаборатории «Сандоз Фармацевтикалс». Тельма Мосс, напротив, исследовала подсознательное Фрейда. «Я проникла далеко в глубины сознания. И обнаружила, что наряду с тем, что сознательно я всегда была любящей матерью и респектабельной женщиной, бессознательно я была также убийцей, извращенкой, каннибалкой, садисткой и мазохисткой». Третьим в этом ряду было написанное легким стилем эссе Уоттса. В предисловии Лири и Альперт писали, что в книге «блестяще излагаются вопросы современного мистицизма», по крайней мере из тех, что доступны на сегодняшний день. «Уоттс пошел по следам мистера Хаксли и прошел даже дальше».
Уоттс, как поэт, описывал путешествие в Иной Мир поэтически. Будет полезно процитировать отрывок из его эссе:
Обратно, сквозь лабиринт туннелей, сквозь шаги, сделанные, чтобы достигнуть положения в обществе, и стратегий, типичных для взрослой жизни, сквозь бесконечные разделы памяти, ко-торые мы вспоминаем лишь в снах… все улицы, ветреные проходы между ножками столов и стульев, где человек ползал еще в детстве, кровавый выход из лона, фонтанирующий выплеск из канала пениса, безвременные странствия по рыхлым тканям… И обратно, назад по туннелям, до того момента, пока не выясняется, что коридоры, по которым он странствует, — это он сам и есть… Беспрестанно назад, сквозь бесконечно закрученные коридоры, к необъятному космическому пространству, окружающему первичное ядро мира, центру центров, до которого во внутреннем мире человека добираться так же далеко, как во внешнем мире — от нашей галактики до туманностей…«Космологию радости» поклонники Уоттса восприняли восторженно. Но самой популярной книгой психоделического движения была все-таки не она. Эта честь принадлежала «Острову» — утопии Хаксли, в которой он описывал, на что может быть похоже общество, использующее для просветления психоделики. «Остров» привлек внимание одного социотехника, который решил воплотить эту идею в жизнь. Он приступил к этому в довольно экзотичном месте — в мексиканском городке Чихуатанейо.
Глава 15. ПЯТАЯ ГРАЖДАНСКАЯ СВОБОДА
Вероятно, если обратиться к воспоминаниям, кульминационным пунктом психоделического движения были те несколько недель летом 1962 года, когда тридцать пять добровольцев (включая девятерых детей) поселились в отеле «Каталина» для того, чтобы предпринять коллективный штурм Иного Мира. Лири собрал разнородную компанию, состоящую из психологов, творческих людей, представителей элиты (Томми и Пегги Хичкок), а также своих аспирантов, их жен и друзей.
Они собрались здесь, чтобы проникнуть за границы сознания настолько далеко, насколько это возможно. Хотя это вовсе не означало, что они не собираются вкушать прелести мексиканской сладкой жизни. Тим значительную часть времени проводил загорая на пляже и заказывая выпивку из бара, которая поступала по фуникулеру вниз.
Отель «Каталина» располагался в двух милях от Чихуатанейо, к нему вела гравийная дорога. Отель был построен на склоне горы и коттеджи отдыхающих располагались на нескольких уровнях. На западе лениво плескался Тихий океан и тянулись мили девственного пляжа. Со всех остальных сторон отель окружал густой лес. «Мы постоянно плавали, — вспоминает Гюнтер Вайл, приехавший туда с женой и маленькой дочкой. — А если срезали банановое дерево, то оно через сутки вновь вырастало из земли на целый дюйм».
Они собрались здесь, чтобы проникнуть за границы сознания настолько далеко, насколько это возможно. Хотя это вовсе не означало, что они не собираются вкушать прелести мексиканской сладкой жизни. Тим значительную часть времени проводил загорая на пляже и заказывая выпивку из бара, которая поступала по фуникулеру вниз.
Отель «Каталина» располагался в двух милях от Чихуатанейо, к нему вела гравийная дорога. Отель был построен на склоне горы и коттеджи отдыхающих располагались на нескольких уровнях. На западе лениво плескался Тихий океан и тянулись мили девственного пляжа. Со всех остальных сторон отель окружал густой лес. «Мы постоянно плавали, — вспоминает Гюнтер Вайл, приехавший туда с женой и маленькой дочкой. — А если срезали банановое дерево, то оно через сутки вновь вырастало из земли на целый дюйм».