Страница:
Речь продолжалась в таком же духе еще некоторое время. Криспа поначалу впечатлило, но вскоре утомило выспреннее словоизвержение, которое Яковизий обрушил на головы крестьян.
«Вернее, на наши головы», — мысленно поправил себя Крисп.
Он успевал уловить одно слово из трех и сомневался, чтобы кому-то из толпы тирады Яковизия были более внятны.
Крисп зевнул. Омуртаг, увидев это, усмехнулся и подмигнул ему.
Яковизий, захваченный потоком красноречия, ничего не заметил.
Хаган поманил мальчика пальцем. Крисп подошел поближе. Яковизий снова не обратил внимания, зато глаза энарея и жреца так и впились в малолетнего народного предстателя.
— Вот, паренек, — вполголоса сказал Омуртаг, словно не желая мешать речи посланника. — Возьми это на память о сегодняшнем дне. — И протянул Криспу золотой, который Яковизий дал хагану в качестве символа, когда выкупал видессиан.
Жрец в синей рясе, стоявший позади Яковизия, дернулся, точно ужаленный пчелой, и начертил на левой стороне груди солнечный круг. А энарей, схватив хагана за руку, что-то жарко и настойчиво зашептал ему в самое ухо.
Омуртаг оттолкнул шамана так резко, что тот чуть было не свалился с помоста. Прорычав ему что-то по-кубратски, хаган вновь перешел на видесский, обращаясь к Криспу:
— Этот дурак говорит, что поскольку монета была использована в церемонии, вместе с ней я отдал тебе народ Видесса. Что ты будешь с ним делать, маленький крестьянин?
Он оглушительно рассмеялся, довольный собственным остроумием.
Яковизий сделал паузу, метнул на хагана свирепый взгляд и продолжил свои разглагольствования. Крисп тоже рассмеялся. Если не считать туники и сандалий — а теперь и монеты — у него никогда не было никакой собственности. И мысль о владении целым народом показалась ему абсурдной.
— Все, можешь идти обратно к маме с папой, — отсмеявшись, сказал Омуртаг.
Крисп спрыгнул с помоста, крепко сжимая в кулаке золотую монету, подаренную хаганом.
* * *
— Чем скорее мы выберемся из Кубрата и вернемся в цивилизованный мир, тем лучше, — провозгласил Яковизий и погнал крестьян назад в Видесс еще быстрее, чем кочевники гнали их оттуда.
Освобожденные видессиане не пошли назад тем же извилистым тесным ущельем, которое привело их в Кубрат. Они избрали более широкий и удобный путь в нескольких милях к западу. Там пролегал старый гравийный тракт, расширявшийся с видесской стороны гряды в просторную и ухоженную дорогу.
— Такое впечатление, что когда-то кубратская дорога была частью этой, — заметил Крисп.
Родители ничего не ответили. Утомительный переход и капризы Евдокии, еле стоявшей на ногах, не оставили им сил на праздные наблюдения.
Но жрец, который прибыл в Кубрат с Яковизием, услышал. Звали его, как успел выяснить Крисп, Пирром. После того как Омуртаг отдал мальчику золотой, Пирр постоянно крутился рядом, как бы приглядывая за ним.
— Правда твоя, паренек, — отозвался жрец, сидя верхом на муле. — Когда-то дорога была единой, потому что единой была страна. Когда-то почти весь мир был един.
— Единый мир? — нахмурился Крисп. — Ну разумеется, господин жрец. А каким он же еще может быть?
Плетясь за Криспом, Фостий не удержался от улыбки; в это мгновение сын был на удивление похож на отца.
— Я имел в виду единый мир под управлением Видесса, — сказал Пирр. — Но три столетия тому назад, за грехи видесского народа Фос наслал дикие хаморские племена, и они прокатились по Пардрайянской равнине и захватили те земли, где находятся сейчас хаганаты Татагуш, Хатриш — и Кубрат. Наши законные земли. В один прекрасный день, когда Фос, владыка благой и премудрый, сочтет нас достойными, мы вернем их себе. — Жрец быстрым жестом изобразил над сердцем символ солнца.
Крисп приумолк, раздумывая на ходу над словами жреца. «Три столетия» ничего ему не говорили; с таким же успехом Пирр мог сказать «давным-давно» или «много лет тому назад». Но «грехи» это было интересно.
— За какие грехи? — осведомился он.
Пирр осуждающе сжал тонкие губы в куриную гузку, и длинное узкое лицо его сделалось еще длиннее и уже.
— Те самые грехи, которыми Скотос, — жрец сплюнул на дорогу, демонстрируя свою ненависть к богу тьмы, — испокон веков уловляет человечество: грех отделения, из коего вырастает гражданская война; грех гордыни, заставивший этих глупцов зубоскалить над варварами, пока не стало слишком поздно; грех роскоши, ибо они наслаждались своими богатствами и палец о палец не ударили, дабы сберечь их для будущих поколений.
Тут отец Криспа поднял голову.
— Что до роскоши, нам этот грех не грозит, — сказал он. — Во всей здешней толпе не найдется трех человек, у которых была бы запасная нательная рубашка.
— Тем лучше для вас! — воскликнул жрец. — Однако грех праздной роскоши жив, не сомневайся. В городе Видессе многие вельможи имеют по тунике на каждый день в году, но разве они помышляют о том, чтобы помочь своим неимущим соседям? Нет! Они только и думают, как бы захапать еще, и еще, и еще. Во льдах Скотоса туники их не согреют!
Его проповедь не произвела ожидаемого эффекта.
— По тунике на каждый день в году! — изумился отец Криспа.
Сердито нахмурясь, Пирр ускакал вперед. Фостий повернулся к Криспу:
— Хотел бы ты иметь такую прорву туник, сынок?
— По мне, это чересчур, — ответил Крисп. — Но от второй рубахи я бы не отказался.
— И я тоже, мальчик мой! — засмеялся отец. — И я тоже!
Через день или чуть позже крестьян нагнал отряд видесских конников. Кольчуги их легонько позвякивали под аккомпанемент барабанной дроби копыт. Яковизий протянул командиру всадников свиток. Тот прочел, глянул на крестьян и кивнул, а затем отсалютовал Яковизию, прижав к сердцу правый кулак.
Яковизий тоже отдал командиру честь и помчался к югу, пустив лошадь в галоп. Пирр тронулся вместе с ним, но скакун Яковизия быстро оторвался от неуклюжего мула.
— Господин мой, будьте великодушны, подождите своего недостойного слугу! — воззвал к нему Пирр.
Яковизий умчался уже к этому времени так далеко, что Крисп, стоявший в передних рядах колонны крестьян, еле расслышал его ответ:
— Если ты думаешь, жрец, что я собираюсь плестись в город со скоростью замудоханного мула, ты сильно ошибаешься!
Вскоре вельможа скрылся за дорожным поворотом. Пирр медленной трусцой последовал за ним.
Позже в этот же день путники увидели грязную тропу, убегавшую от дороги к востоку. Видесский офицер остановил крестьян, уткнувшись в свиток, который оставил ему Яковизий.
— Пятнадцать туда! — сказал он солдатам.
Те отсчитали первых попавшихся мужчин, и через минуту пятнадцать семей, эскортируемых тремя или четырьмя всадниками, отправились вдаль по тропе. Остальные снова пошли на юг.
Следующей остановки не пришлось долго ждать. На сей раз от толпы отделили двадцать семей.
— Они обращаются с нами не лучше кубратов, — расстроилась мать Криспа.
— Неужели ты надеялась вернуться в нашу старую деревню, Таце? — спросил отец. Мать кивнула. — А я нет, — сказал он ей. — Нас угнали слишком давно. Кто-то наверняка уже возделывает наши поля; нами, должно быть, заткнут новые дыры.
Так и вышло. Назавтра Фостий попал в группу из тридцати крестьян, отобранных видесскими солдатами, и вместе со своими домочадцами свернул на извилистую тропинку, бежавшую на запад.
Вечером они добрались до своей новой деревни. При виде ее даже Фостий потерял свое обычное смирение и бросил гневный взгляд на одного из конников, сопровождавшего крестьян.
— Кубраты и те нас приняли лучше, — с горечью сказал он.
Крисп заметил, как у отца поникли плечи. Дважды за три года начинать все с нуля — такое испытание кого угодно сломит.
Но видесский солдат ответил:
— Приглядись получше к тем, кто тебя там встречает, крестьянин. Может, тогда ты изменишь свое мнение.
Фостий пригляделся. И Крисп тоже. Сначала в глаза бросилось только то, что в деревне совсем мало крестьян. Он вспомнил, как их встречали в Кубрате. Отец, безусловно, прав: там было больше народу, чем здесь. А на полях так и вовсе пусто. И кто они такие, эти люди?
Что-то в их позах, в том, как невозмутимо они ожидали, пока новоприбывшие приблизятся к ним, заставило Криспа почесать в затылке. Стояли они как-то не так, как деревенские в Кубрате, но в чем было отличие, Крисп не уловил.
Зато уловил отец.
— Сдается мне, они вообще не крестьяне, — тихо промолвил он.
— Угадал, — усмехнулся всадник. — Они ветераны на пенсии. Автократор, да благословит его Фос, разместил по пять-шесть человек в каждой заселяемой вновь деревне.
— А нам-то какой от них прок? — возразил Фостий. — Спины у них, положим, крепкие, но раз они не крестьяне, то нам придется обучать их с азов.
— Возможно. Правда, только сначала, — откликнулся солдат. — Я гарантирую, что дважды им ничего не надо будет повторять. И они, в свою очередь, тоже сумеют вас кое-чему научить.
— Чему, интересно? — фыркнул Криспов отец.
Вопрос вообще-то был задуман как презрительно-риторический, но всадник на него ответил.
— Управляться с луком и мечом, копьем и щитом, скакать верхом, наконец. Заявятся в следующий раз к вам кубраты — тут-то вы их и удивите! Ну как, разве тебе это не по душе?
Не успел отец ответить, как Крисп запрокинул голову и завыл по-волчьи. Фостий засмеялся — и, внезапно оборвав свой смех, сжал кулаки и тоже завыл, перекрыв глубоким проникновенным басом щенячьи повизгивания сына.
Все больше и больше крестьян, а под конец и солдаты подхватили этот грозный вой. В новую деревню они вошли дружным строем, вопя во всю глотку. «Если бы кубраты могли нас сейчас слышать, — с гордостью подумал Крисп, — они бы никогда больше не посмели сунуться на юг!»
Он был, в конце концов, еще ребенок.
Глава 2
«Вернее, на наши головы», — мысленно поправил себя Крисп.
Он успевал уловить одно слово из трех и сомневался, чтобы кому-то из толпы тирады Яковизия были более внятны.
Крисп зевнул. Омуртаг, увидев это, усмехнулся и подмигнул ему.
Яковизий, захваченный потоком красноречия, ничего не заметил.
Хаган поманил мальчика пальцем. Крисп подошел поближе. Яковизий снова не обратил внимания, зато глаза энарея и жреца так и впились в малолетнего народного предстателя.
— Вот, паренек, — вполголоса сказал Омуртаг, словно не желая мешать речи посланника. — Возьми это на память о сегодняшнем дне. — И протянул Криспу золотой, который Яковизий дал хагану в качестве символа, когда выкупал видессиан.
Жрец в синей рясе, стоявший позади Яковизия, дернулся, точно ужаленный пчелой, и начертил на левой стороне груди солнечный круг. А энарей, схватив хагана за руку, что-то жарко и настойчиво зашептал ему в самое ухо.
Омуртаг оттолкнул шамана так резко, что тот чуть было не свалился с помоста. Прорычав ему что-то по-кубратски, хаган вновь перешел на видесский, обращаясь к Криспу:
— Этот дурак говорит, что поскольку монета была использована в церемонии, вместе с ней я отдал тебе народ Видесса. Что ты будешь с ним делать, маленький крестьянин?
Он оглушительно рассмеялся, довольный собственным остроумием.
Яковизий сделал паузу, метнул на хагана свирепый взгляд и продолжил свои разглагольствования. Крисп тоже рассмеялся. Если не считать туники и сандалий — а теперь и монеты — у него никогда не было никакой собственности. И мысль о владении целым народом показалась ему абсурдной.
— Все, можешь идти обратно к маме с папой, — отсмеявшись, сказал Омуртаг.
Крисп спрыгнул с помоста, крепко сжимая в кулаке золотую монету, подаренную хаганом.
* * *
— Чем скорее мы выберемся из Кубрата и вернемся в цивилизованный мир, тем лучше, — провозгласил Яковизий и погнал крестьян назад в Видесс еще быстрее, чем кочевники гнали их оттуда.
Освобожденные видессиане не пошли назад тем же извилистым тесным ущельем, которое привело их в Кубрат. Они избрали более широкий и удобный путь в нескольких милях к западу. Там пролегал старый гравийный тракт, расширявшийся с видесской стороны гряды в просторную и ухоженную дорогу.
— Такое впечатление, что когда-то кубратская дорога была частью этой, — заметил Крисп.
Родители ничего не ответили. Утомительный переход и капризы Евдокии, еле стоявшей на ногах, не оставили им сил на праздные наблюдения.
Но жрец, который прибыл в Кубрат с Яковизием, услышал. Звали его, как успел выяснить Крисп, Пирром. После того как Омуртаг отдал мальчику золотой, Пирр постоянно крутился рядом, как бы приглядывая за ним.
— Правда твоя, паренек, — отозвался жрец, сидя верхом на муле. — Когда-то дорога была единой, потому что единой была страна. Когда-то почти весь мир был един.
— Единый мир? — нахмурился Крисп. — Ну разумеется, господин жрец. А каким он же еще может быть?
Плетясь за Криспом, Фостий не удержался от улыбки; в это мгновение сын был на удивление похож на отца.
— Я имел в виду единый мир под управлением Видесса, — сказал Пирр. — Но три столетия тому назад, за грехи видесского народа Фос наслал дикие хаморские племена, и они прокатились по Пардрайянской равнине и захватили те земли, где находятся сейчас хаганаты Татагуш, Хатриш — и Кубрат. Наши законные земли. В один прекрасный день, когда Фос, владыка благой и премудрый, сочтет нас достойными, мы вернем их себе. — Жрец быстрым жестом изобразил над сердцем символ солнца.
Крисп приумолк, раздумывая на ходу над словами жреца. «Три столетия» ничего ему не говорили; с таким же успехом Пирр мог сказать «давным-давно» или «много лет тому назад». Но «грехи» это было интересно.
— За какие грехи? — осведомился он.
Пирр осуждающе сжал тонкие губы в куриную гузку, и длинное узкое лицо его сделалось еще длиннее и уже.
— Те самые грехи, которыми Скотос, — жрец сплюнул на дорогу, демонстрируя свою ненависть к богу тьмы, — испокон веков уловляет человечество: грех отделения, из коего вырастает гражданская война; грех гордыни, заставивший этих глупцов зубоскалить над варварами, пока не стало слишком поздно; грех роскоши, ибо они наслаждались своими богатствами и палец о палец не ударили, дабы сберечь их для будущих поколений.
Тут отец Криспа поднял голову.
— Что до роскоши, нам этот грех не грозит, — сказал он. — Во всей здешней толпе не найдется трех человек, у которых была бы запасная нательная рубашка.
— Тем лучше для вас! — воскликнул жрец. — Однако грех праздной роскоши жив, не сомневайся. В городе Видессе многие вельможи имеют по тунике на каждый день в году, но разве они помышляют о том, чтобы помочь своим неимущим соседям? Нет! Они только и думают, как бы захапать еще, и еще, и еще. Во льдах Скотоса туники их не согреют!
Его проповедь не произвела ожидаемого эффекта.
— По тунике на каждый день в году! — изумился отец Криспа.
Сердито нахмурясь, Пирр ускакал вперед. Фостий повернулся к Криспу:
— Хотел бы ты иметь такую прорву туник, сынок?
— По мне, это чересчур, — ответил Крисп. — Но от второй рубахи я бы не отказался.
— И я тоже, мальчик мой! — засмеялся отец. — И я тоже!
Через день или чуть позже крестьян нагнал отряд видесских конников. Кольчуги их легонько позвякивали под аккомпанемент барабанной дроби копыт. Яковизий протянул командиру всадников свиток. Тот прочел, глянул на крестьян и кивнул, а затем отсалютовал Яковизию, прижав к сердцу правый кулак.
Яковизий тоже отдал командиру честь и помчался к югу, пустив лошадь в галоп. Пирр тронулся вместе с ним, но скакун Яковизия быстро оторвался от неуклюжего мула.
— Господин мой, будьте великодушны, подождите своего недостойного слугу! — воззвал к нему Пирр.
Яковизий умчался уже к этому времени так далеко, что Крисп, стоявший в передних рядах колонны крестьян, еле расслышал его ответ:
— Если ты думаешь, жрец, что я собираюсь плестись в город со скоростью замудоханного мула, ты сильно ошибаешься!
Вскоре вельможа скрылся за дорожным поворотом. Пирр медленной трусцой последовал за ним.
Позже в этот же день путники увидели грязную тропу, убегавшую от дороги к востоку. Видесский офицер остановил крестьян, уткнувшись в свиток, который оставил ему Яковизий.
— Пятнадцать туда! — сказал он солдатам.
Те отсчитали первых попавшихся мужчин, и через минуту пятнадцать семей, эскортируемых тремя или четырьмя всадниками, отправились вдаль по тропе. Остальные снова пошли на юг.
Следующей остановки не пришлось долго ждать. На сей раз от толпы отделили двадцать семей.
— Они обращаются с нами не лучше кубратов, — расстроилась мать Криспа.
— Неужели ты надеялась вернуться в нашу старую деревню, Таце? — спросил отец. Мать кивнула. — А я нет, — сказал он ей. — Нас угнали слишком давно. Кто-то наверняка уже возделывает наши поля; нами, должно быть, заткнут новые дыры.
Так и вышло. Назавтра Фостий попал в группу из тридцати крестьян, отобранных видесскими солдатами, и вместе со своими домочадцами свернул на извилистую тропинку, бежавшую на запад.
Вечером они добрались до своей новой деревни. При виде ее даже Фостий потерял свое обычное смирение и бросил гневный взгляд на одного из конников, сопровождавшего крестьян.
— Кубраты и те нас приняли лучше, — с горечью сказал он.
Крисп заметил, как у отца поникли плечи. Дважды за три года начинать все с нуля — такое испытание кого угодно сломит.
Но видесский солдат ответил:
— Приглядись получше к тем, кто тебя там встречает, крестьянин. Может, тогда ты изменишь свое мнение.
Фостий пригляделся. И Крисп тоже. Сначала в глаза бросилось только то, что в деревне совсем мало крестьян. Он вспомнил, как их встречали в Кубрате. Отец, безусловно, прав: там было больше народу, чем здесь. А на полях так и вовсе пусто. И кто они такие, эти люди?
Что-то в их позах, в том, как невозмутимо они ожидали, пока новоприбывшие приблизятся к ним, заставило Криспа почесать в затылке. Стояли они как-то не так, как деревенские в Кубрате, но в чем было отличие, Крисп не уловил.
Зато уловил отец.
— Сдается мне, они вообще не крестьяне, — тихо промолвил он.
— Угадал, — усмехнулся всадник. — Они ветераны на пенсии. Автократор, да благословит его Фос, разместил по пять-шесть человек в каждой заселяемой вновь деревне.
— А нам-то какой от них прок? — возразил Фостий. — Спины у них, положим, крепкие, но раз они не крестьяне, то нам придется обучать их с азов.
— Возможно. Правда, только сначала, — откликнулся солдат. — Я гарантирую, что дважды им ничего не надо будет повторять. И они, в свою очередь, тоже сумеют вас кое-чему научить.
— Чему, интересно? — фыркнул Криспов отец.
Вопрос вообще-то был задуман как презрительно-риторический, но всадник на него ответил.
— Управляться с луком и мечом, копьем и щитом, скакать верхом, наконец. Заявятся в следующий раз к вам кубраты — тут-то вы их и удивите! Ну как, разве тебе это не по душе?
Не успел отец ответить, как Крисп запрокинул голову и завыл по-волчьи. Фостий засмеялся — и, внезапно оборвав свой смех, сжал кулаки и тоже завыл, перекрыв глубоким проникновенным басом щенячьи повизгивания сына.
Все больше и больше крестьян, а под конец и солдаты подхватили этот грозный вой. В новую деревню они вошли дружным строем, вопя во всю глотку. «Если бы кубраты могли нас сейчас слышать, — с гордостью подумал Крисп, — они бы никогда больше не посмели сунуться на юг!»
Он был, в конце концов, еще ребенок.
Глава 2
Несколько лет кубраты не совершали набегов на Видесс. Порой в минуты досуга Крисп гадал: может, Фос услышал его мысли и вселил страх в сердца дикарей? Однажды, когда ему было лет двенадцать, он сказал об этом одному из ветеранов, крепкому седобородому вояке по имени Варадий.
Варадий смеялся до слез.
— Ох, парень, хотел бы я, чтобы все было так просто! Тогда б я целыми днями сидел и придумывал всякие кары своим врагам вместо того, чтобы сражаться с ними. Но более вероятно, по-моему, что старый Омуртаг не успел истратить все золото, которое послал ему Раптей, чтобы выкупить вас. Когда он истратит…
— Когда он истратит, мы прогоним кубратов прочь! — Крисп сделал несколько выпадов деревянным мечом. Взрослые тренировались с настоящим оружием; ветеранов снабдили им достаточно щедро, так что хватило на всех. В доме у Криспа на стене висели копье и охотничий лук.
— Возможно, — ответил Варадий. — Но только возможно, и лишь в том случае, если это будет мелкая банда грабителей, а не широкомасштабное вторжение. Кубраты умеют драться; быть может, они умеют мало чего другого, но этого у них не отнимешь. Вы, крестьяне, никогда не станете настоящими солдатами, поэтому я бы на вашем месте не стал и пытаться побороть их умением — разве только числом.
— И что же нам делать? — спросил Крисп. — Если их будет слишком много, значит, мы снова позволим угнать нас в Кубрат?
— Лучше так, чем погибнуть зазря и позволить им угнать ваших матерей и сестер.
Второй сестренке Криспа — Косте — едва исполнилось два года.
Он подумал о том, как ее силком погонят на север и как его матери придется заботиться о ней и Евдокии. Потом он подумал, каково будет маме, если ей придется к тому же оплакивать его и отца. Ни одна из этих мыслей ему не понравилась.
— Может, кубраты не придут, — сказал он наконец.
Варадий рассмеялся опять, так же заливисто, как и прежде.
— О да! И, может, одна из деревенских кляч выиграет все скачки на ипподроме в городе Видессе. Но лучше ты на это не рассчитывай. — Он посерьезнел. — Не хочу, чтобы ты меня не правильно понял, малыш. Рано или поздно они придут. Эти сволочи всегда приходят.
* * *
Когда Криспу исполнилось четырнадцать, он вытянулся ростом почти с отца. На подбородке начал пробиваться темный пух; голос ломался, и Крисп порою пускал петуха именно в те моменты, когда хотел этого меньше всего.
На поле он уже работал как взрослый. И Варадий вместе с другими ветеранами разрешили ему наконец взять в руки настоящее оружие.
Обмотанная проволокой рукоятка стального меча не шла ни в какое сравнение с деревянной игрушкой, которой он размахивал раньше. С таким оружием Крисп чувствовал себя настоящим солдатом — больше того, настоящим героем.
То есть героем он чувствовал себя до тех пор, пока Идалк ветеран, вручивший ему меч, — не обезоружил его шесть раз за десять минут. В последний раз, вместо того чтобы дать Криспу поднять меч и продолжить урок, Идалк прогнал его бегом через половину деревни.
— Давай-давай, уноси ноги! — орал он, припустив за Криспом. — Поймаю — нарежу из тебя ветчины!
От полного унижения Криспа спасало лишь то, что Идалк терроризировал таким образом очень многих, в том числе и ровесников Фостия.
Наконец, отдуваясь, Идалк остановился.
— Эй, иди сюда, Крисп! — крикнул он. — Теперь ты усвоил первый урок — что драться не так легко, как кажется.
— Да уж! — откликнулся Крисп.
Подходя медленным шагом к Идалку, он услышал чей-то смешок.
Голова сама дернулась в ту сторону. В дверях своего дома стояла Зоранна, дочь сапожника Цикала, хорошенькая девушка примерно Крисповых лет. Уши у него налились жаром. Если она видела все его позорное бегство…
— Не обращай на девчонку внимания, — сказал Идалк, словно прочитав его мысли. — Ты поступил совершенно правильно: у меня был меч, а у тебя — нет. Но представь, что тебе некуда бежать. Предположим, тебя обезоружили в самой гуще врагов. Что ты тогда будешь делать?
«Умру», — подумал Крисп. Ему и правда хотелось умереть, чтобы забыть смешок Зоранны. Но Идалк ожидал от него другого ответа.
— Бороться, наверное, — подумав, сказал Крисп.
— Да? — Идалк положил саблю на землю и встал, слегка наклонясь вперед и широко расставив ноги. — Ну что ж, я старик. Посмотрим, сумеешь ли ты побороть меня.
Крисп бросился на него. В драках с мальчишками он часто выходил победителем. Он был крупнее и сильнее своих сверстников, и проворнее тоже. Если он сможет отплатить Идалку за свое унижение…
Не успел он опомниться, как лежал уже лицом в грязи, а ветеран сидел у него на спине. Услыхав еще один смешок Зоранны, Крисп еле сдержал слезы ярости.
— Ты нечестно дерешься! — рявкнул он.
— Само собой! — весело согласился Идалк. — Хочешь, научу? Может, в один прекрасный день тебе и удастся швырнуть меня через кучу навоза, чтобы понравиться своей девушке.
— Она не моя девушка, — буркнул Крисп, когда ветеран отпустил его. Но идея пришлась ему по душе — в том числе швырнуть Идалка через кучу навоза. — Ладно, покажи, как ты это сделал.
— Ладонь на руку, толчок в спину, а потом рывок — вот так — и твой противник летит через бедро. Давай, я покажу тебе пару раз помедленнее.
— Ясно, — сказал чуть погодя Крисп. К тому времени оба они порядком вывозились в грязи. — А как мне вырваться, если кто-то попробует меня так схватить?
Изрезанное шрамами лицо Идалка просияло.
— Знаешь, парень, я показывал свой приемчик дюжине мужиков, если не больше. И ты первый задал мне такой вопрос. Значит, вот что ты делаешь…
Так все и началось. Весь остаток лета и всю осень, пока на улице не стало слишком холодно, Крисп обучался у Идалка борьбе каждую свободную минуту. Минут этих вечно не хватало, как ни старался он выкроить их между уборкой урожая, уходом за деревенским скотом и тренировками с оружием другого рода, нежели становившееся все более стальным и ловким тело Криспа.
— Ты борешься уже прилично, а будешь еще лучше, — сказал Идалк в один из прохладных дней ранней осенью. Потом согнул кисть, поморщился, снова согнул. — Нет, вроде не сломана. Но я буду рад, когда выпадет снег, клянусь, буду рад — посижу себе дома и подлечусь до весны.
Все ветераны любили так пожаловаться на жизнь, и все они были в лучшей форме, чем любой крестьянин их возраста, а также лет на десять моложе. Но стоило кому-то поверить в их стенания, как они выкидывали одну из своих штучек, вроде той, что сыграл с Криспом Идалк, когда они боролись впервые.
Поэтому Крисп только фыркнул.
— Если ты настолько устал и измотан, то, наверное, не сможешь отпраздновать с нами Зимний солнцеворот? — спросил он с преувеличенно искренним сочувствием.
— Остряка из себя строишь? — Идалк дернулся, точно собираясь схватить Криспа. Тот отпрыгнул, наученный горьким опытом всегда быть настороже. — В первый же год, когда не увидишь меня на празднике солнцеворота, — продолжал ветеран, — можешь пойти на мою могилку, сынок, и начертить над ней солнечный круг, потому что именно там я и буду.
* * *
Снег выпал за шесть недель до праздника солнцеворота, то бишь дня зимнего солнцестояния. Большинство ветеранов служили прежде на дальнем западе, возле Макурана, и жаловались на суровость зимы. Крестьяне, которым довелось зимовать в Кубрате, не обращали на их жалобы внимания. Они занимались своими делами, починяли ограды, ремонтировали плуги и другие орудия, рубили дрова… и готовились к главному событию года.
Утро праздника выдалось морозное, но ясное. Солнце низко на юге спешило прочертить небосклон. Бег его сопровождали молитвы сельчан, старавшихся не дать Скотосу украсть светило с небес и погрузить мир в вечную тьму.
Чтобы добавить света, на деревенской площади разожгли костры.
Крисп подбежал к одному из них, разбрасывая снег сшитыми из кожи сапогами. И прыгнул через пламя. «Сгори, горе-неудача!» — крикнул он, пролетая над огнем. Через минуту снег фонтаном взлетел в воздух там, где он приземлился.
Сразу за ним прыгнула Евдокия. Ее пожелание горю сгореть прозвучало испуганным писком — в этом году ей впервые позволили прыгать через костер. Крисп поддержал неуклюже приземлившуюся сестренку. Она улыбнулась ему. Щеки ее разрумянились от мороза и возбуждения.
— Кто там следующий? — спросила она, оглядываясь назад сквозь мерцающий воздух над огненными языками. — А-а, это Зоранна. Давай уйдем с дороги.
Подталкиваемый сестрой, Крисп отошел от костра. Полет Зоранны над огнем провожал глазами не он один. Приземлилась она почти так же неуклюже, как Евдокия. Не оттащи его сестра в сторону, подумал Крисп, он смог бы поддержать Зоранну.
— Младшие сестры — это сущее наказание, — туманно заметил он вслух.
Евдокия тут же подтвердила его правоту: схватила горсть снега, сунула ему за шиворот и побежала, пока он корчился на месте. С воплем, в котором смешались смех и ярость, он погнался за ней, забрасывая ее снежками.
Один снежок не попал в Евдокию — зато долбанул Варадия в плечо.
— Ах вот ты как! Поиграть захотелось! — взревел ветеран и метнул снежком в Криспа.
Крисп увернулся. Снежок ударил кого-то сзади. И вскоре все вокруг стали бросаться снежками — в друзей, во врагов, в любого, кто оказался в ненужном месте в нужный момент. Шапки и овечьи тулупы сделались такими белыми, что чудилось, будто деревню наводнили снежные люди.
На улицу вышли несколько мужчин, в том числе и Фостий, в нарядах, позаимствованных у самых рослых деревенских толстух.
Они разыграли ехидную сатирическую сценку, представляя, как ведут себя их жены и дочери в то время, когда мужчины работают в поле: сплетничали, указывая пальцами на предмет своих сплетен, ели и пили вино — много вина. Отец Криспа отлично сыграл даму под мухой, которая болтала так безостановочно, что даже не заметила, как свалилась с табуретки, и продолжала чесать языком, лежа на полу.
Мужская половина зрителей фыркала от удовольствия. Женщины закидали актеров снежками. Крисп шмыгнул в дом и тоже налил себе чарку. Он бы с большим удовольствием выпил горячего вина, но в такой день никому не хотелось сидеть в доме и держать котел на огне.
Когда Крисп вернулся на площадь, солнце уже садилось.
Деревенские женщины и девушки упивались местью. Надев короткие мужские рубахи и изо всех сил стараясь не дрожать, они разыгрывали из себя охотников, хвастающих громадными размерами своей добычи, — пока одна из них не выставила напоказ, брезгливо держа его за хвост, маленького мышонка.
На сей раз хлопали женщины, а мужчины топали ногами и бросались снегом. Крисп стоял, не шелохнувшись. Одной из женщин-«охотниц» была Зоранна. Рубашка не доходила ей до колен; соски ее, твердые от холода, натягивали тонкую ткань. Крисп не спускал с нее глаз, чувствуя, как тело наливается жаром, но не от выпитого вина.
Наконец женщины убежали, сопровождаемые оглушительными аплодисментами. В быстром темпе было разыграно еще несколько сценок, высмеивающих слабости отдельных жителей деревни: попытки Цикала отрастить волосы на лысине — на сей раз у него выросла целая охапка сена, — привычку Варадия пускать ветры и так далее.
И вдруг Крисп не без смущения увидел пару крестьян, явно представляющих его самого и Идалка, занятых борьбой. Объятие, которым закончилась тренировка, было скорее непристойным, чем атлетическим. Сельчане улюлюкали и радостно хлопали в ладоши.
Крисп отступил назад, понурив голову. Он был в таком возрасте, когда охотно смеешься над другими, не выносишь насмешек над собой. Криспу хотелось только одного: поскорее убраться отсюда куда подальше.
Он шагал, глядя в землю, и нечаянно чуть не столкнулся с кем-то, спешившим из дома обратно на площадь.
— Простите, — пробормотал он, продолжая свой путь.
— Что случилось, Крисп?
Он удивленно поднял голову. Это был голос Зоранны. Она переоделась в свою длинную юбку и тулуп и выглядела уже не такой замерзшей.
— Что случилось? — повторила девушка.
— Эти придурковатые шутники на площади, — выпалил он, — представляют, будто мы с Идалком, когда боремся, то и не боремся вовсе.
Гнев Криспа почти полностью улетучился, едва он высказал вслух то, что его терзало. И он тут же почувствовал себя круглым дураком.
Зоранна ничуть не облегчила его мук, залившись смехом.
— Сегодня зимний праздник, Крисп, — сказала она. — Это же просто шутка.
Ясное дело — шутка, но от этого было только хуже.
— В день Зимнего солнцеворота всякое может случиться, — продолжала она, — а назавтра никто и не вспомнит. Я права?
— Наверное. — Голос Криспа показался кислым даже ему самому.
— А потом, — сказала Зоранна, — ведь то, что они представляли, не правда, верно?
— Конечно, не правда! — воскликнул он с таким возмущением, что ломающийся голос сорвался на последнем слове на писк. И вдруг невесть откуда в памяти всплыла рука Яковизия, оглаживающая ему спину. Может, отчасти поэтому сценка так сильно задела его?
Зоранна, похоже, ничего не заметила.
— Ну и хорошо, — сказала она.
Там, у костров, односельчане снова расхохотались над каким-то розыгрышем. Крисп неожиданно осознал, как здесь тихо, на окраине деревни, как безлюдно — только он и Зоранна. И тут же вспомнил ее в той короткой рубахе. Не отдавая себе отчета, Крисп шагнул к девушке поближе.
В то же самое мгновение она сделала шаг навстречу ему. Они чуть не столкнулись друг с дружкой. Зоранна снова рассмеялась.
— В день Зимнего солнцеворота возможно все, — тихо шепнула она.
Когда Крисп бежал от позорного зрелища, он не выбирал дороги.
Наверное, неудивительно, что ноги привели его почти к самому дому; отец, как обычно, выбрал себе жилище на околице. Сейчас это показалось Криспу знамением небес. Он собрал все свое мужество и взял Зоранну за руку. Она прижалась к его боку.
Крисп с колотящимся сердцем подвел ее к двери. Они вместе вошли в дом. Он быстро захлопнул дверь, чтобы не выстудить жар очага в яме посреди комнаты.
— Нам бы надо поторопиться, — сказал он взволнованно.
Тут с площади донесся новый взрыв смеха.
— Я думаю, времени у нас хватит, — улыбнулась Зоранна.
Она сбросила тулупчик и стянула юбку. Крисп, пытавшийся раздеться, не сводя с нее взгляда, чуть было не упал. Наконец, после бесконечно долгой возни освободившись от одежды, они рухнули на соломенное ложе.
Крисп, как и всякий другой, скоро понял, что знаний о том, как совокупляются мужчина и женщина, недостаточно, чтобы первое соитие не преподносило одного сюрприза за другим. То, что он знал, никоим образом не подготовило его ко вкусу нежной кожи Зоранны под его губами; к ощущению ее груди в его руке; к тому, как пропадет весь мир, кроме ее тела и его.
Но, как это обычно бывает, мир вернулся слишком быстро.
— Ты меня раздавил! — сказала Зоранна.
Она села и деловито вытащила соломинки из своих волос, потом из его.
Не спеши он так сильно и поменьше нервничай, это могло бы доставить ему удовольствие. Но прикосновение Зоранны только заставило его вскочить и поскорее напялить на себя одежду.
Девушка оделась тоже — без лихорадочной спешки, но и не теряя времени зря.
Он не только не знал, сумел ли удовлетворить ее, но даже не представлял, как это выяснить.
Варадий смеялся до слез.
— Ох, парень, хотел бы я, чтобы все было так просто! Тогда б я целыми днями сидел и придумывал всякие кары своим врагам вместо того, чтобы сражаться с ними. Но более вероятно, по-моему, что старый Омуртаг не успел истратить все золото, которое послал ему Раптей, чтобы выкупить вас. Когда он истратит…
— Когда он истратит, мы прогоним кубратов прочь! — Крисп сделал несколько выпадов деревянным мечом. Взрослые тренировались с настоящим оружием; ветеранов снабдили им достаточно щедро, так что хватило на всех. В доме у Криспа на стене висели копье и охотничий лук.
— Возможно, — ответил Варадий. — Но только возможно, и лишь в том случае, если это будет мелкая банда грабителей, а не широкомасштабное вторжение. Кубраты умеют драться; быть может, они умеют мало чего другого, но этого у них не отнимешь. Вы, крестьяне, никогда не станете настоящими солдатами, поэтому я бы на вашем месте не стал и пытаться побороть их умением — разве только числом.
— И что же нам делать? — спросил Крисп. — Если их будет слишком много, значит, мы снова позволим угнать нас в Кубрат?
— Лучше так, чем погибнуть зазря и позволить им угнать ваших матерей и сестер.
Второй сестренке Криспа — Косте — едва исполнилось два года.
Он подумал о том, как ее силком погонят на север и как его матери придется заботиться о ней и Евдокии. Потом он подумал, каково будет маме, если ей придется к тому же оплакивать его и отца. Ни одна из этих мыслей ему не понравилась.
— Может, кубраты не придут, — сказал он наконец.
Варадий рассмеялся опять, так же заливисто, как и прежде.
— О да! И, может, одна из деревенских кляч выиграет все скачки на ипподроме в городе Видессе. Но лучше ты на это не рассчитывай. — Он посерьезнел. — Не хочу, чтобы ты меня не правильно понял, малыш. Рано или поздно они придут. Эти сволочи всегда приходят.
* * *
Когда Криспу исполнилось четырнадцать, он вытянулся ростом почти с отца. На подбородке начал пробиваться темный пух; голос ломался, и Крисп порою пускал петуха именно в те моменты, когда хотел этого меньше всего.
На поле он уже работал как взрослый. И Варадий вместе с другими ветеранами разрешили ему наконец взять в руки настоящее оружие.
Обмотанная проволокой рукоятка стального меча не шла ни в какое сравнение с деревянной игрушкой, которой он размахивал раньше. С таким оружием Крисп чувствовал себя настоящим солдатом — больше того, настоящим героем.
То есть героем он чувствовал себя до тех пор, пока Идалк ветеран, вручивший ему меч, — не обезоружил его шесть раз за десять минут. В последний раз, вместо того чтобы дать Криспу поднять меч и продолжить урок, Идалк прогнал его бегом через половину деревни.
— Давай-давай, уноси ноги! — орал он, припустив за Криспом. — Поймаю — нарежу из тебя ветчины!
От полного унижения Криспа спасало лишь то, что Идалк терроризировал таким образом очень многих, в том числе и ровесников Фостия.
Наконец, отдуваясь, Идалк остановился.
— Эй, иди сюда, Крисп! — крикнул он. — Теперь ты усвоил первый урок — что драться не так легко, как кажется.
— Да уж! — откликнулся Крисп.
Подходя медленным шагом к Идалку, он услышал чей-то смешок.
Голова сама дернулась в ту сторону. В дверях своего дома стояла Зоранна, дочь сапожника Цикала, хорошенькая девушка примерно Крисповых лет. Уши у него налились жаром. Если она видела все его позорное бегство…
— Не обращай на девчонку внимания, — сказал Идалк, словно прочитав его мысли. — Ты поступил совершенно правильно: у меня был меч, а у тебя — нет. Но представь, что тебе некуда бежать. Предположим, тебя обезоружили в самой гуще врагов. Что ты тогда будешь делать?
«Умру», — подумал Крисп. Ему и правда хотелось умереть, чтобы забыть смешок Зоранны. Но Идалк ожидал от него другого ответа.
— Бороться, наверное, — подумав, сказал Крисп.
— Да? — Идалк положил саблю на землю и встал, слегка наклонясь вперед и широко расставив ноги. — Ну что ж, я старик. Посмотрим, сумеешь ли ты побороть меня.
Крисп бросился на него. В драках с мальчишками он часто выходил победителем. Он был крупнее и сильнее своих сверстников, и проворнее тоже. Если он сможет отплатить Идалку за свое унижение…
Не успел он опомниться, как лежал уже лицом в грязи, а ветеран сидел у него на спине. Услыхав еще один смешок Зоранны, Крисп еле сдержал слезы ярости.
— Ты нечестно дерешься! — рявкнул он.
— Само собой! — весело согласился Идалк. — Хочешь, научу? Может, в один прекрасный день тебе и удастся швырнуть меня через кучу навоза, чтобы понравиться своей девушке.
— Она не моя девушка, — буркнул Крисп, когда ветеран отпустил его. Но идея пришлась ему по душе — в том числе швырнуть Идалка через кучу навоза. — Ладно, покажи, как ты это сделал.
— Ладонь на руку, толчок в спину, а потом рывок — вот так — и твой противник летит через бедро. Давай, я покажу тебе пару раз помедленнее.
— Ясно, — сказал чуть погодя Крисп. К тому времени оба они порядком вывозились в грязи. — А как мне вырваться, если кто-то попробует меня так схватить?
Изрезанное шрамами лицо Идалка просияло.
— Знаешь, парень, я показывал свой приемчик дюжине мужиков, если не больше. И ты первый задал мне такой вопрос. Значит, вот что ты делаешь…
Так все и началось. Весь остаток лета и всю осень, пока на улице не стало слишком холодно, Крисп обучался у Идалка борьбе каждую свободную минуту. Минут этих вечно не хватало, как ни старался он выкроить их между уборкой урожая, уходом за деревенским скотом и тренировками с оружием другого рода, нежели становившееся все более стальным и ловким тело Криспа.
— Ты борешься уже прилично, а будешь еще лучше, — сказал Идалк в один из прохладных дней ранней осенью. Потом согнул кисть, поморщился, снова согнул. — Нет, вроде не сломана. Но я буду рад, когда выпадет снег, клянусь, буду рад — посижу себе дома и подлечусь до весны.
Все ветераны любили так пожаловаться на жизнь, и все они были в лучшей форме, чем любой крестьянин их возраста, а также лет на десять моложе. Но стоило кому-то поверить в их стенания, как они выкидывали одну из своих штучек, вроде той, что сыграл с Криспом Идалк, когда они боролись впервые.
Поэтому Крисп только фыркнул.
— Если ты настолько устал и измотан, то, наверное, не сможешь отпраздновать с нами Зимний солнцеворот? — спросил он с преувеличенно искренним сочувствием.
— Остряка из себя строишь? — Идалк дернулся, точно собираясь схватить Криспа. Тот отпрыгнул, наученный горьким опытом всегда быть настороже. — В первый же год, когда не увидишь меня на празднике солнцеворота, — продолжал ветеран, — можешь пойти на мою могилку, сынок, и начертить над ней солнечный круг, потому что именно там я и буду.
* * *
Снег выпал за шесть недель до праздника солнцеворота, то бишь дня зимнего солнцестояния. Большинство ветеранов служили прежде на дальнем западе, возле Макурана, и жаловались на суровость зимы. Крестьяне, которым довелось зимовать в Кубрате, не обращали на их жалобы внимания. Они занимались своими делами, починяли ограды, ремонтировали плуги и другие орудия, рубили дрова… и готовились к главному событию года.
Утро праздника выдалось морозное, но ясное. Солнце низко на юге спешило прочертить небосклон. Бег его сопровождали молитвы сельчан, старавшихся не дать Скотосу украсть светило с небес и погрузить мир в вечную тьму.
Чтобы добавить света, на деревенской площади разожгли костры.
Крисп подбежал к одному из них, разбрасывая снег сшитыми из кожи сапогами. И прыгнул через пламя. «Сгори, горе-неудача!» — крикнул он, пролетая над огнем. Через минуту снег фонтаном взлетел в воздух там, где он приземлился.
Сразу за ним прыгнула Евдокия. Ее пожелание горю сгореть прозвучало испуганным писком — в этом году ей впервые позволили прыгать через костер. Крисп поддержал неуклюже приземлившуюся сестренку. Она улыбнулась ему. Щеки ее разрумянились от мороза и возбуждения.
— Кто там следующий? — спросила она, оглядываясь назад сквозь мерцающий воздух над огненными языками. — А-а, это Зоранна. Давай уйдем с дороги.
Подталкиваемый сестрой, Крисп отошел от костра. Полет Зоранны над огнем провожал глазами не он один. Приземлилась она почти так же неуклюже, как Евдокия. Не оттащи его сестра в сторону, подумал Крисп, он смог бы поддержать Зоранну.
— Младшие сестры — это сущее наказание, — туманно заметил он вслух.
Евдокия тут же подтвердила его правоту: схватила горсть снега, сунула ему за шиворот и побежала, пока он корчился на месте. С воплем, в котором смешались смех и ярость, он погнался за ней, забрасывая ее снежками.
Один снежок не попал в Евдокию — зато долбанул Варадия в плечо.
— Ах вот ты как! Поиграть захотелось! — взревел ветеран и метнул снежком в Криспа.
Крисп увернулся. Снежок ударил кого-то сзади. И вскоре все вокруг стали бросаться снежками — в друзей, во врагов, в любого, кто оказался в ненужном месте в нужный момент. Шапки и овечьи тулупы сделались такими белыми, что чудилось, будто деревню наводнили снежные люди.
На улицу вышли несколько мужчин, в том числе и Фостий, в нарядах, позаимствованных у самых рослых деревенских толстух.
Они разыграли ехидную сатирическую сценку, представляя, как ведут себя их жены и дочери в то время, когда мужчины работают в поле: сплетничали, указывая пальцами на предмет своих сплетен, ели и пили вино — много вина. Отец Криспа отлично сыграл даму под мухой, которая болтала так безостановочно, что даже не заметила, как свалилась с табуретки, и продолжала чесать языком, лежа на полу.
Мужская половина зрителей фыркала от удовольствия. Женщины закидали актеров снежками. Крисп шмыгнул в дом и тоже налил себе чарку. Он бы с большим удовольствием выпил горячего вина, но в такой день никому не хотелось сидеть в доме и держать котел на огне.
Когда Крисп вернулся на площадь, солнце уже садилось.
Деревенские женщины и девушки упивались местью. Надев короткие мужские рубахи и изо всех сил стараясь не дрожать, они разыгрывали из себя охотников, хвастающих громадными размерами своей добычи, — пока одна из них не выставила напоказ, брезгливо держа его за хвост, маленького мышонка.
На сей раз хлопали женщины, а мужчины топали ногами и бросались снегом. Крисп стоял, не шелохнувшись. Одной из женщин-«охотниц» была Зоранна. Рубашка не доходила ей до колен; соски ее, твердые от холода, натягивали тонкую ткань. Крисп не спускал с нее глаз, чувствуя, как тело наливается жаром, но не от выпитого вина.
Наконец женщины убежали, сопровождаемые оглушительными аплодисментами. В быстром темпе было разыграно еще несколько сценок, высмеивающих слабости отдельных жителей деревни: попытки Цикала отрастить волосы на лысине — на сей раз у него выросла целая охапка сена, — привычку Варадия пускать ветры и так далее.
И вдруг Крисп не без смущения увидел пару крестьян, явно представляющих его самого и Идалка, занятых борьбой. Объятие, которым закончилась тренировка, было скорее непристойным, чем атлетическим. Сельчане улюлюкали и радостно хлопали в ладоши.
Крисп отступил назад, понурив голову. Он был в таком возрасте, когда охотно смеешься над другими, не выносишь насмешек над собой. Криспу хотелось только одного: поскорее убраться отсюда куда подальше.
Он шагал, глядя в землю, и нечаянно чуть не столкнулся с кем-то, спешившим из дома обратно на площадь.
— Простите, — пробормотал он, продолжая свой путь.
— Что случилось, Крисп?
Он удивленно поднял голову. Это был голос Зоранны. Она переоделась в свою длинную юбку и тулуп и выглядела уже не такой замерзшей.
— Что случилось? — повторила девушка.
— Эти придурковатые шутники на площади, — выпалил он, — представляют, будто мы с Идалком, когда боремся, то и не боремся вовсе.
Гнев Криспа почти полностью улетучился, едва он высказал вслух то, что его терзало. И он тут же почувствовал себя круглым дураком.
Зоранна ничуть не облегчила его мук, залившись смехом.
— Сегодня зимний праздник, Крисп, — сказала она. — Это же просто шутка.
Ясное дело — шутка, но от этого было только хуже.
— В день Зимнего солнцеворота всякое может случиться, — продолжала она, — а назавтра никто и не вспомнит. Я права?
— Наверное. — Голос Криспа показался кислым даже ему самому.
— А потом, — сказала Зоранна, — ведь то, что они представляли, не правда, верно?
— Конечно, не правда! — воскликнул он с таким возмущением, что ломающийся голос сорвался на последнем слове на писк. И вдруг невесть откуда в памяти всплыла рука Яковизия, оглаживающая ему спину. Может, отчасти поэтому сценка так сильно задела его?
Зоранна, похоже, ничего не заметила.
— Ну и хорошо, — сказала она.
Там, у костров, односельчане снова расхохотались над каким-то розыгрышем. Крисп неожиданно осознал, как здесь тихо, на окраине деревни, как безлюдно — только он и Зоранна. И тут же вспомнил ее в той короткой рубахе. Не отдавая себе отчета, Крисп шагнул к девушке поближе.
В то же самое мгновение она сделала шаг навстречу ему. Они чуть не столкнулись друг с дружкой. Зоранна снова рассмеялась.
— В день Зимнего солнцеворота возможно все, — тихо шепнула она.
Когда Крисп бежал от позорного зрелища, он не выбирал дороги.
Наверное, неудивительно, что ноги привели его почти к самому дому; отец, как обычно, выбрал себе жилище на околице. Сейчас это показалось Криспу знамением небес. Он собрал все свое мужество и взял Зоранну за руку. Она прижалась к его боку.
Крисп с колотящимся сердцем подвел ее к двери. Они вместе вошли в дом. Он быстро захлопнул дверь, чтобы не выстудить жар очага в яме посреди комнаты.
— Нам бы надо поторопиться, — сказал он взволнованно.
Тут с площади донесся новый взрыв смеха.
— Я думаю, времени у нас хватит, — улыбнулась Зоранна.
Она сбросила тулупчик и стянула юбку. Крисп, пытавшийся раздеться, не сводя с нее взгляда, чуть было не упал. Наконец, после бесконечно долгой возни освободившись от одежды, они рухнули на соломенное ложе.
Крисп, как и всякий другой, скоро понял, что знаний о том, как совокупляются мужчина и женщина, недостаточно, чтобы первое соитие не преподносило одного сюрприза за другим. То, что он знал, никоим образом не подготовило его ко вкусу нежной кожи Зоранны под его губами; к ощущению ее груди в его руке; к тому, как пропадет весь мир, кроме ее тела и его.
Но, как это обычно бывает, мир вернулся слишком быстро.
— Ты меня раздавил! — сказала Зоранна.
Она села и деловито вытащила соломинки из своих волос, потом из его.
Не спеши он так сильно и поменьше нервничай, это могло бы доставить ему удовольствие. Но прикосновение Зоранны только заставило его вскочить и поскорее напялить на себя одежду.
Девушка оделась тоже — без лихорадочной спешки, но и не теряя времени зря.
Он не только не знал, сумел ли удовлетворить ее, но даже не представлял, как это выяснить.