Страуб Питер. История с приведениями

   Он все же вошел в прохладный вестибюль отеля. Нужно было сесть и успокоиться; под равнодушными взглядами клерка и девушки за прилавком он плюхнулся на диван. Его лицо горело. Грубая материя дивана неприятно терла спину, он наклонился вперед и посмотрел на часы. Нужно выглядеть нормальным, притвориться, что он ждет кого-то, перестать дрожать. По вестибюлю были расставлены кадки с пальмами. Гудел вентилятор. Тощий старик в пурпурной униформе стоял у лифта и глядел на него; он поспешно отвел глаза.
   Когда он услышал звуки, он осознал, что ничего не слышал с тех пор, как увидел могильную плиту на улице, - его собственный пульс заглушал все звуки. Теперь в его биение вторглись обычные шумы отеля: телефоны, пылесос, мягко закрывающиеся двери лифта. О чем-то говорили люди. Он почувствовал, что снова способен выйти на улицу.
   Глава 6
   - Я хочу есть, - сказала она.
   - Я купил тебе новые вещи.
   - Не хочу вещи. Хочу есть.
   Он пересек комнату и сел на стол.
   - Я думал, тебе надоело носить одно и то же.
   - Мне все равно, что носить.
   - Ладно, - он поставил сумку ей на кровать. - Я просто думал, тебе это понравится.
   Она не ответила.
   - Я тебя покормлю, если ты ответишь на кое-какие вопросы.
   Она отвернулась и принялась комкать простыню.
   - Как твое имя?
   - Я говорила тебе. Анджи.
   - Анджи Моул?
   - Нет. Анджи Митчелл.
   Почему твои родители не обратились в полицию, чтобы тебя нашли? Почему тебя не ищут?
   - У меня нет родителей.
   - У всех есть.
   - У всех, кроме сирот.
   - А кто же о тебе заботится?
   - Ты.
   - А до меня?
   - Слушай, хватит, - лицо ее стало сердитым.
   - Ты в самом деле сирота?
   - Хватит хватит хватит!
   Чтобы остановить ее крик, он извлек из сумки с провизией банку ветчины.
   - Ладно. Сейчас будем есть.
   Ага, - гнев ее моментально улегся. - Я еще хочу арахисового масла.
   Когда он открывал ветчину, она спросила:
   - А у тебя хватит денег для нас двоих?
   Она ела весьма своеобразно: набивала рот ветчиной, потом зачерпывала пальцами масло и отправляла туда же.
   - Вкусно, - сообщила она с полным ртом.
   - Если я посплю, ты не убежишь?
   Она помотала головой.
   - Но мне можно погулять, правда?
   - Правда.
   Он выпил банку пива из упаковки, купленной на обратном пути; от пива и еды ему захотелось спать.
   - Хватит меня привязывать, - сказала она. - Я вернусь. Ведь ты мне веришь?
   Он кивнул.
   - Да и куда мне идти? Некуда.
   - Ладно. Иди, только ненадолго, - он вошел в роль отца и знал, что она тоже играет роль дочери. Это было смешно.., или страшно.
   Он смотрел, как она уходит. Потом, сквозь сон, он услышал, как щелкнул замок, и понял, что она вернулась.
   Ночью он лежал на кровати одетый, глядя на нее. Когда его мускулы начали болеть от долгого лежания в одном положении, он повернулся на бок. Потом он менял позы, не сводя с девочки глаз, так что это казалось каким-то ритуалом. Она лежала совершенно спокойно, словно душа оставила ее тело и улетела куда-то еще. Так они и лежали вдвоем.
   Он встал, открыл чемодан и достал свернутую рубашку. Взяв ее за воротник, он почувствовал тяжесть ножа. Когда нож выпал, он взял его.
   Снова держа нож за спиной, он потряс девочку за плечо. Ему показалось, что черты ее расплылись, потом она спрятала лицо в подушку.
   Он снова потряс ее, чувствуя тонкую плечевую кость.
   - Уйди, - пробормотала она.
   - Нет. Нам надо поговорить.
   - Уже поздно.
   Он потряс ее еще, потом попытался перевернуть. Она оказалась неожиданно сильной, и он не мог заставить ее показать лицо.
   Потом она повернулась сама. На лице ее не было никаких признаков сна. Глаза смотрели серьезно, по-взрослому.
   - Как твое имя?
   - Анджи, - она беззаботно улыбнулась. - Анджи Моул.
   - Откуда ты?
   - Ты знаешь.
   Он кивнул.
   - Как звали твоих родителей?
   - Не помню.
   - Кто заботился о тебе до меня?
   - Неважно.
   - Почему?
   - Они не имеют значения. Просто люди.
   - Их фамилия была Моул?
   Она опять улыбнулась.
   - Какая разница? Ты же и так все знаешь.
   - Что значит "просто люди"?
   - Просто люди по фамилии Митчелл. Вот и все.
   - Ты сама сменила фамилию?
   - А что?
   - Не знаю, - и это была правда.
   Так они смотрели друг на друга; он сидел на краю кровати, спрятав за спиной нож, и знал - что бы ни случилось, он не в силах это предотвратить. Он подумал, что Дэвид тоже не мог отнять у кого-то свою жизнь - у кого-то, кроме себя. Девочка, может быть, знала, что он держит нож, но не боялась его. Она никогда его не боялась.
   - Ладно, попробуем еще раз. Кто ты?
   В первый раз она улыбнулась по-настоящему, но ему не стало от этого легче. Теперь она казалась совсем взрослой.
   - Ты знаешь.
   - Что ты такое?
   - Я - это ты.
   - Нет. Я - это я. Ты - это ты.
   - Я - это ты.
   - Что ты? - повторил он в отчаянии.
   И тут он снова очутился на улице Нью-Йорка, и к нему шла уже не незнакомая загорелая женщина - к нему шел его брат Дэвид с разбитым лицом, в сгнившем костюме, в котором его хоронили.
   О самом ужасном...
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
   ВЕЧЕР У ДЖЕФФРИ
   Разве не одинока луна сквозь ветви деревьев?
   Разве не одинока луна сквозь ветви деревьев?
   Блюз
   I
   КЛУБ ЧЕПУХИ: ОКТЯБРЬСКАЯ ИСТОРИЯ
   Первыми героями американской беллетристики были старики.
   Роберт Фергюсон
   Милберн через дымку ностальгии
   В один из дней начала октября Фредерик Готорн, семидесятилетний адвокат, выглядящий значительно моложе своих лет, вышел из своего дома на Мелроз-авеню в городе Милберне, штат Нью-Йорк, и направился в свой офис на Уит-роу через площадь. Было немного холоднее, чем обычно в это время года, и Рики надел зимний костюм - твидовое полупальто, кашемировый шарф и серую шляпу. Он спустился по улице чуть быстрее, чтобы разогреть кровь, прошел под развесистыми дубами и кленами, уже окрасившимися в красно-оранжевые тона тоже раньше времени. Он был чувствителен к холоду и при понижении температуры еще на пять градусов взял бы машину.
   Но сейчас прогулка ему нравилась, по крайней мере, пока ветер не забрался под шарф. Дойдя до низа Мелроз-авеню, он перешел на более медленный шаг. В офис спешить было незачем - клиенты редко появлялись раньше полудня. Его компаньон и друг, Сирс Джеймс, не покажется там еще минут сорок пять, поэтому Рики мог спокойно пройтись по городу, поздороваться со знакомыми и полюбоваться вехами, которыми он привык любоваться.
   Больше всего он любил сам Милберн - город, где прошла вся его жизнь, за исключением учебы и службы в армии. Он никогда не хотел жить где-нибудь еще, хотя в первые годы брака его неугомонная жена часто жаловалась, что город нагоняет на нее сон. Стелла стремилась в Нью-Йорк, но он выиграл и эту битву. Рики был не согласен с тем, что Милберн нагоняет сон: глядя на него в течение семидесяти лет, можно увидеть время за работой. В Нью-Йорке за тот же период можно было увидеть лишь как работает сам Нью-Йорк. По мнению Рики, там слишком быстро поднимались и разрушались дома, и вообще все двигайтесь слишком быстро, окутанное волнами энергии и стресса. К тому же в Нью-Йорке было больше двухсот тысяч юристов, а в Милберне - только пять-шесть, и они с Сирсом вот уже сорок лет были лучшими из них (этот довод в конце концов .
   Повлиял и на Стеллу).
   Он вошел в деловой район, пройдя два квартала к западу от площади и миновав кинотеатр "Риальто" Кларка Маллигена, где он задержался, чтобы взглянуть на афиши. То, что он увидел, заставило его невольно скривиться. Плакат изображал залитое кровью лицо девушки. Фильмы, которые Рики любил, теперь показывали только по телевизору, а это было не то (Кларк Маллиген, наверное, согласился бы с ним). Многие новые фильмы слишком напоминали страшные сны, преследовавшие его весь последний год.
   Рики отвернулся от кинотеатра и устремил взор на более приятное зрелище. В Милберне еще сохранились старинные дома (хотя в большинстве из них теперь размещались офисы), они были даже старше деревьев. Он проходил, топча начищенными черными туфлями опавшие листья, мимо зданий, которые помнил с детства. Он улыбался, и если бы люди, попадавшиеся ему навстречу, спросили, о чем он думает, он ответил бы (если бы не боялся прослыть слишком патетичным): "О тротуарах. Знаете, их ведь укладывали при мне. Привозили сюда плиты на лошадях. Тротуары - величайшее достижение цивилизации. Пока их не было, весной и осенью приходилось шлепать по грязи и тащить ее за собой в гостиную. А летом кругом была пыль!" Конечно, вспомнил он, гостиные исчезли чуть позже, чем появились тротуары.
   Дойдя до площади, он обнаружил еще один неприятный сюрприз. Деревья, окаймляющие заросшее травой пространство, были почти голыми. Он предвкушал богатство осенних красок, но налетевший ночью ветер обнажил черные скелеты ветвей, и они торчали теперь, как первые знаки надвигающейся зимы. Опавшие листья покрывали площадь.
   - Здравствуйте, мистер Готорн!
   Он обернулся и увидел Питера Бернса, школьника старших классов, чей отец, двадцатью годами моложе Рики, принадлежал ко второму кругу его друзей. Первый круг состоял всего из четверых его ровесников - раньше их было пятеро, но Эдвард Вандерли умер почти год назад.
   - Привет, Питер. Ты почему не в школе?
   - Сегодня мне на час позже - опять батареи сломались.
   Питер Берне стоял перед ним - высокий симпатичный парень в лыжном свитере и джинсах. Его черные волосы казались Рики чересчур длинными, но плечи уже обещали, что скоро он будет здоровее своего отца.
   - Значит, гуляешь?
   - Точно, - сказал Питер. - Иногда интересно походить по городу и посмотреть.
   - Я тоже люблю гулять по городу. В голову приходят странные мысли. Вот сейчас я думал, как тротуары изменили мир. Они сделали его более цивилизованным.
   - О? - Питере удивлением взглянул на него.
   - Знаю, знаю, я говорю странные вещи. Как Уолтер?
   - Нормально. Он сейчас на берегу.
   - А Кристина?
   - Тоже, - сказал Питер, и при ответе на вопрос, касающийся его матери, в его голосе проскользнули прохладные нотки. Почему бы это? Рики помнил, что Уолтер несколько месяцев назад жаловался ему, что жена грустит. Но Рики, который помнил родителей Питера еще детьми, их проблемы всегда казались несерьезными: как могут грустить люди, у которых вся жизнь впереди?
   - Знаешь, давно мы с тобой не говорили. Как отец, еще не решил насчет Корнелла?
   Питер чуть улыбнулся.
   - Похоже, решил. В Йельский университет лучше и не соваться. А в Корнелле гораздо легче.
   - Конечно, - Рики как раз вспомнил, что он последний раз говорил с Питером на вечере у Джона Джеффри год назад, где умер Эдвард Вандерли.
   - Ладно, мне нужно зайти в магазин, - сказал Питер.
   - Да-да, - Рики продолжал припоминать детали этого вечера. С тех пор ему часто казалось, что жизнь дала трещину и стала темней.
   - Я пойду, - Питер отошел в сторону.
   - Не обращай внимания. Я просто задумался.
   - О тротуарах?
   - Нет, негодник.
   Питер, улыбаясь, распрощался и быстро зашагал через площадь.
   У гостиницы Арчера Рики заметил "линкольн" Сирса Джеймса, следующий, как всегда, на десять миль в час медленнее, чем прочие машины, и ускорил шаг. Налетевшая грусть не уходила: он опять посмотрел на обнаженные ветви деревьев, на залитое кровью лицо девушки на плакате и вспомнил, что вечером его очередь рассказывать историю в Клубе Чепухи. Он подумал, что может послужить его вдохновению, и решил, что это будет Эдвард Вандерли. Случившееся с ним волновало всех их, членов клуба. На раздумья у него было двенадцать часов.
   - О, Сирс, - он нагнал компаньона уже в дверях. - Доброе утро. Сегодня вечером у тебя?
   - Рики, - сказал Сирс, - в такое утро положительно лучше не заикаться об этом.
   И он вошел в офис. Рики последовал за ним, оставив Милберн за спиной.
   Фредерик Готорн
   Глава 1
   Из всех комнат, где они собирались, эта нравилась Рики больше всего библиотека Сирса Джеймса с ее кожаными креслами, высокими застекленными книжными шкафами, напитками на круглом столике, старым широким ковром под ногами и устойчивым ароматом дорогих сигар. Так никогда и не женившись, Сирс мог вволю следовать своим представлениям о комфорте. После многих лет общения его друзья привыкли к удобству его дома и уже не замечали его, как не замечали и неудобств дома Джона Джеффри, чья домоправительница Милли Шиэн, все время по-своему переставляла вещи. Но они, тем не менее, чувствовали это, и Рики Готорн, быть может, чаще остальных мечтал сделать у себя такое же местечко. Но у Сирса всегда было больше денег, чем у других, как и у его отца было больше денег, чем у их отцов. Так тянулось уже пять поколений, начиная с сельского бакалейщика, который сумел поймать, удачу и вывел род Джеймсов вперед. Ко времени деда Сирса они уже были своего рода дворянством: все женщины в семье были худыми, изящными и болезненными, а мужчины любили охоту и учились в Гарварде. Отец Сирса был там профессором древних языков; сам Сирс пошел в юристы только потому, что ему казалось неприличным не иметь профессии. Год или два учительства показали ему, что педагога из него не выйдет. И он не прогадал: большая часть его родни уже старта жертвами несчастных случаев на охоте, циррозов, инфарктов, а Сирс все еще был если не самым хорошо выглядевшим пожилым человеком в Милберне - таким, бесспорно, был Льюис Бенедикт - то уж наверняка самым изысканным. За исключением бородки, он был копией отца - таким же высоким, лысым и массивным, с тонкими чертами лица. Его голубые глаза все еще глядели молодо.
   Рики немного завидовал этой его профессорской внешности. Сам он был чересчур невысок и подвижен, чтобы выглядеть солидным. Важность ему придавали разве что седые усы. Небольшие бакенбарды, которые он отрастил, не прибавлявши веса, а лишь делали его лицо осмысленным. Он не считал себя особенно умным, иначе не смирился бы с вечной ролью младшего партнера. Но в фирму Сирса его взял еще отец, Гарольд Готорн, и все эти годы его радовала возможность работать рядом с другом. Теперь, развалившись в невероятно удобном кресле, он все еще радовался: годы породнили его с Сирсом не менее тесно, чем со Стеллой, и деловой союз был куда более мирным, чем домашний. Стелла никогда не была такой терпимой, как Сирс, несмотря на то, что за долгие годы их супружества за ней накопилось много грешков.
   Да, сказал он себе в сотый раз, ему здесь нравится. Это было против правил и, быть может, против его порядком подзабытой религии, но библиотека Сирса и весь его дом были местом, где он расслаблялся. Стелла не упускала случая показать, что женщина тоже способна расслабиться в таком месте. Спасибо, что Сирс это терпел. Это именно Стелла (двенадцать лет назад, войдя в библиотеку с таким видом, словно за ней следовал взвод архитекторов) дала км имя. "А, вот они где, Клуб Чепухи, - сказала она. - Опять вы забрали моего мужа на всю ночь, Сирс? Неужели вам еще не надоело врать друг другу?" При всем при том он думал, что именно энергия Стеллы удерживает его от состояния старого Джона Джеффри.
   Да, Джон был старым, хотя ему было на полгода меньше, чем Рики, и на год меньше, чем Сирсу. Льюис, самый молодой из них, был всего на пять лет моложе его.
   Льюис Бенедикт, про которого говорили, что он убил свою жену, сидел прямо напротив Рики, так и сияя здоровьем. Казалось, возраст ему только на пользу. Сейчас он был разительно похож на Кэри Гранта. Его подбородок не отвис, волосы не поредели. Пожалуй, он сделался красивее, чем в юности. Этим вечером на его выразительном лице, как и на остальных, застыло выражение ожидания. Все знали, что лучшие истории всегда рассказываются здесь, в доме Сирса.
   - Кто сегодня на очереди? - спросил Льюис скорее из вежливости. Все и так знали. В Клубе Чепухи было не так много правил: они собирались в вечерних костюмах (потому что тридцать лет назад Сирсу понравилась эта идея), никогда не пили слишком много (а теперь они все равно не могли себе этого позволить), никогда не спрашивали, является ли рассказанное правдой (в каком-то смысле правда была даже в явной выдумке), и хотя рассказывали они по очереди, никто не настаивал на соблюдении очередности.
   Готорн уже был готов сознаться, когда заговорил Джон Джеффри.
   - Я думаю, - начал он и обвел всех взглядом, - нет, я знаю, что сегодня не моя очередь. Но я подумал, что через две недели будет год, как не стало Эдварда. Он был бы здесь, если бы я не устроил ту проклятую вечеринку.
   - Джон, не надо, - сказал Рики. Он не смотрел в лицо Джеффри, побелевшее от волнения. - Мы все знаем, что тебе не в чем себя винить.
   - Но это случилось в моем доме.
   - Успокойся, док, - сказал Льюис. - Все равно ничего хорошего из этого не выйдет.
   - Это уж мне решать.
   - Тогда подумай о том, что для нас в этом тоже нет ничего хорошего. Мы все об этом помним. Как можно такое забыть?
   - Тогда что с этим делать? Что, вести себя так, будто ничего не случилось? Будто все было нормально? Так, один старик сыграл дурную шутку!
   Поверьте мне, все совсем не так.
   Воцарилось молчание, даже Рики не нашел, что ответить. Лицо Джеффри теперь посерело.
   - Нет, - сказал он. - Все вы знаете, что с нами случилось. Мы сидим здесь, как призраки. Милли уже с трудом терпит нас в моем доме. Мы же не всегда были такими - мы говорили обо всем. Мы веселились, вспомните! А теперь мы боимся. Не знаю, нравится ли вам это. Но прошел уже год, и пора об этом сказать.
   - Не уверен, что я боюсь, - сказал Льюис, отхлебывая виски и улыбаясь.
   - Ты не уверен и в обратном, - парировал доктор.
   Сирс Джеймс кашлянул в кулак, и все немедленно посмотрели на него. "Боже, - подумал Рики, - как легко ему привлечь наше внимание. Почему он решил, что не может стать хорошим учителем?"
   - Джон, - сказал Сирс, - мы все знаем факты. Все вы пришли сегодня сюда по холоду, а мы уже не молоды. Поэтому хватит...
   - Но Эдвард умер не в твоем доме. И эта Мур, эта так называемая актриса, не...
   - Достаточно, - сказал Сирс.
   - Ладно. Вы помните, что было после этого?
   Сирс кивнул. Рики тоже. На первой их встрече после странной смерти Эдварда Вандерли им мучительно не хватало его. Разговор раз десять сбивался и начинался снова. Все они, Рики знал, задавали себе вопрос - смогут ли они вообще теперь встречаться? Тогда он взял инициативу в свои руки и спросил у Джона: "Что самое плохое ты сделал в жизни?"
   Его удивило, что Джон покраснел; потом, в тоне их предыдущих встреч, он ответил: "Я не хочу говорить об этом, но я расскажу тебе о самом плохом, что со мной случилось", - и рассказал то, что действительно можно было назвать историей с привидениями. Это увело их мысли прочь от Эдварда. Так они делали каждый раз с тех пор.
   - Ты правда думаешь, что это совпадение? - спросил Джеффри.
   - Не надо, - сказал Сирс.
   - Ты боишься. Поэтому мы и говорили об этом после того, как Эдвард...
   Он замолчал, и Рики понял, что он не решился сказать "был убит".
   - Отбыл на запад, - вмешался он, надеясь разрядить обстановку, но, увидев каменный взгляд Джеффри, понял, что ему это не удастся. Рики откинулся в кресле и решил не высовываться.
   - Откуда это взялось? - спросил Сирс, и Рики вспомнил. Так всегда говорил его отец, когда клиент умирал: "Старый Тоби Пфейф отбыл на запад вчера ночью... Миссис Винтергрин отбыла на запад утром... Теперь дьявол оплатит судебные издержки". - Ладно. Я все равно не знаю...
   - Я только знаю, что случилось что-то чертовски странное, - сказал Джеффри.
   - Ну и что ты советуешь? Уж не прекратить ли нам собираться?
   Рики чуть улыбнулся, желая показать, насколько абсурдна эта мысль.
   - У меня есть предложение. Я знаю, нам нужно пригласить сюда племянника Эдварда.
   - И зачем?
   - Он, кажется, специалист.., по таким вещам.
   - Что значит "по таким вещам"?
   Джеффри подался вперед.
   - Ну по тайнам. Быть может, он сможет помочь нам, - Сирс выглядел недовольным, но доктор не дал себя прервать, - нам ведь нужна помощь. Или я здесь единственный, кому снятся дурные сны? Рики! Ты всегда был честным.
   - Не единственный, Джон.
   - Я думаю, нет, - подтвердил Сирс, и Рики взглянул на него с удивлением. Сирс никогда не давал повода думать, что ему могут сниться дурные сны. - Ты имеешь в виду эту его книгу?
   - Да, конечно. У него должен быть какой-то опыт.
   - Я думал, что весь его опыт - умственная неустойчивость.
   - Ага, как у нас, - мрачно сказал Джеффри. - У Эдварда были какие-то основания завещать племяннику дом. Я думаю, он хотел, чтобы Дональд приехал, если с ним что-нибудь случится. У него ведь было предчувствие. И вот что я еще думаю - я думаю, мы должны рассказать ему про Еву Галли.
   - Рассказать бессвязную историю пятидесятилетней давности? Смешно.
   - Она не становится смешной от своей бессвязности, - так же мрачно заметил доктор.
   Рики увидел, как вздрогнул Льюис, когда Джеффри заговорил про Еву Галли. Рики знал, что за прошедшие пятьдесят лет никто из них не вспоминал о ней.
   - Ты думаешь, что знаешь, что с ней случилось? - спросил доктор.
   -- Слушай, зачем это нужно? - голос Льюиса чуть охрип. - Зачем все это ворошить?
   - Затем, чтобы выяснить, что все-таки случилось с Эдвардом. Сожалею, если не смог вам это объяснить.
   Сирс кивнул, и Рики показалось, что он видит на лице своего компаньона следы.., чего? Облегчения? Конечно, он не выражал это явно, но для Рики было сюрпризом, что он вообще способен на такие чувства.
   - Я все же сомневаюсь, - сказал Сирс, - но если тебе от этого будет легче, мы можем написать племяннику Эдварда. Его адрес у нас есть, ведь так, Рики?
   Рики кивнул.
   - Но для демократизма предлагаю проголосовать. Что вы скажете по этому поводу? - он отхлебнул из бокала и обвел всех взглядом.
   Все кивнули.
   - Начнем с тебя, Джон.
   - Конечно, да. Нужно вызвать его.
   - Льюис!
   Льюис пожал плечами.
   - Мне все равно. Вызывайте, если хотите.
   - Значит "да"?
   - Да, да. Но я против того, чтобы копаться в деле Евы Галли.
   - Рики?
   Рики посмотрел на компаньона и увидел, что Сирс уже знает его мнение.
   - Нет. Решительно нет. Я думаю, это ошибка.
   - Хочешь, чтобы продолжалось то, что тянется уже целый год?
   - Все меняется только к худшему.
   - Помнишь как настоящий юрист, но плохой христианин. А я скажу "да", и нас большинство. Решение принято. Мы ему напишем.
   - Я только думаю: вдруг он захочет продать дом? Ведь прошел уже год.
   - Не создавай проблем. Захочет, так приедет еще быстрее.
   - А почему ты уверен, что все не может измениться к худшему?
   Сидя, как и каждый месяц в течение последних двадцати лет, в этом уютном кресле, Рики страстно желал, чтобы ничего не изменилось, чтобы они продолжали собираться. Глядя на них при тусклом свете лампы, слушая, как холодный ветер шумит в ветвях за окном, он желал только одного - продолжения. Они были его друзьями, он был как бы женат на них, как он перед этим думал о Сирее, и он боялся за них. Они выглядели такими взволнованными, словно для них не было ничего важнее плохих снов и страшных историй. Но он увидел полоску тени, пересекающую лоб Джона Джеффри, и подумал: "Джон скоро умрет". Эту интуицию не убили в нем все рассказанные за годы истории, и мысль словно пришла в его голову откуда-то извне, вместе с первым дуновением зимы.
   - Решено, Рики, - сказал Сирс. - Мы не можем все время вариться в собственном соку. А теперь...
   Он оглядел их, со значением потер руки и воскликнул:
   - Теперь вернемся к повестке дня. Так кто у нас на очереди?
   У Рики неожиданно все сдвинулось в голове, и, хотя он не готовился, прошлое неожиданно предстало так ясно - те восемнадцать часов далекого 45-го года, - что он сказал:
   - Похоже, что я.
   Глава 2
   Двое уже ушли. Рики замешкался, сказав им, -что незачем спешить в такой холод. Льюис ответил: "Это живо разрумянило бы тебя, Рики", но доктор Джеффри просто кивнул. Действительно, для октября было очень холодно, достаточно холодно, чтобы выпал снег. Сидя в библиотеке, пока Сирс пошел за новой порцией выпивки, Рики слышал, как удаляется гудение машины Льюиса. У Льюиса был "моргай", пять лет назад привезенный из Англии, спортивный автомобиль, который нравился Рики. Но его брезентовый верх в такой вечер не спасал от холода. В такие нью-йоркские зимние вечера нужно что-то большее, чем маленький "моргай" Льюиса. Бедный Джон совсем замерзнет, пока Льюис довезет его домой на Монтгомери-стрит, к Милли Шиэн.
   Милли сидит сейчас в полутьме в смотровой доктора, ожидая, когда повернется ключ в замке, чтобы помочь ему снять пальто и сварить чашку горячего шоколада. После этого Льюис поедет дальше за город, в леса, где стоит купленный им после возвращения дом.
   Что бы ни делал Льюис в Испании, денег он оттуда привез достаточно.
   Дом Рики стоял буквально за углом, в пяти минутах ходьбы, в былые дни они с Сирсом каждый день ходили на работу пешком. Теперь они гуляли только в теплую погоду. "Как Том и Джерри", говорила Стелла. Ирония относилась в первую очередь к Сирсу: Стелла его недолюбливала. Конечно, она никогда не показывала этого. Не могло быть и речи, чтобы она встречала мужа с горячим шоколадом; она ложилась спать, оставив свет только в верхнем холле. Само собой считалось, что, коль Рики засиделся у друзей, ему полагается шарить в темноте и натыкаться на модерновую мебель с острыми углами, купленную им по ее настоянию.
   Сирс вернулся в комнату с двумя бокалами в руках и сигарой во рту.
   - Сирс, - сказал Рики, - ты, должно быть, единственный, кто заставляет меня пожалеть, что я женат.
   - Не трать на меня зависть. Я слишком старый и толстый.