– Что ж не проследили? – поинтересовался Сергей.
   – Пули и стрелы на чудище действовали не больше, чем комариные укусы. Гнаться же не получилось – от ужаса дикого оторопь на всех напала. И все же это нелогично – если Баренс решил сбежать из института, он должен был предполагать, что на его поиски будет отправлена специальная группа. Да и здесь царская корона – не пригоршня червонцев. Тут, как говорится, будет задействована вся королевская конница и вся королевская рать.
   – Да ну, скажешь… Баренс же не сам копилку тряхнул, а послал какого-то мелкого тролля. Кстати, непонятно, откуда он его здесь выкопал и какими бубликами приручил. Ну, предположим, оказался тролль эстетом, шо уж тут попишешь. Может, дядя Джо велел ему золота черпануть своими ладошками-ковшиками, а он сувенир на память приволок. Да и вообще, кто решил, что его послал Баренс? Может, шел себе тролль по Москве, зашел на огонек, а там премудрый Якоб Гернель, как водится, золотишко из ртути варит. Схарчил монстер твоего «родственничка», надышался парами, возбудился на золото и попер, шо троллей-бас, в смысле, басовитый тролль, по маршруту.
   – Как ты можешь? – Я покачал головой. – Речь идет о нашем сотруднике, наставнике и друге. Но можешь не сомневаться, я задал Штадену вопрос о том, почему нападение «каменного гостя» на царскую сокровищницу связывают с исчезновением Якоба Гернеля.
   – И что он?
   – Оба стражника, приставленные к лаборатории, были опоены сонным зельем и проспали бы даже конец света, случись он той ночью. А вот среди бумаг, оставленных премудрым астрологом, оказалось нечто вроде чертежей этого самого чудища.
   – Стало быть, тролль отпадает?
   – Стало быть, так.
   – Ну, тогда… «Это же элементарно», как говорил твой великий соотечественник Шэ. Холмс. Нам остается только опросить местное население, буквально – народ, чтобы узнать, не видел ли кто алхимика в шапке Мономаха с двухсаженным каменным жлобом под руку. Мне жуть как интересно узнать, куда он планирует сбыть этот чепчик.
   – Лис! – возмутился я, возможно, из врожденного почтения к коронам. – Между прочим, этот «чепчик», как ты выразился, – ваше национальное достояние.
   – Да знаю я, – скривился напарник и продолжил тоном экскурсовода: – По легенде, этот головной убор подарен Владимиру Мономаху его дедушкой – византийским императором Константином IX. Так сказать, от деда Кости дорогому Вовочке в светлый день на именины. Правда, наши историки утверждают, шо соболя на шапке наши, исконно-посконные, а золотой колпак с каменьями вообще сварганили в одноименной Орде. Такой вот символ государственности.
   – Ты ничего не путаешь? – невольно перебил я друга. – Как это можно – не отличить работу византийских мастеров XII века от работы ордынских умельцев, работавших минимум двумя веками позже.
   – Капитан, не грузи. Я за шо купил – за то продал. Ты помнишь, кем я до института работал? Так вот, различные правительственные делегации по кремлевским музеям и выставочным залам я могу водить не хуже гида. Мне одних только заезжих президентов семь штук охранять довелось, а уж канцлеров с премьерами и туземными вождями – и вовсе несчетно.
   Излияния моего друга могли продолжаться еще долго. Годы, проведенные в знаменитой «девятке», занимавшейся охраной первых лиц государства и почетных гостей оного, оставили старшему лейтенанту Лисиченко множество весьма колоритных воспоминаний. Но сейчас его воспоминания были бесцеремонно прерваны жизнерадостным «Мяу!». Если бы уссурийские тигры умели мяукать, их мартовский вопль вполне мог походить на то, что в данный момент раздалось у нас над головами. Лошади, пасшиеся неподалеку, испуганно присели, а расположившиеся на отдых казаки вскочили на ноги, хватаясь за оружие. Но более в наступившей тишине не раздалось ни звука. И только мы с Лисом увидели среди ветвей раскидистого дуба черную кошачью морду величиной с ушастый футбольный мяч. Кот смерил каждого из нас пристальным взглядом, заговорщически подмигнул и, указав лапой в направлении леса, исчез среди листвы.
   – Вот тебе, бабушка, и лукоморье. – Лис удивленно посмотрел на меня. – Капитан, похоже, нас с тобой приглашают в гости.
 
   Самоходная изба восседала на массивном стволе вывороченного некогда бурей дерева. Одна ее нога была страдальчески выдвинута вперед и стянута в лодыжке березовым лубком, перемотанным свежим лыком. Вокруг импровизированного кресла суетился местный леший, сглаживая малейшие сучки и старательно подкладывая ароматное сено под раненую ногу. Избушка недовольно поскрипывала, жалобно пыхтела и отдувалась темными облачками дыма каждый раз, когда Баба-Яга, шепчущая заклинания, взмахивала руками. Мне пришлось кашлянуть, обращая на нас внимание пожилой леди, но это оказалось лишним.
   – Бабуля! – грянул Лис, раскидывая руки для объятий. – Пади ко мне на грудь! Забудь про трудовые мозоли своей жилплощади! Войдем в избу, не дожидаясь пожара, хлебнем кваску и мигом все уврачуем.
   Баба-Яга расплылась в улыбке, в сравнении с которой изображение на табличке «Не влезай, убьет!» выглядело нежной пастушкой.
   – Ястреб мой остроклювый! – нежно проворковала Баба-Яга, всплескивая руками. – А мне сказывали, будто изранили тебя. А ты вон орел орлом!
   – Лис лисом, – гордо поправил мой напарник. – А зажило все шо на собаке – прикинь, какой парадокс!
   – Ну, заходи, заходи в дом, касатик.
   Я невольно почувствовал себя лишним, но тысячелетняя старуха, наконец удостоив меня вниманием, осведомилась не слишком любезно:
   – А ты чего идолом застыл? Тоже сюда ходи.
   Между тем Сергей уже подошел к крыльцу и, поглаживая широкой ладонью перила, сочувственно проговорил:
   – Упала, милая?! Зашиблась?
   Избушка вполне явственно подалась навстречу моему другу, встряхиваясь, точно приводя себя в порядок. Казалось, будь у нее ухо, она бы без промедления подставила его для ритуального почесывания.
   Спустя несколько минут мы уже сидели за празднично накрытым столом, и Баба-Яга, все еще не наглядевшись на милого дружка, обратилась ко мне с явным недовольством:
   – Ступа на тебя жаловалась, вахлак ты нерусский! Баяла, сквозь стены на ней проходил. Ты пошто невинную обидел? Пошто несуразицу злую сотворил?
   – Это была крыша, – попытался оправдаться я. – Соломенная крыша.
   Но хозяйка, кажется, не слишком была настроена выслушивать мои объяснения.
   – Один разор от тебя. Изба вон посейчас хромает – насилу вас догнали.
   – Да ну, кума! Не журысь – все будет пучком.
   – Как?
   – Как редиска на Сорочинской ярмарке – дешево и в сметане.
   – Побойся Рога! Какие Сорочинцы! Их еще, почитай, лет через сто построят. А уж ярмарка…
   – К делу, которым я в данный момент занят, это отношения не имеет, – с пафосом перебил ее Лис и, переходя на свой обычный тон, добавил: – Есть у меня немного чудодейственной мази по рецепту мадам д'Артаньян. Мазнем халабуду по конечности, и у нее вмиг наступит изначальность. Станет лучше новой.
   – Ох, не доверяю я зельям заморским. Да и дух их на дух не переношу. И так на Руси уже места не сыщешь, где б чужаком не веяло. Вон этот вот, – она недобро покосилась на меня, – всю округу уксусом провонял.
   Я невольно оскорбился. Да, при изготовлении дублетов, своеобразных кожаных доспехов-стеганок, использовалась вымоченная в уксусе овечья шерсть, призванная смягчить получаемые удары. Не будь уксуса, подкладка мгновенно превратилась бы в обиталище блох и прочих тому подобных насекомых. В институте вместо шерсти использовался кевлар, но обработка уксусом была оставлена, чтобы не привлекать внимания аборигенов отсутствием привычного запаха. Но, во-первых, ту же технологию использовали и на Руси, а во-вторых, я носил этот дублет уже четыре года, и почувствовать запах уксуса можно было, только сунув чей-то длинный нос под самую подкладку. Однако, вспомнив, как во время рейда в ставку Пугачева Бабуся-Ягуся учуяла слабую примесь шотландской крови в моих жилах, я сдержал возмущение и лишь осведомился сухо:
   – Вы гнались за нами на хромой избушке, чтобы сообщить, как неприятен мой запах?
   – Да ты не горячись, яхонтовый, – примирительно вздохнула она. – Вестимо, не в том печаль. Вы-то люди необычные, нездешние, и коли уж в наших местах объявились, то, видать, от дальнего пламени дымком потянуло. Вот я и подумала, раз уж я с вами вроде как в друзьях хожу, то, может, сгодится вам на что словцо далекое, из новгородской земли сорокой на хвосте принесенное.
   Мы с Лисом переглянулись. Место последнего выхода в эфир лорда Баренса было как раз на границе новгородской земли и Ливонии. Но вряд ли наша милая хозяйка знала о цели институтской операции. Произведенный эффект явно порадовал сказительницу, и она продолжила:
   – Ежели не запамятовали, в прошлую нашу встречу поведала я о железном соколе – храбром князе Рюрике.
   – Было дело, – кивнул я.
   – Так ныне, сказывают, объявился сей Рюрик в Новограде. Пришел по Волхову-реке на кораблях с воинством. Да под свою руку весь край и взял. Горожане на Софии в колокол ударили да на вече князем его признали. Молва идет, что лицом он пригож, ростом высок да статен. А по храбрости и силе – ни дать ни взять конунг варяжский. Поклялся сей Рюрик вольности новгородские и псковские свято почитать и прочим городам Руси от злого царя-кровопийцы волю дать. Нынче в тех местах он быстро шагает, и многие бояре и дети боярские, стрельцы и дворяне к нему на поклон идут. Всякого люда с ним несчетно – из чужих краев, из тутошних. Величает его народ с почтением, как есть – Железным Соколом.
   – Очередной Пугачев. – Лис с тоской поглядел на меня. – Ох и везет нам с тобой на самозванцев.
   Я принял вид знатока и собрался пояснить напарнику, что мы имеем дело со случаем довольно уникальным. Во-первых, почитание династии Рюрика было столь велико, что доселе на Руси не было ни одного самозванца. Во-вторых, его пришествие было тщательно подготовлено, чтоб не сказать – срежиссировано. Здесь имелся полный набор дешевых трюков, безотказно действующих на воображение толпы, неизбалованной средствами массовой информации. Тут и таинственная находка древнего идола, и чудо с его нетленностью, и прелестная легенда, отсылающая слушателей к истокам и корням. К тому же я, как ни силился, не мог вспомнить ни одного подобного случая в сопредельных мирах, вплоть до Смутного времени, до пресечения прямой царской династии Рюриковичей. Я уже открыл было рот, чтобы рассказать об этом напарнику, но тут же закрыл его, пораженный неожиданной мыслью.
   – Простите. – Мои слова были обращены к Бабе-Яге. – В прошлый раз, перед тем как доверить мне ступу, вы говорили, что в тех краях вы встречали запах, похожий на мой.
   – Так оно и было, – согласилась хозяйка.
   – Это, вероятно, был кто-то из заморских наемников?
   – Э нет, голуба! Ты мне, старой, колокола-то не лей.[22] Нечто я свейский али ливонский дух от вашего, приблудного, не отличу?
   – Стало быть, вон оно как.
   Мы с Лисом многозначительно переглянулись.
   – Сыскался след Тарасов!
   – Уж Тарас там или не Тарас – о том не ведаю, а только верно говорю: вашего он роду-племени. А народу, – она пристально глянула на меня, – как есть твоего.
   – Ну шо. – Лис положил руку мне на плечо. – История болезни ясна – мания величия с элементами мании преследования. Щас дергаем или как?
   Глагол «дергать», как, впрочем, и многие другие глаголы, в устах моего друга редко обозначал действие, прописанное в толковых словарях. Скорее всего сейчас он предлагал оставить медленно бредущий конвой и устремиться прямо к Новгороду, конечно, насколько это позволяли русские дороги.
   – Нет, – покачал головой я. – Если мы уедем сейчас, то наверняка за нами будет отряжена погоня. Это ни к чему. Москва – город большой. Там нас никто не знает – легче будет затеряться и, как ты выражаешься, слинять.
   – Ой, так вы в белокаменную едете? – всплеснула руками Баба-Яга. – Вот удача-то. А у меня там братец сродный проживает. Дедом Бабаем кличут, может, слыхали?
   – А то, – взбодрился Лис.
   – Так я уж гостинчик ему снаряжу – лукошко мухоморов сушеных. Передайте, коли не в тягость.
   – Чего ж не передать мухоморов любимому с детства герою! Ты, если что, и поганок добавь побледней, я тоже передам.
   Он хотел еще что-то сказать, но речь его была заглушена крупно-кошачьим рыком и последовавшим за ним воплем ужаса.
   – А вот это, кажется, наш котик Баскервилей, – вскакивая с места, выдохнул Лис.

Глава 8

   Никогда не показывайте карточных фокусов тому, с кем намерены играть в покер.
Закон Мэверика

   Доносившийся из лесу крик превратился в глухое рычание, к которому примешивалось кошачье шипение и какой-то сдавленный хрип.
   – Ой! – Старуха выскочила из-за стола точно ужаленная. – Какая ж погань котенку забижает?
   Она повела недобрым взглядом в поисках то ли метлы, то ли ухвата, то ли еще какого орудия расправы.
   – Бабуля, – Лис украдкой бросил на меня быстрый взгляд, – стойте здесь, мы все уладим. Не изводите себя так. – С этими словами он выскочил из избушки и одним прыжком оказался на земле. Я немедля последовал за ним.
   – Кота Жмуриком зовут, – вслед нам прокричала Баба-Яга. – Все время жмурится.
   Последние слова мы едва расслышали, поскольку опрометью неслись через лесное буреломье к источнику тревожных звуков.
   – Мы вовремя, – крикнул Лис, выскакивая из кустов на крошечную полянку, вытоптанную следами ожесточенной борьбы.
   На земле, рыча от боли и ярости, лежал Гонта. Его мускулистые руки крепко сжимали горло огромного, величиной поболее крупной рыси, кота. Тот злобно скалил острые клыки и все глубже вдавливал когти в окровавленные плечи поваленного казака. Будь на месте кота человек – стальной захват ватажника уже давно заставил бы его хрипеть от удушья, выкатывая глаза. Но густая шерсть и складки кожи на шее животного мешали пальцам дотянуться до гортани. С другой стороны, окажись вместо Гонты кто-нибудь более слабый – к нашему появлению «жмуриков» на поляне было бы уже два.
   – Кыс-кыс-кыс. – Лис присел на корточки и стал аккуратно приманивать рассвирепевшего зверя. – Иди ко мне, Жмурик. Иди, мой Жмуреночек.
   Голос его звучал нежно, но убедительно, как у воспитательницы детского сада, требующей от малолетнего бедокура не бить сверстников по голове лопаткой.
   Мрачный огонь в глазах свирепого животного сменился обычным глумливым выражением, но Гонта все еще не торопился разжимать мертвую хватку.
   – Эй, служивый, кончай обниматься. – Лис присел над казачьим атаманом. – Ты пошто, боец, животину тиранишь?
   Глядя на нас, Гонта с явной неохотой разжал тиски сведенных пальцев, а огромный кот, оставив упущенную добычу, пулей взлетел на ближайшее дерево и, обведя благородное собрание недоуменным взглядом, начал с остервенением вылизываться, стараясь избавиться от посторонних запахов.
   – С нечистью водитесь, – угрюмо процедил потерпевший, поднимаясь с земли и отталкивая руку Лиса, протягивающую сорванный лист подорожника. – Кабы не велел Байда вас стеречь…
   – Не кочевряжься. – Лис снова протянул зеленый лист казаку. – Уйми кровь.
   – Мне ваше ведовство ни к чему. Мне крестная сила помогает, – огрызнулся Гонта.
   – Крестная сила… – хмыкнул Сергей. – А какого лешего тебя за нами потянуло?
   Казак молча сплюнул под ноги, утер ладонью кровь с расцарапанной физиономии и, повернувшись, зашагал через кусты. Он совсем уже было скрылся из виду, когда вдруг, оглянувшись, жестко отрезал:
   – Удумаете бежать – жив не буду, а вас изловлю.
 
   Вид, открывшийся с холма, завораживал. Еще минуту назад казалось – не будет конца и края лесам, наполненным волчьим воем, и болотам, исторгающим из недр своих миллиарды тонко пищащих кровососов. И вот теперь… Словно чудо, содеянное могущественным чародеем, предстал нашим взорам окруженный тройным кольцом стен величественный город. Сотни улиц сбегались ручьями к его центру, где посреди холма высился мощный замок, именуемый затейливым словом – Кремль.
   Когда бы сейчас перед рвом замка вдруг оказался какой-либо итальянец этой поры – одного взгляда ему было бы достаточно, дабы определить, что крепость принадлежит гибеллинам[23]. Вряд ли, конечно, об этом подозревали московские великие князья, с недавних пор начавшие величать себя царями. Но итальянец Марк Фрязин, выстроивший эти стены, делал свое дело так, как учили его на далекой родине.
   Однако у меня вид стольного града вызывал свои воспоминания. Когда-то из этих мест начинался долгий путь в Америку – Русь Заморскую молодого флигель-адъютанта Екатерины Великой и, по совместительству, «особы, приближенной к императору» – Емельяну Пугачеву. Для меня та операция была первой, для Лиса – второй, а руководил этой работой наш теперешний фигурант – лорд Джордж Баренс.
   Была еще одна причина, делавшая Москву городом, близким всякому истинному британцу. Любой образованный житель нашего острова знает, что столица нынешней России основана внуком последнего короля саксонской династии, Гарольда, убитого в битве при Гастингсе. Меня всегда удивляло, что русским историкам этот момент не слишком известен, однако дело обстояло именно так. После знаменитой битвы, приведшей на землю Британии армию Вильгельма Завоевателя, жена Гарольда, Эдит Лебяжья Шея, с детьми спаслась. И спустя два года, пережив множество злоключений, она и две ее дочери оказались при дворе их родственника – короля Дании Свена II. Здесь одной из них – юной бесприданнице Гите – несказанно повезло. Вместо монастырской кельи, которая ждала принцессу-изгнанницу, ей была уготована более счастливая участь – она вышла замуж за внука византийского императора, великого князя Владимира Мономаха.
   Здесь стоит упомянуть яркий образец широты русской души. Дело в том, что браку Гиты споспешествовала жена датского короля, дочь Ярослава Мудрого, Елизавета Ярославна. Лишь за год до этого она сняла траур по своему первому мужу – королю Норвегии Харольду Суровому. Этот король, бывший некогда соратником Ярослава Мудрого, затем известным пиратом, а затем еще более известным византийским полководцем, был убит на земле Англии отцом Гиты. Но Елизавета, отказавшись от мести, взяла на себя заботу о беглянке и выдала ее замуж за своего родича. Правда, некоторые исследователи считали, что Юрий Долгорукий был сыном второй жены Мономаха, половчанки, однако новые изыскания показали, что основатель Москвы по материнской линии был все-таки англичанином.
 
   Дорога с холма спускалась вниз, и вся длинная колонна нашего конвоя двинулась к воротам, сопровождаемая оглушительным чириканьем великого множества воробьев. Я поделился этим наблюдением с Лисом, но тот лишь пожал плечами.
   – Что ты хочешь, Воробьевы горы – они и есть Воробьевы горы. А вон речушку видишь? – Я кивнул. – Это Сетунь, туда дальше, если идти километров… – он задумался, – …несколько, будет располагаться киностудия «Мосфильм».
   Взгляд моего друга скользил по темным кронам вековых деревьев, и в голосе слышалась неприкрытая тоска. Не знаю уж, что связывало Лиса с этими местами, но только он все глядел вдаль, не желая отрывать взгляда от нехоженого леса.
   – Вот и Москва, – услышал я за спиной голос Штадена.
   Умчавшийся неведомо куда с несколькими опричниками своего отряда сразу же после выхода из Далибожа, он встретил нас нынче утром, чтобы сопроводить пред грозны царски очи.
   – Отъедем. – Он поманил меня за собой и пришпорил жеребца. – Государь ждет тебя, – негромко проговорил Генрих, когда мы обогнали колонну. – Я доложил пономарю опричного братства о твоем приезде. Он царев любимец, и если уж кто может замолвить словцо за тебя, то, окромя его, почитай, некому.
   – Пономарь? – удивился я. – Возможно, я что-то путаю, но мне казалось, что это церковный служка, который звонит в колокола.
   – Служка?! – На губах опричника появилась насмешливая ухмылка. – Тот колокол, в который он бьет, по всей Руси слыхать. Ты, Вальтер, слушай да на ус мотай. Здешнее опричное братство при государе Иоанне создано по образу и подобию наших европейских рыцарских орденов. Местной знати туда путь заказан. Только лишь худородные дворяне да мы – иноземцы. У меня вон в сотне – Краузе, Таубе, фон Визен… Тех, кто царю беззаветно предан, он жалует и званием, и имением. Мы же за то должны усердствовать в вере христианской, «аки мнихи»[24], с мирянами-земцами не знаться и особе государевой служить неодолимой защитой. Над всем нашим братством, после Иоанна, который самолично в нем игуменом значится, пономарь стоит. Звать его Малюта Скуратов.
   Я придал лицу задумчивое выражение, как будто пытаясь вспомнить услышанное имя. Конечно, я не мог не знать его прежде, но Штаден и не думал устраивать мне экзамен и лишь продолжал дальше:
   – Как я уже говорил, тебе очень повезло, что мы встретились. Я рассказал Малюте о твоей храбрости и воинском искусстве. Такие люди нужны в особливой тысяче. Наш славный пономарь обещал замолвить за тебя слово. Я, конечно, не стал говорить ему ни о летающем засове от крепостных ворот, ни о других твоих геройствах. – Сотник заговорщически подмигнул мне. – Хотя здесь, слава Богу, и нет инквизиции, но все же не стоит дразнить местных святош. Малюта обещал убедить царя в том, что ты не причастен к делам своего дяди. Не было еще случая, чтоб государь ему не поверил. Ну а когда Иоанн дарует тебе свою милость, пойдешь служить под мое начало. Вместе мы развернемся!
   Я согласно кивнул, все еще не понимая, чем вызвано столь пристальное внимание ко мне со стороны «земляка».
 
   Длинный стол полутемной трапезной освещался лишь двумя десятками восковых свечей. Он не был покрыт, по московитскому обычаю, скатертью беленого холста, но его чисто выскобленные доски казались почти отполированными. Люди в черных одеждах входили один за другим в это темное помещение, низко опустив скрытые капюшонами головы и молитвенно сложив руки на груди. Молчаливые прислужники спешно установили вдоль пустого стола длинные скамьи, и чернецы, повинуясь раз и навсегда заведенному ритуалу, заняли свои места. Как только все расселись, слуги внесли объемистый чан, над которым вился пар. Я глядел на это действо сквозь щелочку приоткрытой двери, ожидая, когда, согласно традиции, царь-игумен отдаст распоряжение накормить страждущего путника. Сегодня вечером таковым был я. Согласно инструкции, полученной от Малюты Скуратова, я должен был дожидаться призвания на пир в соседнем помещении. Услышав, что вечером меня будет угощать государь всея Руси, Лис было возмутился, но сейчас, наблюдая вечернее застолье моими глазами, он вещал с деланным сочувствием:
   – Не плачь, сиротка. Жратва – дело свинячье. Государевы орлы мух не ловят, они клюют просо.
   Над принесенным в трапезную котлом действительно густо разносился дух просяной каши. Опричники как по команде достали из-под «сутан» крохотные деревянные плошки и заученным движением с грохотом поставили их на стол. Глядя на эту мелкую посуду, содержимым которой можно было накормить лишь малого ребенка, я пришел в легкое недоумение. Лоснящиеся румяные лица и мощное телосложение дежурного отряда «послушников» наводили на мысль либо о господней благодати, лежащей на этой скудной пище, либо о том, что наблюдаемая мной трапеза – лишь ритуал, предваряющий куда более обильный ужин.
   В залу, вслед за слугами, несшими котел, вошли еще двое. В руках одного из вошедших был длинный посох, заканчивающийся подобием буквы «Т». Второй нес черпак с таким видом, как будто это был как минимум скипетр. Подойдя к котлу, раздатчик окунул его в густое варево и плюхнул ближайшему опричнику каши на донышко. Затем еще одному и еще… во время всей этой церемонии его спутник шел следом и наблюдал, чтобы все получили равное количество птичьего корма.
   Церемония затягивалась, и потому в ожидании заветных слов я расслабился, восстанавливая в памяти события подходящего к концу дня.
   Александровская слобода была отстроена лишь пять лет назад на месте некогда сгоревшей усадьбы царя Василия III. Ранее здесь обитали царевы служилые люди, да государь, время от времени отправлявшийся на охоту или богомолье, останавливался хлебнуть кваса да перевести дух. Теперь на месте обожженных руин высился современный замок, на его стенах дежурили сотни настороженных стрельцов. А близ ворот, смотревших в сторону Кремля, красовались оскаленные каменные львы, демонстрируя отношение государя-опричника к остальной части своего царства – земщине.
   Сдав пленников и подарки всемогущему пономарю, мы с Лисом совсем уж было собрались безвозвратно «прогуляться» по Москве, когда неожиданно обнаружили неприятную деталь – выход из крепости был не менее затруднителен, чем вход. На вопли Лиса о том, что Вишневецкий просил его пройтись по магазинам и привезти новые джинсы, хмурое воинство отреагировало быстро и неадекватно. Отточенные крылья бердышей взметнулись над головами возмутителей спокойствия, и лишь своевременное появление Штадена спасло нас от крупных неприятностей. Как обычно, смерив моего напарника неприязненным взглядом, сотник ухватил меня за локоть и потащил за собой, приговаривая: