— Вот этот камушек, Николь, папа привез с планеты Центурия…
— Когда он вернется?
— Теперь уже через три года, Николь. Когда ты вырастешь…
— А где моя мама?
— Николь, какой ты смешной… Я тебе рассказывала…
«Смешной. Хочу и буду смешным… И ты смешная — „мыслящая кукла“».
— Сколько раз я тебе рассказывала: разумные существа появляются на свет по-разному — одних рождают мамы, других выращивают из клеток живых людей, третьих — биокиберов — синтезируют в бароретортах, а простые киберы монтируются как машины.
— Я все это знаю, Бетси.
— Зачем же спрашиваешь?
— Почему меня не родила мама?.. В нашем классе у всех есть мамы… И только я один — из клеток… Почему?
— Твой папа астроисследователь. Он постоянно и подолгу летает далеко-далеко. И если б у тебя была мама, она очень грустила бы по нему…
— И я скучаю без него. Я не помню папиного лица.
— Если б у тебя была мама, вы оба скучали бы.
В доме стало бы двое грустных людей. А взрослые грустят очень сильно, не так, как дети… Поэтому твой папа, пожалуй, поступил правильно…
— А зачем я ему нужен? Летал же он просто так, без меня, пускай и дальше летает так.
Бетси рассмеялась:
— Вот когда вырастешь, поймешь. Каждому нужно и приятно оставить после себя потомство… Со временем ты это поймешь…
Отца Николиан почти не видел. Его воспитала Бетси.
Полет на планету Эдина стал последним для Вилли Джерри. Через три месяца после возвращения он умер — удовлетворенный жизнью и сознанием, что оставляет после себя сына, умного и хваткого во всем.
К тому времени Николиан заканчивал биофак университета.
Незадолго до смерти Вилли Джерри был случайным свидетелем одного разговора. Николиан готовился к последнему экзамену. Лежал на топчане в своей комнате и не выходил ни к завтраку, ни к обеду. «На голодный желудок, — отвечал он, — лучше думается». А когда Бетси сообщила ему, что пришла его однокурсница, рыжеволосая Дюлия Логвин, сразу выбежал, будто бы только и ждал ее.
— Пошли? — спросила девушка таинственно.
— Куда? Завтра ж экзамен…
— Николь… Это ведь завтра… А ты и так все знаешь… Пойдем…
— Куда?
— Туда, где были с тобой вчера… К лесному озеру…
— Я не пойду… И вообще — все это гадко, противно…
— Что, Николь?
— Да все что было вчера… И вообще… — не находил слов Николь. — Если я когда-нибудь и захочу иметь сына, я закажу его на комбинате, как это сделал мой отец…
— Николь! — вспыхнула девушка.
— Ну что еще?
— Ты… ты… такой сухой и жестокий, оказывается. Я тебя ненавижу! Вчера у нас был такой день… такой день… А тебе… Прощай! Мы больше с тобой никогда не увидимся!
Николиан возвратился в свою комнату и как ни в чем не бывало уселся за стол к своим конспектам.
Когда Вилли Джерри вошел к сыну, тот списывал что-то с экрана большого библиоскопа.
— Кем ты хотел бы стать, Николь? — спросил старший Джерри.
Сын ничего не ответил. Он даже взгляда не отвел от экрана.
— Прости, но я невольно слышал ваш разговор… И… если она по-настоящему любит тебя… Это, конечно, большое счастье, Николь, когда тебя кто-нибудь любит… Если только по-настоящему… — Сын продолжал молчать. — Мне кажется, Николь, что астроисследователем тебе не хочется быть… Не так ли, сынок?
— Этого не знаю… Но я не люблю девиц… Я вчера понял, это не для меня!
Старый Вилли Джерри сдержал улыбку и серьезно произнес:
— Решай, Николь, сам. Тебе жить… Не скрою, мне по душе твой характер… Я узнаю себя…
— Еще бы не узнать, — буркнул Николиан, и в его голосе отцу послышалась какая-то ущербность, затаенная боль. Но он не придал этому значения.
— Ничем, буквально ничем не пренебрегай в жизни, Николь. Поверь мне: отказаться от чего-либо очень просто, а вернуть потом это чаще всего бывает невозможно.
Нужно быть мудрым. И мне очень хотелось бы, чтоб тебе жилось лучше, чем мне…
— Разве ты был несчастлив? — спросил Николиан с удивлением и плохо скрытой иронией.
Старый Джерри печально улыбнулся:
— Просто мне хочется, чтобы ты стал еще счастливее…
Отец подошел к полкам над рабочим столом сына и, думая о чем-то своем, в который уже раз после своего возвращения на Землю рассматривал причудливые фигурки, вылепленные Николианом еще в детстве. Множество чудаковатых людских образов толпилось за стеклом, все одинаковые в своем уродстве и одновременно все разные.
Как-то Бетси хотела их выкинуть — детские забавы, только место занимают, — но Николь запретил ей даже подходить к фигуркам.
— Это мои дети! — сказал не по-детски серьезно.
Отец взял в руки одну из фигурок. Неолин уже сильно высох, во многих местах потрескался, и лица фантастических существ покрылись мельчайшими морщинками.
Хотел поставить неолиновую фигурку на место, но она выпала из неверных старческих рук, звонко ударилась об пол и разлетелась на мелкие кусочки.
— Что ты сделал! — воскликнул со злостью Николиан. — Что ты сделал!
— Извини меня, сынок… — чуть слышно произнес Вилли. — За все прости, если сможешь…
А спустя несколько дней старый Джерри умер.
— Почему так долго, Сандро-Дю? — спросил с тревогой.
Тот ничего не ответил, остановился в тени рябины, прячась от солнца.
— Почему так долго? — снова спросил Оранж. — Садись. В кабине прохладно.
Сандро устроился в удобном мягком кресле и долго сидел неподвижно, закрыв глаза. Оранж ожидал, ничего больше не спрашивая. Обычно Сандро сам всегда рассказывал все о своей работе.
— Поедем домой или ты хочешь подремать здесь?
— Домой.
И они поехали. Вырвались на седьмую радиаль, развернувшись вокруг седлообразного сооружения центрального корпуса академии, и вскоре нырнули в широкий тоннель, влились в плотный поток других машин.
— С тобой что-то произошло?
— Устал, — ответил Сандро насколько смог равнодушно и почувствовал, Оранж не поверил ему.
— Прими таблетку реминиса…
— Нет с собой… Дома…
На крутом повороте его наклонило влево, и он с усилием выпрямился и сел ровно:
— Не гони так. Нам некуда торопиться, — сказал тихо.
Оранж уменьшил скорость и удивленно спросил:
— Правда?
Новака опять охватила волна болезненного забытья.
Думал о Земле, думал без приятного волнения, как в первые годы жизни на Дюлии, но мучительно до боли.
«Я не видел ее четырнадцать лет. И даже если вылететь тотчас же, в это мгновение, все равно увижу Землю лишь через четыре года…»
— Я не могу больше… — тихонько вырвалось у Сандро помимо воли.
— Что? — мягко спросил Оранж.
— Мы слишком разные с Мори-Дю… Мы совершенно не нуждаемся друг в друге… — Сандро пытался как-то сгладить невольно вырвавшиеся слова.
Оранж перебил его и произнес поучительно: — Ты переутомился. Ты странно мыслишь. Мы с тобой тоже очень разные. Ты — человек, а я — машина для передвижения в пространстве. Но мы ведь нужны друг другу. Ты мне очень нужен, а я нужен тебе. Разве не так?
— Так, Оранж. Но оставь меня в покое. Ты все правильно говоришь. Но оставь меня…
И вдруг с ужасом и отвращением к самому себе Сандро Новак остро почувствовал, что он привык к этой химерной, страшной планете… «В одном из романов Андреша читал я еще мальчишкой о том, что герой… Как же его звали?.. Герой этот прожил двадцать лет в заключении… То ли в пещере, то ли в лаборатории… И когда его освободили, он не смог жить среди людей. Он вернулся к своему одиночеству. А мне уже сорок… У меня могла бы быть… жена. Не смей думать об этом! Осталось выдержать всего несколько дней! Был бы сын… или дочка… Неужели я возвращусь на Землю? И неужели не сойду с ума от счастья?»
Они выскочили из тоннеля на площадь. Глаза ослепил яркий свет.
— Почему ты так долго был в академии? — начал опять Оранж.
Его любопытство, к которому Новак давно привык, сейчас раздражало. Сандро ничего не ответил, притворился, что дремлет, хотя прекрасно знал — обмануть Оранжа практически невозможно.
— Ты мне сегодня не нравишься. Не желаешь общаться со мной. Почему?
— Я просто устал.
— Что ты делал в академии?
— Разговаривал с профессором Ферросом.
— Все это время?
— Да.
— Странно.
— Что странно, Оранж?
— Странно, что ты меня обманываешь. Что с тобою, Сандро?
«Должно быть, я совсем развинтился. Нужно собраться… И объяснить как-то Оранжу… Главное — не волноваться! Не волноваться! Но не могу же я сказать ему истину: «Мы с профессором Вейном выходили на связь с кораблем, который приближается к Дюлии…»
— У профессора шел длительный опыт по синтезу… А мы тем временем спорили с ним. Собственно, меня как журналиста прежде всего интересовали аспекты прогноза, но профессор увлекся, начал подсчитывать соотношение митохондрий и концентрации введенного амина, а меня это совсем не волновало. Мне хотелось лишь узнать, в какой мере это может влиять на ход нуклеарного кодирования… Ведь я простой журналист! Понимаешь, Оранж? — Он сознательно распалял себя, импровизируя, пересказ беседы, которая была совсем иной. — Я журналист. Я хорошо знаю только свое дело. Всего знать невозможно. Или не так? В жизни у каждого свое определенное место. А Феррос вошел в раж, начал мне рассказывать о специальных методиках, я же старался хоть что-нибудь понять… Вот и устал. Очень устал.
— Ладно, пусть будет так… — обиженно согласился Оранж.
Когда остановились возле дома, Оранж не сразу открыл дверцы кабины. Словно прикидывая что-то, спросил:
— Правда, все в порядке? Сандро-Дю, как ты себя чувствуешь?
— Спасибо, Оранж. Ты так заботишься обо мне…
— Я привык к тебе. А если мы, машины, привыкаем к кому-то, это навсегда, по-настоящему. Быть полезным тебе во всем — для меня истинное наслаждение.
— Спасибо, Оранж.
Робот у входа, который не видел его со вчерашнего дня, отъехал по своему полидикроловому желобу к нише, но так, чтобы Сандро не смог сразу пройти в помещение.
Робби любил поболтать. Голос Сандро-Дю, как он любил говорить, помогал ему саморегулироваться, как хорошая музыка. Видимо, это были обычные комплименты робота, дань самолюбию дюлийца, но все равно Новаку всегда приятно слышать его слова. И сейчас Робби начал, как обычно:
— О, наконец-то! Я уже начал волноваться. Вас так долго не было. Вы совсем не думаете обо мне. Если б вы только знали, как мне необходим ваш голос… Мне даже показалось, на этот раз я перестану функционировать… — и отъехал в нишу до конца, освобождая проход.
— Прости, Робби. У меня было много работы.
— Вы совсем не бережете себя.
Робби смотрел на него темным глазком телекариуса. Сандро вошел в помещение. Мори в комнате не было. Сандро подошел к окну и долго наблюдал с высоты сорокового этажа город, подвижные цепочки машин на его магистралях.
— Ты пришел? — привычный фальцет Мори заставил обернуться.
Новак изобразил удивление:
— Я думал, ты где-то развлекаешься. У тебя ж сегодня выходной.
— Сандро…
— Что?
— Где ты был? — Его короткая прическа была, как всегда, безукоризненна, тонкие губы сложены в обиженную улыбку.
— Ты знаешь — я работал с профессором Ферросом…
Мори смотрел на него долго и неподвижно. Новаку стало страшно от этого взгляда. И вдруг Мори, словно вспомнив о чем-то, сказал:
— Подожди, я сейчас. Очень прошу тебя, подожди!
Он выбежал в комнату технического обслуживания и надолго притих там. Видимо, делал там что-то, но так тихо, ничего не было слышно. Сандро был удивлен его поведением. Все это было так не похоже на Мори. Но вот донесся щелчок в той комнате и послышалось радостное:
— Наконец-то!
Настолько необычен и взволнован был голос Мори, что Новак не узнал его. И тут же заметил, в помещении стало до удивления тихо, замерла вся аппаратура, погасли сигнальные огоньки всех систем. «Зачем он это делал?»
Мори вошел в комнату как лунатик. Его фигурка в тонком голубом комбинезоне покачивалась, как от сильного ветра.
— Пойдем! — вяло, но решительно предложил Мори-Дю.
— Куда?
— Ко мне в комнату. Так нужно… не спорь. Каждую минуту могут нагрянуть из Центра. Я выключил все системы. Даже медицинское наблюдение. Теперь можно поговорить свободно. Пойдем. Будто мы просто заснули и не заметили, что все отключилось…
— Зачем?
— Пошли, Сандро-Дю.
Новак ничего не мог понять, но послушно пошел следом. Мори осторожно лег на широкий диван. Сандро сел рядом.
— Тебе нечего мне сказать?
Сдерживаемое волнение прорвалось гортанными модуляциями.
«Что это с ним?» — подумал Сандро.
— А что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? — попытался улыбнуться Новак и машинальным жестом коснулся темной пряди волос на лбу Мори.
— Сандро, времени у нас в обрез. Каждую минуту могут появиться те, из Центра…
И вдруг Мори стал задыхаться от сдерживаемой боли.
Тело его свело судорогой. Глаза бессмысленно расширились, бездонные черные зрачки походили на бесстрастные отверстия телекариусов, а слезы — на гранулы Фина. Он был безобразен в тот миг. Сандро ничего не понимал. Наконец Мори пришел в себя. И сразу спросил:
— Ты и вправду хочешь остановить «Викторию»?
— Зачем ты выключил питание?
— Я хочу услышать от тебя правду.
— Я всегда говорю правду.
— Оставь игру! — вдруг закричал Мори. — Я десять лет живу с тобой! — подскочил с дивана и сел в напряженной позе, обхватив колени руками. — Я десять лет слежу за тобой. Но… не просто слежу… Я за это время очень привязался к тебе, Сандро. Ты хочешь остановить «Викторию»? Говори, у нас нет времени.
Новак никак не мог сориентироваться. Ему казалось, что Мори искренен, по крайней мере сейчас, и ничего дурного не замышляет.
— Разве дело в «Виктории»? — сказал наконец, чтобы хоть немного оттянуть время.
А Мори радостно воспринял его слова.
— Ты не хочешь останавливать «Викторию». Правда? Может, другие и хотят этого… Но ты ведь против… Правда?
«Проверка! — мелькнуло в голове Сандро. — Он просто провоцирует меня. «Метод вербальной регургитации», как говорят сотрудники Центра. Безусловно, он проверяет меня. За эти десять лет я не мог не вызвать его подозрений… И мои встречи с профессором Ферросом не могли остаться незамеченными… Но почему именно сейчас? Не потому ли, что скоро прилетает корабль? Что же делать?.. Продолжать притворяться непонимающим? Нет… Все не так просто…»
— Мори, давай-ка мы завтра… возьмем себе на воспитание маленького, — неожиданно и для самого себя предложил Новак. — Нам давно бы следовало… Не так ли? Чтобы жить так, как все настоящие дюлийцы живут…
— Правда? — спросил Мори чуть слышно. Предложение Новака застало его врасплох.
— Да… — подтвердил Сандро и увидел, что Мори плачет.
Он даже представить себе не мог, что Мори вообще в состоянии плакать.
— Все будет хорошо… — сказал Сандро то ли для себя, то ли для Мори.
— Семен-Дю хочет тебя видеть послезавтра в двенадцать, — сообщил Мори, стараясь остаться спокойным.
— Меня хочет видеть Семен Михай? — переспросил Новак.
— Да.
— Зачем?
Новак хотел вспомнить лицо Семена, но не смог.
— Он тебе об этом сам скажет… Ты действительно не хочешь останавливать «Викторию»?
— Я уже говорил тебе.
— Говорил, что не хочешь… Ведь так?
— Так… Но почему ты плакал?
— Не знаю. Ты — землянин. А я — дюлиец. Я привязался к тебе, но мы такие разные… И еще мне было страшно услышать от тебя: «Хочу остановить «Викторию». И тогда тебя не стало бы. А я этого не хотел. Теперь тебе понятно?
— Ты давно сотрудничаешь с Центром?
— Десять лет.
«Да, десять лет моей жизни пролетело на этой фантастической планете».
И Сандро Новаку вдруг до боли остро припомнился день, когда они впервые встретились с Мори. Встретились случайно, и эта случайность спасла Новаку жизнь… Хотя в тот день оба они еще и не знали об этом……Город Онто расположен среди гор и девственного леса. Однажды утром, вскоре после их прилета на Дюлию, Сандро Новак закинул за плечи походный рюкзак и решил добраться до плато Двух братьев (там — когда-то погибли братья-астроисследователи Антон и Игнат по неизвестным до сих пор причинам). Сандро надеялся отыскать на том плато какие-никакие их следы. Но найти ничего не удалось; и ничего интересного не увидел. Возвращался назад легко, несколько сот метров длился пологий склон. Потом начался ковер буйно разросшегося мха. Новаку вдруг захотелось сократить путь — пошел напрямик, через низкорослый дюлийский ольшаник, стелившийся по крутым склонам.
Вскоре ольшаник достиг пояса, и Сандро пробирался между его переплетенными ветвями. Тем временем сумерки густели. А ольшаник становился все выше. Рюкзак все чаще застревал между ветвями, и приходилось тратить много сил, освобождая его. В сказочном переплетении сучьев и веток начали мерещиться страшные существа. Едва удержался на краю отвесной пропасти…
Наконец Сандро оказался на дне пологого ущелья. Было уже совсем темно. Фонарь не помогал. Он выхватывал лишь пятна густой, по пояс, травы. По едва слышному журчанию определил направление к ручью. Не снимая рюкзака, опустился на колени и долго с жадностью пил воду. На ощупь поставил палатку. И вдруг пошел дождь. Необычайно сильный дождь. Сандро сидел сжавшись под гибкой крышей и чувствовал себя весьма неуютно. А когда все вокруг осветилось холодным голубым сиянием и в палатке стало светло как днем, Сандро окаменел от страха. А потом загрохотало, загремело, и он понял — в горах началась гроза. Заставил себя успокоиться. Он и представить себе не мог, чем закончится его выход в дюлийские джунгли. Достал спальный мешок и залез в него. Заснул…
Проснулся от сильной боли, все горело внутри. Он открыл глаза и увидел… белые, холодные, матовые стены и рядом с ним больничная койка, а на ней — человек с подсоединенными аппаратами искусственного дыхания и переливания крови… «Где это я? Почему рядом человек на искусственном дыхании… Так похож на… Так это же Григор, один из нас… Один из трехсот… Что с ним? О, как болит все внутри…»
В памяти всплывали отрывочные воспоминания… «Нас было триста… Годы полета… А может, приснилось?..»
Сандро Новака затрясло в лихорадке, и сразу же к нему подошел кто-то в розовом халате. Большие черные глаза, ровные брови, розовый колпак скрывал прядь волос.
— Он опомнился! Джимми, иди сюда!
«Я опомнился. Значит, в больнице. Что со мной?»
Он прохрипел единственное слово:
— Пить…
Почувствовал на губах тоненькую живительную струйку. Жадно глотнул раз, второй…
— Не давай ему больше, — сказал, очевидно, Джимми. — Введи ему немного реминиса, пусть еще поспит.
Когда наконец Сандро окончательно пришел в сознание, Мори рассказал ему, что во время грозы на его палатку упало дерево, расколотое молнией. Нашли Новака почти случайно…
— А Григор?..
— Его уже нет в живых… Внезапная остановка сердца… Хочешь, будем жить с тобой вместе?
Вопрос прозвучал дико и неожиданно, однако Сандро заставил себя не удивляться. Мори работал в клинике Николиана, а каждому из трехсот прибывших сюда еще на Земле твердили, что особенно тщательно нужно проследить за деятельностью Николиана Джерри и его комбината «Виктория». Тогда Сандро Новак еще не знал, что ему очень повезло. Благожелательность Мори-Дю спасла его. Он вышел живым из клиники Николиана…
Его воспоминания прервал голос Мори, постепенно доходивший до сознания. Начала фразы он не слышал:
— …два-три тела в год, Сандро-Дю, это такая малость. Но я за эти годы очень привязался к тебе. И мне не хочется, чтобы ты уходил… отошел в небытие. Земляне могли бы организовать донорство для Дюлии. В жизни всегда приходится чем-то жертвовать, Сандро. Ведь правда? И вообще, разве мы угрожаем землянам? И даже здесь, на Дюлии, землянам совсем неплохо!
— Очень хорошо, — процедил сквозь зубы Новак.
— Сандро-Дю, ты должен сам обо всем подумать.
Послезавтра с тобой будет беседовать Семен-Дю… Он тоже землянин… И Николиан Джерри тоже с Земли… Но они оба настоящие дюлийцы… Ты понимаешь меня, Сандро? С тобой будет говорить. Семен-Дю. И ты сам должен все обдумать и решить…
— Да, Мори-Дю…
— Ты больше ничего не хочешь мне сказать?
— А что ты хочешь от меня услышать?
Мори помолчал.
— Может, вправду, возьмем маленького? — с надеждой спросил Мори.
— Да…
— Спасибо, Сандро-Дю. Спасибо тебе. Если б ты только знал, каким мучительным было для меня все это время. Мне приказали следить за тобой. Поначалу просто так, а потом, когда мы узнали о вашей программе… «Программе трехсот»… Я понял, ты всех нас ненавидишь, хотя и не показываешь вида. И я не просил тебя взять маленького. Все ждал, пока ты сам… Ты должен, обязательно должен понять нас, дюлийцев… И сегодня… Спасибо, Сандро-Дю! Как хорошо, что я решился выключить систему…
Новак попытался улыбнуться, и Мори ответил ему благодарной улыбкой.
— Они пришли, — прошептал вдруг Мори. — Из Центра. Слышишь? Мы спим. И ничего не знаем. Они уже в гостиной, — скороговоркой закончил Мори.
Он вытянулся в полный рост и лег в непринужденной позе. Сандро едва успел закрыть глаза, как в комнату вошли.
— Вот они, — раздался басовитый голос.
— Ничего не понимаю, — ответили ему.
— Мертвые?!
— Странно.
— Что же здесь произошло?
Мори пошевелился, будто во сне.
— Может, спят?
Сандро почувствовал легкое прикосновение к плечу и медленно открыл глаза, но вставать не торопился, изображая только что проснувшегося, не понимающего что к чему.
— Что у вас случилось? — спросил здоровенный дюлиец и поправил обшлага своего розового медицинского халата.
Второй был в форме работника технического обслуживания.
— У нас? — переспросил Новак, поднимаясь и положив руку на плечо Мори. — Что у нас случилось?
Тот не спеша открыл глаза и зевнул.
— О чем ты, Сандро-Дю? — словно только заметил работников Центра. — О, простите… — быстро вскочил с дивана. — Я вас слушаю.
— Что у вас произошло — спрашиваю.
— У на-ас? Вроде бы ничего… А что должно произойти?
— У вас не работает ни одна система. Выключено питание.
— Правда?! Почему?
Мори выбежал в соседнюю комнату, и оттуда долетел его взволнованный голос:
— Сандро! Все мертво! Ах, Сандро-Дю, что же это такое?! — и, торопливо вбежав обратно, продолжал: — И наш Робби?! Наш любимый Робби! Вы спасете его? Спасете?
— Не волнуйтесь напрасно, — успокоил его работник технического обслуживания. — С Робби все будет в порядке, прошло всего десять минут, значит, еще остался заряд на пятой клемме… Он будет в норме… Но как все это случилось?
— Не знаю, — ответил Мори. — Мы спали. У нас сегодня выходной, и мы решили отдохнуть.
— Спали? — с недоверием переспросил здоровяк и направился в комнату технического обслуживания.
Долго осматривал там что-то, а потом, присвистнув с удивлением, позвал своего попутчика:
— Флере! Пойдика сюда, Флере-Дю!
Слышно было, как они вместе отыскивали неисправность.
Методично открывали пластиконовые дверцы каждого блока, тихо переговаривались друг с другом.
Меняли отдельные узлы в блоках, предварительно прося по автономному переговорному устройству снять питание с пульта. Посовещавшись шепотом меж собой, умолкли. Затем Флере требовательно позвал их:
— Когда он вернется?
— Теперь уже через три года, Николь. Когда ты вырастешь…
— А где моя мама?
— Николь, какой ты смешной… Я тебе рассказывала…
«Смешной. Хочу и буду смешным… И ты смешная — „мыслящая кукла“».
— Сколько раз я тебе рассказывала: разумные существа появляются на свет по-разному — одних рождают мамы, других выращивают из клеток живых людей, третьих — биокиберов — синтезируют в бароретортах, а простые киберы монтируются как машины.
— Я все это знаю, Бетси.
— Зачем же спрашиваешь?
— Почему меня не родила мама?.. В нашем классе у всех есть мамы… И только я один — из клеток… Почему?
— Твой папа астроисследователь. Он постоянно и подолгу летает далеко-далеко. И если б у тебя была мама, она очень грустила бы по нему…
— И я скучаю без него. Я не помню папиного лица.
— Если б у тебя была мама, вы оба скучали бы.
В доме стало бы двое грустных людей. А взрослые грустят очень сильно, не так, как дети… Поэтому твой папа, пожалуй, поступил правильно…
— А зачем я ему нужен? Летал же он просто так, без меня, пускай и дальше летает так.
Бетси рассмеялась:
— Вот когда вырастешь, поймешь. Каждому нужно и приятно оставить после себя потомство… Со временем ты это поймешь…
Отца Николиан почти не видел. Его воспитала Бетси.
Полет на планету Эдина стал последним для Вилли Джерри. Через три месяца после возвращения он умер — удовлетворенный жизнью и сознанием, что оставляет после себя сына, умного и хваткого во всем.
К тому времени Николиан заканчивал биофак университета.
Незадолго до смерти Вилли Джерри был случайным свидетелем одного разговора. Николиан готовился к последнему экзамену. Лежал на топчане в своей комнате и не выходил ни к завтраку, ни к обеду. «На голодный желудок, — отвечал он, — лучше думается». А когда Бетси сообщила ему, что пришла его однокурсница, рыжеволосая Дюлия Логвин, сразу выбежал, будто бы только и ждал ее.
— Пошли? — спросила девушка таинственно.
— Куда? Завтра ж экзамен…
— Николь… Это ведь завтра… А ты и так все знаешь… Пойдем…
— Куда?
— Туда, где были с тобой вчера… К лесному озеру…
— Я не пойду… И вообще — все это гадко, противно…
— Что, Николь?
— Да все что было вчера… И вообще… — не находил слов Николь. — Если я когда-нибудь и захочу иметь сына, я закажу его на комбинате, как это сделал мой отец…
— Николь! — вспыхнула девушка.
— Ну что еще?
— Ты… ты… такой сухой и жестокий, оказывается. Я тебя ненавижу! Вчера у нас был такой день… такой день… А тебе… Прощай! Мы больше с тобой никогда не увидимся!
Николиан возвратился в свою комнату и как ни в чем не бывало уселся за стол к своим конспектам.
Когда Вилли Джерри вошел к сыну, тот списывал что-то с экрана большого библиоскопа.
— Кем ты хотел бы стать, Николь? — спросил старший Джерри.
Сын ничего не ответил. Он даже взгляда не отвел от экрана.
— Прости, но я невольно слышал ваш разговор… И… если она по-настоящему любит тебя… Это, конечно, большое счастье, Николь, когда тебя кто-нибудь любит… Если только по-настоящему… — Сын продолжал молчать. — Мне кажется, Николь, что астроисследователем тебе не хочется быть… Не так ли, сынок?
— Этого не знаю… Но я не люблю девиц… Я вчера понял, это не для меня!
Старый Вилли Джерри сдержал улыбку и серьезно произнес:
— Решай, Николь, сам. Тебе жить… Не скрою, мне по душе твой характер… Я узнаю себя…
— Еще бы не узнать, — буркнул Николиан, и в его голосе отцу послышалась какая-то ущербность, затаенная боль. Но он не придал этому значения.
— Ничем, буквально ничем не пренебрегай в жизни, Николь. Поверь мне: отказаться от чего-либо очень просто, а вернуть потом это чаще всего бывает невозможно.
Нужно быть мудрым. И мне очень хотелось бы, чтоб тебе жилось лучше, чем мне…
— Разве ты был несчастлив? — спросил Николиан с удивлением и плохо скрытой иронией.
Старый Джерри печально улыбнулся:
— Просто мне хочется, чтобы ты стал еще счастливее…
Отец подошел к полкам над рабочим столом сына и, думая о чем-то своем, в который уже раз после своего возвращения на Землю рассматривал причудливые фигурки, вылепленные Николианом еще в детстве. Множество чудаковатых людских образов толпилось за стеклом, все одинаковые в своем уродстве и одновременно все разные.
Как-то Бетси хотела их выкинуть — детские забавы, только место занимают, — но Николь запретил ей даже подходить к фигуркам.
— Это мои дети! — сказал не по-детски серьезно.
Отец взял в руки одну из фигурок. Неолин уже сильно высох, во многих местах потрескался, и лица фантастических существ покрылись мельчайшими морщинками.
Хотел поставить неолиновую фигурку на место, но она выпала из неверных старческих рук, звонко ударилась об пол и разлетелась на мелкие кусочки.
— Что ты сделал! — воскликнул со злостью Николиан. — Что ты сделал!
— Извини меня, сынок… — чуть слышно произнес Вилли. — За все прости, если сможешь…
А спустя несколько дней старый Джерри умер.
«Трагическая судьба переселенцев на планете Эдина (Дюлии) зависит, как утверждают многие специалисты, от блуждающего — до сих пор не изученного — поля «Циклоп». Трудно предположить, к каким еще (кроме бесплодия) последствиям может привести пагубное действие этого поля. Хотя сейчас планета Эдина (Дюлия) уже вышла из зоны воздействия «Циклопа» (и подобная встреча, как показали расчеты, возможна не ранее, чем через два миллиона лет), на планете исчезает животный мир, остаются лишь растения с вегетативной формой размножения.Сандро Новак медленно шел к своему геликомобилю Оранжу, ступая по пожухлому от жары травяному ковру. Вышел на ситалловое покрытие стоянки, на которой с самого утра скучал под пушистой дюлийской рябиной его геликомобиль. Оранж тихонько насвистывал веселую мелодию, но, заметив Новака, умолк, дверцы его кабины распахнулись.
Ученые предостерегают, что возможны и другие серьезные изменения в существовании биологических форм. Создание переселенцами комбината искусственной репродукции воспринимается нашим собранием как решение явно преждевременное, не обусловленное серьезной необходимостью и крайне опасное (не только с точки зрения некоторых научно-технических и моральных проблем). Но в то же время не вызывает сомнений факт, что жизнь переселенцев, живущих на планете Эдина (Дюлии), требует самого тщательного изучения, поэтому решением Объединенного совета по освоению космического пространства единодушно решено разработать программу, сводящуюся к неотложному исследованию условий жизни переселенцев на планете Эдина (Дюлии). Вплоть до выполнения этой программы необходимо полностью прекратить транспортное и пассажирское сообщение с планетой. Ответственным за выполнение программы назначен профессор биологии Феррос Вейн».
(Из решения Объединенного совета по освоению космического пространства — у 12 августа 3286 года)
— Почему так долго, Сандро-Дю? — спросил с тревогой.
Тот ничего не ответил, остановился в тени рябины, прячась от солнца.
— Почему так долго? — снова спросил Оранж. — Садись. В кабине прохладно.
Сандро устроился в удобном мягком кресле и долго сидел неподвижно, закрыв глаза. Оранж ожидал, ничего больше не спрашивая. Обычно Сандро сам всегда рассказывал все о своей работе.
— Поедем домой или ты хочешь подремать здесь?
— Домой.
И они поехали. Вырвались на седьмую радиаль, развернувшись вокруг седлообразного сооружения центрального корпуса академии, и вскоре нырнули в широкий тоннель, влились в плотный поток других машин.
— С тобой что-то произошло?
— Устал, — ответил Сандро насколько смог равнодушно и почувствовал, Оранж не поверил ему.
— Прими таблетку реминиса…
— Нет с собой… Дома…
На крутом повороте его наклонило влево, и он с усилием выпрямился и сел ровно:
— Не гони так. Нам некуда торопиться, — сказал тихо.
Оранж уменьшил скорость и удивленно спросил:
— Правда?
Новака опять охватила волна болезненного забытья.
Думал о Земле, думал без приятного волнения, как в первые годы жизни на Дюлии, но мучительно до боли.
«Я не видел ее четырнадцать лет. И даже если вылететь тотчас же, в это мгновение, все равно увижу Землю лишь через четыре года…»
— Я не могу больше… — тихонько вырвалось у Сандро помимо воли.
— Что? — мягко спросил Оранж.
— Мы слишком разные с Мори-Дю… Мы совершенно не нуждаемся друг в друге… — Сандро пытался как-то сгладить невольно вырвавшиеся слова.
Оранж перебил его и произнес поучительно: — Ты переутомился. Ты странно мыслишь. Мы с тобой тоже очень разные. Ты — человек, а я — машина для передвижения в пространстве. Но мы ведь нужны друг другу. Ты мне очень нужен, а я нужен тебе. Разве не так?
— Так, Оранж. Но оставь меня в покое. Ты все правильно говоришь. Но оставь меня…
И вдруг с ужасом и отвращением к самому себе Сандро Новак остро почувствовал, что он привык к этой химерной, страшной планете… «В одном из романов Андреша читал я еще мальчишкой о том, что герой… Как же его звали?.. Герой этот прожил двадцать лет в заключении… То ли в пещере, то ли в лаборатории… И когда его освободили, он не смог жить среди людей. Он вернулся к своему одиночеству. А мне уже сорок… У меня могла бы быть… жена. Не смей думать об этом! Осталось выдержать всего несколько дней! Был бы сын… или дочка… Неужели я возвращусь на Землю? И неужели не сойду с ума от счастья?»
Они выскочили из тоннеля на площадь. Глаза ослепил яркий свет.
— Почему ты так долго был в академии? — начал опять Оранж.
Его любопытство, к которому Новак давно привык, сейчас раздражало. Сандро ничего не ответил, притворился, что дремлет, хотя прекрасно знал — обмануть Оранжа практически невозможно.
— Ты мне сегодня не нравишься. Не желаешь общаться со мной. Почему?
— Я просто устал.
— Что ты делал в академии?
— Разговаривал с профессором Ферросом.
— Все это время?
— Да.
— Странно.
— Что странно, Оранж?
— Странно, что ты меня обманываешь. Что с тобою, Сандро?
«Должно быть, я совсем развинтился. Нужно собраться… И объяснить как-то Оранжу… Главное — не волноваться! Не волноваться! Но не могу же я сказать ему истину: «Мы с профессором Вейном выходили на связь с кораблем, который приближается к Дюлии…»
— У профессора шел длительный опыт по синтезу… А мы тем временем спорили с ним. Собственно, меня как журналиста прежде всего интересовали аспекты прогноза, но профессор увлекся, начал подсчитывать соотношение митохондрий и концентрации введенного амина, а меня это совсем не волновало. Мне хотелось лишь узнать, в какой мере это может влиять на ход нуклеарного кодирования… Ведь я простой журналист! Понимаешь, Оранж? — Он сознательно распалял себя, импровизируя, пересказ беседы, которая была совсем иной. — Я журналист. Я хорошо знаю только свое дело. Всего знать невозможно. Или не так? В жизни у каждого свое определенное место. А Феррос вошел в раж, начал мне рассказывать о специальных методиках, я же старался хоть что-нибудь понять… Вот и устал. Очень устал.
— Ладно, пусть будет так… — обиженно согласился Оранж.
Когда остановились возле дома, Оранж не сразу открыл дверцы кабины. Словно прикидывая что-то, спросил:
— Правда, все в порядке? Сандро-Дю, как ты себя чувствуешь?
— Спасибо, Оранж. Ты так заботишься обо мне…
— Я привык к тебе. А если мы, машины, привыкаем к кому-то, это навсегда, по-настоящему. Быть полезным тебе во всем — для меня истинное наслаждение.
— Спасибо, Оранж.
Робот у входа, который не видел его со вчерашнего дня, отъехал по своему полидикроловому желобу к нише, но так, чтобы Сандро не смог сразу пройти в помещение.
Робби любил поболтать. Голос Сандро-Дю, как он любил говорить, помогал ему саморегулироваться, как хорошая музыка. Видимо, это были обычные комплименты робота, дань самолюбию дюлийца, но все равно Новаку всегда приятно слышать его слова. И сейчас Робби начал, как обычно:
— О, наконец-то! Я уже начал волноваться. Вас так долго не было. Вы совсем не думаете обо мне. Если б вы только знали, как мне необходим ваш голос… Мне даже показалось, на этот раз я перестану функционировать… — и отъехал в нишу до конца, освобождая проход.
— Прости, Робби. У меня было много работы.
— Вы совсем не бережете себя.
Робби смотрел на него темным глазком телекариуса. Сандро вошел в помещение. Мори в комнате не было. Сандро подошел к окну и долго наблюдал с высоты сорокового этажа город, подвижные цепочки машин на его магистралях.
— Ты пришел? — привычный фальцет Мори заставил обернуться.
Новак изобразил удивление:
— Я думал, ты где-то развлекаешься. У тебя ж сегодня выходной.
— Сандро…
— Что?
— Где ты был? — Его короткая прическа была, как всегда, безукоризненна, тонкие губы сложены в обиженную улыбку.
— Ты знаешь — я работал с профессором Ферросом…
Мори смотрел на него долго и неподвижно. Новаку стало страшно от этого взгляда. И вдруг Мори, словно вспомнив о чем-то, сказал:
— Подожди, я сейчас. Очень прошу тебя, подожди!
Он выбежал в комнату технического обслуживания и надолго притих там. Видимо, делал там что-то, но так тихо, ничего не было слышно. Сандро был удивлен его поведением. Все это было так не похоже на Мори. Но вот донесся щелчок в той комнате и послышалось радостное:
— Наконец-то!
Настолько необычен и взволнован был голос Мори, что Новак не узнал его. И тут же заметил, в помещении стало до удивления тихо, замерла вся аппаратура, погасли сигнальные огоньки всех систем. «Зачем он это делал?»
Мори вошел в комнату как лунатик. Его фигурка в тонком голубом комбинезоне покачивалась, как от сильного ветра.
— Пойдем! — вяло, но решительно предложил Мори-Дю.
— Куда?
— Ко мне в комнату. Так нужно… не спорь. Каждую минуту могут нагрянуть из Центра. Я выключил все системы. Даже медицинское наблюдение. Теперь можно поговорить свободно. Пойдем. Будто мы просто заснули и не заметили, что все отключилось…
— Зачем?
— Пошли, Сандро-Дю.
Новак ничего не мог понять, но послушно пошел следом. Мори осторожно лег на широкий диван. Сандро сел рядом.
— Тебе нечего мне сказать?
Сдерживаемое волнение прорвалось гортанными модуляциями.
«Что это с ним?» — подумал Сандро.
— А что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? — попытался улыбнуться Новак и машинальным жестом коснулся темной пряди волос на лбу Мори.
— Сандро, времени у нас в обрез. Каждую минуту могут появиться те, из Центра…
И вдруг Мори стал задыхаться от сдерживаемой боли.
Тело его свело судорогой. Глаза бессмысленно расширились, бездонные черные зрачки походили на бесстрастные отверстия телекариусов, а слезы — на гранулы Фина. Он был безобразен в тот миг. Сандро ничего не понимал. Наконец Мори пришел в себя. И сразу спросил:
— Ты и вправду хочешь остановить «Викторию»?
— Зачем ты выключил питание?
— Я хочу услышать от тебя правду.
— Я всегда говорю правду.
— Оставь игру! — вдруг закричал Мори. — Я десять лет живу с тобой! — подскочил с дивана и сел в напряженной позе, обхватив колени руками. — Я десять лет слежу за тобой. Но… не просто слежу… Я за это время очень привязался к тебе, Сандро. Ты хочешь остановить «Викторию»? Говори, у нас нет времени.
Новак никак не мог сориентироваться. Ему казалось, что Мори искренен, по крайней мере сейчас, и ничего дурного не замышляет.
— Разве дело в «Виктории»? — сказал наконец, чтобы хоть немного оттянуть время.
А Мори радостно воспринял его слова.
— Ты не хочешь останавливать «Викторию». Правда? Может, другие и хотят этого… Но ты ведь против… Правда?
«Проверка! — мелькнуло в голове Сандро. — Он просто провоцирует меня. «Метод вербальной регургитации», как говорят сотрудники Центра. Безусловно, он проверяет меня. За эти десять лет я не мог не вызвать его подозрений… И мои встречи с профессором Ферросом не могли остаться незамеченными… Но почему именно сейчас? Не потому ли, что скоро прилетает корабль? Что же делать?.. Продолжать притворяться непонимающим? Нет… Все не так просто…»
— Мори, давай-ка мы завтра… возьмем себе на воспитание маленького, — неожиданно и для самого себя предложил Новак. — Нам давно бы следовало… Не так ли? Чтобы жить так, как все настоящие дюлийцы живут…
— Правда? — спросил Мори чуть слышно. Предложение Новака застало его врасплох.
— Да… — подтвердил Сандро и увидел, что Мори плачет.
Он даже представить себе не мог, что Мори вообще в состоянии плакать.
— Все будет хорошо… — сказал Сандро то ли для себя, то ли для Мори.
— Семен-Дю хочет тебя видеть послезавтра в двенадцать, — сообщил Мори, стараясь остаться спокойным.
— Меня хочет видеть Семен Михай? — переспросил Новак.
— Да.
— Зачем?
Новак хотел вспомнить лицо Семена, но не смог.
— Он тебе об этом сам скажет… Ты действительно не хочешь останавливать «Викторию»?
— Я уже говорил тебе.
— Говорил, что не хочешь… Ведь так?
— Так… Но почему ты плакал?
— Не знаю. Ты — землянин. А я — дюлиец. Я привязался к тебе, но мы такие разные… И еще мне было страшно услышать от тебя: «Хочу остановить «Викторию». И тогда тебя не стало бы. А я этого не хотел. Теперь тебе понятно?
— Ты давно сотрудничаешь с Центром?
— Десять лет.
«Да, десять лет моей жизни пролетело на этой фантастической планете».
И Сандро Новаку вдруг до боли остро припомнился день, когда они впервые встретились с Мори. Встретились случайно, и эта случайность спасла Новаку жизнь… Хотя в тот день оба они еще и не знали об этом……Город Онто расположен среди гор и девственного леса. Однажды утром, вскоре после их прилета на Дюлию, Сандро Новак закинул за плечи походный рюкзак и решил добраться до плато Двух братьев (там — когда-то погибли братья-астроисследователи Антон и Игнат по неизвестным до сих пор причинам). Сандро надеялся отыскать на том плато какие-никакие их следы. Но найти ничего не удалось; и ничего интересного не увидел. Возвращался назад легко, несколько сот метров длился пологий склон. Потом начался ковер буйно разросшегося мха. Новаку вдруг захотелось сократить путь — пошел напрямик, через низкорослый дюлийский ольшаник, стелившийся по крутым склонам.
Вскоре ольшаник достиг пояса, и Сандро пробирался между его переплетенными ветвями. Тем временем сумерки густели. А ольшаник становился все выше. Рюкзак все чаще застревал между ветвями, и приходилось тратить много сил, освобождая его. В сказочном переплетении сучьев и веток начали мерещиться страшные существа. Едва удержался на краю отвесной пропасти…
Наконец Сандро оказался на дне пологого ущелья. Было уже совсем темно. Фонарь не помогал. Он выхватывал лишь пятна густой, по пояс, травы. По едва слышному журчанию определил направление к ручью. Не снимая рюкзака, опустился на колени и долго с жадностью пил воду. На ощупь поставил палатку. И вдруг пошел дождь. Необычайно сильный дождь. Сандро сидел сжавшись под гибкой крышей и чувствовал себя весьма неуютно. А когда все вокруг осветилось холодным голубым сиянием и в палатке стало светло как днем, Сандро окаменел от страха. А потом загрохотало, загремело, и он понял — в горах началась гроза. Заставил себя успокоиться. Он и представить себе не мог, чем закончится его выход в дюлийские джунгли. Достал спальный мешок и залез в него. Заснул…
Проснулся от сильной боли, все горело внутри. Он открыл глаза и увидел… белые, холодные, матовые стены и рядом с ним больничная койка, а на ней — человек с подсоединенными аппаратами искусственного дыхания и переливания крови… «Где это я? Почему рядом человек на искусственном дыхании… Так похож на… Так это же Григор, один из нас… Один из трехсот… Что с ним? О, как болит все внутри…»
В памяти всплывали отрывочные воспоминания… «Нас было триста… Годы полета… А может, приснилось?..»
Сандро Новака затрясло в лихорадке, и сразу же к нему подошел кто-то в розовом халате. Большие черные глаза, ровные брови, розовый колпак скрывал прядь волос.
— Он опомнился! Джимми, иди сюда!
«Я опомнился. Значит, в больнице. Что со мной?»
Он прохрипел единственное слово:
— Пить…
Почувствовал на губах тоненькую живительную струйку. Жадно глотнул раз, второй…
— Не давай ему больше, — сказал, очевидно, Джимми. — Введи ему немного реминиса, пусть еще поспит.
Когда наконец Сандро окончательно пришел в сознание, Мори рассказал ему, что во время грозы на его палатку упало дерево, расколотое молнией. Нашли Новака почти случайно…
— А Григор?..
— Его уже нет в живых… Внезапная остановка сердца… Хочешь, будем жить с тобой вместе?
Вопрос прозвучал дико и неожиданно, однако Сандро заставил себя не удивляться. Мори работал в клинике Николиана, а каждому из трехсот прибывших сюда еще на Земле твердили, что особенно тщательно нужно проследить за деятельностью Николиана Джерри и его комбината «Виктория». Тогда Сандро Новак еще не знал, что ему очень повезло. Благожелательность Мори-Дю спасла его. Он вышел живым из клиники Николиана…
Его воспоминания прервал голос Мори, постепенно доходивший до сознания. Начала фразы он не слышал:
— …два-три тела в год, Сандро-Дю, это такая малость. Но я за эти годы очень привязался к тебе. И мне не хочется, чтобы ты уходил… отошел в небытие. Земляне могли бы организовать донорство для Дюлии. В жизни всегда приходится чем-то жертвовать, Сандро. Ведь правда? И вообще, разве мы угрожаем землянам? И даже здесь, на Дюлии, землянам совсем неплохо!
— Очень хорошо, — процедил сквозь зубы Новак.
— Сандро-Дю, ты должен сам обо всем подумать.
Послезавтра с тобой будет беседовать Семен-Дю… Он тоже землянин… И Николиан Джерри тоже с Земли… Но они оба настоящие дюлийцы… Ты понимаешь меня, Сандро? С тобой будет говорить. Семен-Дю. И ты сам должен все обдумать и решить…
— Да, Мори-Дю…
— Ты больше ничего не хочешь мне сказать?
— А что ты хочешь от меня услышать?
Мори помолчал.
— Может, вправду, возьмем маленького? — с надеждой спросил Мори.
— Да…
— Спасибо, Сандро-Дю. Спасибо тебе. Если б ты только знал, каким мучительным было для меня все это время. Мне приказали следить за тобой. Поначалу просто так, а потом, когда мы узнали о вашей программе… «Программе трехсот»… Я понял, ты всех нас ненавидишь, хотя и не показываешь вида. И я не просил тебя взять маленького. Все ждал, пока ты сам… Ты должен, обязательно должен понять нас, дюлийцев… И сегодня… Спасибо, Сандро-Дю! Как хорошо, что я решился выключить систему…
Новак попытался улыбнуться, и Мори ответил ему благодарной улыбкой.
— Они пришли, — прошептал вдруг Мори. — Из Центра. Слышишь? Мы спим. И ничего не знаем. Они уже в гостиной, — скороговоркой закончил Мори.
Он вытянулся в полный рост и лег в непринужденной позе. Сандро едва успел закрыть глаза, как в комнату вошли.
— Вот они, — раздался басовитый голос.
— Ничего не понимаю, — ответили ему.
— Мертвые?!
— Странно.
— Что же здесь произошло?
Мори пошевелился, будто во сне.
— Может, спят?
Сандро почувствовал легкое прикосновение к плечу и медленно открыл глаза, но вставать не торопился, изображая только что проснувшегося, не понимающего что к чему.
— Что у вас случилось? — спросил здоровенный дюлиец и поправил обшлага своего розового медицинского халата.
Второй был в форме работника технического обслуживания.
— У нас? — переспросил Новак, поднимаясь и положив руку на плечо Мори. — Что у нас случилось?
Тот не спеша открыл глаза и зевнул.
— О чем ты, Сандро-Дю? — словно только заметил работников Центра. — О, простите… — быстро вскочил с дивана. — Я вас слушаю.
— Что у вас произошло — спрашиваю.
— У на-ас? Вроде бы ничего… А что должно произойти?
— У вас не работает ни одна система. Выключено питание.
— Правда?! Почему?
Мори выбежал в соседнюю комнату, и оттуда долетел его взволнованный голос:
— Сандро! Все мертво! Ах, Сандро-Дю, что же это такое?! — и, торопливо вбежав обратно, продолжал: — И наш Робби?! Наш любимый Робби! Вы спасете его? Спасете?
— Не волнуйтесь напрасно, — успокоил его работник технического обслуживания. — С Робби все будет в порядке, прошло всего десять минут, значит, еще остался заряд на пятой клемме… Он будет в норме… Но как все это случилось?
— Не знаю, — ответил Мори. — Мы спали. У нас сегодня выходной, и мы решили отдохнуть.
— Спали? — с недоверием переспросил здоровяк и направился в комнату технического обслуживания.
Долго осматривал там что-то, а потом, присвистнув с удивлением, позвал своего попутчика:
— Флере! Пойдика сюда, Флере-Дю!
Слышно было, как они вместе отыскивали неисправность.
Методично открывали пластиконовые дверцы каждого блока, тихо переговаривались друг с другом.
Меняли отдельные узлы в блоках, предварительно прося по автономному переговорному устройству снять питание с пульта. Посовещавшись шепотом меж собой, умолкли. Затем Флере требовательно позвал их: