Свирский Григорий. Ленинский тупик

Огнежка поморщилась. Опять!.. Когда она впервые услыхала о Гуще такое?
Давным-давно. Когда в Заречье выкладывали первую стенку.
Минули годы. И какие! Равные для строителей жилищ столетиям. Годы
революции в домостроении.
А Гуща, сей доблестный рыцарь? "Не заплати ему полста в день -- гори
все ясным огнем".
-- Вы правы, Сергей Сергеевич. Гущу ничем не проймешь. Ни товарищеским
судом. Ни плакатами. Гражданские чувства в нем омертвели. Вернее,
охладились, как охлаждается, к примеру, двигатель, который простоял ночь на
дворе. В мороз. Ключиком его не заведешь. Нужна заводная ручка.
Ермаков весело кивнул на чемоданчик.
-- Ах, вот что вы притащили! Заводную ручку. Выкладывайте. Не откажусь.
-- Он коснулся своими толстыми, обожженными известью пальцами Огнежкиной
ладони. Огнежка отдернула руку.
Ермаков побагровел до шеи. Затем обошел свой огромный письменный стол,
сдвинул в сторону картонные папки -- что-то полетело со звоном на пол.
-- Так что у вас? -- Голос его звучал хрипло.
Огнежка приоткрыла чемоданчик, где лежала тетрадка с расчетами. Снова
закрыла. Наконец решительным жестом откинула крышку, достала школьную, в
клеточку, тетрадку. Листая ее, принялась излагать свой план. Заработок Гущи,
по убеждению Огнежки, должен слагаться из двух частей. Большей (процентов на
семьдесят-восемьдесят)--за труд на подмостях. -И меньшей, связанной с
экономикой всего треста... Чтобы Гуща остервенело поскреб свой нечесаный
затылок, постигнув у окошечка кассы, что и растоптанная на постройке
чьими-то башмаками дверь, и куча строительного мусора у соседнего корпуса
--это сотня-другая из его, Гущи, кармана.

-- Экономика треста -- маховик безостановочный. В обороте-- сотни и
сотни миллионов рублей. Но для Гущи, не устану повторять, это чужие
миллионы. Казенные. А казна для него -- бочка бездонная. Прорва...
Когда Огнежка перестала говорить, Ермаков поглядел на нее улыбчиво и,
почудилось ей, покровительственно, как на ребенка, который воинственно
промчался по двору верхом на палочке... И голос его, казалось, звучал
нестерпимо-покровительственно:
-- Огнежка, девочка дорогая, чем больше я вас узнаю, тем больше
удивляюсь. Вы -- великий алхимик. Почти как Никита Хрущев... Какое по счету
экономическое снадобье вы варите за эти годы в своей колбе? Честное слово,
вы заслуживаете ордена. За энтузиазм!
Огнежка начала расшатывать непроизвольным движением полуоторванный
железный уголок на своем чемоданчике. Заметила вполголоса, подавляя
вспыхнуввшее раздражение:
-Насколько я уловила, Сергей Сергеевич, об ордене вы вспомнили в
надежде, что я уберусь из вашего кабинета со своим снадобьем
подобру-поздорову. Орден-то, получается, за отступничество...
Взгляд Ермакова, по мере того как Огнежка говорила, становился каким-то
ускользающим, словно беседа начала его тяготить.
"Может, она не с того начала?"
Огнежка подвинулась, вместе со стулом, к письменому столу.
--Поразмышляем вместе, Сергей Сергеевич. Помогите мне. Дело ведь тут не
только в экономике. Игорь был прав, тысячу раз прав, мы совершенно не думаем
об общественном самочувствии рабочего. Москва была для Гущи надеждой. А
стала - чужбиной. Словно он под оккупацией, где все решает его косопузие
господин Инякин, назначенный Хрущевым комендант! - Она взглянула на Ермакова
-- и умолкла. Ермаков зажмурился, сжал выпяченные губы, будто опускался под
воду. "Не хватает, чтоб уши пальцами заткнул!.."
Огнежка кинула тетрадку со своими подсчетами в чемоданчик. Застегнула
его. Вот уж сколько времени она, сама не вполне это осознавая, ждала, что
Ермаков в экономике стройки поднимется до таких же высот, что и в
строительной технике.
Он -- Ермаков! . .
И вдруг. ..
Ударил бы он ее со всего размаха--не так бы в ушах зазвенело:
"Снадобье...".
И возражать-то не стал всерьез, углубился, жмурясь... в свои
воспоминания, что ли? О том, как Чумакова "продавал" на сторону... "Не себе,
сойдет..."
Никого Огнежка не презирала так, как людей, в которых обманывалась. В
них она ненавидела и самое себя -- за легковерие. Сколько раз обжигалась!..
Она огляделась вокруг. Стол книгами загрузил. И подоконник. Брошюры.
Подшивки. В каждой книге закладки. Некрасов, что ли, постарался, чтоб
высокое начальство не запамятовало, в какое время живет.
Ермаков поднял глаза от папки, которую развязывал, и воскликнул
смиренно:
-- Огнежка, дорогая, не взирайте на меня с такой ненавистью!
Огнежка обеими руками прижала к себе чемоданчик, словно его пытались у
нее отобрать. Вскрикнула зло:
- Да вы страшнее Инякина, хотя бы потому, что умнее его. Вы куда
хитрее, изворотливее, умеете застращивать выдуманными или преувеличенными
трудностями возрождения Гущи как гражданина.
И заплакала. Я в вас верила, а вы?...
Ермаков вначале оторопело таращился на Огнежку. Затем, пригнувшись к
столу, принялся выдвигать один за другим ящики, шарить в них, развязывать
папки. Наконец нашел, что искал. Протянул Огнежке два листика бумаги,
соединенных скрепкой.
Это была докладная Ермакова в исполком городского Совета "О снижении
себестоимости строительства". Ермаков просил разрешить ему в виде опыта
половину сверхплановой экономии треста распределять каждый месяц среди
рабочих. .
Огнежка недоверчиво взглянула на дату. Пощупала двумя пальцами бумагу,
которая уже начала сереть, жухнуть по краям. Судя по дате, бумага ушла
вскоре после памятного ей профсоюзного собрания. Огнежка скорее выдохнула,
чем произнесла:
-- Не разрешили?
-- Разрешили... дать нам на эту сумму дом.
-- Какой дом?
-- Наш дом на Ленинском проспекте. Тот, в котором
живут Староверовы, Гуща и другие.
Огнежка всплеснула руками: .
-- Так как же вы могли промолчать о том, что дом на Ленинском проспекте
нам дали за экономию?! Об этом должен был узнать каждый рабочий.
Ермаков повел шеей, точно что-то мешало ему дышать.
-Так ведь дом, дали. А потом отбирали. Тут уж не до деклараций...
Только сейчас до Огнежки дошел по-настоящему смысл ермаковской докладной.
Она тяжело опустилась на стул, оглушенная своими словами. Что она наплела?!
Бог мой, каким жалким самомнением надо обладать, чтобы Ермакову...
Ермакову!..
Ермаков наклонился к ней, спрашивал о чем-то. Огнежка слышала,
встревоженный, участливый бас и словно бы не слышала его.
Что она наплела? Что она наплела?!

12.

Наутро Огнежку разбудил телефонный звонок. В трубке ревело так, что
Огнежка отстранила ее от уха. Ермаков?! Что?! Прийти?.. Что стряслось?!
Огнежка застала Ермакова взъерошенным, осунувшимся. Похоже, не спал
ночь.
-Огнежка, Зот требует, чтобы "Правду" сдали через две недели. А там еще
конь не валялся...
Через две недели?! . Это было непостижимо. Только что закончилось
совещание в Главмосстрое, где Зот Иванович Инякин задержал давний
староверовский проект большого потока: вначале тянуть дороги, затем, на
готовых дорогах, ставить дома. С такого конвейера можно будет "снимать"
около трехсот домов в год. В три раза больше, чем ныне.
И от него же, Зота Инякина?!
Зота Инякина больше всего интересовало, откуда спущена директива,
Почему прошла мимо него? Ускорить застройку в три раза! Они что, все -все с
ума сошли?! В три раза - при том же фонде зарплаты? Техники? И вначале
тянуть постоянные дороги?.. Откуда спущена?! Наконец ему удалось спросить об
этом Ермакова.
Ермаков в ответ как бы беспомощно развел руками: де, не я, клянусь, не
я прислал.
-- Кто же? -- голос Зота Инякина прозвучал нервно. -- Обком?
Ермаков отрицательно, качнул головой.
-- Госплан? -- Зот Иванович начал привставать со стула.
Ермаков снова мотнул головой.
-- Решение Совета Министров? -- Круглое лицо Зота Ивановича
вытягивалось. -- Цека?!
Ермаков помедлил, затем бросил как как бы вскользь: - ОТ СТАРОВЕРОВА.
Не знаете его?
Огнежка от удовольствия даже прихлопнула в ладоши. Находчив Ермаков,
этого от него не отнять.
- Пора бы и знать! Лупоглазый такой парень. Тихон, брат ваш, в его
бригаде..
Голову Зота Ивановича повело в сторону, как от тика. Он уже не говорил,
кричал
- В три раза! Не к концу семилетки. А назавтра?
Неофициально, наедине с Ермаковым -- Огнежка узнала об этом позднее, --
он выразился более определенно: - Через мой труп..
В самом деле, было от чего новому министру прийти в неистовство. Все
реорганизации, все сокращения и перетряски остались позади. Гламосстрой из
года в год выполняет план. Портреты строителей Заречья во всех газетах. И
вдруг... нечто лупоглазое, замызганный ватник. Его удел -- пить. Забивать
"козла" до одури... И от его-то имени во всеуслышанье: миллионы народных
денег по вине Инякина летят на ветер?!.
Ермаковские интриги! Попытка затеять склоку... - Зот Иванович позднее,
на пленуме ЦК партии, защищался с решимостью отчаяния, а давно известно,
ничего нет на свете коварнее отчаяния сохранить свои привилегии.

И вдруг, какой оборотень! От него же документ, от ненавистного Зотушки,
"Правду" через две недели! К чему такая спешка? Тем более, строить вовсе не
главное здание редакции, главное штурмом возвели еще при Сталине, а теперь
высотку неподалеку, срочно - для жилья "правдистов", что ли? Строить
быстрее... в пять раз!
-Очередная показуха?!
- Показуха, Огнежка, показуха! Хрущев прилетает из заграничного вояжа
через две недели. Уезжал - забор был, котлован огораживал. Прилетит -
громадина высится. Двенадцать этажей..
Чистая показуха, Огнежка! Да и страх! Сколько стояли. То потолочных
панелей нет, то еще чего. Простой на простое. А кто виноват? Хрущ заматерел.
Кукурузу даже в Архагельскую область затолкал..Ладно хоть не на полюс...
Голову снимет запросто... И тут уря-уря! Всю дорогу так... "Без туфты и
аммонала не построишь канала", - ведь это еще с концлагерей пошло. С
Беломорканала.
Огнежка присела на край стула. - Написали протест?
- И писал, и звонил. Наверху, в строительном отделе, ощетинились, как
кабаны. Там с Зотом поют дуэтом. Неизвестно еще, кто первый сказал "э". Зот
или кто-либо из хрущевских секретарей.
На самом деле, Ермаков не только писал и звонил секретарям ЦК. Попросил
давно и хорошо знакомую ему Екатерину Фурцову немедленно принять его, и там
обстоятельно разъяснил, с глазу на глаз, что такая стремительность укладки
нереальна. Не кладка, а авантюра!... На что Екатерина 27-я бис, как иногда
называл ее Шура Староверов, изнемогавший от "бесконечных гостей" , поджала
губы в жесткой складке, и - с напором: "Считайте это нашей партийной
установкой" На такие слова члены большевистской партии, как известно, не
возражают. Тем более новый Член Политбюро ЦК их произнесла. Выше власти в
СССР нет...
Но об этом Ермак беспартийной Огнежке даже не упомянул. На лица не
переходил. Выразился, можно сказать, афористично...:
- Там ныне такой дух. Все хрущевский зад лижут. Хоть святых выноси...
Да вы и сами видите. Объяви Хрущ завтра себя русским самодержцем, свита
бы изобразила неписанный восторг. Мол, давно пора прекратить дорогостоящие
игры в выборы! Есть русский царь, и - дело с концом!
- Что за чушь? Зачем им царь?!
- Царь им и на черта не нужОн. Свита жаждет править вечно! Ее вечная
мечта - НЕСМЕНЯЕМОСТЬ.

-Сергей Сергеевич, извините за повтор, завершить все двенадцать этажей
только-только за две недели невозможно. Как прораб вам говорю...
Ермаков подпер небритую щеку рукой, словно у него зубы болели.
- В том то и ужас, Огнежка, что возможно....Все возможно. "Нет таких
крепостей, которые большевики... и прочее ля-ля-ля". Если колонны каркаса не
приваривать по инструкции - кругом, а прихватывать сваркой... на четыре
точки. Временно. Колонну на колонну водрузил, прихватил - на четыре точки.
На нее - следующую. Снова - на четыре точки. А доделать позже.
- Это преступление, Сергей Сергеевич. Заранее запланированное.
Недостаточно нам жертв пятьдесят седьмого года, когда мадам Фурцева была
московским секретарем ... Я бы все строительные книги и учебники начинала с
эпиграфа или, на худой конец, сноски под заголовком. И текст непременно
такой: "В 1957 году в Москве, когда партийным секретарем была Екатерина
Фурцева, рухнуло двадцать три стройки. Лишь упавшая стена на стадионе
Лужники похоронила под собой двадцать семь рабочих."
- Языкатая ты, Огнежка. И не вполне объективная. Забыла в своей
"сноске" написать, какая была "партийная установка". Не прекращать кладки
даже в сорокоградусный мороз. Раствор и не схватился...
Помню, как Екатерина кричала мне по телефону: кровь из носу, но чтоб к
новому году все было, как в ажуре! А на дворе минус сорок два, как в сорок
втором году. Чуть оттепель, и - крах.. Кстати, гуманист Хрущев выдвинул нашу
Екатерину в министры культуры СССР именно после массовых катастроф...
-После убийства рабочих по ее вине?
- Огнежка, они никогда и ни за что не отвечают...
- Я не буду участвовать в этом преступлении. И вас... прошу, Сергей
Сергеевич... Не надо! Это - тюрьма.
- Так ведь все тюрьма, Огнежка! - Ермаков вскочил на ноги, прошелся от
стены к стене, словно хотел уйти, да не попал в дверь. - Все! Вся наша
работа!.. Каждый мой шаг - уголовный кодекс. Твое постоянное клокотание,
прости, детский лепет. "Шурка-Нюрка..." Воздушные замки. Чернышевского
начиталась или кого там? Я каждый день... трижды в день, по УК РСФСР, -
чистый уголовник... Что ты рот раскрыла? Не знаешь, что ли? У безголового
Зотушки, когда МГУ начинали, брошенные панели увез - уголовная статья. В
Лужниках стена рухнула, людей придавило - статья. Не важно, чей приказ
"гнать" Лужники к празднику, ни с чем не считаясь. Я - ответственный!..
Далее. Новую оплату ввели, у Чумакова горшок с кашей отняли - уголовная
статья. Да еще какая! Нарушение финансовой дисциплины. До семи лет. Со
строгой изоляцией... А следователя из прокуратуры выгнал, который за Тонькой
охотился... Все - статья. Каждый мой шаг. Все для блага, говоришь? Так
вот... за каждый благой шаг... от года до десяти. В лагерях усиленного
режима... Да что там я! Ты любого спроси. Любого директора, любого
Председателя колхоза, все в статьях УК РСФСР, как в куриных перьях. Все, при
нашем мудром Госплане с его инякинском снабжении, вертятся. Все по краю
ходят... Иначе при нашей системе труба! Провалишь дело, и тут же ... небо в
крупную клетку. С какой стороны не подойди - от тюрьмы, да от сумы не
отказывайся.
Я опасность, как мог, уменьшил. Найму сварщиков вдвое. Втрое . Они
будут сваривать по инструкции, кругом. У них, как понимаете, объем работ
другой. Пойдут следом за староверовыми.. Этажа на три-четыре, конечно, будут
отставать
На что нам еще надеяться? Все повязаны. Все до одного. Все преступники.
И я, и Зот, и Хрущев Великолепный... Ворон ворону глаз не выклюет.
Победителей не судят!

Огнежка обхватила руками локти, словно ее просквозило. Ее и в самом
деле бил озноб.
-- Сергей Сергеевич! Уходите! Вы правы, на Олимпе никогда и ни за что
не отвечают, как в рабовладельческой Греции, добавил бы ваш Игорь. Зот
отыграется на вас. У него здесь стукачей, как собак нерезанных. Ныне он
правая рука Хрущева. С Брежневым фотографируется. С Подгорным - видели в
"Правде"? Такой ударит - костей не соберешь...

Ермаков, поерзав в кресле, схватился за щеку.
- Ушел бы! Убежал! От всей честнОй компании! Так ведь не отпустят по
доброму... Сразу все вспомнят. Есть чего вспомнить! Только ослушайся! Тем
более, так было всегда! Всегда! Вы по молодости не знаете, как "Правду"
возводили. На аврале. Когда первое здание отстроили, улицу "Правды" за ночь
заасфальтировали, чтоб Сталин утречком мог проехать. При свете военных
прожекторов асфальт клали. Одного вроде придавило катком... Теперь, вот,
надо вымахать двенадцать этажей на живую нитку - что б Хруща по животу
погладить.
Правитель ныне другой. Не Иосиф- страх божий, а лишь его соратник. .
Труба пониже, да дым пожиже. А законность та же! "Давай-давай!" А куда
бежать? Попробуй-ка!


... Над экспериментальным жилым корпусом, неподалеку от улицы "Правды",
высился десятитонный кран, гордый красавец, взметнувшийся над стройкой на
круглой, точно корабельная мачта, кране. Его огромные, на всю страницу,
портреты, не сходили с обложек журналов "Огонек", " Советский Союз",
чередуясь с портретами ученых и артистов. Металлический крюк его взлетал в
поднебесье, сияя на солнце звездочкой.
Этот кран даже старики-каменщики не посмели назвать "железной лошадью",
как обычные подъемники стройки.
- Конь! - восхищенно кивали в его сторону и Силантий, и Гуща.- О-ох,
конь!...
Железные работяги- кони без устали подцепляли и подносили металлические
колонны каркаса. Когда их ставили одну на другую, Шура прихватывал их
сваркой. На четыре точки. В инструкции этого не было, Но инструктор-сварщик,
шутка сказать, прежде на сталинских "высотках" работал! Обнадежил Шуру:
"Никуда не денется!"
А тут еще сообщили, коли подымут к приезду Никиты Сергеевича двенадцать
этажей каркаса, Тоню, почему-то застрявшую в милицейском "обезьяннике",
отдадут на поруки коллективу. Никто тогда не откажет. Сам Зот Инякин обещал.
Железные колонны плыли, чуть покачиваясь в воздухе, чередой. -
Давай-давай! - кричал Шура вдохновенно и сорил искрами сварки. Весь корус
был как в фейерверке. "Свяжут", на живую нитку, колонны длинными
железобетонными балками- ригелями- этаж готов.
На последний ригель прикатили все "ответственно-безответственные", как
окрестил их Ермаков.. Хотя было воскресенье, казалось бы, не до того...
Какое! С дач примчали. У Зота в машине ведро клубники. Некогда было домой
завести. В восемь утра генсек, сообщили, садится не то во Внуково, не то в
Шереметьево, все тайна! Не до отдыха тут! Зот Инякин ведро из машины
вытащил, начальство, заскучавшее в ожидании, подошло, прихватило по
ягодке-другой, потом, вслед за Ермаковым, присело у ведра на корточках,
навалилось...
Не сразу заметили, что могучий кран сломался, Последний ригель
закачался на стропах, как на качелях.
Так и не дождались. Уехали, наказав до вечера уложить. Кровь из носа!.
Счастье, что генсек где-то в Бельгии задержался..

....Стряслось это в памятном всем 1962. Игорь Некрасов уже второй год,
как ушел со стройки, вернулся в Университет, защитил докторскую диссертацию
о рабочем фольклоре. Побаивались в МГУ этой диссертации. Политики много!
Ермаков был на защите. Рассказывал. Ученый совет голосовал. Ни одного
черного шара не было брошено. Единогласно утвердили. Теперь Ермаков его
книги ждет. Обещал прислать рукопись...

Год назад - не выдержал Игорь - отправился в Заречье. Повидаться "со
своими", как говорил. Ермаков был в отъезде.. Ждали вечером. Все время до
вечера провел со Староверовами.
Посмешили они Игоря Ивановича. . Рассказывали наперебой, как у них
недавно "выбирали" в герои страны и в Депутаты. Передали из ЦК по телефону
разнарядку: Тресту "Мосстрой No"3" выделено - одного человека в Герои
Соцтруда, и одного - в Депутаты Верховного Совета СССР. Затем прочитали
бумагу: "Показатели такие. Чтоб с постоянной пропиской, по национальности
русские, социальное происхождение - из рабочих. Чтоб пили в меру. И на чужих
жен не зарилсь".
- А насчет умишка депутата ни слова. И чтоб вороватым не был - не
заикнулись .- Нюра улыбнулась. Пожала недоуменно плечами. - Только цвет
глаз не указали, а так все-все расписали. Как для детского сада. Или для
психов.
"Ермак, значит, - продолжила она свое повествование,- подсадил в Герои
Чумакова, а в Депутаты Шуру... Чумаков из-за скандала в Постройкоме
провалился, а Шурка, дурак, целых два месяца отказывался. Только вчера
признал, что его заарканили...
Игорь обрадовалсял. "Хожение во власть Шурки Староверова" это же наша
новая или даже новейшая история... Просил ты хоть однажды слово для
выступления? - вырвалось Игоря Ивановича..
- Просил, как же... Не дают. Убедился, дают лишь тем, кто берет слово
от имени своей области или края.. Секретари, председатели разные...Короче,
номеклатура. От кого? -спросили.
- Что, от рабочего класса - не годится?
- Здесь все депутаты от "от рабочих", - возразили с улыбочкой.
Потребовали, что б показал свою речь заранее... Ну, показал...
Они неделю не возвращали: Екатерина Алексеевна Фурцева отчего-то
заинтересовалась, попросила прислать ей будущую речь бригадира с Заречья. А
потом от ее имени мне передали: "Выбрось то, опусти это..". Но я же не Тихон
Инякин, так их и этак!
И замолчал. Молчал так долго, что Игорь Иванович повернулся к Нюре.
- Нюра, а ты хотела когда-либо стать Фурцевой? Взлететь на
государственные высоты? Владимир Ильич такую возможность предвидел...
- Боже упаси, Игорь Иванович! Женщин к таким должностям допускать
нельзя. Ни в коем случае!
Это было для Игоря так неожиданно, что он перебрался вместе со стулом к
Нюре поближе. Спросил, чем вызван у нее, женщины, такой необычный взгляд?
- Игорь Иванович, коли, извините, вы интересуетсь этим всерьез, как
ученый человек, спрошу вас откровенно. Чтобы управлять такой махинищей как
страна, нужны чтоб существовали точные законы управления? И чтоб эти законы
были святы и для вас, ученого человека, и для подсобницы каменщика, которая
едва седьмой класс осилила. Правильно я думаю?.. Спасибо, Игорь Иваныч, за
поддержку.
Да только зачем нам так высоко брать, тут, в нашем профсоюзе, и то
концов не найдешь. Прав никаких, одни разговоры. Каждый по своему понимает
свои права... А что, Игорь Иваныч, в вашем университете всегда считаются с
профсоюзом?
И потом не все женщины на одну колодку. Которые образованные, с умом,
те ощущают, что они, по сравнении с мужчинами, не все могут. Другие
гордячки, честолюбки своевольные, с этим несогласны. Сколачиваются в
какие-то феминистки. А о чем они, читаю, феминистки хлопочат?. О
равноправии. Да есть... есть у нас, в Заречье, равноправие! Наш прораб
Огнежка равноправнее любого мужика. А на высокую гору, умница, ни за что не
полезет. Заберись хоть на самый пик, сказала как-то, а вокруг Чумак на
Чумаке.
Да и какие, скажите, у вашего Хрущева законы? Он о них, может, и не
вспоминает никогда. Потому, сами видите, кидает его из стороны в сторону. То
своих чиновников делит на промышленных и сельских, то снова всех в кучу.
Нигде не читала, чтоб и бабы о законах думали...
Когда такую своевольную гордячку подсаживают на самый хребет, где нужны
не только ее хитрый женский умок, но и мудрость... и все ждут от нее
спокойной мудрости, получают вдруг крикливую бабу, все знающую и все
понимающую...
А главное, скажу вам по совести, баба на "высотке" непременно будет
ревниво оглядываться на мужиков, доказывать им своими решениями, что она еще
более свирепа, чем они, еще более жестока. А это - беда...
И со смехом: - Нет, хотите, мужики, жить на белом свете, оставьте нас,
женщин, в покое. Справляйтесь со страной сами...
Игорь Иванович хотел бы продолжить разговор, но Нюра уже склонилась к
кроватке Шурани маленького, который со сна что-то бормотал, и, поблагодарив
ее за честный, неожиданный для него ответ, снова вернулся к Александру.
- Саша, так чем же оно все-таки кончилось, твое "хожение во власть" ?
Ты не стал ничего исправлять в своей речи, на том и кончилось. Ты их
более не интересовал?
Александр молчал, затем стал кому-то звонить. Ни слова более.
- Так что,- спросил Игорь Иванович перед уходом ядовито, ты опять
скажешь, что это "не для бумаги"
Александр взорвался.
- Нет, я у них именно "для бумаги". Подтирочной...

Поздно вечером появился Ермаков. Обрадовался гостю. Сказал, Игорь,
книгу твою прочел. Научный анализ, правда, пробежал. Это для профессоров. А
так - острая книга. Много нового даже для меня. Похохотали с Акопянами. Наша
девочка, особа впечатлительная, пришла от книги в восторг. И тогда я
отправился с ней к Хрущеву.
Никита Сергевич держал месяц. Потом попросил приехать. Отношение у него
к ней такое: "Лихая книга. Твои воронежские девочки, Ермаков, со своими
припевками раздели нас догола. Что голосят? "От получки до получки не
хватает на харчи". А над нашей партией, так просто издеваются. Вот, скажем,
поют на своих заваленках в два голоса. Женский голос:
"Прошла зима - настало лето...
Бас подхватывает: Спасибо партии за это..."
- Никита Сергеевич, это поют во всех городах и деревнях страны. И в два
голоса и в одиночку.
- Пусть здесь поют! У себя! Дома! А там, на Западе, - такая книга-
материал. Хлеб для враждебных нам комментаторов. Как нам после твоей книги
приезжать на международные конференции? Без штанов?
И заключил так: - Книгу, конечно, напечатаем. Лет через двадцать...
Игорь помрачнел.
-Не журись, Иваныч! Ты опять легко отделался.
Михаил Суслов, главный в Кремле идеолог, заявил писателю Василию
Гроссману, что его роман "Жизнь и судьба" может быть напечатан в стране лет
через двести...
У Игоря шея вытянулась.
- Это уже похожие мотивы: "Третий рейх на тысячу лет.". Они и себе
отвели столько же? ..Дураки набитые, ладно хоть не злодеи! И не жулики"
- Ты в этом уверен?- усмехнулсяу Ермаков -. Молод ты, молод, Игорек!
Игорь напомнил, почему-то застеснявшись: год назад, когда он покидал
стройку, Сергей Сергеевич рассказал страшную для него новость, будто
нищенская зарплата - это не экономика, а - читая политика...
- До сих пор сомневаюсь. Не преувеличение это, Сергей Сергеевич? Они,
конечно, темняки. Дурни. Но... все же не злодеи...
- Ах, ты еще сомневаешься, романтик?!

Вернувшись к своей университетской- спокойной, размеренной жизни -