– Кто не рискует, тот не пьет шампанского.
   – Это не самый серьезный довод, – парировал я.
   – Зато все остальные очень серьезные. – Улыбка сошла с уст Баренса. – Подумай над ними, и, надеюсь, в твою голову придет светлая мысль, как не допустить кровопролития. А сейчас Никита отвезет меня. Когда вернется – отдаст тебе связь. В случае необходимости он знает, как меня найти. Сам решай, как поступить.
   Дядюшка подал знак опричнику. Тот скрылся в ближайшем кустарнике, а спустя несколько минут из воды, поросшей ряской, вынырнул толстый канат. Он быстро натянулся, а вслед за тем по нему с берега спустилась небольшая плоскодонка. В этом допотопном плавучем устройстве уже сидел Никита с длинным шестом в руках. Он кашлянул, напоминая, что пора отправляться.
   – Я сейчас, – кинул Баренс, протягивая мне руку. – Как бы то ни было, мальчик мой, мы с тобой всегда можем сочинить красивую легенду для института о том, где я находился, как вы меня спасли и почему у нас не было иных вариантов, кроме как активно вмешаться в дела этого мира.
   Я молча покачал головой.
   – Неужели мои слова тебя не убедили? – нахмурился дядюшка.
   – Напротив, я склонен полностью доверять вашим оценкам, – не выпуская руки лорда Джорджа, негромко проговорил я. – Но я не стану обманывать институтское руководство.
   – И позволишь утопить Европу в крови?
   – Я доложу на базу, что мне удалось встретиться с вами, что ваши доводы вполне совпадают с моими личными наблюдениями, и потребую создать комиссию для пересмотра запрета на оперативное вмешательство.
   – Мы рискуем потерять драгоценное время.
   – Кто не рискует, тот не пьет шампанского.
   – Каков наглец, – покачал головой мой дорогой родственник. – Ладно, делай, как считаешь нужным. Верю, наша следующая встреча уже не будет обставлена такими предосторожностями.
   Он отсалютовал мне и двинулся к болотному перевозу.
   – Дядя! – окликнул я его. – Скажите, а зачем вам понадобилась корона российского царя?
   – Это длинная история, мой дорогой племянник, – развел руками непревзойденный мастер интриги. – Отложим ее до следующего раза.

Глава 17

   Старайтесь получить то, что хотели, иначе вам придется хотеть то, что получили.
Бернард Шоу

   По утверждению экспертов службы технического обеспечения, шанс выхода из строя аппаратуры закрытой связи настолько угасающе мал, что свет убогой лучины перед ним кажется северным сиянием. Поэтому, когда после моего доклада базе на канале образовалось устойчивое молчание, я встревожился – не выпал ли тот самый редкостный шанс.
   – Что же, по-вашему, я должна сообщить руководству? – выдавила барышня Европа-Центр, вновь обретая способность говорить.
   – Можете доложить, что это своеобразная забастовка на рабочем месте.
   – Полагаю, начальство этому не обрадуется.
   – Скорее всего, – согласился я. – Но мы здесь не для того, чтобы радовать начальство. Я настаиваю на том, что сложившаяся обстановка требует углубленного изучения и особого разбора на месте.
   – Надеюсь, вы все же не собираетесь участвовать в этой, так сказать, забастовке на стороне Джорджа Баренса?
   – Я полагаю необходимым быть рядом с ним и действовать согласно обстановке.
   – Но вы обязаны задержать отступника и препроводить его в институт!
   – Если таково будет решение специальной комиссии, то непременно. Однако я считаю подобные меры абсолютно неоправданными и, более того, фатальными для этого мира.
   – Я изложу вашу точку зрения руководству, – завершая дебаты, недовольно отрезала диспетчер, окончательно теряя надежду на возвращение сбрендивших агентов в стойло. – Но советовала бы еще раз хорошенько подумать. Конец связи.
   Молчание, снова воцарившееся в эфире, предвещало бурю. Оставалось лишь предполагать, как именно отреагирует высокое начальство на демарш сорвавшейся с цепи агентуры, но в том, что грозные небеса разверзнутся, роняя молнии и громы, сомневаться не приходилось.
   – Капитан, ты это все серьезно? – раздался встревоженный голос Лиса. – Это ж мятеж на броненосце «Потемкин»! Я понимаю, шо, как всегда, хуже некуда, и местное прогрессивное человечество бьется в истерике, в один голос взывая о спасении, но нас с тобой из-за этих самых голосов с работы, на фиг, выкинут без выходного пособия.
   – Могут, – честно сознался я и добавил после секундной паузы: – Я бы, наверное, так и поступил.
   – Ай, молодца! Какой умный мальчик! Возьми на полке пирожок, – хмыкнул Сергей и заговорил неожиданно серьезно: – Шо на тебя нашло? Я, конечно, понимаю, крутить руки Баренсу и тащить его к камере перехода – занятие неудобопредставимое. Но в принципе, когда мы сюда подряжались, такой расклад оговаривался как один из теоретически возможных.
   – Верно, – подтвердил я. – Но дело в том, что, как мне представляется, Баренс действительно прав в своих оценках.
   – Прав, лев… Я шо-то запамятовал, ты по штату кто? Научный секретут или матерый опер? Откуда нам знать, какие резоны у разработчиков? Они, как водится, высоко сидят, далеко глядят, все видят.
   – Несомненно. Но ошибка здесь и сейчас действительно грозит миллионными жертвами и кардинальным поворотом исторического процесса. И если воспрепятствовать этому – не наша с тобой задача, то зачем мы вообще нужны?
   – О, именно этот вопрос скорее всего руководство и заинтересует. И пойдешь ты маршевым шагом в палату лордов – торговать фейсом, а я как личность, не представляющая более интереса для интересов британской короны, белым лебедем стартую в родные края. Не совсем ясно, чем я там буду заниматься. Ну да ничего, на страх врагам заделаюсь депутатом. Годочков пяток отсижусь, от работы отдохну за госсчет. Опять же, – он поднес к лицу свои кулаки и начал их внимательно разглядывать. Те были не слишком велики размером, но оказывали на противника сокрушительное действие. – Хоть будет на шо глянуть на заседаниях нашего Великого малого курултая. А то я как-то наблюдал эпохальную битву за микрофон. Бездарные пижоны! Полчаса рубки – и ни одного трупа. За шо народ деньги платит?
   – То есть я так понимаю, – перебил я Лисово повествование, – что ты со мной.
   – Ну, если взглянуть на глубину этого вопроса с высоты историко-философского нонконформизма, то в данный момент я с Вишневецким. Но оставлять тебя без присмотра – это же ж… приличные люди меня не поймут.
   – А если серьезно?
   – Серьезно… – протянул Лис. – Ты считаешь, что поступаешь так, как должен поступить?
   – Да, – без тени сомнения подтвердил я.
   – Ну шо ж, тогда пошел готовить далибожский электорат к выборам.
   – Ты о чем? – настороженно уточнил я, теряя нить Лисовых рассуждений.
   – Как о чем? Ежели пошла рубаха в клочья рваться, пора собирать пенензы на булавки. Надо же обеспечить внебюджетное финансирование будущей избирательной кампании.
   Он снова впал в ироничную мечтательность.
   – Вот приеду домой, организую партию любителей вкусной и здоровой пищи. Запишу туда по факту всех, разделяющих программные рецепты из фундаментальных трудов Е. Молоховец и В. Похлебкина, а дальше в качестве партийного митинга надо будет накрывать поляну…
   – Лис! – раздраженно перебил я.
   – Да ладно, чего ты злишься? Все путем, работаем. – Он перевел взгляд на машущего руками куренного атамана. – Кстати, меня тут гетман вызывает. Он что-то по тебе истосковался. Шо ни день, мытарит, нет ли от тебя вестей. Я пока отговаривался высыпанием пятен на солнце, нелетной погодой и повышением тарифов на голубиную почту, но его этой лабудой не проймешь. Он Гонту часа три чехвостил, что тот без тебя вернулся. Слушай, что такого ему Гернель напел, шо Вишневецкий без тебя как тот младенец без соски – ни заснуть, ни проснуться?
   – Не успел расспросить подробно, – признался я.
   – Ну, ты уж расспроси. А то у гетмана на тебя серьезные планы. Он мужик хваткий, сам знаешь.
   Честно говоря, я догадывался, зачем нужен Вишневецкому. Идея Якоба Гернеля переманить гетмана на сторону повстанцев, бросив в его объятия бывшую возлюбленную, представлялась мне настолько дикой, что я все еще надеялся убедить дядю найти какой-либо иной способ. Мне были неизвестны подробности романа мятежного польского князя с сестрой короля Речи Посполитой. Возможно, эта история еще дожидалась пера местного Шекспира, но сама мысль прийти к законной супруге эстляндского герцога и сообщить, что мы увозим ее, чтобы вернуть прежнему возлюбленному, казалась мне абсурдной. Тем более что для династических планов Вишневецкого такая выходка была скорее вредна, нежели полезна. В глазах католической церкви Катарина Ягеллон по-прежнему оставалась бы женой Юхана II. А уж казачий гетман наверняка выглядел бы чудовищем, посягнувшим на святые узы брака. В прежние времена Его Святейшество отлучал королей от церкви и за меньшие провины. Конечно, имелся слабый шанс сослаться на то, что Вишневецкий из православных магнатов, но ведь не для одного Генриха Наваррского корона стоила мессы, а при таком повороте событий о троне можно было забыть навсегда.
   Занятый этими грустными мыслями, я ехал вместе с Пораем по очередной лесной дороге. Леса здесь раскинулись на тысячи квадратных миль, а потому слова Баренса о том, что царским войскам придется немало потрудиться, прежде чем они смогут изловить мятежников, не вызывали ни малейших сомнений. Однако, представлялось мне, человека, претендующего на московский трон, игра в кошки-мышки с отрядом карателей ни на дюйм не приближала к цели. Будущий государь должен был явиться Руси в сиянии воинской славы победоносным витязем на белом коне. Пока же, если не считать взятия нескольких крепостей, гарнизоны которых перешли на сторону баренсовского протеже, побед за ним не числилось.
   По мысли Якоба Гернеля, этот пробел в биографии кандидата на царский трон мне предстояло спешно исправить, хотя, убей бог, я слабо представлял себе как.
   Мы ехали неспешной рысью. Никита, видя мою погруженность в неведомые раздумья, молчал, лишь искоса поглядывая то ли с радостью, то ли с подозрением. Когда я сообщил о своем намерении вступить под знамена Рюрика, в первый момент он не мог скрыть широкой улыбки, но тотчас же в синих глазах вновь мелькнул огонек подозрения. Поэтому, стараясь выглядеть беспечно, он все же не спускал с меня настороженного взгляда.
   – Здесь деревенька рядом, – наконец прервал молчание Порай. – Заедем, пожалуй. Коней накормить надо, да и самим поесть не мешало бы.
   При напоминании о пище у меня засосало под ложечкой. Солнце уже начало свой путь под горку, а первый и единственный за сегодня завтрак был еще на рассвете, когда мы отправлялись в путь. Я кивнул. Никита указал на широкую тропу, сворачивающую в лес от большака.
   – Нам туда.
   – Капитан, – послышался на канале связи возмущенный голос Лиса. – Ты токо не обижайся, но этот твой фанат меня заколебал.
   – Ты о чем? – непонимающе переспросил я.
   – О ком, – поправил меня Сергей, включая картинку. Гетман Вишневецкий был хмур и раздражен.
   – Ну что, бродник? Получил ли весточку от дружка своего?
   – Видишь ли, Вальдар, Дмитрий Иванович полагает, шо поскольку мы с тобой а-ах-хрененные характерники, буквально на всю голову чаклуны, то у нас, как это нынче выражаются, астральная связь. И не то шоб он ошибался, но не стану же я это во весь голос признавать. Поэтому ты уж яви мне благую весть, шо ему тут набрехать поскладнее. А то обрыдался весь, слезы по кольчуге в три ручья, скоро заржавеет, как железный дровосек.
   – Лучше уж скажи ему правду. Что я нашел Гернеля, вернее, он меня, и теперь направляюсь в лагерь мятежников.
   – За-ши-бись. И шо он будет делать с такими новостями?
   – Откуда ж мне это знать? Легче спросить об этом у самого Вишневецкого.
   – Ценное предложение. Ладно, раз ты настаиваешь…
   Пока гетман выслушивал высокохудожественную белиберду Лиса о том, что показало вскрытие перелетной лягушки в связи с падением ее печени налево, лицо его становилось все суровей, и плечи начали вздыматься от нетерпеливого гнева.
   – До мятежников мне ныне дела нет, – едва отзвучали слова моего напарника, рявкнул воевода большого полка. – На то особливое войско отряжено. А ротмистра твоего вынь мне да положь. Нечего ему почем зря голову складывать. Коли ведаешь, где его искать, бери ныне же полсотни казаков да езжай за ним. Рюрику он, поди, ни для чего, а мне сей молодец звездами нагадан. Уразумел?
   – Ну так ясен пень, – развел руками Лис. – Буквально щас же тыгыдымской скоростью и выезжаю.
   – Ежели чаклунство твое для дела потребно будет, так и перед тем не стой. Все на себя возьму, но только поспеши, – склонившись к Лису, потребовал гетман.
   – А дальше пантомима, ее не спеть никак, – подытожил Лис. – Ладно, капитан, готовься.
 
   Большак, разбитый копытами и покрытый свежезасохшими тележными колеями, сменился едва проторенной дорожкой, видневшейся среди высоченных корабельных сосен. По всему видно было, что местные жители нечасто ездят в гости и сами редко ждут гостей.
   – А ну-тка тпр-ру, – тихо скомандовал Никита, спрыгивая наземь. – Что это еще за напасть?
   – В чем дело? – осведомился я.
   – Сам глянь, – опускаясь на корточки и разглядывая землю, негромко произнес бывший опричник. – Отряд здесь намедни прошел.
   – Что еще за отряд?
   – Да кто ж его разберет? Копыта все кованые, а числом несколько десятков будет. Густо наломано. – Порай указал на сухую хвою, устилавшую землю.
   – Я не о том. Чей? – спросил я, понимая, что в принципе вопрос звучит нелепо.
   Никита глянул на меня удивленно.
   – На подковах, поди, имена не прописаны. Может, Рюриковы люди, а может, и царевы. Одно только ясно – без оглядки в деревню соваться нельзя.
   Мы глядели из-за кустов ракитника, хмуря брови и не зная, что предпринять. Деревня, а вернее, крупный хутор, догорала. От колодца к дымящимся остовам срубов бегали с водой ее оставшиеся в живых обитатели, преимущественно тетки в годах и дети. Несколько изрубленных мужских тел валялось посреди улицы. Должно быть, их согнали в кучу и, не дав опомниться, изрубили без всякой пощады. Напуганные собаки выли у тел хозяев, заглушая вопли нескольких молодух в разодранных сарафанах.
   – Узнать надо, кто такой разбой сотворил. – Никита поглядел на меня и тронул уздечку.
   Кони вынесли нас из лесу на деревенскую окраину. Завидев всадников, испуганные поселяне шарахнулись к лесу, бросая ведра и багры.
   – Стой! – поднимаясь в стременах, рявкнул беглый опричник. – Погодь, не обидим.
   Большая часть населения, не слушая его, припустила в чащу, не желая испытывать судьбу. Лишь несколько стариков, давно утративших былую резвость, остались стоять, недоверчиво глядя на всадников. Мой трехчетвертной рейтарский доспех и карациновый[33] панцирь Порая выглядели столь необычно в этой новгородской глуши, что убеленные сединами старцы глядели с затаенной надеждой: авось чужаки не тронут.
   – Нет у нас ничего, – опираясь на суковатую клюку, опасливо проговорил один из дедов. – Уж не обессудьте, все до вас забрали.
   – Кто забрал? – поинтересовался я.
   – Пойди пойми. – Старец развел руками. – По виду черные, как черти из ада, а по сути – так и хуже чертей. У каждого метла да песья морда вышиты.
   Я невольно порадовался, что мы в данный момент одеты иначе. В противном случае разговор мог бы не состояться.
   – Понаехали, лютые, людей побили, избы пожгли, скот увели. – Дед вздохнул и утер слезу. – Или Бог им на небе не свят? Ужо Рюрик до них доберется, настанет карачун супостатам.
 
   К вечеру мы были в лагере повстанцев. По пути мы еще трижды натыкались на скорбные пепелища, где, честя на чем свет стоит кромешников, немногие выжившие неизменно поминали Рюрика как своего защитника.
   Лагерь раскинулся на широкой равнине у обрывистого берега реки. По всему видать, мятежники тщательно пытались укрепить его. Вокруг шатров красовался довольно глубокий ров, а на валу громоздились стены, построенные из сосновых бревен. Со стороны импровизированная крепость выглядела довольно грозно. Однако случись рядом серьезный противник – и защитить она смогла бы только от сквозняков. Тем не менее враг жег деревни и села в округе, даже не пытаясь близко подойти к укреплениям. Как мне представлялось, местонахождение ставки мятежников уже не составляло для карателей секрета, но атаковать войско, по численности не уступавшее, да еще и окопавшееся, царские воеводы не хотели. А потому дразнили, провоцировали, вытаскивая с удобной позиции во чисто поле.
   Уже перед самым рвом нас остановил разъезд, но, узнав, к кому мы направляемся, утратил всякий интерес. И то сказать, за несколько часов нашего пребывания в лагере сюда по одному, по два, а то и целыми отрядами стеклось немалое количество вооруженных людей. Увидев меня, Баренс радостно обнял «вновь обретенного» родственника и повел к местному штабу, по дороге вводя в курс дела.
   – Как сам видишь, войско у Рюрика уже довольно большое – что-то около восьми тысяч копий и сабель.
   Я недовольно поморщился.
   – Дядя Якоб, мне нужно знать, сколько всадников тяжелой кавалерии, сколько – конных стрелков, и, конечно же, срочно провести смотр пехоте.
   – Здесь все непросто, – вздохнул, обмахиваясь платком, «стаци». – Войско очень разношерстное. Избранная дружина Рюрика – три сотни всадников. Насколько я могу судить, отчаянные парни. Все же остальное, как здесь говорят, «с бору по сосенке». Вон там, видишь, – кивнул он, – это шатры новгородской рати. Полторы тысячи пеших и два десятка конных. Все в железе, не люди – танки. Вон, левее, три сотни дворян и детей боярских из полоцких земель. Их привел князь Щенятев – один из немногих уцелевших представителей местной знати. Несколько лет назад Иван Грозный провел здесь то, что в Советской России именовали «раскулачивание», только в этом случае вернее было бы сказать «раскняжение». В одну только Казань он выслал больше сотни представителей знатнейших княжеских родов. Вместо здешних вотчин им там поверстали крошечные наделы, позволяющие едва-едва не умереть с голоду. Разумеется, здесь осталось множество боеспособных джентльменов, недовольных тем, что их земли отданы в опричнину. С каждым днем их все больше, и, как сообщают гонцы, в разных княжествах Руси сейчас формируются отряды для армии Рюрика.
   – Все это замечательно, – кивнул я. – Но должен вам заявить, милорд, что это не армия. Это сборище вооруженных людей, вышедших блеснуть удалью.
   – Я понимаю, что ты имеешь в виду, – огорченно проговорил лорд Джордж.
   – Скажите, дядя, как вы отличаете всадника поместной конницы, преданного царю Ивану, от такого же всадника, решившего сражаться за вас?
   – За нас, – поправил меня «родственник».
   – Хорошо, пусть так. Сути дела это не меняет. Лагерь устроен безобразно. Охранение не выставлено, боевое дежурство не организовано…
   – Дорогой мой, вот ты этим и займешься. Сейчас я тебя представлю Рюрику. Я уже давно обещал ему подмогу…
   – Милорд, как вы могли? А если бы я не согласился?
   – Мой дорогой племянник, я верил, что ты сделаешь правильный выбор.
   Я лишь скривил губы. Иногда манера действий Баренса доводила до бешенства.
   – Неужели же здесь, среди всех этих князей и детей боярских, не нашлось ни одного достойного военачальника?
   – Отчего же? – горько усмехнулся мой собеседник. – Воеводы из бывших есть. Но, во-первых, никто из них не значится среди известных полководцев, во-вторых, все они норовят воевать по старинке, и в-третьих, невзирая ни на что, они грызутся между собой, споря, кому под кем состоять не пристало.
   Мы дошли до штабного сруба и, миновав крыльцо, полное гридней Рюриковой стражи, оказались в широкой комнате, едва вмещавшей скопившихся в ней бородачей.
   – На Новоград идти надо! – потрясая кулаком, громыхал один из них. – Кто как не он великого князя нашего Рюрика признал да в поход снарядил. Теперь, когда враг копьем в ворота стучит, нешто сын первейший не защитит отца своего?!
   – Это Твердислав – сын Гнездилов, пятисотский прусского конца, командующий новгородской ратью, – тихо пояснил мне Якоб Гернель.
   – Не время, – перечил ему другой. – У Новограда стены высокие да крепкие, а на стенах – пушки. Царевым войскам тех стен не одолеть, хоть цельный год в ворота копьем стучись. Покуда Ивановы полки в осадном лагере сидят, их сила слабнет, а наша – крепчает. Переждать надо.
   – А это сын боярский Глеб Жеребятин, – звучал у меня под ухом тихий шепот «дядюшки». – В былые годы легким воеводой в Северской Украине служил, да только татары его отряд как-то ночью иссекли. За то был сослан в Кемь, а оттуда к Рюрику привел сотню местных ушкуйников.
   – А чего дожидаться? Когда Ивашка – сын Телепнев – поместное войско супротив нас соберет? Так ведь это тысячи и тысячи. Нашей плетью эдакого обуха не перешибить. Верно Твердислав говорит, сейчас ударить надо, покуда Ивашкины полки дорогой растянулись.
   – А это и есть князь Щенятев, – едва слышно продолжал пояснения лорд Баренс. – В прошлой Ливонской войне он у Курбского полком командовал. Лихой кавалерист, отчаянная голова. Кто знает, не будь он в прежние годы в большой дружбе с Курбским, может быть, сейчас эти самые полки к Новгороду и вел бы. А вот просидел три года на цепи острожной в Великом Устюге, и царь для него уже Ивашка.
   – И что, здесь все стратегические вопросы так решаются? – Я кивнул на орущую и потрясающую кулаками и шестоперами войсковую старшину.
   – А что поделать? – все так же тихо проговорил Гернель. – Конечно, последнее слово остается за Рюриком. Вон он, видишь, во главе стола, но, по сути, у каждого отряда свой голова.
   – И свои ноги, – горько усмехнулся я. – В случае чего могут развернуться и уйти.
   – Именно так, – грустно подтвердил мой «дядя».
   Я глядел на предводителя этого сумбурного воинства и с тоской осознавал, что в данный момент мало чем могу ему помочь.
   Рюрик сидел насупившись в золоченом кресле и, созерцая этот военизированный клуб по интересам, молча катал желваки на скулах. Можно было похвалить выбор Якоба Гернеля. Если бы я был режиссером, снимающим фильм о храбром витязе, освободителе народа, то лучшего претендента на главную роль можно было не искать. «Восставший от многовекового сна викинг» поразительно хорошо сохранился. Он был широк в плечах, статен, могуч. Из-под высокого чела глядели пронзительно синие глаза. Решительная складка губ немного смягчалась светлыми усами, которые вместе с такой же светлой бородой делали его старше, чем он был на самом деле. На первый взгляд, ему было что-то около двадцати пяти, хотя я мог и ошибиться.
   – С этим войском выступать в поход нельзя, – едва слышно прошептал я. – В любой момент оно может разбрестись по местным лесам.
   – Что же ты предлагаешь?
   – Бить врага его же оружием. Мне кажется, опричники не зря жгут деревни под самым носом у повстанцев и в то же время демонстрируют марш на Новгород. Сил для штурма стен у них действительно маловато, но расчет верный. Новгородцы первые, кто поддержал Рюрика, и оставить их без защиты тот просто не сможет. А стало быть, за мятежниками не надо будет гоняться и искать их среди дремучих лесов. Они сами придут в приготовленное для них место расправы. Но у этого плана есть изъян. Имя этому изъяну – Генрих Штаден.
   – Отменный мерзавец, – не замедлил отозваться Баренс.
   – Несомненно, – согласился я. – Хотя справедливости ради замечу, что он трижды спасал мне жизнь. Так вот, Штаден спит и видит, как бы подороже продать царя с присными его и улизнуть в империю. Я полагаю, если ему предложить хорошие деньги и возможность получить место при дворе Максимилиана, он сам приведет царские полки в западню. И тогда на нашей стороне будет и внезапность, и удобная позиция, и численный перевес. Скажите, лорд Джордж, ваши связи при здешнем императорском дворе позволяют провернуть такую сделку?
   – Позволяют, – усмехнулся Баренс. – Но кто сделает Штадену то самое предложение, от которого он не сможет отказаться?
   – Я. Ни с кем другим он просто не станет разговаривать.
   – А как ты объяснишь всем остальным свое возвращение?
   – Очень просто: изменник Никита увез меня под угрозой оружия. Слуги, вероятно, это видели. И если кто-то из них выжил, то сможет подтвердить. При первой же возможности я освободился и вернулся под знамена царя Ивана. А уж когда мы с Генрихом останемся наедине, я напою ему песен, как выражается Лис.
   – Что ж, это звучит разумно, – согласился мой наставник в науке классической интриги. – Но приготовься, еще не время песен, пока, увы, придется драть горло здесь. Сейчас я тебя представлю, а дальше – сам знаешь, не в первый раз.
   Чтобы заставить местных воевод замолчать хоть на пять минут, нам с Баренсом действительно пришлось драть горло. Но едва смолкли мои слова, как их крики возобновились с новой силой, и я пожалел о бессмысленном насилии над голосовыми связками.
   «Не верь чужеземцу, князь-надежа!» – разносилось в штабной избе. «Не ведом он нам!» «А ежели он супостату первый друг?!» «Ворога злого прямо на нас и выведет!»