Страуб Питер. История с приведениями

   - Мы говорили, что этот желоб сделал Грегори. , Я взглянул на стену школы. Один из водосточных желобов был новым.
   - Ладно, он больше не будет тут расхаживать, - заявил я, заставив их отчего-то расхохотаться.
   В тот же день после уроков я решил отправиться в логово льва, то есть в дом Бэйтов. Я знал, что от деревни до него примерно так же, как от Милберна до дома Льюиса. Я прошел три-четыре мили, прежде чем понял, что заблудился. Домов мне по пути не попадалось, значит, дом Бэйтов стоял в глубине леса. Пришлось идти обратно и искать его там.
   В итоге я сбился с дороги и потерял направление. Пробираясь через лес, я вдруг почувствовал, что за мной наблюдают - очень неприятное чувство, будто за спиной притаился тигр. А потом в тридцати ярдах от меня, на поляне, я увидел человека.
   Это был Грегори. Он молчал, молчал и я. Он просто смотрел на меня взглядом, полным непередаваемой ненависти. Он мог бы убить меня в этом лесу и никто бы не узнал. И по его лицу я видел, что он готов к этому. Когда я уже думал, что он бросится на меня, он отступил и скрылся за деревом.
   Я шагнул вперед. "Что тебе нужно?" - спросил я, но он не ответил. Я сделал еще шаг, потом еще. За деревом его не было: он словно растворился.
   Я, еще дрожа, сделал несколько шагов в том же направлении и едва не вскрикнул, увидев перед собой бледную, оборванную девочку. Это была Констанция Бэйт.
   - Где Фенни? - спросил я.
   Она ткнула куда-то рукой. Тут он появился так же внезапно, "как змея из корзины", подумают я. На лице его застыло характерное тупо-виноватое выражение.
   - Я искал ваш дом, - сказал я, и они так же молча указали мне куда-то. Среди деревьев я с трудом разглядел крытую толем хижину с одним грязным окошком. Тогда таких хижин было много, но эта была самой убогой из всех, какие я видел. Видит Бог, я никогда не презирал бедных, но в этой нищете было что-то действительно зловещее. Казалось, что живущие здесь люди не просто огрублены нищетой, но в самом деле непоправимо испорчены. Сердце мое сжалось, когда я увидел тощего черного пса, треплющего комок перьев, который еще недавно мог быть цыпленком. Теперь я понял, почему Фенни считали испорченным, - местным богачам достаточно было бросить один взгляд на его жилище.
   Я не хотел туда идти. Я не верил в зло, но там чувствовалось именно зло.
   Я повернулся к детям, смотревшим на меня тем же странным застывшим взглядом.
   - Я хочу, чтобы вы завтра пришли в школу, - сказал я.
   Фенни покачал головой.
   - Но я хочу помочь вам, - я готов был произнести целую речь, сказать, что хочу спасти их, изменить их жизнь, избавить их от этого существования.., но их взгляд остановил меня. В нем было что-то, что заставило меня вспомнить о взгляде таинственного Грегори.
   - Вы должны завтра прийти в школу, - повторил я.
   - Грегори не хочет, чтобы мы туда ходили, - сказала Констанция. - Он говорит, чтобы мы оставались здесь.
   - Приходите, и пусть он тоже приходит.
   - Я спрошу Грегори.
   - Черт с ним! Приходите сами! - крикнул я и пошел прочь. Пока я не достиг дороги, меня гнал страх - я будто убегал от проклятия.
   Вы можете спросить, чем это кончилось. Они не вернулись. Несколько дней все шло спокойно. Этель Бердвуд и некоторые другие девушки дарили мне сладкие взгляды и носили сэндвичи на обед. Я клал их в карман и съедал вечером после ужина у Мэзеров.
   В воскресенье я отправился, как было договорено, в лютеранскую церковь в Футвилле. Это оказалось не так скучно, как я боялся. Пастор, старый немец Франц Грубер, оказался более тонким человеком, чем можно было судить по его внушительному животу или по тексту проповеди. Я решил поговорить с ним как-нибудь.
   Когда Бэйты появились, они выглядели опустошенными, как пьяницы после бурной ночи. Это вошло в привычку: они пропускали два дня, потом три, и каждый раз выглядели все хуже, особенно Фенни. Он будто преждевременно состарился. Мне иногда казалось, что он мне ухмыляется, хотя у него вряд ли хватило бы на это ума. Теперь он на самом деле казался испорченным, и это пугало меня.
   Однажды в воскресенье после службы я подошел к доктору Груберу и сказал, что хочу поговорить с ним. Он, должно быть, решил, что я собираюсь признаться в прелюбодеянии или чем-то подобном. Но тем не менее он любезно пригласил меня к себе в дом.
   Мы с ним прошли в библиотеку, большую комнату, до потолка уставленную книгами. Я не видел столько книг с тех пор, как покинул Гарвард. Это действительно был кабинет ученого. Большинство книг было на немецком, многие на латыни и греческом. На полках стояли труды отцов церкви в тяжелых кожаных переплетах, комментарии к Библии, теологические сочинения. На полке над столом я с удивлением увидел работы Луллия, Фладда, Бруно и других, что можно назвать оккультизмом эпохи Возрождения. Дальше я разглядел даже несколько антикварных книг о колдовстве и сатанизме.
   Доктор Грубер пошел в другую комнату за пивом и, вернувшись, увидел, что я разглядываю эти книги.
   - Из-за этих книг, - сказал он со своим гортанным акцентом, - я и угодил в Фалмут. Надеюсь, вы не посчитаете меня старым чокнутым дураком при виде их.
   Он рассказал мне свою историю, и все было, как я и предполагал, - он подавал большие надежды, сам писал книги, но из-за слишком пристального интереса к оккультным наукам ему велели прекратить исследования в этом направлении. Он ослушался и был сослан в самый глухой угол, какой могла отыскать лютеранская конгрегация.
   - Теперь мои карты на столе, как говорят мои прихожане. Конечно, я никогда не говорю о герметических предметах в проповедях, но продолжаю их изучать. Вы можете идти или рассказать то, зачем пришли, это в вашей воле.
   Такое пышное вступление несколько удивило меня, но я решил рассказать ему всю историю о Фенни Бэйте и Грегори. Он слушал с большим вниманием, и я понял, что он уже что-то слышал об этом.
   Когда я закончил, он спросил:
   - И все это случилось недавно?
   - Конечно.
   - И вы никому об этом не рассказывали?
   - Нет.
   - Я рад, что вы пришли именно ко мне, - сказал он и, достав из ящика стола гигантскую трубку, набил ее и начал попыхивать, глядя на меня своими горящими глазами. Я уже начал жалеть что пришел к нему.
   - А ваша хозяйка никогда не давала вам понять, почему она считает, что Фенни Бэйт - "сама испорченность"?
   Я покачал головой: - А вы что-нибудь знаете?
   - Это известная история. Можно сказать, знаменитая в нашей округе.
   - Так Фенни и правда испорчен?
   -Да.
   - А почему? Здесь какая-то тайна?
   - Большая, чем вы можете вообразить. Если я вам расскажу, вы можете решить, что я сошел с ума, - его глаза стали еще более пронзительными.
   - Если Фенни испорчен, то кто испортил его?
   - Грегори, - ответил он. - Конечно же, Грегори. Он причина всего.
   - Но кто такой этот Грегори?
   - Тот, кого вы видели. Вы совершенно точно его описали, - он покрутил своими толстыми пальцами над головой, имитируя мои жесты перед Констанцией. Да, так оно и есть. Но если бы вы знали больше, вы бы усомнились в моих словах.
   - Но почему?
   Он покачал головой, и я увидел, что руки его дрожат. Я подумал, уж не сумасшедший ли он в самом деле?
   - У родителей Фенни было трое детей, - продолжал он, выпуская клуб дыма. Грегори был старшим.
   - Он их брат! Один раз мне показалось, что я улавливаю сходство, но... Но что в этом противоестественного?
   - Это зависит от того, что между ними происходило.
   - Вы имеете в виду что-то противоестественное между ним и Фенни?
   - И сестрой тоже.
   Я почувствовал приступ ужаса, вновь увидел бледное некрасивое лицо Грегори с волчьей ненавистью в глазах.
   - Между Грегори и его сестрой?
   - Именно.
   - Он испортил их обоих? Тогда почему к Констанции не относятся так, как к Фенни?
   - Помните,, что здесь живут бедняки. Такие отношения между братом и сестрой.., хм.., не кажутся им чем-то противоестественным.
   - Но между братьями... - я словно вернулся в Гарвард и дискутировал с профессором антропологии об обычаях какого-нибудь дикого племени.
   - Кажутся. - О, Господи! - воскликнул я, вспомнив выражение преждевременной взрослости на лице Фенни. - И теперь он пытается от меня отделаться. Он видит во мне препятствие.
   - Похоже, что так. И вы понимаете, почему.
   - Он хочет оставить их себе? - Да. И навсегда. В первую очередь Фенни, судя по вашей истории.
   - А что же родители?
   - Мать умерла. А отец оставил их, как только Грегори подрос и начал его бить.
   - И они живут одни в таком месте?
   Он кивнул.
   Это было ужасно: то место, казалось, окутывало проклятие, исходящее от самих детей, от их противоестественной связи с Грегори.
   - А разве они сами не пытались избавиться от него.
   - Пытались. Но как? - я подразумевал молитвы (я ведь говорил с пастором) или обращение к соседям, хотя я уже понял, что от соседей в Четырех Развилках помощи ждать было напрасно.
   - Вы можете не поверить мне, поэтому я просто вам покажу, - он встал и жестом позвал меня за собой. Он казался очень возбужденным, и я подумал, что он испытывает так же мало удовольствия от моего общества, как и я от его.
   Мы вышли из дома, пройдя по пути через комнату, где на столе стояла бутылка пива и тарелка - видимо, остатки его обеда.
   Он захлопнул дверь и направился к церкви. Переходя улицу, он обратился ко мне, не поворачивая головы:
   - Вы знаете, что Грегори был школьным плотником?
   - Одна девочка что-то говорила об этом, - сказал я ему в спину. Что дальше - прогулка в лес? Что он хочет мне показать?
   За церковью разместилось маленькое кладбище, и я, следуя за доктором Грубером, читал имена на массивных надгробиях прошлого века: Джозия Фут, Сара Фут и прочие потомки клана основателей городка. Эти имена ничего мне не говорили. Доктор Грубер стоял перед небольшой калиткой на краю кладбища.
   - Сюда, - позвал он.
   Ладно, подумал я, если ты так ленив, я открою сам, - и взялся за засов.
   - Нет, - поправил он. - Просто взгляните вниз.
   Я посмотрел. В голове могилы вместо камня стоял грубый деревянный крест, на котором кто-то написал имя: Грегори Бэйт. Я перевел взгляд на пастора и на этот раз не мог ошибиться: он смотрел на меня неприязненно.
   - Этого не может быть, - промямлил я. - Я ведь его видел.
   - Поверьте мне, учитель, здесь лежит ваш соперник. Во всяком случае, его смертная часть.
   Я не мог сказать ничего, только повторил:
   - Этого не может быть.
   Он проигнорировал мою реплику.
   - Однажды вечером, год назад, Грегори что-то делал на школьном дворе. Тут он заметил - во всяком случае, я так думаю, - что нужно починить водосточную трубу и полез вверх по лестнице. Тут Фенни и Констанция, видимо, увидели шанс избавиться от его тирании и оттолкнули лестницу. Он упал, ударился головой об угол здания и умер.
   - А что они делали там вечером?
   Он пожал плечами.
   - Они всегда ходили за ним.
   - Не могу поверить, что они сознательно убили его.
   - Говард Хэммел, почтальон, видел, как они убегали.
   Это он и нашел тело Грегори.
   - Так никто не видел, как это случилось?
   Никто, мистер Джеймс. Но всем это было ясно.
   - А мне неясно.
   Он пожал плечами.
   - Что они делали потом? - спросил я.
   - Убежали.
   Им было ясно, что они сделали то, что хотели. У него была разбита вся голова. Фенни с сестрой исчезли на три недели, жили в лесу. Потом им пришлось вернуться. За это время Грегори похоронили, а почтальон рассказал всем, что он видел. Вот откуда общее мнение об испорченности Фенни.
   - Но сейчас... - я смотрел на надпись на кресте, сделанную, очевидно, самими детьми.
   Почему-то это казалось мне самым жутким.
   - Да, сейчас. Сейчас Грегори требует их опять. И прежде всего хочет вырвать их из-под вашего влияния, - последнее слово он произнес с характерным немецким акцентом.
   - Могу я помочь им?
   - Боюсь, что нет.
   - А вы, именем Божьим?
   - Дело зашло слишком далеко. Моя церковь не верит в экзорцизм.
   - Но вы сами...
   - В зло. Я верю в зло.
   Я отвернулся. Похоже, он думал, что я буду просить его о помощи, но когда я пошел прочь, он окликнул меня:
   - Будьте осторожны, учитель.
   Когда я возвращался домой, я с трудом верил, что на самом деле видел и слышал все это. Но я видел могилу, видел своими глазами метаморфозу, происходящую с Фенни, и, наконец, видел Грегори.
   Где-то в миле от Четырех Развилок я столкнулся с доказательством того, что Грегори знает о моих намерениях. На одном из фермерских полей возвышался небольшой холм, и там я увидел его. Он стоял неподвижно, глядя на меня, и, казалось, мог прочитать каждую мысль в моей голове. В ту минуту я понял: все, что рассказал мне доктор Грубер, было правдой.
   Все, что я мог - это не кинуться бежать. Он ждал, что я побегу, стоя там со скрещенными на груди руками и белым спокойным лицом. Я продолжал идти шагом.
   За обедом я с трудом мог есть. Мэзер тут же заявил:
   - Не ешь, нам больше достанется.
   - Был ли у Фенни Бэйта брат? - спросил я его.
   Он взглянул на меня с любопытством.
   - Скажите, был?
   - Был.
   - И как его звали?
   - Грегори, но я прошу не говорить о нем в моем доме.
   - Вы боитесь его? - спросил я, потому что на лицах их обоих был ясно виден страх.
   - Прошу вас, мистер Джеймс, - умоляюще сказала Софрония Мэзер.
   - Никто не говорит об этом Грегори, - добавил ее муж.
   - А что с ним случилось?
   Он перестал жевать и отложил вилку.
   - Я не знаю, от кого ты этого наслушался, но я вот что скажу: если был на свете проклятый человек, то это Грегори Бэйт, и то, что с ним случилось, должно было случиться. Вот и все, - с этими словами он запихнул в рот новую порцию, и обсуждение можно было считать законченным. Миссис Мэзер с постным видом уткнулась в тарелку.
   Дети Бэйтов не появлялись в школе два или три дня, и мне уже начало казаться, что все это мне померещилось. Я погрузился в учительскую рутину, но часто вспоминал их, особенно бедного Фенни.
   Однажды меня охватил ужас, когда я встретил в деревне Грегори. Это была суббота, и Четыре Развилки заполнились фермерами и их женами, приехавшими за покупками.
   Каждую субботу деревня обретала почти праздничный вид - по крайней мере, по контрасту с унылыми буднями. По улицам разъезжали десятки повозок с веселыми детскими личиками, выглядывающими из них. Я узнал некоторых своих учеников и помахал им рукой.
   Потом какой-то здоровенный фермер сдавил мне плечо и сказал, что я учитель его сына и что он хочет пожать мне руку. Я немного поговорил с ним и тут увидел за его спиной Грегори. Тот стоял возле почты и смотрел на меня - так же внимательно, как тогда, на холме. Во рту у меня пересохло; очевидно, это отразилось и на лице, так как отец моего ученика вдруг спросил, все ли у меня в порядке.
   "Да-да", - сказал я, но, видимо, выглядел невежливым, продолжая упорно смотреть мимо него. Никто, кроме меня, не замечал Грегори; все просто проходили мимо, глядя сквозь него.
   Я извинился перед фермером, сославшись на больной зуб, и повернулся к Грегори. За эти несколько секунд он исчез.
   Я понял, что развязка близится и что он сам определит ее время и место.
   На другой день Фенни и Констанция явились в школу. Они оба были бледные и вели себя так странно, что дети сторонились их еще больше, чем обычно. Они выглядели совсем больными, и я решил попытаться хоть как-то помочь им.
   Когда уроки кончились, я попросил их остаться.
   - Почему он позволят вам прийти сюда? - спросил их я.
   Фенни ПУСТЫМИ глазами посмотрел на меня и спросил:
   - Кто?
   - Грегори, конечно.
   Фенни потряс головой, будто отгоняя наваждение.
   - Грегори? Мы давно уже не видели Грегори. Да, очень давно.
   Я был просто поражен.
   - Тогда что вы делаете?
   - Мы ждем.
   - Ждете?
   Констанция кивнула, соглашаясь с Фенни.
   - Ждем.
   - Но чего? Грегори?
   - Нет. Просто ждем.
   - Грегори мы не видим, - сказал Фенни. Казалось, он на миг оживился. - Но он говорит с нами. Он говорит, что это все, что есть, и что ничего такого нет. Ничего, что вы говорили - насчет карт. Ничего нет.
   - А что же есть?
   - То, что мы видели.
   - Что?
   - То, что мы ждем.
   - А что это?
   - Это здорово, - сказала Констанция, положив голову на стол. - В самом деле здорово.
   Я не понимал, о чем они говорят, но все это мне не понравилось. Я решил поговорить с ними об этом попозже.
   - Ладно, я хочу, чтобы сегодня ночью вы остались со мной здесь. Я вас в обиду не дам.
   Фенни так же безучастно кивнул, будто ему было все равно, а когда я взглянул на Констанцию, то увидел, что она спит.
   - Хорошо. Потом мы найдем, где нам спать, а завтра я попробую подыскать для вас жилье в деревне. Вы не можете больше жить в лесу.
   Фенни опять кивнул, и я увидел, что он тоже вот-вот заснет. Скоро они оба спали прямо за партами. В тот момент я был готов согласиться с ужасным утверждением Грегори, что нет ничего, ничего, кроме меня и этих двоих измученных детей в холодном школьном здании. Пока мы сидели там, солнце зашло, и в комнате стало темно. Я не мог встать и зажечь свет. Я обещал им найти жилье в деревне, но казалось, что до нее нужно идти много миль. И если бы я и дошел, я не представлял, кто согласится пустить их к себе. В такой обстановке я почувствовал себя таким же потерянным, как эти дети.
   Наконец я встал и потянул Фенни за руку. Он проснулся мгновенно, как испуганное животное, и я с трудом смог удержать его на месте.
   - Я хочу знать правду, Фенни, - сказал я ему. - Что случилось с Грегори?
   - Он ушел, - сказал он так же безучастно.
   - Это значит "умер"?
   Фенни кивнул, приоткрыв при этом рот, и я опять увидел его ужасные гнилые зубы.
   - Но он возвращается?
   Он кивнул снова.
   - И ты его видишь?
   - Он видит нас. Смотрит и смотрит. И пытается трогать.
   - Трогать?
   - Ну, как раньше.
   Я дотронулся до своего лба - он был горячим. Каждое слово Фенни отдавалось у меня в голове.
   - Ты столкнул лестницу, Фенни?
   - Он смотрит и смотрит, - повторил Фенни, словно этот факт заполнил все его сознание.
   Я взял его руками за голову, чтобы заставить посмотреть в глаза, и в этот момент в окне появилось лицо его мучителя. То же бледное, ужасное лицо - он словно хотел помешать Фенни ответить на мой вопрос. Я почувствовал испуг и тошноту, но одновременно и какое-то странное удовлетворение от того, что сейчас все наконец решится. Я притянул Фенни к себе, пытаясь защитить его.
   - Это он! - закричал Фенни, и от его крика Констанция упала на пол и заплакала.
   - Ну и что? - крикнул я. - Он не тронет тебя, я с тобой! Он знает, что потерял тебя!
   - Где он? Где Грегори?
   - Там, - и я показал на лицо за окном.
   Мы оба уставились в окно, но там не было ничего, кроме темного неба. Дикая радость охватила меня - я победил. Я схватил руку Фенни, но она бессильно упала. Потом он подался вперед, я подхватил его и только через несколько секунд понял, что я держу: это был труп. Его сердце остановилось.
   - Вот и все, - сказал Сирс, глядя на своих друзей. - Грегори больше не появлялся. Я слег с лихорадкой и три недели провалялся на чердаке у Мэзеров. Когда я поправился, Фенни уже похоронили. Я собирался тут же уехать, но они удержали меня, и мне пришлось кое-как преподавать дальше. Под конец я даже научился использовать розгу, и меня считали очень хорошим учителем.
   И еще одно. Когда я уезжал из Четырех Развилок, я впервые пришел на могилу Фенни. Он был похоронен за церковью, рядом со своим братом. Я смотрел на обе могилы, и знаете, что я чувствовал? Ничего. Пустоту. Как будто я не имел со всем этим ничего общего.
   - А что случилось с сестрой? - спросил Льюис.
   - О, с ней все было в порядке. Она была тихой девочкой и люди ее жалели. Я переоценил суровость той деревни. Кто-то взял ее к себе, и, насколько я знаю, они относились к ней как к родной дочери. Потом она вышла замуж и уехала из родных мест, но это было уже гораздо позже.
   Фредерик Готорн
   Глава 1
   Рики, возвращаясь домой, удивился, увидев в воздухе снег. "Все сезоны спутались, - подумал он, - вот уже и зима". Снежинки мелькали в тусклом свете фонаря на Монтгомери-стрит, падали на землю, таяли. Холод проникал под его твидовое полупальто. Он уже жалел, что не взял машину - старый "бьюик", который Стелла давно хотела продать. В холодные вечера он обычно ездил на машине. Но сегодня ему хотелось подумать. Он собирался поговорить с Сирсом о письме Дональду Вандерли, но не успел. Письмо отправлено, непоправимое совершилось. Он поймал себя на том, что вздохнул вслух, и увидел, как белые клубы его дыхания смешались с падающим снегом.
   Раньше все эти истории беспокоили его, вызывая дурные сны, но теперь было другое. Теперь он был по-настоящему испуган. Он не сомневался, что причина его снов - истории, которые они рассказывали. Сегодняшняя история Сирса была еще хуже. Они пугали друг друга и продолжали встречаться только потому, что не встречаться было еще страшнее. Вместе все же было немного безопасней. Даже Льюис боялся, иначе почему он поддержал идею отправить письмо? Теперь, когда письмо уже лежало в почтовом мешке, Рики боялся еще сильнее.
   Может быть, действительно стоило уехать отсюда, думал он, смотря на дома, мимо которых проходил. В каждом из них он хоть раз да бывал - по делу или в гостях. Может быть, нужно было переехать в Нью-Йорк после свадьбы, как хотела Стелла? Для Рики эта мысль была почти предательской. Уехать из Милберна, оставить Сирса и дело?
   Холодный ветер опять залез за ворот. Оглянувшись, он увидел, что в библиотеке Сирса все еще горит свет. Вряд ли он сможет уснуть, рассказав такую историю
   Но нет, это не только истории, - подумал он, - во всяком случае, теперь. Что-то должно случиться. Собственно потому они и рассказывали эти истории. Рики не верил в предвидение, но он в самом деле чувствовал это уже давно. Потому он и думал о переезде. Он свернул на Мелроз-авеню - "авеню" из-за толстых деревьев по ее сторонам. Их листья в свете фонарей отсвечивали оранжевым. Скоро они опадут совсем. Что-то должно случиться со всем городом.
   Над головой Рики хрустнула ветка. Где-то далеко, на шоссе ?17, загудел грузовик: в Милберне в холодные ночи звуки распространялись далеко. Впереди он уже мог разглядеть свет своего собственного дома. Уши и нос болели от холода. "Нечего, мой друг, впадать в мистику после стольких лет разумной жизни", сказал он себе.
   И тут, пока он так себя увещевал, ему показалось, что за ним кто-то идет. Что кто-то смотрит на него из-за угла. Он ощущал взгляд холодных глаз и представил, что они плавают в воздухе, - одни глаза и ничего больше. Он так и видел их, горящие мертвенным бледным сиянием. Он оглянулся, уверенный, что сейчас увидит их. Но, конечно же, улица была пуста. Пустая улица, обычная, как дворняга.
   Просто виновата история, которую рассказал Сирс. Глаза, как в том старом фильме с Питером Лорре. Как он назывался? "Глаза... Грегори Байта"? Черт! "Руки доктора Орлака". Вот и все. Ничего не случилось, а мы просто четверо старых дураков, выживших из ума. Подумать только...
   Но ему не казалось, что на него смотрят. Он знал, что это так.
   "Чушь!" - едва не сказал он вслух, но к двери подошел почти бегом.
   В доме было темно, как всегда после заседаний Клуба Чепухи. Нащупывая пальцами дорогу, Рики миновал кофейный столик, который в предыдущие ночи обошелся ему в десяток синяков, миновал угол столовой и прошел на кухню.
   Здесь он мог зажечь свет, не потревожив Стеллу; потом он включит его только наверху, в гардеробе, который вместе с жутким итальянским кофейным столиком был последним увлечением его жены. Она посчитала, что в шкафах слишком тесно и нужно чем-то занять маленькую спальню, освободившуюся, когда Роберт и Джейн уехали от них. За восемьсот долларов она превратила эту спальню в гардероб с зеркалами и новым толстым ковром. Появление гардероба доказало Рики, что Стелла права: у него на самом деле почти столько же вещей, как и у нее. Он всегда спорил с этим, не подозревая за собой такого дендизма.
   Но еще больше удивило его сейчас то, что у него дрожали рук№ Он хотел налить себе чаю с ромашкой, но, увидев это, потянулся за бутылкой виски. "Старый идиот". Он пытался успокоить себя, но, когда он поднес бокал к губам, руки все еще тряслись. Все эта чертова годовщина! Виски отдавало бензином, и он выплеснул его в раковину. Бедняга Эдвард. Рики потушил свет и в темноте пошел наверх.
   Уже в пижаме он направился из гардероба в спальню. Он тихо открыл дверь. Стелла, ровно дыша, лежала на своей стороне кровати. Если он не опрокинет стул или не налетит на зеркало, то у него есть шанс добраться до постели, не потревожив ее.
   Он сделал это и тихо влез под одеяло. Он осторожно потрогал плечо жены. Похоже, она опять с кем-то встречалась, быть может, с профессором, который бегал за ней год назад, - это у него была привычка дышать в трубку, если Рики подходил к телефону. Рики давно решил для себя, что есть много вещей похуже, чем когда твоя жена переспит разок с другим мужчиной. У нее своя жизнь, и он составлял ее большую часть. Хотя иногда у него и появлялось, как он признался Сирсу две недели назад, сожаление, что он женат.
   Он лежал и ждал того, что должно было случиться. Ему хотелось, чтобы Стелла помогла ему, поддержала его, но он не хотел будить ее или беспокоить рассказами о своих кошмарах. Так он и лежал, подложив руки под голову и устремив испуганные глаза в темноту.
   Глава 2
   У себя в комнате в отеле Арчера Анна Мостин стояла у окна и смотрела на падающий снег. Хотя было уже за полночь, она не раздевалась. Пальто брошено на кровать, будто она только что пришла.., или собиралась уходить.
   Она стояла у окна и курила, высокая красивая женщина с темными волосами и удлиненными голубыми глазами. Она видела всю Мэйн-стрит с пустой площадью, черными фасадами магазинов и зеленым огоньком светофора. Улица тянулась на восемь кварталов, но пелена снега открывала только контуры домов. На другом краю площади темнели за деревьями силуэты двух церквей. Посреди площади поднимал мушкет бронзовый генерал Войны за независимость.