Страница:
— В общем, ладно. Слушай и восхищайся. О гореловском заводе мы тебе уже рассказывали, — смирившись с отсутствием вожделенного напитка, а может быть, снедаемый желанием поведать о своих подвигах, начинает он.
— Что ты имеешь в виду?
— Танкоремонтный завод, который по мгновению волшебной палочки вдруг сразу стал двумя, но на одной территории. Один завод якобы занимается ремонтом боевой техники, другой вроде как утилизирует списанную технику и ваяет тягачи, вездеходы и тому подобные аксессуары мужского костюма. Как ты, наверное догадываешься, кроме как названием, эти фирмы никак не отличаются, — излагает Пластун содержание прошлых изысканий.
— Вполне понятно. Что дальше? — прерываю я его. Смысл фокуса мне совершенно ясен.
— Дальше — больше. Выпил с диспетчером железнодорожной станции Тенишево бутылку водяры и выяснил, что с 1987 по сей день никакого спада в поставках техники на завод не было. Разве что сезонные колебания.
— Ну это в общем то понятно. Армия сокращается, количество локальных конфликтов растет… — подкидываю я дрова в пламень его красноречия.
— Командир. Твои рассуждения логичны, но не правильны. А все по тому, что ты не знаешь ещё одного маленького фактика, который стоил мне литра дрянного самогона и больной печени в будущем.
— Выкладывай, что ты там отыскал.
— Сущую мелочь. Энергопотребление завода за этот срок снизилось почти в три раза. Вот так-то, — он завершает фразу и глядит на меня, любуясь произведенным эффектом.
— То есть ты хочешь сказать, что либо там используют какую-то новую технологию, позволяющую снизить энергозатраты…
— Ага! Они поставили вечный двигатель от списанного велосипеда. Не будь дураком! — хмыкает Валера. — На заводе что-то от раза к разу делается, для отвода глаз, но в целом он используется в качестве перевалочной базы.
— Для чего? — настороженно спрашиваю я., понимая, что близок к разгадке.
— Не глупи, Саша. Для танков. Я застал на заводе целый состав с танками. И что ты думаешь, там под брезентом на платформе?! — Пластун секунду помолчал. — Т-80 и Т-72!
— Вот даже как? — негромко поизношу я, вспоминая недавнюю встречу с офицерам — танкистами и их исчезнувшие «восьмидесятки».
— Именно так. Машины новые. Муха на них не пикировала, и никаких поползновений выгружать боевую технику на заводе не предпринимается. Это лишь точка транзита!
— Может, ты также знаешь, где конец этого маршрута? — думая о своем, спрашиваю я.
— Знаю. Думаю не стоит говорить, что информация о нем также дорого обошлась моей печени. Что самое противное, о конечной точке мы знали с самого начала.
— Не понял, объяснись.
— Все очень просто. Помнишь запись в органайзере Горелова о Учкудуке — трех колодцах. Так вот, пункт прибытия по железной дороге — Учкудук. Дальше — одному Богу известно. Но я хочу обратить твое внимание, что это лишь один маршрут. Скорее всего есть и другие, — наставительно замечает майор Пластун.
Это уж точно. И маршруты другие, и поставщики. Что Горелов? Не ноль, конечно. Но лишь одна из тысячи пиявок, тянущих кровь из жил нашей армии и оплачивающих свои ананасы и рябчики этой самой кровью.
Попадись «на зубок» Тагиру не он, а какой другой пальцевеерный фазан, велика была бы разница? Ох, боюсь, не велика!
— Вполне возможно, — задумчиво произношу я. — Вполне.
Комбинация с танками мне ещё не совсем понятна, но общие контуры её начинают прорисовываться.
— Постой, Валера. У меня есть кое-какая мысль на эту тему, — произношу я, складывая в уме разрозненные кусочки мозаики.
— Выдавай, командир, — поощряет мой порыв Пластун.
— В тот день, когда мы охотились на Скороходова, я в Минобороновском клубе обедал с двумя ребятами танкистами. Их вызвали в Москву на какую-то комиссию. Один, в недавнем прошлом командир сводной танковой бригады, другой — начштаба. Так вот, как он рассказывал, бригаду собирали по всему округу и не дав даже месяца на сработку бросили на штурм Грозного. Хорошо укрепленного города-крепости, — начинаю я,
— Господи! Вот чего я точно не могу понять, что танкам делать в городе? — Валера обрушивает кулак на столешницу, отчего несчастная чашка совершает сальто-мортале и падает на пол.
— Они тоже этого понять не могли, но приказы не обсуждаются. Скажи, ты у нас что заканчивал в годы юности? — успокаиваю я своего друга, вполне, впрочем, разделяя его чувства.
— Рязанское десантное, ты и сам знаешь, — недовольно бормочет он.
— Знаю. Так вот, тебе десантнику эта истина понятна. А кому-то наверху, наверняка имеющему за плечами Академию Бронетанковых войск, а может быть и академию Генерального Штаба, мысль о том, что танки в городе используются только для поддержки пехоты, в голову не приходит. Почему? Я думаю потому, что каждый танк, пушка, БМП и так далее имеет свою, кстати весьма немалую цену. И если есть продавец — покупатель всегда найдется.
— Саша, — негромко кидает уже несколько пришедший в себя Пластун. — Мне кажется тебе стоит найти их. Если они до сих пор в Москве, а это скорее всего так, поскольку у нас ни одна комиссия быстро не работает, их стоит найти и поговорить более предметно. Поскольку, как говорил патер Браун: «Если хочешь спрятать опавший лист, прячь его в лесу, среди других опавших листьев, а если хочешь скрыть труп — лучше всего это сделать на поле боя». Понимаешь, о чем я говорю?
Я понимал. Вернее, догадывался. У меня в памяти сами собой всплыли слова полковника-танкиста о том, что в бригаду насовали всяческой рухляди бог весть откуда и о десяти танках Т-80, которые по бумагам числились состоящими на её вооружении. А также о целом эшелоне этих самых танков, стоящем в подмосковном Тенешево. Кто хочет спрятать покойника — прячет его на поле боя.
Дверь в кабинет отворилась. В проеме стоял Слава с подносом в руках.
— Ваш кофе, господа. — Он смотрит на наши лица. — Я что-то интересное пропустил?
Валера в общих чертах излагает ему выведанную информацию. Капитан Бирюков задумчиво кивает головой.
— Да. Все одно к одному. Саша, пока ты ездил на встречу, из архива принесли сводку по Мухамедшину. Посмотри, — он кивает на прозрачную пластиковую папку. — Там есть ряд очень занятных фактов. А сейчас о плохом. Через час сбор личного состава в актовом зале.
— Что-то случилось?
— Случилось. С понедельника центр прекращает свое существование.
Глава 13
Глава 14
— Что ты имеешь в виду?
— Танкоремонтный завод, который по мгновению волшебной палочки вдруг сразу стал двумя, но на одной территории. Один завод якобы занимается ремонтом боевой техники, другой вроде как утилизирует списанную технику и ваяет тягачи, вездеходы и тому подобные аксессуары мужского костюма. Как ты, наверное догадываешься, кроме как названием, эти фирмы никак не отличаются, — излагает Пластун содержание прошлых изысканий.
— Вполне понятно. Что дальше? — прерываю я его. Смысл фокуса мне совершенно ясен.
— Дальше — больше. Выпил с диспетчером железнодорожной станции Тенишево бутылку водяры и выяснил, что с 1987 по сей день никакого спада в поставках техники на завод не было. Разве что сезонные колебания.
— Ну это в общем то понятно. Армия сокращается, количество локальных конфликтов растет… — подкидываю я дрова в пламень его красноречия.
— Командир. Твои рассуждения логичны, но не правильны. А все по тому, что ты не знаешь ещё одного маленького фактика, который стоил мне литра дрянного самогона и больной печени в будущем.
— Выкладывай, что ты там отыскал.
— Сущую мелочь. Энергопотребление завода за этот срок снизилось почти в три раза. Вот так-то, — он завершает фразу и глядит на меня, любуясь произведенным эффектом.
— То есть ты хочешь сказать, что либо там используют какую-то новую технологию, позволяющую снизить энергозатраты…
— Ага! Они поставили вечный двигатель от списанного велосипеда. Не будь дураком! — хмыкает Валера. — На заводе что-то от раза к разу делается, для отвода глаз, но в целом он используется в качестве перевалочной базы.
— Для чего? — настороженно спрашиваю я., понимая, что близок к разгадке.
— Не глупи, Саша. Для танков. Я застал на заводе целый состав с танками. И что ты думаешь, там под брезентом на платформе?! — Пластун секунду помолчал. — Т-80 и Т-72!
— Вот даже как? — негромко поизношу я, вспоминая недавнюю встречу с офицерам — танкистами и их исчезнувшие «восьмидесятки».
— Именно так. Машины новые. Муха на них не пикировала, и никаких поползновений выгружать боевую технику на заводе не предпринимается. Это лишь точка транзита!
— Может, ты также знаешь, где конец этого маршрута? — думая о своем, спрашиваю я.
— Знаю. Думаю не стоит говорить, что информация о нем также дорого обошлась моей печени. Что самое противное, о конечной точке мы знали с самого начала.
— Не понял, объяснись.
— Все очень просто. Помнишь запись в органайзере Горелова о Учкудуке — трех колодцах. Так вот, пункт прибытия по железной дороге — Учкудук. Дальше — одному Богу известно. Но я хочу обратить твое внимание, что это лишь один маршрут. Скорее всего есть и другие, — наставительно замечает майор Пластун.
Это уж точно. И маршруты другие, и поставщики. Что Горелов? Не ноль, конечно. Но лишь одна из тысячи пиявок, тянущих кровь из жил нашей армии и оплачивающих свои ананасы и рябчики этой самой кровью.
Попадись «на зубок» Тагиру не он, а какой другой пальцевеерный фазан, велика была бы разница? Ох, боюсь, не велика!
— Вполне возможно, — задумчиво произношу я. — Вполне.
Комбинация с танками мне ещё не совсем понятна, но общие контуры её начинают прорисовываться.
— Постой, Валера. У меня есть кое-какая мысль на эту тему, — произношу я, складывая в уме разрозненные кусочки мозаики.
— Выдавай, командир, — поощряет мой порыв Пластун.
— В тот день, когда мы охотились на Скороходова, я в Минобороновском клубе обедал с двумя ребятами танкистами. Их вызвали в Москву на какую-то комиссию. Один, в недавнем прошлом командир сводной танковой бригады, другой — начштаба. Так вот, как он рассказывал, бригаду собирали по всему округу и не дав даже месяца на сработку бросили на штурм Грозного. Хорошо укрепленного города-крепости, — начинаю я,
— Господи! Вот чего я точно не могу понять, что танкам делать в городе? — Валера обрушивает кулак на столешницу, отчего несчастная чашка совершает сальто-мортале и падает на пол.
— Они тоже этого понять не могли, но приказы не обсуждаются. Скажи, ты у нас что заканчивал в годы юности? — успокаиваю я своего друга, вполне, впрочем, разделяя его чувства.
— Рязанское десантное, ты и сам знаешь, — недовольно бормочет он.
— Знаю. Так вот, тебе десантнику эта истина понятна. А кому-то наверху, наверняка имеющему за плечами Академию Бронетанковых войск, а может быть и академию Генерального Штаба, мысль о том, что танки в городе используются только для поддержки пехоты, в голову не приходит. Почему? Я думаю потому, что каждый танк, пушка, БМП и так далее имеет свою, кстати весьма немалую цену. И если есть продавец — покупатель всегда найдется.
— Саша, — негромко кидает уже несколько пришедший в себя Пластун. — Мне кажется тебе стоит найти их. Если они до сих пор в Москве, а это скорее всего так, поскольку у нас ни одна комиссия быстро не работает, их стоит найти и поговорить более предметно. Поскольку, как говорил патер Браун: «Если хочешь спрятать опавший лист, прячь его в лесу, среди других опавших листьев, а если хочешь скрыть труп — лучше всего это сделать на поле боя». Понимаешь, о чем я говорю?
Я понимал. Вернее, догадывался. У меня в памяти сами собой всплыли слова полковника-танкиста о том, что в бригаду насовали всяческой рухляди бог весть откуда и о десяти танках Т-80, которые по бумагам числились состоящими на её вооружении. А также о целом эшелоне этих самых танков, стоящем в подмосковном Тенешево. Кто хочет спрятать покойника — прячет его на поле боя.
Дверь в кабинет отворилась. В проеме стоял Слава с подносом в руках.
— Ваш кофе, господа. — Он смотрит на наши лица. — Я что-то интересное пропустил?
Валера в общих чертах излагает ему выведанную информацию. Капитан Бирюков задумчиво кивает головой.
— Да. Все одно к одному. Саша, пока ты ездил на встречу, из архива принесли сводку по Мухамедшину. Посмотри, — он кивает на прозрачную пластиковую папку. — Там есть ряд очень занятных фактов. А сейчас о плохом. Через час сбор личного состава в актовом зале.
— Что-то случилось?
— Случилось. С понедельника центр прекращает свое существование.
Глава 13
Ну вот и дождались! Уж и не знаю, в полном ли здравии был господин Президент, подписывая указ о нашем расформировании, но документ подписан, а следовательно, пятнадцатилетняя работа Центра канула в анальное отверстие истории, и вряд ли кому-то удастся извлечь оттуда что-либо путное. Впрочем, что толку пенять на Президента. У него работа такая — совершать исторические глупости. Почему-то никто не захочет оперироваться у дилетанта хирурга, выдвинутого прямым тайным голосованием, а вот страной управлять у нас может любая кухарка. А уж кабинетный титан, полжизни своей проведший в восхваление своих предшественников и колебаниях вместе с генеральной линией партии, так уж и совсем великолепно. Белого коня и по центральной улице под колокольный звон.
Что ж, у такого государственного мужа добиваться понимания сути тайной войны. Дальше схватки за кресло она у него все равно не пойдет. То есть нет, подсознательно он необходимость в ней чувствует, поскольку голубь мира, если к нему повнимательней присмотреться, за поведением его проследить — птичка та еще. Слабого сородича в темечко клюнуть для него первое дело. Но вот о стратегии этой войны, а уж тем более о тактике, у лидера нашей неизбывно великой державы представление более чем смутное. А потому, подобно свихнувшемуся богу-громовержцу, мечет он куда-то вниз молнии и с неподдельным изумлением потом взирает на дело рук своих.
В конце декабря 1993 года «наш дорогой и всеми уважаемый» указом своим распускает не имеющее себе равных спецподразделение «Вымпел», оно же группа «В», едва-едва стараниями генерала армии Барсукова и командира группы генерал-майора Звягинцева удается отстоять антитеррористическую группу «А», преславутую «Альфу».
«Разрядка напряженности», скажете вы? Ох, уж лучше бы вы этого не говорили!
В девяносто пятом году господин президент, поняв очевидно, в конце концов, что свалял дурака, в ФСК начинает формирование Управления Специальных Операций… Слава богу, со специалистами вопрос решился довольно быстро. Благо, не успели они ещё разлететься по всей Руси великой в поисках заслуженного куска хлеба. Профессионализм и корпоративная гордость не дали. А если бы вдруг?
Как бы то ни было, за год более сотни «вымпеловцев» получили новую прописку в стенах контрразведки. Вот тут их и ожидал новый подвох. После того как политики, а я настаиваю, что это были именно политики и никто другой, наломали дров в Буденновске, очередным президентским указом в структуре ФСБ создается Антитеррористический центр. Ну что ж, как говориться: «Вещь полезная и главное своевременная…», но когда, в соответствии с этим указом, ФСБ из ведомства соседнего МВД передается их собственный отряд «Вега», в который вливается упраздненное Управление Специальных Операций?!
Тут в самом пристойном варианте вспоминаются слова поэта об упряжке, воле и трепетной лани, а в непристойной, я бы, пожалуй, оставил пару страниц многоточий для ненормативной лексики.
Для того, чтобы подготовить рядового бойца спецназовца уходит два года. Спустя эти годы он вполне адекватно выполняет поставленные перед ним боевые задачи. Офицеры после Питера, Новосибирска, Рязани [30]и других тому подобных учебных заведений ещё семь-восемь лет обучаются, прежде чем в пекле тайной войны закалку получить. И вот после всего этого, когда на подготовку великолепного профи уходит десяток лет и вся остальная жизнь, его вначале тасуют, как пятый туз в колоде, а потом заставляют заниматься делами, ему абсолютно не свойственными. Интересно, чувствует ли наше первое лицо какую-либо разницу между захватом самолета с террористами, уничтожением, скажем, ракетной базы в глубоком тылу противника и устройством дворцового переворота в каком-нибудь далеком Занзибаре? Похоже не чувствует. Ни в целях, ни в методах.
Мне могут возразить, что мы живем в цивилизованном обществе, а тайная или, как её ещё элегантно именуют, «малая» война — это что-то из времен отживших. Скупая мужская слеза навернется на глаза от таких слов. Бред болезненный. Если и нет до сих пор на этом дурацком шарике большой войны, то лишь потому, что профессионалы войны малой изо дня в день кладут за это свои головы. И — да простят меня люди доброй воли — но десяток таких спецов, с чьей бы стороны они не были, для дела мира значат куда как больше, чем все борцы за него вместе взятые со своими митингами и манифестациями…
Однако, как говаривал наш покойный генерал, «это все разговоры в пользу бедных». Дошла очередь и до нас. Интересно, куда наши кадры вольют? В урюпинскую добровольную пожарную дружину? Обидно, конечно, до чертиков и зло берет, но жизнь тем не менее на этом не заканчивается. И наша работа тоже. В сущности, что значит расформировать Центр? Отобрать особняк в Фарисеевском переулке и прочую нашу корпоративную недвижимость? Потеря, конечно, но, в общем, не фатальная. По Руси великой поискать, местечко всегда найдется. А богатства наши, трудом первых красных бизнесменов заработанные, неравномерно делятся на сметные и несметные. Сметные — от дырокола до чудо-тамбура при входе, с датчиками на всяческого рода «клопов» натасканными — все по списку налицо. А вот несметные, то есть в смете не учтенные, на деньги нашего «подсобного хозяйства» купленные, — их ни в каком списке нет. Они-то основу техническую могущества и составляют, и уж можно не сомневаться — из этого имущества и гвоздь налево не пойдет. Исчезнет все наше несметное добро в неизвестном, точнее известном крайне немногим, направлении, вместе с архивами, документами на владение собственностью за рубежом и счетами в иностранных банках.
Мы с лихвой отработали все это. И не наша вина в том что эта страна проиграла. Все, что требовалось от нас, было выполнено так, что ни один профессионал не скажет худого слова. Но шпага не делает из свинопаса фехтовальщика. Так что ж? Мы уничтожены? Вот уж нет! Уничтожить нас у кабинетных шаркунов — кишка тонка. Центр будет жив! А крыша над головой? Тоже мне, проблема! Схватка ещё только начинается. И нет смысла говорить, что мы обречены на смерть. Мы сами выбрали свой путь, сами обрекли себя, избрав профессию воина. И какая в том беда? Привет тебе, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя! Полагаю, наш марш запомнится тебе надолго. Что же до смерти, пустить себе пулю в висок, сделать харакири или прыгнуть со скалы в Тибр мы всегда успеем, а до того у нас есть ещё одна незаконченная миссия. Миссия, к которой нас готовили всю нашу жизнь, — защищать свое Отечество. Защищать, вне зависимости от личности врага, его силы и средств.
Сигнальщики, команда «Марш»! К бою, господа офицеры.
— В двух вряд ли получится, но попробую. В общем так, боевой офицер, классный танкист. В Афгане — капитан. За Панджшер удостоен Красной Звезды и очередного звания. В восемьдесят восьмом — Западная Группа Войск, начштаба танковой бригады, подполковник. Дальше есть одна занятная деталь. Он командует полком, который в конце восемьдесят восьмого — начале восемьдесят девятого получает на вооружение танки Т-80. Мухамедшин производится в полковники, сержанты-командиры танков одевают погоны прапорщиков.
— Курьез, конечно, но в чем интересность факта? Никакого криминала я пока не замечаю.
— Побойся Бога, командир. Со стороны полковника Мухамедшина, во всяком случае, никакого криминала не заметно. Вполне достойный путь боевого офицера.
— Так что же?
— Дело совсем в другом, — медленно произносит капитан Бирюков, словно перепроверяя в уме логику своих размышлений. — Двумя годами до того, даже, пожалуй, меньше, канцлер Коль и Горби встречаются и принципиально договариваются об объединении Германии и выводе войск из ГДР. Было такое?
— Было.
— Тогда ответь мне пожалуйста, зачем затевать чехарду с перевооружением, зачем вводить новую технику, когда ты обираешься выводить войска?
— Вопрос конечно интересный, — произношу я голосом «заслуженного немца». — Наверняка у тебя уже и ответ готов.
— Ну не то, чтобы готов, но кое-какие наметки есть.
— Давай, рассказывай!
— Хорошо, слушайте. Это пока предварительные наметки. Если у кого из вас есть дополнительный фактаж, выкладывайте на гора. Посмотрите, какая забавная цепочка выстраивается. Я тут просматривал компьютерную версию журнала «Шпигель» и наткнулся на слова, которые поначалу привели меня в состояние глубокого шока. Цитирую дословно, чтобы вы вполне могли оценить великолепие изложения.
— Слава, лучше вкратце, своими словами. Времени маловато осталось, — прерываю я начавшееся было обильное цитирование.
— Ладно, — с некоторым разочарованием в голосе произносит Бирюков. Страсть к декламированию у него неистребима. Слава Богу, это, пожалуй, самый тяжкий из его недостатков. — В общем жалуется бывший офицер-танкист гедеэровской армии, оставшийся без работы в результате устроенного там погрома. Говорит он следующее: «Освоение танка „Леопард“ на курсах переподготовки в Кобленце не составило никакого труда.»
— Охотно верю, — хмыкает Валера, — этим ребятам палец в рот не клади. Я с ними встречался. Им что «леопард», что «Мерседес» — особой разницы нет.
— Комментарии потом, — перебивает Слава. — Ты слушай дальше. В общем, каждый рычаг, каждую кнопку в этой машине они знают, хоть среди ночи разбуди. Но что его крайне удивляет, это то, что на базе ликвидации техники армии ГДР в Шарлоттенхофе высокопоставленные офицеры-танкисты из бундесвера не могут отличить танк Т-72 от Т-55.
— Прости что? — не совсем понимая, не ослышался ли, переспрашиваю я.
— Не могут отличить Т-72 от Т-55, — повторяет Слава.
— А слона от носорога отличить не пробовали? — вставляет реплику Валера.
— Погоди, я кажется понял. Ты хочешь сказать, что в Шарлоттенхофе под видом одних танков уничтожаются другие?
— Похоже, что так. Подумай сам. Не может быть, чтобы высокопоставленные офицеры-танкисты бундесвера не могли распознать основной танк вероятного противника.
— Абсолютно невероятно.
— Именно. Но, с другой стороны, немцам глубоко безразлично, какие танки уничтожать. Их больше интересует, сколько единиц бронетехники уничтожить, списать по ведомости. Каких — без разницы. А если по этому поводу им ещё кинуть некоторую сумму дойчмарок, то они тебе танк от трактора не отличат.
— Допустим. Во всяком случае, здравому смыслу подобное предложение не противоречит. Тот же генерал Пиночет, которого в особых симпатиях к армиям Восточного пакта не обвинишь, отзывается о бундесвере крайне нелестно.
— Оставим это на его совести. Я о другом, — обрывает мой экскурс в историю Бирюков. — Представь себе, что у тебя есть информация о том, что через пару лет войска страны Игрек будут выводиться из страны Икс.
— Представил, — киваю я. — немцы о выводе войск знали минимум за полгода до официального объявления. Сидя наверху, знать об этом за год-полтора — не проблема.
— Верно. Теперь представь, что у тебя есть возможность перемещать боевую технику с места на место.
— Ну, при известной величине звезд на погонах и это вполне вероятно.
— Отлично. Тогда мы берем, скажем, из под Кривого Рога, где имеется целое стойбище устаревшей бронетехники, энное количество старых танков и отправляем их эшелоном в Германию. Скажем, в Планкен.
— Почему именно Планкен?
— Там железнодорожная ветка и танковый полигон — то, что нужно. Так вот, все это старье и рухлядь до поры до времени числиться за полигонами, скажем, в качестве мишеней. Потом, когда приходит время выводить войска, некто находит, а скорее всего, уже давно имеет, общий язык с руководством армии ГДР. Армии этой, как мы понимаем, жить осталось всего ничего, а новых вакансий на офицерские и генеральские должности всего 750. Из них генералов — двадцать. Четырнадцать бригадных, пять генерал-майоров и один генерал-лейтенант.
— Хорошо. Но для чего ты мне все это рассказываешь?
— Господи! — возмущается Слава. — Это же понятно до примитивности! Меньше тридцати процентов кадровых военных ГДР нашли себе место в Бундесвере. А если ты генерал, доживающий в своем кабинете последние дни и не ждущий от новой власти ничего хорошего, станешь ли ты подкрашивать свои танки для того, чтобы преподнести их чужим злым дядям или по просьбе своего старого приятеля подменишь одни «коробочки» на другие, получив при этом достаточно денег для безбедной старости где-нибудь в тихом уголке новой Объединенной Германии?
— Пожалуй, это тоже не противоречит здравому смыслу. Таким образом, немецкие танки советского производства возвращаются на Родину, а вместо них уничтожается рухлядь, собранная с танкодромов!
— Правильно, командир. Но цепочка на этом не заканчивается. Танки вывезенные из ГДР направляются в Тенишево, где им устраивают профилактический ремонт и перекраску. Отсюда их на выбор можно продавать любому желающему, а можно обменять на более новые.
— Ну конечно же! — я хлопаю себя ладонью по лбу. — Как же я сразу не догадался! Ты можешь сказать, когда до настоящего времени в последний раз использовались сводные части? Если, конечно, не считать парад Победы?
— Насколько я помню, при обороне Москвы, — опасаясь ошибиться, чуть помедлив, отвечает капитан Бирюков.
— А теперь вот — в Чечне! Собирают, по утверждению Минобороны, из тридцати — сорока частей со всех округов. А потом, не дав не то, что сработаться, но даже толком узнать друг друга, бросают в бой. Тасовать такие части можно сколько угодно, без ущерба для их боеспособности. Она, увы, условна. Армию загнали на бойню! Для чего спрашивается? Полицейская акция? Наведение конституционного порядка? Черта с два! Для того, чтобы списать побольше техники, боеприпасов, горючки и прочего военного имущества! Не может такого быть, чтобы российская армия при умелом руководстве не смогла бы задавить Чечню! Не в первый раз! Опыт есть. Однако, с самого начала, от ввода наших войск до последнего дня боев допущен такой катастрофический ряд «ошибок и просчетов», что иначе как заранее обдуманным преступным сговором их не объяснить. При всем уважении к боевому духу и отваге чеченцев.
— В общем понятно, — подытоживает наш разговор Валера, с видимым удовольствием поглощающий принесенный Бирюковым кофе. — Желая того или не желая, мы столкнулись с крупнейшей, может быть крупнейшей в мире, компанией занимающейся контрабандой вооружений. Полагаю, что не только танков, но и всего остального. Компания транснациональная, имеющая любую желаемую поддержку на самом верху военного, финансового и политического истеблишмента. Что будем делать по этому поводу, господа офицеры?
Тагир Насурутдинов, занявший Валерино место на диване, открывает правый глаз. У него забавная манера спать и все слышать.
— Я полагаю, что пора ехать в Узбекистан. Посмотреть, что там замышляется. Куда то же эти танки из Тенишево направляются. Не среди барханов же им ралли устраивать.
— Ты прав. Что-то типа секретного полигона там должно быть.
— Должно-должно, — соглашается Тагир, вновь закрывая глаз. — Слава вот начал о земляке моем рассказывать, да сбился. Так если позволите, я ещё немного продолжу. После развала Союза полковник Мухамедшин занимает видное место в Минобороны Узбекистана. В частности, его подпись стоит под документом, регламентирующим состав узбекской армии, а также определяющий принадлежащую ей недвижимость. После отставки в декабре девяносто третьего — начале девяносто четвертого получает предложение от «Вестборн технолоджи инкорпорейтед» занять пост директора местного филиала фирмы.
— Так, ради досужего интереса, Тагир, может быть тебе известно, чем занималась или может быть занимается эта фирма в Узбекистане?
— Известно. Там у нас это известно практически любому. WTI занимается геологическими изысканиями.
— Фирма драного волка Мюррея — геологическими изысканиями? — веселюсь я. — И что ищут?
— Какая разница? — пожимает плечами Тагир. — Нефть, газ, от Бога дулю! Это дает им возможность отчуждать значительные территории, аккумулировать технику, а если учесть, что мы имели дело с Мухамедшиным, то, скорее всего, имеется и какая-то забытая в списке воинская часть. Как вы думаете?
— Звучит убедительно. А как на самом деле, одному Аллаху известно.
— Вот я и говорю, — продолжает настаивать Тагир, — что надо мне съездить к Аллаху поближе и лично разобраться, что к чему.
— Опасно, — смотрит на меня Слава.
— Не подвергается с опасности только тот, кто уже умер. И то, только до Страшного Суда, — изрекает майор Пластун. — Тагир дело говорит.
— Ребята, за меня бояться не стоит, — успокаивает Тагир, — У них там своя мафия, у меня своя. Посмотрим, чья возьмет.
Ну, мафия по отношению к концерну «Мюррей — Горелов и партнеры» — это слабо сказано. Если правда то, что мы предполагаем, все проделки мафии перед здешними делами — похищение варенья из буфета в сравнении с ограблением Нацбанка. Частную армию они там создают, что ли? Во всяком случае, на деньги, которые там крутятся, весь Узбекистан в цветущий сад превратить можно!
Ладно, мы, небось, тоже не в церковно-приходской школе обучались. Посмотрим. И силы все приложим, чтобы наша взяла, поскольку, если нам все это время и удавалось благополучно уходить из-под наблюдения заинтересованных особ, то никто не может гарантировать, что это будет продолжаться сколько-нибудь долго. Недооценивать противника — самый опасный порок оперативника. Профи там хватает, и это серьезно. Переиграем — честь нам и хвала. Нет — сомнут, в бетон вотрут и не заметят. Против махины идем — это четко осознавать надо. За нами, кроме нас самих, наших знаний и умений — никого и ничего нет. И делаем мы то, что считаем должным. Должным и правильным. Ибо служим мы не государственным мужам и даже не государству. Лишь Отечеству посвятили мы свои табельные шпаги. Беда тому, кто спутает его — Родину отцов и дедов с монстром государственной машины.
Что ж, у такого государственного мужа добиваться понимания сути тайной войны. Дальше схватки за кресло она у него все равно не пойдет. То есть нет, подсознательно он необходимость в ней чувствует, поскольку голубь мира, если к нему повнимательней присмотреться, за поведением его проследить — птичка та еще. Слабого сородича в темечко клюнуть для него первое дело. Но вот о стратегии этой войны, а уж тем более о тактике, у лидера нашей неизбывно великой державы представление более чем смутное. А потому, подобно свихнувшемуся богу-громовержцу, мечет он куда-то вниз молнии и с неподдельным изумлением потом взирает на дело рук своих.
В конце декабря 1993 года «наш дорогой и всеми уважаемый» указом своим распускает не имеющее себе равных спецподразделение «Вымпел», оно же группа «В», едва-едва стараниями генерала армии Барсукова и командира группы генерал-майора Звягинцева удается отстоять антитеррористическую группу «А», преславутую «Альфу».
«Разрядка напряженности», скажете вы? Ох, уж лучше бы вы этого не говорили!
В девяносто пятом году господин президент, поняв очевидно, в конце концов, что свалял дурака, в ФСК начинает формирование Управления Специальных Операций… Слава богу, со специалистами вопрос решился довольно быстро. Благо, не успели они ещё разлететься по всей Руси великой в поисках заслуженного куска хлеба. Профессионализм и корпоративная гордость не дали. А если бы вдруг?
Как бы то ни было, за год более сотни «вымпеловцев» получили новую прописку в стенах контрразведки. Вот тут их и ожидал новый подвох. После того как политики, а я настаиваю, что это были именно политики и никто другой, наломали дров в Буденновске, очередным президентским указом в структуре ФСБ создается Антитеррористический центр. Ну что ж, как говориться: «Вещь полезная и главное своевременная…», но когда, в соответствии с этим указом, ФСБ из ведомства соседнего МВД передается их собственный отряд «Вега», в который вливается упраздненное Управление Специальных Операций?!
Тут в самом пристойном варианте вспоминаются слова поэта об упряжке, воле и трепетной лани, а в непристойной, я бы, пожалуй, оставил пару страниц многоточий для ненормативной лексики.
Для того, чтобы подготовить рядового бойца спецназовца уходит два года. Спустя эти годы он вполне адекватно выполняет поставленные перед ним боевые задачи. Офицеры после Питера, Новосибирска, Рязани [30]и других тому подобных учебных заведений ещё семь-восемь лет обучаются, прежде чем в пекле тайной войны закалку получить. И вот после всего этого, когда на подготовку великолепного профи уходит десяток лет и вся остальная жизнь, его вначале тасуют, как пятый туз в колоде, а потом заставляют заниматься делами, ему абсолютно не свойственными. Интересно, чувствует ли наше первое лицо какую-либо разницу между захватом самолета с террористами, уничтожением, скажем, ракетной базы в глубоком тылу противника и устройством дворцового переворота в каком-нибудь далеком Занзибаре? Похоже не чувствует. Ни в целях, ни в методах.
Мне могут возразить, что мы живем в цивилизованном обществе, а тайная или, как её ещё элегантно именуют, «малая» война — это что-то из времен отживших. Скупая мужская слеза навернется на глаза от таких слов. Бред болезненный. Если и нет до сих пор на этом дурацком шарике большой войны, то лишь потому, что профессионалы войны малой изо дня в день кладут за это свои головы. И — да простят меня люди доброй воли — но десяток таких спецов, с чьей бы стороны они не были, для дела мира значат куда как больше, чем все борцы за него вместе взятые со своими митингами и манифестациями…
Однако, как говаривал наш покойный генерал, «это все разговоры в пользу бедных». Дошла очередь и до нас. Интересно, куда наши кадры вольют? В урюпинскую добровольную пожарную дружину? Обидно, конечно, до чертиков и зло берет, но жизнь тем не менее на этом не заканчивается. И наша работа тоже. В сущности, что значит расформировать Центр? Отобрать особняк в Фарисеевском переулке и прочую нашу корпоративную недвижимость? Потеря, конечно, но, в общем, не фатальная. По Руси великой поискать, местечко всегда найдется. А богатства наши, трудом первых красных бизнесменов заработанные, неравномерно делятся на сметные и несметные. Сметные — от дырокола до чудо-тамбура при входе, с датчиками на всяческого рода «клопов» натасканными — все по списку налицо. А вот несметные, то есть в смете не учтенные, на деньги нашего «подсобного хозяйства» купленные, — их ни в каком списке нет. Они-то основу техническую могущества и составляют, и уж можно не сомневаться — из этого имущества и гвоздь налево не пойдет. Исчезнет все наше несметное добро в неизвестном, точнее известном крайне немногим, направлении, вместе с архивами, документами на владение собственностью за рубежом и счетами в иностранных банках.
Мы с лихвой отработали все это. И не наша вина в том что эта страна проиграла. Все, что требовалось от нас, было выполнено так, что ни один профессионал не скажет худого слова. Но шпага не делает из свинопаса фехтовальщика. Так что ж? Мы уничтожены? Вот уж нет! Уничтожить нас у кабинетных шаркунов — кишка тонка. Центр будет жив! А крыша над головой? Тоже мне, проблема! Схватка ещё только начинается. И нет смысла говорить, что мы обречены на смерть. Мы сами выбрали свой путь, сами обрекли себя, избрав профессию воина. И какая в том беда? Привет тебе, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя! Полагаю, наш марш запомнится тебе надолго. Что же до смерти, пустить себе пулю в висок, сделать харакири или прыгнуть со скалы в Тибр мы всегда успеем, а до того у нас есть ещё одна незаконченная миссия. Миссия, к которой нас готовили всю нашу жизнь, — защищать свое Отечество. Защищать, вне зависимости от личности врага, его силы и средств.
Сигнальщики, команда «Марш»! К бою, господа офицеры.
* * *
— Хорошо, Слава. До понедельника ещё некоторое время есть, до панихиды у начальства тоже. В двух словах, что там с этим Мухамедшиным.— В двух вряд ли получится, но попробую. В общем так, боевой офицер, классный танкист. В Афгане — капитан. За Панджшер удостоен Красной Звезды и очередного звания. В восемьдесят восьмом — Западная Группа Войск, начштаба танковой бригады, подполковник. Дальше есть одна занятная деталь. Он командует полком, который в конце восемьдесят восьмого — начале восемьдесят девятого получает на вооружение танки Т-80. Мухамедшин производится в полковники, сержанты-командиры танков одевают погоны прапорщиков.
— Курьез, конечно, но в чем интересность факта? Никакого криминала я пока не замечаю.
— Побойся Бога, командир. Со стороны полковника Мухамедшина, во всяком случае, никакого криминала не заметно. Вполне достойный путь боевого офицера.
— Так что же?
— Дело совсем в другом, — медленно произносит капитан Бирюков, словно перепроверяя в уме логику своих размышлений. — Двумя годами до того, даже, пожалуй, меньше, канцлер Коль и Горби встречаются и принципиально договариваются об объединении Германии и выводе войск из ГДР. Было такое?
— Было.
— Тогда ответь мне пожалуйста, зачем затевать чехарду с перевооружением, зачем вводить новую технику, когда ты обираешься выводить войска?
— Вопрос конечно интересный, — произношу я голосом «заслуженного немца». — Наверняка у тебя уже и ответ готов.
— Ну не то, чтобы готов, но кое-какие наметки есть.
— Давай, рассказывай!
— Хорошо, слушайте. Это пока предварительные наметки. Если у кого из вас есть дополнительный фактаж, выкладывайте на гора. Посмотрите, какая забавная цепочка выстраивается. Я тут просматривал компьютерную версию журнала «Шпигель» и наткнулся на слова, которые поначалу привели меня в состояние глубокого шока. Цитирую дословно, чтобы вы вполне могли оценить великолепие изложения.
— Слава, лучше вкратце, своими словами. Времени маловато осталось, — прерываю я начавшееся было обильное цитирование.
— Ладно, — с некоторым разочарованием в голосе произносит Бирюков. Страсть к декламированию у него неистребима. Слава Богу, это, пожалуй, самый тяжкий из его недостатков. — В общем жалуется бывший офицер-танкист гедеэровской армии, оставшийся без работы в результате устроенного там погрома. Говорит он следующее: «Освоение танка „Леопард“ на курсах переподготовки в Кобленце не составило никакого труда.»
— Охотно верю, — хмыкает Валера, — этим ребятам палец в рот не клади. Я с ними встречался. Им что «леопард», что «Мерседес» — особой разницы нет.
— Комментарии потом, — перебивает Слава. — Ты слушай дальше. В общем, каждый рычаг, каждую кнопку в этой машине они знают, хоть среди ночи разбуди. Но что его крайне удивляет, это то, что на базе ликвидации техники армии ГДР в Шарлоттенхофе высокопоставленные офицеры-танкисты из бундесвера не могут отличить танк Т-72 от Т-55.
— Прости что? — не совсем понимая, не ослышался ли, переспрашиваю я.
— Не могут отличить Т-72 от Т-55, — повторяет Слава.
— А слона от носорога отличить не пробовали? — вставляет реплику Валера.
— Погоди, я кажется понял. Ты хочешь сказать, что в Шарлоттенхофе под видом одних танков уничтожаются другие?
— Похоже, что так. Подумай сам. Не может быть, чтобы высокопоставленные офицеры-танкисты бундесвера не могли распознать основной танк вероятного противника.
— Абсолютно невероятно.
— Именно. Но, с другой стороны, немцам глубоко безразлично, какие танки уничтожать. Их больше интересует, сколько единиц бронетехники уничтожить, списать по ведомости. Каких — без разницы. А если по этому поводу им ещё кинуть некоторую сумму дойчмарок, то они тебе танк от трактора не отличат.
— Допустим. Во всяком случае, здравому смыслу подобное предложение не противоречит. Тот же генерал Пиночет, которого в особых симпатиях к армиям Восточного пакта не обвинишь, отзывается о бундесвере крайне нелестно.
— Оставим это на его совести. Я о другом, — обрывает мой экскурс в историю Бирюков. — Представь себе, что у тебя есть информация о том, что через пару лет войска страны Игрек будут выводиться из страны Икс.
— Представил, — киваю я. — немцы о выводе войск знали минимум за полгода до официального объявления. Сидя наверху, знать об этом за год-полтора — не проблема.
— Верно. Теперь представь, что у тебя есть возможность перемещать боевую технику с места на место.
— Ну, при известной величине звезд на погонах и это вполне вероятно.
— Отлично. Тогда мы берем, скажем, из под Кривого Рога, где имеется целое стойбище устаревшей бронетехники, энное количество старых танков и отправляем их эшелоном в Германию. Скажем, в Планкен.
— Почему именно Планкен?
— Там железнодорожная ветка и танковый полигон — то, что нужно. Так вот, все это старье и рухлядь до поры до времени числиться за полигонами, скажем, в качестве мишеней. Потом, когда приходит время выводить войска, некто находит, а скорее всего, уже давно имеет, общий язык с руководством армии ГДР. Армии этой, как мы понимаем, жить осталось всего ничего, а новых вакансий на офицерские и генеральские должности всего 750. Из них генералов — двадцать. Четырнадцать бригадных, пять генерал-майоров и один генерал-лейтенант.
— Хорошо. Но для чего ты мне все это рассказываешь?
— Господи! — возмущается Слава. — Это же понятно до примитивности! Меньше тридцати процентов кадровых военных ГДР нашли себе место в Бундесвере. А если ты генерал, доживающий в своем кабинете последние дни и не ждущий от новой власти ничего хорошего, станешь ли ты подкрашивать свои танки для того, чтобы преподнести их чужим злым дядям или по просьбе своего старого приятеля подменишь одни «коробочки» на другие, получив при этом достаточно денег для безбедной старости где-нибудь в тихом уголке новой Объединенной Германии?
— Пожалуй, это тоже не противоречит здравому смыслу. Таким образом, немецкие танки советского производства возвращаются на Родину, а вместо них уничтожается рухлядь, собранная с танкодромов!
— Правильно, командир. Но цепочка на этом не заканчивается. Танки вывезенные из ГДР направляются в Тенишево, где им устраивают профилактический ремонт и перекраску. Отсюда их на выбор можно продавать любому желающему, а можно обменять на более новые.
— Ну конечно же! — я хлопаю себя ладонью по лбу. — Как же я сразу не догадался! Ты можешь сказать, когда до настоящего времени в последний раз использовались сводные части? Если, конечно, не считать парад Победы?
— Насколько я помню, при обороне Москвы, — опасаясь ошибиться, чуть помедлив, отвечает капитан Бирюков.
— А теперь вот — в Чечне! Собирают, по утверждению Минобороны, из тридцати — сорока частей со всех округов. А потом, не дав не то, что сработаться, но даже толком узнать друг друга, бросают в бой. Тасовать такие части можно сколько угодно, без ущерба для их боеспособности. Она, увы, условна. Армию загнали на бойню! Для чего спрашивается? Полицейская акция? Наведение конституционного порядка? Черта с два! Для того, чтобы списать побольше техники, боеприпасов, горючки и прочего военного имущества! Не может такого быть, чтобы российская армия при умелом руководстве не смогла бы задавить Чечню! Не в первый раз! Опыт есть. Однако, с самого начала, от ввода наших войск до последнего дня боев допущен такой катастрофический ряд «ошибок и просчетов», что иначе как заранее обдуманным преступным сговором их не объяснить. При всем уважении к боевому духу и отваге чеченцев.
— В общем понятно, — подытоживает наш разговор Валера, с видимым удовольствием поглощающий принесенный Бирюковым кофе. — Желая того или не желая, мы столкнулись с крупнейшей, может быть крупнейшей в мире, компанией занимающейся контрабандой вооружений. Полагаю, что не только танков, но и всего остального. Компания транснациональная, имеющая любую желаемую поддержку на самом верху военного, финансового и политического истеблишмента. Что будем делать по этому поводу, господа офицеры?
Тагир Насурутдинов, занявший Валерино место на диване, открывает правый глаз. У него забавная манера спать и все слышать.
— Я полагаю, что пора ехать в Узбекистан. Посмотреть, что там замышляется. Куда то же эти танки из Тенишево направляются. Не среди барханов же им ралли устраивать.
— Ты прав. Что-то типа секретного полигона там должно быть.
— Должно-должно, — соглашается Тагир, вновь закрывая глаз. — Слава вот начал о земляке моем рассказывать, да сбился. Так если позволите, я ещё немного продолжу. После развала Союза полковник Мухамедшин занимает видное место в Минобороны Узбекистана. В частности, его подпись стоит под документом, регламентирующим состав узбекской армии, а также определяющий принадлежащую ей недвижимость. После отставки в декабре девяносто третьего — начале девяносто четвертого получает предложение от «Вестборн технолоджи инкорпорейтед» занять пост директора местного филиала фирмы.
— Так, ради досужего интереса, Тагир, может быть тебе известно, чем занималась или может быть занимается эта фирма в Узбекистане?
— Известно. Там у нас это известно практически любому. WTI занимается геологическими изысканиями.
— Фирма драного волка Мюррея — геологическими изысканиями? — веселюсь я. — И что ищут?
— Какая разница? — пожимает плечами Тагир. — Нефть, газ, от Бога дулю! Это дает им возможность отчуждать значительные территории, аккумулировать технику, а если учесть, что мы имели дело с Мухамедшиным, то, скорее всего, имеется и какая-то забытая в списке воинская часть. Как вы думаете?
— Звучит убедительно. А как на самом деле, одному Аллаху известно.
— Вот я и говорю, — продолжает настаивать Тагир, — что надо мне съездить к Аллаху поближе и лично разобраться, что к чему.
— Опасно, — смотрит на меня Слава.
— Не подвергается с опасности только тот, кто уже умер. И то, только до Страшного Суда, — изрекает майор Пластун. — Тагир дело говорит.
— Ребята, за меня бояться не стоит, — успокаивает Тагир, — У них там своя мафия, у меня своя. Посмотрим, чья возьмет.
Ну, мафия по отношению к концерну «Мюррей — Горелов и партнеры» — это слабо сказано. Если правда то, что мы предполагаем, все проделки мафии перед здешними делами — похищение варенья из буфета в сравнении с ограблением Нацбанка. Частную армию они там создают, что ли? Во всяком случае, на деньги, которые там крутятся, весь Узбекистан в цветущий сад превратить можно!
Ладно, мы, небось, тоже не в церковно-приходской школе обучались. Посмотрим. И силы все приложим, чтобы наша взяла, поскольку, если нам все это время и удавалось благополучно уходить из-под наблюдения заинтересованных особ, то никто не может гарантировать, что это будет продолжаться сколько-нибудь долго. Недооценивать противника — самый опасный порок оперативника. Профи там хватает, и это серьезно. Переиграем — честь нам и хвала. Нет — сомнут, в бетон вотрут и не заметят. Против махины идем — это четко осознавать надо. За нами, кроме нас самих, наших знаний и умений — никого и ничего нет. И делаем мы то, что считаем должным. Должным и правильным. Ибо служим мы не государственным мужам и даже не государству. Лишь Отечеству посвятили мы свои табельные шпаги. Беда тому, кто спутает его — Родину отцов и дедов с монстром государственной машины.
Глава 14
Вот и закончилась служба государева. Теперь сорок пять суток отпуска, а там, как пожелаешь: то ли впрягайся в новую лямку, то ли свободный полет. Ничего, полетаем — на наш век дичи хватит. С понедельника Центр, как древнерусский град Китеж уходит под воду, но существовать от этого не перестает. И работы своей, естественно, не сворачивает. А то, что нас, словно какой-то кружок вязания на спицах при жилуправлении, с занимаемой площади выставили, ну что ж, кому от этого хуже? Работать мы и сами умеем, возможности у нас для этого остаются, а общее руководство сверху… Обойдемся без политрука! Пусть себе занимается кабинетными маневрами и ячеистым бетоном.
Прощай, барский особняк в Фарисеевском переулке. Забавно будет узнать, кому ты теперь достанешься. Какому-нибудь Горелову, а может, наводнят тебя тараканы-чиновники, с деловым видом подъедающие то, что отцы не доели? Уж лучше Горелову, Стругову, кому-то ещё из этой братии. Есть шанс, что хоть в доме порядок будет. Потому как, куда ступала нога чиновника, нога человека уже ступить не может. Домовые, что ли из таких домов уходят? А без них — это так, скелет, а не жилище.
Прощай, барский особняк в Фарисеевском переулке. Забавно будет узнать, кому ты теперь достанешься. Какому-нибудь Горелову, а может, наводнят тебя тараканы-чиновники, с деловым видом подъедающие то, что отцы не доели? Уж лучше Горелову, Стругову, кому-то ещё из этой братии. Есть шанс, что хоть в доме порядок будет. Потому как, куда ступала нога чиновника, нога человека уже ступить не может. Домовые, что ли из таких домов уходят? А без них — это так, скелет, а не жилище.