Столяров Андрей. Я - Мышиный король

   Мужчина солидно повел рукой - показывая, и в этот момент Кеф и Борка его узнали. Потому что он повернулся к ним в профиль.
   Сэнсэй!
   Тот, который разговаривал с нервным юношей и с Крокодилом.
   Они, кажется, вздрогнули.
   И, наверное, именно потому, что они оба вздрогнули, мужчина обратил на них некоторое внимание.
   Тоже - мгновенно узнав.
   Правда, лицо его при этом нисколько не изменилось. Только в темных глазах промелькнуло какое-то странное выражение.
   Он сказал:
   - Так я могу быть свободен? Или вы, господин капитан, меня все-таки арестовали?
   Ирония теперь звучала гораздо заметней.
   Капитан нахмурился.
   - Разумеется, вы можете идти, - сказал он. - Вот ваши документы, господин инспектор. Я бы только посоветовал вам не попадать больше в такие истории...
   После чего весьма сдержанно откозырял.
   - Всего хорошего, - вежливо поклонился мужчина.
   Отвернулся и, скользнув мимолетным взглядом по Кефу и Борке, которые немного попятились, с чрезвычайным достоинством зашагал вдоль притихшего, уже совершенно безжизненного проспекта.
   Вся фигура его показывала, что - идет благонамеренный гражданин.
   Он даже не торопился.
   - Сука! - отчетливо произнес один из гвардейцев.
   А другой громко сплюнул - шмякнув тягучей харкотиной в стенку дома.
   - Разговорчики!.. - кисло сказал капитан.
   Надо было на что-то решаться.
   И поэтому когда капитан, вяло махнув рукой, оглянулся и что-то прикинул, вероятно, намереваясь вернуться на площадь, то они оба схватились за его красный мундир и, не обращая внимания на тут же выраженную брезгливость, одинаковыми, как у близнецов, голосами каркнули в морозную тишину:
   - Вот - этот...
   - Этот? - спросил капитан, мгновенно насторожившись.
   И они закивали раздутыми медвежьими мордочками:
   - Взрывает... жестянка...
   Тогда капитан медленно смял сигару, предложенную ему мужчиной, бросил мусор табака и бумаги на мерзлый асфальт и еще придавил, растирая носком ботинка.
   Глаза его заблестели.
   - Ага!.. - сказал он...
   3. М Э Р И Я. О Т Ч Е Т Н Ы Й П Е Р И О Д.
   Барма стоял у прохода из внутреннего, хозяйственного, "особого" дворика мэрии и смотрел, как среди суматохи, вызваной его появлением, среди криков, команд и гомона переругивающихся голосов завершается подготовка к отправлению транспорта на Восток.
   Он испытывал некоторое, вполне ощутимое недовольство: транспорт должен был отправиться еще ночью, чтоб пройти городские кварталы под прикрытием темноты, но, как всегда, в последний момент выявились определенные трудности, ставшие уже, по-видимому, некой традицией - что-то было не до конца согласовано в документах сопровождения, которые утверждались в пяти разных местах, опоздали по обыкновению с доставкой горючего, хронически находящегося в дефиците, разумеется, обнаружился некомплект в части передаваемого персонала, и так далее, и тому подобное, куча всяких выскочивших неизвестно откуда, раздражающих мелочей, - в результате, как водится, уже давно рассвело, а четыре фургона, обтянутые по ребрам брезентом защитного цвета, боевые, ободранные, с разводами въевшейся грязи, которую невозможно было отчистить, все еще неподвижно темнели неподалеку от изолятора: мощные тупые капоты у них оставались холодными, и непонятно было, когда они вообще смогут тронуться с места.
   Во всяком случае, пожелтевший замотанный Цыпа, исходящий, казалось, уже не потом, а дымящийся кислотой, был не в состоянии сказать что-либо внятное по этому поводу, он лишь скалился во весь рот, почти беззвучно хрипел и, почесываясь, обеими пятернями, как будто завшивевший, еле сдерживаясь, то и дело выдавливал из себя:
   - Еще полчаса, герр Фабрициус!.. Полчаса... За полчаса мы управимся...
   Было видно, что он и сам не верит называемым срокам, но подгонять его какими-либо распоряжениями, по-видимому, не имело смысла, вряд ли это хоть что-то ускорило бы в бестолочи круговорота, суматоха и так была потрясающая, выговор за сегодняшнее опоздание Цыпа уже заработал, а к тому же, как выяснилось (нет, видимо, неприятностей без некого позитива), все уроды, которые в настоящее время присутствовали в здании мэрии, вероятно из любопытства, стянулись один за другим во внутренний дворик. Было их значительно больше, чем в любое другое утро, - столько, что один из охранников, назначенных сопровождать данный транспорт, молодой, стремящийся выслужиться, наверное, бывший студент, или, может быть, просто, как все гвардейцы, ненавидящий этих уродов, улучив подходящий момент, осторожно приблизился на нужное расстояние и сказал внятным шепотом, который для Бармы все равно прозвучал оглушительно:
   - Виноват, господин Начальник Охранного департамента, я бы обратил ваше внимание на... посторонних.
   Он, наверное, все же стремился выслужиться: карие, с опасной искрой глаза его смотрели достаточно дерзко. А лицо было чистое и даже интеллигентное.
   - Как тебя зовут? - спросил Барма.
   - Арсен...
   - Срок призыва?
   - Декабрь, господин Начальник Охранного департамента...
   - Вот что, Арсен, занимайся своими делами...
   Может быть, и не следовало так резко отталкивать парня, но он знал, что десятки глаз исподтишка наблюдают за ним, и он не хотел, чтобы этот разговор был замечен.
   - Иди к фургону!..
   Тем более, что с другой стороны двора, как внезапно ожившая заводная плюшевая игрушка, переваливаясь на коротких лапах, приближался к нему толстый коричневый Мухрас, Наш Великий Покровитель, как его называли официально, и широкие фиолетовые губы его, словно смазанные гуталином, заранее расплывались в улыбке.
   - Здравствуй, - сказал Мухрас, немного согнув колени в виде приветствия. - Как твое здоровье? Сегодня - хорошо, прохладно... Я вот тоже пришел посмотреть, чтобы - все было в порядке. Отправляешь транспорт, да? А ты не забыл про мою долю?..
   От него разило привычным медвежьим смрадом. Словно он только что выбрался из протухшей берлоги. И провалы ноздрей у него, как обычно, гноились.
   Барма слегка отодвинулся.
   - Твоя доля ждет тебя, Мухрас, - вежливо сказал он. - Я свое слово держу, ты же знаешь. Я бы только хотел, чтоб твои люди не слишком уж ликовали по этому поводу. Ходят, знаешь, всякие неприятные слухи. Знаешь - женщина в когтях разъяренного зверя. Успокой их чуть-чуть, ну, зачем тебе конфликтовать с горожанами?..
   Глаза у Мухраса точно подернулись пленкой. Он ответил скрипуче, наверное, тщательно составляя каждую фразу:
   - Я горожан не боюсь. Подумаешь, ремесленники и торговцы... Если я захочу, то завтра этот город будет разрушен. И мне очень не нравится, что ко мне относятся, как к дикому зверю. Это оскорбляет меня и требует извинений. Я считаю поэтому, что моя доля должна быть несколько увеличена...
   - А именно? - после длительной паузы поинтересовался Барма.
   Мухрас с удовлетворением посопел.
   - Мне нужны еще двадцать женщин. Если хочешь, ты можешь взять их из этого транспорта. Ничего. Я думаю, что Геккон не обидится...
   Он вдруг вскинул свою громадную бочкообразную голову, поросшую плюшем, и заскрежетал - как будто зубья пилы вгрызались в железо. Нижняя челюсть его при этом двигалась вправо и влево.
   Он так смеялся.
   - Хорошо, - опять после длительной паузы сказал Барма. - Двадцать женщин. Я думаю, что мы можем пойти вам навстречу. Но тогда и вам придется взять на себя дополнительные обязательства. Хорошо. Мы поговорим об этом несколько позже...
   Черный испытующий взгляд, казалось, прилип к нему. Взгляд чащоб, взгляд убийцы, настигающего добычу. Мухрас отчего-то насторожился.
   Вероятно, не следовало уступать ему без ожесточенной дискуссии.
   Это была ошибка.
   К счастью, ощутимых последствий она не имела, потому что именно в этот момент под брезентом переднего грузовика раздались какие-то суматошные крики - стон, проклятия, ужасные потоки ругательств - продубевший, с застежками полог его заколебался; точно куль, по-видимому споткнувшись о борт, вывалилась оттуда растрепанная рыжеволосая женщина и, поднявшись, как будто слепая, устремилась под арку двора по направлению к Барме:
   - Пустите!..
   Вероятно, она не выдержала духоты и томительного ожидания.
   Вид у нее был совершенно безумный.
   - Убийцы!..
   Барма уже собирался посторониться, потому что не связываться же ему, в самом деле, с очередной истеричкой, но опять же, именно в эту секунду Мухрас, которого словно подбросила внутренняя заводная пружина, неожиданно быстро переместился навстречу бегущей и, схватив женщину за пояс темнозеленого комбинезона, без натуги поднял ее в воздух - точно огромное насекомое. Чувствовалось, что никаких усилий для этого ему не потребовалось, вытянутая лапа его даже ни разу не дрогнула, он лишь, обернувшись, сказал несколько оторопевшему Барме:
   - Моя доля!..
   А затем, продолжая держать на весу вопящую беснующуюся фигуру, неуклюже, но очень уверенно двинулся к тому крылу мэрии, где уродам был выделен для проживания сектор первого этажа.
   Круглый плюшевый хвостик, которым заканчивался хребет, оживленно подергивался.
   Видимо, Мухрас был чрезвычайно доволен.
   И по этой причине Барма махнул подоспевшим гвардейцам, чтобы его пропустили. Пусть идет, возвращайтесь, не надо никаких инцидентов. В это утро Мухрас его совершенно не беспокоил. В это утро его беспокоили только птицы - летящие над квадратом двора.
   Птиц, к сожалению, было слишком много.
   Третьи сутки тянулись они через город - омываясь кипением гомона, закрывая весеннее небо колеблющимися черными полотнищами. Это не походило на возвращение из жарких стран: стаи поднимались с востока, и, судя по сообщениям с близлежащих окраин, вовсе не растворялись в пространствах болотистых низких лесов, а, как будто все сразу, скучивались на пустошах можжевельника, где, по-видимому, еще с прошлых лет, сохранялись поляны янтарных, морщинистых, твердокаменных ягод. Так что, на возвращение это действительно не походило. Скорее уж можно было подозревать, что сквозь дрему болот осторожно подтягиваются к новостройкам отряды Геккона, и скопление воинов, прибывших на баркасах и скеррингах, жуткой массой своей распугивает все живое.
   Значит, сарацины, как бы там ни было, приближаются к городу.
   Вот, что его сейчас беспокоило.
   И поэтому когда транспорт был, наконец, сформирован и передняя пара грузовиков, охраняемых с кабин и с подножек вооруженными добровольцами, надрывая моторы, которые заглушали стенания, начавшиеся внутри фургонов, стали один за другим выползать через железные створки ворот, то он облегченно вздохнул.
   Слава богу, хотя бы одно неприятное дело, наконец, завершилось.
   Может быть, теперь Геккон несколько утихомирится.
   Впрочем, Геккона тоже пришлось - немедленно выбросить из головы.
   Потому что едва гвардеец, прикрывавший ворота, напрягаясь, с тяжелым шуршанием задвинул в пазы чугунный засов, и едва отключился прерывистый зуммер на будке охранной сигнализации, свидетельствующий о размыкании, как из толпы медведеподобных уродов, сгрудившихся по обыкновению неподалеку от этой будки, словно сказочный гномик, рождающийся из травы, вынырнул оскаленный злобный запыхавшийся Цыпа и, как курица, подергав туда-сюда головой, сделал правой ладонью стремительное круговое движение.
   Будто запускал невидимый ротор мотора.
   Барма, не торопясь, чтобы не привлекать внимание, оглянулся.
   Он предполагал, что работа начнется несколько позже когда здание мэрии достаточно опустеет, когда будут спроважены случайные посетители, неизбежно накапливающиеся по отделам даже в неприемные дни и когда большинство мелких служащих, под теми или иными предлогами отпущенных сегодня раньше обычного, тихо радуясь такому неожиданному обстоятельству, покинут свои кабинеты, но момент был действительно чрезвычайно удобный, потому что практически все уроды скопились сейчас в хозяйственной части двора, и не просто скопились, а сгрудились в плотное звериное сборище и, как зачарованные, смотрели на синиюю милицейскую лампочку, то и дело мелькающую на будке под вращающимся колпаком.
   Они были, казалось, загипнотизированы равномерными проблесками.
   С уродами это случалось.
   И тогда Барма, мгновенно оценив обстановку и еще раз подивившись чудесному умению Цыпы, будто детские кубики, перестраивать сложнейшие планы, увязанные до мельчайших деталей, незаметно для посторонних - чуть кивнул и опустил колючие веки.
   Он давал таким образом понять, что согласен, и немедленно уловивший это его согласие Цыпа быстро поднял над головой скрещенные палки рук, а потом очень резко бросил их вниз, точно разрубая ладонями какие-то путы:
   - Поехали!..
   Низкий болезненный стон раздался во дворике.
   Барма даже не успел заметить, как все это произошло, но вдруг по периметру замкнутого дворового пространства, словно призраки, обрисовались гвардейцы с поднятыми винтовками и, решительно выставив перед собой жала штыков, будто на учении, двинулись в медленную атаку.
   Лица у них были бледные и сведенные судорогой, а мундиры с огромными пуговицами на обшлагах казались облитыми кровью.
   - Коли!..
   Барма увидел, как один из уродов, вероятно, задержанный в здании и поэтому первый попавший в смыкающиюся живорезку, с человеческим недоумением посмотрел на гвардейца, прыгнувшего, как чертик, вперед, и вдруг с тем же недоумением взялся за грудь, в середине которой чернело штыковое отверстие, - грузная коричневая туша его задымилась, как будто сгорая внутри, очертания в мгновение ока стянулись к бугристому позвоночнику, высохшими хворостинами захрустели вдруг лапы, изогнувшиеся от боли, и уже через три секунды обугленный медвежий скелет с прикипевшими к костяку рыжеватыми клочьями шерсти заскрипел, сохраняя еще, по-видимому, присутствие жизни, а затем, словно каменный, развалился на неровные части: череп и грудная клетка по отдельности ударились о булыжник.
   Стон, разнесшийся в воздухе, заметно усилился.
   Далее Барма смотреть не стал, оцепление судорожных гвардейцев его миновало, и он, повернувшись, как будто все уже было закончено, прошел в мэрию, в ее административную часть, где перед кабинетом Начальника Хозяйственного департамента, сгорбившись и зажав обе руки коленями, терпеливо, словно обыкновенный проситель, сидел Ценципер, у которого лишь блеск чуть моргающих глаз выдавал неистовое внутренее напряжение, и сказал, постаравшись, чтоб голос звучал, как всегда холодно и высокомерно:
   - Мухрас сейчас у себя... Вместе с ним - женщина... Быстро!.. - А когда Ценципер поднялся, расправив плечи и лишь этим движением обозначив, ту жуткую силу, которая до определенного времени в нем дремала, то добавил, немного все-таки морщась от чувства брезгливости. - Женщину можешь взять себе... Но - тихо, тихо... И учти: Мухрас, по-моему, что-то подозревает...
   После чего, услышав короткое хриплое: "Сделаем", вырвавшееся, казалось, не из человека, а из некоего человекоподобного существа, не задерживаясь, прямо-таки с неприличной поспешностью пересек коридор, протянувшийся перед ним гладью затоптанного линолеума, и прикрыв почему-то распахнутую дверь Отдела связи и транспорта, через гулкую пугающую громаду мраморного вестибюля торопливо направился в левое, необитаемое крыло, где в пристроенном флигеле находилась его собственная квартира.
   Он безумно спешил и поэтому лишь отмахнулся от замотанной в шаль, старушечьей низкой фигуры, неожиданно выступившей навстречу ему из-за лестничной балюстрады, ему было сейчас не до назойливых посетителей, с посетителями он вообще старался не контактировать, и только уже с чиновничьим опытом увернувшись и почти скрывшись в двери служебного хода, на которой поблескивал в полумраке внушительный цифровой замок, он вдруг неожиданно понял, кто именно к нему обратился, и остановился, как вкопанный, чувствуя болезненное стеснение в области сердца.
   - Мама! - сказал он, прижимая к груди холодные руки. Мама, боже ты мой!.. Что вы здесь делаете?!.
   В ответ старуха - пальцами, похожими на куриную лапку цепко схватила его за лацкан расстегнутого пальто и, приблизив лицо, на котором, как насекомые, двигались разнообразные угри и прыщики, голосом, будто у старой колдунью, произнесла:
   - А это ты видел?..
   Она чуть ли не в нос тыкала ему скомканным зеленым листочком, где под верхним обрезом краснели слова "Копировать запрещается", а внизу под печатью, изображающей легкий кораблик в орнаменте, словно след червяка, безобразно темнел его собственный росчерк - вязь чернил, исполненный типографским способом.
   - Это ты видел? Своей дочери присылаешь казенное извещение!.. Жену совсем погубил, теперь - дочь на очереди?.. Я тебя задушу!.. Вы тут, в мэрии, как я вижу, совсем с ума спятили!..
   Губы у нее прыгали от волнения, а колючие синие, будто небо, глаза то и дело, казалось, выбрасывали электрические разряды.
   Точно и в самом деле колдунья.
   - Немедленно отмени!..
   Барма мгновенно все понял и, освободившись от цепких старушечьих пальцев, которые уминали замшу, прошипел - тихой яростью перекрывая визгливые интонации:
   - Идите домой, мама! Я все улажу!..
   А затем, сильно дунув в подшитый изнутри рукава серебряный тонкий свисток, приказал мгновенно выросшему перед ним дежурному офицеру:
   - Отвезите ее! В журнале происшествий - не регистрировать!..
   - Есть! - кивнул офицер, вытянувшись всем телом.
   И не обращая внимания на протестующие вопли старухи, чрезвычайно почтительно, но вместе с тем непреклонно, взял ее сзади сразу на оба локтя:
   - Прошу вас, мадам!..
   - Отпустите меня!.. - прорычала старуха.
   - Мадам!..
   - Не прикасайтесь ко мне своими грязными лапами!..
   И тотчас из-за мраморного заборчика балюстрады, рядом толстых балясин отчеркивающего подлестничную темноту, выступила еще одна незамеченная прежде фигура, и мальчишеский голос, дрожащий от ненависти и презрения, произнес:
   - Пойдемьте, тетя Аделаида!..
   Интонации были настолько знакомые, что Барму как будто ударили.
   Он отшатнулся.
   И вдруг, узнавая, сказал - растерянно, с какой-то жалкой искательностью:
   - Здравствуй, Гансик...
   Он даже протянул руку, чего, конечно, делать не следовало.
   И рука его повисла в воздухе.
   А немного придурковатый по внешности юноша в щепках прядей, которые, как клочья соломы, топорщились на одуловатой башке, посмотрел на него - опять же с ненавистью и презрением - и сказал, вероятно, укладывая в свои слова какой-то дополнительный смысл:
   - Тетя Аделаида, нам здесь нечего делать!
   Руку, висящую в воздухе, он как бы проигнорировал.
   Тогда Барма, чувствуя сатанинскую мрачную ярость, поднимающуюся изнутри, крайне медленно отвернулся, точно ничему не придавая значения, и распорядился - голосом, который уродовала жестокая судорога:
   - Отвезете обоих! Доставите их под охраной! Немедленно!.. - И вдруг каркнул, не сдерживаясь, прямо в одевшееся испугом лицо офицера. - Что вы смотрите, как болван?.. Выполняйте!..
   Он боялся, что ярость его может выплеснуться в нечто непоправимое, и поэтому сразу же после выкрика, одеваясь невыносимой краской стыда, повернулся и, буквально ощущая лопатками прицельное, как из пистолета, внимание Гансика, очень быстро прошел по короткому переходу, сверкающему металлическим креплением стен, и, стремительно миновав неуютный казенный предбанник, где, завидев его, подскочили два одурелых гвардейца, плоским, вытянутым, необычного цвета и формы ключом отомкнул предохранительную решетку своей служебной квартиры.
   Руки у него дрожали, и он бешено откинул портьеру, скрывавшую внутренние помещения.
   Действительно!
   Каждый щенок теперь, видите ли, будет его презирать, будет говорить о продажности и об измене общему делу. Еще хватит у них ума вынести приговор, и - решиться, и - привести его в исполнение.
   Идиоты!
   И он был до такой крайней степени обескуражен столкновением в вестибюле, до такой жуткой ясности представлял себе все последствия этого нелепого эпизода, что не сразу обратил внимание на изменившуюся тишину в смежных комнатах, и лишь только когда включил верхний электрический свет, потому что окна в квартире были тщательно занавешены, когда бросил на кресло пальто и достал прежде запертые сигареты, когда чиркнул уже спичкой о коробок, предвкушая редкое удовольствие, то каким-то особым интуитивным прозрением, на которое он всегда полагался, неожиданно понял, что в квартире он сейчас не один, и, уже распластываясь в невероятном падении, перекатываясь по ковру, чтобы выскользнуть из сектора возможной стрельбы, выдирая пистолет из внутреннего кармана, он все тем же интуитивным прозрением понял, что спасительные секунды непоправимо упущены и что он уже, по всей видимости, покойник - безнадежный и ожидающий лишь констатации данного факта.
   Он был в этом абсолютно уверен. Однако выстрелы почему-то не грохотали, а вместо них из-за громады трехстворчатого платяного шкафа раздалось отчетливое предупреждающее покашливание и негромкий иронический голос оттуда же, из-за шкафа сказал:
   - Это - я, господин Начальник Охранного департамента. Осторожнее! Не убейте меня случайно...
   Невысокий худой мужчина в свитере и в брезентовой робе, - в сапогах, как одеваются горожане, собирающиеся на рыбалку, нарочито неторопливо вышел из закутка и, по-хозяйски придвинув кресло, поехавшее на колесиках, опустился в него, с видимым наслаждением вытянув ноги.
   Светлые, как у ребенка, глаза блеснули над скулами, обметанными щетиной:
   - Потерял реакцию, господин Начальник Охранного департамента... А если бы это оказался не я, а, действительно, кто-нибудь из террористов?
   Он усмехнулся.
   - Ну, террористов я бы, скорее всего, почувствовал, пробурчал Барма, неловко поднимаясь с ковра. - Откуда здесь террористы? Единственное безопасное место. Только ты, Марочник, имеешь ключи от черного хода...
   Мужчина откусил заусеницу.
   - Я давно уже не Марочник, - сплюнув, сказал он. - Я не Марочник, а ты не герр Половинкин. Кончилось эти игры. Чрезвычайно внимательно, словно удивляясь чему-то, он осмотрел свои красные огрубелые пальцы в чешуйках шершавых коросточек и, поморщившись, сковырнул на фаланге, видимо, что-то подсохшее. Осторожно подул на открывшуюся нежную кожицу. Слушай, у тебя какой-нибудь крем найдется? Кожа ужасно трескается. Волчьим жиром намазываюсь, ни хрена, знаешь, не помогает... Ну а вы, господин Начальник Охранного департамента, волчатину когда-нибудь пробовали?..
   Брови у него выразительно приподнялись.
   - Ладно, не выпендривайся, - мирно ответил Барма. - Раз уж пришел, подожди - мне тут надо решить пару вопросов. Собственно, почему ты здесь появился, что-нибудь произошло?
   - Соскучился, - сказал Марочник.
   - Соскучился? Это на тебя непохоже. Ладно, отдыхай, потом разберемся...
   Он еще постоял два мгновения, собираясь с мыслями, сердце у него колотилось, и томительно, словно крохотный паучок, безобразно пульсировала на виске какая-то жилка, дыхание оставалось неровным, больше всего ему сейчас хотелось бы зайти Марочнику со спины и, достав пистолет, без каких-либо разговоров выстрелить в крепкий волосатый затылок, - это бы решило, наверное, все проблемы, - Барма даже зажмурился, так это было бы хорошо, но он знал, что на самом деле, это бы никаких проблем не решило, а потому, задавив в себе вспыхнувшее желание, деловито принес из аптечки пару тюбиков крема: На, Марочник, пользуйся!.. - и бессмысленно посмотрев, как тот свинчивает белую ребристую крышечку, точно вспомнив о чем-то, прошел в заднюю часть квартиры - оглядел три замка на двери черного хода, передвинул засов, опустил со щелчком ненужную теперь блокировку, а затем, напряженно прислушиваясь к каждому шороху в тишине, так же четко и деловито вернулся обратно, и все время почему-то чувствуя тяжесть пистолета в кармане, перегнулся через письменный стол, чтобы нажать клавишу небольшого селектора:
   - Ну как там у вас?
   - Все в порядке, заканчиваем! - донесся голос бодрого Цыпы.
   - А Мухрас?
   - Сейчас разбираемся...
   - Подойди ко мне минут через двадцать!
   Объяснил, краем глаза заметив вопросительное движение Марочника:
   - Да-да, жив еще Цыпа - что ему будет...
   После чего выдвинул из-под шкафа фарфоровую розетку в синих цветочках, принеся из кухни, накрошил туда немного черного хлеба, бросил корочку сыра, который сквозил аппетитными неровными дырочками, щедро плеснул молока и, присыпав песчинками сахара, осторожно задвинул розетку на место, к заднему плинтусу.
   Ни единого шороха не донеслось из-за шкафа.
   Тем не менее, Барма удовлетворенно кивнул. А когда Марочник, с нескрываемым интересом следивший за его действиями, спросил насмешливо:
   - Так ты что, в самом деле веришь в Мышиного короля?
   То он никак не отреагировал на насмешку, а серьезно и тихо ответил, пожимая плечами:
   - Какая тебе разница, верю я или не верю? Я просто знаю, что он существует, - и затем добавил - уже несколько официальнее. - Не тяни время, Марочник, рассказывай, почему пришел...
   - Значит, версия о том, что соскучился, тебя не устраивает?
   - Мы не дети! - Барма махнул рукой.
   - Ну, а если бы я, предположим, вернулся, чтобы добраться до Радианта?..
   - Марочник, я тебя умоляю!..
   Между прочим, он совершенно не рассчитывал на откровенность, но секунду назад усмехавшийся Марочник неожиданно погрустнел и сказал севшим голосом, в котором звучала тоскливая безнадежность:
   - Если говоришь правду, то ни за что не поверят... Ну пришел, например, сообщить, что в лесах появились дикие кошки. Вероятно, разведка. Движутся они откуда-то с Севера. На контакт не идут. Больше мне пока ничего не известно. - Из наплечной брезентовой сумки, в каких обычно держат противогазы, он достал нечто странное, весьма напоминающее окаменелость, и со вздохом положил ее на письменный стол, отодвинув бумаги, покрытые грифами и резолюциями - Вот, я сделал слепок следов, чтобы не быть голословным...