Как и в доме Дуэйна, двери в подвал открывались наружу, но я едва не надорвался, открывая их – время сцементировало их створки вместе. Ступеньки выглядели устрашающе. Я поставил ногу на первую, пробуя вес, и слежавшаяся земля выдержала. Шаг, второй... потом я пошел менее осторожно, и тут же очередная ступенька подалась, и я проскользил три-четыре фута вниз. Кое-как утвердившись, я подтянулся вверх и открыл вторую створку двери. Теперь свет осветил почти весь подвал, и я увидел чудесную старую мебель, сваленную в нем грудами. В подвале, как и в гараже Дуэйна, пахло могилой. Я начал потихоньку подтягивать мебель моей бабушки к выходу и оттуда наверх.
Когда начало смеркаться, я вытащил из подвала все. Обивка кое-где порвалась, но дерево блестело, как новое. Даже на лугу перед домом эта мебель смотрелась магически – старые вещи, сработанные с душой, без казенщины. От одного их вида хотелось плакать. Они несли в себе прошлое, они хранили историю моей семьи в Америке и как она были прочными и правильными.
Не то что мебель Дуэйна – та и в комнате, и на лужайке выглядела глупой, легковесной, ущербной. В ней полностью отсутствовала душа.
Я зря начал с самых легких предметов – ужасающих картин, ламп и кресел. Под одной из ламп я нашел две долларовых купюры.
В других обстоятельствах я бы восхитился, но сейчас мне было не до того. Тяжелые диваны и два кресла мне пришлось вытаскивать сильно уставшим и почти в полной темноте. Земляные ступени, уже превратившиеся в обычную насыпь, тонули во мраке, освещаемом только зыбким светом лампочки с крыльца. Первое кресло я поднял на руках и сбежал с ним вниз, но со вторым этот номер не прошел.
Я споткнулся и упал вниз, причем приземлился прямо в кресло, но, к сожалению, не той стороной. Левую ногу пронзила резкая боль. Но сломалась не она, а одна из ножек кресла, торчавшая из ткани, как гнилой зуб. Выругавшись, я оторвал ее и швырнул в угол.
Диваны я просто столкнул вниз. Первый из них тяжело шмякнулся о дно подвала, и я, удовлетворенно вздохнув, уже взялся за второй, когда мне в спину уперся луч фонарика.
– Черт возьми, Майлс, – сказал Дуэйн. Луч ощупал мое лицо, потом переместился на дверь подвала.
– Ты и без фонарика мог бы узнать, что это я.
– Нет, я узнал бы тебя даже темной ночью, – он выключил фонарик и подошел. Лицо его было разъяренным.
– Черт тебя побери! Зачем ты только приехал? Чертов ублюдок, что ты наделал?
– Слушай, я знаю, все это кажетсястранным... – начал я, осознавая, что мой гнев в любом случае – детские игры в сравнении с его. Лицо Дуэйна, казалось, раздулось вдвое.
–Так ты думаешь, что это кажется странным? Теперь ты послушай. Если уж тебе приспичило рассказывать всем про этот чертов дом, то зачем говорить об этом моей дочери?
Я молчал.
Он какое-то время смотрел на меня, потом повернулся и изо всех сил ударил кулаком по перилам крыльца.
Тут я и начал беспокоиться.
– Не хочешь отвечать? Ты дерьмо, Майлс. Все уже забыли об этом доме. Алисон никогда бы ничего не узнала, эта дрянь рухнула бы прежде чем она вырастет. И тут ты приезжаешь и рассказываешь ей про “Волшебный Замок”. И она идет к какому-то алкашу в Ардене, чтобы узнать подробности. Я уверен – ты сделал это, чтобы посмеяться надо мной, как всегда делали ты и твоя чертова кузина.
– Прости, Дуэйн. Я был уверен, что она уже знает.
– Врешь, Майлс. Ты назвал это моим Волшебным Замком. Ты хотел, чтобы она смеялась надо мной. Хотел смешать меня с дерьмом. Черт, надо бы тебя избить, чтобы мало не показалось.
– Может, и надо, – сказал я. – Но раз уж ты этого не сделал, выслушай меня. Я сказал про это не нарочно. Я был уверен, что все об этом знают.
– Да, мне от этого очень полегчало. Все-таки надо тебя побить.
– Что ж, если хочешь, валяй. Но я извиняюсь.
– Нечего извиняться, Майлс. Просто запомни: держись подальше от моей дочери. Понятно?
Только сейчас он заметил нагроможденную вокруг мебель. Гнев на его лице сменился изумлением:
– Черт возьми? Что это ты тут делаешь?
– Я поставил на место старую мебель, – промямлил я, осознавая вдруг весь идиотизм своих действий. Когда я буду уезжать, поставлю все обратно. Обещаю тебе.
– Поставил на место? Тебе не нравилось? Ты поганишь все, к чему ни притронешься, Майлс. Знаешь, я думаю, что ты чокнутый. И не я один так думаю. Ты опасен. Пастор Бертильсон был прав насчет тебя, – он опять включил фонарик и направил мне прямо в глаза. – Слушай, Майлс. Я тебя не выгоню, я даже не стану тебя бить, но я не спущу с тебя глаз. Теперь ты не сделаешь и шагу, о котором я бы не узнал.
Луч фонарика оставил мое лицо и побежал по мебели, наваленной на лужайке.
– Нет, ты действительно чокнутый. Любой другой выставил бы тебя, – я подумал, что он, может быть, прав. Не сказав больше ни слова, он пошел прочь, но через пять или шесть шагов обернулся и опять осветил меня фонариком – только на этот раз луч плясал и дергался. – И запомни: держись подальше от моей дочери. Не суйся к ней.
Это было похоже на тетю Ринн.
Я подтащил к краю пропасти второй диван и столкнул его вниз. Там он упал на первый и треснул.
Я захлопнул двери и еще полчаса втаскивал в дом старую мебель, потом открыл бутылку виски и пошел наверх.
* * *
Я работал, пока не почувствовал, что ноги у меня подкашиваются, а одежда покрылась коркой грязи. В подвале оказалось больше мебели, чем я думал, и вся она могла пригодиться. Я выполз наверх и сделал сандвич из субботних запасов. Потом умылся и протер теплой водой то, что уже стояло перед домом. Я помнил каждый предмет и помнил, как они располагались в комнате двадцать лет назад. Каждого из них она касалась рукой.Когда начало смеркаться, я вытащил из подвала все. Обивка кое-где порвалась, но дерево блестело, как новое. Даже на лугу перед домом эта мебель смотрелась магически – старые вещи, сработанные с душой, без казенщины. От одного их вида хотелось плакать. Они несли в себе прошлое, они хранили историю моей семьи в Америке и как она были прочными и правильными.
Не то что мебель Дуэйна – та и в комнате, и на лужайке выглядела глупой, легковесной, ущербной. В ней полностью отсутствовала душа.
Я зря начал с самых легких предметов – ужасающих картин, ламп и кресел. Под одной из ламп я нашел две долларовых купюры.
В других обстоятельствах я бы восхитился, но сейчас мне было не до того. Тяжелые диваны и два кресла мне пришлось вытаскивать сильно уставшим и почти в полной темноте. Земляные ступени, уже превратившиеся в обычную насыпь, тонули во мраке, освещаемом только зыбким светом лампочки с крыльца. Первое кресло я поднял на руках и сбежал с ним вниз, но со вторым этот номер не прошел.
Я споткнулся и упал вниз, причем приземлился прямо в кресло, но, к сожалению, не той стороной. Левую ногу пронзила резкая боль. Но сломалась не она, а одна из ножек кресла, торчавшая из ткани, как гнилой зуб. Выругавшись, я оторвал ее и швырнул в угол.
Диваны я просто столкнул вниз. Первый из них тяжело шмякнулся о дно подвала, и я, удовлетворенно вздохнув, уже взялся за второй, когда мне в спину уперся луч фонарика.
– Черт возьми, Майлс, – сказал Дуэйн. Луч ощупал мое лицо, потом переместился на дверь подвала.
– Ты и без фонарика мог бы узнать, что это я.
– Нет, я узнал бы тебя даже темной ночью, – он выключил фонарик и подошел. Лицо его было разъяренным.
– Черт тебя побери! Зачем ты только приехал? Чертов ублюдок, что ты наделал?
– Слушай, я знаю, все это кажетсястранным... – начал я, осознавая, что мой гнев в любом случае – детские игры в сравнении с его. Лицо Дуэйна, казалось, раздулось вдвое.
–Так ты думаешь, что это кажется странным? Теперь ты послушай. Если уж тебе приспичило рассказывать всем про этот чертов дом, то зачем говорить об этом моей дочери?
Я молчал.
Он какое-то время смотрел на меня, потом повернулся и изо всех сил ударил кулаком по перилам крыльца.
Тут я и начал беспокоиться.
– Не хочешь отвечать? Ты дерьмо, Майлс. Все уже забыли об этом доме. Алисон никогда бы ничего не узнала, эта дрянь рухнула бы прежде чем она вырастет. И тут ты приезжаешь и рассказываешь ей про “Волшебный Замок”. И она идет к какому-то алкашу в Ардене, чтобы узнать подробности. Я уверен – ты сделал это, чтобы посмеяться надо мной, как всегда делали ты и твоя чертова кузина.
– Прости, Дуэйн. Я был уверен, что она уже знает.
– Врешь, Майлс. Ты назвал это моим Волшебным Замком. Ты хотел, чтобы она смеялась надо мной. Хотел смешать меня с дерьмом. Черт, надо бы тебя избить, чтобы мало не показалось.
– Может, и надо, – сказал я. – Но раз уж ты этого не сделал, выслушай меня. Я сказал про это не нарочно. Я был уверен, что все об этом знают.
– Да, мне от этого очень полегчало. Все-таки надо тебя побить.
– Что ж, если хочешь, валяй. Но я извиняюсь.
– Нечего извиняться, Майлс. Просто запомни: держись подальше от моей дочери. Понятно?
Только сейчас он заметил нагроможденную вокруг мебель. Гнев на его лице сменился изумлением:
– Черт возьми? Что это ты тут делаешь?
– Я поставил на место старую мебель, – промямлил я, осознавая вдруг весь идиотизм своих действий. Когда я буду уезжать, поставлю все обратно. Обещаю тебе.
– Поставил на место? Тебе не нравилось? Ты поганишь все, к чему ни притронешься, Майлс. Знаешь, я думаю, что ты чокнутый. И не я один так думаю. Ты опасен. Пастор Бертильсон был прав насчет тебя, – он опять включил фонарик и направил мне прямо в глаза. – Слушай, Майлс. Я тебя не выгоню, я даже не стану тебя бить, но я не спущу с тебя глаз. Теперь ты не сделаешь и шагу, о котором я бы не узнал.
Луч фонарика оставил мое лицо и побежал по мебели, наваленной на лужайке.
– Нет, ты действительно чокнутый. Любой другой выставил бы тебя, – я подумал, что он, может быть, прав. Не сказав больше ни слова, он пошел прочь, но через пять или шесть шагов обернулся и опять осветил меня фонариком – только на этот раз луч плясал и дергался. – И запомни: держись подальше от моей дочери. Не суйся к ней.
Это было похоже на тетю Ринн.
Я подтащил к краю пропасти второй диван и столкнул его вниз. Там он упал на первый и треснул.
Я захлопнул двери и еще полчаса втаскивал в дом старую мебель, потом открыл бутылку виски и пошел наверх.
Пять
Всю свою жизнь я, как Сизиф, брался за непосильные задачи, поэтому неудивительно, что мне в ту ночь приснилось, что я качу свою бабушку в гору в инвалидном кресле на колесиках. Вокруг было темно, но нас окружало серебряное сияние. Бабушка весила, казалось, целую тонну, и от нее пахло дымом. За мной кто-то гнался – меня обвинили в чем-то страшном, в убийстве, быть может, – и преследователи уже догоняли.
– Поговори с Ринн, – сказала бабушка. И повторила:
– Поговори с Ринн. И еще раз:
– Поговори с Ринн.
Я остановился. Я не мог толкать ее дальше, подъем продолжался уже много часов.
– Бабушка, – сказал я, – я устал. Мне страшно.
Запах дыма забивался мне в ноздри, заполняя мой череп.
Она повернула ко мне лицо – черное и сгнившее. Я услышал три циничных хлопка в ладоши.
Проснулся я от собственного крика. Тело мое казалось невероятно тяжелым. Рот горел, в висках пульсировала боль. Я сел на кровати, обхватив голову руками; потом нащупал стоящую рядом бутылку. Она была почти наполовину пустой. Я кое-как встал на негнущихся ногах. Не считая туфель, я все еще был облачен в воскресный костюм, теперь покрытый высохшей грязью из подвала.
Я спустился вниз. Ступеньки плыли подо мной, и пришлось держаться руками за стены. Сперва я удивился – почему тут стоит эта мебель? Потом вспомнил события предыдущей ночи – урывками, как сохранила их моя пьяная память. Я тяжело опустился на диван, опасаясь, что провалюсь сквозь него прямо в другое измерение. Вчера мне казалось, что я помню расположение всех бабушкиных вещей. Теперь я понял, что это мне казалось. Придется экспериментировать, пока вид комнаты не покажется мне знакомым.
Ванная. Горячая вода. Я встал с дивана и, избегая смотреть на мебель, отправился на кухню.
У окна стояла Алисон Апдаль и что-то жевала. На ней были майка (желтая) и джинсы (коричневые). Ноги босые; я ощутил холод пола, будто это были мои ноги.
– Извини, – сказал я, – но для бесед еще рано. Она проглотила то, что жевала.
– Мне надо было вас увидеть, – сказала она. Глаза ее были расширены.
Я отвернулся – от греха подальше. На столе стояла нетронутая тарелка с яичницей.
– Это приготовила миссис Сандерсон. Она посмотрела на комнату и сказала, что уберет, когда вы решите, что делать со всей этой мебелью. И еще она сказала, что вы разломали сундук. Сказала, что это антиквариат, и ее родственникам дали за такой двести долларов.
– Прошу тебя, Алисон, – взмолился я, глядя на ее уютно колышущиеся под майкой груди. Ноги ее были на удивление маленькими и белыми, слегка пухлыми. – Я слишком устал, чтобы говорить.
– Я пришла по двум причинам. Во-первых, я знаю, что зря заговорила с папой о том доме. Он прямо взвился. Зак меня предупреждал, но я не послушалась. Но что с вами такое? Вы что, опять напились? И мебель зачем-то всю повытащили.
– У меня есть план.
Я сел за стол, отодвинув остывшую еду, прежде чем ее запах долетел до меня.
– Не беспокойтесь насчет папы. Он действительно очень зол, но не знает, что я здесь. Сейчас он на новом поле за дорогой. Он вообще про меня многого не знает.
Я увидел, наконец, что она возбуждена – очень возбуждена.
Зазвонил телефон.
– Черт, – буркнул я и снял трубку. Молчание.
– Кто там? Эй, алло! – никакого ответа. До меня донесся слабый звук, похожий на взмахи больших, мягких крыльев или на вентилятор. Я повесил трубку.
– Они молчат? Зак говорит, что телефон доносит до нас волны космической энергии, и что если все разом повесят трубки, то до них дойдет чистая энергия космоса. Еще он говорит, что если все одновременно наберут один и тот же номер, произойдет что-то вроде взрыва. Он сказал, что электроника и телефоны готовят нас к апокалипсису, – все это было пересказано тоном примерной ученицы.
– Мне нужен стакан воды, – сказал я. – И ванна. Больше ничего, – я подошел к раковине, где стояла она, налил стакан холодной воды и выпил его в два глотка, чувствуя, как вода струится по телу, как свежая кровь. Второй стакан воспроизвел это ощущение.
– Вам не звонили ночью?
– Нет. А кто это должен мне звонить по ночам?
– Могут позвонить. Похоже, вы многим тут не нравитесь. Про вас говорят всякое. Скажите, что тут случилось много лет назад? В чем вы участвовали?
– Я не знаю, о чем ты говоришь. Моя жизнь с самого детства была блаженством. А сейчас я хочу принять ванну.
– Папа знает об этом, так ведь? Я слышала, как он говорил об этом, но не говорил прямо, а намекал по телефону пару дней назад. По-моему, он говорил с отцом Зака.
– Непохоже, что у Зака есть родители. Я думал, он родился из головы Зевса. А теперь уходи! Прошу тебя.
Она не двигалась. Вода разбудила в моей голове острую, пульсирующую боль. Но даже сквозь боль я почувствовал ее возбуждение. Она скрестила руки на животе, отчего ее груди сдавились вместе. Я обонял запах ее крови.
– Я сказала, что пришла по двум причинам. Вторая – это то, что я хочу спать с вами.
– О Господи.
– Он не вернется еще часа два. Это не займет много времени, – сообщила она, раскрыв тем самым кое-что новое о сексуальной жизни Зака.
– А что об этом подумает старина Зак?
– Это его идея. Он сказал, что я должна учиться послушанию.
– Алисон, – сказал я. – Я иду в ванную. Поговорим об этом позже.
– Мы можем заняться этим и в ванне.
Ее лицо было жалобным. Я представил себе ее бедра, туго обтянутые джинсами, большую мягкую грудь, ее босые ноги на холодном полу. Мне хотелось убить Зака.
– Похоже, Зак не слишком ласков с тобой, – тихо сказал я. Она повернулась и выбежала прочь, хлопнув дверью.
– Пол, это Майлс Тигарден. Я тут уже почти неделю и все это время пытаюсь тебя разыскать.
– Да, мне говорили, что ты приехал.
– А ты не уехал. Я думал, ты давно сбежал отсюда.
– Все это не так просто, Майлс.
– Ты давно видел Белого Медведя?
Он усмехнулся:
– Давно. Слушай, Майлс, было бы лучше... было бы лучше, если бы ты не пытался найти меня. Тебе же лучше. Да и мне тоже.
– Что случилось? Что с тобой такое?
– Не знаю, как тебе объяснить.
– Тебе нужна помощь? Слушай, Пол, я ничего не понимаю.
– Просто не ухудшай положения, Майлс. Я говорю это для твоего же блага.
– О Боже, я не понимаю этих ваших тайн! – даже по телефону я мог почувствовать то, что я в конце концов смог определить, как страх. – Если тебе нужна помощь, я постараюсь помочь. Ты только скажи. Ты должен был давно уехать отсюда, Пол. Это не жизнь для тебя. Слушай, я сегодня собираюсь в Арден. Может, увидимся в магазине?
– Я там больше не работаю.
– Ну и хорошо.
– Меня уволили, – голос его был тихим и безнадежным.
– Значит, мы оба безработные. И нужно гордиться, что тебя уволили из такой богадельни. Я не собираюсь давить на тебя, у меня и без того достаточно дел, но мне хотелось бы с тобой увидеться. Мы ведь были друзьями.
– Я не могу запретить тебе, – последовал ответ. – Но раз уж ты собираешься приехать, приезжай вечером.
– Почему...
Я услышал щелчок и потом – молчание, по словам Зака, полное космических волн.
– Алло. Это Майлс Тигарден?
– Да.
– Минуточку, – звонивший подошел к другому телефону. – Привет, Майлс. Это шериф Говр.
– Белый Медведь!
Он засмеялся:
– Немногие помнят, что меня так звали. Большинство зовут меня Гален.
Я и не знал его имени. Белый Медведь нравился мне куда больше.
– Они что, боятся?
– Ну, твой кузен Дю-эйн не боится. Я слышал, ты уже успел с ним поцапаться?
– Да так, ничего серьезного.
– Конечно. Фрибо сказал, что, если ты будешь приходить каждый день, он погодит продавать бар. Ты что, пишешь новую книгу?
Значит, Фрибо так передал ему историю с книгой “Волшебный сон”.
– Точно. Я приехал сюда, чтобы спокойно поработать.
– И влез в наши дела. Знаешь, я хотел бы встретиться с тобой как можно скорее.
– Когда?
– Хотя бы сегодня.
– А зачем?
– Просто поболтать, по-дружески. Ты можешь сегодня? У меня возникло неприятное чувство, что он телепатически подслушал мой разговор с Полом Кантом.
– Я думал, ты сейчас очень занят.
– Для старого друга у меня всегда найдется время, Майлс. Так как ты? Мы все там же, за зданием суда.
– Хорошо, я приеду.
– Тогда до встречи.
– А что случилось бы, если бы я сказал, что не приеду?
– А почему что-то должно было случиться?
Все еще думая об этом, я поднялся в свой кабинет и сел за стол. Он казался чужим, как будто не я совсем недавно отвинчивал от него дверные ручки и водружал на козлы. Чужой казалась и моя злосчастная книга. Я открыл рукопись и с отвращением прочитал фразу: “Секс в работах Лоуренса – это момент выбора между смертью и полноценной личностной жизнью”. Неужели это написал я? И еще забивал подобной чепухой головы студентам?
Я сгреб с полки книги, связал их веревкой и понес вон из дома. Там я встретил Алисон Апдаль.
– Так я их и не прочитала, – сказала она печаль но. – Вы мне их не дали.
– Знаю. Я тебе еще кое-что не дал, но это уже была не моя идея.
– А если я дам их Заку? Он умный, не то, что я.
– Делай с ними, что хочешь. Избавишь меня от труда их выкидывать, – я повернулся, чтобы уйти.
– Майлс, – жалобно сказала она.
– Слушай, ты очень соблазнительна, но я для тебя слишком стар. К тому же, я все еще гость твоего отца. Могу только посоветовать тебе бросить Зака. Он тебя до добра не доведет.
– Вы не понимаете, – сказала она. Она выглядела очень несчастной, стоя на крыльце с пачкой книг, перевязанной веревкой.
– Не понимаю.
– Тут нет таких, как он. Не было, пока не появились вы. Я вытер рукой лоб, вспотевший, как у барабанщика после долгого концерта:
– Алисон, я пробуду здесь недолго. Не делай из меня того, чем я не являюсь.
– Майлс, – она смущенно помолчала. – Что-нибудь не так?
– Сложно объяснить, – она не ответила, и я, взглянув в ее пылающее лицо, понял, что и ее проблемы не так легко объяснить словами. Мне хотелось взять ее за руку, но я этого не сделал.
– Но... – начала она, когда я опять собрался уходить.
– Что?
– Вообще-то я это сама придумала. Но вы мне не поверите.
– Осторожнее, Алисон, – предупредил я, стараясь вложить в эти слова как можно больше серьезности.
Я вышел с крыльца на солнце. От похмелья осталось только ощущение опустошенности. “Фольксваген” стоял возле гаража; в двадцати ярдах от него паслась кобыла, старавшаяся перегнать соседок-коров по количеству съеденной травы. Ореховые деревья стояли вокруг, излучая здоровье. Я мог только пожелать такого же для себя и Алисон Апдаль. Я чувствовал спиной ее взгляд и хотел сделать что-нибудь, чтобы помочь ей, что-нибудь правильное и решительное. Вверху пролетел ястреб. У дороги скворечником притулился почтовый ящик на металлической ножке. Тута С., должно быть, не успела взять почту.
Я вытащил из ящика толстую пачку конвертов. Пробежав глазами каталоги и рекламные бюллетени, я наткнулся на такой же конверт, какой получил недавно – и тем же летящим почерком на нем была написана моя фамилия. Как и предыдущее, оно было опущено в Ардене.
Поняв, что это значит, я тут же взглянул на границу поля и леса. Там никто не стоял. Посмотрев на конверт еще раз, я понял, что ошибся. Письмо было адресовано Алисон Грининг. У меня задрожали руки. Кое-как я разорвал конверт, но я уже знал, что там найду. Конечно же – чистый лист бумаги. Никакого сердца, пронзенного стрелой; никакой черной метки. Чистая кремовая бумага.
По дороге спешила Тута Сандерсон с болтающейся на плече сумкой. Я подождал немного, задыхаясь от волнения, потом быстро пошел ей навстречу.
– Миссис Сандерсон, принимайтесь за уборку. Мебель в комнате лучше не трогать. – Вспомнив про утренний звонок, я добавил. – Если зазвонит телефон, не подходите.
Я сел в машину, нажал на газ и пролетел через лужайку, едва не налетев на орех. Потом поехал по направлению к шоссе 93. Тута Сандерсон все еще стояла и смотрела мне вслед.
Но я не хотел, чтобы к Белому Медведю меня приволок краснорожий арденский полицейский. У мотеля РДН я снизил скорость до сорока и к школе приблизился на вполне законных тридцати. На тротуарах появились люди, толстый кот лениво умывался на подоконнике, мимо проносились машины; Арден не выглядел таким пустым и зловещим, как в мой первый визит. Теперь это был нормальный провинциальный городок, приветливый и полусонный. Я поставил машину возле “Зумго” и вышел, из кармана у меня торчал надорванный конверт. Я чувствовал себя человеком, поскользнувшимся на яичной скорлупе, и знал только один способ отогнать это чувство.
Я перешел улицу и вошел в магазин, где, по счастью, было полно народу. Покупательницы, большей частью толстухи в неприлично коротких юбках, должны были помочь моей аутотерапии. От них исходил густой запах компоста, дешевого пива и сладостей. Я пошел между прилавками, притворяясь, что что-то ищу. Женщины краем глаза наблюдали за мной. Я вошел в роль главы семьи, совершающего покупки. В этот раз никакого воровства. Я достал десять долларов и зажал в руке.
Второе замечание касается воровства. Я не питаю ни малейшей склонности к воровству – разве что на глубинном, подсознательном уровне. За пятнадцать лет книга “Волшебный сон” была первым, что я украл. Думая о кражах моего детства, я однажды спросил психоаналитика – не считает ли он, что я страдаю клептоманией. Конечно, нет, сказал он. Я попросил его написать это на бумаге, и через час он выдал мне отпечатанное на машинке свидетельство. С тех пор в трудные минуты я тешу себя тем, что я в здравом уме.
Поэтому то, что я намеревался сделать, было скорее имитацией воровства: я хотел сунуть в карман какой-нибудь предмет и на выходе расплатиться за него. Сперва искушение посетило меня при виде штопора, потом мой взгляд уперся в полку со складными ножами. Но я преодолел себя. В глубине души затея по-прежнему казалась мне глупой.
Однако я все же поднялся на второй этаж, где лежали книги. Я медленно ворошил их, говоря себе: прекрати, ты не должен красть, не должен даже притворяться, что крадешь. В основном здесь были женские романы с девушками и рыцарями на обложке. Копий “Волшебного сна” больше не попадалось.
Потом меня посетила вторая удача. В самом нижнем ряду отыскалась книга Ламонта Уизерса, члена моего джойсовского семинара в Колумбии, а ныне преподавателя в Беннингтоне. “Глазами рыбы”, экспериментальный Роман с обложкой, изображающей двух обнявшихся андрогинов. Я перевернул книгу и прочитал отзывы: “Существенный шаг вперед”... “Кливленд плайн дилер”.“Глубокий, оригинальный подход”... “Лайбрари джорнэл”.“Уизерс – писатель будущего”... “Сэтердей Ревью”.Лицо мое непроизвольно скривилось: это еще хуже, чем “Волшебный сон”. Искушение росло, и я едва не отправил книгу в карман. Но я не мог позволить призракам двадцатилетней давности вертеть мною, как угодно: цивилизованный покупатель, я сошел вниз и расплатился.
Потом, тяжело дыша, я сидел в машине и потихоньку успокаивался. Не красть оказалось гораздо приятнее, чем красть. Я чувствовал себя только что завязавшим алкоголиком. К Белому Медведю было еще рано, поэтому я отправился – куда же еще? – к Фрибо отпраздновать мое возвращение в ряды честных людей.
“Друзья Дуэйна”, – подумал я, но скоро понял, что ошибся. Они не смеялись, не тыкали в меня пальцами, а просто стояли, засунув руки в карманы, и смотрели мне вслед. В их молчании было что-то пугающее, и я скрылся у Фрибо.
– Кто эти типы? – спросил я его. Он спешил ко мне, на ходу вытирая руки о фартук.
– Вы, похоже, чем-то расстроены, мистер Тигарден.
– Скажите мне, кто они. Их фамилии.
Посетители бара, двое тощих стариков, поставили свои бокалы и тихо вышли.
– Кто “они”, мистер Тигарден?
– Те, на улице, напротив бара.
– Там никого нет, мистер Тигарден. Взгляните сами.
Я подошел к высокому узкому окну, выходящему на улицу. Мужчины исчезли. На их месте женщина со светлыми кудряшками катила коляску с ребенком.
– Они только что были здесь, – настаивал я. – Пятеро или шестеро, похожи на фермеров. Они бросали в меня камни.
– Не знаю, мистер Тигарден. Должно быть, это вышло случайно.
Я глядел на него.
– Позвольте налить вам за счет заведения, – сказал он, наполняя бокал. – Вот. Выпейте это, – я проглотил жидкость одним глотком. – Видите ли, тут все сейчас взбудоражены. Они вас не знают, наверное оттого и сделали это.
– Похоже, они меня знают, оттого и сделали это, – сказал я. – Дружелюбный городок, не так ли? Можете не отвечать, лучше налейте еще выпить. Мне нужно видеть Белого Медведя, то есть Галена, но я посижу здесь, пока они не уйдут.
– Как хотите.
Я выпил шесть порций виски. Прошло несколько часов. Потом заказал кофе и еще виски. Другие посетители избегали меня, шарахаясь в сторону, когда я подходил к стойке или пытался с ними заговорить. В конце концов, я начал читать книгу Уизерса и тут вспомнил, что ничего еще не ел.
– У вас есть сэндвичи?
– Для вас найдется, мистер Тигарден. Еще кофе?
– Да, чашку кофе и еще пива.
Книга Уизерса оказалась нечитабельной, и я приняло;, вырывать из нее страницы. Теперь посетители уже не пытались прятать взгляды, обращенные на меня.
– У вас есть ведро, Фрибо?
Он принес зеленое пластиковое ведро.
– Это тоже вы написали, мистер Тигарден?
– Нет, я не мог написать такой дряни, – я стал отправлять вырванные страницы в ведро. Посетители глазели на меня, как на цирковую обезьяну.
– Вы слегка перебрали, мистер Тигарден, – сказал бармен. – По-моему, вам лучше выйти на свежий воздух. Идите домой и отдохните, – он говорил успокаивающе, как с маленьким ребенком.
– Я хочу купить проигрыватель, – сказал я. – Сейчас можно или уже поздно?
– Боюсь, магазины уже закрыты, мистер Тигарден.
– Ладно, тогда завтра. А сейчас мне нужно видеть Бел... Галена.
– Хорошая идея.
Дверь за мной закрылась. Я стоял на пустынной Мейн-стрит; небо потемнело, хотя до заката оставалось еще часа два. Я понял, что провел в баре большую часть дня. На булочной и продуктовом магазине висели таблички “Закрыто”. Я взглянул на бар Энглера, который выглядел снаружи таким же пустым, как Фрибо. В направлении суда проехала одинокая машина. Я снова услышал наверху хлопанье голубиных крыльев.
– Поговори с Ринн, – сказала бабушка. И повторила:
– Поговори с Ринн. И еще раз:
– Поговори с Ринн.
Я остановился. Я не мог толкать ее дальше, подъем продолжался уже много часов.
– Бабушка, – сказал я, – я устал. Мне страшно.
Запах дыма забивался мне в ноздри, заполняя мой череп.
Она повернула ко мне лицо – черное и сгнившее. Я услышал три циничных хлопка в ладоши.
Проснулся я от собственного крика. Тело мое казалось невероятно тяжелым. Рот горел, в висках пульсировала боль. Я сел на кровати, обхватив голову руками; потом нащупал стоящую рядом бутылку. Она была почти наполовину пустой. Я кое-как встал на негнущихся ногах. Не считая туфель, я все еще был облачен в воскресный костюм, теперь покрытый высохшей грязью из подвала.
Я спустился вниз. Ступеньки плыли подо мной, и пришлось держаться руками за стены. Сперва я удивился – почему тут стоит эта мебель? Потом вспомнил события предыдущей ночи – урывками, как сохранила их моя пьяная память. Я тяжело опустился на диван, опасаясь, что провалюсь сквозь него прямо в другое измерение. Вчера мне казалось, что я помню расположение всех бабушкиных вещей. Теперь я понял, что это мне казалось. Придется экспериментировать, пока вид комнаты не покажется мне знакомым.
Ванная. Горячая вода. Я встал с дивана и, избегая смотреть на мебель, отправился на кухню.
У окна стояла Алисон Апдаль и что-то жевала. На ней были майка (желтая) и джинсы (коричневые). Ноги босые; я ощутил холод пола, будто это были мои ноги.
– Извини, – сказал я, – но для бесед еще рано. Она проглотила то, что жевала.
– Мне надо было вас увидеть, – сказала она. Глаза ее были расширены.
Я отвернулся – от греха подальше. На столе стояла нетронутая тарелка с яичницей.
– Это приготовила миссис Сандерсон. Она посмотрела на комнату и сказала, что уберет, когда вы решите, что делать со всей этой мебелью. И еще она сказала, что вы разломали сундук. Сказала, что это антиквариат, и ее родственникам дали за такой двести долларов.
– Прошу тебя, Алисон, – взмолился я, глядя на ее уютно колышущиеся под майкой груди. Ноги ее были на удивление маленькими и белыми, слегка пухлыми. – Я слишком устал, чтобы говорить.
– Я пришла по двум причинам. Во-первых, я знаю, что зря заговорила с папой о том доме. Он прямо взвился. Зак меня предупреждал, но я не послушалась. Но что с вами такое? Вы что, опять напились? И мебель зачем-то всю повытащили.
– У меня есть план.
Я сел за стол, отодвинув остывшую еду, прежде чем ее запах долетел до меня.
– Не беспокойтесь насчет папы. Он действительно очень зол, но не знает, что я здесь. Сейчас он на новом поле за дорогой. Он вообще про меня многого не знает.
Я увидел, наконец, что она возбуждена – очень возбуждена.
Зазвонил телефон.
– Черт, – буркнул я и снял трубку. Молчание.
– Кто там? Эй, алло! – никакого ответа. До меня донесся слабый звук, похожий на взмахи больших, мягких крыльев или на вентилятор. Я повесил трубку.
– Они молчат? Зак говорит, что телефон доносит до нас волны космической энергии, и что если все разом повесят трубки, то до них дойдет чистая энергия космоса. Еще он говорит, что если все одновременно наберут один и тот же номер, произойдет что-то вроде взрыва. Он сказал, что электроника и телефоны готовят нас к апокалипсису, – все это было пересказано тоном примерной ученицы.
– Мне нужен стакан воды, – сказал я. – И ванна. Больше ничего, – я подошел к раковине, где стояла она, налил стакан холодной воды и выпил его в два глотка, чувствуя, как вода струится по телу, как свежая кровь. Второй стакан воспроизвел это ощущение.
– Вам не звонили ночью?
– Нет. А кто это должен мне звонить по ночам?
– Могут позвонить. Похоже, вы многим тут не нравитесь. Про вас говорят всякое. Скажите, что тут случилось много лет назад? В чем вы участвовали?
– Я не знаю, о чем ты говоришь. Моя жизнь с самого детства была блаженством. А сейчас я хочу принять ванну.
– Папа знает об этом, так ведь? Я слышала, как он говорил об этом, но не говорил прямо, а намекал по телефону пару дней назад. По-моему, он говорил с отцом Зака.
– Непохоже, что у Зака есть родители. Я думал, он родился из головы Зевса. А теперь уходи! Прошу тебя.
Она не двигалась. Вода разбудила в моей голове острую, пульсирующую боль. Но даже сквозь боль я почувствовал ее возбуждение. Она скрестила руки на животе, отчего ее груди сдавились вместе. Я обонял запах ее крови.
– Я сказала, что пришла по двум причинам. Вторая – это то, что я хочу спать с вами.
– О Господи.
– Он не вернется еще часа два. Это не займет много времени, – сообщила она, раскрыв тем самым кое-что новое о сексуальной жизни Зака.
– А что об этом подумает старина Зак?
– Это его идея. Он сказал, что я должна учиться послушанию.
– Алисон, – сказал я. – Я иду в ванную. Поговорим об этом позже.
– Мы можем заняться этим и в ванне.
Ее лицо было жалобным. Я представил себе ее бедра, туго обтянутые джинсами, большую мягкую грудь, ее босые ноги на холодном полу. Мне хотелось убить Зака.
– Похоже, Зак не слишком ласков с тобой, – тихо сказал я. Она повернулась и выбежала прочь, хлопнув дверью.
* * *
После ванны я вспомнил о разговоре с Дуэйном в воскресенье и тут же потянулся за телефонным справочником с двумя маленькими рыболовами на обложке. Пол Кант жил на Мэдисон-стрит в Ардене, но голос его казался далеким, как будто он говорил из Тибета.– Пол, это Майлс Тигарден. Я тут уже почти неделю и все это время пытаюсь тебя разыскать.
– Да, мне говорили, что ты приехал.
– А ты не уехал. Я думал, ты давно сбежал отсюда.
– Все это не так просто, Майлс.
– Ты давно видел Белого Медведя?
Он усмехнулся:
– Давно. Слушай, Майлс, было бы лучше... было бы лучше, если бы ты не пытался найти меня. Тебе же лучше. Да и мне тоже.
– Что случилось? Что с тобой такое?
– Не знаю, как тебе объяснить.
– Тебе нужна помощь? Слушай, Пол, я ничего не понимаю.
– Просто не ухудшай положения, Майлс. Я говорю это для твоего же блага.
– О Боже, я не понимаю этих ваших тайн! – даже по телефону я мог почувствовать то, что я в конце концов смог определить, как страх. – Если тебе нужна помощь, я постараюсь помочь. Ты только скажи. Ты должен был давно уехать отсюда, Пол. Это не жизнь для тебя. Слушай, я сегодня собираюсь в Арден. Может, увидимся в магазине?
– Я там больше не работаю.
– Ну и хорошо.
– Меня уволили, – голос его был тихим и безнадежным.
– Значит, мы оба безработные. И нужно гордиться, что тебя уволили из такой богадельни. Я не собираюсь давить на тебя, у меня и без того достаточно дел, но мне хотелось бы с тобой увидеться. Мы ведь были друзьями.
– Я не могу запретить тебе, – последовал ответ. – Но раз уж ты собираешься приехать, приезжай вечером.
– Почему...
Я услышал щелчок и потом – молчание, по словам Зака, полное космических волн.
* * *
Когда я перетаскивал старую деревянную мебель, пытаясь вспомнить, как она стояла двадцать лет назад, мне позвонил второй из моих арденских друзей.– Алло. Это Майлс Тигарден?
– Да.
– Минуточку, – звонивший подошел к другому телефону. – Привет, Майлс. Это шериф Говр.
– Белый Медведь!
Он засмеялся:
– Немногие помнят, что меня так звали. Большинство зовут меня Гален.
Я и не знал его имени. Белый Медведь нравился мне куда больше.
– Они что, боятся?
– Ну, твой кузен Дю-эйн не боится. Я слышал, ты уже успел с ним поцапаться?
– Да так, ничего серьезного.
– Конечно. Фрибо сказал, что, если ты будешь приходить каждый день, он погодит продавать бар. Ты что, пишешь новую книгу?
Значит, Фрибо так передал ему историю с книгой “Волшебный сон”.
– Точно. Я приехал сюда, чтобы спокойно поработать.
– И влез в наши дела. Знаешь, я хотел бы встретиться с тобой как можно скорее.
– Когда?
– Хотя бы сегодня.
– А зачем?
– Просто поболтать, по-дружески. Ты можешь сегодня? У меня возникло неприятное чувство, что он телепатически подслушал мой разговор с Полом Кантом.
– Я думал, ты сейчас очень занят.
– Для старого друга у меня всегда найдется время, Майлс. Так как ты? Мы все там же, за зданием суда.
– Хорошо, я приеду.
– Тогда до встречи.
– А что случилось бы, если бы я сказал, что не приеду?
– А почему что-то должно было случиться?
* * *
Но мне это не нравилось. Похоже, что Белый Медведь (Гален, если ему так хочется) следил за мной с момента прибытия. Может, кто-то из врагов Пола подглядел, как я прячу в карман ту дурацкую книжку? Но тогда бы они задержали меня в магазине.Все еще думая об этом, я поднялся в свой кабинет и сел за стол. Он казался чужим, как будто не я совсем недавно отвинчивал от него дверные ручки и водружал на козлы. Чужой казалась и моя злосчастная книга. Я открыл рукопись и с отвращением прочитал фразу: “Секс в работах Лоуренса – это момент выбора между смертью и полноценной личностной жизнью”. Неужели это написал я? И еще забивал подобной чепухой головы студентам?
Я сгреб с полки книги, связал их веревкой и понес вон из дома. Там я встретил Алисон Апдаль.
– Так я их и не прочитала, – сказала она печаль но. – Вы мне их не дали.
– Знаю. Я тебе еще кое-что не дал, но это уже была не моя идея.
– А если я дам их Заку? Он умный, не то, что я.
– Делай с ними, что хочешь. Избавишь меня от труда их выкидывать, – я повернулся, чтобы уйти.
– Майлс, – жалобно сказала она.
– Слушай, ты очень соблазнительна, но я для тебя слишком стар. К тому же, я все еще гость твоего отца. Могу только посоветовать тебе бросить Зака. Он тебя до добра не доведет.
– Вы не понимаете, – сказала она. Она выглядела очень несчастной, стоя на крыльце с пачкой книг, перевязанной веревкой.
– Не понимаю.
– Тут нет таких, как он. Не было, пока не появились вы. Я вытер рукой лоб, вспотевший, как у барабанщика после долгого концерта:
– Алисон, я пробуду здесь недолго. Не делай из меня того, чем я не являюсь.
– Майлс, – она смущенно помолчала. – Что-нибудь не так?
– Сложно объяснить, – она не ответила, и я, взглянув в ее пылающее лицо, понял, что и ее проблемы не так легко объяснить словами. Мне хотелось взять ее за руку, но я этого не сделал.
– Но... – начала она, когда я опять собрался уходить.
– Что?
– Вообще-то я это сама придумала. Но вы мне не поверите.
– Осторожнее, Алисон, – предупредил я, стараясь вложить в эти слова как можно больше серьезности.
Я вышел с крыльца на солнце. От похмелья осталось только ощущение опустошенности. “Фольксваген” стоял возле гаража; в двадцати ярдах от него паслась кобыла, старавшаяся перегнать соседок-коров по количеству съеденной травы. Ореховые деревья стояли вокруг, излучая здоровье. Я мог только пожелать такого же для себя и Алисон Апдаль. Я чувствовал спиной ее взгляд и хотел сделать что-нибудь, чтобы помочь ей, что-нибудь правильное и решительное. Вверху пролетел ястреб. У дороги скворечником притулился почтовый ящик на металлической ножке. Тута С., должно быть, не успела взять почту.
Я вытащил из ящика толстую пачку конвертов. Пробежав глазами каталоги и рекламные бюллетени, я наткнулся на такой же конверт, какой получил недавно – и тем же летящим почерком на нем была написана моя фамилия. Как и предыдущее, оно было опущено в Ардене.
Поняв, что это значит, я тут же взглянул на границу поля и леса. Там никто не стоял. Посмотрев на конверт еще раз, я понял, что ошибся. Письмо было адресовано Алисон Грининг. У меня задрожали руки. Кое-как я разорвал конверт, но я уже знал, что там найду. Конечно же – чистый лист бумаги. Никакого сердца, пронзенного стрелой; никакой черной метки. Чистая кремовая бумага.
По дороге спешила Тута Сандерсон с болтающейся на плече сумкой. Я подождал немного, задыхаясь от волнения, потом быстро пошел ей навстречу.
– Миссис Сандерсон, принимайтесь за уборку. Мебель в комнате лучше не трогать. – Вспомнив про утренний звонок, я добавил. – Если зазвонит телефон, не подходите.
Я сел в машину, нажал на газ и пролетел через лужайку, едва не налетев на орех. Потом поехал по направлению к шоссе 93. Тута Сандерсон все еще стояла и смотрела мне вслед.
Но я не хотел, чтобы к Белому Медведю меня приволок краснорожий арденский полицейский. У мотеля РДН я снизил скорость до сорока и к школе приблизился на вполне законных тридцати. На тротуарах появились люди, толстый кот лениво умывался на подоконнике, мимо проносились машины; Арден не выглядел таким пустым и зловещим, как в мой первый визит. Теперь это был нормальный провинциальный городок, приветливый и полусонный. Я поставил машину возле “Зумго” и вышел, из кармана у меня торчал надорванный конверт. Я чувствовал себя человеком, поскользнувшимся на яичной скорлупе, и знал только один способ отогнать это чувство.
Я перешел улицу и вошел в магазин, где, по счастью, было полно народу. Покупательницы, большей частью толстухи в неприлично коротких юбках, должны были помочь моей аутотерапии. От них исходил густой запах компоста, дешевого пива и сладостей. Я пошел между прилавками, притворяясь, что что-то ищу. Женщины краем глаза наблюдали за мной. Я вошел в роль главы семьи, совершающего покупки. В этот раз никакого воровства. Я достал десять долларов и зажал в руке.
* * *
Пора сделать два замечания. Во-первых, мне показалось, что я узнал почерк на конвертах, и решил, что эти письма посылала мне Алисон Грининг. Конечно, это было безумие, но еще большим безумием было подумать, что она вернется двадцать первого июля, чтобы исполнить свою клятву. Быть может, она таким образом сигнализировала мне, просила продержаться до назначенного дня.Второе замечание касается воровства. Я не питаю ни малейшей склонности к воровству – разве что на глубинном, подсознательном уровне. За пятнадцать лет книга “Волшебный сон” была первым, что я украл. Думая о кражах моего детства, я однажды спросил психоаналитика – не считает ли он, что я страдаю клептоманией. Конечно, нет, сказал он. Я попросил его написать это на бумаге, и через час он выдал мне отпечатанное на машинке свидетельство. С тех пор в трудные минуты я тешу себя тем, что я в здравом уме.
Поэтому то, что я намеревался сделать, было скорее имитацией воровства: я хотел сунуть в карман какой-нибудь предмет и на выходе расплатиться за него. Сперва искушение посетило меня при виде штопора, потом мой взгляд уперся в полку со складными ножами. Но я преодолел себя. В глубине души затея по-прежнему казалась мне глупой.
Однако я все же поднялся на второй этаж, где лежали книги. Я медленно ворошил их, говоря себе: прекрати, ты не должен красть, не должен даже притворяться, что крадешь. В основном здесь были женские романы с девушками и рыцарями на обложке. Копий “Волшебного сна” больше не попадалось.
Потом меня посетила вторая удача. В самом нижнем ряду отыскалась книга Ламонта Уизерса, члена моего джойсовского семинара в Колумбии, а ныне преподавателя в Беннингтоне. “Глазами рыбы”, экспериментальный Роман с обложкой, изображающей двух обнявшихся андрогинов. Я перевернул книгу и прочитал отзывы: “Существенный шаг вперед”... “Кливленд плайн дилер”.“Глубокий, оригинальный подход”... “Лайбрари джорнэл”.“Уизерс – писатель будущего”... “Сэтердей Ревью”.Лицо мое непроизвольно скривилось: это еще хуже, чем “Волшебный сон”. Искушение росло, и я едва не отправил книгу в карман. Но я не мог позволить призракам двадцатилетней давности вертеть мною, как угодно: цивилизованный покупатель, я сошел вниз и расплатился.
Потом, тяжело дыша, я сидел в машине и потихоньку успокаивался. Не красть оказалось гораздо приятнее, чем красть. Я чувствовал себя только что завязавшим алкоголиком. К Белому Медведю было еще рано, поэтому я отправился – куда же еще? – к Фрибо отпраздновать мое возвращение в ряды честных людей.
* * *
Когда я шел по улице, что-то твердое ударилось мне в спину между лопаток. Я услышал стук камня, упавшего на тротуар. Оглянувшись, я увидел вокруг людей, сонно бредущих от магазина к магазину и разглядывающих витрины. Никто из них не смотрел на меня. Потом я нашел тех, кто, видимо, бросил камень: пять или шесть мужчин, стоящих перед баром Энглера, некоторые в поношенных костюмах, остальные в рабочей одежде. Все они смотрели на меня, выжидательно улыбаясь. Это сразу напомнило мне таверну Плэйнвью, и я, отвернувшись, пошел прочь. Второй камень пролетел мимо моей головы.“Друзья Дуэйна”, – подумал я, но скоро понял, что ошибся. Они не смеялись, не тыкали в меня пальцами, а просто стояли, засунув руки в карманы, и смотрели мне вслед. В их молчании было что-то пугающее, и я скрылся у Фрибо.
– Кто эти типы? – спросил я его. Он спешил ко мне, на ходу вытирая руки о фартук.
– Вы, похоже, чем-то расстроены, мистер Тигарден.
– Скажите мне, кто они. Их фамилии.
Посетители бара, двое тощих стариков, поставили свои бокалы и тихо вышли.
– Кто “они”, мистер Тигарден?
– Те, на улице, напротив бара.
– Там никого нет, мистер Тигарден. Взгляните сами.
Я подошел к высокому узкому окну, выходящему на улицу. Мужчины исчезли. На их месте женщина со светлыми кудряшками катила коляску с ребенком.
– Они только что были здесь, – настаивал я. – Пятеро или шестеро, похожи на фермеров. Они бросали в меня камни.
– Не знаю, мистер Тигарден. Должно быть, это вышло случайно.
Я глядел на него.
– Позвольте налить вам за счет заведения, – сказал он, наполняя бокал. – Вот. Выпейте это, – я проглотил жидкость одним глотком. – Видите ли, тут все сейчас взбудоражены. Они вас не знают, наверное оттого и сделали это.
– Похоже, они меня знают, оттого и сделали это, – сказал я. – Дружелюбный городок, не так ли? Можете не отвечать, лучше налейте еще выпить. Мне нужно видеть Белого Медведя, то есть Галена, но я посижу здесь, пока они не уйдут.
– Как хотите.
Я выпил шесть порций виски. Прошло несколько часов. Потом заказал кофе и еще виски. Другие посетители избегали меня, шарахаясь в сторону, когда я подходил к стойке или пытался с ними заговорить. В конце концов, я начал читать книгу Уизерса и тут вспомнил, что ничего еще не ел.
– У вас есть сэндвичи?
– Для вас найдется, мистер Тигарден. Еще кофе?
– Да, чашку кофе и еще пива.
Книга Уизерса оказалась нечитабельной, и я приняло;, вырывать из нее страницы. Теперь посетители уже не пытались прятать взгляды, обращенные на меня.
– У вас есть ведро, Фрибо?
Он принес зеленое пластиковое ведро.
– Это тоже вы написали, мистер Тигарден?
– Нет, я не мог написать такой дряни, – я стал отправлять вырванные страницы в ведро. Посетители глазели на меня, как на цирковую обезьяну.
– Вы слегка перебрали, мистер Тигарден, – сказал бармен. – По-моему, вам лучше выйти на свежий воздух. Идите домой и отдохните, – он говорил успокаивающе, как с маленьким ребенком.
– Я хочу купить проигрыватель, – сказал я. – Сейчас можно или уже поздно?
– Боюсь, магазины уже закрыты, мистер Тигарден.
– Ладно, тогда завтра. А сейчас мне нужно видеть Бел... Галена.
– Хорошая идея.
Дверь за мной закрылась. Я стоял на пустынной Мейн-стрит; небо потемнело, хотя до заката оставалось еще часа два. Я понял, что провел в баре большую часть дня. На булочной и продуктовом магазине висели таблички “Закрыто”. Я взглянул на бар Энглера, который выглядел снаружи таким же пустым, как Фрибо. В направлении суда проехала одинокая машина. Я снова услышал наверху хлопанье голубиных крыльев.