Страница:
— Федор Федорович, позвольте сигаретку.
Гэбэшник смотрит на меня с нескрываемым удивлением, но протягивает пачку.
— Спасибо. — киваю я, нагибаясь над зажигалкой.
Вообще то, я вполне согласен с плакатами, проповедующими, что никотин — это медленная смерть, но для пользы дела иногда приходится пренебречь пользой тела.
— Мы с вами знакомы? — голос товарища Калашникова звучит вкрадчиво и настороженно. Лобовые атаки в его ведомстве отродясь переносили плохо.
— Не совсем. Я о вас знаю несколько больше, чем вы обо мне. Но меня это вполне устраивает.
— Наглец!
Слово то какое нашел! Того и гляди на дуэль вызовет.
— Есть немного. — сокрушенно соглашаюсь я, — Ладно. Карты на стол. Я старый друг Ани. Еще с тех времен, когда вашего банка и в помине не было. Что еще? Майор спецназа. С фирмой, которую вы здесь представляете, никаких дел не имел и, надеюсь, иметь не буду.
— Почему вы мне все это рассказываете?
— Потому, что вы начальник секъюрити «Россэкономбанка».
— Вы ошибаетесь…
— Федор Федорович, полноте! Человеку вашего опыта и вашей квалификации рассказывать такие сказки! Оставьте манеру отрицать очевидные вещи политикам. Вам это не идет!
— Что вам нужно?
Голос Калашникова суров, словно приговор военного трибунала. Что ж, такой тон мне вполне подходит.
— Когда мы с Аней выходили из зала, за нами увязался один из ваших мальчиков. Я понимаю, что подобная бдительность — часть вашей работы. Это даже похвально. Но, я терпеть не могу, когда за мною бродят подобные личности. Если я кого-то из них обнаружу у себя на хвосте, а можете поверить, если они там будут, то я их обнаружу — этот человек попросту пропадет без вести. Это я вам обещаю. Еще я могу дать вам слово офицера, а оно для меня значит очень много, что я ни в какой форме не желаю причинять ущерб вашей фирме. Так что, будем ли мы воевать или жить в мире — зависит от вас.
— Вы мне угрожаете?
— Ни в коем случае. Я даю вам информацию, которую следует учесть, прежде чем предпринимать что-либо в моем направлении.
Красный огонек на циферблате перестал мигать, напоминая о необходимости заканчивать беседу.
— Простите за мою назойливость — я мягко, но твердо взял Федор Федоровича под локоть — мне пора уходить, не могли бы вы проводить меня до выхода.
Понимая, видимо, что сопротивление бесполезно и все доводы против будут мною пропущены мимо ушей, собеседник послушно бредет рядом. Если бы он мог убить меня прямо здесь, не сходя с места, то непременно воспользовался представившейся возможностью. К счастью, её нет. Поэтому он смотрит на меня с тихой ненавистью и призывает в уме на мою голову все семь казней египетских. Мы выходим на улицу. Как я и ожидал, ОМОНовское оцепление уже снято. Кое-где, поигрывая дубинками, небольшими группами стоят ратоборцы. Работы у них сейчас никакой, деньги идут, поэтому они стоят себе и травят анекдоты. И слава Богу. Вдыхаю свежий воздух полной грудью. Что может быть приятней после душного зала, после продымленной курилки, наполнить свои легкие свежим воздухом. Даже если этот, увы, загазованный московский воздух, а не напоенный ароматами леса кислород Рублево.
Уже темно. Но благо, устроители конкурса на поскупились на иллюминацию. Приближающийся тагировский «Опель» видно издалека.
— И последнее, Федор Федорович. Я очень тепло отношусь к Ане. Думаю, это не вызывает сомнений? Так вот, если каким-либо образом вы или ваши люди попытаетесь давить на нее, я вас оскальпирую тупым ножом. Запомнили?
Не думаю, что у него возникли какие-то сомнения по поводу правдивости моих слов. Во всяком случае, лучше бы их не возникло.
«Опель» чуть тормозит около нас. Дверца распахивается на ходу.
— Счастливо оставаться!
Прощайте, товарищ Калашников. Искренне надеюсь, что наше знакомство не станет близким.
— Неплохо ты устроился! — с завистью в голосе произносит Тагир, прибавляя скорость. — Где б себе такую работу найти?
— Только старшему офицерскому составу, — сурово отвечаю я. — Спасибо тебе, выручил.
— Красотки не отпускали?
— Что-то в этом роде.
— Та, что сейчас была с тобой, мне не понравилась.
— Да ну тебя! Лучше расскажи, что ты там выходил?
— Рассказываю. Приехал я по указанному адресу. Осмотрелся внимательно и понял, — он убирает руку с руля и многозначительно поднимает вверх указательный палец, — кадры решают все.
— Толковая мысль. Где-то я её уже слышал, — мудро соглашаюсь я.
Тагир не обращает внимания на мою шпильку.
— Хрущобу себе представляешь? Черемушки…
— Естественно.
— Так вот. Квартира, конечно же, под наблюдением. Из дома напротив смотрят во всю. Оптику видно невооруженным глазом. Телефон на прослушке. Опять же клопы [22]. И все. Представляешь! Старики разбежались по коммерческим структурам, а молодняк ещё зеленый. Нет опыта. Учить некому, — возмущенно вещает Насурутдинов.
— Что тебя печалит? А был бы опыт, перекрыли бы они все щели, тогда что? — пожимаю плечами я, вспоминая своего недавнего знакомого, одного из плеяды ушедших. Одним опытом тут пожалуй не обойтись.
— За державу обидно, — отвечает капитан Насурутдинов и я знаю, что это не поза, — а кроме того, какой интерес обыгрывать недоучек?
— Ладно, миллион терзаний Чацкого оставь для следующего раза. Говори по делу.
— Да рассказывать особо нечего. Открыл подвал в торце дома, прошел, вышел в подъезде, поднялся, тихо открыл дверь, тихо проник в квартиру…
— Ну, не тяни!
— Я не тяну. Машину «Сайга 410К» [23]знаешь?
— Представляю.
— Так вот. Сидит наш Стрельцов в кресле около двери в комнату и ствол этой штуковины прямехонько мне в грудь направлен… — мой друг сделал эффектную театральную паузу.
— Достойно уважения, — подтвердил я.
— Вне всякого сомнения. Слух у парня абсолютный. Я очень тихо вошел.
— Поскольку дырок в тебе не заметно, полагаю, вам таки удалось договориться, — высказываю я рабочую версию.
— Черт возьми, в логике не откажешь. Объяснились конечно. Слава Богу, мужик толковый оказался, не то б разговаривал бы сейчас со мной, как же!
— Будем ехать мимо храма, поставим свечку.
— Аллаху?
— Хоть Будде! Разницы никакой. Господь един.
— В общем, выдал он мне листок бумаги и ручку, после чего договаривающиеся стороны вступили в оживленную переписку.
— Ну ты темнила. Можешь четко доложить, о чем договорились?
— А-а-а! — разочарованно тянет Тагир, словно только сейчас понимая, чего от него хотят. Ему явно нравиться измываться над начальством. — Я-то думал, тебе интересно будет узнать, как все было.
— Позже. Пока давай результаты.
— Даю. Завтра у Мальчиша-Кибальчиша собирается клуб коллекционеров. В одиннадцать утра встречаемся там. Усек?
— Молодец! Благодарность от лица службы.
— Служу Отечеству! Ладно командир, подъезжаем. Готовь ксиву [24].
— Привет, Саша, — открывая глаза и мучительным усилием воли подавляя зевоту, произносит он и, накрыв левой рукой макушку, приставляет правую к уху. — Докладываю. За время твоего отсутствия в вверенном подразделении происшествий не было. Майор Пластун роет землю в Тенешево, будет завтра утром, Тагир, я так понимаю, тебе уже доложился, у меня — работа полным ходом, в общем, как говаривал Карабас-Барабас: «Еще сто тысяч ведер — и золотой ключик у нас в кармане!»
— Как я вижу, у тебя хорошенькое настроение?
— Да. Полагаю, когда ты услышишь о моих сегодняшних находках, оно у тебя тоже улучшится. Или наоборот ухудшится. Все зависит от того, как смотреть на вещи. Пока что о великий и ужасный, поведай нам о своих успехах на стезе разведки среди прекрасных дам.
— Пижон!
Я рассказываю о результатах сегодняшнего культпохода. Мне стыдиться нечего. Результат сегодняшнего дня если не успех, то заявка на него, это уж точно.
Слава демонстрирует мне большой палец.
— Я верил в тебя, командир, — прочувствовано произносит он. — Ладно, постараюсь тоже не ударить в грязь лицом. Тем более, что определенная работа для предотвращения этого прискорбного факта, несомненно, проведена, — актерствует Слава.
— Давай, хвастайся.
— Это сколько угодно. — Тон его становиться серьезным. — Побывал я в Управлении, с народом поговорил, походил, посмотрели вот какая картина начала вырисовываться. Подполковник ФСК Олег Георгиевич Сухорук 1950 года рождения, в Москве в центральном аппарате с января 1991 года. До этого Западная Группа Войск.
— Немец, стало быть?
— Вроде того. Женат, имеет сына, проходящего сейчас срочную службу. За годы работы проявил себя очень дотошным и умным контрразведчиком. Причем, заметь, коллеги по работе характеризуют его, как стратега, то есть человека, способного мыслить масштабно и на много ходов вперед.
— Это все анкетные данные. По сути что.
— Это не анкетные данные. Это важно. Так вот последним делом, которое вел Сухорук, было дело некоего Мухамедшина Садыка Хусейновича.
— Подожди, подожди, дай вспомнить…
— А чего тут вспоминать? — вклинивается в разговор Тагир. — Садык Мухамедшин. В прошлом полковник Советской Армии. В девяносто первом командир танкового полка. После распада Союза — большая шишка в Минобороны Узбекистана. В девяносто третьем уходит в отставку и почти тотчас получает предложение от какой-то зарубежной фирмы, название не помню, но могу уточнить. В марте этого года убит выстрелом в голову на выходе из гостиницы «Славянская».
— В какое время мы живем, — вздыхаю я. — Кстати, откуда ты все это знаешь?
— Командир. У нас в Узбекистане не так много людей имевших звание полковника. К тому же я в свое время встречался с ним в Афгане.
— Понятно. Разузнай о нем побольше.
— Без проблем.
— Хорошо, с Мухамедшиным на первых порах разобрались, — констатирует Слава. — Если нет возражений, я продолжаю.
— Да, извини, перебил.
— Так вот. У генерала Сухорук не был. Согласно заключению судмедэкспертизы, смерть наступила мгновенно от глубокого проникающего ранения в сердце. Колотый удар снизу вверх под ребра. Оружие убийства: предположительно стилет или штык. Убийство произошло вечером, когда Олег Георгиевич возвращался с работы, откуда и звонил Рыбакову, договариваясь о встрече на следующий день.
— Интересное кино получается! Что же может соединять дело Мухамедшина и смерти Николая Михайловича и Сухорука? Ты, кстати, почерк работы по картотеке проверял? Может, тут найдем зацепку?
— Делается. Но я ещё на закончил. Я побывал в кабинете покойного. Следов взлома нет, но в столе непривычно пусто. Такое ощущение, что его аккуратно вычистили.
— Это только ощущение?
— Пока — да. В кабинете нет ничего, чтобы свидетельствовало о предыдущей работе Сухорука. А он, как мы знаем, работал напряженно. И ничего. Это очень настораживает. Единственное, что я нашел, вот.
Слава похлопал рукой по зеленой канцелярской папке, лежащей перед ним на столе. От сотен тысяч ей подобных она отличалась разве что надписью: «папка № 2», выведенной на ней черной ручкой.
— Кстати, обрати внимание, — продолжил Слава, — папка стояла в шкафу с различного рода нормативной литературой и никакой другой подобной папки в кабинете не оказалось.
— Это о чем-то говорит?
— Может, нет, а может, и говорит. Ведь должен же где-то быть номер один и, вероятно, номер три.
— Это все из разряда домыслов. — Я пожимаю плечами. — Цифра на крышке канцелярской папки не говорит ещё ровно ни о чем. Она может быть первая, попавшаяся под руку или же надпись на ней относится к чему-то, вовсе нас не интересующему. А судя по тому, что официальной бирки на ней нет, это вообще могут оказаться какие-нибудь частные художества.
— Вполне возможно. Но, как мы помним, Сухорук характеризовался как человек весьма дотошный.
— Хорошо, предположим, повторяю, предположим, что папка действительно имеет какое-то отношение к делу. Что нам это дает?
— Быть может многое. Здесь хранятся всевозможные газетные и журнальные подборки с пометками Сухорука. Начинается она со статьи, относящейся к скандальному перелету Матиаса Руста. Вот посмотрим.
Он переворачивает ксерокопию статьи из какого-то немецкого журнала, носящую символическое название: «Русский медведь слеп?». Хорошо хоть с вопросительным знаком. На обратной стороне статьи была нарисована маленькая табличка: «ЗГВ — > встреча Горбачева и Коля — > перелет — > отставка Соколова — > оценка имущества ЗГВ — > переворот». Заканчивался этот ряд восклицательным знаком.
С Рустом было все более менее ясно. Дело его казалось настолько диким и нелепым, что просто не могло не возбудить вопросов. Каким образом летчик с двадцати двумя часами летной подготовки, то есть не имеющий права на какие-либо международные перелеты, беспрепятственно пересекает границы ФРГ, дважды — Финляндии и СССР. Каким образом он на легкомоторном самолете, отнюдь не рассчитанном на дальние перелеты и обладающим минимумом навигационного оборудования, как по бульвару, проходит по маршрутам «Дюссельдорф — Хельсинки» и «Хельсинки — Москва», считающимися одними из наиболее загруженных воздушных коридоров мира? Каким образом небогатый Матиас Руст внес тридцатитысячный залог за аренду самолета, плюс почасовая, либо покилометровая плата, которая тоже отнюдь не мала. И наконец пролет сквозь всю европейскую систему ПВО Союза в далеко не худшие для неё годы. Да что ПВО, любой стрелок мог свалить его из обычного автомата! Воистину, «легче верблюду пройти в игольное ушко». Однако факт налицо!
Если рассматривать его с точки зрения необходимости сместить министра обороны, то лучший способ и придумать сложно. Правда через бесчестие и национальный позор, но, похоже подобные нюансы Михаил Сергеевича не очень волновали.
Зачем убирать министра обороны? Может, затем, что остался он в наследство от «старого режима» и чужд новых веяний? Отчасти — да. Но вернее всего для того, чтобы развязать себе руки в вопросе вывода войск из Германии. Здесь министр обороны уперся как все гвардейцы-панфиловцы вместе взятые. Оно и понятно. На то он и министр обороны. Разрушать баланс сил — дело опасное. Можно конечно, записать его в «ястребы» и повесить ярлык разжигателя холодной войны, но мне отчего-то кажется, что все миротворчество последних лет зиждется на больших деньгах. Больших? Неправда! Колоссальных! Астрономических!
— А теперь смотри сюда, — Слава переворачивает передо мной очередной листок.
«Комиссия сенатора Фитцуотера. Мюррей, Фитцуотер, Коулер, Мэтлок, Райс», — гласит надпись и дальше другими чернилами: «дело Эдварда Мюррея — уточнить!» Уточнить — подчеркнуто два раза.
— Эдвард Мюррей? — Я ошеломленно поднимаю глаза на Бирюкова.
— Он самый, Саша. Привет от призраков!
Глава 11
Гэбэшник смотрит на меня с нескрываемым удивлением, но протягивает пачку.
— Спасибо. — киваю я, нагибаясь над зажигалкой.
Вообще то, я вполне согласен с плакатами, проповедующими, что никотин — это медленная смерть, но для пользы дела иногда приходится пренебречь пользой тела.
— Мы с вами знакомы? — голос товарища Калашникова звучит вкрадчиво и настороженно. Лобовые атаки в его ведомстве отродясь переносили плохо.
— Не совсем. Я о вас знаю несколько больше, чем вы обо мне. Но меня это вполне устраивает.
— Наглец!
Слово то какое нашел! Того и гляди на дуэль вызовет.
— Есть немного. — сокрушенно соглашаюсь я, — Ладно. Карты на стол. Я старый друг Ани. Еще с тех времен, когда вашего банка и в помине не было. Что еще? Майор спецназа. С фирмой, которую вы здесь представляете, никаких дел не имел и, надеюсь, иметь не буду.
— Почему вы мне все это рассказываете?
— Потому, что вы начальник секъюрити «Россэкономбанка».
— Вы ошибаетесь…
— Федор Федорович, полноте! Человеку вашего опыта и вашей квалификации рассказывать такие сказки! Оставьте манеру отрицать очевидные вещи политикам. Вам это не идет!
— Что вам нужно?
Голос Калашникова суров, словно приговор военного трибунала. Что ж, такой тон мне вполне подходит.
— Когда мы с Аней выходили из зала, за нами увязался один из ваших мальчиков. Я понимаю, что подобная бдительность — часть вашей работы. Это даже похвально. Но, я терпеть не могу, когда за мною бродят подобные личности. Если я кого-то из них обнаружу у себя на хвосте, а можете поверить, если они там будут, то я их обнаружу — этот человек попросту пропадет без вести. Это я вам обещаю. Еще я могу дать вам слово офицера, а оно для меня значит очень много, что я ни в какой форме не желаю причинять ущерб вашей фирме. Так что, будем ли мы воевать или жить в мире — зависит от вас.
— Вы мне угрожаете?
— Ни в коем случае. Я даю вам информацию, которую следует учесть, прежде чем предпринимать что-либо в моем направлении.
Красный огонек на циферблате перестал мигать, напоминая о необходимости заканчивать беседу.
— Простите за мою назойливость — я мягко, но твердо взял Федор Федоровича под локоть — мне пора уходить, не могли бы вы проводить меня до выхода.
Понимая, видимо, что сопротивление бесполезно и все доводы против будут мною пропущены мимо ушей, собеседник послушно бредет рядом. Если бы он мог убить меня прямо здесь, не сходя с места, то непременно воспользовался представившейся возможностью. К счастью, её нет. Поэтому он смотрит на меня с тихой ненавистью и призывает в уме на мою голову все семь казней египетских. Мы выходим на улицу. Как я и ожидал, ОМОНовское оцепление уже снято. Кое-где, поигрывая дубинками, небольшими группами стоят ратоборцы. Работы у них сейчас никакой, деньги идут, поэтому они стоят себе и травят анекдоты. И слава Богу. Вдыхаю свежий воздух полной грудью. Что может быть приятней после душного зала, после продымленной курилки, наполнить свои легкие свежим воздухом. Даже если этот, увы, загазованный московский воздух, а не напоенный ароматами леса кислород Рублево.
Уже темно. Но благо, устроители конкурса на поскупились на иллюминацию. Приближающийся тагировский «Опель» видно издалека.
— И последнее, Федор Федорович. Я очень тепло отношусь к Ане. Думаю, это не вызывает сомнений? Так вот, если каким-либо образом вы или ваши люди попытаетесь давить на нее, я вас оскальпирую тупым ножом. Запомнили?
Не думаю, что у него возникли какие-то сомнения по поводу правдивости моих слов. Во всяком случае, лучше бы их не возникло.
«Опель» чуть тормозит около нас. Дверца распахивается на ходу.
— Счастливо оставаться!
Прощайте, товарищ Калашников. Искренне надеюсь, что наше знакомство не станет близким.
— Неплохо ты устроился! — с завистью в голосе произносит Тагир, прибавляя скорость. — Где б себе такую работу найти?
— Только старшему офицерскому составу, — сурово отвечаю я. — Спасибо тебе, выручил.
— Красотки не отпускали?
— Что-то в этом роде.
— Та, что сейчас была с тобой, мне не понравилась.
— Да ну тебя! Лучше расскажи, что ты там выходил?
— Рассказываю. Приехал я по указанному адресу. Осмотрелся внимательно и понял, — он убирает руку с руля и многозначительно поднимает вверх указательный палец, — кадры решают все.
— Толковая мысль. Где-то я её уже слышал, — мудро соглашаюсь я.
Тагир не обращает внимания на мою шпильку.
— Хрущобу себе представляешь? Черемушки…
— Естественно.
— Так вот. Квартира, конечно же, под наблюдением. Из дома напротив смотрят во всю. Оптику видно невооруженным глазом. Телефон на прослушке. Опять же клопы [22]. И все. Представляешь! Старики разбежались по коммерческим структурам, а молодняк ещё зеленый. Нет опыта. Учить некому, — возмущенно вещает Насурутдинов.
— Что тебя печалит? А был бы опыт, перекрыли бы они все щели, тогда что? — пожимаю плечами я, вспоминая своего недавнего знакомого, одного из плеяды ушедших. Одним опытом тут пожалуй не обойтись.
— За державу обидно, — отвечает капитан Насурутдинов и я знаю, что это не поза, — а кроме того, какой интерес обыгрывать недоучек?
— Ладно, миллион терзаний Чацкого оставь для следующего раза. Говори по делу.
— Да рассказывать особо нечего. Открыл подвал в торце дома, прошел, вышел в подъезде, поднялся, тихо открыл дверь, тихо проник в квартиру…
— Ну, не тяни!
— Я не тяну. Машину «Сайга 410К» [23]знаешь?
— Представляю.
— Так вот. Сидит наш Стрельцов в кресле около двери в комнату и ствол этой штуковины прямехонько мне в грудь направлен… — мой друг сделал эффектную театральную паузу.
— Достойно уважения, — подтвердил я.
— Вне всякого сомнения. Слух у парня абсолютный. Я очень тихо вошел.
— Поскольку дырок в тебе не заметно, полагаю, вам таки удалось договориться, — высказываю я рабочую версию.
— Черт возьми, в логике не откажешь. Объяснились конечно. Слава Богу, мужик толковый оказался, не то б разговаривал бы сейчас со мной, как же!
— Будем ехать мимо храма, поставим свечку.
— Аллаху?
— Хоть Будде! Разницы никакой. Господь един.
— В общем, выдал он мне листок бумаги и ручку, после чего договаривающиеся стороны вступили в оживленную переписку.
— Ну ты темнила. Можешь четко доложить, о чем договорились?
— А-а-а! — разочарованно тянет Тагир, словно только сейчас понимая, чего от него хотят. Ему явно нравиться измываться над начальством. — Я-то думал, тебе интересно будет узнать, как все было.
— Позже. Пока давай результаты.
— Даю. Завтра у Мальчиша-Кибальчиша собирается клуб коллекционеров. В одиннадцать утра встречаемся там. Усек?
— Молодец! Благодарность от лица службы.
— Служу Отечеству! Ладно командир, подъезжаем. Готовь ксиву [24].
* * *
Слава Бирюков дремлет в своем неизменном кресле, ожидая нашего прихода. Журнальный столик перед ним был завален бумагами. Насколько я мог видеть, это вырезки из газет и журналов, исчерканные авторучкой и красным маркером. На лице нашего друга светится то выражение божественного наития, которое, должно было бы присутствовать на лице у Архимеда в момент открытия своего знаменитого закона, в случае если бы сей почтенный житель Сиракуз вдруг оказался немым.— Привет, Саша, — открывая глаза и мучительным усилием воли подавляя зевоту, произносит он и, накрыв левой рукой макушку, приставляет правую к уху. — Докладываю. За время твоего отсутствия в вверенном подразделении происшествий не было. Майор Пластун роет землю в Тенешево, будет завтра утром, Тагир, я так понимаю, тебе уже доложился, у меня — работа полным ходом, в общем, как говаривал Карабас-Барабас: «Еще сто тысяч ведер — и золотой ключик у нас в кармане!»
— Как я вижу, у тебя хорошенькое настроение?
— Да. Полагаю, когда ты услышишь о моих сегодняшних находках, оно у тебя тоже улучшится. Или наоборот ухудшится. Все зависит от того, как смотреть на вещи. Пока что о великий и ужасный, поведай нам о своих успехах на стезе разведки среди прекрасных дам.
— Пижон!
Я рассказываю о результатах сегодняшнего культпохода. Мне стыдиться нечего. Результат сегодняшнего дня если не успех, то заявка на него, это уж точно.
Слава демонстрирует мне большой палец.
— Я верил в тебя, командир, — прочувствовано произносит он. — Ладно, постараюсь тоже не ударить в грязь лицом. Тем более, что определенная работа для предотвращения этого прискорбного факта, несомненно, проведена, — актерствует Слава.
— Давай, хвастайся.
— Это сколько угодно. — Тон его становиться серьезным. — Побывал я в Управлении, с народом поговорил, походил, посмотрели вот какая картина начала вырисовываться. Подполковник ФСК Олег Георгиевич Сухорук 1950 года рождения, в Москве в центральном аппарате с января 1991 года. До этого Западная Группа Войск.
— Немец, стало быть?
— Вроде того. Женат, имеет сына, проходящего сейчас срочную службу. За годы работы проявил себя очень дотошным и умным контрразведчиком. Причем, заметь, коллеги по работе характеризуют его, как стратега, то есть человека, способного мыслить масштабно и на много ходов вперед.
— Это все анкетные данные. По сути что.
— Это не анкетные данные. Это важно. Так вот последним делом, которое вел Сухорук, было дело некоего Мухамедшина Садыка Хусейновича.
— Подожди, подожди, дай вспомнить…
— А чего тут вспоминать? — вклинивается в разговор Тагир. — Садык Мухамедшин. В прошлом полковник Советской Армии. В девяносто первом командир танкового полка. После распада Союза — большая шишка в Минобороны Узбекистана. В девяносто третьем уходит в отставку и почти тотчас получает предложение от какой-то зарубежной фирмы, название не помню, но могу уточнить. В марте этого года убит выстрелом в голову на выходе из гостиницы «Славянская».
— В какое время мы живем, — вздыхаю я. — Кстати, откуда ты все это знаешь?
— Командир. У нас в Узбекистане не так много людей имевших звание полковника. К тому же я в свое время встречался с ним в Афгане.
— Понятно. Разузнай о нем побольше.
— Без проблем.
— Хорошо, с Мухамедшиным на первых порах разобрались, — констатирует Слава. — Если нет возражений, я продолжаю.
— Да, извини, перебил.
— Так вот. У генерала Сухорук не был. Согласно заключению судмедэкспертизы, смерть наступила мгновенно от глубокого проникающего ранения в сердце. Колотый удар снизу вверх под ребра. Оружие убийства: предположительно стилет или штык. Убийство произошло вечером, когда Олег Георгиевич возвращался с работы, откуда и звонил Рыбакову, договариваясь о встрече на следующий день.
— Интересное кино получается! Что же может соединять дело Мухамедшина и смерти Николая Михайловича и Сухорука? Ты, кстати, почерк работы по картотеке проверял? Может, тут найдем зацепку?
— Делается. Но я ещё на закончил. Я побывал в кабинете покойного. Следов взлома нет, но в столе непривычно пусто. Такое ощущение, что его аккуратно вычистили.
— Это только ощущение?
— Пока — да. В кабинете нет ничего, чтобы свидетельствовало о предыдущей работе Сухорука. А он, как мы знаем, работал напряженно. И ничего. Это очень настораживает. Единственное, что я нашел, вот.
Слава похлопал рукой по зеленой канцелярской папке, лежащей перед ним на столе. От сотен тысяч ей подобных она отличалась разве что надписью: «папка № 2», выведенной на ней черной ручкой.
— Кстати, обрати внимание, — продолжил Слава, — папка стояла в шкафу с различного рода нормативной литературой и никакой другой подобной папки в кабинете не оказалось.
— Это о чем-то говорит?
— Может, нет, а может, и говорит. Ведь должен же где-то быть номер один и, вероятно, номер три.
— Это все из разряда домыслов. — Я пожимаю плечами. — Цифра на крышке канцелярской папки не говорит ещё ровно ни о чем. Она может быть первая, попавшаяся под руку или же надпись на ней относится к чему-то, вовсе нас не интересующему. А судя по тому, что официальной бирки на ней нет, это вообще могут оказаться какие-нибудь частные художества.
— Вполне возможно. Но, как мы помним, Сухорук характеризовался как человек весьма дотошный.
— Хорошо, предположим, повторяю, предположим, что папка действительно имеет какое-то отношение к делу. Что нам это дает?
— Быть может многое. Здесь хранятся всевозможные газетные и журнальные подборки с пометками Сухорука. Начинается она со статьи, относящейся к скандальному перелету Матиаса Руста. Вот посмотрим.
Он переворачивает ксерокопию статьи из какого-то немецкого журнала, носящую символическое название: «Русский медведь слеп?». Хорошо хоть с вопросительным знаком. На обратной стороне статьи была нарисована маленькая табличка: «ЗГВ — > встреча Горбачева и Коля — > перелет — > отставка Соколова — > оценка имущества ЗГВ — > переворот». Заканчивался этот ряд восклицательным знаком.
С Рустом было все более менее ясно. Дело его казалось настолько диким и нелепым, что просто не могло не возбудить вопросов. Каким образом летчик с двадцати двумя часами летной подготовки, то есть не имеющий права на какие-либо международные перелеты, беспрепятственно пересекает границы ФРГ, дважды — Финляндии и СССР. Каким образом он на легкомоторном самолете, отнюдь не рассчитанном на дальние перелеты и обладающим минимумом навигационного оборудования, как по бульвару, проходит по маршрутам «Дюссельдорф — Хельсинки» и «Хельсинки — Москва», считающимися одними из наиболее загруженных воздушных коридоров мира? Каким образом небогатый Матиас Руст внес тридцатитысячный залог за аренду самолета, плюс почасовая, либо покилометровая плата, которая тоже отнюдь не мала. И наконец пролет сквозь всю европейскую систему ПВО Союза в далеко не худшие для неё годы. Да что ПВО, любой стрелок мог свалить его из обычного автомата! Воистину, «легче верблюду пройти в игольное ушко». Однако факт налицо!
Если рассматривать его с точки зрения необходимости сместить министра обороны, то лучший способ и придумать сложно. Правда через бесчестие и национальный позор, но, похоже подобные нюансы Михаил Сергеевича не очень волновали.
Зачем убирать министра обороны? Может, затем, что остался он в наследство от «старого режима» и чужд новых веяний? Отчасти — да. Но вернее всего для того, чтобы развязать себе руки в вопросе вывода войск из Германии. Здесь министр обороны уперся как все гвардейцы-панфиловцы вместе взятые. Оно и понятно. На то он и министр обороны. Разрушать баланс сил — дело опасное. Можно конечно, записать его в «ястребы» и повесить ярлык разжигателя холодной войны, но мне отчего-то кажется, что все миротворчество последних лет зиждется на больших деньгах. Больших? Неправда! Колоссальных! Астрономических!
— А теперь смотри сюда, — Слава переворачивает передо мной очередной листок.
«Комиссия сенатора Фитцуотера. Мюррей, Фитцуотер, Коулер, Мэтлок, Райс», — гласит надпись и дальше другими чернилами: «дело Эдварда Мюррея — уточнить!» Уточнить — подчеркнуто два раза.
— Эдвард Мюррей? — Я ошеломленно поднимаю глаза на Бирюкова.
— Он самый, Саша. Привет от призраков!
Глава 11
Шел 1983 год. Сенат Соединенных Штатов день за днем сотрясали гневные речи республиканского сенатора от штата Вирджиния Эдварда Мюррея. Мультимиллионер в третьем поколении, ярый проповедник американского образа жизни, этот достойный наследник лавров Цицерона в глазах нашего руководства имел всего лишь один, хотя и существенный недостаток. По какой-то неведомой причине он полагал, что секреты высоких технологий, принадлежащих его стране, должны оставаться таковыми и впредь. И все бы ничего, если бы он, скажем, торговал снегом на Аляске или ремонтировал доски для виндсерфинга на побережье Калифорнии. Однако же, Эдвард Мюррей возглавлял парламентскую комиссию и, как поговаривали осведомленные люди в верхах республиканской партии, считался одним из вероятных претендентов на президентский пост. Это факт и поставил крест на дальнейшей политической карьере видного политического деятеля страны белого орла.
В одно прекрасное утро (во всяком случае с нашей точки зрения оно несомненно было прекрасным) в роскошный особняк владельца заводов, газет, пароходов явились агенты Федерального Бюро Расследований и, предъявив постановление окружного прокурора, потребовали у нашего подопечного продемонстрировать им коллекцию ювелирных изделий, служившую предметом особой гордости сенатора Мюррея. Как можно предположить, эта экскурсия закончилась для него печально.
Пришедшие оказались большими знатоками искусства, в особенности ювелирного. Однако их интерес к продемонстрированным сокровищам был сугубо профессиональным. Часть изделий, содержащихся в коллекции, оказалось похищенной. Причем ни где-нибудь, а в том самом ненавистном сенатору Советском Союзе. Грандиозность скандала, разыгравшегося вокруг сановного «скупщика краденного» нетрудно себе представить. Спасибо свободной прессе, она никогда не оставляла без внимания результаты нашей работы.
Как и подобает всякому уважающему себя преступнику, Эдвард Мюррей напрочь отрицал свою причастность к похищению и скупке краденного. Он даже нанял частного детектива, пытаясь разобраться в этой истории. Все тщетно! Карьера политика для него была окончена.
Суть же происшедшего заключалась в следующем. Незадолго до описываемых событий в Интерпол обратился бельгиец шведского происхождения Курт Свенсон, заявивший, что, по его сведениям, в руках известного американского политика Мюррея находятся похищенные из частной коллекции в Советском Союзе ювелирные изделия на общую сумму в два с половиной миллиона долларов. Дело осложнялось тем, что по поводу этих самых украшений у Свенсона существовала договоренность о продаже. В счет общей суммы в СССР было переведено полмиллиона долларов аванса. Имелось даже соответствующее разрешение Министерства Культуры, оформленное безупречно по сем правилам. Сделка не состоялась из-за скоропостижной гибели владельца коллекции, которая, несмотря на отсутствие внешних признаков насильственной смерти, весьма напоминала заказное убийство. По данным Свенсона, украденные драгоценности были выставлены на частном аукционе некоего Шарля Форуа, но проданы ещё до начала торгов. Однако когда пресса и «соответствующие органы» обглодали скелет политической фигуры Эдварда Мюррея, вдруг оказалось, что Курт Свенсон, а вместе с ним и Шарль Форуа исчезли в неизвестном направлении, оставив заинтересованных лиц только разводить руками.
Бумага, пришедшая вскоре из Союза гласила, что сокровища, да, были похищены, их хозяин убит, но ни о каких переговорах о продаже проименованных изделий в Министерства Культуры неизвестно и, соответственно, никаких бумаг на их вывоз не выдавалось. Конфискованные экспонаты были без лишнего шума возвращены в Москву, дело закрыто, и бывший сенатор вновь обрел долгожданный покой и полную возможность, удалившись от дел государственных, заняться вплотную делами принадлежащих ему фирм, а также работой над мемуарами на тему «Как я сел в лужу».
Только вряд ли бы ему удалось соблюсти историческую достоверность, описывая случившееся с ним неприятности. То, что режиссера этого действа звали Николай Рыбаков, а исполнителей главных ролей Александр Лукин и Валерий Пластун — он знать не мог.
Единственное, что тяготило меня во всей истории — это смерть хозяина коллекции. Строго говоря, это была не наша работа. Разработав операцию, генерал, тогда ещё полковник, Рыбаков дал «заявку на матобеспечение». По плану это должно было быть ограбление и не более, чем ограбление. В конце боевых действий похищенное триумфально возвращалось законному владельцу. Но в результате на этом этапе все пошло совсем не так, как предполагалось. Хозяин коллекции оказался в ненужное время в ненужном месте и, хотя, формально никакой моей вины в его гибели не было и близко, смерть его лежала тяжелым грузом на том, что принято называть совестью.
И вот, как водится, откуда не возьмись, подобно Летучему Голландцу не предвещая ничего хорошего, на нашем горизонте вновь всплыла фигура экс-сенатора Мюррея. Причем, на этот раз в весьма примечательном окружении.
Как в свое время наш бывший подопечный, сенатор Джордж Фитцуотер возглавлял комиссию, занимавшуюся вопросами экономического сотрудничества, правда уже не с СССР — с Россией. Роберт Мэтлок до недавнего времени состоял послом в нашей великой и непутевой державе. Генерал Кевин Райс был советником президента по вопросам национальной безопасности. Фамилия Коулер лично мне не говорила ничего. Что объединяло этих людей, попавших под «колпак» убитого накануне контрразведчика?
Переворачиваю бумагу, на которой записаны фамилии наших новых пациентов. Что ж, интерес Сухорука к Рыбакову более-менее понятен. И что дальше?
Лист, который я держу в руках, ксерокопированная статья из французской «Пари Матч». Название её звучит хлестко и угрожающе. Особенно для непривычного читателя: «Смерть на продажу». Интересно, чем это пугают своих читателей господа французские журналисты.
«Еще вчера эти гигантские советские подводные лодки типа „Тайфун“ были военной тайной».
Странно. А что, сегодня они уже ей не являются.? Впрочем, какие сейчас тайны? Одна видимость! Ладно. Допустим. Читаем дальше. Ага! Вот оно что! Сегодня их готовы продавать. По мне, конечно, не стоило бы, но в конце концов, это дело Росвора [25]. Надеюсь, они продают изделия, а не технологии. А это что? Тактико-технические характеристики?! Водоизмещение 25 тысяч тонн, два ядерных реактора, каждый мощностью с четыре энергоблока Чернобыля. Американский аналог «Огайо» и рядом не угадывается. Размеры устрашающие. Длина 171 метр, высота 24 метра, диаметр — 12,5 метров. Сто пятьдесят человек экипажа, двенадцать ядерных ракет. Противорадарный маневр. Надо же, не врут! Но черт возьми! Откуда такая точность? А вот и новые радости! База Нерпичье на Кольском полуострове. Цифры. Факты. Я здесь точно сказать не могу, но в общих чертах тоже похоже на правду. К чему бы это?
Ага! Вот оно к чему. Утилизация ядерных отходов, нарушение техники безопасности. Хорошо. Предположим. Читаем дальше. «Неподалеку от Нерпичья находиться столь же засекреченный населенный пункт Росляково…» Почтовый ящик 82. Захоронение ядерных отходов в Баренцевом море.
«… Местные жители рассказывали нам, что никаких стандартных контейнеров не было. Для захоронения отходов использовались простые короба из металлических прутьев с приваренными к ним железными листами. Их заполняли урановыми стержнями и топили в море. Но эти короба имели неприятную особенность всплывать. Тогда по ним стали стрелять из пулеметов, чтобы продырявить и таким образом пустить на дно. То, что радиация свободно проникает сквозь дырявые стенки, никого не волновало».
Бред болезненный! Чтобы заполненный железный короб плавал, его надо набить пенопластом. И то не факт. Дальше больше. В километре от базы, поселок Андреевка, где сорок офицеров и полторы сотни солдат голыми руками и без спецодежды вытаскивают погруженные в бетон урановые стержни. Заканчивается статья, как принято говорить, на оптимистической ноте: «И такая база в России далеко не единственная!» Верно подмечено!
Душераздирающее зрелище! Не материал, а фильм ужасов! Заглядываю в папку. Судя по названию, следующая статья на подобную же тему.
— И много тут такого?
— Полным полно. — Слава поднимает объемистую стопку бумаги. — Причем заметь, все на одно лицо. Семьдесят процентов правды, тридцать — чистая туфта.
— Это уж точно. Больше всего мне понравилось про самоубийц из Андреевки. Я тут прикинул: если принять за константу, что через неделю весь этот дружный коллектив должен быть либо уже на кладбище, либо на подступах к нему, то в год общие потери в личном составе составляют, ориентировочно, две тысячи офицеров и девять тысяч солдат! — подводя итоги своих подсчетов, произношу я.
— Молодец. Садись — пять. Добавляю только одно, что и подводные лодки «Тайфун» Россия, при всем желании продавать не может. Мы связаны договором о нераспространении ядерного оружия.
— Логично. Я даже как-то сразу не подумал, — чешу затылок я. Ай-ай-ай, как нехорошо.
— А вот Сухорук подумал. Он вообще много о чем подумал. Если так можно выразиться, это папка со всяческими странностями, имеющими место быть на территории СССР и нынешнего СНГ, а также в окрестностях оного. Странности в основном имеют отношение к российскому военному потенциалу.
— И все такая же лабуда, — завершаю я его фразу.
— Не совсем. Здесь материал разного рода. Но лабуды выше крыши. Причем, как ни крути, сделана она вполне профессионально. Это ты, я, Тагир и другие господа офицеры, привыкшие работать с информацией, разберут, а вот мирные обыватели, к тому же живущего за тридевять земель от описываемых мест и событий, эти плоды изысканий свободной прессы съедят и не подавятся. Кстати, как ты думаешь, кто подает информацию о «советской военной угрозе» на стол президента Соединенных Штатов?
— Генерал Кевин Райс? — высказываю я резонное предположение.
— Точно! А контролирует связь с Россией? — следует очередной вопрос.
В одно прекрасное утро (во всяком случае с нашей точки зрения оно несомненно было прекрасным) в роскошный особняк владельца заводов, газет, пароходов явились агенты Федерального Бюро Расследований и, предъявив постановление окружного прокурора, потребовали у нашего подопечного продемонстрировать им коллекцию ювелирных изделий, служившую предметом особой гордости сенатора Мюррея. Как можно предположить, эта экскурсия закончилась для него печально.
Пришедшие оказались большими знатоками искусства, в особенности ювелирного. Однако их интерес к продемонстрированным сокровищам был сугубо профессиональным. Часть изделий, содержащихся в коллекции, оказалось похищенной. Причем ни где-нибудь, а в том самом ненавистном сенатору Советском Союзе. Грандиозность скандала, разыгравшегося вокруг сановного «скупщика краденного» нетрудно себе представить. Спасибо свободной прессе, она никогда не оставляла без внимания результаты нашей работы.
Как и подобает всякому уважающему себя преступнику, Эдвард Мюррей напрочь отрицал свою причастность к похищению и скупке краденного. Он даже нанял частного детектива, пытаясь разобраться в этой истории. Все тщетно! Карьера политика для него была окончена.
Суть же происшедшего заключалась в следующем. Незадолго до описываемых событий в Интерпол обратился бельгиец шведского происхождения Курт Свенсон, заявивший, что, по его сведениям, в руках известного американского политика Мюррея находятся похищенные из частной коллекции в Советском Союзе ювелирные изделия на общую сумму в два с половиной миллиона долларов. Дело осложнялось тем, что по поводу этих самых украшений у Свенсона существовала договоренность о продаже. В счет общей суммы в СССР было переведено полмиллиона долларов аванса. Имелось даже соответствующее разрешение Министерства Культуры, оформленное безупречно по сем правилам. Сделка не состоялась из-за скоропостижной гибели владельца коллекции, которая, несмотря на отсутствие внешних признаков насильственной смерти, весьма напоминала заказное убийство. По данным Свенсона, украденные драгоценности были выставлены на частном аукционе некоего Шарля Форуа, но проданы ещё до начала торгов. Однако когда пресса и «соответствующие органы» обглодали скелет политической фигуры Эдварда Мюррея, вдруг оказалось, что Курт Свенсон, а вместе с ним и Шарль Форуа исчезли в неизвестном направлении, оставив заинтересованных лиц только разводить руками.
Бумага, пришедшая вскоре из Союза гласила, что сокровища, да, были похищены, их хозяин убит, но ни о каких переговорах о продаже проименованных изделий в Министерства Культуры неизвестно и, соответственно, никаких бумаг на их вывоз не выдавалось. Конфискованные экспонаты были без лишнего шума возвращены в Москву, дело закрыто, и бывший сенатор вновь обрел долгожданный покой и полную возможность, удалившись от дел государственных, заняться вплотную делами принадлежащих ему фирм, а также работой над мемуарами на тему «Как я сел в лужу».
Только вряд ли бы ему удалось соблюсти историческую достоверность, описывая случившееся с ним неприятности. То, что режиссера этого действа звали Николай Рыбаков, а исполнителей главных ролей Александр Лукин и Валерий Пластун — он знать не мог.
Единственное, что тяготило меня во всей истории — это смерть хозяина коллекции. Строго говоря, это была не наша работа. Разработав операцию, генерал, тогда ещё полковник, Рыбаков дал «заявку на матобеспечение». По плану это должно было быть ограбление и не более, чем ограбление. В конце боевых действий похищенное триумфально возвращалось законному владельцу. Но в результате на этом этапе все пошло совсем не так, как предполагалось. Хозяин коллекции оказался в ненужное время в ненужном месте и, хотя, формально никакой моей вины в его гибели не было и близко, смерть его лежала тяжелым грузом на том, что принято называть совестью.
И вот, как водится, откуда не возьмись, подобно Летучему Голландцу не предвещая ничего хорошего, на нашем горизонте вновь всплыла фигура экс-сенатора Мюррея. Причем, на этот раз в весьма примечательном окружении.
Как в свое время наш бывший подопечный, сенатор Джордж Фитцуотер возглавлял комиссию, занимавшуюся вопросами экономического сотрудничества, правда уже не с СССР — с Россией. Роберт Мэтлок до недавнего времени состоял послом в нашей великой и непутевой державе. Генерал Кевин Райс был советником президента по вопросам национальной безопасности. Фамилия Коулер лично мне не говорила ничего. Что объединяло этих людей, попавших под «колпак» убитого накануне контрразведчика?
Переворачиваю бумагу, на которой записаны фамилии наших новых пациентов. Что ж, интерес Сухорука к Рыбакову более-менее понятен. И что дальше?
Лист, который я держу в руках, ксерокопированная статья из французской «Пари Матч». Название её звучит хлестко и угрожающе. Особенно для непривычного читателя: «Смерть на продажу». Интересно, чем это пугают своих читателей господа французские журналисты.
«Еще вчера эти гигантские советские подводные лодки типа „Тайфун“ были военной тайной».
Странно. А что, сегодня они уже ей не являются.? Впрочем, какие сейчас тайны? Одна видимость! Ладно. Допустим. Читаем дальше. Ага! Вот оно что! Сегодня их готовы продавать. По мне, конечно, не стоило бы, но в конце концов, это дело Росвора [25]. Надеюсь, они продают изделия, а не технологии. А это что? Тактико-технические характеристики?! Водоизмещение 25 тысяч тонн, два ядерных реактора, каждый мощностью с четыре энергоблока Чернобыля. Американский аналог «Огайо» и рядом не угадывается. Размеры устрашающие. Длина 171 метр, высота 24 метра, диаметр — 12,5 метров. Сто пятьдесят человек экипажа, двенадцать ядерных ракет. Противорадарный маневр. Надо же, не врут! Но черт возьми! Откуда такая точность? А вот и новые радости! База Нерпичье на Кольском полуострове. Цифры. Факты. Я здесь точно сказать не могу, но в общих чертах тоже похоже на правду. К чему бы это?
Ага! Вот оно к чему. Утилизация ядерных отходов, нарушение техники безопасности. Хорошо. Предположим. Читаем дальше. «Неподалеку от Нерпичья находиться столь же засекреченный населенный пункт Росляково…» Почтовый ящик 82. Захоронение ядерных отходов в Баренцевом море.
«… Местные жители рассказывали нам, что никаких стандартных контейнеров не было. Для захоронения отходов использовались простые короба из металлических прутьев с приваренными к ним железными листами. Их заполняли урановыми стержнями и топили в море. Но эти короба имели неприятную особенность всплывать. Тогда по ним стали стрелять из пулеметов, чтобы продырявить и таким образом пустить на дно. То, что радиация свободно проникает сквозь дырявые стенки, никого не волновало».
Бред болезненный! Чтобы заполненный железный короб плавал, его надо набить пенопластом. И то не факт. Дальше больше. В километре от базы, поселок Андреевка, где сорок офицеров и полторы сотни солдат голыми руками и без спецодежды вытаскивают погруженные в бетон урановые стержни. Заканчивается статья, как принято говорить, на оптимистической ноте: «И такая база в России далеко не единственная!» Верно подмечено!
Душераздирающее зрелище! Не материал, а фильм ужасов! Заглядываю в папку. Судя по названию, следующая статья на подобную же тему.
— И много тут такого?
— Полным полно. — Слава поднимает объемистую стопку бумаги. — Причем заметь, все на одно лицо. Семьдесят процентов правды, тридцать — чистая туфта.
— Это уж точно. Больше всего мне понравилось про самоубийц из Андреевки. Я тут прикинул: если принять за константу, что через неделю весь этот дружный коллектив должен быть либо уже на кладбище, либо на подступах к нему, то в год общие потери в личном составе составляют, ориентировочно, две тысячи офицеров и девять тысяч солдат! — подводя итоги своих подсчетов, произношу я.
— Молодец. Садись — пять. Добавляю только одно, что и подводные лодки «Тайфун» Россия, при всем желании продавать не может. Мы связаны договором о нераспространении ядерного оружия.
— Логично. Я даже как-то сразу не подумал, — чешу затылок я. Ай-ай-ай, как нехорошо.
— А вот Сухорук подумал. Он вообще много о чем подумал. Если так можно выразиться, это папка со всяческими странностями, имеющими место быть на территории СССР и нынешнего СНГ, а также в окрестностях оного. Странности в основном имеют отношение к российскому военному потенциалу.
— И все такая же лабуда, — завершаю я его фразу.
— Не совсем. Здесь материал разного рода. Но лабуды выше крыши. Причем, как ни крути, сделана она вполне профессионально. Это ты, я, Тагир и другие господа офицеры, привыкшие работать с информацией, разберут, а вот мирные обыватели, к тому же живущего за тридевять земель от описываемых мест и событий, эти плоды изысканий свободной прессы съедят и не подавятся. Кстати, как ты думаешь, кто подает информацию о «советской военной угрозе» на стол президента Соединенных Штатов?
— Генерал Кевин Райс? — высказываю я резонное предположение.
— Точно! А контролирует связь с Россией? — следует очередной вопрос.