После гимна “Бог помогал нам в прошлые дни” пастор пригласил всех сесть жестом, каким актер останавливает аплодисменты, и поднялся на кафедру. Потом он достал из рукава платок и промокнул лоб. Потратив еще довольно долгое время на поиск нужной бумаги в пачке, которую он водрузил перед собой, он поднял голову и теперь смотрел прямо на меня.
– Текст для сегодняшнего дня, – начал он доверительным тоном, – король Иаков, стихи с первого по пятый. “Дети мои, нет у вас веры в Господа Иисуса Христа, Господа славы, ибо если вступит в собрание ваше человек с золотыми кольцами, богач по виду, и войдет вместе с ним бедняк в рубище...”
Я опустил голову, жалея, что последовал совету Белого Медведя. Что толку в этом? Потом я вспомнил, что Белый Медведь сказал мне что-то еще, гораздо более важное. Я попытался вспомнить, но проповедь отвлекала меня от мыслей.
От короля Иакова Бертильсон плавно перешел к полемике с притчей о добром самаритянине. “Но это дело имеет и другую сторону, друзья мои, – я мысленно застонал и закрыл глаза. – Не будем осуждать самаритянина за то, что он видел только одну сторону”.
Потом пастор начал импровизировать, я отвлекся и вновь обратил на него внимание, только когда он опять уставился на меня. Его глаза метали свирепые искры; руки непроизвольно комкали текст проповеди. Я понял, что он собирается сказать.
– И разве нет среди нас некоего человека в богатом одеянии, того, кто прячет под богатым одеянием свою боль? И разве нет среди нас того, кому нужна помощь самаритянина? Дети мои, среди нас находится человек, который не считает жизнь любого существа Божьим даром, как считаем мы. Человек, вся душа которого вопиет к Богу. Больной человек, дети мои. Человек, нуждающийся в нашей христианской любви...
Это было невыносимо. Муха продолжала жужжать и биться о потолок. Я встал и, ни на кого не глядя, направился к выходу. В голосе пастора мне слышался яд, далекий от христианской любви. Мне захотелось в лес, к деревьям и птицам, к остывшему костру на поляне. Бертильсон еще что-то говорил, требуя моей крови. Я вышел, и все головы опять повернулись мне вслед.
Назад к машине и домой по залитой солнцем дороге. Я снял пиджак и швырнул его на заднее сиденье. Мне хотелось раздеться догола и нырнуть в иглы и мох леса, глядя на нависшие надо мной деревья. Уже у самого дома я начал кричать.
– Текст для сегодняшнего дня, – начал он доверительным тоном, – король Иаков, стихи с первого по пятый. “Дети мои, нет у вас веры в Господа Иисуса Христа, Господа славы, ибо если вступит в собрание ваше человек с золотыми кольцами, богач по виду, и войдет вместе с ним бедняк в рубище...”
Я опустил голову, жалея, что последовал совету Белого Медведя. Что толку в этом? Потом я вспомнил, что Белый Медведь сказал мне что-то еще, гораздо более важное. Я попытался вспомнить, но проповедь отвлекала меня от мыслей.
От короля Иакова Бертильсон плавно перешел к полемике с притчей о добром самаритянине. “Но это дело имеет и другую сторону, друзья мои, – я мысленно застонал и закрыл глаза. – Не будем осуждать самаритянина за то, что он видел только одну сторону”.
Потом пастор начал импровизировать, я отвлекся и вновь обратил на него внимание, только когда он опять уставился на меня. Его глаза метали свирепые искры; руки непроизвольно комкали текст проповеди. Я понял, что он собирается сказать.
– И разве нет среди нас некоего человека в богатом одеянии, того, кто прячет под богатым одеянием свою боль? И разве нет среди нас того, кому нужна помощь самаритянина? Дети мои, среди нас находится человек, который не считает жизнь любого существа Божьим даром, как считаем мы. Человек, вся душа которого вопиет к Богу. Больной человек, дети мои. Человек, нуждающийся в нашей христианской любви...
Это было невыносимо. Муха продолжала жужжать и биться о потолок. Я встал и, ни на кого не глядя, направился к выходу. В голосе пастора мне слышался яд, далекий от христианской любви. Мне захотелось в лес, к деревьям и птицам, к остывшему костру на поляне. Бертильсон еще что-то говорил, требуя моей крови. Я вышел, и все головы опять повернулись мне вслед.
Назад к машине и домой по залитой солнцем дороге. Я снял пиджак и швырнул его на заднее сиденье. Мне хотелось раздеться догола и нырнуть в иглы и мох леса, глядя на нависшие надо мной деревья. Уже у самого дома я начал кричать.
Восемь
Когда я подходил к дому, заиграла музыка. “Я начинаю видеть свет” в исполнении Джерри Маллигена. Мой гнев мгновенно прошел; остались лишь усталость и безразличие. Моих ноздрей коснулся запах жареного бекона. Я шагнул за дверь крыльца, в спасительный холод.
В дверях кухни появилась Алисон Апдаль в своей обычной униформе, что-то жующая. На этот раз ее майка была голубой.
– Где вы были, Майлс? – я прошел мимо нее и рухнул на старый бамбуковый диван. – Ничего, что я включила музыку?
– Лучше выключи. Я сейчас не настроен ее слушать, – я дрожащими пальцами убавил громкость до предела.
– Вы были в церкви, – она заметила мой галстук и брюки от костюма и слегка улыбнулась. – Вы мне нравитесь в этом. Такой старомодный. Но ведь служба еще не кончилась?
– Нет.
– Зачем вы вообще туда пошли? Не думаю, что они были рады вас видеть. Я кивнул.
– Они думают, что вы хотели покончить с собой.
– И не только это.
– Не давайте им себя запугать. Вы со стариком Говром в дружбе, так ведь? Он даже приглашал вас к себе.
– Откуда ты знаешь?
– Это все знают, Майлс. Но что с того? В этом нет ничего такого, – она явно пыталась поднять мне настроение.
– Ладно. Спасибо за снисхождение. Ты пришла сюда только послушать пластинку?
– Я говорила вам, – она потянулась и заложила руки за спину. Если она и носила белье, то очень тонкое и облегающее. От нее опять запахло кровью. – Поехали. Зак хочет с вами поговорить.
– Женщины умеют приказывать лучше генералов, – сказал я, вставая с дивана.
Через несколько минут мы уже проезжали мимо церкви. Звук пения был слышен даже на дороге. Она оглядела ряд машин на стоянке и повернулась ко мне с написанным на лице удивлением.
– Вы что, сбежали?
– Вроде того.
– На глазах у всех?
– На очень внимательных глазах, – я ослабил узел галстука.
– Майлс, да вы настоящий ковбой! – она громко рассмеялась.
– А ваш пастор думает, что я маньяк – убийца. Ее смех внезапно оборвался.
– Нет. Нет, – это прозвучало почти умоляюще. Она сжалась на сиденье и долго молчала.
– Куда мы едем?
– На наше место. Не нужно было вам уходить. Они подумают, что вы издеваетесь.
Это был более дельный совет, чем у Белого Медведя, но он запоздал. Она откинулась на сиденье так, что ее голова очутилась на моем плече.
Меня переполняло столько противоречивых чувств, что от этого простого жеста я чуть не заплакал. Так мы и ехали к Ардену по пологим, нагретым солнцем холмам. Я уже видел, как она входит к Фрибо, так, будто ее сандалеты ступают не по доскам, а по красной ковровой дорожке. На этот раз, подумал я, нам обоим понадобится покровительство Зака, чтобы попасть туда.
Но мы поехали не к Фрибо. В миле от Ардена, в месте, слишком хорошо мне знакомом, она привстала и сказала:
– Налево.
Я затормозил “наш”. Ее голова была повернута, демонстрируя грубоватый профиль под белой челкой.
– Куда?
– Туда никто не придет. А что в этом плохого? Все. Все плохое. Это было худшее место в мире.
– Я туда не поеду, – сказал я.
– Почему? Это всего-навсего старый пруд Полсона. Ничего плохого там нет, – она внимательно смотрела на меня. – Хотя я знаю, почему. Потому что там утонула моя тетя Алисон, в честь которой меня назвали.
По шее у меня потек пот.
– Это ее фото у вас в комнате, да? Как вы думаете, я на нее похожа?
– Нет, – выдохнул я. – Не очень.
– Она была плохая? – я опять почувствовал исходящий от нее жар и запах горячей крови. Машина остановилась. – Она была похожа на вас. Слишком непохожа на всех остальных.
– Да, – в голове у меня все плыло.
– Что с вами? – она потрогала меня за плечо. – Поехали. Все будет в порядке.
– Я хочу сделать кое-что. Один опыт, – я рассказал ей, что я собираюсь сделать.
– А вы не уедете? Не обманете меня?
– Обещаю, – сказал я. – Буду через пять минут. Она вышла на пустую дорогу и направилась по тропинке к пруду.
Выйдя из машины, я услышал со стороны пруда еле слышный зов. Может быть, это был ветер. Я опять сел в машину и поехал.
В день приезда на ферму Апдалей я ожидал прилива чувств, а испытал только гнев и разочарование; поэтому чувства, охватившие меня теперь, когда я ступил в траву на прокаленном солнцем берегу пруда, оказались такими сильными. Я удерживал себя в настоящем, только положив правую ладонь на крышу “нэша”. Все здесь осталось таким же, только трава выгорела на солнце, и камни казались больше и острее. То же серое пятно на месте рабочего вагончика. Те же сердито шуршащие кусты над прудом, тоже выгоревшие. Возле них стоял большой черный автомобиль. Я отнял руку от горячего металла машины и пошел через кусты к каменным уступам, спускающимся в пруд.
Они были здесь. Алисон болтала ногами в воде, глядя на меня выжидающе. Зак, похожий в своих черных плавках на белый восклицательный знак, улыбнулся и прищелкнул пальцами:
– Вот он. Добро пожаловать!
– Ты кричал?
Зак ухмыльнулся и кивнул в сторону Алисон.
– Кричала? Да я чуть голову себе не откричала!
– Давно?
– Пару минут назад. А вы слышали?
– Нет. Ты кричала изо всех сил?
– Даже охрипла, – призналась она.
Зак поджал ноги и уселся на стопку своей одежды:
– Это правда. Она та-ак вопила. Но что с вами?
– Ничего, – сказал я. – Думаю об одной старой истории.
– Мы вас вытащим из прошлого, Майлс, – его ухмылка стала еще шире. – Господи, вы поглядите на ваш наряд. Разве в таком ходят купаться?
– Я не знал, что иду купаться.
– А что еще можно делать на пруду?
Я сел, вытянув ноги, на горячую сухую поверхность камня. Наверху топорщились кусты. Вот здесь, должно быть, они и прятались, выжидая момента для атаки. Так это и было. Мне хотелось быть где угодно, но не здесь. Пахло холодной водой – запах Алисон.
– Я не был здесь двадцать лет, – сказал я. – Что вы тут делаете?
– Это отличное место для размышлений, – Зак вытянулся на солнце. Его ребра вырисовывались под кожей, как обручи; руки и ноги были покрыты веснушками и поросли редким черным волосом. Его тело выглядело неприличным, каким-то паучьим. Под черной полосой плавок виднелась внушительная выпуклость. – Я подумал, что нам пора снова увидеться. Спасибо вам за книги.
– Не за что, – я распустил галстук и положил его рядом с пиджаком. Потом начал расстегивать рубашку.
– Майлс ходил в церковь, – сообщила Алисон с берега. – Старый Бертильсон опять его ругал.
– Ха-ха-ха, – Зак разразился смехом. – Старая жопа! Терпеть не могу этого ублюдка. Он ведь думает, что вы Убийца в Маске, так?
– Ты взял полотенце? – спросила Алисон.
– А? Конечно, взял. Как можно купаться без полотенец? Три штуки, как положено, – Зак перевернулся на живот и посмотрел на меня. – Так я прав насчет него?
– Более или менее, – мне стало жарко в тяжелых туфлях, и я снял их тоже.
– Ну, раз ты взял полотенце, – сказала Железный Дровосек, – я пошла купаться. Горло болит от всех этих криков, – она поглядела на Зака, который позволяюще махнул рукой.
– Я разденусь, – она глядела на меня. Чувствовалось, что у нее еще не совсем пропало желание меня шокировать.
– Не бойся его, он ведь Убийца в Маске, – сказал Зак ободряюще.
Она встала, оставив на камне влажный отпечаток своего тела, и стащила через голову свою голубую рубашку. Потом решительно высвободилась из джинсов, открыв моему взгляду все свое большое крепкое тело.
– Если вы Убийца в Маске, то у вас хватало работы в последние дни, – задумчиво проговорил Зак.
Я посмотрел на Алисон, которая стояла у кромки пруда, ногой пробуя воду.
– Это не очень-то смешно, – заметил я. Она подняла руки и, сильно оттолкнувшись ногами, прыгнула в воду. Потом ее голова показалась на поверхности, и она поплыла к центру пруда, разрезая воду сильными взмахами рук.
– Так что там с этим парнем?
– С каким? – я с трудом оторвался от созерцания плывущей Алисон Апдаль.
– С убийцей, – он лежал на боку и ухмылялся. Казалось, он переполнен секретами, готовыми вырваться из него наружу. Глаза его, ставшие очень большими, состояли теперь из одних зрачков. – Он меня очень занимает. Знаете, он сделал еще что-то, о чем никто еще не знает.
– Да? Если узнают, стратегия Белого Медведя пойдет прахом.
– А вы не видите, как это здорово? Ваш Д.Г.Лоуренс это бы понял. Я прочитал его книги.
– Не думаю, что Лоуренс очень симпатизировал маньякам.
– Вы правда в этом так уверены? А что если убийца на стороне жизни? Я прочитал “Женщины в любви” – не все, а то, что вы там подчеркнули. Я хотел заглянуть вам внутрь.
– Да-да, – пугающее замечание.
– Помните, он говорил про клопов? Что некоторые люди – это клопы, и их нужно раздавить? Надо жить в соответствии со своими идеями, не так ли? Возьмем боль. Боль – это орудие освобождения.
– Хватит говорить, идите лучше сюда, – крикнула Алисон из центра пруда. По моему лицу струился пот.
Внимательный взгляд черных глаз Зака остановился на мне.
– Снимайте рубашку.
Я расстегнул последнюю пуговицу и кинул рубашку поверх пиджака.
– Вы не думаете, что некоторые люди – просто вонючие клопы, которых нужно убивать? А я думаю. И тот убийца – он идет и делает это.
Мне захотелось прервать его проповедь:
– Что, убили еще кого-то?
– Не знаю, но похоже на то. С чего бы ему останавливаться?
Я кивнул. Внезапно мне захотелось побыстрее окунуться в холодную воду.
– Мне больше всего понравилась глава про кровное братство, – продолжал Зак. – Вы ее чуть ли не всю подчеркнули.
– У меня были свои причины, – сказал я, но он продолжал гнуть свое.
– Вы понимаете, этот тип свободен. Его никто не может остановить. Он стряхнул с себя всю эту старую чушь. Если кто-нибудь встанет у него на пути, он только протянет руку, ба-бах! – и путь свободен.
Это напомнило мне разговор с Полом Кантом, но тот был подавлен, и голос его звучал тихо, а этот веснушчатый парень прямо дрожал от возбуждения.
– Как Гитлер с Ремом. Рем стал на его пути, и он просто раздавил его. Ночь длинных ножей. Бах – и еще одного клопа нет. Видите, как здорово?
– Нет, – сказал я. – Не вижу, – Алисон снова позвала нас, и я воспользовался поводом прервать этот дурацкий разговор. – Что-то стало жарко. Пойду выкупаюсь.
– Разденетесь до кожи? – его сумасшедшие глаза продолжали ощупывать меня.
– Почему нет? – я, пожав плечами, освободился от остатков своей одежды. Зак тоже встал и стянул свои черные плавки. В воду мы вошли вместе.
Вода обожгла меня электрическим разрядом. Вместе с ней с еще большей силой меня обожгли воспоминания. Я увидел ее такой, какой видел тогда, ее руки и ноги белели в воде. Потом я понял, что это не мояАлисон, а дочка моего кузена, гораздо более взрослая и плотная. Я по-лягушачьи поплыл, чувствуя, как грудь мне сдавливают тиски эмоций. Прошлое могло дотянуться до меня и убить прямо здесь, где я не умер двадцать лет назад. Я нырнул, потом вынырнул, хватая ртом воздух.
Ухмыляющееся лицо Зака, облепленное мокрыми черными волосами, было в четырех футах от меня. Он сказал что-то, что я не разобрал, потом повторил:
– Это здесь случилось, Майлс?
– Что? – я похолодел. Он улыбался счастливой, безумной улыбкой.
– С вами и теткой Алисон. Да? Я перевернулся и изо всех сил поплыл к берегу. Его голос, громкий и грубый, догнал меня:
– Не хотите говорить? Не хотите?
В восьми футах от спасения рука схватила меня за щиколотку. Я попытался отпихнуть нападающего другой ногой, но ее тоже схватили и потянули вниз.
Еще две руки легли мне на плечи, и я почувствовал, как тяжелое тело навалилось мне на спину, сдавливая грудь. В спину мне уперлись большие крепкие руки. Я забился, но она обхватила меня сильней, выдавливая остаток воздуха из моих легких. “Играют”, – подумал я и еще раз лениво дернулся, чтобы не лишать их удовольствия борьбы. Я ждал, что они поднимутся на поверхность и отпустят меня, но заметил, что она высунула голову из воды и глотнула воздуха, вовсе не собираясь меня выпускать.
Страх охватил меня, и я отчаянно забился. Зак отпустил мои ноги, тоже отправившись глотнуть воздуха.
Потом я увидел его в воде прямо перед собой и нанес удар, но он увернулся и надавил мне руками на плечи, глубже погружая меня в воду. А Алисон сзади продолжала давить. С ней одной я бы еще справился, но меня держал еще и Зак, и оставалось только бороться, расходуя драгоценный воздух. Зак поднырнул под меня и обхватил за бока, увлекая вглубь. В шоке я понял, что у него наступила эрекция – горячий отросток коснулся моей ноги.
В следующее мгновение вода хлынула в мои лёгкие, и я понял, что умираю.
И тут их смертельные объятий разжались, Алисон прекратила сдавливать меня, и я пулей вылетел на поверхность.
Потом я держался за камень у берега и натужно кашлял. Вода лилась изо рта, как рвота. Цепляясь руками, я кое-как выбрался из пруда на камни. Слезящимися глазами я разглядел Зака, выскользнувшего из воды легко, как угорь. Он обернулся и подал руку обнаженной девушке. “Этот ублюдок едва не убил меня, а теперь и в ус не дует”, – подумал я со смешанным чувством страха и гнева, и это чувство помогло мне отползти от берега. Я лежал на камнях, весь дрожа, с обожженной горячим камнем кожей.
Он сел рядом со мной. Я видел только белый бок с черными паучьими волосками.
– Эй, Майлс! Вы в порядке?
Я перекатился на спину, все еще кашляя. Когда я открыл глаза, они стояли передо мной, заслоняя солнце. Алисон села и погладила мою голову.
– Убирайтесь, – прохрипел я, пытаясь отодвинуться. – Вы это заранее придумали?
– Мы же просто шутили, Майлс, – сказал Зак.
– Бедный Майлс, он чуть не утонул, – Алисон легла рядом и обняла меня, обдав тем же запахом горячей крови. Невольно я взглянул на Зака.
– Не обижайтесь, – сказал он поощрительно и почесал яйца. Я отвернулся и обнаружил перед собой большие мягкие груди Алисон.
– Принесите полотенце, – скомандовал я. Зак послушно встал и направился к груде белья. Алисон прижалась ко мне теснее.
– Это здесь случилось, правда? Вы можете рассказать Заку. Расскажите ему все. Он из-за этого и хотел встретиться с вами здесь. Он услышал про это у Фрибо и решил, что вы с ним поймете друг друга. Слышали, что он вам говорил?
Я попытался встать и увидел идущего ко мне Зака. В одной руке у него было полотенце, а в другой – раскрытый нож-выкидушка.
Увидев выражение моего лица, Зак осклабился:
– Эй, я хотел просто срезать ваш бинт. От него уже никакого толку.
Я встал, обвязал талию полотенцем и принялся изучать свою левую руку. Бинт превратился в набрякшую массу, наполовину уже сползшую. Зак ловко срезал его с ладони и размотал оставшееся.
У основания большого пальца краснел треугольник новой кожи, окруженный со всех сторон тонкой красной линией. Я осторожно потрогал его пальцем. Рана еще саднила, но явно заживала. Зак кинул комок бинта в кусты и посмотрел на меня все тем же безумным взглядом.
– Вы мой лучший друг, – сказал он. Его бледное лицо, окаймленное черными индейскими волосами, горело энтузиазмом. – Я верю вам. Мы можем быть братьями, – с этими словами он полоснул ножом по своей левой ладони и протянул ее ко мне, явно побуждая меня приложить к ней свою ладонь. Алисон, увидев кровь, вскрикнула.
– Майлс! – заорала она. – Быстрее! К машине! Зак и ухом не повел, продолжая глядеть на меня сумасшедшими собачьими глазами.
– Ты это сделал, – сказал я. – Это ты.
– Майлс, беги, беги! – рыдала Алисон. Чтобы не видеть его улыбки, я бросился бежать к черному автомобилю. Когда я рванул на себя дверцу, что-то выкатилось оттуда и упало в пыль. Это была старая, на восемь унций, бутылка кока-колы.
– Элли, уйди отсюда, – тихо сказал Зак.
– А почему?
– Алисон, – сказал я. – Зак в беде. Я прошу тебя держаться от него подальше.
– Вы просто не понимаете его. Никто не понимает. – Ты, главное, помни, что я сказал, – попросил я, слишком поглощенный созерцанием ее обнаженной майолевской фигуры.
В воскресную ночь я проснулся около двух, дрожа и нюхая воздух, как дикий зверь, и спустился вниз как раз вовремя, чтобы успеть выключить газ. Повторение случая, казалось бы, доказывало механический характер неисправности. Разбудил меня и тем самым спас телефонный звонок. Я говорил Алисон, что не буду отвечать на ночные звонки, но, закрутив ручки на плите и открыв окно, я был как раз в настроении поговорить с Луковым Дыханием.
– Вонючий, ползучий, ебучий козел, – начал я декламировать и продолжал, сочетая хромающий синтаксис с обилием прилагательных, пока он (она) не повесил трубку. После этого я пошел в кухню, холодную, как могила, помахал газетами, выгоняя газ, и закрыл окно. Завернувшись в одеяло, взятое в нижней спальне, я вернулся на кухню, зажег керосиновую лампу и приготовил любимый мартини Алисон из джина, вермута, лимонного сока и льда. Потягивая напиток, я сидел возле телефона и ждал другогозвонка.
Через полчаса, когда я уже хотел отправиться спать, телефон зазвонил снова. Я позволил ему прозвонить восемь раз, потом снял трубку. Вместо Лукового Дыхания до меня донесся звук, который я уже однажды слышал – свистящий, нечеловеческий, как шелест совиных крыльев в воздухе. Трубка была холодной, как мой бокал с мартини, и я не мог сказать ни слова – мой язык словно примерз к гортани. Я положил трубку и поднялся наверх. На следующую ночь мне снова приснился туман, но звонков больше не было – ни от живых, ни от мертвых.
В день – это был понедельник – между двумя этими безумными ночами я спустился на ленч и спросил каменнолицую Туту Сандерсон, как выключить газ. Она ткнула обвиняющим перстом в вентиль на трубе.
– Вот здесь. А что?
– Буду отключать его на ночь.
– Хватит меня дурачить, – прошептала она еле слышно, отворачиваясь и засовывая руки в карманы кофты. И громче. – Вы устроили в церкви целый спектакль.
– Я просто ушел. Думаю, без меня там вполне обошлись.
– Вы испугались того, что сказал пастор?
– Насколько я понял, он похвалил мой костюм. Я откусил от гамбургера и обнаружил, что у меня нет аппетита. Отношения с Тутой Сандерсон понемногу превращались в пародию на мою семейную жизнь.
– Подождите, – окликнул я ее, когда она направилась к двери. – Вы знаете парня по имени Зак? Он живет в Ардене. Высокий, весь в веснушках, с волосами как у Элвиса Пресли. Он дружит с Алисон, зовет ее Элли.
– Я его не знаю. Если вы собираетесь даром переводить еду, уходите и дайте мне закончить работу.
– О Боже, – я вылез из-за стола и отправился на крыльцо. Там было так же холодно, как на всех двадцати квадратных ярдах этого дома, и это в очередной раз наполнило меня уверенностью, что Алисон исполнит свое обещание и явится в назначенный срок. Ее спасение будет и моим спасением. В мечтах об этом я забыл о словах Туты Сандерсон, означавших, скорее всего, что она знает этого парня, но не желает его знать.
Но чтобы спасение было полным, мне нужно было кое-что узнать, и звуки, доносящиеся из сарая, говорили, что я могу сделать это именно там. Я отвернулся от Туты Сандерсон, вышел из дома и пошел по тропинке.
Лязг и грохот становились громче по мере моего приближения, и скоро я мог различить среди них даже сопение Дуэйна. Пробравшись между ржавыми механизмами, стоящими и лежащими перед входом, я ступил под металлическую крышу сарая, где Дуэйн орудовал разводным ключом над непокорным сцеплением трактора. Его кепка упала с головы и лежала в пыли рядом с ним.
– Дуэйн.
Он не слышал. Лицо его было сердитым, но это могло быть и реакцией на мое появление и часто встречающимся выражением работающего человека.
Я повторил его имя, и он повернул ко мне голову. Потом молча отвернулся и снова принялся за сцепление.
– Дуэйн, мне надо с тобой поговорить.
– Иди отсюда. Просто иди отсюда, – он по-прежнему не смотрел на меня. Я пошел к нему.
– Черт побери! – выругался он, когда я был от него в пяти шагах.
– Что случилось?
– Чертово сцепление, вот что, – буркнул он. На рубашке у него виднелись пятна пота, а на лбу красовалась черная полоса. – С горы старый М еще едет, а вот в гору... впрочем, какое тебе до этого дело? Ты, должно быть, думаешь, что сцепление – это что-то из Шекспира.
– Должно быть.
– Так вот, мне пришлось разобрать всю эту дрянь по винтику и смазать как следует, а от одного этого уже можно свихнуться.
– Да уж.
– И все равно батареи уже почти сели, провода сгорели к черту, еще когда я ездил с ними на пикапе, и вообще все скоро накроется.
– Да, наверно.
– Так почему бы тебе не пойти поломать еще какую-нибудь мебель и не оставить меня в покое? – он привстал и начал регулировать ключ.
– Мне нужно кое о чем с тобой поговорить.
– Нам не о чем говорить. После того, как ты вел себя в церкви, тут никому не о чем говорить с тобой. Во всяком случае сейчас.
Я молча стоял и смотрел, как он откручивает какую-то гайку, кладет ее рядом с собой на газету, опять лезет с ключом в сцепление и разражается руганью.
– Что там еще?
– Все забилось грязью, не вижу резьбы, – его сердитое лицо снова повернулось ко мне. – И то же самое будет через неделю. Опять придется его чинить, – он принялся счищать грязь длинной отверткой. – Ну может хоть грязи будет поменьше.
– Я хочу спросить тебя... – я хотел спросить про Зака, но он меня прервал:
– Только не о том, что ты говорил в церкви. Тут не о чем говорить.
– Алисон Грининг?
Его лицо посуровело.
– Ты ведь не спал с ней? – это казалось невероятным при виде его, скорчившегося возле трактора, как громадная жаба. – Так?
– Ладно, – он бросил отвертку и встал. – А что, если и так? Кому от этого было хуже, кроме меня самого? Эта маленькая сучка относилась к этому, как к новому комиксу. Только один раз. Потом, когда я просил ее об этом, она смеялась надо мной, – он поглядел на меня в упор. – Ты-то был ее любимчиком. А надо мной она смеялась. Мешала меня с дерьмом. Ей это нравилось.
В дверях кухни появилась Алисон Апдаль в своей обычной униформе, что-то жующая. На этот раз ее майка была голубой.
– Где вы были, Майлс? – я прошел мимо нее и рухнул на старый бамбуковый диван. – Ничего, что я включила музыку?
– Лучше выключи. Я сейчас не настроен ее слушать, – я дрожащими пальцами убавил громкость до предела.
– Вы были в церкви, – она заметила мой галстук и брюки от костюма и слегка улыбнулась. – Вы мне нравитесь в этом. Такой старомодный. Но ведь служба еще не кончилась?
– Нет.
– Зачем вы вообще туда пошли? Не думаю, что они были рады вас видеть. Я кивнул.
– Они думают, что вы хотели покончить с собой.
– И не только это.
– Не давайте им себя запугать. Вы со стариком Говром в дружбе, так ведь? Он даже приглашал вас к себе.
– Откуда ты знаешь?
– Это все знают, Майлс. Но что с того? В этом нет ничего такого, – она явно пыталась поднять мне настроение.
– Ладно. Спасибо за снисхождение. Ты пришла сюда только послушать пластинку?
– Я говорила вам, – она потянулась и заложила руки за спину. Если она и носила белье, то очень тонкое и облегающее. От нее опять запахло кровью. – Поехали. Зак хочет с вами поговорить.
– Женщины умеют приказывать лучше генералов, – сказал я, вставая с дивана.
Через несколько минут мы уже проезжали мимо церкви. Звук пения был слышен даже на дороге. Она оглядела ряд машин на стоянке и повернулась ко мне с написанным на лице удивлением.
– Вы что, сбежали?
– Вроде того.
– На глазах у всех?
– На очень внимательных глазах, – я ослабил узел галстука.
– Майлс, да вы настоящий ковбой! – она громко рассмеялась.
– А ваш пастор думает, что я маньяк – убийца. Ее смех внезапно оборвался.
– Нет. Нет, – это прозвучало почти умоляюще. Она сжалась на сиденье и долго молчала.
– Куда мы едем?
– На наше место. Не нужно было вам уходить. Они подумают, что вы издеваетесь.
Это был более дельный совет, чем у Белого Медведя, но он запоздал. Она откинулась на сиденье так, что ее голова очутилась на моем плече.
Меня переполняло столько противоречивых чувств, что от этого простого жеста я чуть не заплакал. Так мы и ехали к Ардену по пологим, нагретым солнцем холмам. Я уже видел, как она входит к Фрибо, так, будто ее сандалеты ступают не по доскам, а по красной ковровой дорожке. На этот раз, подумал я, нам обоим понадобится покровительство Зака, чтобы попасть туда.
Но мы поехали не к Фрибо. В миле от Ардена, в месте, слишком хорошо мне знакомом, она привстала и сказала:
– Налево.
Я затормозил “наш”. Ее голова была повернута, демонстрируя грубоватый профиль под белой челкой.
– Куда?
– Туда никто не придет. А что в этом плохого? Все. Все плохое. Это было худшее место в мире.
– Я туда не поеду, – сказал я.
– Почему? Это всего-навсего старый пруд Полсона. Ничего плохого там нет, – она внимательно смотрела на меня. – Хотя я знаю, почему. Потому что там утонула моя тетя Алисон, в честь которой меня назвали.
По шее у меня потек пот.
– Это ее фото у вас в комнате, да? Как вы думаете, я на нее похожа?
– Нет, – выдохнул я. – Не очень.
– Она была плохая? – я опять почувствовал исходящий от нее жар и запах горячей крови. Машина остановилась. – Она была похожа на вас. Слишком непохожа на всех остальных.
– Да, – в голове у меня все плыло.
– Что с вами? – она потрогала меня за плечо. – Поехали. Все будет в порядке.
– Я хочу сделать кое-что. Один опыт, – я рассказал ей, что я собираюсь сделать.
– А вы не уедете? Не обманете меня?
– Обещаю, – сказал я. – Буду через пять минут. Она вышла на пустую дорогу и направилась по тропинке к пруду.
* * *
Две или три минуты я сидел в машине, невидящим взглядом глядя на дорогу. В окошко влетела оса и несколько раз стукнулась о стекло, прежде чем вылететь с другой стороны. Далеко впереди, слева от дороги, располагалась птицеферма, и на блестящей в солнечном свете зелени выделялись белые пятнышки кур. Где-то монотонно посвистывала птица.Выйдя из машины, я услышал со стороны пруда еле слышный зов. Может быть, это был ветер. Я опять сел в машину и поехал.
В день приезда на ферму Апдалей я ожидал прилива чувств, а испытал только гнев и разочарование; поэтому чувства, охватившие меня теперь, когда я ступил в траву на прокаленном солнцем берегу пруда, оказались такими сильными. Я удерживал себя в настоящем, только положив правую ладонь на крышу “нэша”. Все здесь осталось таким же, только трава выгорела на солнце, и камни казались больше и острее. То же серое пятно на месте рабочего вагончика. Те же сердито шуршащие кусты над прудом, тоже выгоревшие. Возле них стоял большой черный автомобиль. Я отнял руку от горячего металла машины и пошел через кусты к каменным уступам, спускающимся в пруд.
Они были здесь. Алисон болтала ногами в воде, глядя на меня выжидающе. Зак, похожий в своих черных плавках на белый восклицательный знак, улыбнулся и прищелкнул пальцами:
– Вот он. Добро пожаловать!
– Ты кричал?
Зак ухмыльнулся и кивнул в сторону Алисон.
– Кричала? Да я чуть голову себе не откричала!
– Давно?
– Пару минут назад. А вы слышали?
– Нет. Ты кричала изо всех сил?
– Даже охрипла, – призналась она.
Зак поджал ноги и уселся на стопку своей одежды:
– Это правда. Она та-ак вопила. Но что с вами?
– Ничего, – сказал я. – Думаю об одной старой истории.
– Мы вас вытащим из прошлого, Майлс, – его ухмылка стала еще шире. – Господи, вы поглядите на ваш наряд. Разве в таком ходят купаться?
– Я не знал, что иду купаться.
– А что еще можно делать на пруду?
Я сел, вытянув ноги, на горячую сухую поверхность камня. Наверху топорщились кусты. Вот здесь, должно быть, они и прятались, выжидая момента для атаки. Так это и было. Мне хотелось быть где угодно, но не здесь. Пахло холодной водой – запах Алисон.
– Я не был здесь двадцать лет, – сказал я. – Что вы тут делаете?
– Это отличное место для размышлений, – Зак вытянулся на солнце. Его ребра вырисовывались под кожей, как обручи; руки и ноги были покрыты веснушками и поросли редким черным волосом. Его тело выглядело неприличным, каким-то паучьим. Под черной полосой плавок виднелась внушительная выпуклость. – Я подумал, что нам пора снова увидеться. Спасибо вам за книги.
– Не за что, – я распустил галстук и положил его рядом с пиджаком. Потом начал расстегивать рубашку.
– Майлс ходил в церковь, – сообщила Алисон с берега. – Старый Бертильсон опять его ругал.
– Ха-ха-ха, – Зак разразился смехом. – Старая жопа! Терпеть не могу этого ублюдка. Он ведь думает, что вы Убийца в Маске, так?
– Ты взял полотенце? – спросила Алисон.
– А? Конечно, взял. Как можно купаться без полотенец? Три штуки, как положено, – Зак перевернулся на живот и посмотрел на меня. – Так я прав насчет него?
– Более или менее, – мне стало жарко в тяжелых туфлях, и я снял их тоже.
– Ну, раз ты взял полотенце, – сказала Железный Дровосек, – я пошла купаться. Горло болит от всех этих криков, – она поглядела на Зака, который позволяюще махнул рукой.
– Я разденусь, – она глядела на меня. Чувствовалось, что у нее еще не совсем пропало желание меня шокировать.
– Не бойся его, он ведь Убийца в Маске, – сказал Зак ободряюще.
Она встала, оставив на камне влажный отпечаток своего тела, и стащила через голову свою голубую рубашку. Потом решительно высвободилась из джинсов, открыв моему взгляду все свое большое крепкое тело.
– Если вы Убийца в Маске, то у вас хватало работы в последние дни, – задумчиво проговорил Зак.
Я посмотрел на Алисон, которая стояла у кромки пруда, ногой пробуя воду.
– Это не очень-то смешно, – заметил я. Она подняла руки и, сильно оттолкнувшись ногами, прыгнула в воду. Потом ее голова показалась на поверхности, и она поплыла к центру пруда, разрезая воду сильными взмахами рук.
– Так что там с этим парнем?
– С каким? – я с трудом оторвался от созерцания плывущей Алисон Апдаль.
– С убийцей, – он лежал на боку и ухмылялся. Казалось, он переполнен секретами, готовыми вырваться из него наружу. Глаза его, ставшие очень большими, состояли теперь из одних зрачков. – Он меня очень занимает. Знаете, он сделал еще что-то, о чем никто еще не знает.
– Да? Если узнают, стратегия Белого Медведя пойдет прахом.
– А вы не видите, как это здорово? Ваш Д.Г.Лоуренс это бы понял. Я прочитал его книги.
– Не думаю, что Лоуренс очень симпатизировал маньякам.
– Вы правда в этом так уверены? А что если убийца на стороне жизни? Я прочитал “Женщины в любви” – не все, а то, что вы там подчеркнули. Я хотел заглянуть вам внутрь.
– Да-да, – пугающее замечание.
– Помните, он говорил про клопов? Что некоторые люди – это клопы, и их нужно раздавить? Надо жить в соответствии со своими идеями, не так ли? Возьмем боль. Боль – это орудие освобождения.
– Хватит говорить, идите лучше сюда, – крикнула Алисон из центра пруда. По моему лицу струился пот.
Внимательный взгляд черных глаз Зака остановился на мне.
– Снимайте рубашку.
Я расстегнул последнюю пуговицу и кинул рубашку поверх пиджака.
– Вы не думаете, что некоторые люди – просто вонючие клопы, которых нужно убивать? А я думаю. И тот убийца – он идет и делает это.
Мне захотелось прервать его проповедь:
– Что, убили еще кого-то?
– Не знаю, но похоже на то. С чего бы ему останавливаться?
Я кивнул. Внезапно мне захотелось побыстрее окунуться в холодную воду.
– Мне больше всего понравилась глава про кровное братство, – продолжал Зак. – Вы ее чуть ли не всю подчеркнули.
– У меня были свои причины, – сказал я, но он продолжал гнуть свое.
– Вы понимаете, этот тип свободен. Его никто не может остановить. Он стряхнул с себя всю эту старую чушь. Если кто-нибудь встанет у него на пути, он только протянет руку, ба-бах! – и путь свободен.
Это напомнило мне разговор с Полом Кантом, но тот был подавлен, и голос его звучал тихо, а этот веснушчатый парень прямо дрожал от возбуждения.
– Как Гитлер с Ремом. Рем стал на его пути, и он просто раздавил его. Ночь длинных ножей. Бах – и еще одного клопа нет. Видите, как здорово?
– Нет, – сказал я. – Не вижу, – Алисон снова позвала нас, и я воспользовался поводом прервать этот дурацкий разговор. – Что-то стало жарко. Пойду выкупаюсь.
– Разденетесь до кожи? – его сумасшедшие глаза продолжали ощупывать меня.
– Почему нет? – я, пожав плечами, освободился от остатков своей одежды. Зак тоже встал и стянул свои черные плавки. В воду мы вошли вместе.
Вода обожгла меня электрическим разрядом. Вместе с ней с еще большей силой меня обожгли воспоминания. Я увидел ее такой, какой видел тогда, ее руки и ноги белели в воде. Потом я понял, что это не мояАлисон, а дочка моего кузена, гораздо более взрослая и плотная. Я по-лягушачьи поплыл, чувствуя, как грудь мне сдавливают тиски эмоций. Прошлое могло дотянуться до меня и убить прямо здесь, где я не умер двадцать лет назад. Я нырнул, потом вынырнул, хватая ртом воздух.
Ухмыляющееся лицо Зака, облепленное мокрыми черными волосами, было в четырех футах от меня. Он сказал что-то, что я не разобрал, потом повторил:
– Это здесь случилось, Майлс?
– Что? – я похолодел. Он улыбался счастливой, безумной улыбкой.
– С вами и теткой Алисон. Да? Я перевернулся и изо всех сил поплыл к берегу. Его голос, громкий и грубый, догнал меня:
– Не хотите говорить? Не хотите?
В восьми футах от спасения рука схватила меня за щиколотку. Я попытался отпихнуть нападающего другой ногой, но ее тоже схватили и потянули вниз.
Еще две руки легли мне на плечи, и я почувствовал, как тяжелое тело навалилось мне на спину, сдавливая грудь. В спину мне уперлись большие крепкие руки. Я забился, но она обхватила меня сильней, выдавливая остаток воздуха из моих легких. “Играют”, – подумал я и еще раз лениво дернулся, чтобы не лишать их удовольствия борьбы. Я ждал, что они поднимутся на поверхность и отпустят меня, но заметил, что она высунула голову из воды и глотнула воздуха, вовсе не собираясь меня выпускать.
Страх охватил меня, и я отчаянно забился. Зак отпустил мои ноги, тоже отправившись глотнуть воздуха.
Потом я увидел его в воде прямо перед собой и нанес удар, но он увернулся и надавил мне руками на плечи, глубже погружая меня в воду. А Алисон сзади продолжала давить. С ней одной я бы еще справился, но меня держал еще и Зак, и оставалось только бороться, расходуя драгоценный воздух. Зак поднырнул под меня и обхватил за бока, увлекая вглубь. В шоке я понял, что у него наступила эрекция – горячий отросток коснулся моей ноги.
В следующее мгновение вода хлынула в мои лёгкие, и я понял, что умираю.
И тут их смертельные объятий разжались, Алисон прекратила сдавливать меня, и я пулей вылетел на поверхность.
Потом я держался за камень у берега и натужно кашлял. Вода лилась изо рта, как рвота. Цепляясь руками, я кое-как выбрался из пруда на камни. Слезящимися глазами я разглядел Зака, выскользнувшего из воды легко, как угорь. Он обернулся и подал руку обнаженной девушке. “Этот ублюдок едва не убил меня, а теперь и в ус не дует”, – подумал я со смешанным чувством страха и гнева, и это чувство помогло мне отползти от берега. Я лежал на камнях, весь дрожа, с обожженной горячим камнем кожей.
Он сел рядом со мной. Я видел только белый бок с черными паучьими волосками.
– Эй, Майлс! Вы в порядке?
Я перекатился на спину, все еще кашляя. Когда я открыл глаза, они стояли передо мной, заслоняя солнце. Алисон села и погладила мою голову.
– Убирайтесь, – прохрипел я, пытаясь отодвинуться. – Вы это заранее придумали?
– Мы же просто шутили, Майлс, – сказал Зак.
– Бедный Майлс, он чуть не утонул, – Алисон легла рядом и обняла меня, обдав тем же запахом горячей крови. Невольно я взглянул на Зака.
– Не обижайтесь, – сказал он поощрительно и почесал яйца. Я отвернулся и обнаружил перед собой большие мягкие груди Алисон.
– Принесите полотенце, – скомандовал я. Зак послушно встал и направился к груде белья. Алисон прижалась ко мне теснее.
– Это здесь случилось, правда? Вы можете рассказать Заку. Расскажите ему все. Он из-за этого и хотел встретиться с вами здесь. Он услышал про это у Фрибо и решил, что вы с ним поймете друг друга. Слышали, что он вам говорил?
Я попытался встать и увидел идущего ко мне Зака. В одной руке у него было полотенце, а в другой – раскрытый нож-выкидушка.
Увидев выражение моего лица, Зак осклабился:
– Эй, я хотел просто срезать ваш бинт. От него уже никакого толку.
Я встал, обвязал талию полотенцем и принялся изучать свою левую руку. Бинт превратился в набрякшую массу, наполовину уже сползшую. Зак ловко срезал его с ладони и размотал оставшееся.
У основания большого пальца краснел треугольник новой кожи, окруженный со всех сторон тонкой красной линией. Я осторожно потрогал его пальцем. Рана еще саднила, но явно заживала. Зак кинул комок бинта в кусты и посмотрел на меня все тем же безумным взглядом.
– Вы мой лучший друг, – сказал он. Его бледное лицо, окаймленное черными индейскими волосами, горело энтузиазмом. – Я верю вам. Мы можем быть братьями, – с этими словами он полоснул ножом по своей левой ладони и протянул ее ко мне, явно побуждая меня приложить к ней свою ладонь. Алисон, увидев кровь, вскрикнула.
– Майлс! – заорала она. – Быстрее! К машине! Зак и ухом не повел, продолжая глядеть на меня сумасшедшими собачьими глазами.
– Ты это сделал, – сказал я. – Это ты.
– Майлс, беги, беги! – рыдала Алисон. Чтобы не видеть его улыбки, я бросился бежать к черному автомобилю. Когда я рванул на себя дверцу, что-то выкатилось оттуда и упало в пыль. Это была старая, на восемь унций, бутылка кока-колы.
* * *
– Зачем ты это сказал? – спросила она, все еще голая, с мокрыми, потемневшими от воды волосами. Позади нее на камне стоял Зак. Я не мог ответить на ее вопрос. Я был зол на них; я побывал в месте, где погибла Алисон, и меня переполняли гнев, боль и обида на них и на самого себя. Все это вместе с пустой бутылкой из-под коки, о которой говорил мне Белый Медведь, навело меня на подозрения и заставило сказать то, что я сказал. Бросив взгляд внутрь машины, я увидел на заднем сиденье среди всякого хлама одну из граненых стеклянных ручек, отвинченных мною от моего стола.– Элли, уйди отсюда, – тихо сказал Зак.
– А почему?
– Алисон, – сказал я. – Зак в беде. Я прошу тебя держаться от него подальше.
– Вы просто не понимаете его. Никто не понимает. – Ты, главное, помни, что я сказал, – попросил я, слишком поглощенный созерцанием ее обнаженной майолевской фигуры.
* * *
В ту ночь мне снова снился синий туман, но теперь это был пруд, глубокие воды пруда, где я убил ее, позволил ей умереть, совершил грех, которому не было прощения. Во сне я плакал и кричал, и я видел убийц – их фигуры без лиц, крадущиеся к пруду. Я вернулся туда и опять вышел оттуда живым – страшная вина, избавить меня от которой могло лишь ее возвращение.В воскресную ночь я проснулся около двух, дрожа и нюхая воздух, как дикий зверь, и спустился вниз как раз вовремя, чтобы успеть выключить газ. Повторение случая, казалось бы, доказывало механический характер неисправности. Разбудил меня и тем самым спас телефонный звонок. Я говорил Алисон, что не буду отвечать на ночные звонки, но, закрутив ручки на плите и открыв окно, я был как раз в настроении поговорить с Луковым Дыханием.
– Вонючий, ползучий, ебучий козел, – начал я декламировать и продолжал, сочетая хромающий синтаксис с обилием прилагательных, пока он (она) не повесил трубку. После этого я пошел в кухню, холодную, как могила, помахал газетами, выгоняя газ, и закрыл окно. Завернувшись в одеяло, взятое в нижней спальне, я вернулся на кухню, зажег керосиновую лампу и приготовил любимый мартини Алисон из джина, вермута, лимонного сока и льда. Потягивая напиток, я сидел возле телефона и ждал другогозвонка.
Через полчаса, когда я уже хотел отправиться спать, телефон зазвонил снова. Я позволил ему прозвонить восемь раз, потом снял трубку. Вместо Лукового Дыхания до меня донесся звук, который я уже однажды слышал – свистящий, нечеловеческий, как шелест совиных крыльев в воздухе. Трубка была холодной, как мой бокал с мартини, и я не мог сказать ни слова – мой язык словно примерз к гортани. Я положил трубку и поднялся наверх. На следующую ночь мне снова приснился туман, но звонков больше не было – ни от живых, ни от мертвых.
В день – это был понедельник – между двумя этими безумными ночами я спустился на ленч и спросил каменнолицую Туту Сандерсон, как выключить газ. Она ткнула обвиняющим перстом в вентиль на трубе.
– Вот здесь. А что?
– Буду отключать его на ночь.
– Хватит меня дурачить, – прошептала она еле слышно, отворачиваясь и засовывая руки в карманы кофты. И громче. – Вы устроили в церкви целый спектакль.
– Я просто ушел. Думаю, без меня там вполне обошлись.
– Вы испугались того, что сказал пастор?
– Насколько я понял, он похвалил мой костюм. Я откусил от гамбургера и обнаружил, что у меня нет аппетита. Отношения с Тутой Сандерсон понемногу превращались в пародию на мою семейную жизнь.
– Подождите, – окликнул я ее, когда она направилась к двери. – Вы знаете парня по имени Зак? Он живет в Ардене. Высокий, весь в веснушках, с волосами как у Элвиса Пресли. Он дружит с Алисон, зовет ее Элли.
– Я его не знаю. Если вы собираетесь даром переводить еду, уходите и дайте мне закончить работу.
– О Боже, – я вылез из-за стола и отправился на крыльцо. Там было так же холодно, как на всех двадцати квадратных ярдах этого дома, и это в очередной раз наполнило меня уверенностью, что Алисон исполнит свое обещание и явится в назначенный срок. Ее спасение будет и моим спасением. В мечтах об этом я забыл о словах Туты Сандерсон, означавших, скорее всего, что она знает этого парня, но не желает его знать.
Но чтобы спасение было полным, мне нужно было кое-что узнать, и звуки, доносящиеся из сарая, говорили, что я могу сделать это именно там. Я отвернулся от Туты Сандерсон, вышел из дома и пошел по тропинке.
Лязг и грохот становились громче по мере моего приближения, и скоро я мог различить среди них даже сопение Дуэйна. Пробравшись между ржавыми механизмами, стоящими и лежащими перед входом, я ступил под металлическую крышу сарая, где Дуэйн орудовал разводным ключом над непокорным сцеплением трактора. Его кепка упала с головы и лежала в пыли рядом с ним.
– Дуэйн.
Он не слышал. Лицо его было сердитым, но это могло быть и реакцией на мое появление и часто встречающимся выражением работающего человека.
Я повторил его имя, и он повернул ко мне голову. Потом молча отвернулся и снова принялся за сцепление.
– Дуэйн, мне надо с тобой поговорить.
– Иди отсюда. Просто иди отсюда, – он по-прежнему не смотрел на меня. Я пошел к нему.
– Черт побери! – выругался он, когда я был от него в пяти шагах.
– Что случилось?
– Чертово сцепление, вот что, – буркнул он. На рубашке у него виднелись пятна пота, а на лбу красовалась черная полоса. – С горы старый М еще едет, а вот в гору... впрочем, какое тебе до этого дело? Ты, должно быть, думаешь, что сцепление – это что-то из Шекспира.
– Должно быть.
– Так вот, мне пришлось разобрать всю эту дрянь по винтику и смазать как следует, а от одного этого уже можно свихнуться.
– Да уж.
– И все равно батареи уже почти сели, провода сгорели к черту, еще когда я ездил с ними на пикапе, и вообще все скоро накроется.
– Да, наверно.
– Так почему бы тебе не пойти поломать еще какую-нибудь мебель и не оставить меня в покое? – он привстал и начал регулировать ключ.
– Мне нужно кое о чем с тобой поговорить.
– Нам не о чем говорить. После того, как ты вел себя в церкви, тут никому не о чем говорить с тобой. Во всяком случае сейчас.
Я молча стоял и смотрел, как он откручивает какую-то гайку, кладет ее рядом с собой на газету, опять лезет с ключом в сцепление и разражается руганью.
– Что там еще?
– Все забилось грязью, не вижу резьбы, – его сердитое лицо снова повернулось ко мне. – И то же самое будет через неделю. Опять придется его чинить, – он принялся счищать грязь длинной отверткой. – Ну может хоть грязи будет поменьше.
– Я хочу спросить тебя... – я хотел спросить про Зака, но он меня прервал:
– Только не о том, что ты говорил в церкви. Тут не о чем говорить.
– Алисон Грининг?
Его лицо посуровело.
– Ты ведь не спал с ней? – это казалось невероятным при виде его, скорчившегося возле трактора, как громадная жаба. – Так?
– Ладно, – он бросил отвертку и встал. – А что, если и так? Кому от этого было хуже, кроме меня самого? Эта маленькая сучка относилась к этому, как к новому комиксу. Только один раз. Потом, когда я просил ее об этом, она смеялась надо мной, – он поглядел на меня в упор. – Ты-то был ее любимчиком. А надо мной она смеялась. Мешала меня с дерьмом. Ей это нравилось.