Страница:
– Почему вы так говорите, милорд?
– Мне следовало сказать: «Вызвать вас на дуэль»; впрочем, это то же самое, что убить. До сих пор я убивал всех, с кем дрался, – отчего же вам быть исключением?
– Почему… почему дуэль, милорд?
– Поскольку я вижу, что извинений от вас не дождёшься. Даже у моей собаки есть стыд. Но вы!… Почему вы не можете показать, что раскаиваетесь в своём поступке?
– В моём поступке…
– Вы нагадили на мой ботфорт!
– Боюсь, милорд, вас ввели в заблуждение.
Возмущённый ропот приближённых.
– Встретимся завтра утром у Тайберна. Возьмите с собой секунданта – достаточно сильного, чтобы смог потом унести ваше тело.
Наездник наконец понял, что оправдываться бесполезно.
– Однако я могу выразить раскаяние, милорд.
– Неужто? Как собака?
– Да, милорд.
– Когда собака гадит в неположенном месте, я тычу её носом в дерьмо. – И граф поднял заострённый носок почти в самое лицо наезднику.
Даниель был уже футах в двенадцати от джентльмена и отчётливо видел, как струйка мочи сбегает по его панталонам на мостовую.
– Умоляю, милорд, я сделал, как вы просили. Я проследил за седовласым и отправил гонца. За что вы так со мной поступаете?
Однако граф Апнорский, не сводя глаз с наездника, поднял ногу ещё на дюйм. Джентльмен нагнулся, но граф принялся опускать ногу, вынуждая того согнуться сильнее, потом встать на колени и, наконец, упереться локтями в грязь, чтобы коснуться лицом графского сапога.
Всё кончилось; джентльмен-наездник, закрыв лицо руками, бросился прочь, вероятно, чтобы никогда больше не возвращаться в Лондон, чего, надо думать, и добивался граф.
Сам же Апнор, отправив свиту в паб, зашёл в ту самую лавочку, что Исаак Ньютон, – Даниель даже не знал, по-прежнему ли его друг там. Пройдя мимо, он увидел наконец в окне вывеску: «МСЬЕ ЛЕФЕВР, АПТЕКАРЬ».
Следующие полчаса Даниель бродил по Чаринг-Кросс, время от времени поглядывая на окна мсье Лефевра, пока наконец не различил Исаака, беседующего с Луи Англси, графом Апнорским, который только кивал, кивал и кивал.
Как солнце выжгло свой лик на сетчатке Исаака в Вулсторпе, так этот образ стоял перед глазами Даниеля всё то время, что он, перекладывая телескоп с одного плеча на другое, шагал прочь от Чаринг-Кросс в общем направлении Бишопсгейта, где ему предстояло присутствовать на собрании. Всю дорогу его преследовало чувство, которое оп поначалу затруднялся определить, пока не понял, что это своего рода ревность. Он не знал, что Исааку понадобилось в доме/лавке/лаборатории/салоне мсье Лефевра, но подозревал алхимию, мужеложство либо некую их гремучую смесь; а если нет, то заигрывание с тем или другим. Всё это было решительно не его дело. Даниель не испытывал ни малейшего влечения ни к одному из этих занятий, а следовательно, не имел никаких оснований ревновать. И всё же он ревновал. Исаак нашел друзей, с которыми обсуждает то, что не может сказать Даниелю. Это было больно и оскорбительно, как пощёчина. Однако у Даниеля тоже были друзья, ион направлялся на встречу с ними. Среди них встречались ничуть ни меньшие бестии, дураки или алхимики. Может быть, Исаак просто отплатил ему по заслугам.
Собрание Королевского общества, колледж Грешема
12 августа, на собрании Общества.
Мистер НИКОЛАУС МЕРКАТОР и мистер ДЖОН ЛОКК приняты в члены Общества.
Зачитаны остальные эксперименты мистера БОЙЛЯ касательно света, к большому удовлетворению Общества; постановили доклад зарегистрировать, а мистеру ГУКУ провести подобные опыты на собрании Общества, как только он сможет раздобыть светящуюся гнилушку либо рыбину.
Мистер КРАУН принёс мёртвого попугая.
Сэр ДЖОН ФИНЧ продемонстрировал асбестовую шляпную ленту.
Доктор ЭНТ привёл рассуждения о том, почему зимою холоднее, чем летом.
Мистер ПАУЭЛЛ предложил Обществу использовать его в любом качестве.
За отсутствием мистера ОЛЬДЕНБУРГА мистер УОТЕРХАУЗ зачитал письмо от португальского дворянина, который в самых учтивых выражениях поздравлял Общество с удачными экспериментами по удалению у собак селезёнки без всякого для тех вреда и любопытствовал, не согласится ли Общество сделать такую же операцию его супруге, дабы исправить чрезмерную желчность её характера.
Мистеру ЭНТУ пришла мысль составить мемуар касательно устриц.
Мистер ГУК продемонстрировал собственного изобретения прибор, позволяющий проверить горизонтальность поверхности и состоящий из воздушного пузырька, заключённого в наполненную водой трубку.
Был задан вопрос о собаке, которой на прошлом собрании удалили кусок кожи; член Общества, проводивший операцию, сообщил, что она удрала, и получил предписание к следующему разу представить новую.
Председатель продемонстрировал волосяной комок, извлечённый из коровьего желудка сэром УИЛЬЯМОМ КЕРТИСОМ.
ГЕРЦОГ ГАНФЛИТСКИЙ показал письмо от г-на ГЮЙГЕНСА из Парижа, в коем упоминались наблюдения касательно Сатурна, сделанные прошлой весной в Риме неким КАМПАНИ, а именно, что кольцо отбрасывает на планету тень. ГЮЙГЕНС считает это подтверждением его гипотезы о наличии кольца у Сатурна.
Перед Обществом предстал некий бродяга, которому не так давно выстрелом в живот перебило внутренности, посему теперь он испражняется через отрезок прямой кишки, торчащий из бока, что и было продемонстрировано Обществу.
Мистер ПОУВИ подарил Обществу скелет.
Мистер БОЙЛЬ сообщил, что в Балтии ласточки живут подо льдом.
Доктор ГОДДАР упомянул, что помещения, обшитые дубовыми панелями, потрескивают по утрам и вечерам.
Мистер УОЛЛЕР заметил, что жабы чаще всего появляются в холодную сырую погоду.
Мистер ГУК доложил, что, по его наблюдениям, пояс Ориона состоит не из трёх звёзд, как прежде полагал г-н ГЮЙГЕНС, а из пяти.
Доктор МЕРРЕТ представил записку, в которой сообщил, что в стене монастыря Блэкфрайарз обнаружены замурованные оловянные сосуды, покрытые непонятными письменами и содержащие человеческие черепа с мозгами и волосами. Записку постановили зарегистрировать.
Мистер ГУК поставил эксперимент с целью выяснить, увеличится ли в весе кусок стали, уравновешенный на точных весах, если коснуться его сильным магнитом; опыт увеличения в весе не выявил.
Доктор АЛЛЕН доложил о человеке, который недавно утратил некоторую часть мозга, но по-прежнему жив.
Доктор УИЛКИНС представил Обществу свою книгу, озаглавленную «Сочинение об истинном алфавите и философском языке».
Мистер ГУК предложил исследовать, есть ли в растениях подобия клапанов, без которых, он полагает, соки не могли бы подниматься по древесным стволам на высоту двести, триста и более футов.
Сэр РОБЕРТ САУТУЭЛЛ передал в кунсткамеру череп казнённого в Ирландии преступника, обросший мхом.
ЕПИСКОП ЧЕСТЕРСКИЙ предложил мистеру ГУКУ проверить, можно ли из обнаруженных им под микроскопом семян мха вырастить мох на черепе покойника.
Мистер ГУК возразил, что опыт, предлагаемый ЕПИСКОПОМ ЧЕСТЕРСКИМ, будет менее полезен для достижения нового знания, нежели другие, которые можно было бы перечислить, когда бы для этого имелось достаточно времени.
За отсутствием мистера ОЛЬДЕНБУРГА мистер УОТЕРХАУЗ зачитал выписку, присланную мистеру ОЛЬДЕНБУРГУ из Парижа, в которой со всей определённостью утверждается, что доктор ДЕ ГРААФ отпрепарировал мужские семенники и сохраняет один в заспиртованном виде. Некоторые из присутствующих врачей поведали, что подобные попытки делались в Англии много лет назад, но безуспешно, и выразили сомнения в утверждениях ДЕ ГРААФА.
ГЕРЦОГ ГАНФЛИТСКИЙ аттестовал доктора ДЕ ГРААФА наилучшим образом, сообщив, что в Париже упомянутый доктор пользовал его сына (ныне ГРАФА АПНОРСКОГО) от укуса ядовитого паука с самым положительным результатом.
К разговору о тарантулах один из членов Общества сообщил, что люди, пострадавшие от их укусов, даже полностью излечившись, раз год пускаются в пляс; другие возразили, что различные пациенты пускаются в пляс под воздействием различной погоды в зависимости от того, какого рода тарантул их укусил.
ГЕРЦОГ ГАНФЛИТСКИЙ ответил, что паук, укусивший его сына в Париже, вовсе не был тарантулом, и потому граф не испытывает ни малейшей потребности пускаться в пляс.
Общество поручило мистеру БОЙЛЮ изготовить переносные барометры и разослать их в различные части света: не только в удалённые уголки Англии, но и морем в Ост– и Вест-Индии и другие края, особливо на английские плантации в Виргинии, Новой Англии, на Бермудах, Ямайке и Барбадосе, а также в Танжер, Москву, на остров Святой Елены, мыс Доброй Надежды и в Александретту.
Доктору КИНГУ пришла мысль отпрепарировать омара и устрицу.
Мистер ГУК показал плоско-выпуклые линзы размером с булавочную головку, предназначенные служить объективами в микроскопе. Он выразил желание поместить их в принадлежащий Обществу большой микроскоп.
ГЕРЦОГ ГАНФЛИТСКИЙ продемонстрировал кожу мавра.
Мистер БОЙЛЬ сообщил, что два весьма толковых врача из числа его знакомых дали женщине, страдающей от заворота кишок, свыше фунта ртути, каковые и пребывали в её организме несколько дней без какого-либо вреда; по вскрытии тела в той части кишечника, где образовалась непроходимость кала, обнаружено гангренозное воспаление, однако ртуть, оставаясь выше, не вызвала даже обесцвечивания тканей.
Мистеру ГУКУ пришла мысль поставить эксперимент по получению металла тяжелее золота путем добавления к нему ртути, дабы проверить, будет ли он проникать в поры золота.
Доктор КЛАРК предложил, чтобы человек, приговорённый к повешению, мог обращаться к королю с просьбой вернуть его к жизни, и, буде воскрешение произойдёт, получал бы помилование.
Мистер УОТЕРХАУЗ показал новый телескоп, изобретённый мистером Исааком Ньютоном, профессором математики Кембриджского университета, и отличающийся от старых использованием зеркал. ГЕРЦОГ ГАНФЛИТСКИЙ, доктор КРИСТОФЕР РЕН и мистер ГУК, осмотрев прибор, высказали одобрение и предложили показать телескоп королю, описание же и чертёж отправить г-ну ГЮЙГЕНСУ в Париж, дабы закрепить приоритет за мистером Ньютоном.
Поступило предложение вскрыть грудную клетку собаки. Мистер ГУК и мистер УОТЕРХАУЗ, выполнявшие названный эксперимент ранее, попросили уволить их от этого зрелища.
Пятой кликой назовём математиков, готовых до хрипоты пререкаться о квадратуре круга, доколе, упившись допьяна и сорвав глотки, не начнут пускать тошнотные перпендикуляры в ночную посудину. Другой кружок будет увлеченно рядить о трансмутации и с горячностью спорить о превращении свинца в золото, покуда серебро из их карманов не утечёт к хозяину питейного заведения.
Нед Уорд, «Клуб любознатца»
Несколько участников заседания нашли приют в таверне (которая, как на грех, носила название «Собака») на Брод-стрит возле Лондонской стены. Уилкинс (ныне епископ Честерский), сэр Уинстон Черчилль и Томас Мор Англси, он же герцог Ганфлитский, забавлялись ньютоновым телескопом, подглядывая в окна Военно-морского казначейства, где горели свечи и клерки работали допоздна. Каждые несколько минут мимо проезжали тачки, нагруженные сундуками из златокузнечных лавок на Треднидл.
Гук затребовал себе небольшой стол и принялся выравнивать его поверхность с помощью воздушного пузырька, подкладывая под ножки клочки бумаги. Даниель глушил горькое пиво и думал, насколько ему сейчас лучше, нежели утром.
– За Ольденбурга! – сказал кто-то, и даже Гук приподнял скособоченную голову, чтобы выпить за здоровье секретаря.
– Дозволено ли нам узнать, почему король заключил его в Тауэр? – спросил Даниель.
Гук внезапно увлёкся выравниванием стола, остальные – созерцанием планеты, встающей над Бишопсгейтом. Даниель понял, что причина, по которой Ольденбург находится в Тауэре, из тех вещей, которые лондонцам положено просто знать – впитывать лёгкими вместе с сырым угольным дымом.
Джон Уилкинс взял из ящика на стене курительную трубку и, выразительно задев Даниеля плечом, шагнул на улицу. Даниель вместе с ним вышел покурить на воздухе. Стоял тёплый летний вечер. По другую сторону Лондонской стены сумасшедшие в Бедламе ожесточённо спорили с ангелами, демонами и усопшими родственниками; по эту из открытых окон Грешем-колледжа доносились ритмичные звуки пилы: епископы, рыцари, доктора и полковники сообща удаляли рёбра живой дворняге. Вывеска «Собаки» поскрипывала на ветерке. Глухо звякали монеты в сундуках, которые грузчики вносили по ступеням казначейства. Сквозь открытое окно можно было иногда заметить Самюэля Пеписа, который что-то говорил подчинённым, с тоской поглядывая на «Собаку». Даниель и епископ минуту стояли в ритуальном молчании – так паписты осеняют себе крестом перед входом в храм.
– Мистер Ольденбург – сердце Королевского общества, – начал епископ Уилкинс.
– Я бы отдал эту честь вам или, возможно, мистеру Гуку…
– Погодите, я не закончил… я строил метафору. Не забывайте, пожалуйста, что мне обычно внимают прихожане, исполненные восторга или хотя бы напускающие на себя восторженный вид… во всяком случае, они сидяттихо, покуда я разворачиваю метафору.
– Молю меня извинить и преисполняюсь напускного восторга.
– Отлично. Итак! Проделывая ужасные вещи над бродячими псами, мы выяснили, что сердце вбирает кровь, идущую от органов по венам, таким, как яремная, и выталкивает её к ним по артериям, как, например, сонная. Помните, что случилось, когда мистер Гук сшил мастифу яремную вену с сонной артерией? Только не говорите, что шов разошёлся и всё залило кровью, – это я помню.
– Кровь остановилась и стала сворачиваться внутри жил.
– И мы заключили что?…
– Я позабыл. Что обходить сердце – дурная идея?
– Можно заключить, – подсказал епископ, – что в бездействующем сосуде, который принимает циркулирующую жидкость, но не выталкивает её, образуется застой; другими словами, что сердце, выталкивая кровь, гонит её по кругу, к органам и конечностям, чтобы во благовремении принять обратно. Здравствуйте, мистер Пепис! – перенося взгляд на другую сторону улицы. – Затеваем войну, а?
– Стишком легко… завершаем эту, милорд. – Из окна.
– И близко ли конец? Ваше усердие – всем нам пример, однако пора бы уж и закругляться!
– Я предвижу некоторое затишье…
– Итак, Даниель, всякий, изучающий историю Королевского общества, заметит, что на каждом заседании мистер Ольденбург зачитывает несколько писем от континентальных учёных, таких, как господин Гюйгенс и в последнее время – доктор Лейбниц…
– Я этой фамилии не слышал.
– Услышите – он неутомимый корреспондент, протеже Гюйгенса и последователь пансофизма. В последнее время засыпал нас престранными эпистолами. Вы о нём не слышали, поскольку Ольденбург передаёт его послания мистеру Гуку, мистеру Бойлю, мистеру Барроу и другим в надежде, что кто-нибудь сумеет их хотя бы прочесть, а там, глядишь, и разберётся, чепуха это или нет. Однако я отклонился в сторону. На каждое прочитанное письмо мистер Ольденбург отправляет десять – почему так много?
– Потому что, подобно сердцу, он выталкивает обильную корреспонденцию наружу?
– Совершенно верно. Целые мешки его писем пересекают Ла-Манш – поддерживая циркуляцию, благодаря которой новые европейские идеи достигают наших собраний.
– А теперь, чёрт возьми, король запер его в Тауэре! – воскликнул Даниель, чувствуя, что скатывается на мелодраму – такого рода диалоги были не в его характере.
– Пуская кровь в обход сердца, – сказал Уилкинс без тени смущения. – Я уже чувствую, как Королевское общество застаивается. Спасибо, что принесли телескоп мистера Ньютона. Свежая Кровь! Когда мы увидим его на своем заседании?
– Боюсь, что никогда – покуда члены Общества режут собак.
– Так он слабонервен – ненавидит жесткость?
– По отношению к животным.
– Некоторые члены предлагают брать пациентов из… – Епископ кивнул в сторону Бедлама.
– К этому Исаак отнёсся бы спокойнее, – признал Даниель.
Вышедшая из таверны служанка воспользовалась наступившим молчанием.
– Мистер Гук просит вашего присутствия.
– Слава Богу, – произнёс Уилкинс. – Я боялся, что вы пришли пожаловаться на его приставания.
Посетители «Собаки» отступили к стенам в диспозиции, принимаемой обычно во время кабацких драк, – то есть широким кольцом окружили стол, который (как показывала трубка с пузырьком) был теперь совершенно горизонтален и к тому же чист, только посередине лежала капля ртути, другие же, размером с булавочную головку, созвездием рассыпались вокруг. Мистер Гук смотрел на большую каплю – идеально правильный купол – в оптический прибор собственного изготовления. Зажав большим и указательным пальцами ежовую иголку, он подтолкнул невидимо малую капельку к большой, чтобы они слились, снова всмотрелся, затем бесшумно, как воришка, попятился от стола и, отойдя на целую сажень, сказал Уилкинсу:
– Универсальное мерило!
– Что?! Сэр! Вы уверены в своих словах?
– Согласитесь, что горизонтальность – понятие абсолютное, любой вменяемый человек может получить горизонтальную поверхность.
– Оно есть в философском языке, – ответил епископ Уилкинс, что означало «да».
Вошёл Пепис, как всегда великолепный, и хотел уже потребовать пива, когда заметил торжественную церемонию.
– Подобно тому и ртуть одинакова везде – на любой планете.
– Согласен.
– Как и число два.
– Разумеется.
– Здесь я создал плоскую, гладкую, ровную горизонтальную поверхность. На нее я поместил капельку ртути так, чтобы диаметр капли вдвое превосходил высоту. Кто угодно где угодно может повторить данную последовательность действий; результатом всегда будет капелька ртути точно такого же размера. Соответственно, диаметр капли может служить в философском языке универсальной единицей длины!
Было слышно, как все думают.
Пепис:
– Тогда вы можете сделать сосуд, содержащий определённое число этих единиц в длину, высоту и ширину, наполнить её водой и получить эталон веса.
– Совершенно справедливо, мистер Пепис.
– Из длины и веса можно получить стандартный маятник – период его колебаний дает универсальную меру времени!
– Однако вода образует капли разного размера на разных поверхностях, – заметил епископ Честерский. – Полагаю, ртуть подвержена такого же рода изменчивости.
Гук, недовольно:
– Поверхность можно оговорить: медь, стекло.
– Если сила тяжести меняется с высотой, как это повлияет на размер капли? – спросил Даниель Уотерхауз.
– Проводить измерения на уровне моря, – с легкой досадой отвечал Гук.
– Уровень моря зависит от приливов и отливов, – заметил Пепис.
– А как насчёт других планет? – громогласно вопросил Уилкинс.
– Других планет? Мы с этой ещё не разобрались.
– Как сказал наш соотечественник мистер Ольденбург: «Будьте любезны запомнить, что мы вопрошаем всю Вселенную, ибо для того созданы!»
Гук, мрачнее тучи, собрал ртуть в склянку и вышел; через минуту мистер Пепис (глядя через окно в ньютоновский рефлекторный телескоп) увидел, как тот направляется к Собачьей канавке в обществе потаскухи.
– Впал в очередной приступ меланхолии… мы не увидим его в следующие две недели и будем вынуждены вынести ему порицание, – проворчал Уилкинс.
Словно это было записано где-то истинным алфавитом, Пепис, Уилкинс и Уотерхауз знали, что у них есть незавершённое дело – поговорить об Ольденбурге вдали от посторонних ушей. Весь следующий час в «Собаке» происходил тройственный обмен выразительными взглядами и движениями бровей. Однако просто так встать и уйти было невозможно: Черчилль и другие требовали от Даниеля новых подробностей о мистере Ньютоне и его телескопе. Герцог Ганфлитский загнал Пеписа в угол и пытал по поводу финансирования Военно-морского казначейства. Забрызганные кровью, удручённые члены Королевского общества выползли из колледжа Грешема и сообщили, что доктора Кинг и Болл заблудились в дебрях собачьей анатомии, дворняга сдохла, и им нужен Гук – где он? Потом все обступили епископа Уилкинса и принялись обсуждать: будет ли Комсток снова баллотироваться на пост председателя? Организует ли Англси выдвижение своей кандидатуры?
Однако позже (слишком поздно для Даниеля, который встал сегодня рано, вместе с Исааком) все трое оказались в карете Пеписа.
– Я вижу, лорд Ганфлит внезапно увлекся гаданием на военно-морской гуще.
– Поскольку флот составляет нашу защиту от голландцев, – осторожно произнёс Пепис, – и большая его часть сейчас находится под Алжиром, многие вельможи разделяют любопытство герцога.
Уилкинс изобразил весёлое недоумение.
– Я не слышал, чтобы он спрашивал вас о пушках и фрегатах, лишь о купонах и переводных векселях.
Пепис некоторое время прочищал горло, с сомнением поглядывая на Даниеля.
– Те, чьё дело – опустошать флотскую казну, должны ответствовать перед теми, кто её наполняет, – сказал он наконец.
Даже Даниель, скучный университетский учёный, понял, что под опустошителем казны разумеется оружейник – Джон Комсток, граф Эпсомский, а под наполнителем – Томас Мор Англси, герцог Ганфлитский, отец Луи Англси, графа Апнорского.
– Это К и А, – сказал Уилкинс. – А что мыслит о флотских вопросах второй слог «Кабалы»?
– От Болструда[30] неожиданностей ждать не приходится.
– Поговаривают, будто Болструду на руку держать наш флот в Африке – он-де хочет, чтобы голландцы нас завоевали и всех сделали кальвинистами.
– Учитывая, что V.O.C.[31] платит дивиденды по сорок процентов, полагаю, на Треднидл появилось немало новых кальвинистов.
– И один из них – Апторп?
– Не верьте нелепым слухам. Апторп скорее будет развивать собственную Ост-Индскую компанию, нежели вкладываться в голландскую.
– Из чего следует, что Апторпу нужен сильный флот для защиты наших купеческих судов от голландских, столь тяжело нагруженных артиллерией.
– Да.
– А что генерал Льюис?
– Давайте спросим юного учёного, – весело предложил Пепис.
Даниель на несколько мгновений онемел; спутники, видя его смущение, по-мальчишески прыснули со смеху.
Телескоп словно бы тоже смотрел на него через крышку ящика; бестелесный орган чувств, принадлежащий Исааку Ньютону, взирал с нечеловеческой пристальностью. Казалось, Исаак вопрошает: какого черта он, Даниель Уотерхауз, раскатывает по Лондону в карете Самюэля Пеписа и корчит из себя интригана?
– Э… слабый флот заставляет нас содержать сильную армию, чтобы отразить голландское вторжение, – вслух предположил Даниель.
– Однако имея сильный флот, мы могли бы вторгнуться в Голландию! – возразил Уилкинс. – Новые победы и новая слава для генерала Льюиса, герцога Твидского!
– Победы невозможны без союза с Францией, – произнёс Даниель после минутного раздумья, – а лорд Твид – слишком хороший пресвитерианин.
– Не этот ли добрый пресвитерианин тайно принял графский титул из рук короля-изгнанника в Сен-Жермене, когда Кромвель правил страной?
– Мне следовало сказать: «Вызвать вас на дуэль»; впрочем, это то же самое, что убить. До сих пор я убивал всех, с кем дрался, – отчего же вам быть исключением?
– Почему… почему дуэль, милорд?
– Поскольку я вижу, что извинений от вас не дождёшься. Даже у моей собаки есть стыд. Но вы!… Почему вы не можете показать, что раскаиваетесь в своём поступке?
– В моём поступке…
– Вы нагадили на мой ботфорт!
– Боюсь, милорд, вас ввели в заблуждение.
Возмущённый ропот приближённых.
– Встретимся завтра утром у Тайберна. Возьмите с собой секунданта – достаточно сильного, чтобы смог потом унести ваше тело.
Наездник наконец понял, что оправдываться бесполезно.
– Однако я могу выразить раскаяние, милорд.
– Неужто? Как собака?
– Да, милорд.
– Когда собака гадит в неположенном месте, я тычу её носом в дерьмо. – И граф поднял заострённый носок почти в самое лицо наезднику.
Даниель был уже футах в двенадцати от джентльмена и отчётливо видел, как струйка мочи сбегает по его панталонам на мостовую.
– Умоляю, милорд, я сделал, как вы просили. Я проследил за седовласым и отправил гонца. За что вы так со мной поступаете?
Однако граф Апнорский, не сводя глаз с наездника, поднял ногу ещё на дюйм. Джентльмен нагнулся, но граф принялся опускать ногу, вынуждая того согнуться сильнее, потом встать на колени и, наконец, упереться локтями в грязь, чтобы коснуться лицом графского сапога.
Всё кончилось; джентльмен-наездник, закрыв лицо руками, бросился прочь, вероятно, чтобы никогда больше не возвращаться в Лондон, чего, надо думать, и добивался граф.
Сам же Апнор, отправив свиту в паб, зашёл в ту самую лавочку, что Исаак Ньютон, – Даниель даже не знал, по-прежнему ли его друг там. Пройдя мимо, он увидел наконец в окне вывеску: «МСЬЕ ЛЕФЕВР, АПТЕКАРЬ».
Следующие полчаса Даниель бродил по Чаринг-Кросс, время от времени поглядывая на окна мсье Лефевра, пока наконец не различил Исаака, беседующего с Луи Англси, графом Апнорским, который только кивал, кивал и кивал.
Как солнце выжгло свой лик на сетчатке Исаака в Вулсторпе, так этот образ стоял перед глазами Даниеля всё то время, что он, перекладывая телескоп с одного плеча на другое, шагал прочь от Чаринг-Кросс в общем направлении Бишопсгейта, где ему предстояло присутствовать на собрании. Всю дорогу его преследовало чувство, которое оп поначалу затруднялся определить, пока не понял, что это своего рода ревность. Он не знал, что Исааку понадобилось в доме/лавке/лаборатории/салоне мсье Лефевра, но подозревал алхимию, мужеложство либо некую их гремучую смесь; а если нет, то заигрывание с тем или другим. Всё это было решительно не его дело. Даниель не испытывал ни малейшего влечения ни к одному из этих занятий, а следовательно, не имел никаких оснований ревновать. И всё же он ревновал. Исаак нашел друзей, с которыми обсуждает то, что не может сказать Даниелю. Это было больно и оскорбительно, как пощёчина. Однако у Даниеля тоже были друзья, ион направлялся на встречу с ними. Среди них встречались ничуть ни меньшие бестии, дураки или алхимики. Может быть, Исаак просто отплатил ему по заслугам.
Собрание Королевского общества, колледж Грешема
12 августа, 1670 г.
Полуночные собрания сего клуба, куда какого-нибудь выдающегося антика, к удовольствию общества, приглашают продемонстрировать силу воздуха посредством герметического горшка, определить разницу в плотности табачного дыма и дыма мать-и-мачехи либо провести другие подобные эксперименты, являют собой не менее занятное смешение человеческих типов, нежели собрание гильдии звонарей; здесь близорукий толстяк-философ восседает подле громогласного шлифовальщика линз, там – безмозглый щеголь подле облачённого в лохмотья математика, напротив – многодумный астроном подле физика, любителя переливать из пустого в порожнее, ближе – превращатель металлов подле искателя философского камня, дальше – болтливый механикус подле косорукого зодчего, а превыше всех – безбожник-аптекарь подле сумасброда-клирика; учёные грамотеи вперемежку с чудаковатыми ремесленниками и хвастливыми врачевателями; иные – согбенные под бременем лет и неусыпных трудов, иные – не менее изможденные воздержанием и еженощными размышлениями, назначено ли им, подобно тощим фараоновым скотам, предупредить мир о грядущем гладе, иные же вида не менее исступлённого, как если бы неудача собственных прожектов довела их до умопомрачения. Когда они так заседают, блажен муж, иже отыщет новую звезду на небосводе, заметит неверный шаг в поступи дневного светила, измыслит новейшее объяснение пятнам на лике Луны либо явит собратьям иную хитроумную тайну, лишит их покоя на следующий месяц и заставит ворочаться во сне, придумывая, как выправить свой прожект, дабы он выглядел прямым в очах разума, и устранить заковыристые преграды к собственной славе и благу общества.
Нед Уорд, «Клуб любознатца»
12 августа, на собрании Общества.
Мистер НИКОЛАУС МЕРКАТОР и мистер ДЖОН ЛОКК приняты в члены Общества.
Зачитаны остальные эксперименты мистера БОЙЛЯ касательно света, к большому удовлетворению Общества; постановили доклад зарегистрировать, а мистеру ГУКУ провести подобные опыты на собрании Общества, как только он сможет раздобыть светящуюся гнилушку либо рыбину.
Мистер КРАУН принёс мёртвого попугая.
Сэр ДЖОН ФИНЧ продемонстрировал асбестовую шляпную ленту.
Доктор ЭНТ привёл рассуждения о том, почему зимою холоднее, чем летом.
Мистер ПАУЭЛЛ предложил Обществу использовать его в любом качестве.
За отсутствием мистера ОЛЬДЕНБУРГА мистер УОТЕРХАУЗ зачитал письмо от португальского дворянина, который в самых учтивых выражениях поздравлял Общество с удачными экспериментами по удалению у собак селезёнки без всякого для тех вреда и любопытствовал, не согласится ли Общество сделать такую же операцию его супруге, дабы исправить чрезмерную желчность её характера.
Мистеру ЭНТУ пришла мысль составить мемуар касательно устриц.
Мистер ГУК продемонстрировал собственного изобретения прибор, позволяющий проверить горизонтальность поверхности и состоящий из воздушного пузырька, заключённого в наполненную водой трубку.
Был задан вопрос о собаке, которой на прошлом собрании удалили кусок кожи; член Общества, проводивший операцию, сообщил, что она удрала, и получил предписание к следующему разу представить новую.
Председатель продемонстрировал волосяной комок, извлечённый из коровьего желудка сэром УИЛЬЯМОМ КЕРТИСОМ.
ГЕРЦОГ ГАНФЛИТСКИЙ показал письмо от г-на ГЮЙГЕНСА из Парижа, в коем упоминались наблюдения касательно Сатурна, сделанные прошлой весной в Риме неким КАМПАНИ, а именно, что кольцо отбрасывает на планету тень. ГЮЙГЕНС считает это подтверждением его гипотезы о наличии кольца у Сатурна.
Перед Обществом предстал некий бродяга, которому не так давно выстрелом в живот перебило внутренности, посему теперь он испражняется через отрезок прямой кишки, торчащий из бока, что и было продемонстрировано Обществу.
Мистер ПОУВИ подарил Обществу скелет.
Мистер БОЙЛЬ сообщил, что в Балтии ласточки живут подо льдом.
Доктор ГОДДАР упомянул, что помещения, обшитые дубовыми панелями, потрескивают по утрам и вечерам.
Мистер УОЛЛЕР заметил, что жабы чаще всего появляются в холодную сырую погоду.
Мистер ГУК доложил, что, по его наблюдениям, пояс Ориона состоит не из трёх звёзд, как прежде полагал г-н ГЮЙГЕНС, а из пяти.
Доктор МЕРРЕТ представил записку, в которой сообщил, что в стене монастыря Блэкфрайарз обнаружены замурованные оловянные сосуды, покрытые непонятными письменами и содержащие человеческие черепа с мозгами и волосами. Записку постановили зарегистрировать.
Мистер ГУК поставил эксперимент с целью выяснить, увеличится ли в весе кусок стали, уравновешенный на точных весах, если коснуться его сильным магнитом; опыт увеличения в весе не выявил.
Доктор АЛЛЕН доложил о человеке, который недавно утратил некоторую часть мозга, но по-прежнему жив.
Доктор УИЛКИНС представил Обществу свою книгу, озаглавленную «Сочинение об истинном алфавите и философском языке».
Мистер ГУК предложил исследовать, есть ли в растениях подобия клапанов, без которых, он полагает, соки не могли бы подниматься по древесным стволам на высоту двести, триста и более футов.
Сэр РОБЕРТ САУТУЭЛЛ передал в кунсткамеру череп казнённого в Ирландии преступника, обросший мхом.
ЕПИСКОП ЧЕСТЕРСКИЙ предложил мистеру ГУКУ проверить, можно ли из обнаруженных им под микроскопом семян мха вырастить мох на черепе покойника.
Мистер ГУК возразил, что опыт, предлагаемый ЕПИСКОПОМ ЧЕСТЕРСКИМ, будет менее полезен для достижения нового знания, нежели другие, которые можно было бы перечислить, когда бы для этого имелось достаточно времени.
За отсутствием мистера ОЛЬДЕНБУРГА мистер УОТЕРХАУЗ зачитал выписку, присланную мистеру ОЛЬДЕНБУРГУ из Парижа, в которой со всей определённостью утверждается, что доктор ДЕ ГРААФ отпрепарировал мужские семенники и сохраняет один в заспиртованном виде. Некоторые из присутствующих врачей поведали, что подобные попытки делались в Англии много лет назад, но безуспешно, и выразили сомнения в утверждениях ДЕ ГРААФА.
ГЕРЦОГ ГАНФЛИТСКИЙ аттестовал доктора ДЕ ГРААФА наилучшим образом, сообщив, что в Париже упомянутый доктор пользовал его сына (ныне ГРАФА АПНОРСКОГО) от укуса ядовитого паука с самым положительным результатом.
К разговору о тарантулах один из членов Общества сообщил, что люди, пострадавшие от их укусов, даже полностью излечившись, раз год пускаются в пляс; другие возразили, что различные пациенты пускаются в пляс под воздействием различной погоды в зависимости от того, какого рода тарантул их укусил.
ГЕРЦОГ ГАНФЛИТСКИЙ ответил, что паук, укусивший его сына в Париже, вовсе не был тарантулом, и потому граф не испытывает ни малейшей потребности пускаться в пляс.
Общество поручило мистеру БОЙЛЮ изготовить переносные барометры и разослать их в различные части света: не только в удалённые уголки Англии, но и морем в Ост– и Вест-Индии и другие края, особливо на английские плантации в Виргинии, Новой Англии, на Бермудах, Ямайке и Барбадосе, а также в Танжер, Москву, на остров Святой Елены, мыс Доброй Надежды и в Александретту.
Доктору КИНГУ пришла мысль отпрепарировать омара и устрицу.
Мистер ГУК показал плоско-выпуклые линзы размером с булавочную головку, предназначенные служить объективами в микроскопе. Он выразил желание поместить их в принадлежащий Обществу большой микроскоп.
ГЕРЦОГ ГАНФЛИТСКИЙ продемонстрировал кожу мавра.
Мистер БОЙЛЬ сообщил, что два весьма толковых врача из числа его знакомых дали женщине, страдающей от заворота кишок, свыше фунта ртути, каковые и пребывали в её организме несколько дней без какого-либо вреда; по вскрытии тела в той части кишечника, где образовалась непроходимость кала, обнаружено гангренозное воспаление, однако ртуть, оставаясь выше, не вызвала даже обесцвечивания тканей.
Мистеру ГУКУ пришла мысль поставить эксперимент по получению металла тяжелее золота путем добавления к нему ртути, дабы проверить, будет ли он проникать в поры золота.
Доктор КЛАРК предложил, чтобы человек, приговорённый к повешению, мог обращаться к королю с просьбой вернуть его к жизни, и, буде воскрешение произойдёт, получал бы помилование.
Мистер УОТЕРХАУЗ показал новый телескоп, изобретённый мистером Исааком Ньютоном, профессором математики Кембриджского университета, и отличающийся от старых использованием зеркал. ГЕРЦОГ ГАНФЛИТСКИЙ, доктор КРИСТОФЕР РЕН и мистер ГУК, осмотрев прибор, высказали одобрение и предложили показать телескоп королю, описание же и чертёж отправить г-ну ГЮЙГЕНСУ в Париж, дабы закрепить приоритет за мистером Ньютоном.
Поступило предложение вскрыть грудную клетку собаки. Мистер ГУК и мистер УОТЕРХАУЗ, выполнявшие названный эксперимент ранее, попросили уволить их от этого зрелища.
Пятой кликой назовём математиков, готовых до хрипоты пререкаться о квадратуре круга, доколе, упившись допьяна и сорвав глотки, не начнут пускать тошнотные перпендикуляры в ночную посудину. Другой кружок будет увлеченно рядить о трансмутации и с горячностью спорить о превращении свинца в золото, покуда серебро из их карманов не утечёт к хозяину питейного заведения.
Нед Уорд, «Клуб любознатца»
Несколько участников заседания нашли приют в таверне (которая, как на грех, носила название «Собака») на Брод-стрит возле Лондонской стены. Уилкинс (ныне епископ Честерский), сэр Уинстон Черчилль и Томас Мор Англси, он же герцог Ганфлитский, забавлялись ньютоновым телескопом, подглядывая в окна Военно-морского казначейства, где горели свечи и клерки работали допоздна. Каждые несколько минут мимо проезжали тачки, нагруженные сундуками из златокузнечных лавок на Треднидл.
Гук затребовал себе небольшой стол и принялся выравнивать его поверхность с помощью воздушного пузырька, подкладывая под ножки клочки бумаги. Даниель глушил горькое пиво и думал, насколько ему сейчас лучше, нежели утром.
– За Ольденбурга! – сказал кто-то, и даже Гук приподнял скособоченную голову, чтобы выпить за здоровье секретаря.
– Дозволено ли нам узнать, почему король заключил его в Тауэр? – спросил Даниель.
Гук внезапно увлёкся выравниванием стола, остальные – созерцанием планеты, встающей над Бишопсгейтом. Даниель понял, что причина, по которой Ольденбург находится в Тауэре, из тех вещей, которые лондонцам положено просто знать – впитывать лёгкими вместе с сырым угольным дымом.
Джон Уилкинс взял из ящика на стене курительную трубку и, выразительно задев Даниеля плечом, шагнул на улицу. Даниель вместе с ним вышел покурить на воздухе. Стоял тёплый летний вечер. По другую сторону Лондонской стены сумасшедшие в Бедламе ожесточённо спорили с ангелами, демонами и усопшими родственниками; по эту из открытых окон Грешем-колледжа доносились ритмичные звуки пилы: епископы, рыцари, доктора и полковники сообща удаляли рёбра живой дворняге. Вывеска «Собаки» поскрипывала на ветерке. Глухо звякали монеты в сундуках, которые грузчики вносили по ступеням казначейства. Сквозь открытое окно можно было иногда заметить Самюэля Пеписа, который что-то говорил подчинённым, с тоской поглядывая на «Собаку». Даниель и епископ минуту стояли в ритуальном молчании – так паписты осеняют себе крестом перед входом в храм.
– Мистер Ольденбург – сердце Королевского общества, – начал епископ Уилкинс.
– Я бы отдал эту честь вам или, возможно, мистеру Гуку…
– Погодите, я не закончил… я строил метафору. Не забывайте, пожалуйста, что мне обычно внимают прихожане, исполненные восторга или хотя бы напускающие на себя восторженный вид… во всяком случае, они сидяттихо, покуда я разворачиваю метафору.
– Молю меня извинить и преисполняюсь напускного восторга.
– Отлично. Итак! Проделывая ужасные вещи над бродячими псами, мы выяснили, что сердце вбирает кровь, идущую от органов по венам, таким, как яремная, и выталкивает её к ним по артериям, как, например, сонная. Помните, что случилось, когда мистер Гук сшил мастифу яремную вену с сонной артерией? Только не говорите, что шов разошёлся и всё залило кровью, – это я помню.
– Кровь остановилась и стала сворачиваться внутри жил.
– И мы заключили что?…
– Я позабыл. Что обходить сердце – дурная идея?
– Можно заключить, – подсказал епископ, – что в бездействующем сосуде, который принимает циркулирующую жидкость, но не выталкивает её, образуется застой; другими словами, что сердце, выталкивая кровь, гонит её по кругу, к органам и конечностям, чтобы во благовремении принять обратно. Здравствуйте, мистер Пепис! – перенося взгляд на другую сторону улицы. – Затеваем войну, а?
– Стишком легко… завершаем эту, милорд. – Из окна.
– И близко ли конец? Ваше усердие – всем нам пример, однако пора бы уж и закругляться!
– Я предвижу некоторое затишье…
– Итак, Даниель, всякий, изучающий историю Королевского общества, заметит, что на каждом заседании мистер Ольденбург зачитывает несколько писем от континентальных учёных, таких, как господин Гюйгенс и в последнее время – доктор Лейбниц…
– Я этой фамилии не слышал.
– Услышите – он неутомимый корреспондент, протеже Гюйгенса и последователь пансофизма. В последнее время засыпал нас престранными эпистолами. Вы о нём не слышали, поскольку Ольденбург передаёт его послания мистеру Гуку, мистеру Бойлю, мистеру Барроу и другим в надежде, что кто-нибудь сумеет их хотя бы прочесть, а там, глядишь, и разберётся, чепуха это или нет. Однако я отклонился в сторону. На каждое прочитанное письмо мистер Ольденбург отправляет десять – почему так много?
– Потому что, подобно сердцу, он выталкивает обильную корреспонденцию наружу?
– Совершенно верно. Целые мешки его писем пересекают Ла-Манш – поддерживая циркуляцию, благодаря которой новые европейские идеи достигают наших собраний.
– А теперь, чёрт возьми, король запер его в Тауэре! – воскликнул Даниель, чувствуя, что скатывается на мелодраму – такого рода диалоги были не в его характере.
– Пуская кровь в обход сердца, – сказал Уилкинс без тени смущения. – Я уже чувствую, как Королевское общество застаивается. Спасибо, что принесли телескоп мистера Ньютона. Свежая Кровь! Когда мы увидим его на своем заседании?
– Боюсь, что никогда – покуда члены Общества режут собак.
– Так он слабонервен – ненавидит жесткость?
– По отношению к животным.
– Некоторые члены предлагают брать пациентов из… – Епископ кивнул в сторону Бедлама.
– К этому Исаак отнёсся бы спокойнее, – признал Даниель.
Вышедшая из таверны служанка воспользовалась наступившим молчанием.
– Мистер Гук просит вашего присутствия.
– Слава Богу, – произнёс Уилкинс. – Я боялся, что вы пришли пожаловаться на его приставания.
Посетители «Собаки» отступили к стенам в диспозиции, принимаемой обычно во время кабацких драк, – то есть широким кольцом окружили стол, который (как показывала трубка с пузырьком) был теперь совершенно горизонтален и к тому же чист, только посередине лежала капля ртути, другие же, размером с булавочную головку, созвездием рассыпались вокруг. Мистер Гук смотрел на большую каплю – идеально правильный купол – в оптический прибор собственного изготовления. Зажав большим и указательным пальцами ежовую иголку, он подтолкнул невидимо малую капельку к большой, чтобы они слились, снова всмотрелся, затем бесшумно, как воришка, попятился от стола и, отойдя на целую сажень, сказал Уилкинсу:
– Универсальное мерило!
– Что?! Сэр! Вы уверены в своих словах?
– Согласитесь, что горизонтальность – понятие абсолютное, любой вменяемый человек может получить горизонтальную поверхность.
– Оно есть в философском языке, – ответил епископ Уилкинс, что означало «да».
Вошёл Пепис, как всегда великолепный, и хотел уже потребовать пива, когда заметил торжественную церемонию.
– Подобно тому и ртуть одинакова везде – на любой планете.
– Согласен.
– Как и число два.
– Разумеется.
– Здесь я создал плоскую, гладкую, ровную горизонтальную поверхность. На нее я поместил капельку ртути так, чтобы диаметр капли вдвое превосходил высоту. Кто угодно где угодно может повторить данную последовательность действий; результатом всегда будет капелька ртути точно такого же размера. Соответственно, диаметр капли может служить в философском языке универсальной единицей длины!
Было слышно, как все думают.
Пепис:
– Тогда вы можете сделать сосуд, содержащий определённое число этих единиц в длину, высоту и ширину, наполнить её водой и получить эталон веса.
– Совершенно справедливо, мистер Пепис.
– Из длины и веса можно получить стандартный маятник – период его колебаний дает универсальную меру времени!
– Однако вода образует капли разного размера на разных поверхностях, – заметил епископ Честерский. – Полагаю, ртуть подвержена такого же рода изменчивости.
Гук, недовольно:
– Поверхность можно оговорить: медь, стекло.
– Если сила тяжести меняется с высотой, как это повлияет на размер капли? – спросил Даниель Уотерхауз.
– Проводить измерения на уровне моря, – с легкой досадой отвечал Гук.
– Уровень моря зависит от приливов и отливов, – заметил Пепис.
– А как насчёт других планет? – громогласно вопросил Уилкинс.
– Других планет? Мы с этой ещё не разобрались.
– Как сказал наш соотечественник мистер Ольденбург: «Будьте любезны запомнить, что мы вопрошаем всю Вселенную, ибо для того созданы!»
Гук, мрачнее тучи, собрал ртуть в склянку и вышел; через минуту мистер Пепис (глядя через окно в ньютоновский рефлекторный телескоп) увидел, как тот направляется к Собачьей канавке в обществе потаскухи.
– Впал в очередной приступ меланхолии… мы не увидим его в следующие две недели и будем вынуждены вынести ему порицание, – проворчал Уилкинс.
Словно это было записано где-то истинным алфавитом, Пепис, Уилкинс и Уотерхауз знали, что у них есть незавершённое дело – поговорить об Ольденбурге вдали от посторонних ушей. Весь следующий час в «Собаке» происходил тройственный обмен выразительными взглядами и движениями бровей. Однако просто так встать и уйти было невозможно: Черчилль и другие требовали от Даниеля новых подробностей о мистере Ньютоне и его телескопе. Герцог Ганфлитский загнал Пеписа в угол и пытал по поводу финансирования Военно-морского казначейства. Забрызганные кровью, удручённые члены Королевского общества выползли из колледжа Грешема и сообщили, что доктора Кинг и Болл заблудились в дебрях собачьей анатомии, дворняга сдохла, и им нужен Гук – где он? Потом все обступили епископа Уилкинса и принялись обсуждать: будет ли Комсток снова баллотироваться на пост председателя? Организует ли Англси выдвижение своей кандидатуры?
* * *
Однако позже (слишком поздно для Даниеля, который встал сегодня рано, вместе с Исааком) все трое оказались в карете Пеписа.
– Я вижу, лорд Ганфлит внезапно увлекся гаданием на военно-морской гуще.
– Поскольку флот составляет нашу защиту от голландцев, – осторожно произнёс Пепис, – и большая его часть сейчас находится под Алжиром, многие вельможи разделяют любопытство герцога.
Уилкинс изобразил весёлое недоумение.
– Я не слышал, чтобы он спрашивал вас о пушках и фрегатах, лишь о купонах и переводных векселях.
Пепис некоторое время прочищал горло, с сомнением поглядывая на Даниеля.
– Те, чьё дело – опустошать флотскую казну, должны ответствовать перед теми, кто её наполняет, – сказал он наконец.
Даже Даниель, скучный университетский учёный, понял, что под опустошителем казны разумеется оружейник – Джон Комсток, граф Эпсомский, а под наполнителем – Томас Мор Англси, герцог Ганфлитский, отец Луи Англси, графа Апнорского.
– Это К и А, – сказал Уилкинс. – А что мыслит о флотских вопросах второй слог «Кабалы»?
– От Болструда[30] неожиданностей ждать не приходится.
– Поговаривают, будто Болструду на руку держать наш флот в Африке – он-де хочет, чтобы голландцы нас завоевали и всех сделали кальвинистами.
– Учитывая, что V.O.C.[31] платит дивиденды по сорок процентов, полагаю, на Треднидл появилось немало новых кальвинистов.
– И один из них – Апторп?
– Не верьте нелепым слухам. Апторп скорее будет развивать собственную Ост-Индскую компанию, нежели вкладываться в голландскую.
– Из чего следует, что Апторпу нужен сильный флот для защиты наших купеческих судов от голландских, столь тяжело нагруженных артиллерией.
– Да.
– А что генерал Льюис?
– Давайте спросим юного учёного, – весело предложил Пепис.
Даниель на несколько мгновений онемел; спутники, видя его смущение, по-мальчишески прыснули со смеху.
Телескоп словно бы тоже смотрел на него через крышку ящика; бестелесный орган чувств, принадлежащий Исааку Ньютону, взирал с нечеловеческой пристальностью. Казалось, Исаак вопрошает: какого черта он, Даниель Уотерхауз, раскатывает по Лондону в карете Самюэля Пеписа и корчит из себя интригана?
– Э… слабый флот заставляет нас содержать сильную армию, чтобы отразить голландское вторжение, – вслух предположил Даниель.
– Однако имея сильный флот, мы могли бы вторгнуться в Голландию! – возразил Уилкинс. – Новые победы и новая слава для генерала Льюиса, герцога Твидского!
– Победы невозможны без союза с Францией, – произнёс Даниель после минутного раздумья, – а лорд Твид – слишком хороший пресвитерианин.
– Не этот ли добрый пресвитерианин тайно принял графский титул из рук короля-изгнанника в Сен-Жермене, когда Кромвель правил страной?