Таругин Олег. Спящий город

   – Я обещаю… – также едва слышно ответил майор. – Я никогда не оставлю тебя. Ни здесь, ни где-либо… И, если я вернусь, я всегда буду рядом… – Сказанное далось ему нелегко – общение с женщинами (не в физическом смысле – в духовном) всегда представляло для него определенные сложности, однако он продолжал говорить: – Не бойся ничего, мы выполним свою миссию и обязательно вернемся… Ведь если станция будет уничтожена, то и тебе не нужно будет оставаться в Городе, правильно? И тогда я заберу тебя с собой.

* * *

   Генерал, верный каким-то своим моральным принципам, выждал еще минут десять («Раскурил я вас, капитан, ну да ничего – сочтемся».) и, вежливо покашляв, "вышел на освещенное голографическим солнцем пространство. Зельц держался позади, стараясь не смотреть на застывших лицом к лицу майора и Обиру – он тоже был весьма тактичен. Впрочем, былая двусмысленность исчезла – это чувствовали все находящиеся в комнате люди, все четверо…
   Московенко, прикрыв спиной Хранительницу, обратился к генералу:
   – Простите, Юрий Сергеевич, я понимаю, что это было, как вы говорите, «не вовремя», но… так получилось…
   – Ладно, Саша, – Музыкальный по-стариковски устало махнул рукой, – чего уж там… Жизнь – штука хитрая, сам знаешь, не маленький… Что делать-то будем? А, майор?
   Вместо Московенко ответила Хранительница, И голос ее – в который уже раз! – зазвучал по-новому: в нем не было более ни капли превосходства или какой-то скрытой доселе умудренности – перед офицерами стояла просто красивая молодая женщина:
   – То, чему вы стали невольными свидетелями, было… весьма неожиданно и многое изменило… во мне… Надеюсь, вы простите мне эту маленькую слабость… В остальном же не изменилось, увы, ничего. Над всеми нами по-прежнему нависает огромная опасность, и только мы способны ей противостоять. Что бы ни произошло между мной и майором, он выполнит свой долг – так же, как и я… И если нам не суждено будет, – губы Хранительницы предательски дрогнули, но, взяв себя в руки она сдержалась («Молодец, баба» – одобрительно подумал генерал), – быть вместе, это не изменит ничего в наших планах… – Она замолчала. Мужчины видели, сколь нелегко далась ей последняя фраза.
   Заговорил генерал, также постаравшийся, насколько это было возможно, чтобы его голос звучал по-отечески мягко:
   – Сударыня, я ни в чем вас, поверьте, не упрекаю… Тем более что вы и сами все прекрасно понимаете. Ваш – уж извините, что я так фамильярно, – Саша прежде всего офицер. По крайней мере нас с ним так воспитывали – долг, интересы Родины прежде всего… ну и тому подобное… Хотя я не об этом… Вот всегда говорили, что война не женское дело, что воевать – удел сильных мужчин… А я вот как думаю: женщинам на войне, конечно, не место, однако ждать и хоронить своих мужей да сыновей гораздо труднее, чем воевать… Вот такая у меня философия относительно женщин на войне… Впрочем, извините, боюсь, вы меня так и не поняли – старею, говорю сам не знаю что… – Юрий Сергеевич помолчал несколько секунд и тихонько сказал: – Мне Сашка ваш как сын… Не хотел я ту, кого он выберет, его из боя заставлять ждать – понимаете теперь, о чем я? А впрочем, ладно… – Он устало махнул рукой. – Если и не поняли, значит, к лучшему. Многие знания, как известно… – И добавил без паузы: – Ты кого с собой возьмешь, майор?

* * *

   – Такая вот научно-фантастическая сказочка, мужики… – закончил Московенко краткий пересказ всего того, о чем сам недавно узнал от Хранительницы. И, оглядев своих сосредоточенно (это еще мягко сказано) молчащих бойцов, добавил: – О наличии вопросов не спрашиваю, так как ответить на них все равно не смогу. А в остальном я, как видите, оказался, к сожалению, прав – нам предстоит ни много ни мало спасти весь мир… – Он помолчал, задумчиво глядя через окно в вечереющее небо и думая о чем-то своем (скорее о ком-то), и сказал: – По традиции спрашиваю: желающие смотаться в Космос есть?
   – Дурной вопрос, командир! – подал голос доселе молчавший (что уже само по себе было весьма фантастичным) Окунь. – Тут и думать нечего – все пойдем. Такое пропустить – это ж чистое здоровье, а не боевая акция. Я, например, давно мечтал из какого-нибудь гуманоида-энлонавта кишки выпустить – посмотреть, типа, какого цвета у него потроха. Надоело мне, может, себе подобных убивать – хочется чего-нибудь новенького. Мы, маньяки, такие… Или как, пацаны?
   – Точно, – поддержал друга прапорщик Санжев, – пора нам на инопланетную арену выходить. Мочить, так сказать, врага в его собственном космическом сортире. Они мне еще за динозавров ответят!
   Московенко усмехнулся: если начались шуточки, значит, первый шок от услышанного уже позади:
   – Ты еще за Атлантиду не забудь расплатиться…
   – Во, спасибочки, что напомнили. Как, вы сказали, они называются? Гомо… Гомосеки? Вот по имени и расплата их ждет. Как говорится, назвался гомосеком – становись в позу…
   Спецназовцы дружно заржали. Не удержался даже майор – подобное переиначивание названия расы Завоевателей не приходило ему в голову.
   – Ладно, мужики, кончай базар. Так что – все добровольцы?
   – Ага… – пробасил из угла комнаты подпирающий стену Монгол. – Ополченцы и извращенцы. А также граждане алкоголики, тунеядцы и дебоширы. Меня возьмите. – Он скорчил уморительную рожу и заныл неожиданно писклявым голосом: – Ну возьмите, дяденька, я вам пригожусь. Это ничего, что я сидеть не могу и хромаю сильно – зато я умный, красивый и всеми почитаемый исполин. Я вам в обузу не буду, честное слово… Ну, разве только самую малость…
   – Я серьезно. – Московенко дал понять, что уже не шутит. – Кроме меня пойдут четверо – Окунь, Анаболик, Нос и Глаз. Остальные останутся здесь.
   – Ну, здрасте… – возмущенно выдохнул Лего. – Я только в тылу не отсиживался. Обижаете, товарищ майор…
   – Не обижаю. И не в тылу – если ты внимательно меня слушал, то должен был запомнить, что я сказал: как только мы уйдем на станцию, Город станет практически беззащитным. А на фрицев я особо не надеюсь. Если что случится, вся надежда будет только на вас. Не защитите Город – погибнем все. Ясно?
   – Ну, это другое дело – так бы и сказали, что мы в боевом прикрытии работать будем! Это завсегда пожалуйста. А Обирочка с нами останется?
   Майор, прекрасно понимая, что слухи о нем и об Обире – с легкой руки вездесущего Окуня, надо полагать, – уже дошли до чутких спецназовских ушей и его беззлобно «подкалывают», сделал вид, что не понял намека:
   – Хранительница будет отсюда контролировать нашу отправку на станцию и координировать боевые действия. – Несмотря на явную шутливость заданного вопроса, он предпочел побыстрее уйти от «опасной» темы. – Вместе с нами пойдут капитан Зельц и четверо его солдат. В качестве боевого прикрытия и отвлекающего маневра – хотя им об этом знать не обязательно. А непосредственно работать будем мы. Всем все ясно?
   – Да как сказать, командир, – на удивление серьезным тоном ответил Окунь. – Задание уж больно хитрое… По полной выкладке пойдем? Или как? Московенко покачал головой:
   – Полная не получится – слышал же: каждый килограмм на счету. Так что шлемы и «броники» придется оставить. Сухпаи тоже – за сутки с голодухи не опухнем. А вот боекомплектом затаримся по максимуму. Лего, сколько у нас «Агленей»^[54]?
   – Столько же, сколько и было – десять, – ухмыльнулся Легкопалов. – Спасибо Монголу с его уникальными способностями взрывать грузовики! Да еще четыре «Шмеля»^[55] – на фига мы их с собой перли: на станции, как я понял, с ними особенно не развернешься?
   – Ты, Лего, особенно не переживай, – вступил в разговор Анаболик. – У меня такое нехорошее предчувствие, что нам еще и не хватит всех твоих запасов…
   – А ты, Анаболь, вообще молчи. И на мои игрушки губу не раскатывай! Бомбист-самоучка, блин! За тобой, между прочим, еще пять кило пластита числится. Который ты якобы в Кувейте в прошлом году израсходовал – думаешь, я не догадываюсь, почему это тебе так на рыбалке везти стало? У меня – все ходы записаны! – гнусным голосом одноглазого гроссмейстера из «Двенадцати стульев» закончил Лего. – Все-все товарищу майору расскажу…
   – Все, мужики, хорош языками чесать – времени мало. – Московенко встал. – Собирайте манатки, на все про все три часа. Окунь, проследишь и доложишь, о’кей?
   – О-би… – непривычно кисло буркнул тот. Впрочем, уже в следующую секунду он вернулся в свое обычное расположение духа и заорал дурным, как всегда жизнерадостным голосом: – Слышали, что командир сказал? Теперь я главный!!! А это, девочки, значит, что ваши розовые волосатые попки в моих железных руках! А ну подъем, салабоны, работать пора! Или, как говорил мой героический дедушка, «нихт арбайт – нихт брод»^[56]. Подъем, кому говорю! Чистое здоровье…

9

   Тем временем в соседнем здании капитан Зельц также старался разъяснить своим солдатам суть происходящего. Получалось из рук вон плохо. А как человек начала сороковых годов может объяснить своим современникам (не имеющим в большинстве своем даже среднего образования), что такое параллельный мир, альтернативная реальность или пространственно-временной парадокс, учитывая, что он и сам имеет обо всем этом самое поверхностное представление?! Впрочем, к чести Зельца, кое-что ему все же удалось вдолбить в коротко остриженные солдатские головы – в весьма упрощенном варианте, конечно. Согласно версии капитана, к Земле приближается некий летательный аппарат исполинских размеров (что-то вроде огромного дирижабля, способного перемещаться в космическом пространстве и в тысячи раз больше печально известного «Гинденбурга»), несущий на борту страшное оружие, угрожающее всему живому на планете. И их боевая задача (ради которой фюрером и была, собственно, предпринята эта экспедиция – сия маленькая ложь, хоть и шла вразрез с мировоззрениями капитана, заметно повысила настроения ошарашенного услышанным личного состава) – высадиться на этот своего рода десантный транспорт и, действуя по обстоятельствам, захватить либо уничтожить его…
   Понимая, что первый же заданный ему вопрос, вне всякого сомнения, уличит его в некомпетентности, Зельц окончил рассказ напоминанием о режиме строжайшей секретности, «неразглашении и сохранении» и с легким сердцем занялся привычным и, главное, понятным делом подготовки к предстоящей боевой операции. Перетащив (не собственноручно, конечно) в здание весь уцелевший «наличный» боекомплект (и крайне удивившись четырем ящикам противопехотных мин, непонятно с какой целью захваченным некогда хозяйственным, а ныне, увы, покойным лейтенантом Шульцем), капитан усадил своих бойцов за чистку оружия и снаряжение магазинов и пулеметных лент, а сам пошел посмотреть, чем занимаются соседи-союзники.

* * *

   По странному стечению обстоятельств, спецназовцы в это время занимались тем же. Вошедшему в просторный зал Зельцу открылась почти что идиллическая картина: семеро десантников, рассевшись кружком вокруг вскрытых цинков с патронами и мирно переговариваясь, набивали масляно отблескивающими желтовато-розовыми патронами запасные магазины и обоймы. Отсаженный в угол комнаты прапорщик Санжев, сосредоточенно хмурясь и высунув от усердия язык, занимался гранатами, ввинчивая в их ребристые округлые тельца новехонькие блестящие трубочки взрывателей-детонаторов.
   Московенко в комнате не было, и Зельц уже собрался было незаметно ретироваться, но не успел – его заметил неожиданно поднявший голову Окунь. Хитроватое лицо старлея немедленно расплылось в жизнерадостной улыбке:
   – О, их благородие господин штабс-капитан Зельц собственной персоной пожаловали! Проходите, ваш-благородь, не извольте беспокоиться, господин майор сейчас подойдут. Они с господином генералом в соседней зале совет держать изволят… – На этом исторические познания Окуня, почерпнутые им из прочитанных в детстве книг «про Гражданскую войну», видимо, закончились, и он заговорил уже своим обычным голосом: – А мы тут, знаете ли, все патронами балуемся. – Он на полном серьезе продемонстрировал капитану новенький 5,45-миллиметровый акаэсовский патрон. – Это такие штучки, которыми вы партизанам «пух-пух» делаете, «шиссен» по-вашему!
   Держа руками воображаемый автомат, Окунь весьма правдоподобно показал, как именно делается этот самый «шиссен», однако добавить ничего не успел: выглянувший из дверного проема в противоположном конце зала Московенко жестом позвал Зельца за собой.
   Капитан, старательно не обращая внимания на строящего уморительные рожи Окуня (постичь всю глубину присущего ему юмора он так и не смог), обошел сидящих спецназовцев и вслед за майором вошел в соседнюю комнату. Стоящий возле окна Юрий Сергеевич кивнул вошедшему Зельцу и указал на стол со вскрытыми банками с консервами и расфасованным в герметичные вакуумные упаковки с «не засыхающим» хлебом:
   – Перекусите, капитан. Хлеб и тушенка на столе, чай – в камине. Горячий – спасибо нашему хозяйственному майору – он и дровишек с разбитого грузовика натаскал и камин растопил. – Генерал улыбнулся. – Ешьте, не стесняйтесь. Как там ваши орлы – прониклись всей ответственностью?
   – С трудом, господин генерал, – кивнул Зельц и, усаживаясь за стол (есть ему и вправду хотелось), спросил: – Когда мы… отправляемся?
   – Утром, капитан, завтра утром, – мгновенно посерьезнел Музыкальный. – Обира, правда, говорит, что особой спешки нет, но я считаю – откладывать дальше некуда. Вы уже решили, кто пойдет с вами?
   – Да. Жаль, что нельзя взять с собой больше солдат – мои люди неплохо сработались в группе. – Зельц соорудил себе бутерброд из содержимого трехсотграммовой банки тушеной говядины и куска пресного «рационного» хлеба, но есть во время разговора стеснялся. Генерал это, естественно, заметил:
   – Не стесняйтесь, Ольгерт, ешьте. Нам сейчас не до приличий. Вы что-то еще хотели спросить?
   – Это насчет боевой выкладки… Я так понял, нам нужно по максимуму сократить вес?
   – Да уж… – Генерал задумчиво посмотрел на жующего Зельца. – Каски и ранцы, боюсь, придется оставить. А вот боеприпасов возьмите, сколько сможете.
   – У нас есть огнемет! – отчаянно стыдясь своего набитого рта, вспомнил тот. – Прекрасный ранцевый огнемет. На двадцать литров смеси…
   – Возьмите… Хотя я и сомневаюсь, что он вам понадобится… Ладно, капитан, ешьте, не буду вас отвлекать. – Юрий Сергеевич хлопнул Зельца по плечу. – Я с вами чайку за компанию хлебну…

* * *

   Поужинав и обсудив кое-какие детали завтрашней операции, Зельц распрощался– с Московенко и Музыкальным и вернулся к своим солдатам. Второй день в Спящем Городе подошел к концу. На затерянный во времени и пространстве Город пала ночь, которой – если все пойдет как задумано – будет суждено стать последней перед решающим сражением с приближающимся из Космоса Злом…
   Впрочем, ни Зельц, ни майор с генералом в эту долгую ночь так и не смогли уснуть. Каждый из них думал о чем-то своем (а кое-кто – еще и о ком-то), перебирая в памяти все случившееся за два сумасшедших дня, размышляя о том, удастся ли им свершить то, ради чего Судьба забросила их в этот всеми забытый уголок Великой Пустыни… И даже она сама за стенами Города, казалось, погрузилась в некое томительное ожидание и вязкую, словно мазут, тишину, нарушаемую лишь негромкими размеренными шагами бодрствующих часовых.
   Люди забылись коротким тяжелым сном лишь перед самым рассветом, когда сгустившаяся предутренняя тьма окончательно стерла со стен контуры оконных проемов, еще только что испещренных немигающими зрачками вечных и равнодушных ко всему земному звезд…

10

   Отсутствовавшая со вчерашнего вечера Обира появилась, когда генеральские «касио» тихонько пипикнули пять. Она вошла в зал своей обычной легкой и бесшумной походкой, однако, несмотря на безукоризненно уложенные роскошные волосы и прежнюю милую улыбку, что-то изменилось в ней за прошедшую ночь. Возможно, были тому виной темные круги под глазами или старательно запрятанная куда-то в глубину, но все же заметная тоска в них… Или тоненькая, почти незаметная, морщинка, горизонтально перечеркнувшая благородный бархат кожи высокого аристократического лба – Московенко готов был поклясться, что еще вчера ее не было… Сердце майора сжалось от жалости к этой сильной, но такой беззащитной женщине. Однако на этот раз он сдержался, понимая, что не вправе больше, выходить за дозволенные ему рамки, позволять своей неожиданной слабости, о существовании которой он раньше даже не подозревал, разрушать наработанный годами запредельных тренировок и десятками спецопераций боевой стереотип поведения. Стереотип, позволяющий ему выживать в любых условиях и выполнять любую возложенную на него миссию… Стереотип, который поможет ему выполнить и это, самое ответственное (и опасное) в его жизни задание и вернуться к ней…
   Поэтому Московенко лишь легонько коснулся руки Хранительницы и, ободряюще улыбнувшись, отошел в сторону…
   Зельц, все еще ощущающий некоторую неловкость рядом с этими, чужими для него людьми, лишь вежливо и слегка смущенно кивнул. Юрий Сергеевич же, не отягощенный никакими «посторонними» чувствами, был менее сдержан:
   – Доброе утро, Обирочка! Как спали? Выспались? Хранительница вымученно улыбнулась:
   – Я и не ложилась. Работала – занималась тем, в чем мне, увы, никто из вас не сумел бы помочь.
   – И как? – не вдаваясь в подробности, но с искренним интересом спросил генерал. – Что-то получилось?
   – Да. – Обира опустилась на мраморную скамью и устало расслабила плечи. – Я нащупала станцию, вычислила ее координаты и рассчитала необходимую плотность временного щита. Теперь у нас есть все данные для телепортационного переноса…
   – А как насчет энергии? – Юрий Сергеевич задал наиболее важный с его точки зрения вопрос. – Хватит?
   – Да. И это самая приятная новость. По крайней мере, теперь я точно могу гарантировать вам сутки на станции. Правда, постоянно держать открытым телепортационный канал я не сумею, так что придется нам заранее договориться о времени нового свидания. – Улыбка вновь тронула бледные губы (бессонная ночь вымотала ее куда больше, чем могло показаться вначале), а мельком брошенный взгляд нежно скользнул по лицу напряженно вслушивающегося майора. – Первый раз я открою его спустя ровно двенадцать часов – и не более чем на десять-пятнадцать минут. А затем – к концу суток. – Хранительница тяжело вздохнула. – И буду держать открытым уже до конца… Пока хватит энергии… – повторила она сказанные вчера слова: – До конца, ребята, до самого конца…
   Хранительница замолчала, словно вдумываясь в смысл сказанных слов и тщась найти в них некий скрытый обнадеживающий подтекст – и не находя его. Генерал тревожно зыркнул на Московенко («вроде ничего, держится») и поспешил отвлечь Обиру новым вопросом:
   – У нас будет связь со станцией? Хранительница покачала головой:
   – Нет. Обычные радиоволны не пробьются через временной экран, а создавать отдельный канал только для поддержания связи я не имею права, почему – вы знаете.
   – А если они справятся раньше времени? Или им будет необходима экстренная эвакуация? – Уже задав вопрос, генерал неожиданно подумал, что, возможно, глупо заботиться о спасении десяти человек, когда в случае их неудачи погибнут миллиарды. Однако Обире подобные мысли, похоже, в голову не приходили.
   – Я думала об этом и, кажется, нашла выход. – Хранительница положила на поверхность стола уже знакомую людям серебристую пластинку.
   – Ключ?! – с нескрываемым удивлением воскликнул Юрий Сергеевич. – Разве он…
   – Я ведь говорила вам о том, что Ключ настроен на собственную частоту Города вне зависимости от того, в какой точке пространства или времени он находится – в этом, собственно, и есть его основное предназначение. Я отдам вам один из двух оставшихся Ключей – тем более что именно благодаря ему вы здесь и оказались. Ночью мне удалось перенастроить его на частоту ваших радиостанций, так что, включив рацию в непосредственной близости (и чем ближе – тем лучше) от Ключа, вы сможете общаться со мной… – Впервые за сегодняшнее утро в голосе Обиры промелькнули по-настоящему радостные нотки.
   – Обира, вы – чудо! Я вас прямо сейчас расцелую и плевать мне, что скажет на это ваш майор – Генерал, прекрасно понимающий, что значит остаться без связи в тылу врага, то ли шутливо, то ли всерьез подался к Обире. – Честное слово, я завидую Московенко!
   – Не совсем… – тихо добавила она. – Увы, это еще не все. Ключ израсходует свою энергию гораздо быстрее, чем хотелось бы нам.
   – И что сие значит? – погрустнел генерал.
   – Только то, что, прежде чем он навсегда превратится в бесполезный кусок металла, у нас будет не более пяти минут на разговор. Вот и все…
   – Ясно… – Юрий Сергеевич повертел в руках вожделенную еще недавно пластинку. – Ну что ж, это лучше, чем ничего. Много лучше! – Он подтолкнул Ключ в сторону Московенко:
   – Думаю, никто не будет возражать, если мы отдадим эту штучку Александру Михайловичу?
   Московенко осторожно взял пластинку-ключ в руки и, удивившись его солидному весу, спросил:
   – А… как заставить его… э… работать?
   – Просто держи рядом с радиостанцией – можно даже прикрепить прямо к корпусу – он заработает в тот момент, когда ты включишь ее.
   – И все?
   – Да. Только не держи рацию включенной постоянно – иначе разрядишь его раньше времени.
   Майор с недоверием посмотрел на Ключ и осторожно, словно поставленную на боевой взвод гранату, спрятал в карман комбеза. Вновь заговорила Обира:
   – Если возникнет необходимость, выходи на связь, и я постараюсь сразу же забрать вас оттуда… И кстати, с его помощью я буду постоянно знать, где именно вы находитесь, так что вам не нужно будет возвращаться к точке входа… Вот такие дела, – тихо и как-то очень по-человечески добавила она.

11

   После совместного с группой Зельца и весьма непродолжительного завтрака несколько спецназовцев под руководством Обиры притащили на площадь целую бухту толстенного, в металлической оплетке, кабеля, конец которого уходил через небольшое подвальное оконце одного из зданий куда-то вниз. Под наблюдением Обиры и заинтересованного происходящим майора десантники, обливаясь потом, уложили его тремя витками трехметрового же диаметра (Хранительница объяснила, что кабель нужен ей в качестве контура, на который она сфокусирует телепортационный канал, точнее, его входной портал). Затем Окунь принялся бегать вокруг и смешно размахивать руками, требуя немедленно переловить всех насекомых (которых в Спящем Городе испокон веков не бывало) и объясняя это тем, что «он не хочет кончить, как герой фильма „Муха“, если в телепортационное окно случайно залетит какая-нибудь „крылатая гадость“. Несмотря на экстравагантность большинства его выходок, настроение у людей поднялось и даже Московенко не удержался от смеха.
   На этом «подготовительный этап» был завершен, и генерал, построив бойцов (как своих, так и зельцевских), провел краткую беседу о важности предстоящей экспедиции и возложенной на их плечи задачи. Учитывая, что Юрий Сергеевич никогда не был сторонником долгих и бесплодных рассуждений (и однажды едва не поплатился за это партбилетом и соответственно карьерой, не сойдясь во мнении по поводу длительности ежедневных политзанятий со своим замполитом), его речь получилась весьма короткой (четырнадцать слов – если бы кто-то задался целью их подсчитать), но эмоциональной…
   В это же время Обира, незаметно ушедшая с площади сразу после укладки контура и Окуневского энтомологического демарша, занялась настройкой телепортационной установки. За оставшийся до назначенного срока час ей предстояло сделать еще довольно много, и прежде всего она, уже не стараясь остаться незамеченной для бортового компьютера станции, должна была нащупать точное и безопасное для людей место входа. Кроме того, требующее напряженной работы мысли занятие позволяло ей хотя бы на какое-то время не думать о близкой разлуке с майором– как и генерал, Хранительница считала, что шансы людей на благополучное возвращение ничтожно малы…